Аристотель. Метафизика

на том же самом основании. А так как суть бытия вещи есть сущность,
обозначение же сути бытия вещи есть определение, то были даны разъяснения
относительно определения и того, что существует само по себе. Поскольку же
определение - это обозначение, а обозначение имеет части, необходимо было
также выяснить, какие части принадлежат к сущности, а какие нет, и
составляют ли первые также части определения. Далее, мы также видели, что ни
общее, ни род не есть сущность; что же касается идей и математических
предметов, то их надо рассмотреть в дальнейшем: ведь некоторые признают их
сущностями помимо чувственно воспринимаемых.

Теперь разберем, как обстоит дело с сущностями общепризнанными. Они
сущности, воспринимаемые чувствами; а все сущности, воспринимаемые
чувствами, имеют материю. И субстрат есть сущность; в одном смысле это
материя (я разумею здесь под материей то, что, не будучи определенным нечто
в действительности, таково в возможности), в другом-существо (1оgоs), или
форма-то, что как определенное сущее может быть отделено [только] мысленно,
а третье - это то, что состоит из материи и формы, что одно только
подвержено возникновению и уничтожению и безусловно существует отдельно, ибо
из сущностей, выраженных в определении, одни существуют отдельно, а другие
нет.

Что и материя есть сущность, это ясно: ведь при всех противоположных
друг другу изменениях имеется их субстрат, например: при изменении в
пространстве - то, что сейчас здесь, а затем в другом месте, при росте - то,
что сейчас такого-то размера, а затем меньшего или большего размера, при
превращениях - то, что сейчас здорово, а затем поражено болезнью; и подобным
же образом при изменениях в своей сущности таково то, что теперь возникает,
а затем уничтожается и что теперь есть субстрат как определенное нечто, а
затем есть субстрат в смысле Лишенности. И этому изменению сопутствуют
остальные, тогда как одному или двум изменениям другого рода оно не
сопутствует; в самом деле, если нечто имеет материю, изменяющуюся в
пространстве, то вовсе не необходимо, чтобы оно имело материю и для
возникновения или уничтожения. А какова разница между возникновением в
безотносительном смысле и возникновением в относительном смысле, об этом
сказано в сочинениях о природе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Так как сущность как субстрат и как материя общепризнана, а она есть
сущность в возможности, то остается сказать, что такое сущность чувственно
воспринимаемых вещей как действительность. Демокрит, по-видимому, полагал,
что имеется три различия [между вещами], а именно лежащее в основе тело -
материя - [всюду] одно и то же, а различаются вещи либо "строем", т. е.
очертаниями, либо "поворотом", т. е. положением, либо "соприкосновением", т.
е. порядком. Однако различий явно много. Так, некоторые вещи
обозначаются по способу соединения материи (например, одни образуются
через смешение, как медовый напиток, другие - через связь, как пучок
прутьев, или через склеивание, как книга, или через сколачивание гвоздями,
как ящик, или многими другими способами), а некоторые различаются
положением, например порог и притолока (они различаются тем, что лежат
так-то); иные - по времени, например обед и завтрак; иные - направлением,
например ветры; иные же - свойствами чувственно воспринимаемых вещей,
например жесткостью и мягкостью, плотностью и разреженностью, сухостью и
влажностью; и одни различаются некоторыми из этих свойств, а другие - всеми
ими, и вообще одни вещи отличаются избытком, другие - недостатком. Так что
ясно, что и "есть" говорится в стольких же значениях; в самом деле, нечто
есть порог потому, что оно лежит таким-то образом, и быть- значит здесь
лежать таким-то образом, и точно так же быть льдом - значит быть таким-то
образом застывшим. А у некоторых вещей бытие будет определено всеми этими
различиями, так как они отчасти смешаны, отчасти слиты, отчасти связаны,
отчасти в застывшем состоянии, а отчасти имеют другие различия, как,
например, рука или нога. Таким образом, следует найти [основные] роды
различий (ибо они будут началами бытия), например: различие между большей и
меньшей степенью, или между уплотненным и разреженным и тому подобным - все
это есть избыток или недостаток. Если же что-нибудь различается очертанием,
или гладкостью, или шероховатостью, то все это сводится к различию между
прямым и кривым. А в других случаях бытие будет состоять в смешении, небытие
- в противоположном.

