Арден Том. Султан Луны и Звезд

   — Зачем ты это делаешь? — кричала она. — Чего тебе надо от меня?
   — Надо? От тебя мне ничего не надо, шлюха! И очень скоро тебе тоже ничего не будет надо! Ничего и никогда!
   — О чем ты говоришь? Что это значит?
   Калиф горько рыдал и выкрикивал:
   — Хасем, ты ошибаешься! Хасем, я в это не верю! Оставь бедную мою Мерцалочку, отпусти ее, слышишь! Мы были так счастливы! Жестокий Хасем, как ты мог так испортить этот великий день в жизни моей доченьки?
   Визирь развернулся, отвесил своему господину и повелителю пощечину и взвизгнул:
   — Посмотри, Оман! Посмотри на то, как эта шлюха встретит свою судьбу! Ты ведь видишь, ты ведь знаешь, что это правда! Ты понимаешь, что я не стал бы лгать тебе! Выход единственный! Помнишь сказание о Геденской Невесте? Да, все точно так же, только совсем наоборот! Принцесса должна умереть от радости, и тогда эта свадьба... превратится в похороны!
   — Нет! Нет... отпусти меня!
   Визирь грубо швырнул Кату на пол и, не дав ей времени подняться, бросился к ней, сжимая в руках подушку. Калиф дико закричал. Ката тоже кричала, но ее крики уже были не слышны. В глазах у нее потемнело. Она только чувствовала, что ее рот зажат подушкой, и ощущала, как визирь прижимает ее к полу всей тяжестью своего тела.
   Но тут раздался крик. И звук удара.
   Еще. Еще.
   Удары следовали один за другим.
   Темнота перед глазами Каты развеялась, исчезла давящая на ее грудь тяжесть, но звуки ударов все слышались и слышались.
   — Радж... Раджал, нет!
   Ката с трудом приподнялась, но Раджала оттащил в сторону их новый друг. Раджал весь дрожал. Он упал бы на колени, если бы его крепко не держал Боб. Окровавленная маска выпала из его рук. Он в ужасе смотрел на разбитую в кровь голову визиря.
   — Радж... ты убил его!
   Послышался стук. Стучали в дверь.
   — Носильщики! Пора!
   Калиф застонал и лишился чувств.
   Задыхаясь, Ката, скованная неудобным платьем, неловко поднялась с пола. Она быстро соображала.
   — Остается единственное, — проговорила она и указала на бездыханное тело визиря. — Разденьте его. Сотрите кровь с маски. Боб, ты выше всех ростом. Скорее, скорее! Ты будешь Хасемом. Радж... Раджал!!! Приди в себя, слышишь?! Тебе придется срочно потолстеть. Так... бери вот эту подушку. Это будет живот...
   — Что? — простонал Раджал. — Что?
   Но Ката уже занялась приведением в порядок своего замысловатого платья. Она пыталась скрыть самые серьезные повреждения.
   — Хорошо еще, что платье красное, — проворчала она.
   В дверь снова постучали.

