Артюхова Нина. Светлана

   В каждом лагере свои традиции. Иногда даже стар­шего вожатого называют просто по имени и на «ты». В других лагерях не только к старшему, но и к отрядным «вожатикам» обращаются по имени и отчеству.
   Светлане повезло или не повезло, сказать еще трудно. Старший вожатый, который еще на семинаре был просто Толей, на родительском собрании превратился в Анато­лия Николаевича, что к нему ужасно не идет. Еще мень­ше подходит Светлане «Александровна», но что поде­лаешь — и родителям и ребятам ее представили так. Придется привыкать. Может быть, это не так плохо: если бы называли просто Светланой, конечно, все поголовно принимали бы ее за пионерку.
   Утро вначале было солнечное. Светлана оделась со­всем по-весеннему: белая юбка, белая кофточка и тапоч­ки, тоже белые.
   Оказалось — холодный ветер, то и дело набегают из-за высоких домов быстрые тучи, угрожая дождем.
   Не хотелось распаковывать чемодан, где лежала жа­кетка.
   Светлана решила переспорить погоду и отправила че­модан с грузовиком, который увозил детские вещи.
   Ребят повезут поездом, на вокзал ехать не нужно: за­вод на окраине города, до ближайшей железнодорожной станции идти пять-шесть минут.
   Небольшая серая, растрепанная туча промчалась пря­мо над головой, разбрызгала холодный дождь, скрылась за домами.
   Ребят увели в помещение завкома. Неизвестно откуда появился баянист. Нужно поскорее наладить игры и танцы, успокоить родителей, что дети сухие. Попутно внушить родителям, чтобы они и впредь не беспокоились о сыновьях и дочках, не приезжали слишком часто — сы­новья и дочки будут обо всем писать.
   Родители должны поверить в вожатого. А родители — народ неугомонный; они толпой заполняют двор, прихо­дится взывать к их сознательности, просить раздвинуть­ся — не хватает места, чтобы построить ребят, все пять отрядов.
   Светланин отряд — пятый — малыши, и мальчики и девочки.
   Она сама просила дать ей маленьких. Пускай будут такие же, как ее будущие ученики, пускай это будет как бы репетиция...
   Пять линеечек выстраиваются перед знаменем дру­жины. К пятому отряду Светлана уже чувствует особую нежность.
    — А ты не простудишься, деточка? — говорит чья-то бабушка, закутанная в платок.
   Светлана быстро оборачивается:
    — Нет, нет, вы не беспокойтесь, они не простудятся! Дождя уже не будет. Видите, даже солнце выглянуло!
   Бабушка улыбается Светлане всеми своими морщин­ками:
    — Я не про них говорю, а про тебя, товарищ вожатая. Они-то в польтах все!
   Другие бабушки и мамы начинают волноваться:
    — Уж уводили бы ребят поскорее: того и гляди, опять дождь соберется!
   Как же они не понимают, что нельзя идти, не пересчи­тав всех ребят: ведь мы же не знаем их еще в лицо... Так и есть, кого-то не хватает!..
   Ага, вот они, запоздалые: Милочка (манная каша!) и Павлик («необычный» талант). Почему-то задержа­лись в завкоме и преспокойно, ни чуточки не торопясь, выходят во двор со своими мамами.
   То есть это мамы выходят преспокойно. Милочке и Павлику, разумеется, кажется, что все уже кончено, что в лагерь уехали без них.
   Пока дошли до станции, все-таки опять начал накра­пывать дождь, правда очень мелкий.
   Ребята растянулись длинной колонной, красное зна­мя и барабанщики впереди. На улицах все прохожие оборачиваются и с улыбкой смотрят им вслед. Вот и лето началось — пионеры в лагерь поехали!
   У переезда ребят заторопили: скорый поезд из Мо­сквы должен пройти, нужно быстренько через переезд, вслед за ним пойдет наша электричка.
    — Поторопитесь, товарищи, — предупреждают же­лезнодорожники у шлагбаума.
    — Ребята, ребята, подтягивайтесь, не отставайте! — говорит начальник лагеря.
