Страница:
— Немного, но все-таки вы заколебались, дядя Зивер, — ответила Марлена. — Беда в том, что я чувствую только вашу неуверенность, а ее причины я знать не могу. Может быть, это специальное сканирование опасно.
— Отнюдь. Мы применяли его так… Марлена, ты знаешь, что Эритро не причинит тебе вреда. Разве ты не уверена, что сканирование тоже безвредно?
— Нет, не уверена.
— Тогда, может быть, ты уверена в обратном? Марлена помолчала, потом неохотно призналась:
— Нет, тоже не уверена.
— Не понимаю, как ты можешь знать все об Эритро и ничего — о сканировании?
— Понятия не имею. Я просто знаю, что Эритро мне не повредит, а вот сканирование… не знаю, повредит или нет. Генарр улыбнулся. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что он почувствовал огромное облегчение.
— Почему у вас так улучшилось настроение, дядя Зивер? — недоуменно спросила Марлена.
— Потому что, если бы тобой руководило желание казаться очень умной, или самообман, или просто любовь к оригинальности, ты бы делала свои интуитивные выводы относительно всего подряд. Ты же этого не делаешь, ты отбираешь. Кое-что ты знаешь, об остальном не имеешь понятия. Теперь я еще больше склоняюсь к мысли, что мы должны тебе верить, когда ты говоришь о безопасности Эритро для тебя; теперь я совершенно уверен, что сканирование твоего мозга не покажет никаких отклонений. Марлена повернулась к матери.
— Мама, он прав. Он чувствует себя увереннее, и я тоже. Это так просто. Ты тоже понимаешь?
— Неважно, что я понимаю, — сказала Юджиния. — Важно, что я себя увереннее не чувствую.
— Ох, мама, — прошептала Марлена, потом обернулась к Генарру и громко сказала:
— Я пойду на сканирование.
Глава 46
Глава 47
Астероид
— Отнюдь. Мы применяли его так… Марлена, ты знаешь, что Эритро не причинит тебе вреда. Разве ты не уверена, что сканирование тоже безвредно?
— Нет, не уверена.
— Тогда, может быть, ты уверена в обратном? Марлена помолчала, потом неохотно призналась:
— Нет, тоже не уверена.
— Не понимаю, как ты можешь знать все об Эритро и ничего — о сканировании?
— Понятия не имею. Я просто знаю, что Эритро мне не повредит, а вот сканирование… не знаю, повредит или нет. Генарр улыбнулся. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что он почувствовал огромное облегчение.
— Почему у вас так улучшилось настроение, дядя Зивер? — недоуменно спросила Марлена.
— Потому что, если бы тобой руководило желание казаться очень умной, или самообман, или просто любовь к оригинальности, ты бы делала свои интуитивные выводы относительно всего подряд. Ты же этого не делаешь, ты отбираешь. Кое-что ты знаешь, об остальном не имеешь понятия. Теперь я еще больше склоняюсь к мысли, что мы должны тебе верить, когда ты говоришь о безопасности Эритро для тебя; теперь я совершенно уверен, что сканирование твоего мозга не покажет никаких отклонений. Марлена повернулась к матери.
— Мама, он прав. Он чувствует себя увереннее, и я тоже. Это так просто. Ты тоже понимаешь?
— Неважно, что я понимаю, — сказала Юджиния. — Важно, что я себя увереннее не чувствую.
— Ох, мама, — прошептала Марлена, потом обернулась к Генарру и громко сказала:
— Я пойду на сканирование.
Глава 46
— Это неудивительно, — пробормотал Зивер Генарр. Он внимательно наблюдал за экраном, на котором компьютер вырисовывал сложные картины, напоминающие таинственные растения. Многоцветные изображения медленно появлялись и исчезали; различные цвета помогали выявить наиболее важные участки изображений Юджиния Инсигна тоже сидела рядом и тоже не сводила глаз с экрана, но ничего не понимала.
— Что неудивительно, Зивер? — спросила она.
— Я не смогу тебе правильно рассказать, потому что плохо владею специальной терминологией. Если бы наш местный гуру в сканограммах Рэне д'Обиссон попыталась объяснить, ни я, ни ты не поняли бы ее. Но она подчеркивала…
— Похоже на змеиную кожу.
— Этот участок выделяется благодаря особому цвету. Рэне говорит, что такая картина свидетельствует о степени сложности, а не о физическом состоянии. Эта картина нетипична. Обычно на сканограммах такого не бывает. У Юджинии задрожали губы.
— Ты хочешь сказать, что она уже заразилась?
— Совсем нет. Я сказал — нетипична, а не аномальна. Надеюсь, мне не придется объяснять различие между этими понятиями ученому-экспериментатору. Да, надо признать, что мозг Марлены отличается от мозга остальных людей. В какой-то мере я рад этой «змеиной коже». Если бы сканограмма оказалась самой обычной, нам пришлось бы задуматься, почему же Марлена такая, откуда берутся ее способности и не обманывает ли она всех нас, а мы настолько глупы, что не видим этого.
— Но как ты можешь знать, что это не… не что-то такое…
— Что это не следствие болезни? Подобное исключено. У нас есть сканограммы мозга Марлены за всю ее жизнь с самого младенчества. Нетипичность наблюдалась всегда.
— Мне об этом никогда не говорили. Никто не обращал внимания.
— Никто и не мог обратить внимания. Старые методики сканирования достаточно примитивны и не позволяют обнаружить такие слабые отклонения; по крайней мере эти отклонения не бросались в глаза. Только после того, как мы применили нашу более эффективную методику и смогли отчетливо увидеть все детали, нам удалось заметить нетипичную картину и на старых сканограммах. Это все заслуга Рэне. Я убежден, что нашу новую методику следует широко использовать и на Роторе. Ее запрещение — один из самых глупых поступков Питта. Хотя, надо признать, это довольно дорогая методика.
— Я заплачу, — пробормотала Юджиния.
— Не говори глупости. Эти расходы я отнесу на бюджет станции. В конце концов они могут оказаться полезными в решении загадки чумы; во всяком случае так я смогу объяснить эти расходы, если когда-либо вопрос возникнет. Ну так вот. Работа мозга Марлены зарегистрирована детальнее и точнее, чем когда бы то ни было. Если функционирование мозга хоть немного изменится, мы это сразу же увидим на экране.
