Баранов Юрий. Обитель подводных мореходов

   Случалось, что за схемами и расчётами дружки допоздна засиживались в баталерке, рискуя за нарушение распорядка нарваться на неприятность. Только чего не вытерпишь ради науки!
   Уже к концу третьего курса Вадим с помощью друзей написал реферат, который похвалили на кафедре. Пообещали, что непременно отправят его в какой-то засекреченный НИИ, в котором, как оказалось, работали точно по такой же тематике, рискуя составить Вадиму конкуренцию.
   Впрочем Колбенев не слишком огорчился, что его идея оказалась не новой. И сам он, и его дружки яснее стали представлять, что их ждёт на флотах, с какой сложнейшей техникой в скором времени придётся столкнуться, штурмуя океанские глубины. И всё-таки это было их время, за которым они, как могли, старались угнаться.
   31
   Настал последний семестр. Уже не призрачным, а вполне реальным приближавшимся светом начинали сиять лейтенантские звёздочки. Штурманский класс в полном составе побывал в гарнизонном ателье, где с каждого сняли мерку для пошива офицерской формы. Даже загодя сфотографировались для лейтенантского удостоверения личности. Казалось бы, самая малость осталась - выдержать государственные экзамены, эти непременные "госы", которые давали право называться офицером флота.
   Теперь самым оживлённым и суетным местом стал кабинет торпедной стрельбы. В центре небольшого зала разместился тренажёр - фанерная рубка с лодочным командирским перископом. Причудливо, со вкусом расписанные стены создавали полную иллюзию океанского простора, небесной голубизны, свежести и даже таинственно холодноватого сумрака подводных глубин.
   Где-то у самой линии горизонта виднелся конвой "противника" транспорта в охранении крейсеров и эсминцев. Эти небольшие макетики кораблей медленно перемещались, поворачиваясь различными курсовыми углами. И возникало ощущение их непрерывного движения. На этот конвой ребята выходили в торпедную атаку, поочерёдно выполняя в корабельном боевом расчёте обязанности командиров, штурманов и торпедных электриков, и Вадим на всех боевых постах действовал с напористым азартом. Они всё время как бы шевелили, поддразнивали нерасторопного Кузю, у которого неважно получалась работа с перископом. Отведённое для их тренировки время заканчивалось, и следующий боевой расчёт уже нетерпеливо топтался около рубки.
   - Боевая тревога! Торпедная атака! - уж который раз без особого энтузиазма провозглашал Кузьма, прижимаясь глазом к окуляру перископа. Первый замер, то-овсь!..
   Непрядов тем временем лихо крутил маховиками, вводя необходимые данные в торпедный автомат стрельбы. Вадим сосредоточенно колдовал над планшетом.
   В тонкую стенку переборки забарабанили и Геркин голос насмешливо предупредил:
   - Эй вы, гальюнные асы, весь америкашкин шестой флот перетопите оставьте нам хоть что-нибудь на зачёт.
   - Ребят, а может, и в самом деле хватит? - взмолился Кузьма. - И так уж столько кораблей натопили, что они, надо полагать, в три слоя на дне лежат.
   - Не сачкуй, - неумолимо отрезал Вадим, - а то сам на "госах" ко дну пойдёшь.
   - Время, время! - заёрзал сидевший на разножке Егор. - Курсовой на корму уходит, а вы баланду травите.
   Вздохнув, Кузьма снова обнял перископ как наскучившую партнёршу на танцах.
   - Второй замер, то-овсь!
   - Ну, ну! - поторапливал Егор. - Не тяни.
   Отвалившись от перископной тумбы, Обрезков развёл руками.
   - Не, я в это дело целиться не могу, - заявил он, - у меня характер мягкий и сердце доброе.
   - Это во что же - "в это"? - начал сердиться Егор.
   - А вот в это! - и мотнул головой. - Конвой прикрыт намертво.
   Егор глянул в перископ и убедился, что Кузя прав. Перед окуляром, вместо конвоя, красовался нарисованный на бумаге кошачий зад с вызывающе загнутым кверху хвостом.
