Страница:
Итак, эрцгерцог обводил гостиную унылым взором. Предпринятые Владой ухищрения вызывали у него отвращение. Все это казалось ему таким дамским, таким вычурным! На краткий миг Джорвел вспомнил о покойной жене, но тут же отбросил эту мысль. Как же ему было противно! Яркий свет резал глаза, они слезились. Макушка под париком немилосердно чесалась. Опустив руку, эрцгерцог заметил, что содрал ногтем кровавую корочку. Он незаметно бросил ее на ковер.
С изяществом и грацией небольшая компания устроилась у камина. Расселись кругом. Подоспели слуги с бокалами рома с Оранди. Король и эрцгерцог поспешно выпили и сразу стали нервно поглядывать назад, поднесут ли еще. Поднесли. Премьер-министр оставил свой бокал нетронутым.
— Какая несравненная честь — видеть его императорское величество в этих стенах, — вяло проговорил эрцгерцог, нервно потирая руки. — Это не только честь, но огромная радость. О, если бы мне сейчас упал на голову кусок штукатурки и убил бы меня насмерть, я бы с радостью умер у ног вашего величества.
— Для его величества также большая честь побывать здесь, — сухо отозвался премьер-министр, — так как его величество знает, что встреча устроена в его интересах.
Король мгновенно опьянел.
— Д-девушка, — заплетающимся языком выговорил он. — Г-где д-девушка?
— Наберитесь терпения, сир, — строго проговорил премьер-министр. — Не сомневаюсь, она вскоре присоединится к нам, верно ведь, любезный эрцгерцог?
— Вскоре, вскоре! Моя... гм-м-м... свояченица сейчас ее приведет. Но вероятно, его величество помнит свою встречу с этой ослепительной красавицей? Мне говорили, что она чуть было не стала королевской избранницей на балу.
Премьер-министр бросил на эрцгерцога предупреждающий взгляд.
— Мэдди... — простонал король, а премьер-министр топнул ногой.
Эрцгерцог поерзал на стуле с жесткой спинкой. О, потом, когда все закончится, как у него все будет болеть! Сколько раз сегодня он проклинал Владу за то, что она заставила его участвовать во всей этой суете! Она настояла на своем, и эрцгерцог был вынужден признать, что она права. Но если честно, то замысел Влады особого восторга у Джорвела не вызвал. Он, старый развратник, не видел ничего унизительного для девушки в таком браке, а ему хотелось именно этого. Вот если бы Влада позволила ему забрать девушку вниз, тогда бы он порадовался по-настоящему. Сколько раз он мечтательно облизывал губы, представляя, как отдает Джелику на растерзание целому отряду синемундирников... Старик вздохнул. Ему пришлось напомнить себе, что в результате этой купли-продажи у него появятся деньги на приобретение дома по соседству, а это, в свою очередь, позволит расширить границы его подземного царства.
Вошла Влада, ввела девушку. Они низко поклонились королю, но на поклон ответил премьер-министр.
— Какая красавица, сир, — прошипел он. — Не желаете ли, чтобы она села рядом с вами?
Король опасно свесился с кресла, стараясь не выронить бокал.
Джели, трепеща, заняла свое место. Далее могла бы последовать неловкая пауза, но Влада с истинно женским изяществом завела беседу. Разговор пошел о событиях в королевстве — естественно, о событиях светских, ведь в компании присутствовала юная девушка. Поговорили о новых спектаклях в опере, о том, что, к сожалению, старится леди Чем-Черинг, об убийствах на мосту Регента, о наводнениях в Новом Городе. В этом году при таянии льда паводковые воды затопили все подвалы в Оллон-Квинтале.
— Подвалы? — с искренним беспокойством переспросил эрцгерцог.
— Послушайте, свояк, разве вы не слышали? Я бы сказала, что вам очень повезло, что вы живете на острове. Не правда ли, премьер-министр, относительно захваченных земель никогда нельзя быть ни в чем уверенным?
— Вы на что-то намекаете, сударыня? — осведомился премьер-министр.
Влада посмотрела на него в упор.
— Я слыхала также, что в Варби вспыхнула чума. Вряд ли в этом году в Варби состоится курортный сезон! Премьер-министр, не говорит ли все это о некотором кризисе?
— Некотором! — фыркнул премьер-министр. — Сударыня, речь идет о небывалом кризисе.
— Подданные могут заволноваться, премьер-министр.
— Если их не отвлечь.
Влада взяла с подноса бокал и выпила его залпом, по-мужски, после чего резко поставила на маленький столик. Вот это женщина! Казалось, в следующее мгновение она сунет руку за пазуху и вытащит оттуда колоду карт и кошель с золотыми тиралями!
Но вместо этого она проворковала:
— Не оставить ли нам молодых людей наедине?
Ну, Влада! Вот ведь умница! Эрцгерцог потер руки — на сей раз от восторга. Порой он думал о том, что Влада — единственная женщина на свете, которую он уважал за блестящий ум. Вот будь она мужчиной, чего бы она только не добилась в жизни? Между тем Джорвелу вовсе не хотелось, чтобы она стала мужчиной. Он с удовольствием вспоминал то время, когда они оба были юны и, не выпуская друг друга из объятий, катались по неприбранной кровати. О, какие восторги они открывали друг другу! «Думаешь, я погубила себя, Джорвел Икзитер? — со смехом спросила у него как-то раз Влада. — Так вот я тебе скажу: нет! Мужчины — тупицы, и я выйду замуж с блеском! Не по любви, но по расчету и ради богатства и власти!»
Бедняжка Влада! Ей пришлось поумерить амбиции. Зензанская кровь и скандалы, бушевавшие вокруг ее имени, сделали свое дело. Кроме того, она ухитрилась заработать — как именно, этого Джорвел Икзитер не знал и дознаться не мог — враждебность со стороны Йули Квик. Госпожа Квик, поборница чистоты и нравственности, на которые всегда была готов посягнуть Джорвел Икзитер, всегда пользовалась в Агондоне неограниченным авторитетом. Влада Флей была фактически сослана в колонию. «И все же, — думал Джорвел, — я мог бы спасти ее. Что меня удержало? Глупая боязнь утратить респектабельность».
В Руанне, женщине, на которой он в конце концов женился, он надеялся найти нечто подобное тому огню, который полыхал во Владе. Ничего подобного в Руанне он не нашел. Как он потом жалел о том, что не женился на Владе и не презрел все условности света, и в том числе мнение Йули Квик! Но теперь эту ошибку исправить было уже невозможно. Женитьба — это было понятие из прошлой жизни Джорвела Икзитера. Тем не менее, он намеревался (после того как судьба Джелики решилась бы) сделать Владе вот какое предложение: он хотел предложить ей перебраться в подвал и стать его помощницей.