— Ты не представляешь, как это страшно, — сказала Юджиния.
— Я тебя понимаю, но Марлена так уверена в своей безопасности, что я не могу не согласиться с ней. Я убежден, что ее непоколебимая уверенность имеет под собой какую-то основу.
— Как это может быть?
Генарр указал на изображение змеиной кожи.
— Ни у тебя, ни у меня этого нет, поэтому никто из нас не в состоянии сказать, откуда у Марлены появилось это ощущение собственной безопасности. Но это ощущение у нее есть, поэтому мы должны позволить ей выйти на поверхность Эритро.
— Но почему мы должны рисковать именно Марленой? Ты можешь мне объяснить?
— По двум причинам. Во-первых, судя по всему, сама Марлена настроена очень решительно, а у меня сложилось такое впечатление, что если она настроена подобным образом, то рано или поздно она добьется своего. Значит, нам ничего не остается, как уступить ее желанию, потому что удерживать ее достаточно долго мы все равно не сможем. Во-вторых, возможно, что таким путем мы узнаем что-то важное о чуме. Я не могу предсказать, какие именно сведения мы получим, но любая новая информация, как бы мала она ни была, стоит очень многого.
— Но не здоровья моей дочери.
— До этого дело не дойдет. Прежде всего, хотя я уверен в Марлене и не сомневаюсь, что ей не угрожает никакая опасность, ради тебя я сделаю все от меня зависящее, чтобы свести риск к минимуму. Во-первых, какое-то время мы не будем выпускать Марлену на поверхность планеты. Я могу, например, для начала взять ее с собой в полет над Эритро. Она увидит озера, равнины, холмы, каньоны. Мы можем долететь и до морского побережья. Все это очень красиво, я сам не раз восхищался пейзажами Эритро. Но планета совершенно бесплодна, нигде никаких признаков жизни, если не считать прокариотов в водоемах, которых, конечно, невооруженным глазом не заметишь. Не исключено, что безжизненность огромных пространств оттолкнет Марлену и она навсегда потеряет интерес к планете. Если же и после этого она будет настаивать на том, что ей необходимо почувствовать под ногами почву Эритро, мы проследим, чтобы она выходила только в скафандре типа «Э».
— Что такое скафандр типа «Э»?
— Скафандр, предназначенный для Эритро. Практически это костюм для астронавтов, только он не пригоден для работы в открытом космосе. Он герметичен благодаря использованию тканого материала и пластика и не затрудняет движения. Шлем сделан более основательно — он не пропускает инфракрасного излучения, снабжен системой подачи очищенного воздуха и отвода выдыхаемого. Самое главное, человек в скафандре «Э» не соприкасается ни с почвой, ни с атмосферой планеты. Кроме того, мы обязательно дадим ей сопровождающего.
— Кого? Я никому не доверю эту роль.
— Трудно представить себе более неподходящего сопровождающего, чем ты сама, — улыбнулся Генарр. — Ты совсем не знаешь планеты и боишься ее. Я бы не осмелился выпустить тебя ни при каких обстоятельствах. Мы можем довериться только одному человеку — мне.
— Тебе? — Юджиния, казалось, потеряла дар речи.
— А почему бы и нет? Никто не знает Эритро лучше меня. Если Марлена невосприимчива к чуме, то и я должен обладать таким же иммунитетом. За десять лет жизни на Эритро чума так и не задела меня. Больше того, самолет я поведу сам; значит, нам не понадобится пилот. Наконец, будучи рядом с Марленой, я смогу непосредственно наблюдать за ней. Если только я замечу хотя бы малейшие сбои в ее поведении, то мигом доставлю ее на станцию в кабинет сканирования.
— И тогда, конечно, будет уже слишком поздно.
— Нет, это совсем не обязательно. Не надо смотреть на чуму как на что-то типа «все или ничего». Известны случаи заболевания в легкой или даже очень легкой форме. Заболевшие чумой в легкой форме впоследствии выздоравливали и вели совершенно нормальный образ жизни. С Марленой ничего не случится, в этом я уверен.
Юджиния съежилась в кресле: сейчас она казалась маленькой и беззащитной. Генарр непроизвольно обнял ее за плечи.
— Юджиния, успокойся, забудь об этом хотя бы на неделю. Я обещаю, что Марлена не будет выходить на поверхность планеты по меньшей мере неделю, а может быть, и намного больше, если ее решительность поколеблется после того, как я покажу ей Эритро с самолета. А в полете она будет в герметичной кабине и в не меньшей безопасности, чем на станции. Ну а сейчас я хочу сказать тебе вот что: ведь ты астроном, не так ли?
Юджиния бросила мимолетный взгляд на Генарра и безразличным тоном ответила:
— Ну, конечно, ты же знаешь.
— Значит, ты никогда не видела настоящего звездного неба.
Астрономы вообще не знают, что это такое. — Они видят только свои приборы. Сейчас на Эритро ночь и на небе ни облачка. Пойдем на наблюдательную площадку. Поверь, ничто так не успокаивает и не умиротворяет, как звездное небо.
— Что неудивительно, Зивер? — спросила она.
— Я не смогу тебе правильно рассказать, потому что плохо владею специальной терминологией. Если бы наш местный гуру в сканограммах Рэне д'Обиссон попыталась объяснить, ни я, ни ты не поняли бы ее. Но она подчеркивала…
— Похоже на змеиную кожу.
— Этот участок выделяется благодаря особому цвету. Рэне говорит, что такая картина свидетельствует о степени сложности, а не о физическом состоянии. Эта картина нетипична. Обычно на сканограммах такого не бывает. У Юджинии задрожали губы.
— Ты хочешь сказать, что она уже заразилась?
— Совсем нет. Я сказал — нетипична, а не аномальна. Надеюсь, мне не придется объяснять различие между этими понятиями ученому-экспериментатору. Да, надо признать, что мозг Марлены отличается от мозга остальных людей. В какой-то мере я рад этой «змеиной коже». Если бы сканограмма оказалась самой обычной, нам пришлось бы задуматься, почему же Марлена такая, откуда берутся ее способности и не обманывает ли она всех нас, а мы настолько глупы, что не видим этого.
