Страница:
Я вынужден был как-то реагировать, и это должно было быть что-то совершенно непредсказуемое. Мне пришла в голову одна мысль. Правда, это означало, что нам придется в лучшем случае провести в суэби еще несколько дней, а в худшем... Я не хотел даже думать об этом.
Я приказал капитану Балку надеть мои доспехи и во главе Красных Улан при поддержке 20-го полка Тяжелой Кавалерии нанести удар по майсирцам, изобразив это так, будто вся наша армия перешла в наступление.
Балк должен был идти вперед до тех пор, пока не встретит настоящего сопротивления, после чего немедленно отступить к позициям 17-го полка, которым предстояло стать сборным пунктом для вспомогательных частей, солдат, отставших от своих подразделений, а также всех тех, кто предпочитал изнурительный поход смерти и рабству в плену. Собравшись вместе, наши части должны были отойти на запад, прочь от майсирцев, прочь от Осви. Впереди предстояло идти 10-му Гусарскому полку.
Я собирался оторваться от неприятеля, повернуть на север, сделать полукруг в сторону северо-востока и воссоединиться с остальной армией в Осви. План был отчаянным, но ничего другого я предложить не мог.
Кирасиры 20-го полка, сильно поредевшего, на конях, обессилевших до такой степени, что им едва удавалось идти рысью, обрушились на майсирцев. Противник, торжествуя победу, приступил к грабежу скудного имущества, оставшегося от корпуса Эрна, и не успел перестроиться, когда на него налетела наша кавалерия. Майсирцы в панике бежали, потрясенные тем, что мы сумели так быстро организовать контратаку.
Прежде чем неприятель успел опомниться, кирасиры повернули назад. Когда они вернулись в расположение 17-го Юрейского полка, уланы уже были готовы тронуться в путь, и наша колонна, сойдя с дороги, двинулась в суэби.
Переход был очень трудным; люди и лошади падали, теряя силы, повозки опрокидывались, и маркитантам приходилось забирать свои пожитки и продолжать путь пешком.
Но это было не самое страшное. Повозки с ранеными постоянно застревали в глубоких оврагах, тянущихся параллельно дороге.
Я вынужден был отдать приказ бросить обоз. Даже домициус Биканер изумленно посмотрел на меня, перед тем как отсалютовать и отправиться его выполнять. Но выбора у нас не было: в руки майсирцам попадет или наш обоз, или мы все. Несколько врачей вызвались остаться с ранеными, но я, восхищенный их мужеством и преданностью своему долгу, вынужден был им отказать. Врачи понадобятся нам самим, все до одного. Раненые кричали и ругались, наблюдая, как солдаты выпрягают из повозок лошадей, но их ярость не могла повлиять на мое решение. Через час мы двинулись дальше, оставляя позади себя честь и частицу сердец. Но состраданию не было места в этой безжизненной пустыне.
Два часа спустя, когда я уже начал думать, что мой дерзкий замысел увенчался успехом, наши разведчики доложили о дозорах негаретов. Я выругался: наши передвижения будут обнаружены, и о них тотчас же узнает король Байран. У него будет достаточно времени, чтобы выдвинуть свои войска и преградить нам дорогу в Осви. И все же я должен был бороться до конца и приказал 10-му полку повернуть на север.
И тут настал настоящий кошмар. Снежная целина перед волной гусаров вздыбилась, словно ожила, словно под ней до поры до времени затаились огромные твари. Горы снега стремительно понеслись на наших солдат, накрывая тех, кто был впереди. С жуткими криками гусары бросились назад, увязая в глубоком снегу. Но никто ничего не видел, ничего не чувствовал в этой белом месиве.
Я понял, что именно этот сюрприз заготовил Тенедос для негаретов, но сейчас жуткое оружие обернулось против нас. Невидимые твари — снежные черви или кто там еще — валили людей, ломая их словно замерзшие веточки.
10-й полк повернул назад, и снежные черви успокоились. Все, что двигалось в направлении от Осви, их не интересовало.
Теперь мы были обречены. К югу и западу простиралась безлюдная, враждебная суэби, на востоке находилась майсирская армия, а путь на север преграждали снежные твари. И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль. Я понял, что мы на какое-то время оторвались от неприятеля, — дозоры негаретов бежали от снежного кошмара еще быстрее нас.
Вызвав к себе трех домициусов, командиров полков и полкового проводника, старшего по званию среди разведчиков Йонга, я сообщил им, что мы сейчас совершим форсированный суточный марш. Самые сильные будут идти сзади, не для отражения возможных атак. Эти люди должны были заботиться о том, чтобы никто не отставал и чтобы мы оставляли за собой как можно меньше следов. Я приказал посадить самых слабых на лошадей, а остальным продолжать путь пешком.
С нами были два колдуна Чарского Братства, и я поручил им вызывать огонь для уничтожения трупов умерших. Нам необходимо было постараться исчезнуть бесследно. Возможно, это даст нам слабый, призрачный шанс на спасение. В противном случае можно было уже считать себя или майсирскими рабами, или закоченевшими трупами.
— В каком направлении мы двинемся? — спросил Биканер.
— На запад, — ответил я. — Точнее, на северо-запад.
По сути дела, в противоположную сторону от императора и нашей армии. Наша единственная надежда заключалась в том, чтобы оторваться от неприятеля, а затем совершить невозможное: перейти в Нумантию через горы, как я уже проделал это однажды.
Но тогда мне нужно было беспокоиться лишь о горстке людей, находящихся в прекрасной физической формы. Сейчас же под моим началом находились несколько сотен оборванных, голодных солдат и маркитантов.
Мне следовало отдать приказ перейти в наступление, двинуться навстречу неприятелю, чтобы мы умерли достойно и совершенно бесполезно, но я упорствовал в своей глупости.
Через два часа мы вышли в пустыню. Поставив в арьергард своих Красных Улан, я приказал им выполнять мои приказы без колебаний и без пощады. Никому не позволялась роскошь умереть, по крайней мере до наступления сумерек. Я шел последним, кричал, орал до хрипоты, и в конце концов мой голос стал звучать так, словно его протащили через битое стекло.
Я ругался на солдат, солдаты ругались на меня. Я безжалостно лупил их, и они слабо пытались дать мне сдачи. Но я всегда уклонялся от ударов, насмешливо предлагая попробовать еще раз. Я говорил, что назвал бы их бабами, но это оскорбило бы женщин, идущих впереди, — маркитанток, прачек, поварих, шлюх, — которые не сдавались.
