Страница:
Крайл вообще не собирался возражать, а уж тем более Танаяме.
— Да, директор, — сказал он невыразительно.
— И все же вы еще можете располагать полезной для нас информацией.
Крайл бесшумно вздохнул.
— Меня уже опрашивали много раз, — сказал он.
— Мне об этом говорили. Однако вас спрашивали не обо всем. У меня есть вопрос, на который я — именно я — хотел бы получить ответ.
— Слушаю, директор.
— Не замечали ли вы в годы вашего пребывания на Роторе чего-то такого, из чего можно было бы заключить, что роторианские руководители ненавидят Землю?
Крайл удивленно поднял брови:
— Ненавидят? Для меня было очевидно, что роториане, как, по-моему, и жители всех других поселений, смотрят на Землю сверху вниз и считают землян отсталыми, жестокими и вероломными. Но ненавидеть? Честно говоря, я думаю, что они считают ниже своего достоинства ненавидеть нас.
— Я говорю о руководителях, а не о всех жителях.
— Я тоже говорю о руководителях. Никакой ненависти я не замечал.
— Другими причинами объяснить это невозможно.
— Извините, директор, могу ли я спросить — что объяснить?
Танаяма бросил на Крайла внимательный взгляд (в нем чувствовалась настолько сильная личность, что собеседники крайне редко обращали внимание на его рост).
— Вы знаете, что к нам движется новая звезда? Непосредственно к нам?
Пораженный Крайл быстро обернулся к Уайлеру, но тот спокойно сидел в полутени, вдали от падавшего из окна солнечного света, и, судя по его виду, не обращал особого внимания на происходящее.
— Итак, Фишер, садитесь, если это поможет вам думать. Я тоже присяду, — и Танаяма присел на край стола, свесив коротенькие ноги. — Вы знали о движении звезды?
— Нет, директор. Я вообще не знал о существовании звезды, пока агент Уайлер не сообщил мне.
— Не знали? Но роторианам это, конечно, было известно.
— Возможно, но мне никто не говорил об этом.
— Ваша жена была взволнована и возбуждена в последние месяцы перед отлетом Ротора. Так вы сказали агенту Уайлеру. Что послужило причиной?
— Агент Уайлер предположил, что, возможно, именно она открыла звезду.
— И, возможно, она знала о траектории ее движения и радовалась, представив себе, что будет с нами.
— Не вижу, чему бы она могла в таком случае радоваться, директор. Должен сказать вам, что мне по сути дела неизвестно, знала ли она о траектории звезды или даже о ее существовании. Я думаю, никто на Роторе не знал об этой звезде.
Слегка потирая, как бы почесывая подбородок, Танаяма задумчиво посмотрел на Крайла:
— Я полагаю, все роториане — европеоиды, не так ли? У Крайла округлились глаза. Он не слышал ни одного упоминания о человеческих расах уже давным-давно, с тех пор, как стал работать в правительственном учреждении. Крайл вспомнил, как вскоре после его возвращения на Землю Уайлер однажды заметил, что на Роторе живут только «белоснежки». Тогда он не обратил на это внимания и счел, что Уайлер легкомысленно оговорился.
— Не знаю, директор, — сказал Крайл, не скрывая своего возмущения.
— Я не изучал их генеалогию и понятия не имею, кто были их предки.
— Перестаньте, Фишер. Для этого совсем ненужно изучать генеалогию, достаточно просто посмотреть вокруг. За все четыре года, что вы провели на Роторе, вам встретилось хоть раз лицо негроида, монголоида или индуса? Вам попался хоть один темнокожий? Или кто-нибудь с эпикантической складкой?
— Послушайте, директор, вы рассуждаете, как человек из двадцатого века, — взорвался Крайл. (Если бы он знал более подходящие к месту хлесткие слова, он бы их сказал не задумываясь.) — Я никогда не позволяю себе даже думать на эту тему, и никто на Земле не должен этого позволять. Меня крайне удивляют ваши слова, не думаю, что они укрепят вашу репутацию, если станут общеизвестными.
— Не доверяйте сказкам, агент Фишер, — Танаяма предостерегающе поводил из стороны в сторону кривым пальцем. — Я говорю то, что есть. Я знаю, что на Земле мы не придаем значения расовым различиям, по крайней мере внешне.
— Только внешне? — негодующе уточнил Фишер.
— Да, только внешне, — холодно подтвердил Танаяма. — Разбредаясь по поселениям, люди одновременно разделяются и по расовому признаку. Если бы они не придавали значения расовым различиям, разве это было бы не иначе? На любом поселении живут представители только одной расы, а если там и появляется малочисленная группа другой, то она чувствует себя там крайне неуютно или для нее создают такие условия, что она волей-неволей почувствует себя неуютно. В результате они эмигрируют на другие поселения, где их раса преобладает. Вы не согласны?
На это Крайлу нечего было сказать. Он принимал это как нечто само собой разумеющееся и не задавал себе лишних вопросов. Он попытался возразить:
— Такова природа человека. Подобное стремится к подобному. Так подбираются… соседи.
— Да, конечно, человеческая природа. Подобное стремится к подобному, потому что подобное ненавидит и презирает все, отличное от него.
— Есть и поселения мо… монголоидов, — Крайл запнулся на последнем слове, поняв, что он, возможно, смертельно оскорбил директора, а это было небезопасно.
Но Танаяма и бровью не повел.
— Это мне хорошо известно. Дело в другом: на планете совсем недавно доминировали европеоиды, и они до сих пор не могут этого забыть.
— Быть может, и другие расы не могут этого забыть, а у них больше причин для ненависти.
— Но Солнечную систему покинул только Ротор.
— Потому что только на Роторе открыли гиперсодействие.
— И они направились к ближайшей звезде, известной только им, той самой, которая движется к нашей Солнечной системе и может пройти настолько близко от нее, что от всех нас не останется и следа.
— Нам неизвестно, знали ли они это и даже подозревали ли они о существовании этой звезды.
— Конечно, знали, — почти огрызнулся Танаяма. — И улетели, не предупредив нас.
