Ашар Амеде. Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему

   — Что случилось? — обеспокоенно спросил баварец.
   — Случилось то, что меня зовут Арман-Луи де ла Герш, и что это мой друг, маркиз Рено де Шофонтен, и он послужит мне секундантом, — произнес Арман-Луи. Подъезжая вплотную.
   Жан де Верт оглянулся.
   — Не ищите никого — это бесполезно! — произнес Рено, — Магнус и Каркефу хорошо несут службу… Здесь никого нет, только мы вчетвером; вас всего двое, лучший выход — сдаться!
   — Если дуэль вам не по вкусу, — продолжил Арман-Луи, — и вы испытываете отвращение к бою, можно всего этого избежать, отдав мне темляк, который я вижу у вас.
   Жан де Верт улыбнулся с высокомерным видом и произнес:
   — Я думаю, что имею дело с военным человеком, а не с героем-любовником… В данный момент здесь находятся две армии, в сражении решится судьба двух корон. Ваше место, как и мое — на поле боя. Пусть решится спор между императором и королем, после этого — слово чести, мы встретимся снова там, где вы пожелаете!
   Арман-Луи наклонил голову:
   — О! Нет, я не согласен. Вы попались, я выследил вас. Один из нас должен погибнуть — а две армии смогут встретиться из без нашего участия.
   Равнина была пустынной, никто не появился на берегу реки. Взгляд Жана де Верта скользил по горизонту и вдруг остановился на колокольне города, куда он должен был прибыть по приказу Валленштейна: не видно ли там эскадрона вооруженных всадников? Но г-н де ла Герш уже вынул шпагу. Жан де Верт сделал то же самое со словами:
   — Вы сказали, что это будет честная дуэль. Если я убью вас, буду ли я свободен? А ежели я погибну, капитан Штейнвальд, что вместе со мной, сможет ли он продолжить путь?
   — Я клянусь вам в этом! — обещал Арман-Луи.
   — Итак, к бою!
   Арман-Луи и Жан де Верт спешились и, выбрав удобное место на середине моста, скрестили шпаги.
   Рено находился рядом с Арманом-Луи, а капитан Штейнвальд — с Жаном де Вертом. Магнус и Каркефу следили за мостом.
   Между двумя сражающимися одна ненависть, одна молодость, один пыл, одна сила. Концы шпаг искали сердце; не было ни слов, ни криков, ни вздохов. Слышно было лишь, как сталь ударялась о сталь. Шансы были равны, ни один из противников не слабел, ни один не хотел уступать.
   Но разве напрасно г-н де ла Герш сражался с Паппенхеймом. Не было ни одного выпада, не знакомого ему; не было ни одной атаки, которой он не смог бы отразить!
   Ярость и отчаяние проявились на лице Жана де Верта; в одно мгновение он не смог парировать удар, и стремительная шпага Армана-Луи пронзила барону грудь.
   Баварец выпустил шпагу. Г-н де ла Герш хотел её подхватить, но Жан де Верт опередил его и свободной рукой бросил её в реку.
   — Пусть погибнет шпага, предавшая меня, и пусть гибнет темляк! — вскричал барон.
   Но Арман-Луи, пытаясь достать шпагу, спрыгнул на мост, а потом в воду. Сначала он исчез под водой, затем появился, держа в одной руке шпагу со свисающим темляком, и загребая другой. Вскоре он достиг берега.
   Жан де Верт, бледный от боли, поддерживал свою раненую руку.
   — Вы свободны, месье! — произнес Арман-Луи.
   И, оседлав свою лошадь, которую привел Магнус, оставил Жана де Верта на середине моста.
   В течение всей дороги в расположение шведских войск, Арман-Луи прижимал к своему сердцу влажный темляк.
   — Слава Богу, — не уставал повторять он, — Адриен принадлежит мне!
   Арман-Луи и Рено прибыли в лагерь Густав-Адольфа одновременно с герцогом Браэ. С ним были две молодые женщины.