Глава 68
ОБРЯД ПОД ПОКРОВОМ МРАКА

   — Красотища-то какая! — вырвалось у матери-Маданы.
   — Пф-ф-ф! На эти наряды угрохали столь денег, что их хватило бы, чтобы купить по девчонке из племени ба-ба для каждого мужчины из этой толпы! И еще на выпивку для каждого осталось бы!
   — Ой, нет у тебя сердца, Эли!
   — Это у тебя сердца нет, старая карга! Ты разве не обещала нам помочь? Я уже и не верю, что у тебя есть еще сестра. Да разве может твоя сестра состоять на службе во Дворце Шепотов?
   — Эли, заткнись, — сказала, как отрезала, мать-Мадана.
   Сияющими глазами она смотрела, как по ступеням рубиновой лестницы поднимается длинная вереница имамов, как они торжественно выстраиваются перед дверями Святилища. Их золотые одежды, изукрашенные драгоценными каменьями, казались матери-Мадане самым прекрасным зрелищем, которое она когда-либо видела. Однако не менее роскошно выглядели и министры султана, взошедшие по ступеням до имамов. А как хороши были почетные гости, поднявшиеся еще раньше! И как только она могла видеть такую красоту и не умереть от счастья? Как она вынесет появление султана, принцессы и принца? Старухе казалось, что она дожила до самого лучшего часа в своей жизни. Всю дорогу до Священного Города она испытывала такое чувство, будто бы к ней возвращается вера ее детства. Как горько она сожалела о том, что прожила столько солнцеворотов в безбожии и совсем не пеклась о своей душе! Она даже думала о том, что наказана по заслугам тем, что потеряла свой караван-сарай.
   Воздух вибрировал от барабанного боя, был пропитан рыданиями и восторженными восклицаниями. Блеск драгоценных камней, свет факелов, радостный шум заставляли забыть обо всем, уносили прочь воспоминания, мысли, желания. Что теперь значили страдания, пережитые матерью-Маданой, когда она в конце концов попала в Священный Город? Она заняла место в первом ряду и никому ни за что не уступила бы этого места. Ей было все равно, что бы там ни замыслил Эли Оли Али. Он теперь был ей совершенно безразличен.
   Сводник услышал шепот:
   — От тебя никакого толка, Ойли! И зачем я только тебе доверился!
   — Пф-ф-ф! От меня никакого толка? А что я должен был сделать, а? Отстегать кнутом старуху, да?
   — Ты, бывало, и кое-что похуже делал!
   Жирный метис брезгливо скривился, резко развернулся и ухватил Полти за ворот.
   — Не говори мне, что от меня нет никакого толка, слышишь, эджландец? Где бы ты сейчас был, если бы со мной не познакомился? Не было бы тебе ни шлюх, ни выпивки, ни барышни твоей, Катаэйн! Да-да, если ты забыл, так я тебе напомню: она была у меня в руках! Я, что ли, виноват в том, что ты ее снова упустил? Да без меня ты даже до Каль-Терона бы не добрался! Полюбуйся на себя! Полюбуйся, полюбуйся! Ты здесь, и это ночь твоей судьбы, а на кого ты похож? Развалина, сущая развалина, еле на ногах держишься! Где твоя сила? Где решительность? Где отвага? Где колдовство, благодаря которому ты умел летать?
   — Ойли... — прохрипел Полти. — Ойли... отпусти меня!
   Сводник презрительно оттолкнул Полти. Пламенноволосый эджландец попятился и налетел на зевак. Те, кого он задел, возмущенно развернулись, но, увидев, как сводник плюнул в бледное, испуганное лицо чужеземца, радостно вскричали.
   Видимо, они решили, что этот плевок — проявление возмущения набожного человека.
   — И не смей называть меня «Ойли». Много я с чем мирился, пока у тебя были деньги и власть! Полюбуйся на себя теперь! Полюбуйся!