— Директор, при всем моем уважении к вам я должен заметить, что вы рассуждаете нелогично. Если они обосновались возле звезды, которая сблизится с Солнечной системой и разрушит ее, то ведь и планетная система той звезды тоже будет уничтожена. — Они легко смогут уйти, даже если построят еще несколько поселений. Нам же понадобится эвакуировать восемь миллиардов человек — это задача потруднее.
— Сколько у нас осталось времени?
— Говорят, несколько тысяч лет, — пожал плечами Танаяма.
— Не так уж мало. Может быть, они считают, что предупреждать нас нет необходимости. Когда звезда приблизится, мы заметим ее и без всякого предупреждения.
— Тогда у нас останется меньше времени на эвакуацию. Звезду они открыли случайно. Мы не обнаружили бы ее еще много лет, если бы вы не вспомнили оброненную вашей женой фразу и если бы не ваше предложение — очень хорошее предложение — повнимательнее посмотреть на участок неба, отсутствующий на снимках. Роториане явно хотели, чтобы мы обнаружили их звезду возможно позднее.
— Но почему, директор? Просто из ненависти, без всяких причин?
— Не без причин. Они хотят, чтобы была уничтожена Солнечная система, в которой большинство людей не принадлежат к европеоидной расе, и чтобы человечество возродилось на базе расово однородной колонии, населенной только европеоидами. Ну как? Как вам нравится такое объяснение?
— Это невозможно. Этого я не могу себе даже представить, — растерянно сказал Крайл.
— Почему же они не захотели предупредить нас?
— Возможно, они сами не знали о движении звезды.
— Это невероятно. Такого я не могу себе даже представить, — Танаяма насмешливо повторил слова Крайла. — Нет и не может быть никакой другой причины, кроме желания уничтожить нас. Но мы сами скоро освоим переход через гиперпространство, мы полетим к этой новой звезде и найдем их. Тогда мы будем на равных.
Станция
Глава 23
Глава 24
Глава 25
— Да, директор, — сказал он невыразительно.
— И все же вы еще можете располагать полезной для нас информацией.
Крайл бесшумно вздохнул.
— Меня уже опрашивали много раз, — сказал он.
— Мне об этом говорили. Однако вас спрашивали не обо всем. У меня есть вопрос, на который я — именно я — хотел бы получить ответ.
— Слушаю, директор.
— Не замечали ли вы в годы вашего пребывания на Роторе чего-то такого, из чего можно было бы заключить, что роторианские руководители ненавидят Землю?
Крайл удивленно поднял брови:
— Ненавидят? Для меня было очевидно, что роториане, как, по-моему, и жители всех других поселений, смотрят на Землю сверху вниз и считают землян отсталыми, жестокими и вероломными. Но ненавидеть? Честно говоря, я думаю, что они считают ниже своего достоинства ненавидеть нас.
— Я говорю о руководителях, а не о всех жителях.
— Я тоже говорю о руководителях. Никакой ненависти я не замечал.
— Другими причинами объяснить это невозможно.
— Извините, директор, могу ли я спросить — что объяснить?
Танаяма бросил на Крайла внимательный взгляд (в нем чувствовалась настолько сильная личность, что собеседники крайне редко обращали внимание на его рост).
— Вы знаете, что к нам движется новая звезда? Непосредственно к нам?
Пораженный Крайл быстро обернулся к Уайлеру, но тот спокойно сидел в полутени, вдали от падавшего из окна солнечного света, и, судя по его виду, не обращал особого внимания на происходящее.
— Итак, Фишер, садитесь, если это поможет вам думать. Я тоже присяду, — и Танаяма присел на край стола, свесив коротенькие ноги. — Вы знали о движении звезды?
— Нет, директор. Я вообще не знал о существовании звезды, пока агент Уайлер не сообщил мне.
— Не знали? Но роторианам это, конечно, было известно.
— Возможно, но мне никто не говорил об этом.
— Ваша жена была взволнована и возбуждена в последние месяцы перед отлетом Ротора. Так вы сказали агенту Уайлеру. Что послужило причиной?
— Агент Уайлер предположил, что, возможно, именно она открыла звезду.
— И, возможно, она знала о траектории ее движения и радовалась, представив себе, что будет с нами.
— Не вижу, чему бы она могла в таком случае радоваться, директор. Должен сказать вам, что мне по сути дела неизвестно, знала ли она о траектории звезды или даже о ее существовании. Я думаю, никто на Роторе не знал об этой звезде.
Слегка потирая, как бы почесывая подбородок, Танаяма задумчиво посмотрел на Крайла:
— Я полагаю, все роториане — европеоиды, не так ли? У Крайла округлились глаза. Он не слышал ни одного упоминания о человеческих расах уже давным-давно, с тех пор, как стал работать в правительственном учреждении. Крайл вспомнил, как вскоре после его возвращения на Землю Уайлер однажды заметил, что на Роторе живут только «белоснежки». Тогда он не обратил на это внимания и счел, что Уайлер легкомысленно оговорился.
— Не знаю, директор, — сказал Крайл, не скрывая своего возмущения.
— Я не изучал их генеалогию и понятия не имею, кто были их предки.
— Перестаньте, Фишер. Для этого совсем ненужно изучать генеалогию, достаточно просто посмотреть вокруг. За все четыре года, что вы провели на Роторе, вам встретилось хоть раз лицо негроида, монголоида или индуса? Вам попался хоть один темнокожий? Или кто-нибудь с эпикантической складкой?
— Послушайте, директор, вы рассуждаете, как человек из двадцатого века, — взорвался Крайл. (Если бы он знал более подходящие к месту хлесткие слова, он бы их сказал не задумываясь.) — Я никогда не позволяю себе даже думать на эту тему, и никто на Земле не должен этого позволять. Меня крайне удивляют ваши слова, не думаю, что они укрепят вашу репутацию, если станут общеизвестными.
— Не доверяйте сказкам, агент Фишер, — Танаяма предостерегающе поводил из стороны в сторону кривым пальцем. — Я говорю то, что есть. Я знаю, что на Земле мы не придаем значения расовым различиям, по крайней мере внешне.
— Только внешне? — негодующе уточнил Фишер.
