Баранов Юрий. Обитель подводных мореходов

   Только никакой трагедии всё же не произойдёт. Исключительный случай, когда "затонувший" корабль непременно всплывёт и чудесным образом воспрянет из мёртвых "погибший" экипаж. Торжествует победитель, в надежде никогда не оказаться на месте побеждённого. И закаляется побеждённый, чтобы в следующем бою стать победителем.
   Хуторнов снова показал в работе высший класс. Обнаружил конвой, как могло показаться, за пределами возможности человеческого слуха. Из динамика, включённого в центральном отсеке, вырывался сплошной треск. И непонятно, каким чудом акустику удалось засечь работу чужого гидролокатора.
   - Акустик, вы не ошиблись? - на всякий случай снова позволил себе усомниться Жадов.
   - Никак нет, товарищ командир. Ошибка исключается, - убеждённо, с чувством собственной правоты и непогрешимости отвечал Хуторнов. - В секторе от тридцати до сорока пяти слева наблюдаю три цели.
   Лишь спустя некоторое время в динамике сквозь помехи начали прослушиваться певучие звуки ультразвуковых посылок. Теперь никто не сомневался, что это и есть конвой "противника", с которым предстояло сразиться. Корабельный боевой расчёт начал действовать.
   Непрядов проложил курс на сближение с поисково-ударной группой. Впереди - форсирование противолодочного рубежа, самой опасной зоны, где лодку могли обнаружить и "потопить" гораздо раньше, чем она сможет выпустить торпеды.
   Акустик сыпал пеленгами как из рога изобилия, и Егор еле успевал наносить их на планшет, определяя характер маневрирования надводных кораблей. Стало ясно, что "противник" хитрил: одна из целей перемещалась заметно медленнее других, давая понять, как тяжело ей изменять направление движения своей огромной массы. Но шумы винтов говорили совсем о другом главная цель как раз активно маневрировала.
   - Вы убеждены, что это именно и есть крейсер? - вновь сомневался командир.
   - Фирма веников не вяжет, - обиделся Хуторнов.
   - Завяжите лучше свой язык, пока не поздно, - зловеще посоветовал Гурий Николаевич. - Повторите ещё раз!
   Поглядев на Непрядова, командир строго указал пальцем на рубку гидроакустика, мол, всё ясно, как ваши подчинённые позволяют себе вольничать?.. И молча попросил взглядом у комбрига поддержки, как бы сетуя на весь свой экипаж.
   Ни единый мускул не дрогнул на бесстрастном лице Казаревича. Он величаво, будто на троне восседал в кресле механика и ни во что не собирался вмешиваться. Комбриг словно нарочно прикидывался сторонним наблюдателем, вышедшим в море подышать отсечным воздухом и слегка проветриться на ходовом мостике. Казалось, Антон Григорьевич даже скучал, не представляя, чем бы себя занять, в то время как всё кругом жило, дышало и двигалось в предельном напряжении начинавшейся атаки.
   "Потом всем выдаст..." - думал Непрядов, опасливо бросая временами взгляд на комбриговскую записную книжку, по которой начинал торопливо бегать карандаш.
   Маневрируя ходами и курсами, меняя глубину погружения, лодка хищной рыбиной подкрадывалась к своей жертве. Она как бы нащупывала в глубине заострённым рылом форштевня единственно возможную точку залпа, откуда можно было бы наверняка пустить в дело зубы своих торпед.
   Момент залпа приближался, будто девятый вал, вздымавшийся массой поступавшей с боевых постов информации. Лаевский со съехавшей на затылок пилоткой яростно крутил маховички торпедного автомата, вгоняя в его электронную утробу градусы контрольных замеров. Накалялись и выли моторами сельсины. Счётно-решающее устройство лихорадочно соображало, что следует ответить людям на мучившие их вопросы.
   Отрываясь взглядом от планшета, Егор невольно поглядывал на переборку, как бы по старой дружбе спрашивая у наблюдавшей за ним глубины совета... Он по-прежнему ощущал на себе её пристальное внимание, словно до сих пор продолжал держать перед ней трудный экзамен. Недопустима была мысль хотя бы в чём-то ошибиться, сделать что-то не совсем точно. Верилось, что глубина подскажет, непременно даст знать, если он расслабится и допустит промашку надо лишь понимать и слушать её, как старую добрую учительницу, которая никогда не пожелает худа своему ученику.
   - Контрольный замер, то-овсь,.. - предупредил акустика командир и после короткой паузы выпалил по-пистолетному хлёстким голосом. - Ноль!
   - Семнадцать градусов! - выкрикнул из своего закутка Хуторнов.
   Когда автомат, переварив проглоченный пеленг, удовлетворённо подмигнул глазком контрольной лампочки, сообщая, что всё в порядке, поправка в торпедах, командир, наконец, скомандовал в первый отсек:
   - Первый и второй аппараты то-овсь!