— Но как ты можешь знать, что это не… не что-то такое…
— Что это не следствие болезни? Подобное исключено. У нас есть сканограммы мозга Марлены за всю ее жизнь с самого младенчества. Нетипичность наблюдалась всегда.
— Мне об этом никогда не говорили. Никто не обращал внимания.
— Никто и не мог обратить внимания. Старые методики сканирования достаточно примитивны и не позволяют обнаружить такие слабые отклонения; по крайней мере эти отклонения не бросались в глаза. Только после того, как мы применили нашу более эффективную методику и смогли отчетливо увидеть все детали, нам удалось заметить нетипичную картину и на старых сканограммах. Это все заслуга Рэне. Я убежден, что нашу новую методику следует широко использовать и на Роторе. Ее запрещение — один из самых глупых поступков Питта. Хотя, надо признать, это довольно дорогая методика.
— Я заплачу, — пробормотала Юджиния.
— Не говори глупости. Эти расходы я отнесу на бюджет станции. В конце концов они могут оказаться полезными в решении загадки чумы; во всяком случае так я смогу объяснить эти расходы, если когда-либо вопрос возникнет. Ну так вот. Работа мозга Марлены зарегистрирована детальнее и точнее, чем когда бы то ни было. Если функционирование мозга хоть немного изменится, мы это сразу же увидим на экране.
— Ты не представляешь, как это страшно, — сказала Юджиния.
— Я тебя понимаю, но Марлена так уверена в своей безопасности, что я не могу не согласиться с ней. Я убежден, что ее непоколебимая уверенность имеет под собой какую-то основу.
— Как это может быть?
Генарр указал на изображение змеиной кожи.
— Ни у тебя, ни у меня этого нет, поэтому никто из нас не в состоянии сказать, откуда у Марлены появилось это ощущение собственной безопасности. Но это ощущение у нее есть, поэтому мы должны позволить ей выйти на поверхность Эритро.
— Но почему мы должны рисковать именно Марленой? Ты можешь мне объяснить?
— По двум причинам. Во-первых, судя по всему, сама Марлена настроена очень решительно, а у меня сложилось такое впечатление, что если она настроена подобным образом, то рано или поздно она добьется своего. Значит, нам ничего не остается, как уступить ее желанию, потому что удерживать ее достаточно долго мы все равно не сможем. Во-вторых, возможно, что таким путем мы узнаем что-то важное о чуме. Я не могу предсказать, какие именно сведения мы получим, но любая новая информация, как бы мала она ни была, стоит очень многого.
— Но не здоровья моей дочери.
— До этого дело не дойдет. Прежде всего, хотя я уверен в Марлене и не сомневаюсь, что ей не угрожает никакая опасность, ради тебя я сделаю все от меня зависящее, чтобы свести риск к минимуму. Во-первых, какое-то время мы не будем выпускать Марлену на поверхность планеты. Я могу, например, для начала взять ее с собой в полет над Эритро. Она увидит озера, равнины, холмы, каньоны. Мы можем долететь и до морского побережья. Все это очень красиво, я сам не раз восхищался пейзажами Эритро. Но планета совершенно бесплодна, нигде никаких признаков жизни, если не считать прокариотов в водоемах, которых, конечно, невооруженным глазом не заметишь. Не исключено, что безжизненность огромных пространств оттолкнет Марлену и она навсегда потеряет интерес к планете. Если же и после этого она будет настаивать на том, что ей необходимо почувствовать под ногами почву Эритро, мы проследим, чтобы она выходила только в скафандре типа «Э».
— Что такое скафандр типа «Э»?
— Скафандр, предназначенный для Эритро. Практически это костюм для астронавтов, только он не пригоден для работы в открытом космосе. Он герметичен благодаря использованию тканого материала и пластика и не затрудняет движения. Шлем сделан более основательно — он не пропускает инфракрасного излучения, снабжен системой подачи очищенного воздуха и отвода выдыхаемого. Самое главное, человек в скафандре «Э» не соприкасается ни с почвой, ни с атмосферой планеты. Кроме того, мы обязательно дадим ей сопровождающего.
— Кого? Я никому не доверю эту роль.
— Трудно представить себе более неподходящего сопровождающего, чем ты сама, — улыбнулся Генарр. — Ты совсем не знаешь планеты и боишься ее. Я бы не осмелился выпустить тебя ни при каких обстоятельствах. Мы можем довериться только одному человеку — мне.
— Тебе? — Юджиния, казалось, потеряла дар речи.
— А почему бы и нет? Никто не знает Эритро лучше меня. Если Марлена невосприимчива к чуме, то и я должен обладать таким же иммунитетом. За десять лет жизни на Эритро чума так и не задела меня. Больше того, самолет я поведу сам; значит, нам не понадобится пилот. Наконец, будучи рядом с Марленой, я смогу непосредственно наблюдать за ней. Если только я замечу хотя бы малейшие сбои в ее поведении, то мигом доставлю ее на станцию в кабинет сканирования.
— И тогда, конечно, будет уже слишком поздно.
— Нет, это совсем не обязательно. Не надо смотреть на чуму как на что-то типа «все или ничего». Известны случаи заболевания в легкой или даже очень легкой форме. Заболевшие чумой в легкой форме впоследствии выздоравливали и вели совершенно нормальный образ жизни. С Марленой ничего не случится, в этом я уверен.
Юджиния съежилась в кресле: сейчас она казалась маленькой и беззащитной. Генарр непроизвольно обнял ее за плечи.
— Юджиния, успокойся, забудь об этом хотя бы на неделю. Я обещаю, что Марлена не будет выходить на поверхность планеты по меньшей мере неделю, а может быть, и намного больше, если ее решительность поколеблется после того, как я покажу ей Эритро с самолета. А в полете она будет в герметичной кабине и в не меньшей безопасности, чем на станции. Ну а сейчас я хочу сказать тебе вот что: ведь ты астроном, не так ли?
Юджиния бросила мимолетный взгляд на Генарра и безразличным тоном ответила:
— Ну, конечно, ты же знаешь.