   "Чижевский, - догадался Непрядов, - его художества".
   Дружки выбрались из рубки.
   - Ну как? - вежливо осведомился Эдик. - В очко попали?
   - Ты бы свою задницу подставил, - посоветовал Кузя. - Она у тебя шире. А животное не хочется обижать.
   - Мазло. Учись, как надо атаковать, - небрежно бросил Чижевский, впихиваясь вслед за своим расчётом в рубку, и сразу торжественно скомандовал: - Боевая тревога!
   - ...Атака батьки Махно на переполненный сортир начинается! - в тон ему торжественно дополнил Кузьма.
   Выглянув из двери, уязвлённый Эдик покрутил у виска пальцем. Кузьма ответил ему тем же.
   - Вот именно, - пояснил Вадим. - У обоих - три минус пять, а недостающие шарики занять негде.
   - Кончай кошачий балаган, - вмешался Непрядов на правах старшины и постучал кулаком по фанерной рубке. - Хохмить после экзаменов будем.
   Подойдя к классной доске, Вадим взял кусок мела и принялся чертить торпедный треугольник, подробно объясняя Кузе, в чём состояли его промашки. Кузя слушал дружка более терпеливо, чем с интересом. Он был убеждён, что атака по шумопеленгам получается всё же лучше и потому нет смысла особенно расстраиваться из-за пустяков.
   Егop принялся составлять отчёты по своим атакам, заполняя бланки исходными данными. С особым удовольствием он прочёркивал красным карандашом направление движения выпущенных торпед, обозначая места, где они прошли под днищем главной цели.
   "Эх, стрельнуть бы вот так на самом деле по конвою практической, парогазовой, да ещё с прибором следности, чтоб самому убедиться - попал или нет, - размечтался Непрядов. - Вот тогда можно было бы точно знать, насколько глаз снайперский".
   - Кто здесь Непрядов? - вывел его из мечтательного состояния чей-то голос.
   Егор оторвался взглядом от схемы, которую всё это время чертил, и увидал в дверях рассыльного - невысокого, худенького первокурсника с повязкой на рукаве. Держался он подчёркнуто официально и сухо, с полным сознанием своих полномочий.
   - Ну, допустим я, - отозвался Егор, с начальственной небрежностью отваливаясь на спинку стула. - Что вы, мой юный друг, имеете мне сказать?
   Почтительно выпрямившись перед старшекурсником, рассыльный отрапортовал:
   - Товарищ старшина первой статьи, приказано передать: в вестибюле вас ждут.
   - Кто именно, гардемарин? - возвысил его Непрядов. - Говорите тотчас!
   Строгий первокурсник польщённо оттаял дрогнувшими уголками губ, но всё же не сдался.
   - Сказал, что приказано, - изрёк с неподдельной твёрдостью и скрылся за дверью.
   - Ох, уж эти "гардемарины" с зелёными ушами, - тут же заметил Кузьма. - Плохо мы воспитываем молодёжь.
   - Сам таким был,- напомнил Егор, нехотя поднимаясь из-за стола. Пойду гляну, кому я там понадобился.
   Сбежав по лестнице, Непрядов боковым коридором вышел в вестибюль. Всё та же в прохладном полумраке давила торжественная тишина, в бездну сумрачного потолка устремлены мраморные колонны. Подобно пушкинскому командору недвижно каменел у знамени рослый часовой. Шаги отдавались под сводами гулко и значительно. Однако никого больше не было видно. "Уж не разыграл ли кто меня?" - подумал Непрядов и взялся за массивную бронзовую ручку входной двери, собираясь на всякий случай выглянуть на улицу.
   - Егор! - отчётливо услыхал он за спиной негромкий голос.
   Непрядов обернулся и... увидал Катю. Она стояла за колонной, где свет не горел, и потому её трудно было сразу заметить. Егор бросился к ней с мгновенным приливом восторга и радости, с ощущением настоящего чуда, нежданно-негаданно свалившегося на него. Он взял её крепкие, но удивительно нежные ладони и уткнулся в них лицом, замирая от нахлынувшего счастья.