   Г-н де Парделан находился неотступно рядом с королем.
   Не имея никаких известий от двух путешественников, только то, что могли рассказать Адриен и Диана, он не терял надежду увидеть их живыми или мертвыми.
   Вдруг перед королевским шатром раздался какой-то шум, и до них донесся звук знакомых голосов.
   Все вскочили. Через мгновение Адриен и Диана были в объятиях своих возлюбленных.
   — Живы оба! — взволновано воскликнули они.
   Слезы ручьями катились из женских глаз.
   — Господин маркиз! — обратился к маркизу Рено. — Я обещал вам не появляться без мадемуазель де Парделан! Сдержал ли я свое слово?
   — Сын мой! Обнимите меня! — только и мог произнести старик.
   Но тут же отец уступил место солдату.
   — Господа, — обратился к присутствующим г-н де Парделан, — дела государственные должны быть выше дел семейных. Отдохните несколько часов… Завтра бог войны решит участь Густава-Адольфа. Что до меня — я тоже сажусь в седло!

32. Удары судьбы

   В лагере шведов царило ожидание. Отряды, эскадроны готовились к бою. Все знали, что завтра шведский король будет меряться силами с Валленштейном. Офицеры сновали туда-сюда, раздавая приказы. Гремели пушки, старые воины проверяли свое оружие.
   Арман-Луи предстал перед королем.
   Густав-Адольф обнял его. Вид у короля был довольно бравый.
   — Я привел вам всех тех драгун, кто остался в живых, — сказал Арман-Луи после того, как в нескольких словах обрисовал положение дел.
   — Тем лучше, — отвечал Густав-Адольф, — хороших солдат никогда не бывает много. Как вы считаете, кто из них опасней: Валленштейн или граф Тилли?
   — Лютцен будет для вас, Ваше Величество, Лейпцигом, он принесет вам ещё одну победу.
   — Да услышит Бог ваши слова! — произнес король.
   Твердой рукой Густав-Адольф показал г-ну де ла Герш план расположения двух армий.
   — Сейчас нет смысла ждать зимы, Валленштейн тоже этого не хочет, — говорил король. — Я предлагаю ему сражение и он его принимает. Валленштейн не хочет повторять свою ошибку под Нюрнбергом, когда он не посмел померяться силой с армией короля Швеции. Он великий генерал! Я думаю, что он пойдет на все, чтобы победить. Сколько из тех, кто живет сегодня, завтра будут спать вечным сном! Вы будете рядом со мной, Арман-Луи де ла Герш, не правда ли?
   — Это самое почетное место; благодарю за честь предоставить его мне!
   Выйдя из королевского шатра, Арман-Луи поинтересовался у Арнольда де Браэ, нет ли новостей от герцога Левенбурга.
   — Вот уже два дня, как он уехал, — ответил Арнольд.
   — Бог проследит, чтобы он не вернулся больше! — воскликнул г-н де ла Герш.
   Несколько часов оставалось до начала большого сражения. Арман-Луи покинул лагерь, чтобы увидеть свою возлюбленную. Пересекая границу лагеря, он встретил Магнуса, который спешил по следам человека небольшого роста, подгонявшего криками свою худую и изможденную лошадь.
   — Если мне не изменяет память, — поведал ему старый лис, — я видел этого мошенника в таверне, где сеньор Матеус скрывался под монашеским одеянием.
   — И что ты решил? — поинтересовался г-н де ла Герш.
   — Есть поверьте, что в Африке шакалы нападают на гиен, когда те идут на водопой. Под именем отца Инносента может скрываться бандит, под именем Якобус. Его лицо я узнал в то время, когда вы входили к королю. Я хотел бы обсудить эту мысль с вами.
   Но как только Магнус сделал вид, что поворачивает назад, отец Инносент пустился наутек. Его худая и несчастная лошадь поскакала во весь опор; через несколько минут он уже был далеко.
