Страница:
Вот так Марлена в первый раз вышла на поверхность Эритро одна, без защитного костюма. По земному времени это произошло в девять часов двадцать минут 15 января 2237 года. На Эритро близился полдень.
Переход
Имя
Глава 67
Глава 68
Переход
Глава 65
Крайл Фишер старался подавить радостное возбуждение и хотя бы внешне выглядеть так же спокойно и сосредоточенно, как и другие члены экипажа.
Он не знал, где именно была в тот момент Тесса Вендель. Далеко уйти она не могла, ведь «Суперлайт» довольно тесен. Впрочем, на нем много отсеков, закоулков; находясь в одном из них, не имеешь никакого представления, что делается в остальных.
Три других человека на борту корабля оставались для Крайла в первую очередь членами экипажа. У каждого из них были свои определенные обязанности, выполнением которых они и были заняты. Только Крайл не имел никаких специальных заданий, кроме, пожалуй, одного — не путаться под ногами.
Во время полета на этих трех членов экипажа (двух мужчин и одну женщину) Крайл поглядывал почти украдкой. Он хорошо их знал и раньше, еще на Земле, часто с ними беседовал. Старшему Чао-Ли Ву, специалисту по гиперпространству, уже исполнилось тридцать восемь. Генри Джарлоу было тридцать пять, а самой молодой в экипаже Мэрри Бланковиц — всего лишь двадцать семь; на ее дипломе доктора наук едва успели высохнуть чернила.
Рядом с ними пятидесятипятилетняя Тесса Вендель казалась ходячим анахронизмом, но для остальных членов экипажа она была прежде всего хозяйкой корабля, почти легендарным ученым, изобретателем, конструктором.
В дружном слаженном экипаже «Суперлайта» Крайл Фишер оказался в какой-то мере белой вороной. С одной стороны, ему было уже почти пятьдесят лет. С другой — он не имел никакого специального образования. Ни по возрасту, ни по знаниям он не мог рассчитывать на место в экипаже корабля. Правда, в свое время он жил на Роторе; этот факт уже сам по себе был немаловажен. К тому же доктор Вендель настаивала на его участии в полете — еще более веский довод. Наконец, за его участие были и Танаяма, и Коропатский; их мнение оказалось, пожалуй, решающим.
Тем временем «Суперлайт» несся в космическом пространстве. Внутри корабля это движение совершенно не ощущалось, и из всех членов экипажа только Крайл подсознательно чувствовал скорость. Крайлу корабль решительно не нравился. Он провел в космосе больше времени, чем все остальные члены экипажа, вместе взятых. Много раз летал на разных кораблях, и этот был самым уродливым.
А остальные, казалось Крайлу, этого не понимали. «Суперлайт» был уродливым по необходимости. Энергетические установки, несущие в космическом вакууме обычные корабли, на нем были сжаты и уменьшены до предела, потому что большую часть корабля пришлось отдать гиперпространственным двигателям. «Суперлайт» напоминал морскую птицу, неуклюже ковыляющую по берегу. Неожиданно откуда-то вышла Тесса Вендель. Ее волосы слегка растрепались, на лице выступили крохотные капельки пота.
— Все в порядке? — поинтересовался Крайл.
— В полном порядке, — ответила она и прижалась спиной к одному из специальных углублений в стене (весьма удобное и полезное приспособление, ведь на корабле поддерживалось лишь очень слабое псевдогравитационное поле). — Никаких проблем.
— Когда мы перейдем в гиперпространство?
— Через несколько часов. За это время мы должны попасть точно в расчетную точку пространства, в которой все источники гравитационного поля искажают пространство именно так, как это нам необходимо.
— Значит, мы должны учесть все эти источники?
— Верно.
— Тогда полеты через гиперпространство не очень надежны. А если мы понятия не имеем, где находятся все эти источники гравитационного поля? Если мы, например, торопимся и не можем ждать расчетов каждого ничтожного искажения?
— Раньше ты никогда не интересовался такими проблемами. Почему вдруг тебя это взволновало? — неожиданно улыбнулась Тесса.
— Видишь ли, раньше мне не приходилось летать через гиперпространство. Сейчас же эта проблема становится куда более актуальной.
— А для меня и эта, и многие другие сходные проблемы весьма актуальны уже не один год. Я рада, что ты наконец-то решил принять участие в их обсуждении.
— Сначала ответь на мой вопрос.
— Охотно. Во-первых, существуют приборы, способные измерять силу и направленность гравитационного поля в любой точке пространства независимо от того, располагаем ли мы какими-либо данными об окружающих эту точку материальных объектах или нет. Конечно, если мы тщательно оценим каждый источник гравитационного поля в отдельности и затем суммируем наши данные, то получим более точный результат, но и ошибка непосредственных измерений невелика и ею можно пренебречь, особенно если дорого время. В тех случаях, когда нет времени даже на измерения и мы вынуждены перейти в гиперпространство только в надежде, что нам повезет и сила гравитационного поля окажется не слишком большой, наши надежды, конечно, могут полностью не оправдаться. Тогда при переходе нам грозит нечто вроде сотрясения; мы как бы споткнемся о ступеньку, перешагивая через порог. Понятно, хорошо бы обойтись без такого сотрясения, но и в худшем случае корабль не обязательно развалится на куски. Естественно, наш первый переход в гиперпространство мы должны пройти по возможности гладко — хотя бы только из психологических соображений.
— А если мы спешим и думаем, что сила гравитационного поля невелика, а на самом деле она окажется очень большой?
— Надо надеяться, что такого не случится.
— Раньше ты говорила что-то о напряжениях при переходе. Значит, наш первый переход может закончиться печально, даже если сила гравитационного поля не превышает допустимую?
— В принципе может, но при любом конкретном переходе вероятность катастрофического исхода ничтожно мала.
— Предположим, катастрофы не будет. Не может ли переход в гиперпространство сопровождаться какими-то неприятными ощущениями?
— На этот вопрос ответить труднее, потому что неприятные ощущения — понятие субъективное. Пойми, что при переходе в гиперпространство обычное ускорение исключено. В полетах с гиперсодействием корабль достигает скорости света, а иногда даже немного превышает ее с помощью слабого гиперпространственного поля. При этом эффективность низка, высока скорость и довольно велик риск. Честно говоря, не знаю, должны ли такие переходы сопровождаться ощущениями дискомфорта. В нашем полете, — продолжала Тесса, — мы используем очень мощное гиперпространственное поле и переходим в гиперпространство на довольно низкой скорости. Корабль может лететь со скоростью тысяча километров в секунду, а в следующее мгновение без всякого ускорения его скорость возрастет до тысячи миллионов километров в секунду. Раз нет ускорения, то мы и не почувствуем, был переход или не был.