   Вожатые забегают в хвост колонны:
    — Побыстрее шагайте, ребята!
   Когда так много ребят около станции, как-то тре­вожно на них смотреть...
   Опять совершенно посторонние люди с участием и волнением следят за колонной пионеров.
   Семафор открыт.
    — Скорей, скорей! — торопят железнодорожники. Два мальчугана из пятого отряда переходят линию. Один из них оборачивается к товарищу и говорит гор­до и в то же время растроганно:
    — Как все за нас беспокоятся!
   Весь поезд был пионерский. Из каждого окна — смех и песни. Казалось, что все московские школьники наду­мали выехать в лагерь именно в этот день.
   Среди этих шумных вагонов один вагон подошел к станции пустой, по специальному заказу, — наш!
   Когда поезд тронулся, опять стали пересчитывать ре­бят. Старший вожатый шел вдоль вагона и считал тех, кто сидел на скамейках слева, а Светлана считала тех, кто сидел справа.
    — Толя, у меня семьдесят два.
    — А у меня семьдесят четыре. Так. Проверим. Когда прошли в обратном направлении, оказалось: у
   Светланы семьдесят один, а у Толи семьдесят пять.
    — Проверим еще раз! — озабоченно сказал старший вожатый.
    — Толя, они пересаживаются! — вдруг засмеялась Светлана, дойдя до середины вагона.
   Ребята, опьяненные воздухом, весной, зеленым просто­ром, бегущим навстречу поезду, разумеется, не могли сидеть смирно. Они вставали, подходили к окнам, переса­живались с места на место.
   С учетом всех этих мелких внутривагонных перемеще­ний итог получился наконец правильный: сто сорок шесть человек — не больше и не меньше, чем требуется.
   Вожатые успокоились.
   Но спокойствие только относительное. Не может быть абсолютного спокойствия при наличии ста сорока шести ребят в вагоне.
   Сто сорок шесть ребят входят наконец в ворота лаге­ря — сто сорок шесть поводов для беспокойства.
   Ведь это только первый день. Вожатые не знают ре­бят, ребята не знают вожатых, и очень немногие знают друг друга. Они даже поют еще неслаженно и нестройно.
   Когда выстраиваются на линейке перед подъемом флага, маленький мальчуган, несмотря на торжествен­ность минуты, вдруг наклоняется и срывает одуванчик.
    — Светлана Александровна, — спрашивает Милоч­ка, — а мы пойдем сегодня в лес?
   Между линейкой и обедом осталось еще полчаса. Все сто сорок шесть ребят в движении.
   Кто-то висит на трапеции головой вниз... Кто-то под­брасывает мяч, и мяч скачет по волейбольной площадке, отчетливо выговаривая: пам! пам! пам!
   Четыре девочки, отойдя в сторонку, разучивают та­нец. Им хочется выступать на открытии лагеря, и они уже начали готовиться. Другие посыпают дорожки пес­ком. Носилок нет. Песок несут в табуретке, переверну­той ножками кверху. Мальчики роют ямки перед малень­кой деревянной эстрадой: сюда посадят потом елочки, будет очень красиво.
    — Анатолий Николаевич, лопат не хватает!
    — Ой, мама! — раздается неожиданный вопль. Пищат девочки, мирно плясавшие за минуту до этого.
   Из-за кустов в них летят еловые шишки.
   Светлана заходит в кусты. Два мальчика притаились там.
   Они из пятого отряда — постарше других и побойчее.
    — Ребята, что вы здесь делаете?
   У мальчика, который стоит перед Светланой, лукавые и предприимчивые глаза. С такими глазами нельзя не озорничать. Воспитывать этого парня, видимо, нужно по рецепту известной нянечки, которая говорила своим пи­томцам так: «Пойди посмотри, что делает твой младший брат, и скажи ему, что этого нельзя делать!»
    — Коля, зачем вы сюда спрятались?
   Мальчуган отвечает с довольным видом:
    — Мы девок доводим!
   Светлана — ледяным тоном:
    — Не понимаю, что ты говоришь. Что такое «девки» и что такое «доводить»?