   — Да! — вздохнул Магнус, — его побег укрепил меня в своих подозрениях… увидим гиену после шакала.
   — И что же? — произнес Арман-Луи, — Не для того ли мы здесь, чтобы их поймать?
   В то время, как все в шведском лагере готовились к завтрашнему решающему сражению, Валленштейн совещался с герцогом Франсуа-Альбертом, который докладывал ему о решении короля Густава-Адольфа.
   — Я потерял двое суток, чтобы найти вас среди гор, между Гамбургом и Вейнсельфельсом. Вы не должны терять времени. Завтра шведский король будет драться с вами.
   — Вы в этом уверены? — воскликнул Валленштейн, поднявшись. — Ведь король направлялся в Саксонию. Он поднял войска, стоявшие в Нанбурге и быстро продвигается к Вейнсельфельсу.
   — Граф Колоредо ему противостоит?
   — Он силен, но не будет мешать Густаву в продвижении. Думаете ли вы, сеньор, что сражение нежелательно?
   — Оно будет желательно, если я пойду на это.
   Валленштейн покраснел:
   — О, да! Об этом говорят все!
   — Те, кто вас не знает, имеют злобное удовольствие распространять эту клевету.
   — Сколько солдат в распоряжении Густава-Адольфа?
   — Двадцать тысяч.
   — Он располагает большим войском.
   — Но вы — Валленштейн, и вы командуете армией. На сегодняшний день ваше положение более выигрышно. Отступив, вы рискуете потерять престиж двадцати побед. Шведский король остановил вас, помнится, под Нюрнбергом. Победитель в битве под Тиллем, возможно ли вас победить?
   — Это правда. Но послушайте, вчера по моему приказу граф де Паппенхейм отделился от моей армии и направился к Мортзбургу.
   — Необходимо быстро его вернуть! Он должен быть в семи или восьми милях отсюда.
   — Вы надеетесь его догнать?
   — Да, конечно!
   — Тогда, в путь! Вот приказ, подписанный мною. А я должен посовещаться с моими генералами.
   Но менее всего герцог Фринланд хотел посовещаться с графом Колоредо и Пикколини, более всего его интересовал совет астролога Сени.
   Содержание беседы Фринланда с герцогом Левенбургом было далеко от того, чтобы убедить Валленштейна принять вызов Густава-Адольфа; он придерживался политики выжидания. Сраженный аргументами Франсуа-Альберта, он должен был подтвердить свое решение расположением звезд.
   Астролог Сени занимал дом, на крыше которого рабочие соорудили ему террасу в виде башни, где он и жил в окружении своих инструментов. На стенах башни были изображены кабалистические фигуры и алгебраические формулы.
   В тот момент, когда Валленштейн вошел в башню, Сени наблюдал за движением звезд.
   При виде сияющего небосвода, молчаливого человека, чертящего на клочке бумаги значки и цифры, таившие в себе скрытый смысл, военачальник, испугать которого не могли и сто пушек, задрожал с головы до ног.
   — Что говорят планеты? — спросил он дрожащим голосом.
   Сени предвидел визит, но не в его правилах было отвечать категорично.
   — Марс этим вечером был красного цвета… Земля обагрится кровью, — тихо произнес астролог.
   — А вы взглянули на звезду шведского короля? — продолжил герцог Фринландский.
   — Вчера она была не видна, сегодня утром тоже. Сейчас её снова не видно. Я строю свои расчеты согласно расположению звезд… Приближается великое событие.
   — О!
   — Вот ваша звезда, месье. Она сейчас ярко светит, несмотря на близость Меркурия, звезды, влияние которой противоположно Сириусу — звезде, покровительствующей вам… Правда состоит в небе в характере огня… Вы видите эту звезду? Она проплыла и исчезла, вот другая прокатилась и исчезла, вот третья, более яркая, теряется в глубине вселенной… На своем пути она освещается величественным львом, покровительствующим войнам… Пусть он остережется!
   — Кто? О ком вы говорите? Объясните же наконец! — просил Валленштейн, почти не дыша.
