Страница:
Тяв! — негромко гавкнула маленькая собачонка.
— Ринг, тс-с-с! — успокоила песика хозяйка и, судя по звуку поцелуя, чмокнула в нос.
Ката с трудом вспомнила о том, что Пелли действительно говорила ей о приезде тетки. Но тетя Влада оказалась совсем не такой, какой ее представляла себе Ката. Ката завидовала подруге с болью в сердце. Куда подевалась ее жалость к той Пелли, которая в ее страшном сне погибла?
— ...И вновь мы стоим на перекрестке, и мы уже бывали на этом скрещении дорог. Куда же мы направим свои стопы? — вопросил максимат. — Но ведь мы знаем, как знали и прежде, что путь у нас лишь один. Теперь, когда умирает очередной сезон, давайте задумаемся о собственной смерти и о добродетели, которой суждено остаться и выстоять в то время, как мы, спотыкаясь и падая, движемся к Судному дню, надеясь и молясь о том, чтобы он не стал для нас слишком суровым испытанием...
Кто-то презрительно фыркнул:
— Какая чушь!
Это была тетя Влада. Сказано это было тихо, прозвучало не громче выдоха. Вряд ли бы эти слова мог расслышать максимат. Но не это было важно. Ката изумилась до глубины души. Выказывать насмешку над проповедью! Ее тетка всегда настаивала на том, чтобы даже не задумываться над тем, что говорит максимат, а все принимать как истину. В пансионе госпожи Квик девочек, которые шептались, хихикали или отводили взгляд от алтаря во время службы, сурово наказывали.
— Ну, наконец! — облегченно воскликнула Влада, когда все снова поднялись для песнопений. — А то уж он совсем заговорился, верно?
Только мощные аккорды органа заглушили слова Влады, и поэтому их не услышали те, кто стоял позади. Вся дрожа, Ката старалась смотреть прямо перед собой, но против воли повернула голову и воззрилась на тетку Пелли. Ярко блеснули под вуалью глаза Влады. Ката с изумлением и испугом поняла, что тетка Пелли смотрит на нее.
Влада склонилась к своей племяннице — нет, она обратилась к Кате!
— Милая мисс Вильдроп, я совершенно изнемогла... к тому же бедняжка Ринг... Вы присоединитесь к нам, когда все эта чушь и дребедень закончится? Мы направляемся в Курортный Зал.
Боги бывают истинные и ложные. Полти считал единственным истинным божеством некую часть своего тела. Было время, когда эта часть тела представлялась ему генералом, стойким, непоколебимым воином. Затем он решил, что эта часть тела скорее король, решающий, кого казнить, а кого миловать. Но потом, осознав, что эта часть его тела сочетает в себе и созидательное, и разрушительное начало, Полти твердо уверился в том, что это божество.
Полти не сразу стал таким, каким он был сейчас. До того, как с ним случилось чудо преображения, он был уродливым и жирным малым, на которого девушки не обращали никакого внимания. Но теперь... теперь от него все были без ума, а он поклонялся своему тайному божеству.
Полти закурил сигаретку. Его божество нервничало. Где же Джильда? Ведь он сказал ей о том, что он, то есть капитан
Фоксбейн, должен в самом скором времени, согласно приказу, отправиться в Зензан вместе со своей ротой — как только минует окончание сезона. Больше возможностей для любовных свиданий не предвиделось, а она заставляла его торчать здесь и мучиться! Ну, ничего, он ей покажет, когда она появится. Его божество будет беспощадно! Лучшие хирурги страны под присягой поклянутся в том, что мисс Джильда утратила свою девственность давным-давно!
Полти расхаживал среди деревьев, в сыром полумраке, углубляясь в заросли и уходя все дальше и дальше от аллеи. Он был переполнен желанием. Где же Джильда?
Но вот, наконец, зашуршали опавшие листья, послышался шелест пышной юбки, негромкие шаги... и взволнованный голос:
— Капитан, мой капитан! Капитан, вы здесь?
Во всем, что случится затем, будет виновата Ката, и только Ката — так твердит себе Полти. Его божок мечтал о ней всю ночь. Он должен получить жертвоприношение. А бедняжка Джильда и не узнает о том, что она — всего лишь жертва.
— Пойдемте, мои милые!
Последний аккорд органа едва успел отзвучать, а тетя Влада уже поплыла к проходу, подобная прекрасному величественному кораблю, увлекая за собой обеих девушек. Вот они уже в проходе. Как прекрасно они смотрятся втроем, как дивно покачиваются их пышные юбки!
Умбекка взвизгнула:
— Леди Влада, я не думаю...
— Служанки... Как это скучно, — прошептала Влада — на этот раз громко, и Ката не смогла удержаться и хихикнула. Сердце ее взволнованно билось. Она ведь как раз собиралась пожаловаться на то, что ей неловко идти в Курортный Зал в уродливом черном платье, и вдруг... вдруг ей стало все равно. Тетя Влада взяла ее под руку. Взгляды всех прихожан были устремлены на них. Напыщенные матроны, девочки в нарядных платьицах, синемундирники, их стройные спутницы-богачки — все пятились, расступались, давая им дорогу.
— Леди Влада! Я вам не служанка! Леди Влада, это возмутительно!
Но даже Умбекка была беспомощна перед величавой женщиной в зеленом платье.
Максимат обернулся, устремил многозначительный взгляд на молодого кантора и сухо проронил:
— Пресловутая Влада Флей.
— Ваше преподобие?
Максимат поджал губы.
— Мальчик мой, ну что вы! Неужели вы не слыхали об этой великой куртизанке? Об этой зензанке, которая два гена назад переполошила весь Агондон? В конце концов ее выдали замуж за какого-то провинциала. Словом, все думали, что она и носа не высунет из провинции! Но теперь, надо полагать, она овдовела и вернулась на круги своя.
Кантор, округлив глаза, проводил взглядом куртизанку.
— Эта женщина — вдова? Но почему же она... не в трауре?
— Траур? — усмехнулся старичок максимат. — О нет, это не для нее. Не забывайте, мой мальчик, мы с вами говорим о пресловутой Владе Флей. Что ни говори, она великолепна...
Умбекка, выбравшись в проход, пошатнулась и схватилась за сердце. Ее жирные щеки побагровели от ярости, но силы покинули ее — словно кто-то ее заколдовал.
— Джильда, моя Джильда! — откликается Полти и, не мешкая, крепко обнимает девушку и принимается страстно, грубо целовать. В следующее мгновение он валит ее на землю, на опавшую листву, не дав и вскрикнуть.
