Артюхова Нина. Светлана

   Ребята уснули. Тихо стало в детском доме. Тамара Владимировна, перед тем как окончательно уйти, про­ходит по коридору, заглядывает в спальню «своих де­вочек».
   Валя не кашляет, спокойно дышит, пожалуй, и на­сморка у нее нет...
   В углу шевельнулось одеяло, натянулось плотнее на кудрявую темную голову,
    — Светлана, ты не спишь?
   Не спит и плачет, уткнувшись в подушку.
    — Светланочка, ты о чем?
   Тамара Владимировна не торопит. Она знает: ласко­вое прикосновение, молчаливое участие скорее заставят говорить, чем навязчивые расспросы.
   Светлана вся сотрясается от беззвучных рыданий и от усилия их сдержать. Потом садится на кровати и, обняв Тамару Владимировну за шею, шепчет ей в са­мое ухо:
    — Я списывала... я сегодня пятерку... Я списывала у Гали и у Мухи!
   Они долго шепчутся, совсем не слышно.
    — Тамара Владимировна, — говорит наконец Свет­лана, — вы идите, уже поздно. Честное слово, я засну. Я знаю, ваша мама будет о вас беспокоиться!
   И после паузы:
    — Тамара Владимировна, вы расскажете вашей ма­ме, что я списала диктант? Я знаю, вы ей все про нас рас­сказываете.
    — Ведь это твой секрет? Как же я могу рассказать?
    — Ладно уж, рассказывайте! Всем можете расска­зать!.. Я сама завтра всем расскажу!
   ...Тамара Владимировна отпирает дверь своим клю­чом. Но мать услышала и сразу появляется в передней.
    — Слава богу! — восклицает она. — Я уж думала, случилось что-нибудь с тобой!
    — Да что ты, мамочка! Что может со мной слу­читься?
   Мать с негодованием показывает на часы:
    — Почему ты опять так задержалась?
   Тамара Владимировна снимает шубу и меховую бе­личью шапочку. Примирительно улыбается:
    — Так ты за меня беспокоилась?
    — Конечно, беспокоилась! Как же не беспокоиться!
    — Вот видишь, мама, я у тебя одна — и сколько вол­нений! Как же мне за своих девочек не беспокоиться? Ведь их у меня тридцать пять человек!

XIX

   «Светлана гибнет! Спасайте Светлану!»
   Галя помочь Светлане не может ничем.
   Это очень ответственная контрольная работа — ко­нец второй четверти. Все учтено. Соседи по парте не мо­гут совещаться; не имеет смысла шептаться и подгляды­вать друг к другу в тетради — соседи по парте решают разные задачи.
   Помочь Светлане может Черненькая Муха — они си­дят в одном ряду.
   Поэтому Галя, увидев по лицу Светланы, что положе­ние безнадежно, написала на промокашке призыв о по­мощи и переслала его Мухам.
   Светлане сначала показалось, что она просто запута­лась в вычислениях.
   Только не пугаться и не спешить. Хладнокровно про­верить одно за другим все сложения, деления, вычита­ния...
   Проверила как могла хладнокровнее. Нет, опять ка­кая-то чепуха получается! Значит, неверен сам ход за­дачи. Светлана перечеркнула крест-накрест всю страницу.
   Кроме задачи, еще пример... Может быть, сначала его сделать, а задачу пока отложить? Но, решая пример, Светлана не могла не думать о задаче. Забыла сократить дробь, получились неправдоподобно огромный числитель и знаменатель. Было очень хлопотно управляться с ними. Когда надумала сокращать, числитель и знаменатель не захотели сокращаться.
   А девочки решают себе и решают... Маленькие де­вочки, они все моложе ее!
   Туся Цветаева, кажется, уже все сделала — и задачу и пример. Отложила ручку, обвела гордым взглядом класс. Небрежно просматривает... Неужели будет отда­вать тетрадку? Она любит встать и первой пройти через весь класс к столу учительницы.