   — Судьбоносная звезда для короля погасла. Ноябрь станет фатальным для Густава-Адольфа.
   Валленштейн судорожно вздохнул.
   — А сегодня уже первое ноября! — воскликнул он взволнованно.
   Сени продолжал рисоватьна бумаге цифры и параболы; Валленштейн следил за ним, сдерживая дыхание.
   — Да, фатальным, фатальным! — повторял Сени; солнце стало пурпурным. Звезда Густава-Адольфа, ты уже не светишь так ярко!
   Валленштейн, выходя из дома астролога, был уже почти уверен, что он поступает правильно. Тут он встретил человека, который его искал. Это был оруженосец мадам д`Игомер.
   — О! Сеньор! — обратился к нему солдат. Став на колено, он продемонстрировал ему шарф, забрызганный кровью и грязью.
   — О, Боже! Она мертва! — воскликнул Валленштейн.
   Оруженосец поднялся и, обнажив голову, рассказал графу Фринланду о том, как погибла баронесса; одна лишь вещь осталась от нее, — обрывок шелка, который выплыл на поверхность. Текла спала мертвым сном под толщей болотной воды.
   Валленштейн выслушал оруженосца с мрачным видом.
   — О! — наконец выдохнул он. — Пусть земля напьется крови! Я клянусь, что отомщу за нее!
   И, вызвав к себе генералов имперской армии: Изолани, Колоредо, Пикколини, Терцки, объявил им:
   — Господа! Я принял решение: завтра мы дадим бой шведскому королю!
   Все необходимые приготовления были сделаны в течение нескольких часов, оставшихся до наступления дня.
   Глубокие траншеи, окруженные острыми кольями, протянулись по обе стороны дороги, разделявшей две армии и идущей из Вейсельфельса в Лейпциг. Имперские войска, разделенные на пять отрядов, заняли позицию в трехстах шагах от этой дороги, правый конец которой упирался в канал, соединяющий Эльстер с Саалем. Быстро разместившиеся батареи направили свои пушки по предполагаемым направлениям обстрела.
   Тем временем, герцог Левенбург и капитан Якобус скакали в ночи, преследуя графа Паппенхейма.
   Пожар, пылающий вдали, служил им маяком. Преследователи поняли, что страшный генерал проследовал именно здесь.
   …С первыми признаками рассвета Густав-Адольф поднялся в седло. Он все ещё страдал от плохо затянувшейся раны. Поэтому вместо кирасы он одел камзол из буйволовой кожи и драповую накидку.
   Бледный, но с горящим взором, он проехал перед войском с высоко поднятой головой. Его солдаты были преданы ему, смелости и решительности ему было не занимать. Войны приветствовали своего короля тысячами возгласов, долетевших до лагеря Валленштейна.
   — Солдаты! — обратился к ним король. — Помолимся Богу и победим!
   С этими словами он стал на колени и начал молиться.
   То же сделали и солдаты. Их молитва была похожа на религиозную песню, подхваченную музыкой полков.
   Густой туман покрывал равнину, и молитва этих славных людей, половине из которых предстояло, быть может, умереть, поднялась к небесам.
   Арман-Луи и г-н де Парделан, воодушевленные внезапным порывом, следовали за королем. Г-н де ла Герш повсюду искал Рено. Среди драгун его не было видно. Спросив о нем Магнуса, он узнал, что того видели утром, примерявшим новый камзол из буйволовой кожи.
   В этот момент луч солнца пробил облака, туман рассеялся, будто занавес; две армии оказались друг перед другом, разделенные широкой дорогой. Языки пламени сверкнули, и облако сизоватого дыма поднялось над батареей, расположенной на пригорке, в центре имперской армии.
   — Бог с нами! — вскричали шведы.
   — Иисус и Мария! — отвечали имперцы.