— Значит, ты никогда не видела настоящего звездного неба.
Астрономы вообще не знают, что это такое. — Они видят только свои приборы. Сейчас на Эритро ночь и на небе ни облачка. Пойдем на наблюдательную площадку. Поверь, ничто так не успокаивает и не умиротворяет, как звездное небо.
Глава 47
Генарр был прав. Астрономы никогда не смотрели на звезды. В этом не было необходимости. Они давали команды телескопам, фотокамерам и спектральным приборам, а затем приборами управлял компьютер по подготовленным теми же астрономами программам. Приборы выполняли команды, выдавали результаты анализов, строили графические модели. Астрономы задавали вопросы, а потом изучали ответы. Для этого незачем смотреть на звездное небо.
Да и как вообще можно бесцельно взирать на звезды? Тот, кто занимается такой безделицей, не может быть астрономом, подумала Юджиния. У истинного астронома один лишь вид звезд должен вызывать беспокойство, желание работать. Поневоле сразу вспомнишь о неоконченных исследованиях, непоставленных вопросах, неразгаданных загадках. Только взглянув на звезды, один астроном сразу пойдет на свое рабочее место и включит приборы, а другой постарается отвлечься за книгой или у экрана головизора.
Примерно так она говорила Зиверу Генарру, пока тот ходил по кабинету, проверяя, все ли выключено и убрано. (Он всегда был педантом, вспомнила Юджиния. В молодости это ее раздражало; может быть, правильнее было не раздражаться, а восхищаться. У Зивера столько положительных качеств, а у Крайла… Юджиния безжалостно терзала себя такими мыслями, вскоре решив, однако, что думать на эту тему бесполезно.) — Признаться, я сам не часто бываю на наблюдательной площадке, — сказал Генарр. — Всегда почему-то находится множество более важных дел. Но когда мне все же удается выбраться, я почти всегда оказываюсь здесь один. Мне будет очень приятно, если ты составишь мне компанию. Пойдем!
Генарр повел Юджинию к небольшому лифту. Здесь, на станции, ей еще не приходилось пользоваться лифтом, и на какое-то мгновение ей показалось, что она снова на Роторе; правда, тут не чувствовалось изменения искусственной силы тяжести и не прижимала к стене сила Кориолиса.
— Приехали, — сказал Генарр и знаком предложил Юджинии выйти. Она сделала шаг в пустой зал и сразу отпрянула, испуганно спросив:
— Мы уже не на станции?
— Как не на станции? — удивился Генарр. — Ах, ты хочешь сказать, что мы находимся непосредственно в атмосфере Эритро? Нет, не бойся. Мы внутри стеклянной полусферы с алмазным покрытием, которое невозможно поцарапать. Конечно, стекло может разбить метеорит, но их тут практически не бывает. На Роторе тоже есть подобное стекло, но, — в голосе Генарра зазвучала гордость, — не такого качества и не таких размеров. — Вас здесь ни в чем не ограничивают. — Юджиния слегка коснулась рукой стекла, как бы убеждаясь в его существовании.
— Им приходится идти на это, иначе никто не согласится работать на станции, — Генарр снова показал на полусферу. — Иногда здесь идет дождь; тогда видимость намного хуже, но в дождь небо закрыто облаками и тут делать нечего. Потом проясняется, и стекло быстро высыхает. Налет после дождя днем смывается специальным моющим раствором.
Присаживайся.
Юджиния села в мягкое удобное кресло. Кресло легко откинулось; оказалось, она смотрит в зенит небосклона. Рядом под Генарром тихо вздохнуло второе кресло. Потом погасли неяркие светильники, что позволяли разглядеть небольшие столики и кресла. На черном бархатном небе загорелись яркие звезды.
От изумления у Юджинии перехватило дыхание. Теоретически она знала, как должно выглядеть звездное небо. Она не раз видела его на картах и диаграммах, на фотографиях и моделях, в любом виде и в любой форме, но только не в его естественном состоянии. Юджиния с удивлением обнаружила, что ей не хочется выбирать интересные объекты, загадочные явления или вспоминать неразгаданные тайны астрономии, над решением которых она могла бы поработать. Она смотрела не на какой-то конкретный астрономический объект, а на создаваемую всеми звездами сразу неповторимую картину.
В древности, подумала Юджиния, человек не изучал отдельные звезды, а созерцал все небо. Так он научился выделять созвездия, так родилась астрономия.
Генарр был прав. Юджиния чувствовала, как ее обволакивает невидимая и невесомая пелена умиротворенности.
Спустя некоторое время она сказала полусонным голосом:
— Я очень благодарна тебе, Зивер.
— За что?
— За то, что ты сам вызвался сопровождать Марлену. За то, что ты рискуешь своим здоровьем ради здоровья девочки.
— Я ничем не рискую. Ни со мной, ни с Марленой ничего не случится.
Кроме того, к Марлене у меня как бы… отцовские чувства. Что ни говори, а ведь нас, тебя и меня, связывает многое, и я всегда с особым теплом относился к тебе.
— Я знаю, — виновато отозвалась Юджиния. Конечно, ей и раньше было известно, как относится к ней Генарр; ему никогда не удавалось скрыть свои чувства. До встречи с Крайлом она с этим мирилась, а позже Генарр стал ее раздражать.
— Зивер, мне очень жаль, если я была причиной твоих огорчений.
— Ты ни в чем не виновата, — тихо проговорил Генарр. Снова надолго воцарилась полная тишина. Юджиния вдруг подумала, что ей очень не хочется, чтобы кто-то или что-то нарушило эту странную благодатную тишину, овладевшее ею спокойствие.
Спустя несколько минут Генарр проговорил:
— Я даже разработал особую теорию, которая объясняет, почему люди не приходят на наблюдательную площадку здесь, на станции, или на Роторе. Ты обращала внимание, что на Роторе наблюдательная площадка тоже всегда пуста?
— Марлена изредка приходила туда, — ответила Юджиния. — Она говорила, что обычно там никого не бывает. А последний год она очень любила смотреть на Эритро. Мне следовало бы быть более внимательной… выслушать ее…
— Марлена — это исключение. А большинству людей мешает приходить сюда вот это.