   Мальчуган теряет свою самоуверенность:
    — Ну... девочек дразним!
    — А у нас в лагере никого никому дразнить не разре­шается. Видишь, девочки готовятся к выступлению, та­нец разучивают. А наш отряд что будет делать! Стихи читать умеешь?
    — Умею.
    — Ты у нас в отряде самый большой, самый силь­ный, тебя могли бы выбрать командиром, председателем совета отряда, но... при таком поведении...
    — Светлана Александровна, а если будет лучше пове­дение?
    — Пока хорошего не вижу. Посмотри, наши ребята дорожки посыпают, работают, а ты шишками бросаешься! Эх, ты!
   Горн — к обеду.
   После обеда — тихий час. Ребята, несомненно, устали, но угомонить их нелегко, даже малышей. Слишком все непривычное: комнаты, кровати. К тому же дома, конеч­но, мало кто спал днем. Некоторым, самым крошечным, приходится даже помочь раздеться — не справляются с пуговицами.
    — Светлана Александровна, у меня зуб шатается! — трагическим голосом говорит вдруг Милочка, которая не любит манной каши.
   Она сидит на своей кровати, схватившись за щеку, поджав босые ножки, и с ужасом смотрит на Светлану.
    — Ну-ка, покажи.
   Милочка в страхе трясет головой:
    — Ой, ой-ой, ой-ой! Нет, нет, вы его дергать будете!
    — Не трону я твой зуб. Покажи.
    —Только вы не дергайте!
    — Да я даже не подойду к тебе. Издали только по­смотрю.
   Милочка с недоверием и опаской открывает рот.
   Зуб мало сказать «шатается» — он лежит совсем бо­ком, и непонятно, на чем он еще держится.
    — Милочка, его только немножко подтолкнуть. — Нет-нет, нет-нет! Больно будет!
    — Ты сама его вырвешь. Платок у тебя чистый? Возь­ми его платком... поверни — и всё!
   Светлана отходит к мальчикам. Коля, тот, который «доводил девок» шишками, пока­зывает ребятам, как нужно правильно застилать постели.
    — Очень хорошо, Коля, только это потом, а сейчас покажи, как нужно правильно закрыться одеялом и спать во время тихого часа. Я вижу, ты очень опытный, в лагере бывал не раз.
   В дверях появляется Милочка, захлебываясь от ужа­са и восторга:
    — Светлана Александровна, я его вырвала!
    — Ну и молодец. Пойдем пополощем рот, и спать ля­жешь.
   Милочка, восхищенная собственным мужеством, дер­жит на ладони белый коренной зуб без корня, гладкий сверху, остро-изломанный внизу.
   Наконец все девочки затихли, и в комнате мальчиков тоже не слышно стало даже шепота.
   Короткие шажки босых ног... какое-то царапанье у двери. Милочка порывается выйти во двор.
    — Милочка, ты куда? Нельзя выходить, спать надо! У Милочки в кулаке зажат роковой зуб.
    — Светлана Александровна, можно я выйду на тер­расу, его куда-нибудь выброшу?
   Наконец и Милочка, забросив зуб подальше в траву, угомонилась.
   Светлана присела на лавочке под окном.
   В соседнем корпусе будто улей жужжит — не умол­кают разговоры. Там — мальчики, третий отряд. Вожатый нудно и беспомощно взывает к их сознательности.
   Подошел Толя, что-то сказал в окно властным голо­сом — жужжание прекратилось.
   К Светлане подсела девушка с розовым лицом и пухлым подбородком с ямочкой — педагог четвертого от­ряда:
    — Спят?
    — Спят!
    — И мои девочки тоже спят,
   «Мои девочки» — так говорила Тамара Владимировна про девочек своей группы. Светлана была в числе дево­чек Тамары Владимировны. Давно ли это было? А те­перь у Светланы свои девочки, свои мальчики.
    — Я рада, что попала к девочкам в отряд, — говорит педагог. — С мальчиками беспокойнее. Подерутся, поми­рятся — ничего не поймешь! У девочек все понятнее.