   Сражение началось. В то время, как Густав-Адольф указывал концом своей шпаги на батарею, извергавшую пламя и дым, которую нужно было захватить, Валленштейн смотрел в сторону, куда уехал Паппенхейм. Дорога была гладкой и пустынной.
   — Прибудет ли он вовремя? — произнес про себя фельдмаршал, не отрывая взгляда от шведских войск, бравших приступом первую траншею.
   Канонада не смолкала на всем протяжении дороги. Пушки стреляли без перерыва. Пули и ядра делали свое дело, разрушая все на своем пути.
   Сила атаки равнялась ожесточенному сопротивлению. Никто из сражающихся не хотел сдаваться; пространство, завоеванное шаг за шагом шведами, было почти тут же занято имперцами.
   Ряды атакующих падали, а на смену им шли новые, полные желания продолжать борьбу. Там, где уступали солдаты, выступали вперед командиры. Их присутствие воодушевляло солдат. Погибших уже не считали.
   Дорога, разделяющая две армии, была занята и отдана снова три раза. Во время стремительных перемещений, происходивших в войсках Густава-Адольфа от центра к правому крылу и от правого крыла к левому, Арман-Луи, то вместе с Магнусом, то вместе с дюжиной драгун, не переставал следовать за королем.
   В какое-то мгновение сквозь дым он увидел Рено, сражавшегося в центре баварского батальона, обратившегося в бегство. Г-н де ла Герш был уверен, что видит перед собой Густава-Адольфа, но вдруг, позади него, увидел снова Густава-Адольфа: тот же камзол, тот же вид.
   — Что это за маскарад? — поинтересовался Арман-Луи, в то время, как пули свистели над головой.
   — Это такая стратегия! — объяснил Рено. — Один дезертир мне поведал, что многие из капитанов имперской армии хотели бы напасть на короля. Ну, мы — четверо или пятеро — теперь в одинаковых костюмах с Его Величеством. Если фортуна улыбнется — то нападут на меня.
   Тем временем, король намеревался разбить вражеский центр, где сражался сам Валленштейн. Он собрал вокруг себя несколько батальонов и, подняв шпагу, бросился в бой.
   Все расступились перед ним, и он стремительно овладел батареей, господствующей над дорогой.
   Валленштейн отступил, окруженный побежденными войсками. Линия обороны была смята, но его полк ещё держался и не думал сдаваться.
   Не ошибся ли Сени, говоря, что ноябрь станет фатальным для короля Швеции?
   Но тут неожиданно с правого фланга раздались возгласы. Страшное замешательство произошло в рядах; две армии, казалось, были раздавлены страшным вихрем, расколовшем войска на два фронта.
   Это заставило Густава-Адольфа остановиться. Он пристально всматривался вдаль. В середине страшного вихря раздались крики: «Иисус и Мария!»
   Это кричали имперцы. Вскоре все увидели их. Это были восемь мощных отрядов кирасир; они шли, все сметая на своем пути.
   В этот же момент мимо Валленштейна проследовал человек, весь покрытый пылью. Он услышал его слова:
   — Граф Паппенхейм!
   Продолжая свой путь, он достигнул шведских войск и направился в сторону короля.
   — Сир! — обратился он к нему. — Граф де Паппенхейм здесь! Ваш правый фланг разбит.
   — О, господи! — прошептал Арман-Луи, узнавший в курьере Франсуа-Альберта.
   Но король уже сделал знак де ла Гершу.
   — Спешите, — приказал он ему. — Вызовите ко мне герцога Бернарда де Вейнара из резерва. Он найдет меня в схватке с Паппенхеймом.
   Арман-Луи двигался с одной стороны, Густав-Адольф — с другой. Герцог Левенбургский следовал за королем. Мрачный всадник скакал рядом с ним.
   Если бы Каркефу присмотрелся, то смог бы узнать в нем капитана Якобуса, несмотря на то, что тот скрывался под красным плащом.
   — Наконец-то ты здесь! Вот уже два дня, как я тебя не видел! — возмущено говорил король герцогу Левенбургу, скачущему рядом с ним.