* * *

   — Стой, воришка!
   Остановиться? Ни за что!
   Сколько бы раз ни звучали подобные окрики, все было бесполезно. Приплясывая и хохоча, подбрасывая в воздух туго набитый кошель, мальчишка в набедренной повязке убежал прочь. Кругом гомонил народ. Воздух пропитался волнением. Стражники думали только о том, как сдержать толпу.
   «Поддеры» нашли здесь рай, где созрела масса плодов, только и ждавших, чтобы их сорвали.
   — Эй! — Рыба развернулся. Чья-то рука ловко выхватила у него только что украденный им кошель.
   Его обдало зловонным дыханием.
   — Сыр! А ну отдай!
   — Не поймаешь!
   — Да, не поймаю?
   Сыр бросился наутек, Рыба — за ним. Сыр затесался в толпу, и Рыба не смог к нему протолкаться. Со всех сторон его окружили люди. Крики, гомон... Но вот громче криков и гомона зазвучало пение рогов.
   То были церемониальные фанфары!
   Значит, на дорогу к Святилищу ступил Султан!
   Толпа повалила вперед, ближе к дороге.
   Рыба выкрикнул:
   — Губач!
   — Рыба! Сыр! Сюда!
   «Поддеры» наконец оказались втроем.
   — Тесновато тут становится, — прокричал Губач. — Скоро уж ни рукой, ни ногой не пошевелить будет.
   — Ну, тебе-то особенно, Губач, — осклабился Рыба.
   — Надо вон на ту крышу забраться! — сказал Сыр. — Фаха уже там, и Аист тоже.
   — Пошли!
   Только Рыба замешкался. На его плечо легла чья-то тяжелая рука. Послышались визгливые голоса.
   — Он украл этот кошель!
   — Грязный маленький воришка!
   — В Священном Городе!
   — В такую ночь!
   Рыба вырывался, кусался, царапался.
   — Стой, ворюга!
   Чтобы он остановился? Ни за что!
   А когда из-под земли послышался грохот, через несколько мгновений, Рыба уже исчез следом за другими «поддерами». Верно, грохот из-под земли слышался и раньше, но никто не ожидал, что он прозвучит именно сейчас, когда по ступеням рубиновой лестницы величественно всходили имамы. Звук, подобный раскату грома, наполнил ночь, но этот страшный, зловещий гром звучал из-под земли, а не с небес. Земля содрогнулась под церемониальной дорогой. Казалось, какое-то громадное чудовище пытается вырваться на волю из глубины недр. Начали выпадать камни из стен, которыми была ограждена дорога. На толпу посыпались горящие факелы.
   Но все быстро стихло. За считанные мгновения был восстановлен порядок: стражники оттеснили в стороны людей, в страхе выбежавших на дорогу. Паломники раскричались. Некоторые пали замертво. Другие обожглись, у третьих текла кровь. Многие упали ниц и в страхе бормотали слова о Священном Пламени, о его нетерпении, о его зависти, о его таинственной силе.
   Во время всеобщей сумятицы произошло одно любопытное происшествие. Как только послышался подземный рокот, двое имамов, дряхлые старики, упали с рубиновых ступеней, задев факел. Факел погас, и в наступившей темноте к старикам бросились двое незнакомцев. Они действовали грубо и решительно.
   — Ойли! Быстрее! Вот он, наш счастливый случай!
   Через несколько мгновений недостающие имамы заняли свое место на ступенях. Капюшоны церемониальных мантий плотно закрывали их лица. Из-под капюшона первого из них послышался шепот:
   — Майор-господин, ты же понимаешь, это я все просто так болтал?
   А из-под капюшона второго донеслось:
   — Понимаю, Ойли, понимаю!
   А беспомощные жертвы их нападения уже истекали кровью под ногами стремившихся занять место ближе к дороге паломников.