— Да, только внешне, — холодно подтвердил Танаяма. — Разбредаясь по поселениям, люди одновременно разделяются и по расовому признаку. Если бы они не придавали значения расовым различиям, разве это было бы не иначе? На любом поселении живут представители только одной расы, а если там и появляется малочисленная группа другой, то она чувствует себя там крайне неуютно или для нее создают такие условия, что она волей-неволей почувствует себя неуютно. В результате они эмигрируют на другие поселения, где их раса преобладает. Вы не согласны?
На это Крайлу нечего было сказать. Он принимал это как нечто само собой разумеющееся и не задавал себе лишних вопросов. Он попытался возразить:
— Такова природа человека. Подобное стремится к подобному. Так подбираются… соседи.
— Да, конечно, человеческая природа. Подобное стремится к подобному, потому что подобное ненавидит и презирает все, отличное от него.
— Есть и поселения мо… монголоидов, — Крайл запнулся на последнем слове, поняв, что он, возможно, смертельно оскорбил директора, а это было небезопасно.
Но Танаяма и бровью не повел.
— Это мне хорошо известно. Дело в другом: на планете совсем недавно доминировали европеоиды, и они до сих пор не могут этого забыть.
— Быть может, и другие расы не могут этого забыть, а у них больше причин для ненависти.
— Но Солнечную систему покинул только Ротор.
— Потому что только на Роторе открыли гиперсодействие.
— И они направились к ближайшей звезде, известной только им, той самой, которая движется к нашей Солнечной системе и может пройти настолько близко от нее, что от всех нас не останется и следа.
— Нам неизвестно, знали ли они это и даже подозревали ли они о существовании этой звезды.
— Конечно, знали, — почти огрызнулся Танаяма. — И улетели, не предупредив нас.
— Директор, при всем моем уважении к вам я должен заметить, что вы рассуждаете нелогично. Если они обосновались возле звезды, которая сблизится с Солнечной системой и разрушит ее, то ведь и планетная система той звезды тоже будет уничтожена. — Они легко смогут уйти, даже если построят еще несколько поселений. Нам же понадобится эвакуировать восемь миллиардов человек — это задача потруднее.
— Сколько у нас осталось времени?
— Говорят, несколько тысяч лет, — пожал плечами Танаяма.
— Не так уж мало. Может быть, они считают, что предупреждать нас нет необходимости. Когда звезда приблизится, мы заметим ее и без всякого предупреждения.
— Тогда у нас останется меньше времени на эвакуацию. Звезду они открыли случайно. Мы не обнаружили бы ее еще много лет, если бы вы не вспомнили оброненную вашей женой фразу и если бы не ваше предложение — очень хорошее предложение — повнимательнее посмотреть на участок неба, отсутствующий на снимках. Роториане явно хотели, чтобы мы обнаружили их звезду возможно позднее.
— Но почему, директор? Просто из ненависти, без всяких причин?
— Не без причин. Они хотят, чтобы была уничтожена Солнечная система, в которой большинство людей не принадлежат к европеоидной расе, и чтобы человечество возродилось на базе расово однородной колонии, населенной только европеоидами. Ну как? Как вам нравится такое объяснение?
— Это невозможно. Этого я не могу себе даже представить, — растерянно сказал Крайл.
— Почему же они не захотели предупредить нас?
— Возможно, они сами не знали о движении звезды.
— Это невероятно. Такого я не могу себе даже представить, — Танаяма насмешливо повторил слова Крайла. — Нет и не может быть никакой другой причины, кроме желания уничтожить нас. Но мы сами скоро освоим переход через гиперпространство, мы полетим к этой новой звезде и найдем их. Тогда мы будем на равных.
Станция
Глава 22
Услышав о разговоре Марлены с Питтом, Юджиния Инсигна сначала не поверила собственным ушам. Одно из двух, решила Юджиния: или она что-то не расслышала, или Марлена не в своем уме.
— Что ты сказала, Марлена? Как это так — я полечу на Эритро?
— Я попросила комиссара Питта, и он сказал, что все устроит.
— Но почему? — никак не могла взять в толк Юджиния.
— Потому что ты говорила, что хотела бы получить точные астрономические данные и что сделать это на Роторе невозможно, — с плохо скрытым раздражением объяснила Марлена. — На Эритро для этого гораздо лучшие условия. Но мне кажется, что ты хотела спросить о чем-то другом.
— Ты права. Я хотела спросить, почему комиссар Питт сказал, что он все устроит? Я уже неоднократно просила его, и он всегда отказывал. Он не хотел посылать на Эритро никого, кроме нескольких специалистов. — Понимаешь, я попросила его по-другому. — Марлена немного помедлила. — Я сказала, что я все знаю: он хочет отделаться от тебя, а сейчас ему предоставляется очень Удобный случай.
Юджиния так резко вдохнула воздух, что даже поперхнулась и раскашлялась, глаза у нее заслезились. Немного успокоившись, она упрекнула дочь:
— Как ты могла так сказать?
— Мама, это же правда. Я бы никогда не сказала ничего подобного, если бы не знала, что это правда. Я же слышала, как ты говоришь с ним и о нем. Все настолько ясно, что и ты, конечно, все это знаешь. Ты его раздражаешь, и он хочет, чтобы ты вообще перестала его беспокоить по любому поводу. И это тебе тоже хорошо известно.
Юджиния сжала губы, потом сказала:
— Знаешь, дорогая, теперь мне придется раскрывать перед тобой все мои секреты. Мне совсем не нравится, что ты выпытываешь подобное.
— Я знаю, мама, — Марлена опустила глаза. — Прости меня.
— Но все же кое-чего я не понимаю. Не было никакой надобности говорить Питту, что я его раздражаю, он и так это знает. Почему же он не разрешил мне полететь на Эритро, когда я сама просила его?
— Потому что он ненавидит все, что имеет отношение к Эритро.
Одного желания избавиться от тебя мало, чтобы преодолеть его отвращение к этой планете. Но на этот раз я говорила не только о тебе. Я полечу вместе с тобой.
Юджиния наклонилась и положила руки на разделяющий их стол.
— Нет, Молли… Марлена. Эритро — не лучшее место для тебя. И потом — я же улечу не навсегда. Я получу все свои данные и вернусь, а ты останешься на Роторе и будешь меня ждать.