   — О, сир! С этого момента я вас не покину! — ответил герцог.
   Отблески пожара, пылавшего вдали, привели их в Аль, также сожженный Паппенхеймом.
   Паппенхейму был отдан приказ вступить в бой. С ним вместе должны были участвовать в сражении восемь имперских полков. Возглавляемые генералом, они выступили — грозная сила, тысячи тяжеловооруженных всадников, оставивших кровавый и огненный след по всей Европе..
   Сражение, казалось, было проиграно. Паппенхейм пришел — и все изменилось. Его шпага работала без устали, и его солдаты, воодушевленные примером своего командующего, шли в атаку.
   Они сразились с Голубым полком, самым сильным в шведской армии.
   Это была как стена, стена из мушкетов и пик; но кирасиры, десять раз отброшенные назад, десять раз наступали снова, и стена пала.
   Голубой полк сменил полк желтый. Ураган всадников налетел на него, не давая никакой возможности отступить. Паппенхейм лично бросался в самую гущу сражения. Кирасиры неотступно следовали за ним. Час грохота клинков, выстрелов, топота копыт и криков — и Желтого полка больше не существовало.
   — Где же Густав-Адольф! — яростно кричал Паппенхейм, потрясая окровавленным мечом.
   Заметив всадника, похожего на короля, он набросился на него. Всадник после первого же удара свалился с лошади, тяжело раненный.
   — О! Это не король! — сразу же понял Паппенхейм, вытирая клинок и устремляясь дальше с криками:
   — Густав-Адольф, где ты?
   Он был похож в это время на быка, бороздящего поле, поросшее густым кустарником.
   Этот страшный шум достиг ушей короля. Он видел беспорядок в своих войсках, но надеялся на подход резервов — и не знал, что герцог Левенбург собирается нанести ещё один удар.
   Всадник в красном плаще приблизился к Франсуа-Альберту.
   — Армия побеждена! Король будет убит — сражение будет выиграно! Стреляйте же!
   Герцог Левенбург поднял свой тяжелый пистолет.
   — О! Я не смею! — прошептал он.
   В это время Густав-Адольф проехал недалеко от имперских мушкетеров. Франсуа-Альберт, увидев его, скомандовал:
   — Тот, кто едет первым, вон там — это король, стреляйте!
   Три мушкетера прицелились и выстрелили; пуля догнала короля и раздробила ему левую руку. Король согнулся от боли и припал к крупу лошади.
   — О! Черт! — вскричал Франсуа-Альберт, видя, что король не упал.
   В этот момент Арман-Луи бросился к королю:
   — Сир, герцог Бернар с нами, он следует за мной.
   — Вперед! — отвечал король.
   Группа кирасир вдруг отделила его от де ла Герша, который в это время возглавлял отряд из тридцати драгун. Король все-таки хотел догнать Паппенхейма, но сильная боль и большая потеря крови сделала его слабым, старая, плохо затянувшаяся рана открылась; вдруг король побледнел и пошатнулся.
   — О! Лишь бы мои бравые солдаты не увидели меня таким! — прошептал он еле слышно.
   — Стреляйте ещё раз! — повторил Якобус на ухо герцогу Левенбургскому, видя, в каком состоянии находится король.
   Франсуа-Альберт все ещё не решался.
   — Ну, если вы не решаетесь, то я это сделаю! — решительно произнес капитан. И, подняв пистолет, выстрелил.
   Густав-Адольф испустил крик, его дрожащая рука хотела удержать поводья, но не смогла, и король рухнул на землю.
   — Друг мой, — прошептал он герцогу Левенбургскому, взволнованно глядящему на него, — я умираю, спасайся.
   — А сейчас, Сир, вы меня узнаете? — спросил капитан, спрыгивая с лошади. — Ты оскорбил меня и я тебя убил!
   В этот момент страшный крик заставил капитана поднять глаза. Арман-Луи видел все и во главе своего отряда спешил на помощь.