   «Чудачка! — подумала Светлана. — Второй год уже преподает. Ну, а если бы ее послали в мужскую школу или работала бы не в большом городе, а там, где маль­чики и девочки учатся вместе?»
   Светлане даже захотелось в виде протеста к такому желанию спокойной жизни попроситься в следующую смену именно к мальчикам — в третий или даже в пер­вый отряд. С малышами, конечно, довольно-таки хлопот­ливо, но Светлана была уверена — дело пойдет.
   Тогда в райкоме спросили: «Работу с детьми люби­те?» — «Люблю, конечно!»
   Ребята очень чувствуют, когда их любят.
   В первые же дни у Светланы нашлись помощники. Оказалось, например, что Милочка прекрасно умеет за­плетать косы. Тридцать человек в отряде, половина из них девочки — вот вам почти тридцать косичек! Не труд­ное дело, но трудоемкое.
   Коля оказался неплохим председателем совета отря­да. Бывали у него, конечно, срывы — мальчику с такими глазами нельзя не озорничать. Он был очень чувствите­лен к похвале. Когда ему говорили, что он хороший маль­чик, это действовало на него, как гипноз.
   «Необычный» талант Павлика не заглушили. Ему по­ручили иллюстрировать отрядную газету — Павлик дей­ствительно очень неплохо рисовал.
   По вечерам, когда ребята затихали на маленьких кроватях, Светлана лежала на своей большой, прислуши­ваясь к тишине. Это было похоже на детский дом, толь­ко на детский дом, где все переменилось, на детский дом, где она — уже не ребенок.

XLIII

   Светлана попала в отряд к мальчикам гораздо рань­ше, чем рассчитывала.
   Заболел вожатый третьего отряда. На смену ему при­слали девушку, которая решительно заявила, что с маль­чиками она не справится.
   Светлане очень не хотелось расставаться со своими малышами — привыкла к ним за неделю.
   Интересно было наблюдать, как ребята менялись. Одни были слишком тихие и скромные — их удалось рас­шевелить, стали поживее. Другие, непокорные индивидуа­листы, втягивались понемногу в лагерную жизнь, привы­кали к дисциплине. Жалко расставаться с малышами — хотелось довести их до конца смены. Но...
   Совещание о судьбе третьего отряда происходило в крошечной комнате старшего вожатого, обладавшей спо­собностью, не растягиваясь, вмещать в себя до десяти человек, а иногда и больше — это зависело от размеров человека.
   Светлана встретилась глазами с Толей:
    — Толя, давай я попробую. Я даже хотела просить в следующую смену дать мне мальчиков.
    — Что значит «попробую»? — суховато возразил Толя. — Что за дегустаторское выражение? Если возь­мешь третий отряд, так и будешь его вести, а не пробо­вать. Берешь?
    — Беру, — сказала Светлана.
    — Вот это другой разговор. Советую тебе с первого же дня натянуть вожжи потуже. Потом можно отпу­стить — ребята и не заметят этого.
   Неожиданное встретило Светлану в новом отряде с первого же дня. Она сделала замечание одному из маль­чиков:
    — Женя Бобров, какой же ты пионер — обижаешь маленького!
   Мальчуган, обиженный Женей Бобровым, слезливо от­ветил:
    — А он и не пионер вовсе!
    — Как — не пионер? — удивилась Светлана. — По­чему же у него красный галстук?
   Женя Бобров угрюмо молчал, молчали и другие ре­бята. Светлана не стала расспрашивать дальше. Когда ребята увлеклись игрой в городки, она отозвала в сторо­ну председателя совета отряда:
    — Игорь, ты с Бобровым в одной школе учишься. Это правда, что он не пионер?
    — Правда.
    — Почему же он надевает галстук?
    — Светлана Александровна, не он один. Андрюша Синицын тоже еще не пионер и тоже галстук надел, ко­гда в лагерь приехал.
    — Как же так? — сказала Светлана. — Ведь они не имеют права носить красный галстук.