— Боюсь, мама, так не получится. Я знаю, что Питт согласился отправить тебя на Эритро, потому что только так он может избавиться и от меня. Вот поэтому он не разрешал лететь тебе одной и легко согласился, когда я сказала, что мы полетим вдвоем. Понимаешь?
— Нет, не понимаю, — пожала плечами Юджиния. — В самом деле ничего не понимаю. При чем здесь ты?
— Во время нашего разговора с Питтом я дала ему понять, что знаю его мысли, — я имела в виду, что он не против отправить куда-нибудь подальше и тебя, и меня. Так вот, когда я ему это сказала, его лицо превратилось в застывшую маску, он явно хотел, чтобы оно вообще ничего не выражало. Он знал, что я могу читать и по выражению лица, и по всяким другим штукам, и, мне кажется, не хотел, чтобы я догадалась о том, что он думает. Но ведь застывшая маска тоже говорит, и немало. И потом нельзя заморозить все, что выражает мысли. Например, ты моргаешь и, я думаю, сама не замечаешь этого.
— Значит, ты уже знала, что он хочет избавиться и от тебя.
— Хуже. Он испугался, он боится меня.
— Почему он должен тебя бояться?
— Наверно, он ненавидит меня за то, что хочет скрыть что-то, а я все понимаю, — Марлена тяжело вздохнула. — Не он один, многие меня не терпят за это.
— Это я могу понять, — согласно кивнула Юджиния. — Под твоим взглядом человек чувствует себя совершенно обезоруженным, я имею в виду — интеллектуально обезоруженным. Он тщательно скрывает свои мысли, а ты непрошено вторгаешься в них.
Юджиния внимательно посмотрела на дочь.
— Иногда и я себя так же чувствую. Я теперь изредка оглядываюсь назад и думаю, что ты беспокоила меня, еще когда была совсем ребенком. Тогда я обычно успокаивала себя тем, что ты необычно, не по годам умна…
— Мне кажется, я и в самом деле умная, — быстро вставила Марлена.
— Да, конечно, но в тебе было и что-то другое, хотя тогда я и не могла понять, что же это такое. Скажи, тебе неприятно говорить на эту тему?
— С тобой — нет, — ответила Марлена, но в ее голосе почувствовалась настороженность.
— Тогда объясни, почему ты не пришла ко мне я не рассказала все еще тогда, когда в первый раз заметила, что можешь делать то, чего не могут другие дети, а не исключено, что и взрослые?
— Честно говоря, один раз я попробовала, но у тебя не хватило терпения меня выслушать. Я хочу сказать, ты, конечно, не говорила ничего такого, но было видно, что ты очень занята и не можешь отвлекаться на всякие детские глупости.
У Юджинии округлились глаза:
— Я сказала, что это детские глупости?
— Словами ты не сказала, но мне достаточно было того, как ты посмотрела на меня и как держала при этом руки.
— Тебе нужно было быть настойчивее.
— Я была всего лишь ребенком. А у тебя хватало и своих забот — и комиссар Питт, и отец.
— Ладно, забудем об этом. У тебя есть еще что сказать о наших сегодняшних делах?
— Только одно, — ответила Марлена. — Когда комиссар Питт говорил, что отпустит нас, он сказал это так, что я поневоле подумала: он чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает.
— О чем же, Марлена?
— В том-то и дело, мама, что я не знаю. Я же не умею читать мысли. Я замечаю только всякие внешние штуки, а по ним можно только иногда догадываться. И все-таки…
— Что все-таки?
— У меня такое ощущение, что он не сказал о чем-то очень плохом, может быть, даже страшном.
— Что ты сказала, Марлена? Как это так — я полечу на Эритро?
— Я попросила комиссара Питта, и он сказал, что все устроит.
— Но почему? — никак не могла взять в толк Юджиния.
— Потому что ты говорила, что хотела бы получить точные астрономические данные и что сделать это на Роторе невозможно, — с плохо скрытым раздражением объяснила Марлена. — На Эритро для этого гораздо лучшие условия. Но мне кажется, что ты хотела спросить о чем-то другом.
— Ты права. Я хотела спросить, почему комиссар Питт сказал, что он все устроит? Я уже неоднократно просила его, и он всегда отказывал. Он не хотел посылать на Эритро никого, кроме нескольких специалистов. — Понимаешь, я попросила его по-другому. — Марлена немного помедлила. — Я сказала, что я все знаю: он хочет отделаться от тебя, а сейчас ему предоставляется очень Удобный случай.
Юджиния так резко вдохнула воздух, что даже поперхнулась и раскашлялась, глаза у нее заслезились. Немного успокоившись, она упрекнула дочь:
— Как ты могла так сказать?
— Мама, это же правда. Я бы никогда не сказала ничего подобного, если бы не знала, что это правда. Я же слышала, как ты говоришь с ним и о нем. Все настолько ясно, что и ты, конечно, все это знаешь. Ты его раздражаешь, и он хочет, чтобы ты вообще перестала его беспокоить по любому поводу. И это тебе тоже хорошо известно.
Юджиния сжала губы, потом сказала:
— Знаешь, дорогая, теперь мне придется раскрывать перед тобой все мои секреты. Мне совсем не нравится, что ты выпытываешь подобное.
— Я знаю, мама, — Марлена опустила глаза. — Прости меня.
— Но все же кое-чего я не понимаю. Не было никакой надобности говорить Питту, что я его раздражаю, он и так это знает. Почему же он не разрешил мне полететь на Эритро, когда я сама просила его?
— Потому что он ненавидит все, что имеет отношение к Эритро.
Одного желания избавиться от тебя мало, чтобы преодолеть его отвращение к этой планете. Но на этот раз я говорила не только о тебе. Я полечу вместе с тобой.
Юджиния наклонилась и положила руки на разделяющий их стол.
— Нет, Молли… Марлена. Эритро — не лучшее место для тебя. И потом — я же улечу не навсегда. Я получу все свои данные и вернусь, а ты останешься на Роторе и будешь меня ждать.