   Даже у Нюры Поповой как будто все благополучно. А ведь Туся не помогала ей — они тоже пишут разное. Почему-то у Мухи Черной еще не все готово. Склонив­шись над партой, она быстро-быстро пишет, но — стран­ное дело! — не в тетрадке, а на отдельном листке, кото­рый лежит поверх тетради.
   Как же теперь быть? Опять попробовать задачу или переделывать пример?
   Евгения Петровна посматривает на часы... Должно быть, времени уже осталось немного.
   Юра Самсонов, чемпион по шахматам в детском доме, сказал бы, что Светлана «попала в цейтнот». Она стала делать необдуманные ходы.
   Что-то легко прошуршало под партой. Галина рука предупреждающе сжала Светланин локоть. Светлана по­смотрела вниз, на коленях у нее лежал листок... тот са­мый, который Черненькая Муха ... Глаза невольно забе­гали по строчкам.
   Как просто и как глупо!.. Сама себя запутала... Со­всем-совсем нетрудная задача!
   Мухин листок не нужен. Светлана уже поняла, как ре­шать. У нее было даже такое чувство, будто она сама по­няла. Ну... в общем, поняла бы и без Мухиного листка!
   Время еще есть. Задачу, во всяком случае, теперь со­всем быстро...
   Туся Цветаева встала — первая — и пошла к столу учительницы. Никто, кроме Туси, еще не сдавал тетрадей. Она всегда гораздо раньше других. Значит, время еще есть. Быстро-быстро сделать задачу. Может быть, потом на радостях и пример выйдет! И вот так же спокойно положить тетрадь перед Евгенией Петровной...
   «Девочки, меня так легко обмануть...»
   Галя смотрит на Светлану с тревожным удивлением, будто хочет спросить: «Ну, что же ты?»
   Светлана быстро пишет на промокашке: «Мушка, милая, дорогая, спасибо, только я не хочу!» Потом встает, берет свою тетрадь с перечеркнутой за­дачей, с примером, зашедшим в тупик, и несет все это безобразие к столу учительницы. По дороге ласковым движением кладет промокашку на парту Лены Мухиной. Евгения Петровна удивленно спрашивает:
   — Ты уже и задачу и пример сделала?
    — Нет.
    — Почему же ты возвращаешь тетрадь? Подумай еще, время есть.
   Светлана тем же решительным голосом отвечает:
    — Евгения Петровна, я теперь знаю, как нужно ре­шать, только я не сама — я случайно увидела, как сде­лала другая девочка, поэтому я не хочу!
   ...На перемене Галя Солнцева огорченно повторяла:
    — Светлана, это из-за меня!
   Мнения девочек разделились: одни одобряли и под­держивали Светлану, другие доказывали, что она сдела­ла явную нелепость.
   После уроков споры перенеслись в детский дом.
   К Светлане подошла Алла Нежданова и сказала не­много слишком торжественно:
    — Ты поступила как настоящая пионерка!
    — Ну и глупо! — возразил Витя Чижов. — Уж при­мер-то, во всяком случае, могла решить, поскольку время еще было!
    — Нет, — сказал Юра Самсонов, — Светлана сделала правильный ход. Так эффектнее. Ну была бы с приме­ром не двойка, а двойка с плюсом. Какая от нее ра­дость?
   Итак, что же лучше: незаслуженная пятерка или двойка, честно заработанная? Упрямо стиснув зубы, Свет­лана решила: не хочу ни того, ни другого. А четверть кон­чается... Неужели так и не удастся исправить до Нового года?
   По вечерам Тамара Владимировна чуть ли не силой уводила Светлану из комнаты для занятий.
    — Довольно, надо отдохнуть! Ты почти не гуляешь. Смотри, какая бледная стала!
   Иногда в ущерб арифметике одолевали посторонние мысли. На каникулах за Аней и Валей приедет тетя и увезет в деревню. И еще несколько мальчиков и девочек тоже уезжают к своим родственникам,
   Светлана родилась и выросла в городе, но послед­ние три года жила в деревне, и зимой и летом. Москву уже успела полюбить — как можно не полюбить Моск­ву! — но иногда все-таки хочется, даже в зимний день, чтобы расступились дома... Широкое поле... Очень много неба над головой... А между небом и полем — темный лес…
   В конце недели удалось хорошо ответить по арифме­тике. А в четверти Евгения Петровна вывела тройку.