— Как же нет ускорения, если мы увеличим скорость в миллион раз за одно мгновение?
— Потому что переход — это всего лишь математическое понятие.
— Ты в этом уверена?
— Мы посылали животных из одной точки пространства в другую через гиперпространство. Правда, животные находились в гиперпространстве только ничтожную долю микросекунды, но ведь нас интересовал сам переход, а его не избежать, каким бы кратковременным ни было пребывание в гиперпространстве.
— Вы действительно посылали животных?
— Конечно. Естественно, они не могли рассказать нам, как прошло их путешествие, но в конечном итоге они оказались целы и невредимы. Совершенно очевидно, переход не причинил им ни малейшего вреда. Мы провели испытания на десятках животных разных видов, в том числе и на обезьянах, и все они великолепно перенесли переход. Было только одно исключение.
— Ага! И что же произошло в этом исключительном случае?
— Животное оказалось мертвым, чудовищно изуродованным. Но причиной была ошибка в программе. Переход в гиперпространство здесь ни при чем. В принципе что-то подобное может случиться и с нами. Это маловероятно, но не исключено. Можно же, например, переступая через порог, зацепиться ногой за ступеньку, споткнуться, упасть и сломать себе шею. Такие случаи изредка бывают, но отсюда не следует, что мы не должны переступать через порог. Согласен?
— Кажется, у меня нет выбора, — ответил Крайл. — Согласен.
Через два часа двадцать семь минут корабль благополучно перешел в гиперпространство. Никто из членов экипажа ничего не почувствовал. Так начался первый полет человека со скоростью, во много раз превышающей скорость света. По земному времени переход состоялся в девять часов двадцать минут 15 января 2237 года.
Он не знал, где именно была в тот момент Тесса Вендель. Далеко уйти она не могла, ведь «Суперлайт» довольно тесен. Впрочем, на нем много отсеков, закоулков; находясь в одном из них, не имеешь никакого представления, что делается в остальных.
Три других человека на борту корабля оставались для Крайла в первую очередь членами экипажа. У каждого из них были свои определенные обязанности, выполнением которых они и были заняты. Только Крайл не имел никаких специальных заданий, кроме, пожалуй, одного — не путаться под ногами.
Во время полета на этих трех членов экипажа (двух мужчин и одну женщину) Крайл поглядывал почти украдкой. Он хорошо их знал и раньше, еще на Земле, часто с ними беседовал. Старшему Чао-Ли Ву, специалисту по гиперпространству, уже исполнилось тридцать восемь. Генри Джарлоу было тридцать пять, а самой молодой в экипаже Мэрри Бланковиц — всего лишь двадцать семь; на ее дипломе доктора наук едва успели высохнуть чернила.
Рядом с ними пятидесятипятилетняя Тесса Вендель казалась ходячим анахронизмом, но для остальных членов экипажа она была прежде всего хозяйкой корабля, почти легендарным ученым, изобретателем, конструктором.
В дружном слаженном экипаже «Суперлайта» Крайл Фишер оказался в какой-то мере белой вороной. С одной стороны, ему было уже почти пятьдесят лет. С другой — он не имел никакого специального образования. Ни по возрасту, ни по знаниям он не мог рассчитывать на место в экипаже корабля. Правда, в свое время он жил на Роторе; этот факт уже сам по себе был немаловажен. К тому же доктор Вендель настаивала на его участии в полете — еще более веский довод. Наконец, за его участие были и Танаяма, и Коропатский; их мнение оказалось, пожалуй, решающим.
Тем временем «Суперлайт» несся в космическом пространстве. Внутри корабля это движение совершенно не ощущалось, и из всех членов экипажа только Крайл подсознательно чувствовал скорость. Крайлу корабль решительно не нравился. Он провел в космосе больше времени, чем все остальные члены экипажа, вместе взятых. Много раз летал на разных кораблях, и этот был самым уродливым.
А остальные, казалось Крайлу, этого не понимали. «Суперлайт» был уродливым по необходимости. Энергетические установки, несущие в космическом вакууме обычные корабли, на нем были сжаты и уменьшены до предела, потому что большую часть корабля пришлось отдать гиперпространственным двигателям. «Суперлайт» напоминал морскую птицу, неуклюже ковыляющую по берегу. Неожиданно откуда-то вышла Тесса Вендель. Ее волосы слегка растрепались, на лице выступили крохотные капельки пота.
— Все в порядке? — поинтересовался Крайл.
— В полном порядке, — ответила она и прижалась спиной к одному из специальных углублений в стене (весьма удобное и полезное приспособление, ведь на корабле поддерживалось лишь очень слабое псевдогравитационное поле). — Никаких проблем.
— Когда мы перейдем в гиперпространство?
— Через несколько часов. За это время мы должны попасть точно в расчетную точку пространства, в которой все источники гравитационного поля искажают пространство именно так, как это нам необходимо.
— Значит, мы должны учесть все эти источники?
— Верно.
— Тогда полеты через гиперпространство не очень надежны. А если мы понятия не имеем, где находятся все эти источники гравитационного поля? Если мы, например, торопимся и не можем ждать расчетов каждого ничтожного искажения?
— Раньше ты никогда не интересовался такими проблемами. Почему вдруг тебя это взволновало? — неожиданно улыбнулась Тесса.
— Видишь ли, раньше мне не приходилось летать через гиперпространство. Сейчас же эта проблема становится куда более актуальной.
— А для меня и эта, и многие другие сходные проблемы весьма актуальны уже не один год. Я рада, что ты наконец-то решил принять участие в их обсуждении.
— Сначала ответь на мой вопрос.