Я не чувствовал ни голода, ни усталости. Я сроднился с этой заснеженной пустыней, черпая силы в окружающей глуши.
Мы упрямо шли вперед, и дым от теплых печей Осви постепенно отступал к горизонту, пока не исчез совсем. Снова пошел снег, и в кои-то веки вьюга явилась благословением Исы, Ирису-Хранителя, бога Никеи Паноана, ибо она скрыла наши следы, ослепила неприятеля, который, возможно, пытался нас преследовать.
Наконец я дал приказ остановиться на ночлег, и наступила долгая ледяная ночь.
Забрав у Балка коня, я тронулся в путь до рассвета. Приблизительно в получасе езды я нашел маленькую лощину, окруженную невысокими кривыми деревьями.
Неподалеку пробегал замерзший ручей. Вернувшись, я приказал офицерам поднимать людей и трогаться в путь.
Через час мы двинулись вперед, оставив в снегу двадцать три замерзших тела. По моему приказу уланы сложили их вместе, но я запретил колдунам сжигать трупы. Мы не могли позволить себе ни дыма, который обязательно заметили бы негареты, ни применения магических сил, что наверняка бы обнаружили военные чародеи азаза.
Нам потребовалось почти два часа, чтобы добраться до лощины, и все же мы дошли. Я приказал солдатам разойтись по подразделениям, в которых они служили. Биканер с адъютантом устроили перекличку и доложили мне. Итог оказался ужасным. Осталось сорок шесть моих Красных Улан, сто пятьдесят человек из 17-го, около двухсот из 10-го Гусарского, приблизительно столько же из 20-го полка, несколько десятков разведчиков Йонга, примерно триста пятьдесят солдат из остатков других подразделений, сорок девять женщин и даже несколько детей. Я поморщился от боли. По штатному расписанию 17-й Уланский полк должен был насчитывать больше семисот человек, в 10-м Гусарском полку и 20-м полку Тяжелой Кавалерии числилось по девятьсот человек.
Мне предстояло каким-то образом заставить людей поверить, что у них есть шанс выжить. Я попросил своих солдат подойти ко мне поближе. В суэби задул ледяной ветер, но он шелестел у нас над головами, не проникая в лощину.
— Итак, — начал я, понимая, что ни в коем случае нельзя вселять в людей чрезмерный оптимизм, — не знаю, как вы,а лично я рад, что мы расстались с армией.
Потрясенные солдаты молчали.
— По крайней мере, мы не купаемся в дерьме и пепле, — продолжал я, вызвав этим замечанием смешки. — А мне это по душе — находиться там, где можно вздохнуть полной грудью, где достаточно свежего воздуха.
Солдаты смеялись, больше не сдерживаясь.
— Вот и отлично. Итак, мы отрезаны от войск императора, — сказал я. — А этот треклятый Байран, мать его, торжествует, уверенный, что мы у него в руках. Но я собираюсь доказать ему, что он мешок, набитый конским дерьмом, и всех, кто хочет сделать то же самое, я приглашаю прогуляться со мной.
— Куда мы направимся, трибун? — крикнул кто-то.
— Мы пройдем прямиком через суэби к горам, — сказал я. — Затем мы поднимемся вверх, спустимся вниз и окажемся в Нумантии. Мы вернемся домой как раз к Сезону Пробуждения, так что погода будет замечательной. Итак, кто хочет идти со мной?
И снова кто-то рассмеялся, кто-то одобрительно крикнул. Но большинство лиц оставались пустыми, лишенными надежды.
— Или вы хотите узнать, сколькими способами майсирские мясники смогут заставить вас закричать, перед тем как отправить на Колесо?
Вперед шагнул ветеран с покрытым шрамами лицом.
— Со мной этого не произойдет, трибун. Я не собираюсь сдаваться живым. И еще я надеюсь перед смертью устроить ублюдкам кровавую бойню, чтобы они надолго меня запомнили.
— Хорошо, — согласился я. — Но разве не будет лучше, если ты останешься жив и еще долго не предстанешь перед Сайонджи?
— Конечно, черт побери! Но...
— Никаких но. А теперь заткнись и слушай!
— Так точно, сэр!
Отсалютовав, офицер-ветеран встал в строй.
— Вот такой дух нам и нужен, — сказал я. — Потому что все мы собираемся попробовать остаться в живых. Посмотрите на своего соседа слева. Вы его знаете? Лучше скорее познакомьтесь с ним, потому что он будет помогать вам тащиться через горы. Скажите ему, как вас зовут. Ну же, прямо сейчас!
Некоторое время стояла полная тишина, затем заговорил один, другой, и вскоре над толпой стоял приглушенный гомон.
— Мы останемся здесь до конца дня. Первым делом нам надо как-то организоваться. Если какое-нибудь подразделение уцелело, мы его сохраним и усилим. Друзья пусть остаются со своими друзьями. Это поможет.
Сегодня я произведу кого-то в офицеры, кого-то в капралы. Быть может, кто-то никогда не занимал никаких должностей и не хочет этого, считает, что не справится с дополнительным грузом ответственности. Это все дерьмо! У вас получится, и получится чертовски хорошо. Еще нам нужно будет разделить все наши припасы. Мы не допустим, чтобы какой-то жирный негодяй жрал за обе щеки, в то время как другие голодали. Или мы едим все, или не ест никто. Это относится к офицерам, уоррент-офицерам, рядовым, гражданским.
А сейчас я хочу, чтобы солдаты 10-го, 17-го и 20-го полков перешли на эту сторону. Остальные оглянитесь вокруг, посмотрите, есть ли среди оставшихся кто-нибудь из частей, в которых вы служили раньше? Шевелитесь. Я хочу тронуться в путь до того, как майсирцы набредут на наши следы.
Солдаты начали двигаться.
На удивление в живых осталось очень много разведчиков Йонга. Несмотря на то что они всегда были в самом пекле, из первоначальных двух сотен уцелело девяносто два человека. Я отвел их в сторону и объявил, что все они произведены в сержанты.
— Я сделал это вовсе не потому, что считаю вас героями. Йонг давно объяснил мне, что к чему. Я знаю, что вы воры, трусы и лентяи. Как и ваш предводитель. И я чертовски горжусь, что он пытался научить меня стать такими же, как вы.
Я дождался, когда смех затихнет.
— Я произвожу вас в сержанты не за какие-то заслуги, а просто потому, что вы остались живы. Так вот, я хочу, чтобы вы помогли сделать то же самое всем остальным. Правда, будет одно существенное отличие. Теперь вам придется думать не только о собственной заднице, покусанной блохами: каждый из вас получит под свое начало по меньшей мере взвод, а то и больше. Кому это не нравится — я не держу. Мне не нужны лишние геморройные шишки. Только посмотрим, как к вам отнесутся на той стороне.