Но нет. Она отказалась бы. Она наверняка предпочтет остаться при Джелике и перебраться во дворец Короса. Ведь чем на самом деле занималась Влада? На самом деле она устраивала то самое блестящее замужество для Джелики, о котором некогда так мечтала сама.
Так думал Джорвел.
Ступая плавно и изящно, Влада увела премьер-министра и эрцгерцога от камина.
— Не уйти ли нам, господа, за ширму? Там мы с вами сможем полюбоваться на самые редкие книги из библиотеки моего свояка.
Не дойдя шага до ширмы, премьер-министр опустил в ладонь эрцгерцога мешочек с драгоценными камнями.
— А как насчет остального, премьер-министр?
— В день свадьбы, эрцгерцог. В день королевской свадьбы.
Когда Джели осталась наедине с его императорским величеством, ею овладели противоречивые чувства. Уже три сезона подряд девушке старательно вбивали в голову мысль о том, что ее ожидает какая-то необыкновенная судьба. Однако понимание того, что же такое эта самая судьба, повергло девушку в обескураженность. Такого она, прямо скажем, не ожидала.
И все же...
Лупая налившимися кровью глазками, шевеля трясущимися губами, король пододвинул свой стул к стулу Джелики и взял ее за руку. Джели смущенно потупилась и невольно ахнула, увидев, как дрябла, как морщиниста рука короля.
— Ну, так вот... мне говорят, что я должен жениться, — пробормотал король (он же верховный архимаксимат и защитник истинной веры). — Не отрицаю, вы необыкновенно хороши собой, милочка! Только не ждите, что я буду любить вас. Однажды я познал любовь, но с этим покончено. Навсегда! Быть может, я буду с вами жесток. Быть может, я даже стану вас бить. Наша близость не принесет мне радости. Меня не интересует ни ваше общество, ни ваш ум, ни ваша красота. Ваше тщеславие будет весьма и весьма уязвлено. Уверен, со временем я вас просто возненавижу. И все же я мужчина и должен удовлетворять свои желания. Кроме того, я король и должен иметь наследника.
С этими словами помазанник бога Орока и его наместник в Царстве Бытия сверзился со стула, однако ухитрился-таки придать своему падению такое впечатление, словно так и было задумано. Король распластался у ног Джелики и, дыша перегаром, спросил у нее, согласна ли она стать его женой.
В это самое мгновение возглавляемая Владой компания вышла из-за ширмы, дабы своими глазами увидеть женский триумф мисс Джелики Венс. Увы, ни нежного вздоха, ни нежного румянца смущения. Джелика дико закричала. О, наверное, она лишилась рассудка! Вскочив, Джели оттолкнула короля и, рыдая, выбежала из комнаты.
Премьер-министр бросился к королю, опасаясь того, что его величество ушиб голову. Влада бросилась следом за Джели. Только эрцгерцог остался возле ширмы. Он переступал с ноги на ногу и нервно сжимал в руке мешочек с драгоценными камнями.
Джели бежала и бежала. Промчавшись мимо лакеев, она выбежала в прихожую. Она сама не знала, куда бежит и чего хочет. Она вообще не в состоянии была о чем-либо думать. Она не могла забыть о противной дряблой руке, которая стиснула ее запястье, а потом вцепилась в платье.
— Девочка моя! Милая! — кричала Влада. Джелика слышала ее шаги. Если бы Джели соображала ясно, она бы бросилась в свою комнату и заперлась бы там. Но сейчас она могла только бежать и потому свернула в незнакомый коридор.
Какие тут были обшарпанные, некрасивые стены! Джели оказалась в той части дома, где не бывала ни разу. Наверное, тут жили слуги. Голые доски пола, осыпающаяся со стен побелка... В какое-то мгновение позади хлопнула дверь, и Джели очутилась в полной темноте.
Дрожа, утирая слезы, она пошла вперед на ощупь. Из-за всевозможных треволнений Джорвел пренебрег обычными мерами предосторожности. Джелика этого не знала, но эта часть дома всегда была заперта. Она спускалась вниз по ступеням.
Дальнейшее стало неизбежностью.
Впереди забрезжил зеленоватый свет, послышались звуки грубой музыки, голоса, полные насмешки, злобы, желания. Стало трудно дышать — такой смрадный был тут воздух.
Джели уже успела забыть о мерзкой сцене, случившейся наверху. Взволнованная, переполненная любопытством, она осматривала подпольные владения своего дядюшки: зеркальные стены, клубящийся дым, зеленые ломберные столы, быстро мелькающие карты. И еще Джели заметила девушку.
О, что это была за девушка!
Джели была потрясена. Девушка была одета в прозрачное платье. Волосы ее были распущены, грудь обнажена. Она разгуливала по залу, то и дело обнимая кого-нибудь из молодых мужчин. Те же, в свою очередь, не оставляли красотку без внимания. В густом дыму девушка казалась призраком, но вот, оказавшись под покачивающимся светильником, она обернулась, и Джели вдруг ясно разглядела ее лицо.
Возможно ли?
Джели не вскрикнула. Вскрикнуть ей не дали нахлынувшие воспоминания о днях учебы в пансионе госпожи Квик, о девушке, которая мечтала о супруге, собственном доме и детях.
Джильда. Джильда Квисто.
Кто-то крикнул, потребовал песню. Девушка вышла на середину зала и стала покачиваться в такт чувственной мелодии. Мужчины по-прежнему тянулись к ней, и только Джели слушала слова.
Но она тут же услышала знакомый успокаивающий голос: — Нет-нет, моя милочка, не бойся. Я так и думала, что ты побежишь в эту сторону. Что ж, в конце концов, тебе стоило, наконец, узнать правду.
— Правду?!
— Смотри, — сказала Влада.
Джели обернулась. Девушка, так похожая на Джильду, куда-то подевалась, но теперь Джели видела уже пять, десять, нет — пятнадцать девушек, которые точно так же, зазывно покачивал бедрами, ходили по залу. На краткий миг, в последний раз, Джели ощутила прилив любви к тетке. В ее объятиях она почувствовала себя защищенной.
— Рассмотри их хорошенько, — шептала Влада. — Больше ты их не увидишь, но никогда не забывай, что они — такие же, как ты. Все женщины — кокотки. А какой у нас еще есть выбор? Но, милая, подумай об участи этих падших созданий, а потом представь ту судьбу, которая ожидает тебя. Ибо если уж мы все — кокотки, то разве не стоит продать себя тому, кто предлагает самую высокую цену.