— Охотно. Во-первых, существуют приборы, способные измерять силу и направленность гравитационного поля в любой точке пространства независимо от того, располагаем ли мы какими-либо данными об окружающих эту точку материальных объектах или нет. Конечно, если мы тщательно оценим каждый источник гравитационного поля в отдельности и затем суммируем наши данные, то получим более точный результат, но и ошибка непосредственных измерений невелика и ею можно пренебречь, особенно если дорого время. В тех случаях, когда нет времени даже на измерения и мы вынуждены перейти в гиперпространство только в надежде, что нам повезет и сила гравитационного поля окажется не слишком большой, наши надежды, конечно, могут полностью не оправдаться. Тогда при переходе нам грозит нечто вроде сотрясения; мы как бы споткнемся о ступеньку, перешагивая через порог. Понятно, хорошо бы обойтись без такого сотрясения, но и в худшем случае корабль не обязательно развалится на куски. Естественно, наш первый переход в гиперпространство мы должны пройти по возможности гладко — хотя бы только из психологических соображений.
— А если мы спешим и думаем, что сила гравитационного поля невелика, а на самом деле она окажется очень большой?
— Надо надеяться, что такого не случится.
— Раньше ты говорила что-то о напряжениях при переходе. Значит, наш первый переход может закончиться печально, даже если сила гравитационного поля не превышает допустимую?
— В принципе может, но при любом конкретном переходе вероятность катастрофического исхода ничтожно мала.
— Предположим, катастрофы не будет. Не может ли переход в гиперпространство сопровождаться какими-то неприятными ощущениями?
— На этот вопрос ответить труднее, потому что неприятные ощущения — понятие субъективное. Пойми, что при переходе в гиперпространство обычное ускорение исключено. В полетах с гиперсодействием корабль достигает скорости света, а иногда даже немного превышает ее с помощью слабого гиперпространственного поля. При этом эффективность низка, высока скорость и довольно велик риск. Честно говоря, не знаю, должны ли такие переходы сопровождаться ощущениями дискомфорта. В нашем полете, — продолжала Тесса, — мы используем очень мощное гиперпространственное поле и переходим в гиперпространство на довольно низкой скорости. Корабль может лететь со скоростью тысяча километров в секунду, а в следующее мгновение без всякого ускорения его скорость возрастет до тысячи миллионов километров в секунду. Раз нет ускорения, то мы и не почувствуем, был переход или не был.
— Как же нет ускорения, если мы увеличим скорость в миллион раз за одно мгновение?
— Потому что переход — это всего лишь математическое понятие.
— Ты в этом уверена?
— Мы посылали животных из одной точки пространства в другую через гиперпространство. Правда, животные находились в гиперпространстве только ничтожную долю микросекунды, но ведь нас интересовал сам переход, а его не избежать, каким бы кратковременным ни было пребывание в гиперпространстве.
— Вы действительно посылали животных?
— Конечно. Естественно, они не могли рассказать нам, как прошло их путешествие, но в конечном итоге они оказались целы и невредимы. Совершенно очевидно, переход не причинил им ни малейшего вреда. Мы провели испытания на десятках животных разных видов, в том числе и на обезьянах, и все они великолепно перенесли переход. Было только одно исключение.
— Ага! И что же произошло в этом исключительном случае?
— Животное оказалось мертвым, чудовищно изуродованным. Но причиной была ошибка в программе. Переход в гиперпространство здесь ни при чем. В принципе что-то подобное может случиться и с нами. Это маловероятно, но не исключено. Можно же, например, переступая через порог, зацепиться ногой за ступеньку, споткнуться, упасть и сломать себе шею. Такие случаи изредка бывают, но отсюда не следует, что мы не должны переступать через порог. Согласен?
— Кажется, у меня нет выбора, — ответил Крайл. — Согласен.
Через два часа двадцать семь минут корабль благополучно перешел в гиперпространство. Никто из членов экипажа ничего не почувствовал. Так начался первый полет человека со скоростью, во много раз превышающей скорость света. По земному времени переход состоялся в девять часов двадцать минут 15 января 2237 года.
Имя
Глава 66
Тишина!
Полнейшая тишина доставляла Марлене огромное наслаждение; к тому же она могла ее нарушить — стоило только захотеть. Марлена наклонилась, подобрала какой-то камень и бросила его в скалу. Раздался глухой стук, камень скатился на грунт и почти сразу остановился. Теперь, когда на ней было не больше одежды, чем обычно на Роторе, девочка радовалась полной свободе. От станции она сразу же пошла к ручейку, не особенно заботясь о том, чтобы замечать ориентиры.
В напутственных словах ее матери звучала безнадежная мольба:
— Марлена, пожалуйста, не забывай: ты обещала не уходить далеко.
Ты всегда должна видеть станцию.
Марлена в ответ только улыбнулась, а слова матери почти пропустила мимо ушей. Конечно, можно погулять и возле станции; а что в том плохого, если ей вдруг захочется уйти подальше? Она не собиралась заранее ограничивать себя обещаниями. Хотя мало ли что приходится обещать, лишь бы избежать очередного скандала. К тому же с ней был волновой излучатель, поэтому на станции в любое время точно знали, где она находится. Да и сама она могла определить нужное направление по приемному устройству излучателя.
Если с ней что-то и случится — упадет или чем-нибудь поранится, ее сразу найдут и отведут на станцию.
Конечно, если на тебя упадет метеорит, тут уж ничего не поделаешь. Только ведь тогда все равно, будешь ты в двух шагах или в двух километрах от станции. Метеориты — неприятная перспектива. Но если о них не думать — на Эритро все такое мирное, спокойное, красивое. На Роторе всегда было ужасно шумно: куда ни пойдешь, везде воздух дрожит и сотрясается от звуков, а мощные звуковые волны так и бьют по твоим и без того уставшим барабанным перепонкам. Должно быть, еще хуже на Земле. Там восемь миллиардов человек, триллионы животных, всякие грозы и штормы, потоки воды, которые то льют с неба, то наступают на сушу с моря. Как-то Марлена начала слушать запись, которая так и называлась — «Шумы Земли», вздрогнула и почти сразу выключила. А здесь, на Эритро, дивная тишина.