Мои слова снова вызвали громкий хохот. Разведчиков все считали убийцами и бандитами, не признающими законов, и им не было пощады даже от негаретов, таких же разбойников.
— А теперь всем доложиться домициусу Биканеру, командиру 17-го полка. Он даст каждому новое назначение.
К вечеру мы разбились на новые подразделения.
— Отлично, — крикнул я. — Теперь вы снова стали почти похожи на солдат.
Оборванные и обросшие солдаты воняли так, что я чувствовал это со своего места, но все держали оружие наготове, и я знал, что они умеют с ним обращаться.
— Посмотрите на своего соседа слева. Теперь вам известно, как его зовут. Вы с ним боевые товарищи, нравится вам это или нет. И вот мой первый приказ: каждый из вас должен приложить все силы к тому, чтобы ваш товарищ дошел живым до Нумантии. Потому что если он не дойдет, скорее всего, не дойдете и вы. Я никому не позволю прохлаждаться, в то время как сосед работает в поте лица.
Мы вместе попали в эту сточную канаву и вместе из нее выберемся. Теперь мы снова армия, снова солдаты. Хватит ковылять куда глаза глядят, позволяя недоноскам-майсирцам делать с нами все, что им хочется. Отныне мы будем сражаться с ними, если они нас найдут, и пусть ублюдки жалеют о том, что обнаружили наш след.
Вы знаете меня, знаете, как я колошматил мерзавцев каждый раз, когда они подходили слишком близко!
И если сейчас они нас найдут, мы сделаем то же самое. Отрежем им пальцы по самую ладонь, и негодяи сами отстанут от нас и отправятся искать более легкую добычу.
— Ну что, довольно слов, — закончил я. — Начинаем прогулку.
Я по-прежнему хотел смерти, забвения. Но только не прямо сейчас. Сначала я должен постараться перейти через эти высочайшие горы. Скорее всего, я потерплю неудачу, и мы все погибнем, ибо я не верил, что тысяча солдат сможет пройти тропой контрабандистов.
Но я не собирался умирать. Как это ни смешно, я поймал себя на том, что молюсь, произношу пустые слова, зная об этом, но все же взывая к Вахану, моему обезьяноподобному богу мудрости, и к Танису, прося у них даровать мне жизнь.
Дважды за последнее время я призывал Сайонджи — после того как Тенедос спас меня из огня и когда умерла Алегрия, — но очень быстро отказывался от своих слов.
Наверное, у жестокой богини сложилось обо мне не слишком лестное мнение — сумасшедший, лезущий напролом. Подумав так, я не сдержался и рассмеялся. И почувствовал, как со смехом чуть оживаю, выбираюсь из-под покрывала скорби.
Снова вспомнив пророчество колдуна, сказанное при моем рождении, я взмолился, объясняя богам, что тигр уже достаточно поизмывался надо мной и теперь опять наступает мой черед ездить на нем верхом. Я молил их продлить нить моей жизни. Хотя бы чуть-чуть.
Офицеры и капралы постоянно бегали вдоль строя и орали команды — по сути дела, занимались тем же, что делали и раньше, но с одним отличием. Теперь они делом доказывали, что заслужили свои лычки, пояса, шевроны. Они ругали последними словами солдата, уронившего оружие, но, если он не мог его поднять, несли его сами до тех пор, пока солдат хоть немного не приходил в себя. Если он падал, они заставляли двух его товарищей подхватить упавшего под руки и тащить его вперед.
А если они ничего этого не делали, считая мои слова пустыми как ветер, то я поступал жестко: в первый же день разжаловал семерых офицеров и тринадцать уоррент-офицеров в рядовые.
По сравнению с тем, как я год назад проходил по этим самым местам с Бакром и негаретами, сейчас мы едва ползли. И все же мы двигались вперед, с каждым днем все больше удаляясь от короля Байрана и его армии.
Я попросил двух колдунов из Чарского Братства попробовать сотворить заклятие и связаться с остальными чародеями нашей армии. Не успели те нарисовать на снегу магические символы и сжечь травы, как один из них, испуганно вскрикнув, поспешно затоптал нарисованное.
— Он где-то рядом, — с трудом вымолвил колдун. — Кто-то. И он нас ищет.
Мы больше не предпринимали попыток связаться с императором.
Солдат со стоном упал на колени. Подскочив к нему, я рывком поставил его на ноги.
— Пожалуйста, пожалуйста, дайте мне умереть спокойно! — взмолился он.
— Позволю, ублюдок, но только в Нумантии, — заорал я. — Не здесь. Вставай, кусок дерьма! Неудивительно, что ты валяешься в грязи, мерзкий осел! У твоей шлюхи-матери не было времени, чтобы дать тебе сердце, да! Я уж не говорю про тех дохлятиков, один из которых был твоим отцом.
В глазах солдата вспыхнул огонь, он замахнулся на меня.
— Не попал! — презрительно усмехнулся я. — Ну же, попробуй еще!
Солдат снова ударил меня, и на этот раз я подставил под его кулак свою грудь.
— Ха, даже ребенок сильнее тебя, — рассмеялся я и пошел прочь.
Солдат выкрикнул мне вдогонку грязное ругательство, и я с трудом скрыл улыбку. Возможно, он найдет в себе силы перейти через горы, хотя бы для того, чтобы убить меня.
Последние две лошади пали и отправились в котлы. Две лошади и с полдюжины мешков каких-то кореньев, накопанных в мерзлой земле, чтобы накормить почти тысячу человек.
Мы вышли на берег большой реки, и Иса повернулся к нам лицом: река была покрыта толстым слоем льда. Мы поспешно переправились на противоположную сторону.
Еще одно чудо — кто-то из разведчиков нашел в мелководном затоне трех рыбин со злобными мордами и длинными усами, судя по всему, погрузившихся в спячку. Мы пробили во льду лунки, в ход пошли копья, и рыбины пробудились в предсмертной агонии. Они судорожно бились, сокрушая ледяную корку, но им в бока вонзались новые и новые стрелы. Мы получили свежую рыбу.
Две рыбины имели в длину больше двадцати футов, а третья вообще была футов сорок, и мы с жадностью сожрали их полусырыми. Пройдя вдоль берега, мы нашли на отмелях других спящих рыб и тоже убили их.
Наши повара приготовили из пойманных рыб различные блюда, так что каждый нашел себе что-нибудь по душе. Возможно, в этой безжизненной пустыне все-таки можно существовать.