Дурочка! О чем она думала, отправляясь на это свидание? Надеялась отделаться невинными поцелуйчиками, обещаниями писать ему в Зензан? За кого она его принимала? За влюбленного идиота, который бы целовал край ее платья и был бы оттого безмерно счастлив?
Джильда пыталась вырваться, но Полти не отпустил ее.
Как он торжествовал! Это торжество он испытывал всякий раз, овладевая очередной легкомысленной жертвой и ликуя вместе со своим божком.
Влада Флей, пресловутая Влада Флей продолжала свое величественное плавание по проходу храма. Миновав громадные двери и оказавшись под колоннами портика, она разжала руки и, отпустив своих юных спутниц, проворно побежала вниз по лестнице. Обернулась, взмахнула веером, взглянула на девушек, словно художник, рассматривающий готовое полотно. Позади нее играло в лужах на мостовой веселой солнце.
— Ну конечно, вы — любовницы! Я это сразу поняла!
— Л-любов-ницы? — спотыкаясь на слогах, проговорила ошеломленная Ката.
— О, очарование юности! Мисс Вильдроп, ни слова больше! Слова не нужны! — воскликнула Влада, протестующе заслонившись рукой. — Что такое слово? Аист на ветру! Разве какие-то слова что-то добавят к картине, к этой очаровательной акварели, которая нарисовалась в моем воображении. Пеллисента, дорогая, возьми свою подругу за руку. Вы должны идти вместе.
Девушки неловко взялись за руки и стали спускаться вниз по ступеням. Тетя Влада отвернулась и поспешила вперед по площади. Она шла и говорила на ходу:
— Я представляю вас, мои милые, в те дни, когда у вас нет уроков, когда вы подолгу гуляете в лесу, где солнце пробивается сквозь листву, а края ваших платьев задевают за дикие цветы и папоротники. Я вижу вас в прохладные вечера сезона Короса, когда вы сидите рядышком в спальне у очага и поджариваете, наколов на палочки, найденные в лесу грибы. О, какие невинные радости!
Неожиданно она оборачивается.
— Но как вы трепещете в объятиях Йули! Ката ахнула. Йули? Это что еще такое?
Она выжидательно смотрит на Владу, но та только с хрипотцой смеется.
— Поспешим, мои милые! Давайте окажемся первыми в Курортном Зале! Ведь это добрая примета, знаете?
Все кончено.
Полти глубоко вздыхает. Все получилось так легко. Вот только его божок не очень доволен. Его словно бы обманули, и как Полти ни пытается с ним договориться, божок в обиде. Его опять попытались провести, но всего лишь на время ублажили.
Скоро придется ублажать вновь, искать новую жертву.
Полти встает и застегивает штаны. Ему скучно и мерзко. В другой день он, пожалуй, приласкал бы девушку, как-то успокоил, чтобы она не так рыдала, стал бы говорить о том, что его одолела страсть к ней, что прежде с ним никогда не бывало ничего подобного. Если бы она принялась обвинять его, он отвечал бы, что во всем повинна ее необыкновенная, роковая красота, что эта красота и погубила их обоих. Если бы девушка продолжала сокрушаться, он бы тоже сокрушался, а может быть, даже и поплакал вместе с нею, засыпал бы ее всякими нежными словечками, которые бы эта дурочка приняла за обещание жениться.
Потом он ни разу бы с ней не встретился, а если бы и встретился, сделал бы вид, что не знаком с ней.
Сегодня на все эти телячьи нежности Полти совершенно не тянуло. Девушка опоздала на свидание, а ему было пора в Курортный Зал, где следовало предстать в совсем другом обличье. Маскарад требовал времени. Презрительно фыркнув, Полти зашагал прочь и обернулся только для того, чтобы бросить на землю несколько монет. Теперь, если девушку найдут, пусть подумают, что она — шлюха.
Желтые листья падали с ветвей на распростертую на земле рыдающую, залитую кровью девушку.
ГЛАВА 12
— Ринг, тс-с-с! — успокоила песика хозяйка и, судя по звуку поцелуя, чмокнула в нос.
Ката с трудом вспомнила о том, что Пелли действительно говорила ей о приезде тетки. Но тетя Влада оказалась совсем не такой, какой ее представляла себе Ката. Ката завидовала подруге с болью в сердце. Куда подевалась ее жалость к той Пелли, которая в ее страшном сне погибла?
— ...И вновь мы стоим на перекрестке, и мы уже бывали на этом скрещении дорог. Куда же мы направим свои стопы? — вопросил максимат. — Но ведь мы знаем, как знали и прежде, что путь у нас лишь один. Теперь, когда умирает очередной сезон, давайте задумаемся о собственной смерти и о добродетели, которой суждено остаться и выстоять в то время, как мы, спотыкаясь и падая, движемся к Судному дню, надеясь и молясь о том, чтобы он не стал для нас слишком суровым испытанием...
Кто-то презрительно фыркнул:
— Какая чушь!
Это была тетя Влада. Сказано это было тихо, прозвучало не громче выдоха. Вряд ли бы эти слова мог расслышать максимат. Но не это было важно. Ката изумилась до глубины души. Выказывать насмешку над проповедью! Ее тетка всегда настаивала на том, чтобы даже не задумываться над тем, что говорит максимат, а все принимать как истину. В пансионе госпожи Квик девочек, которые шептались, хихикали или отводили взгляд от алтаря во время службы, сурово наказывали.
— Ну, наконец! — облегченно воскликнула Влада, когда все снова поднялись для песнопений. — А то уж он совсем заговорился, верно?
Только мощные аккорды органа заглушили слова Влады, и поэтому их не услышали те, кто стоял позади. Вся дрожа, Ката старалась смотреть прямо перед собой, но против воли повернула голову и воззрилась на тетку Пелли. Ярко блеснули под вуалью глаза Влады. Ката с изумлением и испугом поняла, что тетка Пелли смотрит на нее.
Влада склонилась к своей племяннице — нет, она обратилась к Кате!
— Милая мисс Вильдроп, я совершенно изнемогла... к тому же бедняжка Ринг... Вы присоединитесь к нам, когда все эта чушь и дребедень закончится? Мы направляемся в Курортный Зал.
Боги бывают истинные и ложные. Полти считал единственным истинным божеством некую часть своего тела. Было время, когда эта часть тела представлялась ему генералом, стойким, непоколебимым воином. Затем он решил, что эта часть тела скорее король, решающий, кого казнить, а кого миловать. Но потом, осознав, что эта часть его тела сочетает в себе и созидательное, и разрушительное начало, Полти твердо уверился в том, что это божество.
Полти не сразу стал таким, каким он был сейчас. До того, как с ним случилось чудо преображения, он был уродливым и жирным малым, на которого девушки не обращали никакого внимания. Но теперь... теперь от него все были без ума, а он поклонялся своему тайному божеству.