У Джели кружилась голова. Но, пожалуй, в это самое мгновение она поняла еще кое-что. Джели перестала сомневаться в том, что тетя Влада говорит правду. Да. Она должна была продать себя, должна. Но тут Джели вдруг вспомнился молодой человек — даже скорее юноша... высокий, худощавый, светловолосый, который явился к ней как-то раз в туманный день и объявил ей, что любит ее. Этот юноша куда-то исчез, и Джели так и не узнала, кто он такой — кто он такой на самом деле. Поговаривали, будто бы он как-то причастен к гибели бедного Пеллема Пеллигрю. Быть может, он даже и был убийцей? Но с этого вечера перед мысленным взором Джели будет часто, очень часто вставать милое лицо этого юноши. Оно будет преследовать ее, точно призрак. Тогда она будет топать ногой, ругаться и просить призрак исчезнуть.
Джели нужно будет быть сильной.
И она будет стараться быть сильной.
ГЛАВА 59
С изяществом и грацией небольшая компания устроилась у камина. Расселись кругом. Подоспели слуги с бокалами рома с Оранди. Король и эрцгерцог поспешно выпили и сразу стали нервно поглядывать назад, поднесут ли еще. Поднесли. Премьер-министр оставил свой бокал нетронутым.
— Какая несравненная честь — видеть его императорское величество в этих стенах, — вяло проговорил эрцгерцог, нервно потирая руки. — Это не только честь, но огромная радость. О, если бы мне сейчас упал на голову кусок штукатурки и убил бы меня насмерть, я бы с радостью умер у ног вашего величества.
— Для его величества также большая честь побывать здесь, — сухо отозвался премьер-министр, — так как его величество знает, что встреча устроена в его интересах.
Король мгновенно опьянел.
— Д-девушка, — заплетающимся языком выговорил он. — Г-где д-девушка?
— Наберитесь терпения, сир, — строго проговорил премьер-министр. — Не сомневаюсь, она вскоре присоединится к нам, верно ведь, любезный эрцгерцог?
— Вскоре, вскоре! Моя... гм-м-м... свояченица сейчас ее приведет. Но вероятно, его величество помнит свою встречу с этой ослепительной красавицей? Мне говорили, что она чуть было не стала королевской избранницей на балу.
Премьер-министр бросил на эрцгерцога предупреждающий взгляд.
— Мэдди... — простонал король, а премьер-министр топнул ногой.
Эрцгерцог поерзал на стуле с жесткой спинкой. О, потом, когда все закончится, как у него все будет болеть! Сколько раз сегодня он проклинал Владу за то, что она заставила его участвовать во всей этой суете! Она настояла на своем, и эрцгерцог был вынужден признать, что она права. Но если честно, то замысел Влады особого восторга у Джорвела не вызвал. Он, старый развратник, не видел ничего унизительного для девушки в таком браке, а ему хотелось именно этого. Вот если бы Влада позволила ему забрать девушку вниз, тогда бы он порадовался по-настоящему. Сколько раз он мечтательно облизывал губы, представляя, как отдает Джелику на растерзание целому отряду синемундирников... Старик вздохнул. Ему пришлось напомнить себе, что в результате этой купли-продажи у него появятся деньги на приобретение дома по соседству, а это, в свою очередь, позволит расширить границы его подземного царства.
Вошла Влада, ввела девушку. Они низко поклонились королю, но на поклон ответил премьер-министр.
— Какая красавица, сир, — прошипел он. — Не желаете ли, чтобы она села рядом с вами?
Король опасно свесился с кресла, стараясь не выронить бокал.
Джели, трепеща, заняла свое место. Далее могла бы последовать неловкая пауза, но Влада с истинно женским изяществом завела беседу. Разговор пошел о событиях в королевстве — естественно, о событиях светских, ведь в компании присутствовала юная девушка. Поговорили о новых спектаклях в опере, о том, что, к сожалению, старится леди Чем-Черинг, об убийствах на мосту Регента, о наводнениях в Новом Городе. В этом году при таянии льда паводковые воды затопили все подвалы в Оллон-Квинтале.
— Подвалы? — с искренним беспокойством переспросил эрцгерцог.
— Послушайте, свояк, разве вы не слышали? Я бы сказала, что вам очень повезло, что вы живете на острове. Не правда ли, премьер-министр, относительно захваченных земель никогда нельзя быть ни в чем уверенным?
— Вы на что-то намекаете, сударыня? — осведомился премьер-министр.
Влада посмотрела на него в упор.
— Я слыхала также, что в Варби вспыхнула чума. Вряд ли в этом году в Варби состоится курортный сезон! Премьер-министр, не говорит ли все это о некотором кризисе?
— Некотором! — фыркнул премьер-министр. — Сударыня, речь идет о небывалом кризисе.
— Подданные могут заволноваться, премьер-министр.
— Если их не отвлечь.
Влада взяла с подноса бокал и выпила его залпом, по-мужски, после чего резко поставила на маленький столик. Вот это женщина! Казалось, в следующее мгновение она сунет руку за пазуху и вытащит оттуда колоду карт и кошель с золотыми тиралями!
Но вместо этого она проворковала:
— Не оставить ли нам молодых людей наедине?
Ну, Влада! Вот ведь умница! Эрцгерцог потер руки — на сей раз от восторга. Порой он думал о том, что Влада — единственная женщина на свете, которую он уважал за блестящий ум. Вот будь она мужчиной, чего бы она только не добилась в жизни? Между тем Джорвелу вовсе не хотелось, чтобы она стала мужчиной. Он с удовольствием вспоминал то время, когда они оба были юны и, не выпуская друг друга из объятий, катались по неприбранной кровати. О, какие восторги они открывали друг другу! «Думаешь, я погубила себя, Джорвел Икзитер? — со смехом спросила у него как-то раз Влада. — Так вот я тебе скажу: нет! Мужчины — тупицы, и я выйду замуж с блеском! Не по любви, но по расчету и ради богатства и власти!»
Бедняжка Влада! Ей пришлось поумерить амбиции. Зензанская кровь и скандалы, бушевавшие вокруг ее имени, сделали свое дело. Кроме того, она ухитрилась заработать — как именно, этого Джорвел Икзитер не знал и дознаться не мог — враждебность со стороны Йули Квик. Госпожа Квик, поборница чистоты и нравственности, на которые всегда была готов посягнуть Джорвел Икзитер, всегда пользовалась в Агондоне неограниченным авторитетом. Влада Флей была фактически сослана в колонию. «И все же, — думал Джорвел, — я мог бы спасти ее. Что меня удержало? Глупая боязнь утратить респектабельность».