Люди продолжали умирать, но уже не так часто. Тела умерших мы несли с собой до того места, где устраивали привал на ночь. Наши колдуны читали заклинания, призывая огонь, но нередко это им не удавалось, и тогда мы засыпали трупы камнями. Все же это было гораздо лучше, чем бросать их там, где они умерли. И случаев каннибализма больше не было.
Местность показалась мне знакомой, и погода вроде бы улучшилась. Я решил, что мы приближаемся к тем краям, где кочевали негареты Бакра. У меня было такое ощущение, будто с тех пор прошло уже сто лет. Я вспомнил, какими вкусными были антилопы, на которых мы охотились, и мысленно обратился к богам: если Иса действительно на нашей стороне, возможно, здесь зимует много дичи, и кто станет жаловаться, что она несколько отощала. Кроме того, мы сможем кое-как выделать шкуры убитых животных, и это даст нам теплую одежду и обувь для перехода через высокогорные перевалы. Я разослал разведчиков по разным направлениям, чтобы они заметили добычу прежде, чем та заметит нас.
Но мы нашли такую еду, о какой даже не мечтали. Разведчики донесли, что в узкой долине стоят семьдесят черных круглых шатров. Негареты. Я предположил, что они собрались на свое собрание, риет.
Чарские Братья не обнаружили присутствия магии, значит, негареты не ждут нападения, уверенные в том, что так далеко в пустыне им никто не угрожает. Я приказал Юрейским Уланам совершить обходной маневр и зайти неприятелю в тыл.
Основной атакующей силой должны были стать бывшие разведчики Йонга, те солдаты, кого они отобрали, а также спешившиеся гусары. Остальная колонна двигалась в миле сзади, а замыкала порядок тяжелая кавалерия.
От разведчиков я узнал, что это не риет, а лагерь, в котором остались только женщины и дети негаретов, в то время как мужчины отправились воевать с чужеземцами.
Немногочисленных часовых, молодых мальчишек, разведчики сняли без труда, и мы со всех сторон с боевыми криками скатились вниз в долину.
Женщины и дети негаретов высыпали из шатров, вооруженные чем попало — изредка мечами, но в основном кухонной утварью и даже просто палками. Они сражались отчаянно, но мы значительно превосходили их числом. Негареты отступили к шатрам, но тут им в тыл ударили Юрейские Уланы.
Кому-то удалось бежать в суэби, другие продолжали сопротивляться и были убиты или разоружены; большинство подняли руки вверх, предвидя, какие ужасы последуют.
Я увидел, как один солдат схватил было женщину, но та сбила его с ног. Офицеры и капралы кричали, пытаясь навести порядок, и постепенно кровожадный пыл наших солдат несколько остыл. Прежде чем он успел вспыхнуть с новой силой, я приказал подразделениям построиться, а затем мы, разбившись на отряды, принялись методично обыскивать лагерь — оставшись один, солдат в большей степени склонен совершить насилие и убийство, чем когда он находится под наблюдением своих товарищей.
Мы забрали еду, оружие, теплую одежду, всю обувь, одеяла, переметные сумы, лошадей. Я хотел также получить котлы, спальные мешки и шатры, которые с помощью магии можно было делать маленькими, но одна из женщин сказала, что все неврайды ушли на войну, а без них никто не знает, как творить заклятия. Разумеется, она лгала, но что мне оставалось делать? Подвергнуть пыткам ее или кого-то еще?
Уже начало темнеть, когда я приказал нашему отряду трогаться в путь. Конечно, мы могли бы провести ночь в уютных шатрах — и мы должны были так поступить. Но я сомневался, что мне удалось бы сохранить контроль над своими людьми, особенно если учесть, что речь шла о ненавистных негаретах. Конечно, я не тешу себя надеждой, что на мне нет вины в военных преступлениях. Пусть у негаретов остались их шатры и кухонная утварь. Но что они будут в ней готовить? Как они станут охотиться, добывать пищу? Я не пускал в свое сердце жалость, точно так же, как гнал от себя слабодушие, когда мы бросили обоз с ранеными.
По крайней мере, пытался успокоить себя я, эти женщины и дети не принадлежали к отряду йедаза Бакра, гостеприимно принявшего нас год назад. Впрочем, не думаю, что, если бы это были те самые негареты, это что-нибудь бы изменило.
Равнина начала вздыматься холмами, и горы становились все ближе, черными тенями поднимаясь над облаками. Потеплело, и постоянно шли дожди. Реки разлились, и переправа даже через небольшие ручьи превращалась в сложное испытание.
Как-то мы въехали в небольшое ущелье, которое, как мне показалось, я узнал. По-моему, именно здесь меня встречали воины в черных доспехах. Впрочем, даже если я и ошибался, это место было ничуть не хуже любого другого, чтобы объявить нашему отряду, что мы пересекли границу. Майсир остался позади. Теперь мы находились в Пограничных территориях, которые Нумантия давно считала своей вотчиной.
Мои слова были встречены торжествующими криками. Я приказал выдать всем дополнительную пайку зерна, отобранного у негаретов. Мы размололи его и смешали с горячей водой.
Над нами нависали безмолвные горы.
Подъем продолжался и продолжался. Нас снова со всех сторон окружал снег, но теперь мы относились к этому спокойнее, так как снег свидетельствовал о том, что мы уходим все дальше от Майсира, приближаясь к нашей родине.
Начался буран, и мы укрылись в ущелье. Мы провели там один день? Неделю? В сплошной белой мгле время перестало существовать. Даже выносливые лошади негаретов не могли идти дальше, и мы их зарезали и освежевали. Большую часть мяса мы заморозили, но я разрешил устроить один роскошный ужин.
Вскоре вокруг останется один лишь холод, и нас будет согревать воспоминание об этой трапезе.
Буран закончился, и мы продолжили путь.
Мы топили снег во всех емкостях, смешивали его с растолченным зерном и питались этой кашицей. Тропа стала совсем узкой; с одной стороны нависали высокие скалы, а с другой находился обрыв. Люди снова начали умирать, от холода или по неосторожности, падая там, где никогда бы не упали, если бы имели достаточно сил.
Порой, срываясь вниз, человек в отчаянии хватался за первое попавшееся, например за ногу своего товарища, увлекая его за собой, и оба с ужасными криками исчезали в бездонной пропасти.
Достигнув перевала, мы начали спускаться вниз. Все радовались, но больше всех был счастлив я сам. Я был уверен, что такой большой отряд солдат не сможет осуществить этот переход, но сейчас вынужден был признать, что недооценивал торжество человеческого духа. Люди, движимые силой воли и сердцем, способны бросить вызов самим небесам.