Марлена подошла к нежно журчавшему ручейку, подняла заостренный камень и бросила в воду; раздался негромкий всплеск. Звуки присутствуют на Эритро, но их так мало и все они такие негромкие, что только подчеркивают прелесть царящей на планете тишины. Марлена поставила ногу на мягкий глинистый грунт совсем рядом с потоком. Под ногой еле слышно приглушенно вздохнуло, и там остался нечеткий отпечаток ступни. Марлена нагнулась, набрала в ладони воды и выплеснула на грунт прямо перед собой. Мгновенно появились темные влажные пятна — темно-красные на розовом фоне. На то же место она налила еще немного воды, наступила правой ногой на образовавшееся темное пятно и отступила в сторону. Теперь след стал более глубоким. На дне ручья изредка попадались крупные камни. По ним Марлена перешла на другой берег и пошла чуть быстрее, широко размахивая руками и всей грудью вдыхая воздух Эритро. Конечно, она знала, что здесь кислорода немного меньше, чем на Роторе, поэтому если побежишь, то быстро устанешь. Но у нее не было желания бежать. Когда бежишь, многого не замечаешь. А она хотела видеть все! Марлена оглянулась на огромный купол станции. Пока еще его было видно очень хорошо, особенно полукруглую обсерваторию на крыше. Почему-то купол раздражал ее. Хотелось уйти далеко, так далеко, чтобы, сколько ни поворачивайся, не было бы видно ничего, кроме линии горизонта, пусть и неровной, только без этих чуждых планете рукотворных сооружений. И чтобы вообще не было никаких следов человека, только она и Эритро!
(Не сообщить ли на станцию? Не сказать ли маме, что она ненадолго уйдет подальше и ее не будет видно? Нет, сразу же начнутся возражения, уговоры. В любом случае на станции будут принимать сигнал ее излучателя и поймут, что она жива, здорова и просто гуляет. Даже если ее будут звать, то отвечать не надо. В конце концов, могут они ее оставить в покое хотя бы ненадолго?) Глаза Марлены постепенно привыкали к освещенной розовым светом Немезиды поверхности планеты. Оказывается, Эритро совсем не монотонно-розовый; что-то здесь было более светлым, что-то более темным, а иногда появлялись пурпурные и оранжевые, даже почти желтые тона. Со временем тут можно научиться видеть не меньшее богатство цветов, чем на Роторе; только здесь все цвета и оттенки были умиротворяющими, успокаивающими.
А что будет, если когда-нибудь люди расселятся по всей планете, посадят сады, построят города? Интересно, они испортят планету или нет? Может быть, уроков Земли окажется достаточно и у людей хватит разума, чтобы на этой планете пойти совсем другим путем и превратить ее в нечто такое, что было бы гораздо ближе к желаниям и стремлениям их сердец?
Каким желаниям? Вот в чем проблема. У разных людей разные желания, представления, идеи; они без конца будут спорить друг с другом и пытаться совместить несовместимое. Не лучше ли оставить Эритро таким, какой он есть?
Но тогда люди не смогут наслаждаться планетой. Правильно ли это? Что касается Марлены, то она бы не расставалась с ней никогда. Эритро согревал ее. Марлена не понимала, почему это так, но факт оставался фактом: здесь она чувствовала себя лучше, чем даже на Роторе. Может быть, это всего лишь подсознательная память о Земле? Может быть, у нее в генах заложено желание жить на огромной планете? Такое желание никак не может исполниться в крохотном искусственном поселении, кружащем в космосе. Нет, этого не может быть. Во-первых, между Землей и Эритро нет ничего общего, кроме размеров. Во-вторых, если такое желание заложено в ее генах, почему его нет у других людей? Но какое-то объяснение должно же быть. Марлена резко тряхнула головой, как будто хотела прояснить мысли, покрутилась на одном месте, рассматривая бесконечную равнину. Странно, что планета не казалась мертвой. На Роторе есть и зеленые поля, и фруктовые сады, там везде прямые линии и углы домов и всяких сооружений, а здесь, на Эритро, от горизонта до горизонта одна и та же неровная поверхность, усеянная камнями и обломками скал всех размеров и самых невероятных форм, будто разбросанных небрежной рукой неведомого гиганта, а между камней и вокруг них то там, то здесь текут ручейки и небольшие речки. И вообще ни одного живого существа, если не считать мириады крохотных, похожих на бактерии клеток, которые поглощают энергию красного света Немезиды и поддерживают постоянное содержание кислорода в атмосфере.
Немезида, как и полагается красному карлику, будет согревать Эритро еще сотни миллиардов лет, экономно расходуя свою энергию и следя за тем, чтобы все эти годы крохотные прокариоты планеты жили в тепле и не терпели никаких неудобств. Сначала потухнет освещающее Землю Солнце, потом исчезнут все другие яркие звезды, даже более молодые, чем Солнце, а Немезида по-прежнему будет светить, Эритро будет все так же крутиться вокруг Мегаса, и все те же прокариоты будут рождаться, жить и умирать.
Нет, человек не имеет права вторгаться в этот вечный, неизменяющийся мир и ломать его. Да, но ведь и Марлена не может жить одна на Эритро; ей нужны еда и люди, с которыми можно было бы общаться.
Вообще-то можно время от времени наведываться на станцию за припасами и чтобы недолго повидаться с людьми, а все остальное время лучше проводить одной на Эритро. А если за ней потянутся и другие? Как она сможет помешать им? Пусть их будет всего несколько человек, не разрушат ли они этот Эдем? Не разрушается ли он и сейчас, потому что она — только одна она — осмелилась прийти сюда?
— Нет! — громко крикнула Марлена. Вдруг ей страшно захотелось проверить, сможет ли она заставить эту непривычную атмосферу донести крик до ее ушей.
Конечно, она услышала свой голос, во на плоской равнине не было и не могло быть эха, поэтому на планете сразу воцарилась прежняя полная тишина.
Марлена еще раз обернулась. Купол станции превратился в узкую подоску на горизонте. На станцию уже можно было почти не обращать внимания, но Марлене хотелось, чтобы ее вообще не было видно, чтобы здесь были только Эритро и она.
До нее донеслось едва слышное дыхание ветра. Почему-то она догадалась, что ветер чуть-чуть усиливается. Впрочем, все равно он почти не ощущался, холоднее от него не стало, и вообще в нем не было ничего неприятного. Скорее Марлена услышала тихое «А-а-а-а…» Марлена радостно повторила: «А-а-а-а…» — и с любопытством посмотрела на небо. Синоптики сказали, что день будет ясным. Неужели на Эритро бывают неожиданные ураганы? Неужели сейчас поднимется сильный ветер и здесь станет неуютно? Неужели скоро по небу побегут тучи и пойдет дождь, и она не успеет вернуться на станцию? Нет, этого не может быть. Это такая же глупость, как и мысль о метеоритах. Конечно, на Эритро иногда идут дожди, но сейчас по темному чистому небу лениво тащились только два-три прозрачных розовых облачка; они никак не могли предвещать бурю.