В Руанне, женщине, на которой он в конце концов женился, он надеялся найти нечто подобное тому огню, который полыхал во Владе. Ничего подобного в Руанне он не нашел. Как он потом жалел о том, что не женился на Владе и не презрел все условности света, и в том числе мнение Йули Квик! Но теперь эту ошибку исправить было уже невозможно. Женитьба — это было понятие из прошлой жизни Джорвела Икзитера. Тем не менее, он намеревался (после того как судьба Джелики решилась бы) сделать Владе вот какое предложение: он хотел предложить ей перебраться в подвал и стать его помощницей.
Но нет. Она отказалась бы. Она наверняка предпочтет остаться при Джелике и перебраться во дворец Короса. Ведь чем на самом деле занималась Влада? На самом деле она устраивала то самое блестящее замужество для Джелики, о котором некогда так мечтала сама.
Так думал Джорвел.
Ступая плавно и изящно, Влада увела премьер-министра и эрцгерцога от камина.
— Не уйти ли нам, господа, за ширму? Там мы с вами сможем полюбоваться на самые редкие книги из библиотеки моего свояка.
Не дойдя шага до ширмы, премьер-министр опустил в ладонь эрцгерцога мешочек с драгоценными камнями.
— А как насчет остального, премьер-министр?
— В день свадьбы, эрцгерцог. В день королевской свадьбы.
Когда Джели осталась наедине с его императорским величеством, ею овладели противоречивые чувства. Уже три сезона подряд девушке старательно вбивали в голову мысль о том, что ее ожидает какая-то необыкновенная судьба. Однако понимание того, что же такое эта самая судьба, повергло девушку в обескураженность. Такого она, прямо скажем, не ожидала.
И все же...
Лупая налившимися кровью глазками, шевеля трясущимися губами, король пододвинул свой стул к стулу Джелики и взял ее за руку. Джели смущенно потупилась и невольно ахнула, увидев, как дрябла, как морщиниста рука короля.
— Ну, так вот... мне говорят, что я должен жениться, — пробормотал король (он же верховный архимаксимат и защитник истинной веры). — Не отрицаю, вы необыкновенно хороши собой, милочка! Только не ждите, что я буду любить вас. Однажды я познал любовь, но с этим покончено. Навсегда! Быть может, я буду с вами жесток. Быть может, я даже стану вас бить. Наша близость не принесет мне радости. Меня не интересует ни ваше общество, ни ваш ум, ни ваша красота. Ваше тщеславие будет весьма и весьма уязвлено. Уверен, со временем я вас просто возненавижу. И все же я мужчина и должен удовлетворять свои желания. Кроме того, я король и должен иметь наследника.
С этими словами помазанник бога Орока и его наместник в Царстве Бытия сверзился со стула, однако ухитрился-таки придать своему падению такое впечатление, словно так и было задумано. Король распластался у ног Джелики и, дыша перегаром, спросил у нее, согласна ли она стать его женой.
В это самое мгновение возглавляемая Владой компания вышла из-за ширмы, дабы своими глазами увидеть женский триумф мисс Джелики Венс. Увы, ни нежного вздоха, ни нежного румянца смущения. Джелика дико закричала. О, наверное, она лишилась рассудка! Вскочив, Джели оттолкнула короля и, рыдая, выбежала из комнаты.
Премьер-министр бросился к королю, опасаясь того, что его величество ушиб голову. Влада бросилась следом за Джели. Только эрцгерцог остался возле ширмы. Он переступал с ноги на ногу и нервно сжимал в руке мешочек с драгоценными камнями.
Джели бежала и бежала. Промчавшись мимо лакеев, она выбежала в прихожую. Она сама не знала, куда бежит и чего хочет. Она вообще не в состоянии была о чем-либо думать. Она не могла забыть о противной дряблой руке, которая стиснула ее запястье, а потом вцепилась в платье.
— Девочка моя! Милая! — кричала Влада. Джелика слышала ее шаги. Если бы Джели соображала ясно, она бы бросилась в свою комнату и заперлась бы там. Но сейчас она могла только бежать и потому свернула в незнакомый коридор.
Какие тут были обшарпанные, некрасивые стены! Джели оказалась в той части дома, где не бывала ни разу. Наверное, тут жили слуги. Голые доски пола, осыпающаяся со стен побелка... В какое-то мгновение позади хлопнула дверь, и Джели очутилась в полной темноте.
Дрожа, утирая слезы, она пошла вперед на ощупь. Из-за всевозможных треволнений Джорвел пренебрег обычными мерами предосторожности. Джелика этого не знала, но эта часть дома всегда была заперта. Она спускалась вниз по ступеням.
Дальнейшее стало неизбежностью.
Впереди забрезжил зеленоватый свет, послышались звуки грубой музыки, голоса, полные насмешки, злобы, желания. Стало трудно дышать — такой смрадный был тут воздух.
Джели уже успела забыть о мерзкой сцене, случившейся наверху. Взволнованная, переполненная любопытством, она осматривала подпольные владения своего дядюшки: зеркальные стены, клубящийся дым, зеленые ломберные столы, быстро мелькающие карты. И еще Джели заметила девушку.
О, что это была за девушка!
Джели была потрясена. Девушка была одета в прозрачное платье. Волосы ее были распущены, грудь обнажена. Она разгуливала по залу, то и дело обнимая кого-нибудь из молодых мужчин. Те же, в свою очередь, не оставляли красотку без внимания. В густом дыму девушка казалась призраком, но вот, оказавшись под покачивающимся светильником, она обернулась, и Джели вдруг ясно разглядела ее лицо.
Возможно ли?
Джели не вскрикнула. Вскрикнуть ей не дали нахлынувшие воспоминания о днях учебы в пансионе госпожи Квик, о девушке, которая мечтала о супруге, собственном доме и детях.
Джильда. Джильда Квисто.
Кто-то крикнул, потребовал песню. Девушка вышла на середину зала и стала покачиваться в такт чувственной мелодии. Мужчины по-прежнему тянулись к ней, и только Джели слушала слова.
На глаза Джели набежали слезы. Она дрожала, она была готова отступить в темноту, и бежать отсюда, и забыть, что была здесь и что здесь видела, но ее талию обняли чьи-то сильные руки. Так уже было сегодня, но на этот раз Джели дико вскрикнула от испуга.
ПЕСЕНКА ДЖИЛЬДЫ
Жизнь была у меня, как у всех,
Ничего от нее не осталось!