Я приказал капитану Балку надеть мои доспехи и во главе Красных Улан при поддержке 20-го полка Тяжелой Кавалерии нанести удар по майсирцам, изобразив это так, будто вся наша армия перешла в наступление.
Балк должен был идти вперед до тех пор, пока не встретит настоящего сопротивления, после чего немедленно отступить к позициям 17-го полка, которым предстояло стать сборным пунктом для вспомогательных частей, солдат, отставших от своих подразделений, а также всех тех, кто предпочитал изнурительный поход смерти и рабству в плену. Собравшись вместе, наши части должны были отойти на запад, прочь от майсирцев, прочь от Осви. Впереди предстояло идти 10-му Гусарскому полку.
Я собирался оторваться от неприятеля, повернуть на север, сделать полукруг в сторону северо-востока и воссоединиться с остальной армией в Осви. План был отчаянным, но ничего другого я предложить не мог.
Кирасиры 20-го полка, сильно поредевшего, на конях, обессилевших до такой степени, что им едва удавалось идти рысью, обрушились на майсирцев. Противник, торжествуя победу, приступил к грабежу скудного имущества, оставшегося от корпуса Эрна, и не успел перестроиться, когда на него налетела наша кавалерия. Майсирцы в панике бежали, потрясенные тем, что мы сумели так быстро организовать контратаку.
Прежде чем неприятель успел опомниться, кирасиры повернули назад. Когда они вернулись в расположение 17-го Юрейского полка, уланы уже были готовы тронуться в путь, и наша колонна, сойдя с дороги, двинулась в суэби.
Переход был очень трудным; люди и лошади падали, теряя силы, повозки опрокидывались, и маркитантам приходилось забирать свои пожитки и продолжать путь пешком.
Но это было не самое страшное. Повозки с ранеными постоянно застревали в глубоких оврагах, тянущихся параллельно дороге.
Я вынужден был отдать приказ бросить обоз. Даже домициус Биканер изумленно посмотрел на меня, перед тем как отсалютовать и отправиться его выполнять. Но выбора у нас не было: в руки майсирцам попадет или наш обоз, или мы все. Несколько врачей вызвались остаться с ранеными, но я, восхищенный их мужеством и преданностью своему долгу, вынужден был им отказать. Врачи понадобятся нам самим, все до одного. Раненые кричали и ругались, наблюдая, как солдаты выпрягают из повозок лошадей, но их ярость не могла повлиять на мое решение. Через час мы двинулись дальше, оставляя позади себя честь и частицу сердец. Но состраданию не было места в этой безжизненной пустыне.
Два часа спустя, когда я уже начал думать, что мой дерзкий замысел увенчался успехом, наши разведчики доложили о дозорах негаретов. Я выругался: наши передвижения будут обнаружены, и о них тотчас же узнает король Байран. У него будет достаточно времени, чтобы выдвинуть свои войска и преградить нам дорогу в Осви. И все же я должен был бороться до конца и приказал 10-му полку повернуть на север.
И тут настал настоящий кошмар. Снежная целина перед волной гусаров вздыбилась, словно ожила, словно под ней до поры до времени затаились огромные твари. Горы снега стремительно понеслись на наших солдат, накрывая тех, кто был впереди. С жуткими криками гусары бросились назад, увязая в глубоком снегу. Но никто ничего не видел, ничего не чувствовал в этой белом месиве.
Я понял, что именно этот сюрприз заготовил Тенедос для негаретов, но сейчас жуткое оружие обернулось против нас. Невидимые твари — снежные черви или кто там еще — валили людей, ломая их словно замерзшие веточки.
10-й полк повернул назад, и снежные черви успокоились. Все, что двигалось в направлении от Осви, их не интересовало.
Теперь мы были обречены. К югу и западу простиралась безлюдная, враждебная суэби, на востоке находилась майсирская армия, а путь на север преграждали снежные твари. И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль. Я понял, что мы на какое-то время оторвались от неприятеля, — дозоры негаретов бежали от снежного кошмара еще быстрее нас.
Вызвав к себе трех домициусов, командиров полков и полкового проводника, старшего по званию среди разведчиков Йонга, я сообщил им, что мы сейчас совершим форсированный суточный марш. Самые сильные будут идти сзади, не для отражения возможных атак. Эти люди должны были заботиться о том, чтобы никто не отставал и чтобы мы оставляли за собой как можно меньше следов. Я приказал посадить самых слабых на лошадей, а остальным продолжать путь пешком.
С нами были два колдуна Чарского Братства, и я поручил им вызывать огонь для уничтожения трупов умерших. Нам необходимо было постараться исчезнуть бесследно. Возможно, это даст нам слабый, призрачный шанс на спасение. В противном случае можно было уже считать себя или майсирскими рабами, или закоченевшими трупами.
— В каком направлении мы двинемся? — спросил Биканер.
— На запад, — ответил я. — Точнее, на северо-запад.
По сути дела, в противоположную сторону от императора и нашей армии. Наша единственная надежда заключалась в том, чтобы оторваться от неприятеля, а затем совершить невозможное: перейти в Нумантию через горы, как я уже проделал это однажды.
Но тогда мне нужно было беспокоиться лишь о горстке людей, находящихся в прекрасной физической формы. Сейчас же под моим началом находились несколько сотен оборванных, голодных солдат и маркитантов.
Мне следовало отдать приказ перейти в наступление, двинуться навстречу неприятелю, чтобы мы умерли достойно и совершенно бесполезно, но я упорствовал в своей глупости.
Через два часа мы вышли в пустыню. Поставив в арьергард своих Красных Улан, я приказал им выполнять мои приказы без колебаний и без пощады. Никому не позволялась роскошь умереть, по крайней мере до наступления сумерек. Я шел последним, кричал, орал до хрипоты, и в конце концов мой голос стал звучать так, словно его протащили через битое стекло.
Я ругался на солдат, солдаты ругались на меня. Я безжалостно лупил их, и они слабо пытались дать мне сдачи. Но я всегда уклонялся от ударов, насмешливо предлагая попробовать еще раз. Я говорил, что назвал бы их бабами, но это оскорбило бы женщин, идущих впереди, — маркитанток, прачек, поварих, шлюх, — которые не сдавались.
Я не чувствовал ни голода, ни усталости. Я сроднился с этой заснеженной пустыней, черпая силы в окружающей глуши.