Полти закурил сигаретку. Его божество нервничало. Где же Джильда? Ведь он сказал ей о том, что он, то есть капитан
Фоксбейн, должен в самом скором времени, согласно приказу, отправиться в Зензан вместе со своей ротой — как только минует окончание сезона. Больше возможностей для любовных свиданий не предвиделось, а она заставляла его торчать здесь и мучиться! Ну, ничего, он ей покажет, когда она появится. Его божество будет беспощадно! Лучшие хирурги страны под присягой поклянутся в том, что мисс Джильда утратила свою девственность давным-давно!
Полти расхаживал среди деревьев, в сыром полумраке, углубляясь в заросли и уходя все дальше и дальше от аллеи. Он был переполнен желанием. Где же Джильда?
Но вот, наконец, зашуршали опавшие листья, послышался шелест пышной юбки, негромкие шаги... и взволнованный голос:
— Капитан, мой капитан! Капитан, вы здесь?
Во всем, что случится затем, будет виновата Ката, и только Ката — так твердит себе Полти. Его божок мечтал о ней всю ночь. Он должен получить жертвоприношение. А бедняжка Джильда и не узнает о том, что она — всего лишь жертва.
— Пойдемте, мои милые!
Последний аккорд органа едва успел отзвучать, а тетя Влада уже поплыла к проходу, подобная прекрасному величественному кораблю, увлекая за собой обеих девушек. Вот они уже в проходе. Как прекрасно они смотрятся втроем, как дивно покачиваются их пышные юбки!
Умбекка взвизгнула:
— Леди Влада, я не думаю...
— Служанки... Как это скучно, — прошептала Влада — на этот раз громко, и Ката не смогла удержаться и хихикнула. Сердце ее взволнованно билось. Она ведь как раз собиралась пожаловаться на то, что ей неловко идти в Курортный Зал в уродливом черном платье, и вдруг... вдруг ей стало все равно. Тетя Влада взяла ее под руку. Взгляды всех прихожан были устремлены на них. Напыщенные матроны, девочки в нарядных платьицах, синемундирники, их стройные спутницы-богачки — все пятились, расступались, давая им дорогу.
— Леди Влада! Я вам не служанка! Леди Влада, это возмутительно!
Но даже Умбекка была беспомощна перед величавой женщиной в зеленом платье.
Максимат обернулся, устремил многозначительный взгляд на молодого кантора и сухо проронил:
— Пресловутая Влада Флей.
— Ваше преподобие?
Максимат поджал губы.
— Мальчик мой, ну что вы! Неужели вы не слыхали об этой великой куртизанке? Об этой зензанке, которая два гена назад переполошила весь Агондон? В конце концов ее выдали замуж за какого-то провинциала. Словом, все думали, что она и носа не высунет из провинции! Но теперь, надо полагать, она овдовела и вернулась на круги своя.
Кантор, округлив глаза, проводил взглядом куртизанку.
— Эта женщина — вдова? Но почему же она... не в трауре?
— Траур? — усмехнулся старичок максимат. — О нет, это не для нее. Не забывайте, мой мальчик, мы с вами говорим о пресловутой Владе Флей. Что ни говори, она великолепна...
Умбекка, выбравшись в проход, пошатнулась и схватилась за сердце. Ее жирные щеки побагровели от ярости, но силы покинули ее — словно кто-то ее заколдовал.
— Джильда, моя Джильда! — откликается Полти и, не мешкая, крепко обнимает девушку и принимается страстно, грубо целовать. В следующее мгновение он валит ее на землю, на опавшую листву, не дав и вскрикнуть.
Дурочка! О чем она думала, отправляясь на это свидание? Надеялась отделаться невинными поцелуйчиками, обещаниями писать ему в Зензан? За кого она его принимала? За влюбленного идиота, который бы целовал край ее платья и был бы оттого безмерно счастлив?
Джильда пыталась вырваться, но Полти не отпустил ее.
Как он торжествовал! Это торжество он испытывал всякий раз, овладевая очередной легкомысленной жертвой и ликуя вместе со своим божком.
Влада Флей, пресловутая Влада Флей продолжала свое величественное плавание по проходу храма. Миновав громадные двери и оказавшись под колоннами портика, она разжала руки и, отпустив своих юных спутниц, проворно побежала вниз по лестнице. Обернулась, взмахнула веером, взглянула на девушек, словно художник, рассматривающий готовое полотно. Позади нее играло в лужах на мостовой веселой солнце.
— Ну конечно, вы — любовницы! Я это сразу поняла!
— Л-любов-ницы? — спотыкаясь на слогах, проговорила ошеломленная Ката.
— О, очарование юности! Мисс Вильдроп, ни слова больше! Слова не нужны! — воскликнула Влада, протестующе заслонившись рукой. — Что такое слово? Аист на ветру! Разве какие-то слова что-то добавят к картине, к этой очаровательной акварели, которая нарисовалась в моем воображении. Пеллисента, дорогая, возьми свою подругу за руку. Вы должны идти вместе.
Девушки неловко взялись за руки и стали спускаться вниз по ступеням. Тетя Влада отвернулась и поспешила вперед по площади. Она шла и говорила на ходу:
— Я представляю вас, мои милые, в те дни, когда у вас нет уроков, когда вы подолгу гуляете в лесу, где солнце пробивается сквозь листву, а края ваших платьев задевают за дикие цветы и папоротники. Я вижу вас в прохладные вечера сезона Короса, когда вы сидите рядышком в спальне у очага и поджариваете, наколов на палочки, найденные в лесу грибы. О, какие невинные радости!
Неожиданно она оборачивается.
— Но как вы трепещете в объятиях Йули! Ката ахнула. Йули? Это что еще такое?
Она выжидательно смотрит на Владу, но та только с хрипотцой смеется.
— Поспешим, мои милые! Давайте окажемся первыми в Курортном Зале! Ведь это добрая примета, знаете?
Все кончено.
Полти глубоко вздыхает. Все получилось так легко. Вот только его божок не очень доволен. Его словно бы обманули, и как Полти ни пытается с ним договориться, божок в обиде. Его опять попытались провести, но всего лишь на время ублажили.
Скоро придется ублажать вновь, искать новую жертву.
Полти встает и застегивает штаны. Ему скучно и мерзко. В другой день он, пожалуй, приласкал бы девушку, как-то успокоил, чтобы она не так рыдала, стал бы говорить о том, что его одолела страсть к ней, что прежде с ним никогда не бывало ничего подобного. Если бы она принялась обвинять его, он отвечал бы, что во всем повинна ее необыкновенная, роковая красота, что эта красота и погубила их обоих. Если бы девушка продолжала сокрушаться, он бы тоже сокрушался, а может быть, даже и поплакал вместе с нею, засыпал бы ее всякими нежными словечками, которые бы эта дурочка приняла за обещание жениться.