— Что? — не поняла Юджиния.
— Вот эта звезда, — ответил Генарр и показал на крохотную точку на небе, но Юджиния в темноте не видела его руки. — Самая яркая звезда.
— Ты имеешь в виду Солнце — наше Солнце, светило Солнечной системы?
— Да, наше Солнце. Здесь оно — непрошеный гость. Если бы не оно, звездное небо над Эритро почти не отличалось бы от неба над Землей. Правда, у нас немного изменили свои положения Проксима Центавра и Сириус, но их смещения почти не заметны. Если не считать этих звезд, то небо, которое ты видишь сейчас, точно такое же, каким его видели с Земли древние шумеры пять тысяч лет назад. Здесь все по-прежнему, кроме Солнца.
— И ты думаешь, люди не приходят сюда именно из-за Солнца?
— Да. Возможно, сами того не сознавая, но, мне кажется, любой роторианин при взгляде на Солнце испытывает какую-то неловкость. Здесь о Солнце говорят как о чем-то невообразимо далеком, недостижимом, как о части совсем иной Вселенной. А тут, пожалуйста, вот оно — яркое, привлекающее наше внимание, напоминающее нам о нашем постыдном бегстве.
— А почему же на наблюдательную площадку не ходят дети и подростки? Они ведь ничего или почти ничего не знают о Солнце и Солнечной системе?
— Они берут пример с нас. Когда никого из нашего поколения не останется в живых и на Роторе не будет ни одного человека, для которого Солнечная система — не только астрономическое понятие, тогда, я думаю, звездное небо перестанет отпугивать роториан и эта площадка заполнится людьми — если к тому времени она еще будет существовать.
— Ты считаешь, этой площадки не будет?
— Юджиния, я не берусь предугадывать будущее.
— Пока что мы, кажется, растем и процветаем.
— Да, но меня тоже беспокоит эта яркая звезда.
— Наше старое доброе Солнце? Что оно может сделать? Оно не может причинить нам ни добра, ни зла.
— Может, — возразил Генарр, внимательно глядя на яркую звезду на западном небосклоне. — Земляне и поселенцы в конце концов обязательно откроют Немезиду. Не исключено, что они уже обнаружили ее и овладели гиперсодействием. По-моему, они должны были открыть секрет гиперсодействия вскоре после того, как мы ушли из Солнечной системы. Их должен был подтолкнуть сам факт нашего исчезновения.
— Мы улетели четырнадцать лет назад. Почему же их здесь все еще нет?
— Возможно, их испугали трудности двухлетнего путешествия. Ведь им известно только, что Ротор отправился в это странствие, а как оно закончилось, они не знают. Они могут предполагать, например, что осколки Ротора разбросаны в пространстве на всем пути от Солнца до Немезиды.
— Но у нас же хватило смелости отправиться в этот полет.
— Да, конечно. Я надеюсь, ты понимаешь, что, если бы не Питт, этого полета никогда бы не было. Именно он повел за собой всех роториан. Сомневаюсь, чтобы на поселениях или на Земле нашелся второй Питт. Ты знаешь, как я к нему отношусь. Я не могу согласиться ни с его методами, ни с его моралью, точнее, с отсутствием какой бы то ни было морали, ни с его безжалостностью. Достаточно вспомнить, что он хладнокровно послал сюда Марлену, рассчитывая, очевидно, на полное разрушение ее психики. И тем не менее, если судить по конечным результатам, он войдет в историю как великий человек.
— Великий руководитель, — поправила Юджиния. — Великий человек — это ты, Зивер. Между этими двумя понятиями — большая разница. Снова воцарилось молчание.
— Меня не покидает мысль, — продолжал Зивер, — что земляне вот-вот должны найти нас. Этого я боюсь больше всего, и мой страх только усиливается, когда я смотрю на эту яркую звезду, — я думаю о непрошеных гостях. Прошло четырнадцать лет. Что они делали все эти годы? Ты когда-нибудь задумывалась об этом?
— Нет, полусонным голосом ответила Юджиния. — У меня есть более насущные заботы.
Да и как вообще можно бесцельно взирать на звезды? Тот, кто занимается такой безделицей, не может быть астрономом, подумала Юджиния. У истинного астронома один лишь вид звезд должен вызывать беспокойство, желание работать. Поневоле сразу вспомнишь о неоконченных исследованиях, непоставленных вопросах, неразгаданных загадках. Только взглянув на звезды, один астроном сразу пойдет на свое рабочее место и включит приборы, а другой постарается отвлечься за книгой или у экрана головизора.
Примерно так она говорила Зиверу Генарру, пока тот ходил по кабинету, проверяя, все ли выключено и убрано. (Он всегда был педантом, вспомнила Юджиния. В молодости это ее раздражало; может быть, правильнее было не раздражаться, а восхищаться. У Зивера столько положительных качеств, а у Крайла… Юджиния безжалостно терзала себя такими мыслями, вскоре решив, однако, что думать на эту тему бесполезно.) — Признаться, я сам не часто бываю на наблюдательной площадке, — сказал Генарр. — Всегда почему-то находится множество более важных дел. Но когда мне все же удается выбраться, я почти всегда оказываюсь здесь один. Мне будет очень приятно, если ты составишь мне компанию. Пойдем!
Генарр повел Юджинию к небольшому лифту. Здесь, на станции, ей еще не приходилось пользоваться лифтом, и на какое-то мгновение ей показалось, что она снова на Роторе; правда, тут не чувствовалось изменения искусственной силы тяжести и не прижимала к стене сила Кориолиса.
— Приехали, — сказал Генарр и знаком предложил Юджинии выйти. Она сделала шаг в пустой зал и сразу отпрянула, испуганно спросив:
— Мы уже не на станции?
— Как не на станции? — удивился Генарр. — Ах, ты хочешь сказать, что мы находимся непосредственно в атмосфере Эритро? Нет, не бойся. Мы внутри стеклянной полусферы с алмазным покрытием, которое невозможно поцарапать. Конечно, стекло может разбить метеорит, но их тут практически не бывает. На Роторе тоже есть подобное стекло, но, — в голосе Генарра зазвучала гордость, — не такого качества и не таких размеров. — Вас здесь ни в чем не ограничивают. — Юджиния слегка коснулась рукой стекла, как бы убеждаясь в его существовании.