    — Конечно, не имеют права, — согласился Игорь. Видно было, что он и осуждал самозваных пионеров и в то же время сочувствовал им.
    — Светлана Александровна, ведь им обидно: все мальчики у нас в отряде уже пионеры, а они нет.
    — Ваш отрядный вожатый знал об этом?
    — Знал. Он им говорил, чтобы не надевали. И я говорил.
    — Ну, и что же?
    — Ну, расстроились они. Тогда мы перестали гово­рить. Ведь плачут, жалко.
    — А Анатолий Николаевич знает? Игорь пожал плечами:
    — Должно быть, нет.
   Светлана думала об этом весь вечер и даже ночью. Посоветоваться с Толей? Очень не хотелось. Хотелось справиться самой.
   Проще всего, разумеется, оставить все как есть, по­смотреть на это дело сквозь пальцы, как уже было сдела­но до нее.
   «Нет, не хочу!» — решила Светлана.
   На следующий день, когда ребята занимались с физ­культурником на лужайке у реки, Светлана увела Андрю-шу и Женю подальше в лес, сказав, что нужно принести веток для украшения пионерской комнаты.
   Они дошли до срубленной ели. Светлана выбрала не­сколько красивых веток с шишками. Срезав ветки, маль­чики сложили их кучкой и присели на траву. Светлана села рядом с ними.
   Мальчики были совсем разные. Женя — худой, верт­лявый и очень безалаберный. Он был похож на деревян­ного игрушечного паяца, которого дергают за шнурок, отчего руки и ноги начинают бесполезно двигаться.
   Андрюша, наоборот, мягкотелый увалень, лишних движений не любил.
    — Вы в одном классе учитесь? — спросила Светлана.
    — Да, — сказал Женя, — даже за одной партой сидим.
    — В каком классе?
    — Перешли в шестой.
    — Почему вас еще не приняли в пионеры?
    — Меня, — сказал Женя, царапая пальцами смоли­стую еловую шишку, — из-за дисциплины.
    — Как же это так получается? Большой парень уже, двенадцать лет, неужели не можешь взять себя в руки?
    — Я могу взять себя в руки, но иногда забываю.
    — А учишься как?
    — Учусь хорошо.
    — А почему Андрюшу не приняли?
   Андрюша, посапывая, молчал. За него ответил Женя:
    — У Андрюши дисциплина отличная, а учится не­важно.
    — Какие отметки?
    — Четверки, тройки... двойки бывают.
   Андрюша вставил своим медлительным голосом:
    — Я путаюсь, у меня плохая речь.
    — А когда бывает плохая речь? — спросила Светлана. — Когда не знаешь урока.
    — Я занимаюсь много. Когда выхожу отвечать, пу­таюсь.
   Женя сказал:
    — Его мальчики каждый день контролируют, а когда он сам, все-таки плохо. Я думаю, он все-таки не может.
    — Я без троек и без двоек не могу, — подтвердил Андрюша.
    — Но ведь и четверки у тебя тоже есть, — сказала Светлана, — значит, все-таки не такой уж ты неспособ­ный. Вернее всего, просто ленишься? А?
   Андрюша как-то очень быстро и покладисто согла­сился:
    — Не без того.
   Темно-бархатистые колючие ветки на нежной зеленой траве. Трава еще по-весеннему мягкая и сочная. И цветы тоже весенние: легкие розовые метелки дрёмы, белые све­чи ночных фиалок.
   Июнь! По-весеннему молодой, по-летнему теплый. Июнь! Скоро опять будет годовщина.
   Ужасно не хотелось говорить о тяжелом в такой чу­десный день!
   Светлана повертела одну за другой чешуйчатые шиш­ки и тихо сказала:
    — Меня приняли в пионеры, когда мне было трина­дцать лет. Я была тогда в четвертом классе...
   В глазах у мальчиков удивление и вопрос.