   Фигура застывшего на часах командора явно начала оживать, заблестела глазами в сторону появившегося развлечения. Чтобы не искушать его, Непрядов увлёк свою юную подругу за колонну, в глубину небольшого алькова, где их никто бы не смог видеть.
   - Ну, как ты, откуда? - спросил он, как только немного успокоился. Ведь тысячу лет не виделись!
   - Приехали на гастроли, - почти шёпотом отвечала она, сияя всё той же по-детски трогательной улыбкой, которая всегда завораживала. - Воздушные гимнасты Плетнёвы, рекордный полёт под куполом цирка - спешите видеть и обалдеть!
   - Вот здорово! - обрадовался Егор. - Теперь наконец-то посмотрю, как ты летаешь по воздуху.
   - Лучше всех, - с лукавой искоркой в глазах похвастала Катя. - Разве ты сомневаешься?
   - В тебе - никогда!
   Они согласно и тихо засмеялись, совсем не думая о том, что каждый звук и даже шорох в огромном вестибюле многократно усиливается, неизменно обнажая чужую тайну. Из своей комнаты выглянул дежурный офицер и предупредительно кашлянул. Влюблённые поутихли.
   Непрядов вспомнил, что как раз в этот день он мог получить увольнительную. Из-за подготовки к "госам" он уже забыл, когда в последний раз ходил в город - не до развлечений было. Дружки сговорились, что и шагу за порог училища не ступят, пока не прозвенит последний звонок. Теперь же представился тот особый случай, который давал право на снисхождение к самому себе.
   Не прошло и двадцати минут, как Непрядов, облачённый в бушлат и в лихо сдвинутой на затылок бескозырке предстал перед Катей. Увольнительная давала им на счастье целых четыре часа и... весь город с хмельными запахами распускавшихся деревьев, звонами трамваев и взглядами прохожих. Они брели по весенним улицам, взявшись за руки, и никак не могли наговориться. Егор с интересом расспрашивал Катю о её делах в цирке, потом рассказывал о своей учёбе, о хороших дружках своих, обещая непременно с ними познакомить.
   Блуждая, они забрели на Бастионную горку, по крутой извилистой дорожке поднялись на самую её вершину - под кроны уже зазеленевших столетних вязов. По-прежнему бойко журчал ручей, ниспадая уступами в обводный канал. И Егор вспомнил, как этот самый ручей-говорун приснился ему в море. И как привиделась ему тогда Катя, встретиться с которой помешал неожиданно появившийся трамвай. "Но теперь она рядом, вполне реальная и ещё сильнее, чем прежде, любимая, - восторженно подумал. - А сон, верно, и впрямь был вещим..." Егору пришла в голову одна отчаянная мысль, которой он даже сам поначалу испугался. Однако по мере того как сокращалось время, обозначенное в увольнительной записке, понемногу угасало нетерпеливое желание высказаться и тем самым решить свою судьбу. Он бы так и не решился ничего сказать, если бы не случай. Спускаясь с горки, Непрядов увидал сидевшего на лавочке со своей девушкой Шурку Шелаботина. Ещё издали тот призывно помахал рукой. Как только Егор с Катей приблизились, всегда решительный, юркий Шурик схватил Непрядова за рукав и бесцеремонно потянул к своей подруге.
   - Да нет проблем, Любочка, - говорил он с волнением и как-то виновато. - Вот же мои свидетели. Как в сказке: легки на помине...
   Оказалось, что Шурка и Любочка решили пожениться. Но для полного счастья им не хватало самой малости: двух свидетелей. И Егор с Катей, разумеется, тут же согласились им помочь. Вот здесь-то Непрядов и решил взять на себя всю инициативу.
   - Наши подписи вы получите лишь при одном условии, - предупредил он, кладя руку на Катино плечо.
   - Это при каком же? - встревожился нетерпеливый Шурик.