— А-а-а-а, — прошептал ветер. — А-а-а-а, е-е-е-е. На этот раз звук оказался почему-то более сложным, и Марлена нахмурилась. Что бы могло издавать такой звук? Уж, конечно, не ветер сам по себе. Он мог бы завывать, если бы на его пути попадалось какое-нибудь препятствие, но здесь, сколько ни вглядывайся, не было ничего похожего.
— А-а-а-а, е-е-е-е, а-а-а-а.
Теперь совершенно отчетливо можно было различить три звука с ударением на втором. Марлена непонимающе огляделась. Откуда исходили эти звуки? Чтобы получился звук, что-то должно вибрировать, но она ничего не чувствовала, ничего не видела. Эритро казался пустым и молчаливым, он никак не мог издавать звуки.
— А-а-а-а, е-е-е-е, а-а-а-а.
Вот опять. Даже отчетливей, чем в предыдущий раз. Впечатление такое, будто звук рождался прямо в ее голове. У Марлены сжалось сердце; она вздрогнула и почувствовала, что на руках появилась гусиная кожа.
Нет, с ее головой все должно быть в полном порядке. Все!
Теперь Марлена была уверена, что звук повторится, и он повторился. Громче. Еще отчетливей. В нем неожиданно появилась какая-то уверенность, как будто он практиковался и сам чувствовал, что становится четче и четче.
Практиковался? В чем практиковался?
Непроизвольно, совершенно непроизвольно Марлена подумала, что кто-то, кто не может произносить согласные, пытается назвать ее по имени. Эта мысль оказалась будто дополнительным толчком, высвободившим энергию звука. Впрочем, может быть, дело было в том, что у Марлены обострилось воображение, но она совершенно отчетливо услышала:
— Ма-а-а, ле-е-е, на-а-а.
Автоматически, не отдавая отчета в своих действиях, Марлена закрыла уши руками и, стараясь не произносить ни одного звука, мысленно назвала себя — Марлена. Тотчас же в ответ она услышала:
— Маар-лее-наа…
Потом еще раз, очень естественно, почти правильно:
— Марлена…
Девочка недоумевающе пожала плечами. Сомнений быть не могло — это голос Оринеля, которого она не видела с того дня, когда еще на Роторе рассказала ему о своих опасениях, о том, что Земля скоро погибнет. Но он же остался на поселении! Да и Марлена теперь лишь изредка вспоминала о нем, правда, всегда с болью.
Почему же она слышала голос Оринеля там, где его не было и не могло быть? Вообще, как можно слышать человеческий голос, если здесь никого нет?
— Марлена…
Марлена не на шутку перепугалась. Конечно, это чума, та самая чума Эритро, которая не должна ее затронуть — она так была в этом уверена! Марлена бросилась к станции. Она бежала, не выбирая дороги, не замечая ничего вокруг. Она даже не знала, что кричала на бегу.
Полнейшая тишина доставляла Марлене огромное наслаждение; к тому же она могла ее нарушить — стоило только захотеть. Марлена наклонилась, подобрала какой-то камень и бросила его в скалу. Раздался глухой стук, камень скатился на грунт и почти сразу остановился. Теперь, когда на ней было не больше одежды, чем обычно на Роторе, девочка радовалась полной свободе. От станции она сразу же пошла к ручейку, не особенно заботясь о том, чтобы замечать ориентиры.
В напутственных словах ее матери звучала безнадежная мольба:
— Марлена, пожалуйста, не забывай: ты обещала не уходить далеко.
Ты всегда должна видеть станцию.
Марлена в ответ только улыбнулась, а слова матери почти пропустила мимо ушей. Конечно, можно погулять и возле станции; а что в том плохого, если ей вдруг захочется уйти подальше? Она не собиралась заранее ограничивать себя обещаниями. Хотя мало ли что приходится обещать, лишь бы избежать очередного скандала. К тому же с ней был волновой излучатель, поэтому на станции в любое время точно знали, где она находится. Да и сама она могла определить нужное направление по приемному устройству излучателя.
Если с ней что-то и случится — упадет или чем-нибудь поранится, ее сразу найдут и отведут на станцию.
Конечно, если на тебя упадет метеорит, тут уж ничего не поделаешь. Только ведь тогда все равно, будешь ты в двух шагах или в двух километрах от станции. Метеориты — неприятная перспектива. Но если о них не думать — на Эритро все такое мирное, спокойное, красивое. На Роторе всегда было ужасно шумно: куда ни пойдешь, везде воздух дрожит и сотрясается от звуков, а мощные звуковые волны так и бьют по твоим и без того уставшим барабанным перепонкам. Должно быть, еще хуже на Земле. Там восемь миллиардов человек, триллионы животных, всякие грозы и штормы, потоки воды, которые то льют с неба, то наступают на сушу с моря. Как-то Марлена начала слушать запись, которая так и называлась — «Шумы Земли», вздрогнула и почти сразу выключила. А здесь, на Эритро, дивная тишина.
Марлена подошла к нежно журчавшему ручейку, подняла заостренный камень и бросила в воду; раздался негромкий всплеск. Звуки присутствуют на Эритро, но их так мало и все они такие негромкие, что только подчеркивают прелесть царящей на планете тишины. Марлена поставила ногу на мягкий глинистый грунт совсем рядом с потоком. Под ногой еле слышно приглушенно вздохнуло, и там остался нечеткий отпечаток ступни. Марлена нагнулась, набрала в ладони воды и выплеснула на грунт прямо перед собой. Мгновенно появились темные влажные пятна — темно-красные на розовом фоне. На то же место она налила еще немного воды, наступила правой ногой на образовавшееся темное пятно и отступила в сторону. Теперь след стал более глубоким. На дне ручья изредка попадались крупные камни. По ним Марлена перешла на другой берег и пошла чуть быстрее, широко размахивая руками и всей грудью вдыхая воздух Эритро. Конечно, она знала, что здесь кислорода немного меньше, чем на Роторе, поэтому если побежишь, то быстро устанешь. Но у нее не было желания бежать. Когда бежишь, многого не замечаешь. А она хотела видеть все! Марлена оглянулась на огромный купол станции. Пока еще его было видно очень хорошо, особенно полукруглую обсерваторию на крыше. Почему-то купол раздражал ее. Хотелось уйти далеко, так далеко, чтобы, сколько ни поворачивайся, не было бы видно ничего, кроме линии горизонта, пусть и неровной, только без этих чуждых планете рукотворных сооружений. И чтобы вообще не было никаких следов человека, только она и Эритро!