Мы упрямо шли вперед, и дым от теплых печей Осви постепенно отступал к горизонту, пока не исчез совсем. Снова пошел снег, и в кои-то веки вьюга явилась благословением Исы, Ирису-Хранителя, бога Никеи Паноана, ибо она скрыла наши следы, ослепила неприятеля, который, возможно, пытался нас преследовать.
Наконец я дал приказ остановиться на ночлег, и наступила долгая ледяная ночь.
Забрав у Балка коня, я тронулся в путь до рассвета. Приблизительно в получасе езды я нашел маленькую лощину, окруженную невысокими кривыми деревьями.
Неподалеку пробегал замерзший ручей. Вернувшись, я приказал офицерам поднимать людей и трогаться в путь.
Через час мы двинулись вперед, оставив в снегу двадцать три замерзших тела. По моему приказу уланы сложили их вместе, но я запретил колдунам сжигать трупы. Мы не могли позволить себе ни дыма, который обязательно заметили бы негареты, ни применения магических сил, что наверняка бы обнаружили военные чародеи азаза.
Нам потребовалось почти два часа, чтобы добраться до лощины, и все же мы дошли. Я приказал солдатам разойтись по подразделениям, в которых они служили. Биканер с адъютантом устроили перекличку и доложили мне. Итог оказался ужасным. Осталось сорок шесть моих Красных Улан, сто пятьдесят человек из 17-го, около двухсот из 10-го Гусарского, приблизительно столько же из 20-го полка, несколько десятков разведчиков Йонга, примерно триста пятьдесят солдат из остатков других подразделений, сорок девять женщин и даже несколько детей. Я поморщился от боли. По штатному расписанию 17-й Уланский полк должен был насчитывать больше семисот человек, в 10-м Гусарском полку и 20-м полку Тяжелой Кавалерии числилось по девятьсот человек.
Мне предстояло каким-то образом заставить людей поверить, что у них есть шанс выжить. Я попросил своих солдат подойти ко мне поближе. В суэби задул ледяной ветер, но он шелестел у нас над головами, не проникая в лощину.
— Итак, — начал я, понимая, что ни в коем случае нельзя вселять в людей чрезмерный оптимизм, — не знаю, как вы,а лично я рад, что мы расстались с армией.
Потрясенные солдаты молчали.
— По крайней мере, мы не купаемся в дерьме и пепле, — продолжал я, вызвав этим замечанием смешки. — А мне это по душе — находиться там, где можно вздохнуть полной грудью, где достаточно свежего воздуха.
Солдаты смеялись, больше не сдерживаясь.
— Вот и отлично. Итак, мы отрезаны от войск императора, — сказал я. — А этот треклятый Байран, мать его, торжествует, уверенный, что мы у него в руках. Но я собираюсь доказать ему, что он мешок, набитый конским дерьмом, и всех, кто хочет сделать то же самое, я приглашаю прогуляться со мной.
— Куда мы направимся, трибун? — крикнул кто-то.
— Мы пройдем прямиком через суэби к горам, — сказал я. — Затем мы поднимемся вверх, спустимся вниз и окажемся в Нумантии. Мы вернемся домой как раз к Сезону Пробуждения, так что погода будет замечательной. Итак, кто хочет идти со мной?
И снова кто-то рассмеялся, кто-то одобрительно крикнул. Но большинство лиц оставались пустыми, лишенными надежды.
— Или вы хотите узнать, сколькими способами майсирские мясники смогут заставить вас закричать, перед тем как отправить на Колесо?
Вперед шагнул ветеран с покрытым шрамами лицом.
— Со мной этого не произойдет, трибун. Я не собираюсь сдаваться живым. И еще я надеюсь перед смертью устроить ублюдкам кровавую бойню, чтобы они надолго меня запомнили.
— Хорошо, — согласился я. — Но разве не будет лучше, если ты останешься жив и еще долго не предстанешь перед Сайонджи?
— Конечно, черт побери! Но...
— Никаких но. А теперь заткнись и слушай!
— Так точно, сэр!
Отсалютовав, офицер-ветеран встал в строй.
— Вот такой дух нам и нужен, — сказал я. — Потому что все мы собираемся попробовать остаться в живых. Посмотрите на своего соседа слева. Вы его знаете? Лучше скорее познакомьтесь с ним, потому что он будет помогать вам тащиться через горы. Скажите ему, как вас зовут. Ну же, прямо сейчас!
Некоторое время стояла полная тишина, затем заговорил один, другой, и вскоре над толпой стоял приглушенный гомон.
— Мы останемся здесь до конца дня. Первым делом нам надо как-то организоваться. Если какое-нибудь подразделение уцелело, мы его сохраним и усилим. Друзья пусть остаются со своими друзьями. Это поможет.
Сегодня я произведу кого-то в офицеры, кого-то в капралы. Быть может, кто-то никогда не занимал никаких должностей и не хочет этого, считает, что не справится с дополнительным грузом ответственности. Это все дерьмо! У вас получится, и получится чертовски хорошо. Еще нам нужно будет разделить все наши припасы. Мы не допустим, чтобы какой-то жирный негодяй жрал за обе щеки, в то время как другие голодали. Или мы едим все, или не ест никто. Это относится к офицерам, уоррент-офицерам, рядовым, гражданским.
А сейчас я хочу, чтобы солдаты 10-го, 17-го и 20-го полков перешли на эту сторону. Остальные оглянитесь вокруг, посмотрите, есть ли среди оставшихся кто-нибудь из частей, в которых вы служили раньше? Шевелитесь. Я хочу тронуться в путь до того, как майсирцы набредут на наши следы.
Солдаты начали двигаться.
На удивление в живых осталось очень много разведчиков Йонга. Несмотря на то что они всегда были в самом пекле, из первоначальных двух сотен уцелело девяносто два человека. Я отвел их в сторону и объявил, что все они произведены в сержанты.
— Я сделал это вовсе не потому, что считаю вас героями. Йонг давно объяснил мне, что к чему. Я знаю, что вы воры, трусы и лентяи. Как и ваш предводитель. И я чертовски горжусь, что он пытался научить меня стать такими же, как вы.
Я дождался, когда смех затихнет.
— Я произвожу вас в сержанты не за какие-то заслуги, а просто потому, что вы остались живы. Так вот, я хочу, чтобы вы помогли сделать то же самое всем остальным. Правда, будет одно существенное отличие. Теперь вам придется думать не только о собственной заднице, покусанной блохами: каждый из вас получит под свое начало по меньшей мере взвод, а то и больше. Кому это не нравится — я не держу. Мне не нужны лишние геморройные шишки. Только посмотрим, как к вам отнесутся на той стороне.