* * *

   О землетрясении быстро забыли — по крайней мере забыло большинство присутствовавших на торжестве, — как только на церемониальную дорогу ступил султан Калед.
   Глаза владыки Унанга яростно сверкали в круглых прорезях шипастой маски. Человек, называвший себя Султаном Луны и Звезд, смотрел вперед на широкую, покрытую трещинами дорогу и не думал ни о тех, кто только что погиб, ни о разрушениях, ни о стонах раненых. С колонн, возвышавшихся над ним, еще падали осколки камня и самоцветы, еще не осела пыль, но все это было Каледу безразлично. Он видел только далекую, ярко освещенную арку дворцовых ворот, горящую подобно входу в иной мир. В этой арке появились носилки, на которых восседала прекрасная принцесса, чье лицо скрывала чадра. По обе стороны от нее шагали брат калифа, маленький толстяк, и его высокий, худощавый визирь.
   Сердце Каледа билось взволнованно, часто. У него за спиной выстроились молчаливыми рядами имамы в мантиях с капюшонами, высокородные гости и приближенные. Кем они все были, как не никчемными букашками? Чем они отличались от простолюдинов-паломников, что столпились у дороги, стеная и крича? Он был выше их всех, но когда закончится эта ночь, он станет выше всего мира! Он станет равным богам! Даже теперь ему казалось, что он ощущает ту силу, ту власть, которая скоро станет принадлежать ему. Только тот, кто женится на Мерцающей Принцессе, имеет право обладать титулом, который он себе присвоил, стоя здесь, на этих самых рубиновых ступенях, десять солнцеворотов назад? Прекрасно, пусть так и будет! Этим человеком станет он!
   А в это время двое «имамов», пользуясь тем, что их разговора не слышно за музыкой и криками толпы, шепотом переговаривались:
   — Ойли?
   — Майор-господин?
   — Что нам теперь делать?
   — Хм... Сейчас сюда доставят принцессу. Потом — мальчишку. Они по очереди произнесут свадебные клятвы, стоя на ступенях... потом распахнутся двери Святилища... а потом их отведут в брачные покои.
   — В брачные, говоришь?
   — Да, да, это то самое, про что ты думаешь. Их там запрут на всю ночь. А мы в это время будем совершать бдение в Святилище. Толпа останется здесь.
   — Ойли?
   — Майор-господин?
   — А делать-то мы что будем?
   Подобные вопросы Каледа не тревожили. Когда евнухи помогли принцессе спуститься с носилок, он еле удержался от того, чтобы не броситься к ней и не заключить ее в объятия. Будь оно проклято, это притворство! Однако процессия близилась к апогею. Еще несколько мгновений — и толпа падет ниц перед принцессой. Потом настанет время принцу присоединиться к ней.
   Каледу мучительно хотелось расхохотаться в голос. Симонид, думал он, наверное, уже явился в покои принца, чтобы прервать его медитацию. Старик небось уже вопит от горя и рвет на себе бороду. Скоро, очень скоро придет весть о смерти Деа! Скоро, очень скоро султан обнимет невесту своего сына и поведет ее в брачные покои! Сердце Каледа радостно забилось, когда принцесса заняла место рядом с ним. Паломники начали кланяться и бормотать молитвы.
   А за спиной у принцессы слышались другие бормотания.
   — Раджал?
   — Арон?
   — Что же нам теперь делать?
   — Хм. Давай подумаем. Мы будем участвовать в бдении. Ката тем временем будет находиться наверху, в брачных покоях, где ей предстоит отбиваться от принца. Ну или... На заре верховный имам выведет их из брачных покоев... и поведет к Пламени... Там они должны будут, наверное, поклониться богу огня. А потом снова выйдут сюда. И тогда настанет час всеобщего ликования.
   — Раджал?
   — Арон?
   — Это все я знаю. Но что будем делать мы?
   Запели рога. Забили барабаны. Паломники поднялись с колен, Калед поднял руки. Он, стоящий на вершине рубиновой лестницы, внушал людям восхищение и страх. Его тяжелая темная мантия сверкала звездами, его маска сверкала и переливалась в свете горящих факелов. Его голос был подобен голосу бога. Он доносился словно бы из другого мира. Многие, услышав его голос, затаили дыхание. Некоторые лишились чувств.
   — Паломники! — возгласил султан. — Сегодня ночью вы явились к Святилищу Пламени, чтобы стать свидетелями самого священного мгновения за время моего царствования. Много солнцеворотов назад, на заре моей зрелости, меня привел сюда мой Отец, дабы я занял подобающее место Бесспорного Наследника. Сюда некоторое время назад был приведен и мой сын, дабы было подтверждено его неоспоримое право на престол. Здесь я вступил в брак с моей единственной женой, вашей владычицей, которая умерла столь скоро и столь печально. Здесь состоялся обряд ее похорон. Да, много священных мгновений пережил я на этих ступенях, но не было мгновения более священного, чем то, что мне предстоит пережить вместе с вами сегодня. Это мгновение обозначит продолжение Рода Пророка. После сегодняшней ночи мои труды будут завершены. После сегодняшней ночи мой дух будет волен улететь, когда пробьет мой час, в обитель вечности, как улетел дух моего отца и дух отца моего отца. Барабанщики! Бейте в барабаны! Возвестите мой приказ! Пусть моего сына приведут сюда, где состоится обряд его бракосочетания!
   Сердце султана радостно трепетало. Он был готов прыгать от радости. О да, его дух воспарит к высотам вечности, но совсем не так, как дух его отца и как дух отца его отца! Он уже представлял себе, как парит над миром, как мчится, преодолевая бесконечность пространства. Неземная сила растеклась по его жилам. Ему уже казалось, что он бессмертен.
   Барабаны возвестили о приказе султана. Калед напрягся. Вот-вот должны были послышаться испуганные вопли, вот-вот должна была открыться ужасная правда! В отчаянии султан устремил свой взгляд поверх голов многотысячных паломников и приковал его к дворцовым воротам.
   И вот в сияющем проеме арки ворот появились носилки.
   Калед задрожал. Крик сорвался с его губ.
   Он упал на колени.
   Народ подумал, что такова сила набожности их владыки, который в ту ночь показался всем самым великим вождем всех времен.