Потом он ни разу бы с ней не встретился, а если бы и встретился, сделал бы вид, что не знаком с ней.
Сегодня на все эти телячьи нежности Полти совершенно не тянуло. Девушка опоздала на свидание, а ему было пора в Курортный Зал, где следовало предстать в совсем другом обличье. Маскарад требовал времени. Презрительно фыркнув, Полти зашагал прочь и обернулся только для того, чтобы бросить на землю несколько монет. Теперь, если девушку найдут, пусть подумают, что она — шлюха.
Желтые листья падали с ветвей на распростертую на земле рыдающую, залитую кровью девушку.
ГЛАВА 12
ТРИ СЕСТРЫ
Только при взгляде с определенной точки главной постройкой на площади Владычицы кажется храм Агониса. Но стоит только отвернуться от храма, от его темных стрельчатых окон, от башен, увенчанных шпилями, и вы увидите храм совсем иного сорта — светлое, спокойное, украшенное рядами колонн здание Курортного Зала. Именно Курортный Зал, а вовсе не храм является сердцем модного курорта, источником и средоточием здешних радостей и соблазнов. И если служба в храме в дни Канунов отвлекает курортников от этих радостей, то совсем ненадолго. Вскоре роскошно обставленные залы снова заполнятся завсегдатаями. Сюда приходят и самые высокопоставленные аристократы, и особы более низких сословий для того, чтобы приобщиться к главному сокровищу Варби. Здесь принимают целебные ванны и пьют варбийскую минеральную воду.
Тетя Влада запрокинула голову и залпом опустошила стакан. Ката, как зачарованная, смотрела, как движутся мышцы ее шеи. Надо сказать, что и кожа на шее тети Влады, и ее лицо выглядели на удивление молодо для женщины ее лет. Сколько ей было лет, Ката понятия не имела, но догадывалась, что возраст этой женщины может быть поразителен.
— Эй, юноша! — крикнула тетя Влада, и молодой официант снова наполнил ее стакан.
— Катти, ну скажи, разве тут не здорово? — пискнула Пелли.
Вокруг бурлила жизнь. Они спустились в зал под названием «Нижний променад». Здесь непрестанно звучал смех, звук веселых голосов эхом отлетал от мраморного пола и стен. Все общество собралось здесь. Увы, здесь поскрипывали инвалидные кресла и постукивали тросточки и даже костыли, здесь на глаза порой попадались морщинистые, дряблые старческие лица, покрытые густым слоем пудры и румян, но здесь же можно было полюбоваться и на редкостные экземпляры молодой и здоровой красоты — настоящий румянец на щеках какой-нибудь красотки, крепкую мускулатуру какого-нибудь щеголя.
Усевшись на выгнутый дугой мягкий диван, тетя Влада и ее юные спутницы радостно улыбались прогуливавшимся. Кроме того, отсюда открывался прекрасный вид на расположенный внизу бассейн, где пользовались целительными силами варбийских источников люди попроще. Этот бассейн был первым из комплекса лечебных ванн, еще несколько ванн располагалось под землей.
— Катти, посмотри! — взволнованно проговорила Пелли. Она что-то зажала в руке — видимо, прятала, чтобы никто не увидел.
Она была очень взволнована, но Ката смотреть не стала. Тетя Влада улыбалась, прислушиваясь к негромким разговорам неподалеку.
— Ну, до чего хороша...
— Пресловутая-то? Или ты про одну из этих замухрышек?
— Новенькая. Эта малышка в черном церковном платье.
— Да ну тебя! Типичная пансионерка. Несовершеннолетняя.
— Несовершеннолетняя? Ну и что? Разве это не возбуждает?
— Ну... Может, ты и прав.
Диалог звучал так, словно его исполняли плохие комики. А разговаривали между собой двое старичков в напудренных париках, разодетые в тончайшие шелка и кружева, — ни дать ни взять выходцы из времен правления королевы-регентши. На первом был парик неимоверной высоты, который угрожающе покачивался на старчески подрагивающей голове. Его спутник вглядывался в лица женщин, прижав к глазам лорнет с немыслимо толстыми стеклами и подслеповато моргая. Отвечая приятелю, он всякий раз отводил лорнет.
— О, какое это дивное зрелище, когда девушек впервые выводят в свет. Как бы мне хотелось хотя бы еще разок...
— Твое здоровье, дружище. Подумай о своем здоровье.
В ответ послышалось клокотание выпиваемой варбийской воды.
— Катти, ты не смотришь, — прошипела Пелли, толкнула подругу локтем и придвинулась ближе. Ее рука, прежде прижатая к груди, легла на колени. Она разжала пальцы. На ее ладони лежали красно-черные, тускло поблескивающие шарики, похожие на пригоршню ягод. Ката ахнула. Это было ожерелье, прекрасное рубиновое ожерелье.
Пелли пискнула:
— Тетечка такая добрая.
— Убери побрякушки, Пеллисента. Ты пока еще не на балу по поводу окончания сезона, где будешь кружиться в вальсе с господином Бергроувом, — рассмеялась тетя Влада неожиданным, пронзительным и долгим смехом. Отсмеявшись, она добавила: — О, если бы вас сейчас могла видеть Йули!
Ката нахмурилась.
— Вот как, мисс Вильдроп, вы заинтересовались? Но Пеллисента, ты ведь наверняка рассказывала мисс Вильдроп о Йули?
Ката покраснела, сама не понимая почему. Взгляд ее заметался между Пелли и Владой, но вскоре ее внимание приковали к себе изумрудные глаза тети Влады. На миг у Каты возникло такое ощущение, что все вокруг остановилось, замерло. Она осталась наедине с тетей Владой и ее мягким, чистым голосом, который омывал ее подобно нежному дождю.
ИСТОРИЯ ЙУЛИ
— Нас было трое, — начала тетя Влада. — Йули, Марли и я. Я часто вспоминаю нас такими, какими мы были тогда. Представляю нас в школьном классе. Тянется лимонно-желтое утро, солнце льет косые лучи на наши тетради, а мы зеваем... Вижу, как мы, такие чистые и невинные, в белых муслиновых платьях, гуляем по лесу, которым поросли холмы над домом нашего дядюшки. Смотрим сквозь деревья на стоящий внизу дом и смеемся — таким маленьким он кажется с высоты...
Тетя Влада умолкла — наверное, для того, чтобы утереть слезы.