Таким образом, отсюда очевидно, что если сущность есть причина бытия
каждой вещи, то среди этих различий надлежит искать, что составляет причину
бытия каждой из этих вещей. Правда, не одно из таких различий не есть
сущность, даже если оно соединено [с материей]; тем не менее в каждом из них
есть нечто сходное с сущностью. И так же как то в сущностях, что сказывается
о материи, есть само осуществление, так скорее всего обстоит дело и с
другими определениями. Например, если надо дать определение порога, мы
скажем, что это дерево или камень, который лежит таким-то образом; так же и
про дом - что это кирпичи и бревна, лежащие таким-то образом (а в некоторых
случаях, кроме того, указывается и цель); если дать определение льда, то
скажем, это лед - это затвердевшая или застывшая таким-то образом вода, а
созвучие - это такое-то смешение высокого и низкого тонов; и таким же
образом обстоит дело и с другими вещами.

Отсюда, стало быть, ясно, что у разной материи осуществление и
определение (1оgоs) разные, а именно: у одних вещей - это соединение, у
других - смешение, у иных - что-то другое из упомянутого. Поэтому если кто,
давая определение дома, говорит, что это камни, кирпичи, бревна, то он
говорит про дом в возможности, ибо все это материя; если говорят, что это
укрытие для вещей и людей, или добавляют еще что-нибудь в этом роде, то
имеют в виду дом, каков он в осуществлении; а тот, кто объединяет то и
другое, говорит о сущности третьего рода, состоящей из материи и формы (в
самом дело, определение через видовые отличия указывает, по-видимому, на
форму и осуществление вещи, а исходящее из составных частей указывает скорее
на материю). И подобным образом обстоит дело с теми определениями, которые
признавал Архи...: они содержат и то и другое вместе. Например: что такое
безветрие? Спокойствие в большом воздушном пространстве. Ибо воздушное
пространство - это материя, а спокойствие - осуществление и сущность. Что
такое спокойствие на море? Гладкая поверхность моря. Море - это материальный
субстрат, а гладкость - осуществление, или форма. Таким образом, из
сказанного ясно, что такое чувственно воспринимаемая сущность и в каком
смысле она сущность, а именно: она сущность либо как материя, либо как
форма, или осуществление, в-третьих, - как состоящая из этих двух.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Надо, однако, иметь в виду, что иногда остается неясным, обозначает ли
имя составную сущность или же осуществление, или форму, например "дом" -
обозначение ли это для составленного [из материи и формы], т. е. что это
укрытие из кирпичей и камней, лежащих таким-то образом, или же для
осуществления, или формы, т. е. что это просто укрытие, и точно так же
"линия" - есть ли это двоица в длину или же просто двоица как и нищее
существо - есть ли это душа в теле или просто душа: ведь душа есть сущность
и осуществление какого-то тела; и можно сказать, что "живое существо"
подходит к тому и другому, только не в смысле одного обозначения, а в том
смысле, что относится к чему-то одному. Однако для чего-то другого эти
[различия] имеют значение, для исследования же чувственно воспринимаемой
сущности - никакого, ибо суть бытия вещи присуща ее форме, или
осуществлению. В самом деле, душа и бытие душой - одно и то же, между тем
бытие человеком и человек - не одно и то же, разве только мы и под человеком
будем разуметь душу; тогда это в некотором смысле одно и то же, а в
некотором - нет.