   После уроков девочки разглядывали свои табели. Туся Цветаева сказала, пожав плечами:
    — Не понимаю: у Светланы сплошные тройки, а ра­дуется так, будто отличницей стала!
   Катюша Короткова отозвалась с задней парты:
    — Глупая ты, Туся, вот что!
    — Ну, уж глупой меня никто еще ни разу не называл!
   Туся с довольным видом помахала своим табелем.

XX

   Вечер. Сегодня был последний день занятий. Завтра — воскресенье, а послезавтра — Новый год.
   Светлана читает за столом, покрытым тяжелой зеле­ной скатертью. Тут же, рядом, Аня и Валя старательно вышивают одинаковые салфеточки одинаковым узором. Светлана не очень любит рукодельничать. На занятиях в кружке, впрочем, и шьет и вышивает неплохо, но в сво­бодное время больше любит читать.
   Так много хороших книг нужно прочесть, она так от­стала за эти годы!
   В детском доме есть своя библиотечка, правда не­большая — один шкаф.
   Светлана со счастливым вздохом закрывает книгу...
   Можно, конечно, сейчас же взять из шкафа другую, как и делает, например, Юра Самсонов, которого в дет­ском доме зовут пожирателем книг. Но сразу начинать другую не хочется. Вот если бы у этой было продолже­ние, тогда другое дело...
   Подперев голову рукой, Светлана смотрит на голубые Ани-Валины салфеточки. Странно: прежде, когда прихо­дилось слышать о детских домах, всегда думала, что в детском доме все у всех одинаковое — и комнаты и платья у ребят... Думала даже, что все ребята почти так же неотличимы друг от друга, как эти вот близнецы.
   Оказалось — не так. В каждой комнате стены окра­шены по-разному и занавески подобраны в тон: в биб­лиотеке, например, темно-зеленые, в спальне у старших девочек — золотистые, у малышей — белые.
   Вот он, малыш! Легок на помине! Из коридора в дверь читальни заглянул мальчуган с льняными волоса­ми. Какие-то они совсем куклячьего цвета и у него и у его сестры Олечки, а глаза темные. Олечка постарше, уже в первом классе учится, а Слава еще дошколенок. Остановился на пороге, расплывается в улыбке и ждет, чтобы на него обратили внимание.
    — А, Славик! — говорит Юра Самсонов, отходя от книжного шкафа. — Ну, как жизнь?
    — Ничего! — сияя улыбкой, отвечает Слава. Светлана подхватывает его под мышки и усаживает на стул рядом с собой. К этим ребятам — брату и се­стре — у нее особенное чувство.
   В поезде, когда она ехала с Костей в Москву, сер­жант-танкист рассказывал про своего товарища, у кото­рого ребята в детском доме. Фамилию тогда, конечно, не догадалась спросить, да и сержанта звали просто по имени-отчеству. У многих ребят из детского дома отцы были на фронте, были и отцы-танкисты. Но Светлане по­чему-то казалось, что сержант рассказывал тогда имен­но про Славика и Олю. Она пыталась расспрашивать Наталью Николаевну.
    — Он говорил, что вы их отцу письма на фронт пи­сали.
   Но Наталья Николаевна писала много писем. А вот с фронта не от всех приходил ответ.
   Отец Славика и Оли был проездом в Москве несколь­ко месяцев назад. С тех пор писем не было.
   В руках у Славика подарок отца — заводной авто­мобиль. Маленький — на ладони мог уместиться, — обтекаемой формы автомобиль бегал по столу, как блестя­щий красный жучок. Подъехав к самому краю стола (ребята каждый раз дружно ахали!), автомобильчик вдруг останавливался и, будто подчиняясь воле невиди­мого шофера, сидевшего внутри, поворачивался и летел в обратную сторону.
    — Смотрите, ребята, — с уважением сказал Юра, — сколько времени прошло, а все бегает!