    — Это было во время войны. Я жила в оккупации, три года совсем не училась. Меня очень стесняло, что все мои маленькие подруги — пионерки, а я нет. Я мечтала о крас­ном галстуке, но мне казалось, что будет неловко давать торжественное обещание вместе с девятилетними девоч­ками. По-вашему, было бы все очень просто: я могла са­ма себе повязать красный галстук и пойти в школу, ведь никто даже не упрекнул бы меня — никто не знал, что я не пионерка... Ребята, это такой большой праздник — прием в пионеры! Когда мне надели красный галстук, мне казалось, что это самый счастливый день в моей жизни. Потом, через год, был еще более счастливый день — я стала комсомолкой. А по-вашему, я могла не готовиться, не волноваться, просто купить себе комсомольский зна­чок и приколоть на груди. В комсомол и в пионеры при­нимают тех, кто это заслужил... Ребята, есть такая ме­даль — «За боевые заслуги». И вдруг ее наденет тот, у кого нет боевых заслуг, — прицепит себе орденские лен­точки, — неужели хорошо?
   Женя, потупившись, отрывал еловые шишки одну за другой и складывал их кучкой на траве. Андрюша, при­открыв рот, неподвижно смотрел на Светлану.
   Светлана почувствовала с удивлением, что пальцы у нее липкие от смолы. Она быстро вытерла их платком, насколько было возможно, и протянула руку ладонью кверху.
    — Ну-ка, — сказала она весело, — снимайте ваши галстуки, дайте их мне на хранение. Запишите мой адрес, а я ваш запишу. Я уверена, что, если вы захотите, вас в пионеры примут в ноябре или к Новому году. Тогда при­дете ко мне, получите красные галстуки.
   Андрюша неуверенно поднес к горлу руку и сейчас же опустил ее.
    — Сами, сами развязывайте! Давайте вот как сде­лаем: я закрою глаза и считаю до десяти. Раз... два... три... — Светлана считала, сидя с протянутой рукой. — Семь, восемь... — Она замедляла счет. — Девять...
   Светлана с ужасом подумала:
   «А если не снимут? Нелепое положение!.. Нет, не мо­жет этого быть: сейчас оба галстука будут в моей руке!»
   Раньше чем успела неторопливо сказать «десять», Светлана почувствовала прикосновение мягкой ткани и жестких мальчишеских пальцев.
   Она открыла глаза. Женя сказал, страдальчески скри­вив губы:
    — Ребята будут дразнить...
    — Не будут! — решительно сказала Светлана, скла­дывая оба галстука у себя на коленях. — А теперь возь­мите ветки, отнесите их домой, посмотрите, который час, и опять сюда возвращайтесь.
    — Нечего нести, — сказал Андрюша: — Женя с одной стороны все шишки отвертел, а вы — с другой.
   Светлана только теперь поняла, почему у нее такие липкие руки.
    — Не беда! — засмеялась она. — Сейчас новых веток нарежем!
   Мальчики с еловыми ветками побежали к дому, а Светлана вернулась к отряду.
   Ребята уже кончили играть в мяч и отдыхали.
    — Мальчики, — сказала Светлана, — сейчас Андрю­ша и Женя дали мне на хранение свои галстуки — на хра­нение до тех пор, пока их не примут в пионеры. Если кто-нибудь из вас будет над ними смеяться или дразнить — хоть одно слово скажет! — тот будет не пионер!
   Эти слова были встречены молчанием, в котором Светлана почувствовала уважение. Она присела на траву.
   Игорь Николаев, председатель совета отряда, подо­двинулся к ней и тихо спросил:
    — Сами отдали?
    — Да. Игорек, ты уж последи, чтобы никаких разговоров...
    — Ну конечно.
   После нервного напряжения было так приятно спо­койно посидеть здесь, в тени. Березовый пень — как спин­ка кресла, очень удобно.
   Игорь сочувственно спросил:
    — Вы теперь успокоились? Светлана улыбнулась:
    — Да.
   Чудесный парень этот Игорек! Толковый, выдержан­ный.
   Когда его выбирали в начале смены, мальчика, вы­двинувшего его кандидатуру, просили сказать что-нибудь об Игоре — они учились в одной школе. Характеристика была краткой, в стиле Юры Самсонова:
    — Этот мальчик — очень хороший мальчик!