В ходе исследования становится, кроме того, очевидным, что слог не
состоит из звуков речи и их соединения, так же как дом - это не кирпичи и их
соединение. И это правильно, ибо соединение или смешение не зависит от того,
для чего оно есть соединение или смешение. И таким же образом обстоит дело и
в других случаях; например, если нечто есть порог благодаря своему
положению, то это значит, что не положение зависит от порога, а скорее порог
- от этого положения. И точно так же человек не есть живое существо и
двуногое, а должно быть еще что-то помимо них, если они материя, и это
что-то не есть элемент и не состоит из элемента, а есть сущность; после его
устранения можно говорить только о материи. Итак, если это нечто есть
причина бытия вещи и сущности, то можно, пожалуй, назвать его самой
сущностью.

(Эта сущность должна быть либо вечной, либо преходящей без прохождения
и возникающей без возникновения. Но в другом месте доказано и выяснено, что
форму никто не создает и не порождает, а создается "вот это", т. е.
возникает нечто, состоящее из формы и материи. А могут ли сущности
преходящих вещей существовать отдельно, это совсем еще не ясно; ясно только,
что по крайней мере в некоторых случаях это невозможно, именно для всего,
что не может существовать помимо отдельного, как это, например, невозможно
для дома или для сосуда. Поэтому, пожалуй, нельзя считать сущностями ни эти
вещи, ни какие-либо другие, которые не созданы природой, ибо одну только
природу можно было бы признавать за сущность в преходящих вещах.)

Поэтому имеет некоторое основание высказанное сторонниками Антисфена и
другими столь же мало сведущими людьми сомнение относительно того, можно ли
дать определение сути вещи, ибо определение - это-де многословие, но какова
вещь - это можно действительно объяснить; например, нельзя определить, что
такое серебро, но можно сказать, что оно подобно олову; так что для одних
сущностей определение и обозначение иметь можно, скажем, для сложной
сущности, все равно, воспринимаемая ли она чувствами или постигаемая умом; а
для первых элементов, из которых она состоит, уже нет, раз при определении
указывают что-то о чем-то и одна часть должна иметь значение материи, другая
- формы.

Ясно также, почему, если сущности в некотором смысле суть числа, они
таковы именно в указанном смысле, а не, как утверждают некоторые, сущности,
состоящие из единил,. Ибо определение есть-де некоторого рода число: ведь
оно делимо и именно на неделимые части (ведь обозначения сути (1оgоi) не
беспредельны), а таково число. И так же как если от числа отнять или к нему
прибавить что-то из того, из чего оно состоит, оно уже не будет тем же
числом, хотя бы была отнята или прибавлена даже самая малая величина, точно
так же определение и суть бытия вещи не будут темп же самыми, если
что-нибудь будет отнято или прибавлено. И число должно быть чем-то таким, в
силу чего оно едино; а эти философы не в состоянии теперь указать, в силу
чего оно едино, если оно действительно едино (ведь или оно не сдано, а
подобно груде, или, если оно действительно едино, надо указать, что именно
делает из многого единое). И точно так же определение едино, но равным
образом и относительно него они не могут указать, в силу чего оно едино. А
это вполне естественно, ибо основание единства для определения то же, что и
для числа, и сущность есть единое в указанном смысле, а не так, как говорят
некоторые, будто она некая единица или точка, - нет, каждая сущность есть
осуществленность и нечто самобытное (рhуsis). И так же как определенное
число не может быть большим или меньшим, точно так же не может быть такой
сущность как форма, разве только сущность, соединенная с материей. Итак,
ограничимся вот этими разъяснениями относительно возникновения и уничтожения
того, что называется сущностью, в каком смысле это возможно и в каком нет, и
равным образом относительно сведения сущности к числу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Что же касается сущности материальной, то не надо упускать из виду,
что, если даже все происходит из одного и того же первоначала или из одних и
тех же первоначал и материя как начало всего возникающего одна и та же, тем
не менее каждая вещь имеет некоторую свойственную лишь ей материю, например:
первая материя слизи - сладкое и жирное, желчи - горькое или еще что-нибудь,
хотя, гложет быть, они происходят из одной и той же материи. А несколько
материй бывает у одного и того же тогда, когда одна материя есть материя для
другой, например: слизь возникает из жирного и сладкого, если жирное
возникает из сладкого, а из желчи возникает слизь, поскольку желчь,
разлагаясь, обращается в свою первую материю. Ибо одно возникает из другого
двояко - или оно есть дальнейшее развитие другого, или это другое обратилось
в свое начало. С другой стороны, из одной материи могут возникать различные
вещи, если движущая причина разная, например из дерева - и ящик и ложе. А у
некоторых вещей, именно потому, что они разные, материя необходимо должна
быть разной, например: пила не может получиться из дерева, и это не зависит
от движущей причины: ей не сделать пилу из шерсти или дерева. Если поэтому
одно и то же может быть сделано из разной материи, то ясно, что искусство,
т. е. движущее начало, должно быть одно и то же: ведь если бы и материя и
движущее были разными, то разным было бы и возникшее. Так вот, если
отыскивают причину, то, поскольку о ней можно говорить в разных значениях,
следует указывать все причины, какие возможно. Например: что составляет
материальную причину человека? Не месячные ли выделения? А что - как
движущее? Не семя ли? Что - как форма? Суть его бытия. А что - как конечная
причина? Цель (и те и другое, пожалуй, одно и то же). А причины следует
указывать ближайшие;