   В это время Хуторнов высунул из двери коротко стриженную, схваченную скобой наушников голову и торопливо предупредил:
   - Тональность шума изменилась!
   - Что значит - изменилась? - раздражённо бросил Жадов. - Цель слышите?
   - Слышу, - буркнул акустик, втягиваясь обратно в рубку.
   - Пли! - решительно выдал командир в переговорную трубу.
   В носовом отсеке зловеще зашипело. Подлодка дважды содрогнулась, выбрасывая сжатым воздухом из чрева аппаратов торпеды. В динамике послышался свист от их заработавших винтов.
   - Пеленга совпадают, - доложил бесстрастным голосом Хуторнов.
   - Добро, - отозвался командир, прислушиваясь к затухавшему свисту.
   - Кажется, попали, - предположил помощник, на мгновенье отрываясь от своих номограмм, которые во всё время атаки не выпускал из рук.
   - Кажется - не то слово, Виктор Ильич, - назидательно придрался Жадов, скользнув на всякий случай взглядом в сторону комбрига. - Торпедная атака не терпит никакой приблизительности. Мы оперируем вполне конкретными данными и точными цифрами. А у нас при докладах целая тьма лишних слов, всякой отсебятины.
   Разрядившись на Теняеве, Гурий Николаевич подошел к Непрядову. Егор потеснился, давая ему место у карты. Минуту командир вглядывался в ломаные курсы маневрировавших кораблей, нервно поигрывая взятым со стола карандашом.
   Дубко в такой сложной ситуации, когда корабли ПУГа стараются стеснить лодку плотным полукольцом, наверняка спросил бы совета у своего штурмана и у помощника. Он это сделал бы, как полагал Егор, совсем не потому, что сам не мог разобраться в запутанной обстановке. Просто все они тогда действительно были единомышленниками и каждый имел право предлагать собственный вариант уклонения от "противника".
   Непрядов на этот раз ничего советовать не стал, рассудив, что командир всё равно поступит по-своему, да ещё перед комбригом запросто выставит в профанах, если что-то не так. Теняев тоже не очень-то стремился при новом командире проявлять свою инициативу: отвечал, когда лишь его о чём-то спрашивали.
   Неприятности начались ещё до возвращения в базу. Как только лодка, поднатужившись сжатым воздухом, опростала цистерны плавучести от балласта и всплыла в надводное положение, с торпедолова получили неутешительный семафор. Одна из двух выпущенных торпед затонула. Лёжа на грунте, она взывала стукачом о помощи. Несдобровать бы минёру после такого известия, если бы виновным за неудавшуюся атаку не оказался Непрядов. Командирский гнев пришлось им по-братски разделить поровну.
   На подведении итогов выяснилось, что поразили не крейсер, а сторожевой корабль, оказавшийся за несколько секунд до залпа в створе с главной целью. За эту атаку экипаж получил невысокую оценку. Приз, казавшийся таким близким, ушёл к экипажу другой, более удачливой и счастливой лодки. В результате не удержались даже на третьем месте.
   Жадов негодовал: поочерёдно устраивал каждому, кого считал виноватым, основательную головомойку. Непрядову досталось, в основном, за плохую подготовку гидроакустика, якобы не сумевшего чётко классифицировать цель.
   Непрядов вступился за Хуторнова, напомнив, что перед самым залпом акустик всё-таки докладывал об изменившемся характере шума главной цели. Но это лишь ещё больше подлило масла в огонь. Командир не стал слушать никаких объяснений. Он обвинил Непрядова в желании оправдаться любым способом, вместо того чтобы признать себя виноватым.
   Дальше случилось и того хуже. Хуторнов однажды вернулся из города в стельку пьяным. Как водится, его за это посадили на губу. И Непрядову в очередной раз досталось от командира - на этот раз за "полный развал" в боевой части воспитательной работы.
   - Ну и житуха пошла, - жаловался Непрядов своему дружку-минёру, когда однажды вечером они остались в комнате вдвоём. - Теперь впору хоть самому напиться.
   - Есть такая возможность, - обнадёжил Стригалов. - Назавтра мой Шурочек объявила нечто вроде интимных посиделок. Велено передать: Нинон тоже будут. Ну как, двинем?
   - Разве наш "Перпетуум-мобиле" отпустит, - Непрядов кивнул в сторону соседней командирской комнаты. - Теперь до пенсии без берега просидим.
   - Завтра суббота, отпросимся в баню.
   - Ну, разве что... - сдался Егор, не утерпев перед соблазном снова встретиться с "быстроногой рыбачкой".