    — Смотрите! Смотрите! — ликовал Славик. — Сам поворачивает!
    — У тебя, Славик, шофер очень опытный, — серьезно сказал Юра.
    — Интересно знать, — задумчиво проговорил Витя Чижов, — сколько метров может он наездить без ремонта?
    — Не будем торопиться с ремонтом, — сказала Свет­лана. — Юра, что говорит опытный шофер?
    — Опытный шофер советует отвести машину в гараж.
    — Юра! — умоляюще сказал Славик. — Еще самый-самый последний раз!
   Автомобиль в последний раз безотказно повернул на краю пропасти. Светлана решительно взяла Славика за руку:
    — А теперь пойдем искать Олю,
   Отведя малыша в комнату младших девочек и посо­ветовав Оле больше автомобиль не заводить, Светлана вернулась в читальню.
    — Как ты любишь возиться с маленькими, — сказала Аня. — А вот мне с ними скучно.
    — Не доросла ты еще, Анечка, до маленьких детей! — наставительно сказала Светлана и села на прежнее ме­сто, у стола, подперев руками щеки.
   Любопытно бывает вот так наблюдать за людьми, ког­да каждый занят своим делом. Аня и Валя розовыми бы­стрыми пальцами в такт продернули иголки, натянулись голубые паутинки ниток. И еще раз в такт... Потом Валя отстала. Аня уже протолкнула наперстком иглу, а Валя только паутинку вытягивает... У обеих сосредоточенный вид, будто совершают что-то необычайно важное.
   В углу заканчивает новогоднюю стенгазету Алла Не­жданова. Гладко зачесанные волосы над гладким белим лбом. Алла учится в шестом классе, Светлана — в чет­вертом. Может быть, Алла и не старше годами, но разница кажется огромной. Алла учится на круглые пятер­ки. Ее все так уважают и в школе, и в детском доме... Вот если бы можно было стать такой, как она!
   Из мальчиков, пожалуй, самый симпатичный Юра, пожиратель книг. Только что дочитал одну книжку, по­ставил ее на место в шкаф и сразу выбрал другую, в двух томах.
    — Юра, ты как, одним глазом первый том будешь читать, а другим второй?
    — Что? — отозвался Юра солидным баритоном.
    — Я говорю: у тебя два глаза и две книжки. Очень удобно: сразу оба тома будешь читать.
    — Кто, я? — опять переспрашивает Юра высоким мальчишеским дискантом.
   Смешно у него ломается голос. Юра очень способный и какой-то упрямо-усидчивый. В школе им довольны. А в детском доме учитель, который занимается с мальчиками столярным делом, говорит, что у Юры золотые руки.
   Почему золотые? Странное выражение. Золотые руки представляются чем-то металлическим, тяжелым, непо­движным... Вчера замолчал радиоприемник. Юра открыл заднюю стенку, потрогал, подвинтил. Проволочки, лам­почки какие-то... Это было похоже на колдовство. При­емник опять работает на полную мощность.
   Не золотые, скорее можно сказать — умные руки.
   У Аллы тоже хорошие руки. Гибкие пальцы уверен­но водят карандаш. Вернее, кажется, что карандаш сам бегает по бумаге, заканчивая новогоднюю стенгазету. Алла хорошо рисует. Она хочет после школы пойти в архитектурный институт.
    — Аня, ты кем будешь, когда вырастешь?
   Аня перестает вышивать, удивляется вопросу, заду­мывается на минуту.
    — Я еще не знаю.
    — Валя, а ты?
   Бесполезно спрашивать: если не знает Аня, Валя то­же не знает, это ясно. И руки у них еще совсем малень­кие, детские, бесхарактерные.
    — Юра, а ты кем хочешь быть?
    — Что? — переспрашивает Юра, оторвавшись от книжки.
    — Я говорю, кем ты будешь, когда вырастешь?
    — Кто, я?
   У него раздражающая манера переспрашивать и за­думываться во время разговора. Кажется, что, прежде чем начать говорить, он падает откуда-то с облаков или выходит из лесной чащобы.