* КНИГА ДЕВЯТАЯ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Итак, сказано о сущем в первичном смысле, т. е. о том, к чему относятся
все другие роды сущего, именно о сущности. Ибо все другое обозначают как
сущее, связывая его с мыслью о сущности: количество, и качество, и все
остальное, о чем говорится как о сущем; в [мысли о] каждом из них должна
содержаться мысль о сущности, как мы указали в наших предыдущих
рассуждениях.
А так как о сущем говорится, с одной стороны, как о сути вещи, качестве
или количестве, с другой - в смысле возможности и действительности, или
осуществлении, то исследуем также более подробно различие между возможностью
и действительностью; и прежде всего между нею и возможностью в самом
собственном смысле слова, который, однако, не имеет значения для нашей
настоящей цели. Ибо "возможность" и "действительность" простираются не
только на находящееся в движении. Но, после того как мы скажем о возможности
в этом смысле, мы при определении действительности, или деятельности,
разъясним и другие значения возможности.

В другом месте мы уже разбирали, что "возможность", или "способность",
и "мочь" имеет различные значения. Оставим без внимания все то, что есть
способность только по имени. Ведь в некоторых случаях о ней говорится лишь
по некоторому сходству, как, например, в геометрии мы говорим о чем-то как о
способном и неспособном, поскольку оно некоторым образом есть или не есть
[такое-то]. А все способности, относящиеся к одному и тому же виду, суть
некоторые начала и называются способностями по их отношению к одной первой
способности, которая есть начало изменения вещи, находящееся в другом или в
ней самой, поскольку она другое. А именно: это, во-первых, способность
претерпевать как заложенное в самой претерпевающей вещи начало испытываемого
ею изменения, вызываемого другим или ею самой, поскольку она другое; это,
во-вторых, обладание невосприимчивостью к худшему и к тому, чтобы быть
уничтоженным чем-то другим или самой вещью, поскольку она другое, через
начало, вызывающее изменение. Во всех этих определениях содержится мысль о
первой способности. Далее, эти способности означают способности либо вообще
делать или претерпевать, либо делать или претерпевать надлежащим образом,
так что в мысли о них так или иначе содержатся мысли о способностях,
указанных раньше.