(Не сообщить ли на станцию? Не сказать ли маме, что она ненадолго уйдет подальше и ее не будет видно? Нет, сразу же начнутся возражения, уговоры. В любом случае на станции будут принимать сигнал ее излучателя и поймут, что она жива, здорова и просто гуляет. Даже если ее будут звать, то отвечать не надо. В конце концов, могут они ее оставить в покое хотя бы ненадолго?) Глаза Марлены постепенно привыкали к освещенной розовым светом Немезиды поверхности планеты. Оказывается, Эритро совсем не монотонно-розовый; что-то здесь было более светлым, что-то более темным, а иногда появлялись пурпурные и оранжевые, даже почти желтые тона. Со временем тут можно научиться видеть не меньшее богатство цветов, чем на Роторе; только здесь все цвета и оттенки были умиротворяющими, успокаивающими.
А что будет, если когда-нибудь люди расселятся по всей планете, посадят сады, построят города? Интересно, они испортят планету или нет? Может быть, уроков Земли окажется достаточно и у людей хватит разума, чтобы на этой планете пойти совсем другим путем и превратить ее в нечто такое, что было бы гораздо ближе к желаниям и стремлениям их сердец?
Каким желаниям? Вот в чем проблема. У разных людей разные желания, представления, идеи; они без конца будут спорить друг с другом и пытаться совместить несовместимое. Не лучше ли оставить Эритро таким, какой он есть?
Но тогда люди не смогут наслаждаться планетой. Правильно ли это? Что касается Марлены, то она бы не расставалась с ней никогда. Эритро согревал ее. Марлена не понимала, почему это так, но факт оставался фактом: здесь она чувствовала себя лучше, чем даже на Роторе. Может быть, это всего лишь подсознательная память о Земле? Может быть, у нее в генах заложено желание жить на огромной планете? Такое желание никак не может исполниться в крохотном искусственном поселении, кружащем в космосе. Нет, этого не может быть. Во-первых, между Землей и Эритро нет ничего общего, кроме размеров. Во-вторых, если такое желание заложено в ее генах, почему его нет у других людей? Но какое-то объяснение должно же быть. Марлена резко тряхнула головой, как будто хотела прояснить мысли, покрутилась на одном месте, рассматривая бесконечную равнину. Странно, что планета не казалась мертвой. На Роторе есть и зеленые поля, и фруктовые сады, там везде прямые линии и углы домов и всяких сооружений, а здесь, на Эритро, от горизонта до горизонта одна и та же неровная поверхность, усеянная камнями и обломками скал всех размеров и самых невероятных форм, будто разбросанных небрежной рукой неведомого гиганта, а между камней и вокруг них то там, то здесь текут ручейки и небольшие речки. И вообще ни одного живого существа, если не считать мириады крохотных, похожих на бактерии клеток, которые поглощают энергию красного света Немезиды и поддерживают постоянное содержание кислорода в атмосфере.
Немезида, как и полагается красному карлику, будет согревать Эритро еще сотни миллиардов лет, экономно расходуя свою энергию и следя за тем, чтобы все эти годы крохотные прокариоты планеты жили в тепле и не терпели никаких неудобств. Сначала потухнет освещающее Землю Солнце, потом исчезнут все другие яркие звезды, даже более молодые, чем Солнце, а Немезида по-прежнему будет светить, Эритро будет все так же крутиться вокруг Мегаса, и все те же прокариоты будут рождаться, жить и умирать.
Нет, человек не имеет права вторгаться в этот вечный, неизменяющийся мир и ломать его. Да, но ведь и Марлена не может жить одна на Эритро; ей нужны еда и люди, с которыми можно было бы общаться.
Вообще-то можно время от времени наведываться на станцию за припасами и чтобы недолго повидаться с людьми, а все остальное время лучше проводить одной на Эритро. А если за ней потянутся и другие? Как она сможет помешать им? Пусть их будет всего несколько человек, не разрушат ли они этот Эдем? Не разрушается ли он и сейчас, потому что она — только одна она — осмелилась прийти сюда?
— Нет! — громко крикнула Марлена. Вдруг ей страшно захотелось проверить, сможет ли она заставить эту непривычную атмосферу донести крик до ее ушей.
Конечно, она услышала свой голос, во на плоской равнине не было и не могло быть эха, поэтому на планете сразу воцарилась прежняя полная тишина.
Марлена еще раз обернулась. Купол станции превратился в узкую подоску на горизонте. На станцию уже можно было почти не обращать внимания, но Марлене хотелось, чтобы ее вообще не было видно, чтобы здесь были только Эритро и она.
До нее донеслось едва слышное дыхание ветра. Почему-то она догадалась, что ветер чуть-чуть усиливается. Впрочем, все равно он почти не ощущался, холоднее от него не стало, и вообще в нем не было ничего неприятного. Скорее Марлена услышала тихое «А-а-а-а…» Марлена радостно повторила: «А-а-а-а…» — и с любопытством посмотрела на небо. Синоптики сказали, что день будет ясным. Неужели на Эритро бывают неожиданные ураганы? Неужели сейчас поднимется сильный ветер и здесь станет неуютно? Неужели скоро по небу побегут тучи и пойдет дождь, и она не успеет вернуться на станцию? Нет, этого не может быть. Это такая же глупость, как и мысль о метеоритах. Конечно, на Эритро иногда идут дожди, но сейчас по темному чистому небу лениво тащились только два-три прозрачных розовых облачка; они никак не могли предвещать бурю.
— А-а-а-а, — прошептал ветер. — А-а-а-а, е-е-е-е. На этот раз звук оказался почему-то более сложным, и Марлена нахмурилась. Что бы могло издавать такой звук? Уж, конечно, не ветер сам по себе. Он мог бы завывать, если бы на его пути попадалось какое-нибудь препятствие, но здесь, сколько ни вглядывайся, не было ничего похожего.
— А-а-а-а, е-е-е-е, а-а-а-а.
Теперь совершенно отчетливо можно было различить три звука с ударением на втором. Марлена непонимающе огляделась. Откуда исходили эти звуки? Чтобы получился звук, что-то должно вибрировать, но она ничего не чувствовала, ничего не видела. Эритро казался пустым и молчаливым, он никак не мог издавать звуки.