   - Поставим свои подписи взаимно: мы поручимся за вас, а вы - за нас...
   Егop мельком глянул на Катю. Она молчала, отведя глаза и теребя перчатку. В затянувшейся паузе всем стало неловко. Вдруг Любочка порывисто вскочила с лавки и обняла Катю. Они прижались друг к другу щеками, смущённо и радостно улыбаясь. Непрядов облегчённо вздохнул. А маленький, проворный Шypкa на радостях крепко наподдал ему кулаком.
   - Вот это по-нашему, по-нахимовски, - шепнул он, подмигивая.
   32
   Неспокойные и радостные, полные томительного ожидания дни настали для Непрядова и Кати Плетнёвой. Их заявление лежало в районном ЗАГСе и осталось только дождаться той счастливой минуты, когда можно будет расписаться в актовой книге и, как полагается, получить брачное свидетельство. Они встречались каждый раз, как только Егору представлялась возможность вырваться в город. Казалось, о чём только не переговорили, строя в мечтах свою новую жизнь, полную счастья и радости. Не смущали их предстоящие частые разлуки и расставания, без которых, уж верно, ни будущему офицеру флота, ни артистке цирка не обойтись. Не это было главным. Просто ни Егор, ни Катя уже не мыслили себя в целом свете друг без друга. А возможные расстояния между ними, которым случится возникать, представлялись не более чем географическими и временными понятиями - вполне преодолимыми и терпимыми. Единственно, что в какой-то мере портило Непрядову настроение, это упорное нежелание Кати во всём признаться отцу.
   - Он всё ещё считает меня ребёнком, - уверяла Катя. - И уж точно расстроится, как только узнает, что мы решили пожениться. Лучше я обо всём ему расскажу в тот день, когда ничего уже изменить будет нельзя...
   Егору ничего не оставалось, как согласиться с Катей, - тем более, он и сам понимал, что излишние волнения в повседневной рискованной работе Тимофея Фёдоровича вредны и опасны.
   33
   Пришло время познакомить Катю с друзьями. Вадим с Кузьмой постоянно напоминала об этом Егору. И вот однажды в субботний вечер все трое отправились в цирк, решив на несколько часов пожертвовать "навигацкой наукой" ради искусства.
   Новая программа имела в городе успех. Все представления проходили с аншлагом. А неизменное "нет ли лишнего билета" слышалось за целый квартал до ярко освещённого циркового подъезда. Друзья с независимым видом баловней судьбы прошествовали сквозь вопрошающую толпу, предъявили при входе три привилегированные контрамарки, добытые Катей накануне, и вскоре уже сидели, небрежно развалясь в креслах в персональной ложе. Круглый зал сдержанно гудел множеством голосов, из оркестровой выгородки наплывала какофония каких-то немыслимых звуков и таинственно шевелился тяжёлый бархатный занавес, из-за которого должен был хлынуть на арену стремительный парад-алле. Всё торжественно, празднично и светло, как в далёком детстве, когда ждёшь "всамделишного" чуда в начинающейся волшебной сказке. Маняще свисали с непостижимо глубокого подволока трапеции, канаты, гибкие лесенки, напоминавшие корабельные шторм-трапы. Весь купол представлялся Егору чем-то вроде второй грот-мачты их парусного барка, только намного более сложного и загадочного, недоступного простому рассудочному пониманию вещей. То был прекрасный мир Катиной мечты и яви, который он безоговорочно принимал как собственный мир.
   Наконец шум и разноголосица унялись, настала торжественная, полная ожидания тишина. Секунды отстукивались ударами собственного сердца. Нетерпение росло... И вот где-то на самом его пределе сказочно-обворожительное чудо явилось. Оглушительно и мощно, как небесный гром, грянул оркестр. Под звуки энергичного марша на круг стали выбегать артисты - крепкие парни, затянутые в строгие трико, и обворожительно-прекрасные, почти невесомые девушки в блестящих нарядах.