Итак, ясно, что в некотором смысле способность действовать и
претерпевать - одна (ибо нечто способно и потому, что оно само имеет
способность претерпевать, и потому, что другое способно претерпевать от
него), а в некотором она разная: ведь одна из них находится в претерпевающем
(ибо претерпевающее претерпевает - причем одно от другого - потому, что в
нем есть некоторое начало, а также потому, что и материя есть некоторое
начало: жирное воспламеняемо, и определенным образом податливое ломко, и
точно так же в остальных случаях, а другая - в действующем, например теплое
и строительное искусство: первое - в могущем нагревать, второе - в способном
строить. Поэтому, если в вещи то и другое от природы сращено, она сама не
претерпевает от самой себя, ибо она одна, а не разное. Равным образом и
неспособность и неспособное - это лишенность, противоположная такого рода
способности, так что способность всегда бывает к тому же и в том же
отношении, что и неспособность. А о лишенности говорится в различных
значениях. А именно: она означает, во-первых, что нечто чего-то не имеет;
во-вторых, что хотя чему-то свойственно иметь что-то от природы, однако оно
не имеет его - или вообще, или тогда, когда ему свойственно иметь его, при
этом либо определенным образом, например полностью, либо каким-нибудь
[другим] образом. В некоторых же случаях мы говорим о лишении тогда, когда
то, что от природы свойственно иметь, отнимается насильно.

ГЛАВА ВТОРАЯ

А так как одни начала этого рода имеются в вещах неодушевленных, другие
- в одушевленных и в душе, причем у души - в ее разумной части, то ясно, что
и из способностей одни будут не основывающиеся на разуме, другие -
сообразующиеся с разумом. Поэтому все искусства и всякое умение творить суть
способности, а именно: они начала изменения, вызываемого в другом или в
самом обладающем данной способностью, поскольку он другое.

И одни и те же способности, сообразующиеся с разумом, суть начала для
противоположных действий, а каждая способность, не основывающаяся на разуме,
есть начало лишь для одного действия; например, теплое - это начало только
для нагревания, врачебное же искусство - для болезни и здоровья. Причина
этого в том, что знание есть уразумение, а одним и тем же уразумением
выясняют и предмет, и его лишенность, только не одинаковым образом, и в
некотором смысле оно имеет дело с тем и с другим, а в некотором смысле -
больше с действительно существующим; так что и такого рода знания хотя и
должны быть направлены на противоположности, но на одну - самое по себе, а
на другую - не самое по себе, ибо первую уразумевают как самое по себе, а
вторую - в известной мере привходящим образом, ибо противоположное [первой]
объясняют через отрицание и удаление; в самом деле, противоположное - это
основная лишенность, а она и есть удаление одной из обеих
противоположностей. И так как противоположности не существуют в одном и том
же, знание же есть способность уразумения, а душа обладает началом движения,
то в то время как полезное для здоровья вызывает только здоровье, способное
нагревать - только тепло и способное охлаждать - только холод, сведущий
же-то и другое. Ибо уразумение касается и того и другого, хотя не одинаково,
и находится в душе, обладающей началом движения; так что тем же началом душа
будет двигать то и другое, связывая их с одним и тем же. Поэтому способное к
уразумению действует противоположно (тому, как действует неспособное к
уразумению), ибо противоположности объемлются одним началом - разумом.

Ясно также, что способности делать или претерпевать надлежащим образом
сопутствует способность просто делать или претерпевать, но этой способности
первая - не всегда: ведь тот, кто делает надлежащим образом, должен также и
делать, но тот, кто просто делает, не обязательно делает и надлежащим
образом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Некоторые, однако (например, мегарцы), утверждают, что нечто может
действовать только тогда, когда оно действительно действует, когда же не
действует, оно и не может действовать; например, тот, кто не строит дом, не
может строить дом, а это может [лишь] тот, кто его строит, когда он его
строит,- и подобным же образом во всех других случаях. Нелепости, которые
следуют отсюда для них, нетрудно усмотреть. Ведь ясно, что ни один человек в
таком случае не будет и строителем дома, если он сейчас дом не строит (ведь
быть строителем дома - значит быть в состоянии строить дом); и так же будет
обстоять дело и с другими искусствами. Если же нельзя обладать такими
искусствами, не научившись им когда-то и не усвоив их, и точно так же -
перестать обладать ими, иначе как утратив их когда-то (либо из забывчивости,
либо из-за несчастного случая, либо от продолжительности времени, во всяком
случае не из-за уничтожения предмета - он ведь существует всегда), то может
ли быть, чтобы человек больше не обладал искусством, а затем сразу же начал
строить, каким-то образом приобретя его? И точно так же обстояло бы дело с
неодушевленными предметами: ведь ни одна вещь не будет холодной, или теплой,
или сладкой и вообще чувственно воспринимаемой, если ее не воспринимают
чувствами. И потому им придется соглашаться с учением Протагора. Но и
чувственным восприятием не будет обладать ни одно существо, если оно не
будет воспринимать чувствами и не будет деятельным. Если поэтому слеп тот, у
кого нет зрения, хотя ему от природы свойственно иметь его и именно в то
время, когда это ему свойственно, и, далее, так, [как подобает], то одни и
те же люди будут слепыми по нескольку раз в день и глухими точно так же.