    — Да! Ты! — повысив голос, повторяет Светлана.
   — В ремесленное пойду.
    — В какое ремесленное?
    — Что?
   Юра опять успел уже подняться на облака или вер­нуться в свою лесную чащобу.
    — Звонок к себе проведи, вот что! — сердится Свет­лана.
    — Какой звонок?
    — Чтобы сначала позвонить к тебе четыре длинных, два коротких, потом спрашивать!
   Юра добродушно усмехается:
    — Ладно, позвонила. Можешь спрашивать.
    — Ремесленных училищ много. Ты в какое пойдешь?
    — В такое, чтобы потом строить дома.
    — Тогда тебе нужно идти, как Алле, в архитектур­ный институт.
   Юра возражает ядовито:
    — Помнишь, как у Некрасова: «Папенька, кто по­строил этот дом?» — «Архитекторы, душечка».
   Витя смеется, Алла улыбается. Аня и Валя остаются серьезными: они не читали еще «Железной дороги».
    — Значит, учиться после седьмого класса не будешь?
    — Что?
    — Дзинь, дзинь! Учиться, говорю, не будешь?
    — Кто, я? Почему не буду? Я в заочный техникум поступлю.
    — Витя, а ты?
   Бесполезно спрашивать: если Юра надумал идти в ре­месленное училище, вместе с ним пойдет и Витя. Хорошо вот так с кем-нибудь дружить: куда один, туда и другой.
   Понятно, что и Юре и Алле хочется научиться строить дома: перед войной Алла жила в Минске, а Юра — в Сталинграде.
    — Светлана, а ты кем будешь? — спрашивает Витя.
    — Я буду учительницей. Кончу семь классов — по­ступлю в педагогическое училище.
   Светлана чувствует, что покраснела, — в первый раз она сказала об этом вслух.
   Аня и Валя перестают вышивать, чтобы взглянуть на подругу под этим новым углом зрения.
   Наконец Аня говорит:
    — Тебе подходит.
   Алла одобрительно кивает головой.
   Юра отзывается на этот раз без всякого звонка:
    — Нет, Светлана не может быть учительницей.
    — Почему не могу?
    — Потому что на первом же уроке ты своих учени­ков разорвешь на мелкие части!
   Светлана смеется:
    — Не разорву.
    — Разорвешь, — хладнокровно возражает Юра.
    — А вот возьму и не разорву!
    — Возьмешь и разорвешь.
    — Не разорву! — повышает голос Светлана.
   Алла, подняв голову от стенгазеты, укоризненно и предостерегающе говорит:
    — Юра!
   Но Юра упрям. Он повторяет спокойно:
    — Алла, она их разорвет.
   Бесит то, что Юра и не думает поддразнивать, он го­ворит серьезно. Просто он уверен, что Светлана действи­тельно разорвет своих учеников на первом же уроке. Это его глубокое убеждение.
   Светлана вскакивает, хлопнув ладонью о стол, и кричит:
    — Не ра-зо-рву!
    — Светлана, ты не только их, маленьких, ты меня, большого, сейчас на мелкие части разорвешь!
   Светлана мгновенно остывает, ей опять становится смешно. Она садится на прежнее место:
    — А вот возьму и не разорву.
    — Кого? Их или меня?
    — Сначала тебя не разорву, а потом их.
    — Правильно, Света, — одобряюще говорит Алла. Витя вмешивается в разговор:
    — Чтобы стать учителем, нужно иметь большую силу воли.
   Витя любит изрекать разные истины. В детском доме его зовут философом. Говорит он с медлительной важ­ностью и как-то необычно расставляет слова. Иногда ка­жется, что он переводит с иностранного языка, которым не очень хорошо владеет.
   Светлана спрашивает недоверчиво:
    — А у тебя она есть, сила воли?
    — Да, у меня она есть.
    — Например?
    — Вот, например, я летом звеньевым был. Ребята играли в футбол, а я оформлял дневник. Мне не хоте­лось, а я оформлял. Значит, она у меня есть, сила воли.
    — Ну, это еще не большое доказательство!