* * *

   Ката глубоко вдохнула. С тех пор как она попала в этот странный мир, она пережила немало испытаний и все испытания встретила мужественно. Но теперь, когда перед ней склонился в поклоне тот, кто был предназначен ей в мужья, ее сердце наполнилось страхом. Ее пугал не этот юноша, не его отец, не обезумевшая толпа, не зловещие старики в капюшонах, выстроившиеся позади нее. Ее пугала та реальность, с которой ей предстояло столкнуться. Страшное предчувствие овладело ею, когда она задумалась о том, как закончится эта ночь. Дрожа, она смотрела в сверкающие под маской глаза.
   Юноша занял место рядом со своим отцом.
   Вперед вышел Симонид и встал рядом с пылающим факелом. Паломники прихлынули ближе к лестнице, запрудили опустевшую церемониальную дорогу. Преград более не осталось. Стражники спешились и убрали в ножны свои ятаганы. Все застыли в набожном ожидании. Пламя факелов плясало, озаряя яркие фигуры на вершине лестницы.
   Обряд начался с благословений, молитв и священных песнопений. Симонид произнес длинное ритуальное приветствие. Он говорил о святости брачных уз, о тяжком бремени правления страной, он взывал к огненному богу, просил его благословить этот союз.
   — Паломники! — возгласил он наконец. — Час пробил! Сегодня мы встречаем зарю новой эры! Сегодня мы отрекаемся от сил Зла, изгоняем их навеки из этих священных земель! Да, даже теперь посланцы Зла жаждут разорвать то, что я нынче соединяю! Долой их старания! Они не восторжествуют! Сама судьба распорядилась, чтобы состоялся этот брак, и никакая сила в мире не помешает этому! Дети, подойдите ко мне. Я соединяю вас в браке и объявляю мужем и женой!
   Ката не спускала глаз со старика, а тот крепко взял ее за руку и с поспешностью, граничащей с грубостью, потянул к главному факелу. У нее заслезились глаза. В висках у нее бешено стучала кровь, лицо под чадрой зарделось от жара. Она стояла рядом с юношей, лицо которого скрывала маска. Она знала, что на заре они снова будут стоять здесь и на ней уже не будет чадры, а на нем — маски. Ката думала о том, что должно произойти в промежутке между этими мгновениями, и ей стало не по себе.
   Из чаши, которую держал коленопреклоненный раб, Симонид зачерпнул пригоршню сверкающего порошка и бросил в чашу факела. Пламя вспыхнуло ярче, взлетело выше, задымило. Ката пошатнулась — так сильна была звуковая волна, долетевшая до вершины лестницы снизу, так громко вскричала многотысячная толпа паломников. В следующее мгновение вновь запели рога и распахнулись огромные створки дверей Святилища Пламени. Приближенные и гости расступились, чтобы пропустить имамов, султана и новобрачных к священному входу. Все смолкло. Слышался только торжественный бой единственного барабана.
   Симонид, крепко держа Кату за руку, повел ее вперед, словно жертву на заклание.