— Боюсь, мама, так не получится. Я знаю, что Питт согласился отправить тебя на Эритро, потому что только так он может избавиться и от меня. Вот поэтому он не разрешал лететь тебе одной и легко согласился, когда я сказала, что мы полетим вдвоем. Понимаешь?
— Нет, не понимаю, — пожала плечами Юджиния. — В самом деле ничего не понимаю. При чем здесь ты?
— Во время нашего разговора с Питтом я дала ему понять, что знаю его мысли, — я имела в виду, что он не против отправить куда-нибудь подальше и тебя, и меня. Так вот, когда я ему это сказала, его лицо превратилось в застывшую маску, он явно хотел, чтобы оно вообще ничего не выражало. Он знал, что я могу читать и по выражению лица, и по всяким другим штукам, и, мне кажется, не хотел, чтобы я догадалась о том, что он думает. Но ведь застывшая маска тоже говорит, и немало. И потом нельзя заморозить все, что выражает мысли. Например, ты моргаешь и, я думаю, сама не замечаешь этого.
— Значит, ты уже знала, что он хочет избавиться и от тебя.
— Хуже. Он испугался, он боится меня.
— Почему он должен тебя бояться?
— Наверно, он ненавидит меня за то, что хочет скрыть что-то, а я все понимаю, — Марлена тяжело вздохнула. — Не он один, многие меня не терпят за это.
— Это я могу понять, — согласно кивнула Юджиния. — Под твоим взглядом человек чувствует себя совершенно обезоруженным, я имею в виду — интеллектуально обезоруженным. Он тщательно скрывает свои мысли, а ты непрошено вторгаешься в них.
Юджиния внимательно посмотрела на дочь.
— Иногда и я себя так же чувствую. Я теперь изредка оглядываюсь назад и думаю, что ты беспокоила меня, еще когда была совсем ребенком. Тогда я обычно успокаивала себя тем, что ты необычно, не по годам умна…
— Мне кажется, я и в самом деле умная, — быстро вставила Марлена.
— Да, конечно, но в тебе было и что-то другое, хотя тогда я и не могла понять, что же это такое. Скажи, тебе неприятно говорить на эту тему?
— С тобой — нет, — ответила Марлена, но в ее голосе почувствовалась настороженность.
— Тогда объясни, почему ты не пришла ко мне я не рассказала все еще тогда, когда в первый раз заметила, что можешь делать то, чего не могут другие дети, а не исключено, что и взрослые?
— Честно говоря, один раз я попробовала, но у тебя не хватило терпения меня выслушать. Я хочу сказать, ты, конечно, не говорила ничего такого, но было видно, что ты очень занята и не можешь отвлекаться на всякие детские глупости.
У Юджинии округлились глаза:
— Я сказала, что это детские глупости?
— Словами ты не сказала, но мне достаточно было того, как ты посмотрела на меня и как держала при этом руки.
— Тебе нужно было быть настойчивее.
— Я была всего лишь ребенком. А у тебя хватало и своих забот — и комиссар Питт, и отец.
— Ладно, забудем об этом. У тебя есть еще что сказать о наших сегодняшних делах?
— Только одно, — ответила Марлена. — Когда комиссар Питт говорил, что отпустит нас, он сказал это так, что я поневоле подумала: он чего-то недоговаривает, о чем-то умалчивает.
— О чем же, Марлена?
— В том-то и дело, мама, что я не знаю. Я же не умею читать мысли. Я замечаю только всякие внешние штуки, а по ним можно только иногда догадываться. И все-таки…
— Что все-таки?
— У меня такое ощущение, что он не сказал о чем-то очень плохом, может быть, даже страшном.
Глава 23
Конечно, подготовка к отлету заняла у Юджинии много времени. Во-первых, на Роторе оставалось много дел, которые никак нельзя было решить в один день. Во-вторых, необходимо было все уладить в отделе астрономии, проинструктировать коллег, назначить своего первого помощника временно исполняющим обязанности главного астронома. Наконец, несколько раз пришлось встретиться с Питтом, который теперь был поразительно невнимателен.
Когда до отлета оставался один день, Юджиния пришла к Питту с последним докладом.
— Завтра я улетаю на Эритро, — сказала она.
— Простите? — Питт оторвал взгляд от документов, которые Юджиния передала ему накануне; она могла поклясться, что Питт не читал, а только держал их перед собой для вида. (Уж не перенимала ли она некоторые из приемов Марлены, не зная толком, как с этим обходиться? Только этого ей и не хватало. Не стоит обольщаться, способности Марлены ей не даны.) — Завтра я улетаю на Эритро, — терпеливо повторила Юджиния.
— Уже завтра? Ну что ж, я не прощаюсь с вами. Рано или поздно вы вернетесь. Больше внимания уделяйте себе. Считайте эту экспедицию отпуском.
— Я собираюсь поработать над движением Немезиды в пространстве.
— Да? Ну что же… — Питт развел руками, как бы отстраняясь от чего-то второстепенного. — Это ваше дело. Смена обстановки — тоже своего рода отпуск, даже если вы продолжаете работать.
— Я хотела бы поблагодарить вас, Джэйнус, за то, что вы разрешили нам отправиться на Эритро.
— Об этом просила ваша дочь. Вы знали, что она просила?
— Да, она сообщила мне о вашем разговоре в тот же день. Я сказала, что она не имела права беспокоить вас по пустякам. Вы были слишком терпимы к ней.
— Она очень необычная девушка, — усмехнулся Питт. — Мне только приятно сделать что-нибудь для нее. В любом случае вы улетаете не навечно. Заканчивайте ваши расчеты и возвращайтесь. Уже второй раз он упоминает о возвращении, подумала Юджиния. Что бы сказала Марлена, если бы она была здесь? Как она говорила — что-то страшное? Но что? Вслух она спокойно сказала:
— Мы вернемся.
— Я надеюсь, вы вернетесь с известием, что Немезида никому не принесет никакого вреда и через пять тысяч лет.
— Расчеты покажут, — сухо сказала Юджиния и ушла.
Когда до отлета оставался один день, Юджиния пришла к Питту с последним докладом.
— Завтра я улетаю на Эритро, — сказала она.