   Под общий смех вожатый попросил добавить что-ни­будь еще. Тогда было добавлено:
    — Пользуется авторитетом у товарищей.
   На это уже никто не засмеялся — ребята привыкли к таким официальным выражениям. Но ведь это тоже было забавно — Игорьку одиннадцать лет, а мальчугану, кото­рый давал характеристику, — десять. Но смейся не смей­ся, а возражать не приходится: Игорек действительно пользуется авторитетом.
   От дома бежали Андрюша и Женя. Женя еще издали крикнул:
    — Сейчас будут горнить к обеду!
   Светлана встала:
    — Ну что ж, пойдемте.
   Как сильно уже загорели спины, плечи, руки, ноги у ребят! А волосы — как коричневый плюш разных оттен­ков: от темно-бурого у Игоря до рыжевато-золотистого у Андрюши.
   «Я вас всяких люблю, — с нежностью думала Светлана: — и тех, кто пользуется авторитетом, и тех, кто еще не пользуется... Даже тех, кто порой расшатывает и подры­вает мой собственный авторитет! Впрочем, сегодня мой авторитет несомненно укрепился...»
   Кто-то из мальчиков сказал за спиной Светланы:
    — Андрей-самозванец!
   Светлана обернулась. Еще насмешливый голос, на этот раз впереди:
    — Женька, ты, по-моему, потерял что-то, пока мы физкультурой занимались!
   Кто это указал? В отряде тридцать мальчиков, не вся­кого узнаешь по голосу. А нужно бы знать.
   У Андрюши расстроенное лицо, а у Жени злое. Еще одно неосторожное слово — и он начнет драться.
   Светлана почувствовала, как все опять напрягается в ней — и слух, и зрение, и воля.
   Игорь ускорил шаг и пробирается вперед с решитель­ным видом. Он, конечно, знает, кто начал дразнить бед­ных самозванцев. Игорь поможет. Нужно будет сейчас же после тихого часа собрать совет отряда.
   А с Игорем успеть поговорить еще до обеда.
   Обязательно предупредить старшего вожатого и отрядного педагога.
   Не надо волноваться и расстраиваться. Кончилось одно — начинается другое. Так и будет. И сегодня, и зав­тра, и послезавтра. Мальчишкам по десять — двенадцать лет, их трудно убедить короткой фразой: «Кто будет сме­яться и дразнить, тот не пионер!»
   Да и фраза-то, надо признаться, неудачная получи­лась. Пожалуй, сейчас же после обеда опять услать за чем-нибудь Андрюшу и Женю и поговорить с остальны­ми — еще до тихого часа, а то и тихий час окажется под угрозой...
   Можно поговорить с ребятами. И можно собрать со­вет отряда. Можно просить помочь старших товарищей. Все можно сделать. Можно даже привыкнуть не волно­ваться.
   Только успокаиваться нельзя.
 

 

ХLIV

    — Толя, меня ребята спросили: как, по-моему, пра­вильно ли опротестовали последний матч на первенство страны... или на кубок?.. А я не знала! Даже не знала вообще, что какое-то недоразумение там вышло.
    — Надо знать. Сама же просила дать тебе мальчиков. Что же ты им ответила? Так прямо и сказала: ничего не знаю, футболом не интересуюсь?
    — Нет, я, конечно, не так... я стала вилять. Это, гово­рю, вопрос сложный и очень спорный... Здесь, говорю, нужно быть очень объективным, болельщики часто быва­ют пристрастны... А тут, на мое счастье, дождь пошел, и мы все домой побежали.
   Светлана засмеялась, старший вожатый тоже расхо­хотался:
    — Не всегда так вовремя идет дождь. Имей в виду: если ты хочешь, чтобы ребята тебя уважали, ты должна знать или, во всяком случае, иметь понятие обо всем, что их интересует.
   Вот я тебе из своей практики расскажу.
   Послали меня вожатым в художественную школу — может, слышала, там одаренные ребята учатся. Спе­циальные предметы проходят, кроме общеобразо­вательных.