Обещанья мужские так лживы, пусты!
Поглядите, со мною что сталось!
И любовь в моем сердце когда-то жила,
Загубили ее, растоптали!
Все надежды разбиты, и нет ничего,
Что б не отняли, не истерзали!
Билось сердце когда-то в груди у меня,
А теперь обливается кровью.
Вот что стало с загубленной жизнью моей,
Вот что стало с моею любовью.
Но она тут же услышала знакомый успокаивающий голос: — Нет-нет, моя милочка, не бойся. Я так и думала, что ты побежишь в эту сторону. Что ж, в конце концов, тебе стоило, наконец, узнать правду.
— Правду?!
— Смотри, — сказала Влада.
Джели обернулась. Девушка, так похожая на Джильду, куда-то подевалась, но теперь Джели видела уже пять, десять, нет — пятнадцать девушек, которые точно так же, зазывно покачивал бедрами, ходили по залу. На краткий миг, в последний раз, Джели ощутила прилив любви к тетке. В ее объятиях она почувствовала себя защищенной.
— Рассмотри их хорошенько, — шептала Влада. — Больше ты их не увидишь, но никогда не забывай, что они — такие же, как ты. Все женщины — кокотки. А какой у нас еще есть выбор? Но, милая, подумай об участи этих падших созданий, а потом представь ту судьбу, которая ожидает тебя. Ибо если уж мы все — кокотки, то разве не стоит продать себя тому, кто предлагает самую высокую цену.
У Джели кружилась голова. Но, пожалуй, в это самое мгновение она поняла еще кое-что. Джели перестала сомневаться в том, что тетя Влада говорит правду. Да. Она должна была продать себя, должна. Но тут Джели вдруг вспомнился молодой человек — даже скорее юноша... высокий, худощавый, светловолосый, который явился к ней как-то раз в туманный день и объявил ей, что любит ее. Этот юноша куда-то исчез, и Джели так и не узнала, кто он такой — кто он такой на самом деле. Поговаривали, будто бы он как-то причастен к гибели бедного Пеллема Пеллигрю. Быть может, он даже и был убийцей? Но с этого вечера перед мысленным взором Джели будет часто, очень часто вставать милое лицо этого юноши. Оно будет преследовать ее, точно призрак. Тогда она будет топать ногой, ругаться и просить призрак исчезнуть.
Джели нужно будет быть сильной.
И она будет стараться быть сильной.
ГЛАВА 59
ВОТЧИНА БАГРЯНОГО
Времени было в обрез.
Ката, задыхаясь, бежала по лесу. До побудки она должна была встретиться с Нирри, но до встречи ей нужно было сделать кое-что еще.
Она остановилась, огляделась по сторонам, убедилась в том, что вокруг никого нет. Воздух был прохладный и влажный после ночного дождя. В полных шелеста лиственных нишах прятались лиловые предрассветные тени. Ката сняла синий мундир, торопливо повесила на ветку, опустилась на колени и крикнула, призывая к себе всех созданий, обитавших в этих, чужих для нее, лесах. Крик ее был не слишком громким, но в нем прозвучал тревожный бессловесный призыв, наполненный смыслом, который был выше любых слов. Покинув губы Каты, ее крик как бы заклубился в лилово-зеленом сумраке подобно дыму. О, этот звук был не только выше слов, он был и выше любых звуков.
На ладонь Каты бесшумно опустилась малиновка. Робко приблизилась белка, подошел барсук, прибежала дикая лесная кошка. Протопал сквозь бурелом косолапый медведь, прилетела пучеглазая заспанная сова. Негромко напевая мелодию без слов, Ката протягивала руки лесным жителям и соединяла их в безмолвный союз. Она запрокинула голову, закрыла глаза, медленно-медленно выдохнула.
Если бы все это происходило в прошлом, сейчас бы в душу ее снизошел необыкновенный покой. Теперь все происходило иначе. Ката ощущала необычное беспокойство, не свойственное для привычного ритуала. Животные были напуганы, и когда она спросила их, почему они напуганы, они не смогли дать ответа. Ката напряглась, сосредоточилась, стараясь заглянуть в разум обитателей леса. Но до ее мысленного слуха доносилась только таинственная мрачная вибрация, барабанный бой, звучавший в такт с ее собственным негромким пением.
И тогда Ката тоже испугалась. Эту вибрацию она уже ощущала прежде. Она поняла, что в мире появилось что-то злое.
— Бекон?
Из-под непромокаемого плаща высунулся нос.
— Не может быть, чтобы я унюхал бекон!
От костра донесся хохот.
— Похоже, наш толстяк монах наконец изволил проснуться!
— Ну, точно, беконом пахнет! — За красным носом последовала голова с выбритой тонзурой, блестящие глазки и влажные губы. Монах нетерпеливо отбросил плащ и поспешил к костру. — Так у нас, оказывается, еще и хлеб, и лук, и маринованные огурчики, и сыр! Как славно вернуться в Олтби!
Снова прозвучал взрыв хохота. Это происходило прекрасным утром. В лесу в разгар сезона Вианы было тепло. Солнечные блики озаряли уютную поляну неподалеку от башни Дольма. Лучи плясали в дыме костра, играли солнечные зайчики на стеклах очков на носу ученого, который тыкал вилкой готовящуюся еду.
Монах, по обыкновению, проснулся последним. Хэл и Бэндо встали на заре и успели сходить к реке и умыться ледяной водой. Рэггл и Тэггл, маленькие сыновья Бэндо, уже давно позавтракали и играли неподалеку. Разведчик по прозвищу Бородач стоял на посту и следил за тем, чтобы лагерь не обнаружили синемундирники. Жрица заканчивала чтение утренних молитв, за ней наблюдал предводитель. Он никогда не принимал непосредственного участия в ритуалах, но всегда уходил вместе со жрицей в чащу леса. Он говорил, что в этих лесах женщине негоже расхаживать одной, даже если эта женщина называет себя Дочерью Вианы. На словах жрица возражала, но все же, похоже, радовалась тому, что ей не приходится уходить в чащу в одиночестве. Она утверждала, что всякий раз ее молитвы защищают лагерь.
На самом деле пока их ни разу не застигли врасплох. Но с другой стороны, они никогда не задерживались на одном и том же месте подолгу.
Повстанцам-красномундирникам нельзя было сидеть на месте.
— Монах, ты нынче в прекрасном настроении, — отметил Хэл. — А вечером только стонал да ворчал.
— Прошлой ночью дождик шел, — возразил монах, старательно пережевывая маринованные огурчики и ржаной хлеб. — И к тому же я был жутко голоден.