— Ваши чудесные сестры... — мечтательно проговорила Ката. — Как бы я мечтала иметь сестру!
История о Йули на этом обрывается — пока.
— Сестры?! — с хрипотцой восклицает тетя Влада. — Вы разве не знакомы, мисс Вильдроп, с моим происхождением? Или вы это сказали нарочно?
Ката смутилась. Она была готова снова взглянуть в прекрасные, притягательные глаза тети Влады, но вместо этого почему-то посмотрела на белую собачонку. Ее охватило странное чувство, непонятный, безотчетный, леденящий душу страх. Она, взяв себя в руки, отвела взгляд от Ринга. Что происходило?
Ей показалось, что собака читает ее мысли.
— Тетя Влада? — прошептала Ката.
Только рассмеявшись в ответ, Влада проворно, как совсем молодая женщина, подхватила загадочного Ринга и вскочила с дивана.
— Пойдемте-ка, мои милые. Нужно прогуляться! — воскликнула она и устремилась вперед — по галерее, до которой поднимались снизу пары горячей ванны, — и тут вдруг послышалось восклицание:
— Леди Влада!
Но нет, это — видение!
Перед девушками возник широченный парчовый галстук, а поверх него, словно поверх блюда, — голова... голова молодого человека, о котором непрестанно судачил весь город. Господин Жак Бергроув. Густые курчавые волосы, внушительные бакенбарды.
Тетя Влада сдержанно улыбнулась и протянула Бергроуву затянутую в перчатку руку. Господин Бергроув коснулся перчатки губами, предварительно опустившись на одно колено, затем поднялся и поцеловал руки юным спутницам Влады.
— Вы словно сестры, — прошептал он. — Словно прекрасные три сестры.
Ката смутилась. Пелли порозовела от удовольствия. Тетя Влада продолжала путь.
Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! — зашелестели по мрамору пола ее пышные юбки.
— Что-то мы не заметили вас в храме, господин Бергроув...
— Миледи, вы устыдили меня, — проговорил господин Бергроув, ничуть не устыдившись. — Но неужели вы явились, чтобы пробудить меня ото снов, в которых мне грезилась ваша красота?
— О господин Бергроув! — сверкнула изумрудными глазами Влада. — Но неужели вам стоит расточать комплименты женщине моих лет, в то время как их более достойны эти юные особы?
— О каких годах вы говорите?
— Я стара, господин Бергроув.
— А я что-то не замечаю здесь старушек. А вы, мисс Вильдроп?
Пожалуй, Бергроув задал этот вопрос не в самый подходящий момент. А как раз в это самое мгновение совсем рядом проходили две древние старушенции, дряблые лица которых были покрыты толстенным слоем косметики, а чуть дальше ковыляли к диванчику престарелые супруги. На каждую хорошенькую девушку на галерее приходилось по две... нет, по три, а то и по четыре пожилые вдовы или старичка. Тут встречались и целые выводки компаньонок весьма почтенного возраста, и дуэньи в черных платьях. Словом, очень многие женщины в Курортном Зале были стары, очень стары.
А внизу барахтались в горячей ванне, словно какие-нибудь раки, пожилые обладатели множества болезней.
Ката с трудом удержалась от смеха. Она и не догадывалась о том, что в это самое время, миновав грозного швейцара, проталкивалась сквозь толпу, готовая смести все на своем пути, совершенно конкретная старуха, к которой вернулись-таки утраченные силы.
Она сновала из стороны в сторону, похожая на гигантскую, разбухшую черную муху.
Бедняжка Ката. Скоро, очень скоро ее должна была настигнуть Умбекка!
Пелли простонала:
— О, как я мечтаю о последнем риле!
— Мисс Пеллигрю, вы пугаете меня! Вам хотелось бы, чтобы грядущий бал как можно скорее закончился?
Пелли хихикнула.
— Господин Бергроув, нет! Но когда открывают ставни и зал наполняется светом зари...
Тебя Влада подмигнула Кате.
— И сразу становятся видны пятна накапавшего со свечей воска... И тяжело дышащие измученные танцоры, и то, как бледны на самом деле размалеванные лица...
Пелли оскорбилась.
— Я удержусь, господин Бергроув, и не стану высказывать моих чувств.
— Мне будет стоить большого труда, мисс Пеллигрю, сдержать мои чувства...
— Восхитительно, — кивнула тетя Влада. — Ничто так не украшает мужчину, как остроумие, верно? Ну а на втором месте...
Ката могла бы рассмеяться, но вместо этого понурилась и погрустнела. На балу, устраиваемом по случаю окончания сезона, после того как утихали звуки последнего рила, по старому обычаю некоторые кавалеры просили руки и сердца своих партнерш. Сколько же браков было заключено подобным образом? Ката представила Пелли, на шее у которой огнями сверкали рубины... В руке у Пелли — бальная программа, и почти все танцы она должна станцевать с господином Бергроувом...
И очень скоро она станет носить его фамилию...
— О Катти, я не могу поверить в то, что бал уже так скоро! А ты веришь? Ты в силах ждать?
Пелли, сжимая в одной руке рубины, другой сжала запястье Каты и, обуреваемая эмоциями, подпрыгнула на месте. «Ах ты, стерва!» — подумала Ката. Но, грустно усмехнувшись, она проговорила:
— Увы, боюсь...
— Не бойтесь ничего, милая мисс Вильдроп! — Тетя Влада проворно передала собачку растерявшемуся от неожиданности господину Бергроуву и порывисто подошла к Кате, отвела ее от племянницы, взяла под руку, развернула лицом к Пелли и Жаку.
Сцена сразу привлекла к себе внимание курортников всех возрастов.
Ката почти никого не замечала. Она смотрела только на руку тети Влады, а та медленно водила рукой у нее перед лицом. Пусть зеваки осуждающе шептались, а некоторые даже возмущенно восклицали — Ката слышала только голос Влады.
— Мисс Вильдроп, я представляю вас другой. Я вижу вас без этого платья — символа девичества, без этого унизительного наряда...
— Вот это да... — восхищенно произнес господин Бергроув и попытался успокоить разнервничавшегося Ринга.
— Слишком долго вы жили в клетке, темной и сырой, и смотрели сквозь ее прутья на свет, на жизнь, на роскошь мира за вашим окном.
Ее голос врывался в уши Каты свистом пара. Но нет, тетя Влада произносила эти слова громко, словно декламировала со сцены.
— Тетя! — прошептала Пелли. — Вы меня пугаете!
Владе, похоже, это было совершенно безразлично.