— Простите? — Питт оторвал взгляд от документов, которые Юджиния передала ему накануне; она могла поклясться, что Питт не читал, а только держал их перед собой для вида. (Уж не перенимала ли она некоторые из приемов Марлены, не зная толком, как с этим обходиться? Только этого ей и не хватало. Не стоит обольщаться, способности Марлены ей не даны.) — Завтра я улетаю на Эритро, — терпеливо повторила Юджиния.
— Уже завтра? Ну что ж, я не прощаюсь с вами. Рано или поздно вы вернетесь. Больше внимания уделяйте себе. Считайте эту экспедицию отпуском.
— Я собираюсь поработать над движением Немезиды в пространстве.
— Да? Ну что же… — Питт развел руками, как бы отстраняясь от чего-то второстепенного. — Это ваше дело. Смена обстановки — тоже своего рода отпуск, даже если вы продолжаете работать.
— Я хотела бы поблагодарить вас, Джэйнус, за то, что вы разрешили нам отправиться на Эритро.
— Об этом просила ваша дочь. Вы знали, что она просила?
— Да, она сообщила мне о вашем разговоре в тот же день. Я сказала, что она не имела права беспокоить вас по пустякам. Вы были слишком терпимы к ней.
— Она очень необычная девушка, — усмехнулся Питт. — Мне только приятно сделать что-нибудь для нее. В любом случае вы улетаете не навечно. Заканчивайте ваши расчеты и возвращайтесь. Уже второй раз он упоминает о возвращении, подумала Юджиния. Что бы сказала Марлена, если бы она была здесь? Как она говорила — что-то страшное? Но что? Вслух она спокойно сказала:
— Мы вернемся.
— Я надеюсь, вы вернетесь с известием, что Немезида никому не принесет никакого вреда и через пять тысяч лет.
— Расчеты покажут, — сухо сказала Юджиния и ушла.
Глава 24
Странно, думала Юджиния. Сейчас я нахожусь в двух световых годах от того места в Галактике, где родилась, а за всю свою жизнь я только два раза летала на космических кораблях, и то по кратчайшему маршруту — от Ротора до Земли и потом обратно.
И сейчас Юджиния совсем не стремилась к космическим путешествиям. Настоящей движущей силой этого путешествия была Марлена. Именно она по собственной инициативе пошла к Питту и убедила его несколько необычным способом — в сущности напугав. В восторге от предстоящего путешествия была одна Марлена с ее странной тягой к Эритро. Юджиния совсем не понимала причин этой тяги и считала ее следствием уникального умственного и эмоционального склада дочери. И все же, как ни трусила Юджиния при мысли о расставании с безопасным, маленьким, уютным Ротором и о встрече с огромным, пустым, страшным и злобным Эритро, удаленным от Ротора на целых шестьсот пятьдесят тысяч километров (почти вдвое больше, чем расстояние от Ротора до Земли), именно восторженное возбуждение Марлены поддерживало и ободряло ее. Корабль, на котором им предстояло лететь, нельзя было назвать ни прекрасным, ни изящным. Это был один из немногих имевшихся на Роторе грузовых ракетных кораблей, которые использовались в сугубо утилитарных целях. Такие корабли легко преодолевали мощное гравитационное поле Эритро и прорывались сквозь плотную атмосферу планеты, которая славилась сильнейшими ветрами и непредсказуемым поведением.
Юджиния не рассчитывала на приятное путешествие. Большую часть пути они будут в состоянии невесомости, а целых двое суток в невесомости — это, конечно, утомительно.
Мысли Юджинии нарушила Марлена:
— Мама, пойдем, нас уже ждут. Весь багаж проверен, и вообще все готово.
Юджиния встала и пошла к воздушному шлюзу. И снова она с тревогой подумала: почему же Джэйнус Питт так охотно отпустил их?
И сейчас Юджиния совсем не стремилась к космическим путешествиям. Настоящей движущей силой этого путешествия была Марлена. Именно она по собственной инициативе пошла к Питту и убедила его несколько необычным способом — в сущности напугав. В восторге от предстоящего путешествия была одна Марлена с ее странной тягой к Эритро. Юджиния совсем не понимала причин этой тяги и считала ее следствием уникального умственного и эмоционального склада дочери. И все же, как ни трусила Юджиния при мысли о расставании с безопасным, маленьким, уютным Ротором и о встрече с огромным, пустым, страшным и злобным Эритро, удаленным от Ротора на целых шестьсот пятьдесят тысяч километров (почти вдвое больше, чем расстояние от Ротора до Земли), именно восторженное возбуждение Марлены поддерживало и ободряло ее. Корабль, на котором им предстояло лететь, нельзя было назвать ни прекрасным, ни изящным. Это был один из немногих имевшихся на Роторе грузовых ракетных кораблей, которые использовались в сугубо утилитарных целях. Такие корабли легко преодолевали мощное гравитационное поле Эритро и прорывались сквозь плотную атмосферу планеты, которая славилась сильнейшими ветрами и непредсказуемым поведением.
Юджиния не рассчитывала на приятное путешествие. Большую часть пути они будут в состоянии невесомости, а целых двое суток в невесомости — это, конечно, утомительно.
Мысли Юджинии нарушила Марлена:
— Мама, пойдем, нас уже ждут. Весь багаж проверен, и вообще все готово.
Юджиния встала и пошла к воздушному шлюзу. И снова она с тревогой подумала: почему же Джэйнус Питт так охотно отпустил их?
Глава 25
Зивер Генарр правил целым миром, по размерам не уступавшим Земле. Собственно говоря, его власть непосредственно распространялась всего лишь на укрывшиеся под куполом неполных три квадратных километра станции. Хотя площадь станции понемногу увеличивалась, на оставшихся почти пятистах миллионах квадратных километров поверхности планеты — как на суше, так и на море — не было ни одного человека. Не было там и ни одного другого живого существа, кроме микроорганизмов. Если считать, что любым миром управляют многоклеточные, то правителями Ротора нужно было признать несколько сотен человек, которые жили и работали под куполом станции, а Зивер Генарр управлял этими людьми. Генарр не отличался высоким ростом, но внешне производил впечатление сильного и мужественного человека. В частности, благодаря этому в молодости он выглядел старше своих лет, но теперь, когда он подошел к пятидесятилетнему рубежу, это несоответствие само собой сошло на нет. Его волосы уже чуть тронула седина; внешность Генарра портили длинный нос и мешки под глазами. Зато у Генарра был замечательный голос — мелодичный и звучный баритон. (В свое время он подумывал об артистической карьере, но внешность позволила ему играть лишь эпизодические характерные роли; тогда ему и пригодились способности администратора.) Отчасти благодаря этим способностям он уже в течение десяти лет возглавлял станцию на Эритро. На его глазах и во многом благодаря ему она превратилась из неуклюжей трехкомнатной постройки в большую исследовательскую и добывающую станцию.