— Им приходится идти на это, иначе никто не согласится работать на станции, — Генарр снова показал на полусферу. — Иногда здесь идет дождь; тогда видимость намного хуже, но в дождь небо закрыто облаками и тут делать нечего. Потом проясняется, и стекло быстро высыхает. Налет после дождя днем смывается специальным моющим раствором.
Присаживайся.
Юджиния села в мягкое удобное кресло. Кресло легко откинулось; оказалось, она смотрит в зенит небосклона. Рядом под Генарром тихо вздохнуло второе кресло. Потом погасли неяркие светильники, что позволяли разглядеть небольшие столики и кресла. На черном бархатном небе загорелись яркие звезды.
От изумления у Юджинии перехватило дыхание. Теоретически она знала, как должно выглядеть звездное небо. Она не раз видела его на картах и диаграммах, на фотографиях и моделях, в любом виде и в любой форме, но только не в его естественном состоянии. Юджиния с удивлением обнаружила, что ей не хочется выбирать интересные объекты, загадочные явления или вспоминать неразгаданные тайны астрономии, над решением которых она могла бы поработать. Она смотрела не на какой-то конкретный астрономический объект, а на создаваемую всеми звездами сразу неповторимую картину.
В древности, подумала Юджиния, человек не изучал отдельные звезды, а созерцал все небо. Так он научился выделять созвездия, так родилась астрономия.
Генарр был прав. Юджиния чувствовала, как ее обволакивает невидимая и невесомая пелена умиротворенности.
Спустя некоторое время она сказала полусонным голосом:
— Я очень благодарна тебе, Зивер.
— За что?
— За то, что ты сам вызвался сопровождать Марлену. За то, что ты рискуешь своим здоровьем ради здоровья девочки.
— Я ничем не рискую. Ни со мной, ни с Марленой ничего не случится.
Кроме того, к Марлене у меня как бы… отцовские чувства. Что ни говори, а ведь нас, тебя и меня, связывает многое, и я всегда с особым теплом относился к тебе.
— Я знаю, — виновато отозвалась Юджиния. Конечно, ей и раньше было известно, как относится к ней Генарр; ему никогда не удавалось скрыть свои чувства. До встречи с Крайлом она с этим мирилась, а позже Генарр стал ее раздражать.
— Зивер, мне очень жаль, если я была причиной твоих огорчений.
— Ты ни в чем не виновата, — тихо проговорил Генарр. Снова надолго воцарилась полная тишина. Юджиния вдруг подумала, что ей очень не хочется, чтобы кто-то или что-то нарушило эту странную благодатную тишину, овладевшее ею спокойствие.
Спустя несколько минут Генарр проговорил:
— Я даже разработал особую теорию, которая объясняет, почему люди не приходят на наблюдательную площадку здесь, на станции, или на Роторе. Ты обращала внимание, что на Роторе наблюдательная площадка тоже всегда пуста?
— Марлена изредка приходила туда, — ответила Юджиния. — Она говорила, что обычно там никого не бывает. А последний год она очень любила смотреть на Эритро. Мне следовало бы быть более внимательной… выслушать ее…
— Марлена — это исключение. А большинству людей мешает приходить сюда вот это.
— Что? — не поняла Юджиния.
— Вот эта звезда, — ответил Генарр и показал на крохотную точку на небе, но Юджиния в темноте не видела его руки. — Самая яркая звезда.
— Ты имеешь в виду Солнце — наше Солнце, светило Солнечной системы?
— Да, наше Солнце. Здесь оно — непрошеный гость. Если бы не оно, звездное небо над Эритро почти не отличалось бы от неба над Землей. Правда, у нас немного изменили свои положения Проксима Центавра и Сириус, но их смещения почти не заметны. Если не считать этих звезд, то небо, которое ты видишь сейчас, точно такое же, каким его видели с Земли древние шумеры пять тысяч лет назад. Здесь все по-прежнему, кроме Солнца.
— И ты думаешь, люди не приходят сюда именно из-за Солнца?
— Да. Возможно, сами того не сознавая, но, мне кажется, любой роторианин при взгляде на Солнце испытывает какую-то неловкость. Здесь о Солнце говорят как о чем-то невообразимо далеком, недостижимом, как о части совсем иной Вселенной. А тут, пожалуйста, вот оно — яркое, привлекающее наше внимание, напоминающее нам о нашем постыдном бегстве.
— А почему же на наблюдательную площадку не ходят дети и подростки? Они ведь ничего или почти ничего не знают о Солнце и Солнечной системе?
— Они берут пример с нас. Когда никого из нашего поколения не останется в живых и на Роторе не будет ни одного человека, для которого Солнечная система — не только астрономическое понятие, тогда, я думаю, звездное небо перестанет отпугивать роториан и эта площадка заполнится людьми — если к тому времени она еще будет существовать.
— Ты считаешь, этой площадки не будет?
— Юджиния, я не берусь предугадывать будущее.
— Пока что мы, кажется, растем и процветаем.
— Да, но меня тоже беспокоит эта яркая звезда.
— Наше старое доброе Солнце? Что оно может сделать? Оно не может причинить нам ни добра, ни зла.
— Может, — возразил Генарр, внимательно глядя на яркую звезду на западном небосклоне. — Земляне и поселенцы в конце концов обязательно откроют Немезиду. Не исключено, что они уже обнаружили ее и овладели гиперсодействием. По-моему, они должны были открыть секрет гиперсодействия вскоре после того, как мы ушли из Солнечной системы. Их должен был подтолкнуть сам факт нашего исчезновения.
— Мы улетели четырнадцать лет назад. Почему же их здесь все еще нет?
— Возможно, их испугали трудности двухлетнего путешествия. Ведь им известно только, что Ротор отправился в это странствие, а как оно закончилось, они не знают. Они могут предполагать, например, что осколки Ротора разбросаны в пространстве на всем пути от Солнца до Немезиды.
— Но у нас же хватило смелости отправиться в этот полет.