Он вожделенно уставился на кусок бекона на вилке, с которого капал жирок.
Хэл сверкнул очками.
— Видишь, монах, богиня услыхала тебя. Она всех нас охраняет, не только тех, кто ее почитает.
Из набитого рта монаха вывалился кусок хлеба.
— Господин Хэлверсайд, ведь ты тоже агонист, как и я! Неужто ты готов отречься от истинной веры?
— Монах, если бы эта вера была истинной, разве бы ты скитался вместе с нами? Ты послушай жрицу Аджль!
Из чащи леса доносились пронзительные, душераздирающие звуки вианистской молитвы.
— Белиберда, бессмысленная белиберда!
Ученый улыбнулся. Он свою веру утратил давным-давно и вряд ли был готов приобщиться к какой-то иной. Но ему нравилось поддевать монаха. Отлученный от ордена за обжорство и прочие излишества, этот толстяк и коротышка между тем обожал делать вид, будто является поборником строжайших догматов.
— Осторожнее, монах! Неужто ты вознамерился обидеть нашего Бэндо? Не забывай о том, что он до мозга костей зензанец!
— Пф-ф! — Бэндо плюнул в костер. Он был коренаст, мускулист, с черными усами и красным платком на голове. — Ну, лови, Каплун! — И он бросил монаху шкварчащий кусок бекона.
Монах, вскрикнув, поймал горячий кусок, стал перебрасывать его из руки в руку. Наконец бекон более или менее остыл, и монах решился отправить его в рот, но проглотил с трудом.
Хэл рассмеялся.
— Бедняга монах! Ты заслужил эля за свои страдания! Бэндо снова сплюнул и открыл кожаный кисет. Свернув цигарку, он глубокомысленно прочел:
— Гм-м-м... Но тут ведь нищих не наблюдается, — пробурчал монах в перерыве между глотками эля.
Бэндо выпустил струйку дыма.
— Каплун, ну ты недогадлив, однако! Втолкуй ему, Хэл. Нищие — это весь зензанский народ, изнывающий под игом захватчиков — синемундирников.
— Ты, что ли, из них, Бэндо? Ты вроде упитанный!
— Упитанный? На себя погляди! Каплун, ты не забывай, что разговариваешь с ветераном Сопротивления!
— С упитанным ветераном Сопротивления, — со смехом уточнил Хэл и похлопал Бэндо по животу. — Вот видишь, монах, богиня благосклонна к тем, кто ей служит!
— Господин Хэлверсайд, избавь меня от этого богохульного разговора!
Монах с обиженным видом перебрался на опушку и задрал сутану, чтобы помочиться.
Дружеская перебранка закончилась неожиданно. Затрещали сучья, послышался пронзительный тревожный свист. А в следующее мгновение на поляну выбежала тоненькая девушка в белом платье.
Хэл вскочил.
— Ланда! Что стряслось?
Поднявшись с колен, Ката набросила мундир, радуясь хотя бы тому, что он теплый. Порой она задумывалась над тем, что же она делает, шагая на бой вместе с ненавистным войском. Иногда, когда она вместе с остальными солдатами месила грязь на зензанских проселках, ей мучительно хотелось сорвать со спины мешок, швырнуть его наземь и убежать в лес, куда глаза глядят.
Такие же чувства владели многими молодыми синемундирниками. Нирри узнала о том, что откупиться от призыва в армию можно было за пять золотых тиралей. Но таких денег большинство новобранцев не видело ни разу в жизни. Поэтому единственным спасением оставалось дезертирство. Удерживал солдат только страх. В случае поимки им грозила смертная казнь, да и потом: разве мог солдат выжить в этих лесах? Ката знала, что для многих ее однополчан леса были страшнее ежедневных мучительных переходов и даже кровавой битвы.
Ката такого страха не испытывала. К синемундирникам она питала лишь жалость и презрение и понимала, что когда придет час, она покинет их ряды, не задумываясь. Кату удерживало только обещание арлекина. А он пообещал ей, что она увидит знак. Теперь, когда войско все ближе подходило к центру Зензана, Ката чувствовала, что таинственный знак вот-вот будет явлен ей. А явиться ей он должен был у ворот Рэкса, где синемундирникам, наконец, предстояло встретиться в открытом бою с войском мятежников.
Знак должен был явиться Кате на поле боя.
Ланда раскраснелась, тяжело дышала.
— Синемундирники! О Хэл, Бэндо, мне так страшно! Прошлой ночью они снова приходили в замок! И еще вернутся! А этот рыжий капитан!
— Ланда, он не обидел тебя?
— Нет-нет! Я из-за лагеря. Тут вам опасно...
Монах застонал.
— И это тогда, когда мы только-только вернулись! И после того, как матушка Реа прислала нам восхитительную корзину с провизией!
— Помолчи, Каплун, — буркнул Бэндо и схватился за винтовку, с которой никогда не расставался. Пусть он был, как и монах, полноват и грузен, но он всегда был начеку и обладал чутким слухом. Даже теперь он насторожился так, будто враги могли нагрянуть в любое мгновение.
— Это не все, — сказала Ланда. — Прошлой ночью... — Затем, торопливо тараторя, она рассказала о событиях прошедшей ночи. — Сначала я подумала, что они — легитимисты. Потом подумала — наверное, нет. Но они прискакали на лошадях синемундирников.
— Шпики! — гневно воскликнул Бэндо.
— Мы их заперли в кладовой. Их зовут Морвен и Крам. Хэл сверкнул очками.
— И как они выглядят?
Девушка не успела ответить.
— Биди-биди-бабл!
— Диди-диди-дабл!
То катаясь по траве, то подпрыгивая, как мячики, на полянке появились двое малышей.
— Рэггл! Тэггл! — обрадованно воскликнула Ланда.
Хохоча и подтягивая штанишки, мальчики-близнецы вскочили и выпрямились, услышав голос Ланды. По-детски пухлые, кудрявые, с красными платками на шеях, они выглядели словно миниатюрные копии Бэндо. Было время, когда у них имелись обычные имена. Было время, когда одному повязывали желтый платок, а второму — зеленый, но это было бесполезно. Каждый из них норовил отозваться не на свое имя, кроме того, они нарочно менялись шейными платками. Вот так малыши и превратились в Рэггла и Тэггла, а кто из них был кто, этого порой не знал даже их отец.
— А мы знаем тайну! — в унисон выкрикнули они.
— Тайну? — улыбнулась Ланда и опустилась на колени. — Что же это за тайна такая?