   13
   На другой день всё получилось как нельзя лучше. К командиру на несколько дней из Ленинграда приехала жена, и он сошёл на берег сразу же после обеда, оставив за себя Теняева. Виктор Ильич сжалился над сиднем сидевшими в казарме лейтенантами и обоих отпустил до утра.
   Егор с Толиком прихватили маленькие чемоданчики с бельём и отправились в баню, располагавшуюся на окраине городка. Они шагали к ней наикратчайшим путём, по шпалам узкоколейки, тянувшейся мимо забора береговой базы через огромный пустырь. Зачастил мелкий дождь, предвещавший затяжную ненастную осень. Друзья, как в монашьи рясы, кутались в чёрные плащ-накидки.
   - Теперь мой Скогуляк, наверное, рвёт и мечет, что его помощник домой не отпустил, - сказал Толик, семеня ногами по скользким шпалам.
   - Ну и правильно сделал, - согласился Егор, придерживая полы трепыхавшего на ветру плаща. - Командир слишком уж распустил твоего мичмбна. - И нарочито сместил на последнем слове ударение, как бы подчеркнув тем самым свою неприязнь. - Как ему на берег сойти, - так запросто, и разрешения у тебя не спросит.
   - Ясное дело, - Толик с сарказмом ухмыльнулся. - Он же нашему "Перпетуум-мобиле" то квартиру обоями клеит, то мотоцикл ремонтирует словом, нужным человеком стал.
   - Я бы на твоём месте поприжал этого "нужного", - посоветовал Непрядов, - не в рабочее же время ему заниматься командирской бытовухой.
   - Да связываться как-то неохота, - Толик остановился, закуривая; догнав размашисто шагавшего Егора, продолжал: - Ведь у кэпа Скогуляк всегда прав, а я постоянно виноват.
   - А ты торпеды не топи, вредитель, - Непрядов поддел дружка локтем.
   - Это ещё как поглядеть, кто вредитель! - возмутился минёр. - Ведь когда торпеды проверяли в мастерской, я находился в наряде. Это же мичман, как мне сказали, во время приёмки куда-то смылся и не уследил, что в приборном отсеке забыли поставить на лючке прокладку. Торпедушка, сердешная, нахлебалась водицы и утонула.
   - Что ж ты на разборе об этом не сказал! - Егор замедлил шаг, негодующе глядя на Толика.
   - А что говорить, будто Жадов и сам этого не знает: командир всегда прав, как бы он ни поступал.
   - Отвратная психология, - Непрядов резко двинул по воздуху кулаком. Ты что же, и сам так собираешься поступать, когда командиром станешь?
   - Во, хватил! - обиделся минёр. - Будто я хуже тебя знаю, что такое настоящий кэп. Это же... Это же эталон истинной чести, порядочности - как наш Дубко.
   - И Жадов тоже наш, - горько ухмыльнулся Егор. - Куда ж от него денешься?
   - Это верно, пока что - никуда. Вот я и не хочу с ним бодаться по причине разных весовых категорий.
   - Не боец ты. Терпи тогда, если нравится.
   - Тебе проще говорить. А у меня в ноябре на старлея срок выходит. Думаешь, начав свалку, можно запросто оправдаться?
   - Правым надо быть, прежде всего, перед собственной совестью, а уж потом хоть перед каждым бревном. Лично я молчать не собираюсь. Не только за себя, но и за своих моряков всегда найдётся что сказать.
   - Ты это что же, выходит, оправдываешь своего бухарика Хуторнова? Толик ехидно прищурился.
   - Никакой он не бухарик, - Непрядов сердито зыркнул на дружка. - И напился-то первый раз в жизни, как-то всё по-глупому...
   - Тогда посоветуй, как ему напиваться по-умному. Простоквашей, что ли?..
   - Да это же он со зла, не то с обиды, - пояснил Непрядов. - А всё случилось после того, как Жадов на подведении итогов при всех назвал его трусом.
   - Вот видишь, твой "глухарь" хотел насолить Жадову, а поднапакостил, в первую голову, тебе. Ты же после всего этого его защищаешь.
   - Пойми ты! Акустик мой уж если в чём-то и виноват за срыв атаки, то, вероятно, не больше нас с тобой. Может, ему всё же надо было чуть раньше предупредить командира об изменившихся шумах. Но в одном убеждён: в жизни как в боксе - за применение запрещённых приёмов надо дисквалифицировать.
   - Вот ты и скажи об этом комбригу, а не мне.
   - Положим, комбриг всё и так знает. Ты думаешь, он тогда в отсеке зря прикидывался, что ему на всё наплевать?..
   - Тебе видней. Я во время атаки в центральный как-то не захаживал... Всё больше о торпеды животом тёрся.
   - Теняев намекнул, что кэпу Казаревич "врезал" как надо за все его выверты. Вот поэтому он и злой как собака ходит.