— Да, конечно. Я надеюсь, ты понимаешь, что, если бы не Питт, этого полета никогда бы не было. Именно он повел за собой всех роториан. Сомневаюсь, чтобы на поселениях или на Земле нашелся второй Питт. Ты знаешь, как я к нему отношусь. Я не могу согласиться ни с его методами, ни с его моралью, точнее, с отсутствием какой бы то ни было морали, ни с его безжалостностью. Достаточно вспомнить, что он хладнокровно послал сюда Марлену, рассчитывая, очевидно, на полное разрушение ее психики. И тем не менее, если судить по конечным результатам, он войдет в историю как великий человек.
— Великий руководитель, — поправила Юджиния. — Великий человек — это ты, Зивер. Между этими двумя понятиями — большая разница. Снова воцарилось молчание.
— Меня не покидает мысль, — продолжал Зивер, — что земляне вот-вот должны найти нас. Этого я боюсь больше всего, и мой страх только усиливается, когда я смотрю на эту яркую звезду, — я думаю о непрошеных гостях. Прошло четырнадцать лет. Что они делали все эти годы? Ты когда-нибудь задумывалась об этом?
— Нет, полусонным голосом ответила Юджиния. — У меня есть более насущные заботы.
Астероид
Глава 48
22 августа 2235 года. Для Крайла Фишера это был не совсем обычный день: Тессе Вендель исполнилось пятьдесят три года. Тесса не напоминала о своем дне рождения и не хотела отмечать его. Возможно, причиной тому были еще не стершиеся воспоминания о том, насколько моложе она выглядела на Аделии, а быть может, она слишком близко к сердцу принимала разницу в возрасте с Крайлом. Впрочем, сам Крайл не придавал значения тому, что он моложе Тессы, и дело здесь было не столько в неоспоримом интеллекте Тессы или ее женственности, сколько в том, что в ее руках был ключ к Ротору, и Крайл знал это.
Лицо Тессы уже избороздили мелкие морщинки, сделались дряблыми мышцы, особенно на руках. И тем не менее в этот день рождения она преподнесла сама себе отличный подарок — очередную научную победу. В свою квартиру, превращенную ею в роскошное жилище, Тесса вошла пританцовывая и с довольной улыбкой упала в большое низкое кресло.
— Все прошло идеально. Ни одной ошибки, ни малейшего отклонения.
— Мне тоже хотелось бы присутствовать при испытаниях, — отозвался Крайл.
— И я бы этого хотела, но испытания засекречены, и о них должны были знать только непосредственные участники. И без того я рассказываю тебе намного больше, чем следовало бы.
Целью этих испытаний был полет к Гипермнестре — ничем не примечательному астероиду, оказавшемуся в тот момент в удобном положении: не слишком близко к другим астероидам и, что еще более важно, достаточно далеко от Юпитера. На этот астероид пока не претендовало ни одно поселение; до сих пор на него вообще не ступала нога человека. Возможно, на нем остановились и из-за названия: почему-то казалось, что первые два слога этого в общем-то обычного для астероида наименования наилучшим образом соответствуют первому полету через гиперпространство.
— Надо полагать, корабль долетел благополучно?
— Он появился в десяти тысячах километров от астероида. Мы без труда могли бы перенести точку перехода корабля в обычное пространство еще ближе к астероиду, но не хотелось рисковать из-за его гравитационного поля, каким бы слабым оно ни было. Корабль вернулся тоже благополучно, появился в точно заданном месте. Его сопровождали два обычных космических корабля.
— Не сомневаюсь, поселения внимательно следили за полетом.
— Конечно, но они могли видеть только внезапное исчезновение корабля. Практически невозможно предугадать, куда он направился, с какой скоростью — со скоростью ли света или во много раз быстрее — и, что самое главное, каким образом это удалось сделать. Можно считать, что поселения не видели ничего.
— Но ведь вблизи Гипермнестры у поселений нет никаких баз?
— На поселениях не могли знать о цели полета, если только им не удалось получить нашу секретную информацию, чего, очевидно, не было. И даже если они знали или догадывались, то эти сведения им все равно не помогут. Все прошло очень хорошо, Крайл.
— Очевидно, это большой шаг вперед.
— Но нам предстоит еще много таких шагов. Да, в принципе этот корабль способен доставить человека в любую точку космического пространства со сверхсветовой скоростью, но ты же знаешь, что вся его, если так можно выразиться, команда состоит из одного робота.
— И он справился со своими обязанностями?
— Лучшим образом, но важнее другое — то, что мы смогли переместить предмет с довольно большой массой в гиперпространство, а затем обратно — в обычное пространство; по меньшей мере внешне робот остался таким же, каким и был. Теперь несколько недель уйдет на то, чтобы убедиться, что никаких опасных повреждений нет и на микроуровне. Ну и, конечно, перед нами остается задача создания большого корабля, включающего надежные системы жизнеобеспечения и дополнительные системы безопасности. Робот может выдерживать перегрузки, неприемлемые для организма человека.
— Значит, пока все идет по плану?
— Пока да. Если не будет никаких срывов или непредвиденных трудностей, то через год-полтора мы сможем удивить роториан. Будем надеяться, что там еще есть кого удивлять.
Крайл поморщился, и Тесса виновато добавила:
— Извини. Я обещала себе никогда не говорить на эту тему, но иногда слова сами срываются с языка.
— Ничего, — сказал Крайл. — А решение о моем участии в первом полете принято?
— Принято, насколько это вообще возможно для мероприятия, которое состоится в лучшем случае через год-полтора. Нельзя гарантировать, что ситуация не изменится и не возникнут какие-то другие, более важные потребности.
— Ну а пока?
— Оказывается, Танаяма оставил какую-то записку, в которой просил зарезервировать для тебя место на корабле. Признаюсь, такого благородства я от него не ожидала. Я решила, что сегодня, после удачного завершения полета, самый удобный момент обратиться к Коропатскому с просьбой. И Коропатский был настолько любезен, что рассказал мне о записке Танаямы.
— Это хорошо. Однажды Танаяма обещал мне место на борту корабля, но только на словах. Не ожидал, что он как-то оформит это.
— Интересно, почему Танаяма дал такое обещание? Мне всегда казалось, что он ничего не делает просто так.