Девушка ожидала какой-нибудь невинной шутки. Она улыбалась и даже на всякий случай прикрыла рот ладонью — а вдруг мальчишки возьмут и громко завопят.
— У Бородача — пленники!
— Что за пленники?
— Бородач им руки связал, они бегут за его лошадью! Ой, они такие потешные!
— И лица у них краснющие-прекраснющие!
— А мундиры-то синие!
Хэл и Ланда обменялись встревоженными взглядами. Бэндо рявкнул:
— Вот ведь идиот! Что он на этот раз вытворил?
— Надеюсь, — вмешался монах, — пленникам не потребуется много еды? Мы ведь их на хлеб и воду посадим, да?
— Мы их будем пытать! — гаркнул Бэндо. — Только сначала на тебе поупражняемся!
— Пытать! Пытать! — весело запрыгали близнецы. — Ой, папочка, можно я им пальчики отрублю?
— Папочка, а можно я им пальчики на ногах отрублю?
— Ну-ка, тише!
— Вон они!
Нирри в неуверенности оглядывалась по сторонам. Она стояла на склоне холма у опушки леса. Внизу раскинулся лагерь. Шатры, фургоны, стреноженные кони. Позади темнел предутренний лес.
Ката, задыхаясь, бежала по лесу. До побудки она должна была встретиться с Нирри, но до встречи ей нужно было сделать кое-что еще.
Она остановилась, огляделась по сторонам, убедилась в том, что вокруг никого нет. Воздух был прохладный и влажный после ночного дождя. В полных шелеста лиственных нишах прятались лиловые предрассветные тени. Ката сняла синий мундир, торопливо повесила на ветку, опустилась на колени и крикнула, призывая к себе всех созданий, обитавших в этих, чужих для нее, лесах. Крик ее был не слишком громким, но в нем прозвучал тревожный бессловесный призыв, наполненный смыслом, который был выше любых слов. Покинув губы Каты, ее крик как бы заклубился в лилово-зеленом сумраке подобно дыму. О, этот звук был не только выше слов, он был и выше любых звуков.
На ладонь Каты бесшумно опустилась малиновка. Робко приблизилась белка, подошел барсук, прибежала дикая лесная кошка. Протопал сквозь бурелом косолапый медведь, прилетела пучеглазая заспанная сова. Негромко напевая мелодию без слов, Ката протягивала руки лесным жителям и соединяла их в безмолвный союз. Она запрокинула голову, закрыла глаза, медленно-медленно выдохнула.
Если бы все это происходило в прошлом, сейчас бы в душу ее снизошел необыкновенный покой. Теперь все происходило иначе. Ката ощущала необычное беспокойство, не свойственное для привычного ритуала. Животные были напуганы, и когда она спросила их, почему они напуганы, они не смогли дать ответа. Ката напряглась, сосредоточилась, стараясь заглянуть в разум обитателей леса. Но до ее мысленного слуха доносилась только таинственная мрачная вибрация, барабанный бой, звучавший в такт с ее собственным негромким пением.
И тогда Ката тоже испугалась. Эту вибрацию она уже ощущала прежде. Она поняла, что в мире появилось что-то злое.
— Бекон?
Из-под непромокаемого плаща высунулся нос.
— Не может быть, чтобы я унюхал бекон!
От костра донесся хохот.
— Похоже, наш толстяк монах наконец изволил проснуться!
— Ну, точно, беконом пахнет! — За красным носом последовала голова с выбритой тонзурой, блестящие глазки и влажные губы. Монах нетерпеливо отбросил плащ и поспешил к костру. — Так у нас, оказывается, еще и хлеб, и лук, и маринованные огурчики, и сыр! Как славно вернуться в Олтби!
Снова прозвучал взрыв хохота. Это происходило прекрасным утром. В лесу в разгар сезона Вианы было тепло. Солнечные блики озаряли уютную поляну неподалеку от башни Дольма. Лучи плясали в дыме костра, играли солнечные зайчики на стеклах очков на носу ученого, который тыкал вилкой готовящуюся еду.
Монах, по обыкновению, проснулся последним. Хэл и Бэндо встали на заре и успели сходить к реке и умыться ледяной водой. Рэггл и Тэггл, маленькие сыновья Бэндо, уже давно позавтракали и играли неподалеку. Разведчик по прозвищу Бородач стоял на посту и следил за тем, чтобы лагерь не обнаружили синемундирники. Жрица заканчивала чтение утренних молитв, за ней наблюдал предводитель. Он никогда не принимал непосредственного участия в ритуалах, но всегда уходил вместе со жрицей в чащу леса. Он говорил, что в этих лесах женщине негоже расхаживать одной, даже если эта женщина называет себя Дочерью Вианы. На словах жрица возражала, но все же, похоже, радовалась тому, что ей не приходится уходить в чащу в одиночестве. Она утверждала, что всякий раз ее молитвы защищают лагерь.
На самом деле пока их ни разу не застигли врасплох. Но с другой стороны, они никогда не задерживались на одном и том же месте подолгу.
Повстанцам-красномундирникам нельзя было сидеть на месте.
— Монах, ты нынче в прекрасном настроении, — отметил Хэл. — А вечером только стонал да ворчал.
— Прошлой ночью дождик шел, — возразил монах, старательно пережевывая маринованные огурчики и ржаной хлеб. — И к тому же я был жутко голоден.
Он вожделенно уставился на кусок бекона на вилке, с которого капал жирок.
Хэл сверкнул очками.
— Видишь, монах, богиня услыхала тебя. Она всех нас охраняет, не только тех, кто ее почитает.
Из набитого рта монаха вывалился кусок хлеба.
— Господин Хэлверсайд, ведь ты тоже агонист, как и я! Неужто ты готов отречься от истинной веры?
— Монах, если бы эта вера была истинной, разве бы ты скитался вместе с нами? Ты послушай жрицу Аджль!
Из чащи леса доносились пронзительные, душераздирающие звуки вианистской молитвы.
— Белиберда, бессмысленная белиберда!
Ученый улыбнулся. Он свою веру утратил давным-давно и вряд ли был готов приобщиться к какой-то иной. Но ему нравилось поддевать монаха. Отлученный от ордена за обжорство и прочие излишества, этот толстяк и коротышка между тем обожал делать вид, будто является поборником строжайших догматов.
— Осторожнее, монах! Неужто ты вознамерился обидеть нашего Бэндо? Не забывай о том, что он до мозга костей зензанец!
— Пф-ф! — Бэндо плюнул в костер. Он был коренаст, мускулист, с черными усами и красным платком на голове. — Ну, лови, Каплун! — И он бросил монаху шкварчащий кусок бекона.