Конечно, жизнь на станции имела свои недостатки, и немногие оставались здесь надолго. Контингент станции постоянно обновлялся, потому что почти все считали работу здесь своего рода ссылкой и при первой возможности старались вернуться на Ротор. И почти все обитатели станции находили розоватый свет Немезиды мрачным или даже угрожающим, хотя освещение под куполом станции было не менее ярким и привычным, чем на Роторе.
Но были здесь и свои преимущества. Генарра тут почти не касалась вся суета роторианской политики, которая, как ему казалось, год от года становилась все более мелочной и бессмысленной. Пожалуй, еще важнее было то, что здесь он был очень далеко от Джэйнуса Питта, с планами которого обычно открыто — и безуспешно — не соглашался. Питт с самого начала был категорически против строительства любых поселений на Эритро и даже против того, чтобы Ротор находился на орбите вокруг него. Тогда в результате голосования Питт потерпел сокрушительное поражение, но позже он не упускал ни одной возможности замедлить расширение станции и сократить ее финансирование. Если бы Генарру не удалось наладить производство воды для Ротора, которое обходилось намного дешевле доставки ее с астероидов, то Питт мог бы вообще закрыть станцию.
Впрочем, стремление Питта по возможности игнорировать существование станции имело и свою положительную сторону: он редко вмешивался в ее внутренние дела, что как нельзя более устраивало Генарра.
Поэтому Генарр был буквально поражен, когда Питт удосужился лично уведомить его о прибытии двух новичков, а не передал эти сведения обычным путем. Больше того, Питт в своем начальственном стиле, не располагающем ни к дискуссиям, ни даже к замечаниям, подробно рассказал о прибывающих, причем весь их разговор был защищен от подслушивания.
Еще большим сюрпризом для Генарра явилось известие о том, что одним из прибывающих на Эритро новичков была Юджиния Инсигна. Когда-то, задолго до Ухода Ротора, они были друзьями и несколько лет учились в одном колледже (иногда Генарр с грустью вспоминал эти счастливые годы). Потом Юджиния отправилась на Землю, чтобы продолжить учебу в аспирантуре, а вернулась на Ротор уже с землянином. После того как Юджиния вышла замуж за Крайла Фишера, Генарр видел ее только один-два раза и то лишь издали. Незадолго до Ухода Юджиния и Крайл разошлись, но к тому времени и Генарр, и Юджиния были полностью поглощены своей работой и никто из них не проявил инициативы, чтобы восстановить старую связь.
Быть может, такие мысли иногда и приходили в голову Генарру, но тогда Юджиния была целиком поглощена уже не только работой, но и воспитанием маленькой дочери, и у Генарра не хватило решимости вторгаться непрошеным гостем в их семью. Вскоре Генарра отправили на Эритро, и восстановление дружеских отношений стало невозможным. Время от времени Генарр проводил отпуск на Роторе, но здесь он уже не чувствовал себя своим человеком, а с немногими оставшимися там друзьями поддерживал лишь прохладные отношения.
Юджиния прилетала вместе с дочерью. Генарр не помнил, а может, никогда и не знал ее имени. Конечно, он ни разу не видел ее. Ей сейчас, должно быть, около пятнадцати; Генарр не без волнения подумал, что она, наверно, похожа на свою мать в молодости. Генарр посмотрел в окно кабинета. Он настолько привык к станции, что уже не способен был оценить ее критически. Станция была домом (да и то временным) только для рабочих и ученых — мужчин и женщин; детей здесь никогда не было. Рабочие подписывали контракт на несколько недель или месяцев; иногда они возвращались, продлив его, но чаще оставались на Роторе. Кроме Генарра на Эритро постоянно жили только четыре человека, по тем или иным причинам предпочитавшие станцию. Никто из обитателей станции не гордился своим жилищем. В силу необходимости там поддерживались чистота и порядок, но все помещения, в том числе и жилые, имели казенный вид. Здесь царили геометрически правильные формы. Везде ощущалось отсутствие свойственного постоянным жилищам некоторого беспорядка, по которому можно судить о характере и наклонностях владельца.
Впрочем, к Генарру это не относилось. Порядок в его комнате и на его столе вполне соответствовал прямолинейности и бескомпромиссности хозяина. Возможно, в этом крылась еще одна причина, по которой Генарр считал своим настоящим домом Эритро: ограниченность геометрических форм станции хорошо сочеталась с внутренним миром Генарра. А как к этому отнесется Юджиния Инсигна? (Генарр был втайне доволен, что она снова взяла девичью фамилию.) Если она осталась такой же, какой была в годы их дружбы, она должна испытывать особое удовольствие от беспорядка, от разных безделушек — и это несмотря на то, что была хорошим астрономом.
А может быть, она изменилась? Вообще меняются ли люди с возрастом?
Возможно, на нее повлиял уход Крайла Фишера… Генарр слегка потер виски, которые особенно заметно поседели, и решил, что все эти гадания — бесполезная трата времени. Скоро он увидит Юджинию: он заранее распорядился, чтобы ее привели к нему сразу же после посадки корабля.
А может быть, следовало самому встретить Юджинию? Такая мысль приходила ему в голову уже не первый раз. Нет, он не может позволить, чтобы все видели его волнение. Да и его положение на Эритро обязывало набраться терпения.
Потом Генарр подумал, что дело здесь вовсе не в его должности. Просто он не хотел ставить Юджинию в неловкое положение. Кроме того, ему не хотелось, чтобы она увидела в нем того же неуклюжего и бестолкового поклонника, который когда-то покорно отступил перед высоким красавцем-землянином. После этого Юджиния ни разу всерьез не взглянула на Генарра.