— Ты права. Он обещал мне место на корабле при условии, что я доставлю тебя на Землю и ты будешь здесь работать. Если ты помнишь, эту задачу я выполнил с блеском.
— Сомневаюсь, что ваше правительство было потрясено и до глубины души тронуто одним твоим подвигом, — фыркнула Тесса. — Коропатский сказал, что, как правило, он не считает себя связанным обещаниями Танаямы, но ты долго жил на Роторе и твои знания могут пригодиться.
Что касается меня, то я думаю, что твои знания за тринадцать лет изрядно устарели. Однако вслух я этого не сказала, потому что после испытаний у меня было очень хорошее настроение, и в тот момент я решила, что люблю тебя.
— Тесса, у меня гора с плеч, — улыбнулся Крайл. — Надеюсь, ты тоже будешь участвовать в первом полете. Об этом вы договорились? Тесса немного откинула голову назад, как бы стараясь получше разглядеть Крайла.
Лицо Тессы уже избороздили мелкие морщинки, сделались дряблыми мышцы, особенно на руках. И тем не менее в этот день рождения она преподнесла сама себе отличный подарок — очередную научную победу. В свою квартиру, превращенную ею в роскошное жилище, Тесса вошла пританцовывая и с довольной улыбкой упала в большое низкое кресло.
— Все прошло идеально. Ни одной ошибки, ни малейшего отклонения.
— Мне тоже хотелось бы присутствовать при испытаниях, — отозвался Крайл.
— И я бы этого хотела, но испытания засекречены, и о них должны были знать только непосредственные участники. И без того я рассказываю тебе намного больше, чем следовало бы.
Целью этих испытаний был полет к Гипермнестре — ничем не примечательному астероиду, оказавшемуся в тот момент в удобном положении: не слишком близко к другим астероидам и, что еще более важно, достаточно далеко от Юпитера. На этот астероид пока не претендовало ни одно поселение; до сих пор на него вообще не ступала нога человека. Возможно, на нем остановились и из-за названия: почему-то казалось, что первые два слога этого в общем-то обычного для астероида наименования наилучшим образом соответствуют первому полету через гиперпространство.
— Надо полагать, корабль долетел благополучно?
— Он появился в десяти тысячах километров от астероида. Мы без труда могли бы перенести точку перехода корабля в обычное пространство еще ближе к астероиду, но не хотелось рисковать из-за его гравитационного поля, каким бы слабым оно ни было. Корабль вернулся тоже благополучно, появился в точно заданном месте. Его сопровождали два обычных космических корабля.
— Не сомневаюсь, поселения внимательно следили за полетом.
— Конечно, но они могли видеть только внезапное исчезновение корабля. Практически невозможно предугадать, куда он направился, с какой скоростью — со скоростью ли света или во много раз быстрее — и, что самое главное, каким образом это удалось сделать. Можно считать, что поселения не видели ничего.
— Но ведь вблизи Гипермнестры у поселений нет никаких баз?
— На поселениях не могли знать о цели полета, если только им не удалось получить нашу секретную информацию, чего, очевидно, не было. И даже если они знали или догадывались, то эти сведения им все равно не помогут. Все прошло очень хорошо, Крайл.
— Очевидно, это большой шаг вперед.
— Но нам предстоит еще много таких шагов. Да, в принципе этот корабль способен доставить человека в любую точку космического пространства со сверхсветовой скоростью, но ты же знаешь, что вся его, если так можно выразиться, команда состоит из одного робота.
— И он справился со своими обязанностями?
— Лучшим образом, но важнее другое — то, что мы смогли переместить предмет с довольно большой массой в гиперпространство, а затем обратно — в обычное пространство; по меньшей мере внешне робот остался таким же, каким и был. Теперь несколько недель уйдет на то, чтобы убедиться, что никаких опасных повреждений нет и на микроуровне. Ну и, конечно, перед нами остается задача создания большого корабля, включающего надежные системы жизнеобеспечения и дополнительные системы безопасности. Робот может выдерживать перегрузки, неприемлемые для организма человека.
— Значит, пока все идет по плану?
— Пока да. Если не будет никаких срывов или непредвиденных трудностей, то через год-полтора мы сможем удивить роториан. Будем надеяться, что там еще есть кого удивлять.
Крайл поморщился, и Тесса виновато добавила:
— Извини. Я обещала себе никогда не говорить на эту тему, но иногда слова сами срываются с языка.
— Ничего, — сказал Крайл. — А решение о моем участии в первом полете принято?
— Принято, насколько это вообще возможно для мероприятия, которое состоится в лучшем случае через год-полтора. Нельзя гарантировать, что ситуация не изменится и не возникнут какие-то другие, более важные потребности.
— Ну а пока?
— Оказывается, Танаяма оставил какую-то записку, в которой просил зарезервировать для тебя место на корабле. Признаюсь, такого благородства я от него не ожидала. Я решила, что сегодня, после удачного завершения полета, самый удобный момент обратиться к Коропатскому с просьбой. И Коропатский был настолько любезен, что рассказал мне о записке Танаямы.
— Это хорошо. Однажды Танаяма обещал мне место на борту корабля, но только на словах. Не ожидал, что он как-то оформит это.
— Интересно, почему Танаяма дал такое обещание? Мне всегда казалось, что он ничего не делает просто так.
— Ты права. Он обещал мне место на корабле при условии, что я доставлю тебя на Землю и ты будешь здесь работать. Если ты помнишь, эту задачу я выполнил с блеском.
— Сомневаюсь, что ваше правительство было потрясено и до глубины души тронуто одним твоим подвигом, — фыркнула Тесса. — Коропатский сказал, что, как правило, он не считает себя связанным обещаниями Танаямы, но ты долго жил на Роторе и твои знания могут пригодиться.
Что касается меня, то я думаю, что твои знания за тринадцать лет изрядно устарели. Однако вслух я этого не сказала, потому что после испытаний у меня было очень хорошее настроение, и в тот момент я решила, что люблю тебя.
— Тесса, у меня гора с плеч, — улыбнулся Крайл. — Надеюсь, ты тоже будешь участвовать в первом полете. Об этом вы договорились? Тесса немного откинула голову назад, как бы стараясь получше разглядеть Крайла.