Мои слова снова вызвали громкий хохот. Разведчиков все считали убийцами и бандитами, не признающими законов, и им не было пощады даже от негаретов, таких же разбойников.
— А теперь всем доложиться домициусу Биканеру, командиру 17-го полка. Он даст каждому новое назначение.
К вечеру мы разбились на новые подразделения.
— Отлично, — крикнул я. — Теперь вы снова стали почти похожи на солдат.
Оборванные и обросшие солдаты воняли так, что я чувствовал это со своего места, но все держали оружие наготове, и я знал, что они умеют с ним обращаться.
— Посмотрите на своего соседа слева. Теперь вам известно, как его зовут. Вы с ним боевые товарищи, нравится вам это или нет. И вот мой первый приказ: каждый из вас должен приложить все силы к тому, чтобы ваш товарищ дошел живым до Нумантии. Потому что если он не дойдет, скорее всего, не дойдете и вы. Я никому не позволю прохлаждаться, в то время как сосед работает в поте лица.
Мы вместе попали в эту сточную канаву и вместе из нее выберемся. Теперь мы снова армия, снова солдаты. Хватит ковылять куда глаза глядят, позволяя недоноскам-майсирцам делать с нами все, что им хочется. Отныне мы будем сражаться с ними, если они нас найдут, и пусть ублюдки жалеют о том, что обнаружили наш след.
Вы знаете меня, знаете, как я колошматил мерзавцев каждый раз, когда они подходили слишком близко!
И если сейчас они нас найдут, мы сделаем то же самое. Отрежем им пальцы по самую ладонь, и негодяи сами отстанут от нас и отправятся искать более легкую добычу.
— Ну что, довольно слов, — закончил я. — Начинаем прогулку.
Я по-прежнему хотел смерти, забвения. Но только не прямо сейчас. Сначала я должен постараться перейти через эти высочайшие горы. Скорее всего, я потерплю неудачу, и мы все погибнем, ибо я не верил, что тысяча солдат сможет пройти тропой контрабандистов.
Но я не собирался умирать. Как это ни смешно, я поймал себя на том, что молюсь, произношу пустые слова, зная об этом, но все же взывая к Вахану, моему обезьяноподобному богу мудрости, и к Танису, прося у них даровать мне жизнь.
Дважды за последнее время я призывал Сайонджи — после того как Тенедос спас меня из огня и когда умерла Алегрия, — но очень быстро отказывался от своих слов.
Наверное, у жестокой богини сложилось обо мне не слишком лестное мнение — сумасшедший, лезущий напролом. Подумав так, я не сдержался и рассмеялся. И почувствовал, как со смехом чуть оживаю, выбираюсь из-под покрывала скорби.
Снова вспомнив пророчество колдуна, сказанное при моем рождении, я взмолился, объясняя богам, что тигр уже достаточно поизмывался надо мной и теперь опять наступает мой черед ездить на нем верхом. Я молил их продлить нить моей жизни. Хотя бы чуть-чуть.
Офицеры и капралы постоянно бегали вдоль строя и орали команды — по сути дела, занимались тем же, что делали и раньше, но с одним отличием. Теперь они делом доказывали, что заслужили свои лычки, пояса, шевроны. Они ругали последними словами солдата, уронившего оружие, но, если он не мог его поднять, несли его сами до тех пор, пока солдат хоть немного не приходил в себя. Если он падал, они заставляли двух его товарищей подхватить упавшего под руки и тащить его вперед.
А если они ничего этого не делали, считая мои слова пустыми как ветер, то я поступал жестко: в первый же день разжаловал семерых офицеров и тринадцать уоррент-офицеров в рядовые.
По сравнению с тем, как я год назад проходил по этим самым местам с Бакром и негаретами, сейчас мы едва ползли. И все же мы двигались вперед, с каждым днем все больше удаляясь от короля Байрана и его армии.
Я попросил двух колдунов из Чарского Братства попробовать сотворить заклятие и связаться с остальными чародеями нашей армии. Не успели те нарисовать на снегу магические символы и сжечь травы, как один из них, испуганно вскрикнув, поспешно затоптал нарисованное.
— Он где-то рядом, — с трудом вымолвил колдун. — Кто-то. И он нас ищет.
Мы больше не предпринимали попыток связаться с императором.
Солдат со стоном упал на колени. Подскочив к нему, я рывком поставил его на ноги.
— Пожалуйста, пожалуйста, дайте мне умереть спокойно! — взмолился он.
— Позволю, ублюдок, но только в Нумантии, — заорал я. — Не здесь. Вставай, кусок дерьма! Неудивительно, что ты валяешься в грязи, мерзкий осел! У твоей шлюхи-матери не было времени, чтобы дать тебе сердце, да! Я уж не говорю про тех дохлятиков, один из которых был твоим отцом.
В глазах солдата вспыхнул огонь, он замахнулся на меня.
— Не попал! — презрительно усмехнулся я. — Ну же, попробуй еще!
Солдат снова ударил меня, и на этот раз я подставил под его кулак свою грудь.
— Ха, даже ребенок сильнее тебя, — рассмеялся я и пошел прочь.
Солдат выкрикнул мне вдогонку грязное ругательство, и я с трудом скрыл улыбку. Возможно, он найдет в себе силы перейти через горы, хотя бы для того, чтобы убить меня.
Последние две лошади пали и отправились в котлы. Две лошади и с полдюжины мешков каких-то кореньев, накопанных в мерзлой земле, чтобы накормить почти тысячу человек.
Мы вышли на берег большой реки, и Иса повернулся к нам лицом: река была покрыта толстым слоем льда. Мы поспешно переправились на противоположную сторону.
Еще одно чудо — кто-то из разведчиков нашел в мелководном затоне трех рыбин со злобными мордами и длинными усами, судя по всему, погрузившихся в спячку. Мы пробили во льду лунки, в ход пошли копья, и рыбины пробудились в предсмертной агонии. Они судорожно бились, сокрушая ледяную корку, но им в бока вонзались новые и новые стрелы. Мы получили свежую рыбу.
Две рыбины имели в длину больше двадцати футов, а третья вообще была футов сорок, и мы с жадностью сожрали их полусырыми. Пройдя вдоль берега, мы нашли на отмелях других спящих рыб и тоже убили их.
Наши повара приготовили из пойманных рыб различные блюда, так что каждый нашел себе что-нибудь по душе. Возможно, в этой безжизненной пустыне все-таки можно существовать.