Он быстро пробежал глазами письмо Джэйнуса Питта. Как и все его послания, оно было официальным, сжатым и конкретным; чувствовалось, что его автор привык властвовать и не допускает даже мысли о возможности возражений.
Конечно, жизнь на станции имела свои недостатки, и немногие оставались здесь надолго. Контингент станции постоянно обновлялся, потому что почти все считали работу здесь своего рода ссылкой и при первой возможности старались вернуться на Ротор. И почти все обитатели станции находили розоватый свет Немезиды мрачным или даже угрожающим, хотя освещение под куполом станции было не менее ярким и привычным, чем на Роторе.
Но были здесь и свои преимущества. Генарра тут почти не касалась вся суета роторианской политики, которая, как ему казалось, год от года становилась все более мелочной и бессмысленной. Пожалуй, еще важнее было то, что здесь он был очень далеко от Джэйнуса Питта, с планами которого обычно открыто — и безуспешно — не соглашался. Питт с самого начала был категорически против строительства любых поселений на Эритро и даже против того, чтобы Ротор находился на орбите вокруг него. Тогда в результате голосования Питт потерпел сокрушительное поражение, но позже он не упускал ни одной возможности замедлить расширение станции и сократить ее финансирование. Если бы Генарру не удалось наладить производство воды для Ротора, которое обходилось намного дешевле доставки ее с астероидов, то Питт мог бы вообще закрыть станцию.
Впрочем, стремление Питта по возможности игнорировать существование станции имело и свою положительную сторону: он редко вмешивался в ее внутренние дела, что как нельзя более устраивало Генарра.
Поэтому Генарр был буквально поражен, когда Питт удосужился лично уведомить его о прибытии двух новичков, а не передал эти сведения обычным путем. Больше того, Питт в своем начальственном стиле, не располагающем ни к дискуссиям, ни даже к замечаниям, подробно рассказал о прибывающих, причем весь их разговор был защищен от подслушивания.
Еще большим сюрпризом для Генарра явилось известие о том, что одним из прибывающих на Эритро новичков была Юджиния Инсигна. Когда-то, задолго до Ухода Ротора, они были друзьями и несколько лет учились в одном колледже (иногда Генарр с грустью вспоминал эти счастливые годы). Потом Юджиния отправилась на Землю, чтобы продолжить учебу в аспирантуре, а вернулась на Ротор уже с землянином. После того как Юджиния вышла замуж за Крайла Фишера, Генарр видел ее только один-два раза и то лишь издали. Незадолго до Ухода Юджиния и Крайл разошлись, но к тому времени и Генарр, и Юджиния были полностью поглощены своей работой и никто из них не проявил инициативы, чтобы восстановить старую связь.
Быть может, такие мысли иногда и приходили в голову Генарру, но тогда Юджиния была целиком поглощена уже не только работой, но и воспитанием маленькой дочери, и у Генарра не хватило решимости вторгаться непрошеным гостем в их семью. Вскоре Генарра отправили на Эритро, и восстановление дружеских отношений стало невозможным. Время от времени Генарр проводил отпуск на Роторе, но здесь он уже не чувствовал себя своим человеком, а с немногими оставшимися там друзьями поддерживал лишь прохладные отношения.
Юджиния прилетала вместе с дочерью. Генарр не помнил, а может, никогда и не знал ее имени. Конечно, он ни разу не видел ее. Ей сейчас, должно быть, около пятнадцати; Генарр не без волнения подумал, что она, наверно, похожа на свою мать в молодости. Генарр посмотрел в окно кабинета. Он настолько привык к станции, что уже не способен был оценить ее критически. Станция была домом (да и то временным) только для рабочих и ученых — мужчин и женщин; детей здесь никогда не было. Рабочие подписывали контракт на несколько недель или месяцев; иногда они возвращались, продлив его, но чаще оставались на Роторе. Кроме Генарра на Эритро постоянно жили только четыре человека, по тем или иным причинам предпочитавшие станцию. Никто из обитателей станции не гордился своим жилищем. В силу необходимости там поддерживались чистота и порядок, но все помещения, в том числе и жилые, имели казенный вид. Здесь царили геометрически правильные формы. Везде ощущалось отсутствие свойственного постоянным жилищам некоторого беспорядка, по которому можно судить о характере и наклонностях владельца.
Впрочем, к Генарру это не относилось. Порядок в его комнате и на его столе вполне соответствовал прямолинейности и бескомпромиссности хозяина. Возможно, в этом крылась еще одна причина, по которой Генарр считал своим настоящим домом Эритро: ограниченность геометрических форм станции хорошо сочеталась с внутренним миром Генарра. А как к этому отнесется Юджиния Инсигна? (Генарр был втайне доволен, что она снова взяла девичью фамилию.) Если она осталась такой же, какой была в годы их дружбы, она должна испытывать особое удовольствие от беспорядка, от разных безделушек — и это несмотря на то, что была хорошим астрономом.
А может быть, она изменилась? Вообще меняются ли люди с возрастом?
Возможно, на нее повлиял уход Крайла Фишера… Генарр слегка потер виски, которые особенно заметно поседели, и решил, что все эти гадания — бесполезная трата времени. Скоро он увидит Юджинию: он заранее распорядился, чтобы ее привели к нему сразу же после посадки корабля.
А может быть, следовало самому встретить Юджинию? Такая мысль приходила ему в голову уже не первый раз. Нет, он не может позволить, чтобы все видели его волнение. Да и его положение на Эритро обязывало набраться терпения.
Потом Генарр подумал, что дело здесь вовсе не в его должности. Просто он не хотел ставить Юджинию в неловкое положение. Кроме того, ему не хотелось, чтобы она увидела в нем того же неуклюжего и бестолкового поклонника, который когда-то покорно отступил перед высоким красавцем-землянином. После этого Юджиния ни разу всерьез не взглянула на Генарра.
Он быстро пробежал глазами письмо Джэйнуса Питта. Как и все его послания, оно было официальным, сжатым и конкретным; чувствовалось, что его автор привык властвовать и не допускает даже мысли о возможности возражений.