Далее, если неимеющее возможности - это то, что лишено возможности, то
получается, что то, что еще не произошло, не будет иметь возможность
произойти; если же о не имеющем возможности произойти утверждают, что оно
есть или будет, то говорят неправду (ведь именно это означало "не имеющее
возможности"), и, следовательно, такие взгляды отвергают и движение и
возникновение. В самом деле, то, что стоит, всегда будет стоять, и то, что
сидит,- сидеть; раз оно сидит, оно не встанет, ибо невозможно, чтобы встало
то, что не имеет возможности встать. Если поэтому утверждать такое
недопустимо, то ясно, что возможность и действительность - не одно и то же
(между тем приведенные взгляды отождествляют возможность и действительность,
а потому и пытаются опровергнуть нечто немаловажное); так что вполне
допустимо, что нечто хотя и может существовать, однако не существует, и хотя
может и не существовать, однако существует, и точно так же относительно
других родов сущего - то, что может ходить, не ходит, а то, что может не
ходить, ходит. А может то, для чего не будет ничего невозможного в
осуществлении того, для чего, как утверждают, оно имеет возможность. Я
разумею, например, если что-то может сидеть и ему случается сидеть, то, если
оно на самом деле сидит, в этом не будет ничего невозможного. И точно так
же, если что-то способно быть приведенным в движение или приводить в
движение, остановиться или остановить, быть или возникать, не быть или не
возникать.

А имя energeia, связываемое с entelecheia, перешло и на другое больше
всего от движений: ведь за деятельность больше всего принимают движение.
Поэтому-то несуществующему и не приписывают движения, а приписывают ему
другое, например что несуществующее есть мыслимое или желаемое, но не
утверждают, что оно приводимо в движение, и это потому, что иначе оно было
бы в действительности, не будучи в действительности. В самом деле, среди
несуществующего что-то есть в возможности; но оно не есть, потому что оно не
есть в действительности.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Если возможное таково, как было указано, или согласуется [со
сказанным], то, очевидно, не может быть правильно утверждение, что вот это
возможно, но не произойдет, так что в этом случае ускользало бы от нас,
что значит невозможное. Я имею в виду, например, если бы кто, не
принимая во внимание, что значит невозможное, сказал, что диагональ может
быть измерена [стороною квадрата], но никогда измерена не будет, потому что
ничто-де не мешает, чтобы нечто, имеющее возможность быть или возникнуть, не
было ни теперь, ни в будущем. Однако из установленного выше вытекает с
необходимостью, что если мы и предположим существование или возникновение
того, чего нет, но что может быть, то в этом не будет ничего невозможного; в
приведенном же примере будет как раз случай невозможности, потому что
соизмеримость диагонали [со стороной квадрата] невозможна. Дело в том, что
ложное и невозможное - не одно и то же: ведь то, что ты стоишь сейчас, - это
ложно, но не невозможно.

Вместе с тем ясно также, что если при наличии А необходимо существует
Б, то и при наличии возможности существования А необходима и возможность
существования Б. В самом деле, если возможность Б не необходима, то ничто не
мешает, чтобы было возможно, что Б не существует. Допустим, что А возможно.
Стало быть, если А возможно, то не вытекало бы ничего не возможного, если бы
было принято, что А есть. Тогда и Б необходимо есть. Между тем было