    — Начинать нужно всегда с небольшого.
   Топот маленьких ног в коридоре, и как будто за­плакал кто-то. Распахнулась дверь, Оля и ее подруга ввели Славика, истекающего слезами. На голове у Сла­вика почему-то висел красный заводной автомобиль.
    — Нянечку позовите! — кричала Оля.
    — Светлана, смотри, что случилось!
   А случилось вот что. Автомобиль в комнате девочек все-таки завели. Сначала он очень хорошо ездил по Олиной тумбочке. А потом Славику пришла неожиданная мысль спустить автомобиль с собственной головы. Два раза автомобиль благополучно съехал, как с горки, вниз, а на третий раз тонкие и довольно длинные спереди во­лосы мальчика были захвачены вращающимся колесом. В результате автомобиль, как пришитый, висел на пряд­ке волос, что было, конечно, очень больно, а главное — страшно. Девочки пытались отцепить его, поворачивая колесо в обратную сторону, но это причиняло малышу только новые страдания. Наконец Оля с подругой взяли Славу за руки и повели по коридору, взывая о помощи.
   Аня-Валя вскочили и бросились к двери:
    — Где Тамара Владимировна?
    — Подождите, — властно остановила их Светлана. — Аня, держи его. Славик, не шевелись.
   Она взяла со стола Анины ножницы и осторожно просунула их между колесом автомобиля и нежной ро­зовой кожей, конусообразно поднявшейся в этом месте подобно маленькому вулкану.
   Наталья Николаевна вошла как раз в тот момент, когда Светлана подрезала прядку волос у самого корня.
   Освобожденное колесо заскрежетало и закружилось, желтым цыплячьим пухом разлетелись подрезанные во­лосенки. Славик, сразу почувствовав облегчение, радо­стно засмеялся. Теперь смеялись все, смеялись неудер­жимо, а Наталья Николаевна весело сказала:
    — Тебе, Светлана, хирургом быть: рука твердая!
    — Она, Наталья Николаевна, не хирургом, она учи­тельницей хочет стать, — возразила Аня.
    — Для этого тоже нужна твердая рука, — сказал не­знакомый женский голос.
   Светлана обернулась и только теперь заметила, что Наталья Николаевна вошла не одна.
   Девочка с волнением всматривалась в лицо гостьи.
   Где же, где же они встречались раньше?.. Нет, не встречались!
   Немолодая уже, а глаза по-молодому живые и в светлых волосах ни одного седого не видно.
   Красивая? Конечно, нет! Но у нее лицо, на которое приятно смотреть.
   Вошедшая улыбнулась, и Светлана радостно вос­кликнула:
    — Я знаю, кто вы! Вы Костина мама!
   Оказалось, что Зинаида Львовна приехала, чтобы позвать Светлану к себе на каникулы.
    — Наталья Николаевна разрешает. Если хочешь, можно прямо и поехать сейчас. Успеешь в полчаса со­браться?
   Светлана вместо ответа бросилась к ней на шею и вы­летела из комнаты собираться.
   Тем временем Зинаиде Львовне стали показывать детский дом. Славик тянул ее за руку:
    — К нам пойдемте!
   Наталью Николаевну отозвали, и Зинаида Львовна осталась одна на половине малышей. У них была отдель­ная спальня, столовая и комната для игр.
   Зинаиду Львовну сейчас же обступили ребята.
   Девочки доверчиво сообщили ей последнюю новость:
    — А Вася дерется!
   Драчун Вася, не обнаруживая никаких признаков раскаяния, уселся рядом с Зинаидой Львовной и завла­дел ее сумкой. Ему нравилось, что она щелкает, когда ее открываешь и закрываешь.
   Вслед за Васей и другие ребята очень быстро освои­ли технику открывания и закрывания сумочки. Славик протянул ей книжку:
    — Почитайте.
    — Как тебя зовут? — спросила Зинаида Львовна.
    — Славик, — ответил мальчуган, прижимаясь к ней. Одна из девочек сказала с застенчивой улыбкой:
    — И меня спросите, как меня зовут.