— Мисс Вильдроп, вам пора расстаться с бременем Йули! «Йули»... Что же это такое? Почему это слово наполнено магическими чарами? Неожиданно цепочка на шее у Каты порвалась. Она еле успела схватить Круг Агониса, а не то бы он упал на пол. Тетя Влада решительно отобрала у нее этот символ веры.
— Золото! Да, мисс Вильдроп, но на балу на вас должна быть золотая корона!
Она ловко развязала ленты капора. Капор упал, словно снятая с ореха скорлупа. На плечи Каты тяжелым каскадом упали роскошные черные волосы.
— Тетя! Что вы такое делаете?
Пелли сжала в пальцах рубиновое ожерелье. Ей явно хотелось, чтобы странная сцена поскорее закончилась.
Но дальше — больше.
Золотистые перчатки Влады принялись за платье Каты. В считанные мгновения она расстегнула лиф.
Послышались сдавленные охи и ахи, а Пелли взвыла.
Старикан в высоченном парике простонал:
— Клянусь господом Агонисом! Я готов на всю оставшуюся жизнь припасть к этим округлостям...
— Но здоровье, дружок, — забеспокоился его путник с лорнетом, — как же твое драгоценное здоровье?
— Плевать я хотел на здоровье! — буркнул старик в парике. — Эта девушка — прекрасное видение!
Так оно и было.
Рука тети Влады, словно змейка, метнулась к шее господина Бергроува и вернулась с добычей — прекрасным парчовым галстуком. Ловко и проворно Влада обернула Кату красивой тканью, приговаривая:
— Платье, которое будет сверкать при свете свечей, словно звезды, которое вспыхнет вместе с солнцем, когда, наконец, засветится заря. Платье, которому все позавидуют, в котором его владелица станет еще краше. Вот какое платье будет у вас, мисс Вильдроп. Детка, не бойтесь ничего. Вы пойдете на бал. И вы будете там первой красавицей.
— Тетя Влада, — готовая разрыдаться, прохныкала Пелли. — Ну, вы что, тетя Влада!
Никто не обратил внимания на ее протесты.
Зеваки начали аплодировать. Со всех сторон доносились восклицания: «Браво!», «Прекрасно!» — будто бы Ката и вправду уже сейчас красовалась в золоченом платье. И никто в эту минуту не думал о Пелли — ни тетя Влада, ни лишившийся галстука господин Бергроув, с трудом удерживавший разозленного Ринга.
Неожиданно аплодисменты оборвались.
Послышался крик, по силе равный раскату грома. Умбекка ворвалась на галерею, подобная духу мщения, выпущенному из царства мертвых. Послышались недовольные восклицания, шепот. Золотое видение вдруг испарилось, и Ката снова превратилась в несовершеннолетнюю девушку, которая стояла у всех на виду на галерее Курортного Зала, обнаженная по пояс.
Умбекка схватила ее за руку.
За другую руку ее схватила тетя Влада.
Они принялись тянуть Кату — каждая к себе. Ткань ее черного платья начала потрескивать. Того и гляди, оно могло лопнуть в швах.
— Верни мне мою девочку, зензанская шлюха!
Тетя Влада расхохоталась. Для нее это была всего-навсего игра, веселая азартная игра.
— Она такая хорошая девочка! Она такая... высоконравственная! — кричала Умбекка, как бы призывая на помощь всех, кто глазел на происходящее. Некоторые отвернулись. Другие смотрели, но не вмешивались. Тщетно пытались вмешаться лакеи.
Старик с лорнетом взволнованно прошептал:
— Ну, ведь нужно же что-то предпринять!
Старик в высоком парике ответил ему:
— Смотри, дружок! Смотри и наслаждайся! М-м-м, какая грудь!
Зрелище не оставило равнодушным и Ринга. Злобно тявкая, собачонка все упрямее пыталась вырваться из рук господина Бергроува.
— Сиди на месте, перестань вырываться, паршивец маленький!
— О Жак, какой стыд! — простонала Пелли и прижалась к плечу Бергроува.
— Проклятие! — Бергроув покачнулся, и Ринг вырвался. Безусловно, Ринг принадлежал к породе очень маленьких, самых маленьких собак. Но все собаки на свете, даже самые маленькие, когда-то были волками. Косточки у Ринга были хрупкие, как у цыпленка, но он был бесстрашен. Он был жутко злобен. А его крошечные зубки были острее бритвы.
Тетя Влада запрокинула голову и залпом опустошила стакан. Ката, как зачарованная, смотрела, как движутся мышцы ее шеи. Надо сказать, что и кожа на шее тети Влады, и ее лицо выглядели на удивление молодо для женщины ее лет. Сколько ей было лет, Ката понятия не имела, но догадывалась, что возраст этой женщины может быть поразителен.
— Эй, юноша! — крикнула тетя Влада, и молодой официант снова наполнил ее стакан.
— Катти, ну скажи, разве тут не здорово? — пискнула Пелли.
Вокруг бурлила жизнь. Они спустились в зал под названием «Нижний променад». Здесь непрестанно звучал смех, звук веселых голосов эхом отлетал от мраморного пола и стен. Все общество собралось здесь. Увы, здесь поскрипывали инвалидные кресла и постукивали тросточки и даже костыли, здесь на глаза порой попадались морщинистые, дряблые старческие лица, покрытые густым слоем пудры и румян, но здесь же можно было полюбоваться и на редкостные экземпляры молодой и здоровой красоты — настоящий румянец на щеках какой-нибудь красотки, крепкую мускулатуру какого-нибудь щеголя.
Усевшись на выгнутый дугой мягкий диван, тетя Влада и ее юные спутницы радостно улыбались прогуливавшимся. Кроме того, отсюда открывался прекрасный вид на расположенный внизу бассейн, где пользовались целительными силами варбийских источников люди попроще. Этот бассейн был первым из комплекса лечебных ванн, еще несколько ванн располагалось под землей.
— Катти, посмотри! — взволнованно проговорила Пелли. Она что-то зажала в руке — видимо, прятала, чтобы никто не увидел.
Она была очень взволнована, но Ката смотреть не стала. Тетя Влада улыбалась, прислушиваясь к негромким разговорам неподалеку.
— Ну, до чего хороша...
— Пресловутая-то? Или ты про одну из этих замухрышек?
— Новенькая. Эта малышка в черном церковном платье.
— Да ну тебя! Типичная пансионерка. Несовершеннолетняя.
— Несовершеннолетняя? Ну и что? Разве это не возбуждает?
— Ну... Может, ты и прав.
Диалог звучал так, словно его исполняли плохие комики. А разговаривали между собой двое старичков в напудренных париках, разодетые в тончайшие шелка и кружева, — ни дать ни взять выходцы из времен правления королевы-регентши. На первом был парик неимоверной высоты, который угрожающе покачивался на старчески подрагивающей голове. Его спутник вглядывался в лица женщин, прижав к глазам лорнет с немыслимо толстыми стеклами и подслеповато моргая. Отвечая приятелю, он всякий раз отводил лорнет.