— А-а-а-а, е-е-е-е, а-а-а-а.
Вот опять. Даже отчетливей, чем в предыдущий раз. Впечатление такое, будто звук рождался прямо в ее голове. У Марлены сжалось сердце; она вздрогнула и почувствовала, что на руках появилась гусиная кожа.
Нет, с ее головой все должно быть в полном порядке. Все!
Теперь Марлена была уверена, что звук повторится, и он повторился. Громче. Еще отчетливей. В нем неожиданно появилась какая-то уверенность, как будто он практиковался и сам чувствовал, что становится четче и четче.
Практиковался? В чем практиковался?
Непроизвольно, совершенно непроизвольно Марлена подумала, что кто-то, кто не может произносить согласные, пытается назвать ее по имени. Эта мысль оказалась будто дополнительным толчком, высвободившим энергию звука. Впрочем, может быть, дело было в том, что у Марлены обострилось воображение, но она совершенно отчетливо услышала:
— Ма-а-а, ле-е-е, на-а-а.
Автоматически, не отдавая отчета в своих действиях, Марлена закрыла уши руками и, стараясь не произносить ни одного звука, мысленно назвала себя — Марлена. Тотчас же в ответ она услышала:
— Маар-лее-наа…
Потом еще раз, очень естественно, почти правильно:
— Марлена…
Девочка недоумевающе пожала плечами. Сомнений быть не могло — это голос Оринеля, которого она не видела с того дня, когда еще на Роторе рассказала ему о своих опасениях, о том, что Земля скоро погибнет. Но он же остался на поселении! Да и Марлена теперь лишь изредка вспоминала о нем, правда, всегда с болью.
Почему же она слышала голос Оринеля там, где его не было и не могло быть? Вообще, как можно слышать человеческий голос, если здесь никого нет?
— Марлена…
Марлена не на шутку перепугалась. Конечно, это чума, та самая чума Эритро, которая не должна ее затронуть — она так была в этом уверена! Марлена бросилась к станции. Она бежала, не выбирая дороги, не замечая ничего вокруг. Она даже не знала, что кричала на бегу.
Глава 67
На станции сразу поняли, что Марлена бежит назад. Два охранника в защитных костюмах и шлемах вышли навстречу и услышали ее крик. Впрочем, крик скоро прекратился, а девочка замедлила шаг и остановилась еще задолго до того, как увидела охранников. Она без тени волнения взглянула на них и спокойно спросила:
— Что-то случилось?
Удивленные охранники не нашлись, что ответить. Один из них попытался было поддержать Марлену под локоть, но она резко отстранилась.
— Не трогайте меня, — сказала она. — Если вы так хотите, я пойду на станцию, но без вашей помощи.
Уверенно и спокойно Марлена пошла рядом с сопровождавшими.
— Что-то случилось?
Удивленные охранники не нашлись, что ответить. Один из них попытался было поддержать Марлену под локоть, но она резко отстранилась.
— Не трогайте меня, — сказала она. — Если вы так хотите, я пойду на станцию, но без вашей помощи.
Уверенно и спокойно Марлена пошла рядом с сопровождавшими.
Глава 68
Юджиния Инсигна, кусая побелевшие губы, старалась говорить по возможности спокойно.
— Что там случилось, Марлена?
— Ничего не случилось. Совершенно ничего, — ответила та, без тени волнения глядя на мать большими, темными, загадочными глазами.
— Как ничего? Ты же бежала и кричала.
— Может, и крикнула, но только один раз. Понимаешь, там было так тихо, так тихо, что я вдруг испугалась, не оглохла ли я. Знаешь, полнейшая тишина. Поэтому я топнула и побежала, просто чтобы услышать шум шагов, и крикнула…
— Просто чтобы услышать собственный крик? — с подозрением спросила Юджиния.
— Да, мама.
— И ты думаешь, я тебе поверю? Нет, Марлена, я не верю. Мы записали твой голос. Не похоже, чтобы ты хотела просто нарушить тишину. Это был крик ужаса. Что-то очень сильно напугало тебя.
— Я же сказала. Тишина. Я испугалась глухоты.
Марлена обернулась к д'Обиссон:
— Как вы думаете, доктор, может ли быть так, что человек, который привык постоянно слышать разные звуки и который вдруг не слышит ничего, ни одного звука, будет чувствовать себя лучше, если вообразит, что он что-то услышал?
Д'Обиссон с трудом заставила себя улыбнуться:
— Ты описала все слишком образно, но в общих чертах правильно.
Действительно, сенсорная депривация может приводить к галлюцинациям.
— Вот поэтому я и испугалась. А потом услышала свой крик, свои шаги и успокоилась. Спросите охранников, тех, что пришли за мной. Я их встретила совершенно спокойно и покорно пошла за ними на станцию. Спросите, дядя Зивер.
— Они говорили то же самое, — кивнул Генарр. — К тому же мы сами все видели. Ну хорошо, пусть будет так.
— Ничего хорошего, — взорвалась Юджиния, по-прежнему бледная то ли от испуга, то ли от гнева. — Марлена больше никуда не пойдет. Эксперимент окончен.
— Нет, мама, не окончен, — оскорбление возразила Марлена.
— Доктор Инсигна, эксперимент и в самом деле не окончен, — вмешалась д'Обиссон. — Она заметно повысила голос, как бы желая предотвратить разгоравшийся между дочерью и матерью спор. — Сейчас неважно, выйдет Марлена еще раз или нет. В любом случае мы должны прежде всего изучить последствия случившегося.
— Что вы хотите сказать? — требовательно спросила Юджиния.
— Я хочу сказать, что, конечно, приятно поговорить о воображаемых голосах как о результате отсутствия привычки к тишине, но ведь этот симптом можно рассматривать и как первый признак какого-то психического расстройства.
Юджиния, казалось, лишилась дара речи, а Марлена громко уточнила:
— Вы имеете в виду чуму Эритро?
— Я не имею в виду именно чуму, — ответила д'Обиссон. — Пока что у нас нет никаких доказательств, но в принципе чуму исключать нельзя. Следовательно, нам нужна еще одна твоя сканограмма. Для твоего же блага, Марлена.
— Нет, — коротко сказала Марлена.
— Не отказывайся, — продолжала д'Обиссон. — Это твоя обязанность.