Глава 69
В ТЕПЛОЙ КОМНАТЕ

   К брачным покоям вела широкая лестница, извивающаяся между стенами, выложенными сверкающими драгоценными каменьями. Знаками повелевая юноше и девушке следовать за собой, Симонид медленно поднимался по ступеням. Внизу остались имамы более низкого звания, а султан направился к Пламени. Снаружи некоторое время доносился бой барабана, но потом тяжелые створки дверей сомкнулись и наступила полная тишина. Вернее — почти полная. Даже сквозь толстые стены слышалось безумное шипение пламени.
   Наконец верховный имам и новобрачные остановились перед глухой стеной, из который выпирал большой угловатый камень. Симонид поднял руки, и камень чудесным образом укатился внутрь. Новобрачные очутились в просторном зале, высеченном в камне. Здесь царила прохлада, и, хотя не было окон, зал был ярко освещен загадочными панелями в стенах. Отполированный каменный пол блестел, как зеркало. У дальней стены в ожидании застыли пятеро евнухов в роскошных парадных одеяниях.
   Ката озадаченно нахмурилась.
   — Не бойтесь, дети мои, — проговорил Симонид. — Не в этом суровом зале вы познаете свою любовь. Через мгновение я покину вас, а евнухи препроводят вас в царство, которое находится за этим залом. Это царство радости, но помните, — добавил он строго, — что от того, что происходит в этом царстве радости, может зависеть судьба других царств. Благословляю вас, дети мои. Я вернусь на рассвете.
   Старик удалился. Огромный камень встал на место. Евнухи заскользили по зеркальному полу к новобрачным, протянули к ним ласковые, заботливые руки, и место действия медленно, но незаметно изменилось. Сначала исчезли грубые, шероховатые каменные стены, потом — гладкий пол, а потом, словно бы преодолев невидимую преграду, новобрачные оказались в комнате совершенно иного свойства. Только светящиеся панели в стенах остались такими же, как в каменном зале, но теперь они излучали теплый, золотистый свет, придававший особую чувственность пушистым коврам, кушеткам, подушкам, накрытым столикам, цветам и лианам. По покоям порхал легкий теплый ветерок. Мебель была обита роскошной узорчатой тканью, сверкали зеркала в золоченых рамах, но, конечно же, главным предметом обстановки покоев была огромная кровать, усыпанная благоуханными цветочными лепестками.
   Вошел евнух с двумя кубками, полными до краев. За ним — другой, с булькающим кальяном. Рабы должны были остаться в брачных покоях и присутствовать здесь даже во время самых интимных мгновений, но тут вдруг из-под маски, скрывающей лицо принца, послышался спокойный, чистый голос:
   — Больше ничего не нужно. Теперь вы можете нас оставить.
   Евнухи затрепетали, переглянулись.
   Ката тоже была обескуражена. Этот голос. Этот голос!
   Голос прозвучал вновь:
   — Уходите. Оставьте нас.
   В третий раз принцу пришлось прокричать эти слова, и только тогда евнухи сбились в кучку и вдруг исчезли, но куда и как — этого Ката не поняла.
   Она встревоженно обернулась и именно в этот миг увидела в зеркале свое отражение.
   Ее глаза. Что-то случилось с ее глазами.
   Она подняла руки и сняла чадру. На этот раз ее лицо не просто менялось время от времени. Оно изменилось окончательно. К добру ли это было, что ложная личина покинула ее? Ката неуверенно глядела на отражение юноши, стоявшего чуть поодаль, позади нее. Он был высок для своего возраста, но ведь, так или иначе, он был совсем мальчик, верно? С ним нетрудно было бы справиться — вот только бы избавиться поскорее от этого дурацкого платья. Ката вступила в борьбу с завязками.
   Юноша снял маску и шагнул к ней. Вот тогда-то Ката и увидела на его груди кристалл — вернее, зеленое свечение, проникавшее сквозь одежды. Вот тогда-то внутри нее и вспыхнул ответный жар.
   И когда она обернулась, у нее на груди возник Кристалл Короса, который все это время она носила в себе, в той своей части, которая была принцессой Бела Доной. Свет стенных панелей померк. Теперь светились только кристаллы и зеркала, отражавшие их зеленые и лиловые лучи.
   — Симонид сказал, что это будет волшебная ночь, — произнес голос, который был так хорошо знаком Кате. — А я и представить себе не мог — насколько она будет волшебная. — Любимые, знакомые руки протянулись к ней. Слезы заволокли ее глаза. — Я столько раз видел тебя во сне! Столько раз ты являлась мне в видениях! Милая Ката, неужели это вправду ты?
   Она сделала шаг и упала в его объятия.
   — Джем! О Джем, Джем!
 