   — Ко мне! — вскричал Якобус. — Король мертв!
   Сотня кирасир и сотня имперских мушкетеров ринулись в бой. Всадники, воодушевленные смертью шведского короля, ринулись в бой. Сражение продолжалось уже вокруг трупа Густава-Адольфа.
   Герцог Бернард де Веймар, прибывший по просьбе Армана-Луи, только что сразился с графом Паппенхеймом. Австрийским кирасирам он противопоставил финских; натиск, который, казалось, ничто не могло остановить, был отражен.
   Новость о смерти короля распространилась в шведской армии с быстротой молнии. Она вызвала у всех приступ ярости. Как волки, у которых осмелились забрать их детей, сплотившись, шведы бросились на врага. Это уже не было сражением, а больше походило на дуэль; каждый, кто имел шпагу, пику, мушкет, использовал любую возможность отомстить. И пехота, и кавалерия ринулись в бой.
   — Месть! — слышалось повсюду.
   И все действия были подчинены одному единственному желанию — отомстить!
   Валленштейн на поле сражения столкнулся с генералом Хармом и его старыми полками.
   — О! Я думаю, — произнес он, — что дух Густава-Адольфа с вами!
   Именно этот дух селился в бледную фигуру герцога Бернара. В то время, как шведы сражались для того, чтобы убивать и умирать, он посылал их вперед для того, чтобы отомстить, и, возглавляя батарею, так долго защищавшую короля, он продолжал наносить удары по имперцам.
   Тем временем, ожесточенная борьба, обагрившая кровью уголок земли, где лежал король, не прекращалась. Мертвые падали на мертвых, раненые — рядом с ними. Над поверхностью этого бушующего моря был виден силуэт Паппенхейма. Он не знал, где убит король, и искал его повсюду.
   В то время, как общая ненависть помогала имперцам пробиваться сквозь шведские войска, Арман-Луи удвоил усилия с целью догнать капитана Якобуса; Рено же спешил сразить великого маршала империи. Несмотря на сопротивление врагов, окружавших его повсюду, Каркефу смог присоединиться к своим, но его конь уже не подчинялся ему. В этот момент на него набросился Паппенхейм, который охотился на каждого, одетого как Густав-Адольф — в камзол из буйволиной кожи и драповую накидку.
   — Вот и пробил мой последний час, — прошептал Каркефу, готовясь мужественно принять удар шпаги.
   В это время широкая грудь лошади великого полководца натолкнулась на шатающееся животное его противника и отбросила его шагов на десять.
   Смеясь, маршал закричал:
   — Следи лучше за своей лошадью! — и, узнав Каркефу, бросился вперед.
   Пока Каркефу пытался поднять свою лошадь, месье Парделан в одну минуту оказался возле Паппенхейма.
   — К бою! — прокричал старый граф.
   — Послушай, ведь силы не равны! — отвечал маршал.
   И, с быстротой камня, брошенного в воду, Паппенхейм нанес сильный удар и выбил оружие из рук старого графа, ранив его в плечо.
   — И тут и там — везде раненые! — вскричал маршал.
   В это время Рено, отражая удары шпаг, словно лев, набросился на Паппенхейма.
   — Наконец-то мы встретились! — произнес удивленно маршал, узнав его.
   И они сошлись, как два быка. Их клинки звенели, словно молоты, ударяющиеся о наковальню. Удары отражались так же быстро, как и наносились. Борьба продолжалась долго, Паппенхейм хотел своим примером подбодрить своих солдат.
   Всего лишь на одно мгновение Паппенхейм отвел взгляд от Рено и, обращаясь к воинам, закричал:
   — Вперед, кирасиры, в атаку!
   Губы его ещё были открыты, когда шпага Рено скользнула по руке графа и проткнула ему плечо.
   Крик ярости слетел с губ великого маршала; он хотел продолжать борьбу, его окровавленная рука делала безуспешные попытки поднять свое оружие, но упала без сил.