У нас с тобой нет выбора. Мы должны сделать сканирование мозга. Марлена внимательно посмотрела на д'Обиссон своими глубокими темными глазами и спокойно заметила:
— Вы надеетесь, что я уже заразилась чумой. Вы даже этого хотите.
Д'Обиссон словно окаменела; резким голосом она сказала:
— Это просто смешно. Как ты осмеливаешься говорить мне такое?
Генарр, тоже внимательно наблюдавший за д'Обиссон, решил, что ему пора вмешаться:
— Рэне, относительно Марлены мы уже говорили. Если она так сказала, значит, вы каким-то образом выдали себя. Конечно, если Марлена говорит обдуманно, а не под влиянием сиюминутного раздражения или страха.
— Обдуманней некуда, — сказала Марлена. — Она же на месте усидеть не может, предвкушая радостную встречу с моей чумой.
— Так как же, Рэне, — несколько более холодно спросил Генарр. — Вы ждете встречи с чумой?
— Кажется, я понимаю, что хочет сказать девочка, — неодобрительно нахмурила брови д'Обиссон. — Уже много лет я не сталкивалась с чумой в развитой форме, а раньше, когда станция только строилась и не была достаточно оснащена, мы не располагали никакими приборами для детального изучения заболевания. Как врач я, вероятно, была бы очень рада возможности исследовать пациента, страдающего чумой, с помощью самых современных методов и приборов, чтобы попытаться узнать истинную причину болезни, найти надежные методы лечения и профилактики. Да, такое желание может быть причиной моего возбуждения, но возбуждения чисто профессионального, которое эта девочка, не имеющая никакого опыта в таких вещах и не умеющая читать мысли, принимает за радость. На самом деле все не так просто.
— Что там случилось, Марлена?
— Ничего не случилось. Совершенно ничего, — ответила та, без тени волнения глядя на мать большими, темными, загадочными глазами.
— Как ничего? Ты же бежала и кричала.
— Может, и крикнула, но только один раз. Понимаешь, там было так тихо, так тихо, что я вдруг испугалась, не оглохла ли я. Знаешь, полнейшая тишина. Поэтому я топнула и побежала, просто чтобы услышать шум шагов, и крикнула…
— Просто чтобы услышать собственный крик? — с подозрением спросила Юджиния.
— Да, мама.
— И ты думаешь, я тебе поверю? Нет, Марлена, я не верю. Мы записали твой голос. Не похоже, чтобы ты хотела просто нарушить тишину. Это был крик ужаса. Что-то очень сильно напугало тебя.
— Я же сказала. Тишина. Я испугалась глухоты.
Марлена обернулась к д'Обиссон:
— Как вы думаете, доктор, может ли быть так, что человек, который привык постоянно слышать разные звуки и который вдруг не слышит ничего, ни одного звука, будет чувствовать себя лучше, если вообразит, что он что-то услышал?
Д'Обиссон с трудом заставила себя улыбнуться:
— Ты описала все слишком образно, но в общих чертах правильно.
Действительно, сенсорная депривация может приводить к галлюцинациям.
— Вот поэтому я и испугалась. А потом услышала свой крик, свои шаги и успокоилась. Спросите охранников, тех, что пришли за мной. Я их встретила совершенно спокойно и покорно пошла за ними на станцию. Спросите, дядя Зивер.
— Они говорили то же самое, — кивнул Генарр. — К тому же мы сами все видели. Ну хорошо, пусть будет так.
— Ничего хорошего, — взорвалась Юджиния, по-прежнему бледная то ли от испуга, то ли от гнева. — Марлена больше никуда не пойдет. Эксперимент окончен.
— Нет, мама, не окончен, — оскорбление возразила Марлена.
— Доктор Инсигна, эксперимент и в самом деле не окончен, — вмешалась д'Обиссон. — Она заметно повысила голос, как бы желая предотвратить разгоравшийся между дочерью и матерью спор. — Сейчас неважно, выйдет Марлена еще раз или нет. В любом случае мы должны прежде всего изучить последствия случившегося.
— Что вы хотите сказать? — требовательно спросила Юджиния.
— Я хочу сказать, что, конечно, приятно поговорить о воображаемых голосах как о результате отсутствия привычки к тишине, но ведь этот симптом можно рассматривать и как первый признак какого-то психического расстройства.
Юджиния, казалось, лишилась дара речи, а Марлена громко уточнила:
— Вы имеете в виду чуму Эритро?
— Я не имею в виду именно чуму, — ответила д'Обиссон. — Пока что у нас нет никаких доказательств, но в принципе чуму исключать нельзя. Следовательно, нам нужна еще одна твоя сканограмма. Для твоего же блага, Марлена.
— Нет, — коротко сказала Марлена.
— Не отказывайся, — продолжала д'Обиссон. — Это твоя обязанность.
У нас с тобой нет выбора. Мы должны сделать сканирование мозга. Марлена внимательно посмотрела на д'Обиссон своими глубокими темными глазами и спокойно заметила:
— Вы надеетесь, что я уже заразилась чумой. Вы даже этого хотите.
Д'Обиссон словно окаменела; резким голосом она сказала:
— Это просто смешно. Как ты осмеливаешься говорить мне такое?
Генарр, тоже внимательно наблюдавший за д'Обиссон, решил, что ему пора вмешаться:
— Рэне, относительно Марлены мы уже говорили. Если она так сказала, значит, вы каким-то образом выдали себя. Конечно, если Марлена говорит обдуманно, а не под влиянием сиюминутного раздражения или страха.
— Обдуманней некуда, — сказала Марлена. — Она же на месте усидеть не может, предвкушая радостную встречу с моей чумой.
— Так как же, Рэне, — несколько более холодно спросил Генарр. — Вы ждете встречи с чумой?
— Кажется, я понимаю, что хочет сказать девочка, — неодобрительно нахмурила брови д'Обиссон. — Уже много лет я не сталкивалась с чумой в развитой форме, а раньше, когда станция только строилась и не была достаточно оснащена, мы не располагали никакими приборами для детального изучения заболевания. Как врач я, вероятно, была бы очень рада возможности исследовать пациента, страдающего чумой, с помощью самых современных методов и приборов, чтобы попытаться узнать истинную причину болезни, найти надежные методы лечения и профилактики. Да, такое желание может быть причиной моего возбуждения, но возбуждения чисто профессионального, которое эта девочка, не имеющая никакого опыта в таких вещах и не умеющая читать мысли, принимает за радость. На самом деле все не так просто.