   Ткань платья зашуршала и с треском порвалась. Рассыпались булавки, покатились по ковру драгоценные камни, но кристаллы остались на своих местах — на груди и Каты, и Джема. Касаясь друг друга, звеня и ярко горя, они будут освещать покои во время всего, что произойдет потом.
   Сначала послышался смех, потом — что-то вроде мурлыканья, а потом — долгие негромкие стоны. В ту ночь в сознании наших героев долго жила тревога, подобная кулаку, барабанящему в дверь. Но сейчас все было забыто. Сейчас для них существовало только это мгновение и все, что происходило теперь. Они упали на усыпанное цветочными лепестками ложе, и их руки и ноги переплелись.
   Безумное, долго сдерживаемое желание овладело ими, и они поплыли на его волнах.
   А потом, растворившись в восторге, они легли рядом, и их тела облепили тысячи лепестков. Чудесное тепло наполняло воздух, а кристаллы все еще горели священным светом.
   А потом на их глаза навернулись слезы, потому что они вспомнили о маленькой укромной полянке, усыпанной белыми лепестками — месте их встреч в ту пору, когда Ката была живущей в лесу дикаркой, а Джем — калекой, опиравшимся на костыли. Как им хотелось вновь оказаться в негромко, таинственно шуршащих дебрях леса, где на траве и опавшей листве играли солнечные блики! Джем смотрел в счастливые глаза Каты и вдруг увидел ее смуглой девочкой-оборванкой, которая спасла его, как ему теперь казалось, от одинокой и горькой жизни. А Ката, глядя на Джема, представляла его светловолосым стеснительным мальчиком, который являлся к ней, словно дух любви, из мира, что лежал по другую сторону высокого полуразрушенного забора.
   Они поплакали вместе, а потом их рыдания сменились улыбками, и снова не осталось ничего, кроме радости.
   Их поцелуи были нежны, ласки легки, и вскоре желание снова переполнило их.
   Потом, по прошествии времени, Джем часто будет вспоминать темные занавесы распущенных волос Каты, ее маленькие крепкие груди, ее ласковые руки, нежные губы, сливающиеся с его губами. А Ката будет вспоминать о сладкой боли, которую она испытывала, когда губы Джема целовали ее разбухшие соски, о восторге утоления желания, о том, как они, обессиленные, задыхаясь и дрожа, падали на благоуханные лепестки.
   Вновь и вновь в ту ночь они поднимались к высотам экстаза и тонули в волнах всепоглощающей любви.
   Светились и светились таинственные, загадочные кристаллы.
   Но что могло случиться, когда наступит рассвет?

Глава 70
ДАРЫ ВОЛШЕБСТВА

   В ушах Каледа раскатами грома звучал рев Пламени, его свет слепил глаза. Султан пошатнулся, распростерся на полу. Там, перед входом в Святилище, он едва удержался от того, чтобы в гневе не наброситься на сына. Он был готов выхватить ятаган и отрубить юноше голову. Он был готов схватить принцессу и потащить ее, упирающуюся и кричащую, в брачные покои.