   - Ну, где она? Которая?.. - принялись дружки теребить Егора с двух сторон. Непрядов невозмутимо медлил, разжигая их нетерпение, мол, угадайте сами...
   Но вот одна из них, которая среди других и в самом деле казалась самой изящной, стройной и грациозной, как бы невзначай, помахала в их сторону рукой, улыбнулась. В мгновенье Вадим с Кузьмой вскинули руки и тоже заулыбались в ответ. Оба поняли - это она...
   - Больше вопросов не имею, - сдержанно молвил Вадим.
   - Вот это да-а, - вторил ему Кузьма, изумлённо пожирая взглядом Катю, которая легко, танцующе бегала по кругу.
   Когда объявили первый номер и на арену вырвались жонглёры, Кузя поддел локтем Непрядова:
   - Егорыч, по гроб жизни обяжешь... А нет ли у твоей Катерины подружки, скажем, что-нибудь вроде неё?..
   - Уймись, неверный, - урезонил его Вадим. - Твоя ревнивая Регина Яновна такую тебе подружку покажет - вот это будет настоящий цирк!
   - Не, она у меня покладистая, всё понимает, - пояснил Кузя. Регинушка для меня всё равно что заботливая маманя - можно сказать, верный друг и хороший товарищ.
   - Точно, - с прищуром согласился Егор, - особенно когда тебе надо получить увольнительную на ночь...
   Вадим при этом хмыкнул. Обрезков лишь махнул рукой: "Не понимаете вы мою вольнолюбивую, мятежную душу..." Для дружков давно уже не было секретом, что Кузьма встречался с женщиной, которая на несколько лет старше его...
   В середине второго отделения ведущий объявил номер, который с таким нетерпением ждали Егор и его друзья. В зале погас свет. Под звуки какой-то космической мелодии на манеже замелькали неоново светящиеся силуэты людей. Затем призрачное мерцание переместилось вверх, а когда вспыхнули прожекторы, все увидали под самым куполом воздушных гимнастов. Они стояли на мостиках, разнесённых по обе стороны манежа. Катя висела на штанге, возвышаясь над своими партнёрами - ей отводилась роль воздушной примы.
   Тимофей Фёдорович - крепкий, будто отлитый из бронзы древнегреческий атлет - заметно выделялся среди своих мускулистых молодых парней, ждавших его слова.
   - Ап! - донеслась тихая команда, и группа гимнастов пришла в движение, заработав слаженно, размашисто и сильно. Растопырив руки, повисли вниз головой ловиторы. Мерно раскачиваясь, они ждали воздушной "добычи". Пошёл на трапеции первый гимнаст, и начались без перерыва головоломные сальто и перелёты. Катя, сверкая серебристыми блёстками своего белоснежного трико, вырисовывала в воздухе сложные пируэты. На какое-то мгновенье она попадала в цепкие руки отца и, отброшенная далеко и точно, повисала на подходившей трапеции, успевая при этом несколько раз перевернуться в воздухе. Ловиторы играли ею, будто лёгким искрящимся мячиком.
   Настало время коронного трюка. Раздалась тревожная барабанная дробь. Держась одной рукой за огон подъёмного троса, Катя вознеслась под самую крышу. Барабанная дробь стихла, нагнетая само собой возникшее в зале напряжение. В свете прожекторов было отчётливо видно, как гимнастка отцепила страховочную лонжу. Теперь уже, как всем казалось, пошла игра со смертью. Зал онемел, замер...
   - Ап! - снова послышалось в полнейшей тишине.
   Она камнем полетела вниз, к центру манежа. Зал невольно ополоснулся ужасом, ахнул...
   Когда гимнастка еле уловимым движением прервала на батуте инерцию раскачки, все ещё будто не верили в удачный исход её сумасшедшего полёта. Какое-то мгновенье продолжалась тишина. Наконец оцепенение прошло, и трудно было представить, что грянуло громче: медь оркестра или громовые аплодисменты, в которых всплескивали крики "браво". На манеж полетели цветы.