Монах, вскрикнув, поймал горячий кусок, стал перебрасывать его из руки в руку. Наконец бекон более или менее остыл, и монах решился отправить его в рот, но проглотил с трудом.
Хэл рассмеялся.
— Бедняга монах! Ты заслужил эля за свои страдания! Бэндо снова сплюнул и открыл кожаный кисет. Свернув цигарку, он глубокомысленно прочел:
— С молоком матери впитал, поди, Бэндо? — улыбнулся Хэл.
Накорми меня, любезный,
Жадный нищего просил.
Нищий отдал кус последний
И жадюгу накормил.
— Гм-м-м... Но тут ведь нищих не наблюдается, — пробурчал монах в перерыве между глотками эля.
Бэндо выпустил струйку дыма.
— Каплун, ну ты недогадлив, однако! Втолкуй ему, Хэл. Нищие — это весь зензанский народ, изнывающий под игом захватчиков — синемундирников.
— Ты, что ли, из них, Бэндо? Ты вроде упитанный!
— Упитанный? На себя погляди! Каплун, ты не забывай, что разговариваешь с ветераном Сопротивления!
— С упитанным ветераном Сопротивления, — со смехом уточнил Хэл и похлопал Бэндо по животу. — Вот видишь, монах, богиня благосклонна к тем, кто ей служит!
— Господин Хэлверсайд, избавь меня от этого богохульного разговора!
Монах с обиженным видом перебрался на опушку и задрал сутану, чтобы помочиться.
Дружеская перебранка закончилась неожиданно. Затрещали сучья, послышался пронзительный тревожный свист. А в следующее мгновение на поляну выбежала тоненькая девушка в белом платье.
Хэл вскочил.
— Ланда! Что стряслось?
Поднявшись с колен, Ката набросила мундир, радуясь хотя бы тому, что он теплый. Порой она задумывалась над тем, что же она делает, шагая на бой вместе с ненавистным войском. Иногда, когда она вместе с остальными солдатами месила грязь на зензанских проселках, ей мучительно хотелось сорвать со спины мешок, швырнуть его наземь и убежать в лес, куда глаза глядят.
Такие же чувства владели многими молодыми синемундирниками. Нирри узнала о том, что откупиться от призыва в армию можно было за пять золотых тиралей. Но таких денег большинство новобранцев не видело ни разу в жизни. Поэтому единственным спасением оставалось дезертирство. Удерживал солдат только страх. В случае поимки им грозила смертная казнь, да и потом: разве мог солдат выжить в этих лесах? Ката знала, что для многих ее однополчан леса были страшнее ежедневных мучительных переходов и даже кровавой битвы.
Ката такого страха не испытывала. К синемундирникам она питала лишь жалость и презрение и понимала, что когда придет час, она покинет их ряды, не задумываясь. Кату удерживало только обещание арлекина. А он пообещал ей, что она увидит знак. Теперь, когда войско все ближе подходило к центру Зензана, Ката чувствовала, что таинственный знак вот-вот будет явлен ей. А явиться ей он должен был у ворот Рэкса, где синемундирникам, наконец, предстояло встретиться в открытом бою с войском мятежников.
Знак должен был явиться Кате на поле боя.
Ланда раскраснелась, тяжело дышала.
— Синемундирники! О Хэл, Бэндо, мне так страшно! Прошлой ночью они снова приходили в замок! И еще вернутся! А этот рыжий капитан!
— Ланда, он не обидел тебя?
— Нет-нет! Я из-за лагеря. Тут вам опасно...
Монах застонал.
— И это тогда, когда мы только-только вернулись! И после того, как матушка Реа прислала нам восхитительную корзину с провизией!
— Помолчи, Каплун, — буркнул Бэндо и схватился за винтовку, с которой никогда не расставался. Пусть он был, как и монах, полноват и грузен, но он всегда был начеку и обладал чутким слухом. Даже теперь он насторожился так, будто враги могли нагрянуть в любое мгновение.
— Это не все, — сказала Ланда. — Прошлой ночью... — Затем, торопливо тараторя, она рассказала о событиях прошедшей ночи. — Сначала я подумала, что они — легитимисты. Потом подумала — наверное, нет. Но они прискакали на лошадях синемундирников.
— Шпики! — гневно воскликнул Бэндо.
— Мы их заперли в кладовой. Их зовут Морвен и Крам. Хэл сверкнул очками.
— И как они выглядят?
Девушка не успела ответить.
— Биди-биди-бабл!
— Диди-диди-дабл!
То катаясь по траве, то подпрыгивая, как мячики, на полянке появились двое малышей.
— Рэггл! Тэггл! — обрадованно воскликнула Ланда.
Хохоча и подтягивая штанишки, мальчики-близнецы вскочили и выпрямились, услышав голос Ланды. По-детски пухлые, кудрявые, с красными платками на шеях, они выглядели словно миниатюрные копии Бэндо. Было время, когда у них имелись обычные имена. Было время, когда одному повязывали желтый платок, а второму — зеленый, но это было бесполезно. Каждый из них норовил отозваться не на свое имя, кроме того, они нарочно менялись шейными платками. Вот так малыши и превратились в Рэггла и Тэггла, а кто из них был кто, этого порой не знал даже их отец.
— А мы знаем тайну! — в унисон выкрикнули они.
— Тайну? — улыбнулась Ланда и опустилась на колени. — Что же это за тайна такая?
Девушка ожидала какой-нибудь невинной шутки. Она улыбалась и даже на всякий случай прикрыла рот ладонью — а вдруг мальчишки возьмут и громко завопят.
— У Бородача — пленники!
— Что за пленники?
— Бородач им руки связал, они бегут за его лошадью! Ой, они такие потешные!
— И лица у них краснющие-прекраснющие!
— А мундиры-то синие!
Хэл и Ланда обменялись встревоженными взглядами. Бэндо рявкнул:
— Вот ведь идиот! Что он на этот раз вытворил?
— Надеюсь, — вмешался монах, — пленникам не потребуется много еды? Мы ведь их на хлеб и воду посадим, да?
— Мы их будем пытать! — гаркнул Бэндо. — Только сначала на тебе поупражняемся!
— Пытать! Пытать! — весело запрыгали близнецы. — Ой, папочка, можно я им пальчики отрублю?
— Папочка, а можно я им пальчики на ногах отрублю?
— Ну-ка, тише!
— Вон они!
Нирри в неуверенности оглядывалась по сторонам. Она стояла на склоне холма у опушки леса. Внизу раскинулся лагерь. Шатры, фургоны, стреноженные кони. Позади темнел предутренний лес.