Люди продолжали умирать, но уже не так часто. Тела умерших мы несли с собой до того места, где устраивали привал на ночь. Наши колдуны читали заклинания, призывая огонь, но нередко это им не удавалось, и тогда мы засыпали трупы камнями. Все же это было гораздо лучше, чем бросать их там, где они умерли. И случаев каннибализма больше не было.
Местность показалась мне знакомой, и погода вроде бы улучшилась. Я решил, что мы приближаемся к тем краям, где кочевали негареты Бакра. У меня было такое ощущение, будто с тех пор прошло уже сто лет. Я вспомнил, какими вкусными были антилопы, на которых мы охотились, и мысленно обратился к богам: если Иса действительно на нашей стороне, возможно, здесь зимует много дичи, и кто станет жаловаться, что она несколько отощала. Кроме того, мы сможем кое-как выделать шкуры убитых животных, и это даст нам теплую одежду и обувь для перехода через высокогорные перевалы. Я разослал разведчиков по разным направлениям, чтобы они заметили добычу прежде, чем та заметит нас.
Но мы нашли такую еду, о какой даже не мечтали. Разведчики донесли, что в узкой долине стоят семьдесят черных круглых шатров. Негареты. Я предположил, что они собрались на свое собрание, риет.
Чарские Братья не обнаружили присутствия магии, значит, негареты не ждут нападения, уверенные в том, что так далеко в пустыне им никто не угрожает. Я приказал Юрейским Уланам совершить обходной маневр и зайти неприятелю в тыл.
Основной атакующей силой должны были стать бывшие разведчики Йонга, те солдаты, кого они отобрали, а также спешившиеся гусары. Остальная колонна двигалась в миле сзади, а замыкала порядок тяжелая кавалерия.
От разведчиков я узнал, что это не риет, а лагерь, в котором остались только женщины и дети негаретов, в то время как мужчины отправились воевать с чужеземцами.
Немногочисленных часовых, молодых мальчишек, разведчики сняли без труда, и мы со всех сторон с боевыми криками скатились вниз в долину.
Женщины и дети негаретов высыпали из шатров, вооруженные чем попало — изредка мечами, но в основном кухонной утварью и даже просто палками. Они сражались отчаянно, но мы значительно превосходили их числом. Негареты отступили к шатрам, но тут им в тыл ударили Юрейские Уланы.
Кому-то удалось бежать в суэби, другие продолжали сопротивляться и были убиты или разоружены; большинство подняли руки вверх, предвидя, какие ужасы последуют.
Я увидел, как один солдат схватил было женщину, но та сбила его с ног. Офицеры и капралы кричали, пытаясь навести порядок, и постепенно кровожадный пыл наших солдат несколько остыл. Прежде чем он успел вспыхнуть с новой силой, я приказал подразделениям построиться, а затем мы, разбившись на отряды, принялись методично обыскивать лагерь — оставшись один, солдат в большей степени склонен совершить насилие и убийство, чем когда он находится под наблюдением своих товарищей.
Мы забрали еду, оружие, теплую одежду, всю обувь, одеяла, переметные сумы, лошадей. Я хотел также получить котлы, спальные мешки и шатры, которые с помощью магии можно было делать маленькими, но одна из женщин сказала, что все неврайды ушли на войну, а без них никто не знает, как творить заклятия. Разумеется, она лгала, но что мне оставалось делать? Подвергнуть пыткам ее или кого-то еще?
Уже начало темнеть, когда я приказал нашему отряду трогаться в путь. Конечно, мы могли бы провести ночь в уютных шатрах — и мы должны были так поступить. Но я сомневался, что мне удалось бы сохранить контроль над своими людьми, особенно если учесть, что речь шла о ненавистных негаретах. Конечно, я не тешу себя надеждой, что на мне нет вины в военных преступлениях. Пусть у негаретов остались их шатры и кухонная утварь. Но что они будут в ней готовить? Как они станут охотиться, добывать пищу? Я не пускал в свое сердце жалость, точно так же, как гнал от себя слабодушие, когда мы бросили обоз с ранеными.
По крайней мере, пытался успокоить себя я, эти женщины и дети не принадлежали к отряду йедаза Бакра, гостеприимно принявшего нас год назад. Впрочем, не думаю, что, если бы это были те самые негареты, это что-нибудь бы изменило.
Равнина начала вздыматься холмами, и горы становились все ближе, черными тенями поднимаясь над облаками. Потеплело, и постоянно шли дожди. Реки разлились, и переправа даже через небольшие ручьи превращалась в сложное испытание.
Как-то мы въехали в небольшое ущелье, которое, как мне показалось, я узнал. По-моему, именно здесь меня встречали воины в черных доспехах. Впрочем, даже если я и ошибался, это место было ничуть не хуже любого другого, чтобы объявить нашему отряду, что мы пересекли границу. Майсир остался позади. Теперь мы находились в Пограничных территориях, которые Нумантия давно считала своей вотчиной.
Мои слова были встречены торжествующими криками. Я приказал выдать всем дополнительную пайку зерна, отобранного у негаретов. Мы размололи его и смешали с горячей водой.
Над нами нависали безмолвные горы.
Подъем продолжался и продолжался. Нас снова со всех сторон окружал снег, но теперь мы относились к этому спокойнее, так как снег свидетельствовал о том, что мы уходим все дальше от Майсира, приближаясь к нашей родине.
Начался буран, и мы укрылись в ущелье. Мы провели там один день? Неделю? В сплошной белой мгле время перестало существовать. Даже выносливые лошади негаретов не могли идти дальше, и мы их зарезали и освежевали. Большую часть мяса мы заморозили, но я разрешил устроить один роскошный ужин.
Вскоре вокруг останется один лишь холод, и нас будет согревать воспоминание об этой трапезе.
Буран закончился, и мы продолжили путь.
Мы топили снег во всех емкостях, смешивали его с растолченным зерном и питались этой кашицей. Тропа стала совсем узкой; с одной стороны нависали высокие скалы, а с другой находился обрыв. Люди снова начали умирать, от холода или по неосторожности, падая там, где никогда бы не упали, если бы имели достаточно сил.
Порой, срываясь вниз, человек в отчаянии хватался за первое попавшееся, например за ногу своего товарища, увлекая его за собой, и оба с ужасными криками исчезали в бездонной пропасти.
Достигнув перевала, мы начали спускаться вниз. Все радовались, но больше всех был счастлив я сам. Я был уверен, что такой большой отряд солдат не сможет осуществить этот переход, но сейчас вынужден был признать, что недооценивал торжество человеческого духа. Люди, движимые силой воли и сердцем, способны бросить вызов самим небесам.