   Грациозно взмахивая руками, Катя раскланивалась перед публикой, стараясь не выступать дальше своих партнёров. Но артисты нарочно отступали назад, как бы оставляя счастливо улыбавшуюся Катю наедине со зрителями.
   Егор-то хорошо знал, чего стоили его любимой эти несколько секунд радостного триумфа и общей признательности её таланту. Завтра у неё снова начнётся с самого утра изнурительная тренировка, упрёки отца и... опять горькие слёзы, сознание собственного бессилия перед невозможностью достичь идеала, о котором, в сущности, никто не имеет ясного представления. Однако пока существует волшебная магия цирка, стремление к совершенству на арене никогда не иссякнет. Как полагал Егор, Катя в свои неполные девятнадцать лет преодолела страх перед возможностью однажды совершить ошибку, которая могла бы стоить ей жизни. Это было дерзкое отрицание небытия, так невольно будоражившее, приводившее в смятение и восторг публику. Она без колебаний шла на эту бесконечно тяжёлую, сладостную каторгу, ограниченную кругом в тринадцать метров по диаметру, и была в нём по-человечески счастлива.
   После представления, как было условлено, Егор с друзьями поджидал Катю у служебного входа. Все трое были с цветами, которые собирались, по наущению Кузьмы, рассыпать у её ног...
   Катя задерживалась недолго. Она легко выпорхнула из массивных дверей, которые перед ней услужливо распахнул усатый вахтёр, и сразу же направилась к поджидавшим её курсантам. За ней неотступно следовал высокий блондинистый парень в белой куртке. Она подскочила к Егору и без раздумий чмокнула его в щёку. Парень при этом как-то болезненно, не то презрительно поморщился. Но Катя не обращала на него внимания. В коротком пальтеце, обнажавшем её идеально вылепленные ноги, с большим шарфом, перекинутым через плечо, девушка радостно улыбалась, здороваясь с ребятами двумя руками.
   Вадим и Кузя завалили её цветами, а потом стали наперебой восхищаться её рискованным трюком. Они уверяли, что "насмерть" перепугались за неё, когда она со столь огромной высоты камнем падала вниз. На это девушка лишь смеялась, прощая ребятам их преувеличенную наивность.
   - Катюша, нам пора, - напомнил о себе блондинистый парень.
   - Ты ступай, - сказала она, даже не глянув в его сторону. - Я немного попозже.
   - Ка-атя, - настойчиво и укоризненно повторил парень, протягивая руку.
   - Меня ребята проводят, не беспокойся, - с лёгким раздражением, твердо ответила она.
   - Но я так думаю, воинам самим пора в казарму, - с иронией предположил парень. - Верно, орлы?
   Не успел Егор сообразить, что следует выдать этому нахалу, как Катя резко повернулась и рассерженно, точно потеряв всякое терпение, произнесла:
   - Серж, кажется, я тебе ясно сказала... Растворись.
   Парень возбуждённо покраснел, будто подавившись очередной едкой репликой, готовой сорваться с её языка.
   Курсанты торжествующе заулыбались.
   В тот самый момент, когда Егор собирался напомнить настырному Сержу, что тот здесь действительно лишний, дверь служебного входа снова распахнулась и появился Тимофей Фёдорович. Нахальный блондин заметно поостыл. Катя тоже притихла.
   - Поторопитесь, - бросил Плетнёв Сержу и Кате, - всем отдыхать. Завтра подъём в четыре тридцать утра, в пять - работаем. Сонные вы мне совсем не нужны.
   - Уже ушли, - с готовностью подхватил Серж, всем своим видом давая понять, что готов сопровождать Катю хоть на край света.
   С отцом Катюша спорить не решилась. Грустной улыбкой она извинилась перед Егором и скорым шагом пошла прочь, как бы стараясь оторваться от прилипчивого ловитора.
   - А, земляк, - обратился Тимофей Фёдорович взглядом к Егору, точно заметил его только сейчас. - Ну, здравствуй. Рад тебя видеть. Надо бы как-то встретиться, поговорить, да только вот хоть убей - времени нет. То репетиции, то режсоветы...