    — А тебя как?
   Она застеснялась еще больше:
   — Ирочка.
   Еще одну книжку с картинками просунули откуда-то из-под локтя, сзади, и раскрыли на коленях у Зинаиды Львовны.
    — Вы лучше эту почитайте.
   Но читать было почти невозможно. Разноголосый шум в комнате и деловая суета, со стороны кажущаяся беспорядочной, напоминали уменьшенный во много раз зал ожидания на Казанском вокзале.
   Так суетятся и так разноголосо шумят все довольные жизнью ребятишки — в школьном коридоре на перемене или в детском саду. Но было что-то отличающее этих малышей от ребят детского сада — какой-то особенный, ласковый интерес к каждому взрослому человеку, вхо­дящему к ним. И каждый взрослый человек, входящий в комнату, не мог не быть особенно ласков с этими ре­бятами.
   Что удивляет и радует ребят в детском саду? Величина помещения, разнообразие и добротность игрушек. Но главное — энергичные товарищи-однолетки, с кото­рыми так интересно играть. Им весело всем вместе, но чувствуется, что за стенами детского сада у ребят есть другая жизнь. В особенности это бывает заметно к ве­черу, когда ребята чуть-чуть устанут, притихнут, начи­нают чего-то ждать, прислушиваться, посматривать на дверь...
   Здесь, в детском доме, у малышей-дошкольников только одна жизнь — в этих стенах. Они привыкли друг к другу, им хорошо вместе, но даже самые маленькие, которые ничего другого не помнят, бессознательно тя­нутся к взрослым людям.
   Не прошло и пяти минут, как Славик уже сидел на коленях у Зинаиды Львовны и, обняв ее за шею, шептал на ухо:
    — Я вас люблю!
   Ирочка с озабоченным видом несколько раз выходи­ла в соседнюю комнату и возвращалась обратно. Потом попросила Зинаиду Львовну:
    — Вы зайдите к нам в спальню, там Сережа лежит, он болен, он вас еще не видел!
   В спальне — в два ряда сияющие никелем и белыми одеяльцами кровати. На одной из них лежал серьезный мальчуган, подперев кулачками подбородок.
   Зинаида Львовна подсела к нему:
    — Чем же ты болен, Сережа?
   Он ответил с терпеливым вздохом:
    — Животиком.
   Когда ребенок хворает в семье, сколько взрослых лю­дей хлопочут около него, волнуются, стараются развлечь! И порой сколько капризов в комнате маленького боль­ного!
   В этой комнате тихо. Няня — за дверью. Она только иногда заглядывает проверить: спит Сережа или нет, не повысилась ли температура, приносит поесть. Она од­на, а ребят двадцать человек.
   Что делает мальчуган? Он даже не умеет читать. Скучает? Должно быть, ребята, когда их так много, очень возбуждаются к вечеру, и самое разумное для больного — это именно поскучать, полежать в тишине. Но не всегда хочется делать разумное.
   Пока Зинаида Львовна разговаривала с ним, в спо­койный, деловой шум игры ворвались высокие ноты — запищали девочки: драчун Вася опять ущемил чьи-то интересы.
   На этот раз Ирочка не стерпела и дала сдачи. К пис­ку девочек присоединился громогласный мальчишеский рев. Захлебываясь от гневных слез, Вася выкрикнул:
    — Она меня ботинкой ударила!
    — Неправда! — с не меньшим гневом и с сознанием своей правоты возразила Ирочка. (Она почему-то наду­мала переобуваться, и одна ножка у нее босая.) — Вовсе я его не била ботинкой! Я его чулкой ударила! С пугови­цей!
    — А мне с пуговицей больно!
   Вмешалась няня — успокоила обиженных, пожурила и утешила обидчика. Сообщила кстати, что нужно гово­рить «ботинок», а не «ботинка», и то же самое относи­тельно чулка. Потом самому младшему из всей компа­нии потребовалось внеплановым образом менять шта­нишки.
    — Беспокойный народец, — сказала Зинаида Львов­на. — Должно быть, к вечеру у вас прямо голова кругом идет.