— О, какое это дивное зрелище, когда девушек впервые выводят в свет. Как бы мне хотелось хотя бы еще разок...
— Твое здоровье, дружище. Подумай о своем здоровье.
В ответ послышалось клокотание выпиваемой варбийской воды.
— Катти, ты не смотришь, — прошипела Пелли, толкнула подругу локтем и придвинулась ближе. Ее рука, прежде прижатая к груди, легла на колени. Она разжала пальцы. На ее ладони лежали красно-черные, тускло поблескивающие шарики, похожие на пригоршню ягод. Ката ахнула. Это было ожерелье, прекрасное рубиновое ожерелье.
Пелли пискнула:
— Тетечка такая добрая.
— Убери побрякушки, Пеллисента. Ты пока еще не на балу по поводу окончания сезона, где будешь кружиться в вальсе с господином Бергроувом, — рассмеялась тетя Влада неожиданным, пронзительным и долгим смехом. Отсмеявшись, она добавила: — О, если бы вас сейчас могла видеть Йули!
Ката нахмурилась.
— Вот как, мисс Вильдроп, вы заинтересовались? Но Пеллисента, ты ведь наверняка рассказывала мисс Вильдроп о Йули?
Ката покраснела, сама не понимая почему. Взгляд ее заметался между Пелли и Владой, но вскоре ее внимание приковали к себе изумрудные глаза тети Влады. На миг у Каты возникло такое ощущение, что все вокруг остановилось, замерло. Она осталась наедине с тетей Владой и ее мягким, чистым голосом, который омывал ее подобно нежному дождю.
ИСТОРИЯ ЙУЛИ
— Нас было трое, — начала тетя Влада. — Йули, Марли и я. Я часто вспоминаю нас такими, какими мы были тогда. Представляю нас в школьном классе. Тянется лимонно-желтое утро, солнце льет косые лучи на наши тетради, а мы зеваем... Вижу, как мы, такие чистые и невинные, в белых муслиновых платьях, гуляем по лесу, которым поросли холмы над домом нашего дядюшки. Смотрим сквозь деревья на стоящий внизу дом и смеемся — таким маленьким он кажется с высоты...
Тетя Влада умолкла — наверное, для того, чтобы утереть слезы.
— Ваши чудесные сестры... — мечтательно проговорила Ката. — Как бы я мечтала иметь сестру!
История о Йули на этом обрывается — пока.
— Сестры?! — с хрипотцой восклицает тетя Влада. — Вы разве не знакомы, мисс Вильдроп, с моим происхождением? Или вы это сказали нарочно?
Ката смутилась. Она была готова снова взглянуть в прекрасные, притягательные глаза тети Влады, но вместо этого почему-то посмотрела на белую собачонку. Ее охватило странное чувство, непонятный, безотчетный, леденящий душу страх. Она, взяв себя в руки, отвела взгляд от Ринга. Что происходило?
Ей показалось, что собака читает ее мысли.
— Тетя Влада? — прошептала Ката.
Только рассмеявшись в ответ, Влада проворно, как совсем молодая женщина, подхватила загадочного Ринга и вскочила с дивана.
— Пойдемте-ка, мои милые. Нужно прогуляться! — воскликнула она и устремилась вперед — по галерее, до которой поднимались снизу пары горячей ванны, — и тут вдруг послышалось восклицание:
— Леди Влада!
Но нет, это — видение!
Перед девушками возник широченный парчовый галстук, а поверх него, словно поверх блюда, — голова... голова молодого человека, о котором непрестанно судачил весь город. Господин Жак Бергроув. Густые курчавые волосы, внушительные бакенбарды.
Тетя Влада сдержанно улыбнулась и протянула Бергроуву затянутую в перчатку руку. Господин Бергроув коснулся перчатки губами, предварительно опустившись на одно колено, затем поднялся и поцеловал руки юным спутницам Влады.
— Вы словно сестры, — прошептал он. — Словно прекрасные три сестры.
Ката смутилась. Пелли порозовела от удовольствия. Тетя Влада продолжала путь.
Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! — зашелестели по мрамору пола ее пышные юбки.
— Что-то мы не заметили вас в храме, господин Бергроув...
— Миледи, вы устыдили меня, — проговорил господин Бергроув, ничуть не устыдившись. — Но неужели вы явились, чтобы пробудить меня ото снов, в которых мне грезилась ваша красота?
— О господин Бергроув! — сверкнула изумрудными глазами Влада. — Но неужели вам стоит расточать комплименты женщине моих лет, в то время как их более достойны эти юные особы?
— О каких годах вы говорите?
— Я стара, господин Бергроув.
— А я что-то не замечаю здесь старушек. А вы, мисс Вильдроп?
Пожалуй, Бергроув задал этот вопрос не в самый подходящий момент. А как раз в это самое мгновение совсем рядом проходили две древние старушенции, дряблые лица которых были покрыты толстенным слоем косметики, а чуть дальше ковыляли к диванчику престарелые супруги. На каждую хорошенькую девушку на галерее приходилось по две... нет, по три, а то и по четыре пожилые вдовы или старичка. Тут встречались и целые выводки компаньонок весьма почтенного возраста, и дуэньи в черных платьях. Словом, очень многие женщины в Курортном Зале были стары, очень стары.
А внизу барахтались в горячей ванне, словно какие-нибудь раки, пожилые обладатели множества болезней.
Ката с трудом удержалась от смеха. Она и не догадывалась о том, что в это самое время, миновав грозного швейцара, проталкивалась сквозь толпу, готовая смести все на своем пути, совершенно конкретная старуха, к которой вернулись-таки утраченные силы.
Она сновала из стороны в сторону, похожая на гигантскую, разбухшую черную муху.
Бедняжка Ката. Скоро, очень скоро ее должна была настигнуть Умбекка!
Пелли простонала:
— О, как я мечтаю о последнем риле!
— Мисс Пеллигрю, вы пугаете меня! Вам хотелось бы, чтобы грядущий бал как можно скорее закончился?
Пелли хихикнула.
— Господин Бергроув, нет! Но когда открывают ставни и зал наполняется светом зари...
Тебя Влада подмигнула Кате.
— И сразу становятся видны пятна накапавшего со свечей воска... И тяжело дышащие измученные танцоры, и то, как бледны на самом деле размалеванные лица...
Пелли оскорбилась.
— Я удержусь, господин Бергроув, и не стану высказывать моих чувств.