   - У меня тоже со временем напряжёнка, - избавил его от необходимости извиняться Непрядов. - Госэкзамены на носу.
   - Пойдём, немного проводишь меня, - предложил Плетнёв, - а заодно и расскажешь, как живётся-служится.
   Догадавшись, что они здесь ни к месту, Вадим с Кузьмой куда-то заторопились. Егор их не удерживал.
   Сунув руки в карманы кожаного пальто, Плетнёв зашагал по тротуару неторопливой походкой усталого, вечно озабоченного человека. Но всё же где-то в опущенных уголках его губ, в перехватывавших широкий лоб морщинках и в твёрдо посаженных под густыми бровями глазах угадывался ещё нерастраченный заряд силы, какой-то одухотворенной одержимости увлечённого своим делом артиста. Нечто непостижимо упрямое, до дерзости смелое было в каждом его движении, будто он всё ещё продолжал идти на риск.
   По тому, как спокойно Плетнёв разговаривал с Егором о разных житейских делах, нетрудно было понять, что он всё ещё ни о чём не догадывался. Скорее всего, Катя так и не сказала отцу, что ей скоро понадобится подвенечное платье. Впрочем, как полагал Егор, можно и без него обойтись: ведь главное, что всего неделя осталась до регистрации их брака. "Может, Катя не так уж и не права, - рассуждал Егор, - когда избегает откровенного разговора с отцом. Ведь она лучше знает, когда настанет подходящий момент, чтобы во всём признаться".
   Тимофей Фёдорович вскоре простился с Егором, и каждый из них пошёл в свою сторону.
   34
   За день до намечавшейся женитьбы Егор и Катя встретились на большом весеннем балу, который по традиции устраивали в училище перед Первомаем. Без устали играл духовой оркестр. В актовом зале и в фойе едва можно было повернуться: весёлые лица, смех, толкотня.
   Егор танцевал с Катей, не без удовольствия и гордости замечая, как многие ребята заглядывались на его эффектную, стройную подругу. Он прощал их, снисходительно улыбаясь, потому что ни в ком из них не видел соперника. Но был всё же единственный взгляд, который пришёлся Непрядову не по душе. Он исходил от Лерочки, танцевавшей с Чижевским - тот не отходил от неё ни на шаг.
   Можно было понять её состояние, когда председатель жюри провозгласил Катю "королевой бала", повесив ей через плечо голубую ленту с вышитой на ней короной - ту самую, которая на прошлом балу весь вечер принадлежала Лерочке. Чижевский также выглядел заметно озабоченным и удручённым. Тем не менее Егор ничуть не терзался сожалением или совестью, что снова в чём-то перешёл ему дорогу. Он рассудил, что едва ли из-за такой малости вообще стоит расстраиваться, ибо всё в мире преходяще: будут новые балы и другие королевы. И уж, верно, голубую ленту получит каждая из нынешних претенденток, которая отважится стать женой морского офицера, приняв на себя обет ожидания и надежды, вечной тревоги за тех, кто в море, кто далеко и надолго уходит под воду.
   Раздался усиленный динамиками барабанный гром, после чего распорядитель объявил "белый танец". Оркестр заиграл медленное танго "Под парусом". Курсанты, потеряв привилегию выбирать, поневоле принимали независимо-скучающий вид. Зато девушки оживились, рассчитывая кое-кого осчастливить своим вниманием либо кому-то досадить за прежде проявленное равнодушие. Королева бала по традиции не имела права на этот танец выбирать своего постоянного партнёра - частица её "монаршей" милости должна была достаться и другим. Егор с деланным отчаянием схватился за сердце, когда Катя, стрельнув в него лукавым взглядом и показав кончик языка, сделала перед Обрезковым книксен. Кузьма напыжился от гордости, выпятив грудь и развернув плечи. Он по-кавалерийски лихо щелкнул перед Катей каблуками и тряхнул цыганским чубом. Они устремились в круг танцующих и вскоре затерялись где-то в центре зала.