— Мне будет стоить большого труда, мисс Пеллигрю, сдержать мои чувства...
— Восхитительно, — кивнула тетя Влада. — Ничто так не украшает мужчину, как остроумие, верно? Ну а на втором месте...
Ката могла бы рассмеяться, но вместо этого понурилась и погрустнела. На балу, устраиваемом по случаю окончания сезона, после того как утихали звуки последнего рила, по старому обычаю некоторые кавалеры просили руки и сердца своих партнерш. Сколько же браков было заключено подобным образом? Ката представила Пелли, на шее у которой огнями сверкали рубины... В руке у Пелли — бальная программа, и почти все танцы она должна станцевать с господином Бергроувом...
И очень скоро она станет носить его фамилию...
— О Катти, я не могу поверить в то, что бал уже так скоро! А ты веришь? Ты в силах ждать?
Пелли, сжимая в одной руке рубины, другой сжала запястье Каты и, обуреваемая эмоциями, подпрыгнула на месте. «Ах ты, стерва!» — подумала Ката. Но, грустно усмехнувшись, она проговорила:
— Увы, боюсь...
— Не бойтесь ничего, милая мисс Вильдроп! — Тетя Влада проворно передала собачку растерявшемуся от неожиданности господину Бергроуву и порывисто подошла к Кате, отвела ее от племянницы, взяла под руку, развернула лицом к Пелли и Жаку.
Сцена сразу привлекла к себе внимание курортников всех возрастов.
Ката почти никого не замечала. Она смотрела только на руку тети Влады, а та медленно водила рукой у нее перед лицом. Пусть зеваки осуждающе шептались, а некоторые даже возмущенно восклицали — Ката слышала только голос Влады.
— Мисс Вильдроп, я представляю вас другой. Я вижу вас без этого платья — символа девичества, без этого унизительного наряда...
— Вот это да... — восхищенно произнес господин Бергроув и попытался успокоить разнервничавшегося Ринга.
— Слишком долго вы жили в клетке, темной и сырой, и смотрели сквозь ее прутья на свет, на жизнь, на роскошь мира за вашим окном.
Ее голос врывался в уши Каты свистом пара. Но нет, тетя Влада произносила эти слова громко, словно декламировала со сцены.
— Тетя! — прошептала Пелли. — Вы меня пугаете!
Владе, похоже, это было совершенно безразлично.
— Мисс Вильдроп, вам пора расстаться с бременем Йули! «Йули»... Что же это такое? Почему это слово наполнено магическими чарами? Неожиданно цепочка на шее у Каты порвалась. Она еле успела схватить Круг Агониса, а не то бы он упал на пол. Тетя Влада решительно отобрала у нее этот символ веры.
— Золото! Да, мисс Вильдроп, но на балу на вас должна быть золотая корона!
Она ловко развязала ленты капора. Капор упал, словно снятая с ореха скорлупа. На плечи Каты тяжелым каскадом упали роскошные черные волосы.
— Тетя! Что вы такое делаете?
Пелли сжала в пальцах рубиновое ожерелье. Ей явно хотелось, чтобы странная сцена поскорее закончилась.
Но дальше — больше.
Золотистые перчатки Влады принялись за платье Каты. В считанные мгновения она расстегнула лиф.
Послышались сдавленные охи и ахи, а Пелли взвыла.
Старикан в высоченном парике простонал:
— Клянусь господом Агонисом! Я готов на всю оставшуюся жизнь припасть к этим округлостям...
— Но здоровье, дружок, — забеспокоился его путник с лорнетом, — как же твое драгоценное здоровье?
— Плевать я хотел на здоровье! — буркнул старик в парике. — Эта девушка — прекрасное видение!
Так оно и было.
Рука тети Влады, словно змейка, метнулась к шее господина Бергроува и вернулась с добычей — прекрасным парчовым галстуком. Ловко и проворно Влада обернула Кату красивой тканью, приговаривая:
— Платье, которое будет сверкать при свете свечей, словно звезды, которое вспыхнет вместе с солнцем, когда, наконец, засветится заря. Платье, которому все позавидуют, в котором его владелица станет еще краше. Вот какое платье будет у вас, мисс Вильдроп. Детка, не бойтесь ничего. Вы пойдете на бал. И вы будете там первой красавицей.
— Тетя Влада, — готовая разрыдаться, прохныкала Пелли. — Ну, вы что, тетя Влада!
Никто не обратил внимания на ее протесты.
Зеваки начали аплодировать. Со всех сторон доносились восклицания: «Браво!», «Прекрасно!» — будто бы Ката и вправду уже сейчас красовалась в золоченом платье. И никто в эту минуту не думал о Пелли — ни тетя Влада, ни лишившийся галстука господин Бергроув, с трудом удерживавший разозленного Ринга.
Неожиданно аплодисменты оборвались.
Послышался крик, по силе равный раскату грома. Умбекка ворвалась на галерею, подобная духу мщения, выпущенному из царства мертвых. Послышались недовольные восклицания, шепот. Золотое видение вдруг испарилось, и Ката снова превратилась в несовершеннолетнюю девушку, которая стояла у всех на виду на галерее Курортного Зала, обнаженная по пояс.
Умбекка схватила ее за руку.
За другую руку ее схватила тетя Влада.
Они принялись тянуть Кату — каждая к себе. Ткань ее черного платья начала потрескивать. Того и гляди, оно могло лопнуть в швах.
— Верни мне мою девочку, зензанская шлюха!
Тетя Влада расхохоталась. Для нее это была всего-навсего игра, веселая азартная игра.
— Она такая хорошая девочка! Она такая... высоконравственная! — кричала Умбекка, как бы призывая на помощь всех, кто глазел на происходящее. Некоторые отвернулись. Другие смотрели, но не вмешивались. Тщетно пытались вмешаться лакеи.
Старик с лорнетом взволнованно прошептал:
— Ну, ведь нужно же что-то предпринять!
Старик в высоком парике ответил ему:
— Смотри, дружок! Смотри и наслаждайся! М-м-м, какая грудь!
Зрелище не оставило равнодушным и Ринга. Злобно тявкая, собачонка все упрямее пыталась вырваться из рук господина Бергроува.
— Сиди на месте, перестань вырываться, паршивец маленький!
— О Жак, какой стыд! — простонала Пелли и прижалась к плечу Бергроува.
— Проклятие! — Бергроув покачнулся, и Ринг вырвался. Безусловно, Ринг принадлежал к породе очень маленьких, самых маленьких собак. Но все собаки на свете, даже самые маленькие, когда-то были волками. Косточки у Ринга были хрупкие, как у цыпленка, но он был бесстрашен. Он был жутко злобен. А его крошечные зубки были острее бритвы.