   - Эх, есть всё-таки справедливость на белом свете, а уж в подплаве тем более, - взбодрился Толик.
   Банька была старая, ещё довоенной постройки. В тесноватом зальчике не протолкнуться. Егор с Толиком едва "вписались" с обжигающими шайками на одной из лавок. Зато парилка оказалась на славу.
   Дружки принялись поочередно "истязать" друг друга берёзовыми вениками. Жара стояла такая, что ступни жгло как на раскалённых углях, горячий воздух обжигал лёгкие. Но оба терпели, сколько могли. Когда же сделалось совсем невмоготу, они выскочили в зал и опрокинули на себя шайки с холодной водой. И тогда разом захватило дух, сердце ударило тугим набатом и зашлось сладкой истомой распаренное тело.
   В предбаннике отдышались. Помечтали, хорошо бы перехватить свежего квасу, а кому-то и холодного пивка. Только буфет не работал. Посвежевшие и успокоенные они вышли на воздух, предвкушая приятный вечер, который предстояло провести в женском обществе.
   Дождь не кончался. По-прежнему кругом слякоть. Но дышалось легко и свободно. Все печали будто напрочь унесло вместе с мыльной пеной. Друзья заторопились, вспомнив, что их давно ждут к накрытому столу. Укутавшись в плащ-накидки, они бодро шагали вдоль берега. Шоссе вело их к рыбацкому посёлку, дрожавшему огоньками в трёх километрах от городской окраины.
   С моря наплывал густой непроглядный мрак. Но было ещё видно, как, мерцая бортовыми огнями, из гавани медленно выползало по-щучьи вытянутое тело подлодки. Изредка вспыхивал прожектор, ощупывая фосфорически ярким лучом бесновавшуюся у бортов воду. Егору вспомнилось, как неуютно и ознобко в такую непогодицу на ходовом мостике, настежь распахнутом всем ветрам. И оттого ещё сильней захотелось под крышу, к теплу домашнего очага. Пока их собственная лодка удерживалась на швартовых у пирса, можно было позволить себе выкинуть море из головы, хотя бы на один вечер. Потом оно снова позовёт к себе, как любящая мать, обнимет, как трепетная невеста, и цепко свяжет, как ревнивая жена. Таким было, есть и останется море в каждой повенчанной с ним человеческой судьбе.
   Извилистая, бравшая на подъём улица посёлка угадывалась по тусклому свету редких фонарей. Дома свободно располагались на прибрежном склона, как бы нарушив привычный строй в две шеренги по команде "разойдись".
   - Швартуемся, - сказал Толик, поворачивая к одному из однообразно простеньких финских особнячков.
   Дверь оказалась незапертой, и они вошли без стука как давно знакомые и желанные гости, которым радушные хозяева всегда рада. В прихожей сбросили мокрые плащ-накидки, сковырнули с ботинок галоши.
   Заслышав голоса и топот, выглянула Шурочка. В белом платье, в туфельках на шпильках, она выглядела принарядившейся невестой. Непрядов с удовольствием обнаружил, что и Нинон пришла. На вешалке висело её зелёное пальто с длинным чёрным шарфом. Егор нарочно медлил, причесываясь у зеркала. И в комнату вошёл последним, как бы придав своему появлению особую значимость.
   Нинон стояла у окна: высокая, полногрудая, с доброй улыбкой на румяном лице.
   - Суда-арыня, - с напускной любезностью протянул Егор, целуя своей даме поочередно обе руки, - тысяча извинений, что заставил вас так долго ждать.
   Она погрозила пальцем, и в её выпуклых серых глазах мелькнул деланный гнев.
   - Ах, как вы жестоки! Не стоит испытывать моё терпение - оно небеспредельно.
   Они понимающе улыбнулись друг другу. Нинон отчего-то украдкой, будто стесняясь своей страсти, быстро и крепко сжала Егору руку, и Непрядов почувствовал, как жаром охватило его лицо. Он стушевался и не знал, что и как теперь говорить. Прежний жеманный тон и пустая болтовня казались неуместными, а к серьёзному разговору он был не готов. Да и не знал, нужен ли вообще этот разговор. Промелькнула догадка, что он пытается обмануть самого себя. И всё же обманываться было приятно, жутковато и весело, будто он собирался на полном ходу прыгать с ограждения рубки за борт...
   Когда сели за стол, сомнения и неловкость прошли сами собой. Непрядов последовал за Толиком и хватил наполненную до краёв рюмку водки, оправдываясь, что по дороге сюда всё же промок и продрог. Закусывали свежей копчёной рыбой, какими-то деликатесными консервами, которые выпускал колхоз. Всё было отменно приготовлено и вкусно. После приевшегося лодочного рациона Егор насыщался обильной едой в своё удовольствие. Закусить он всегда любил.
   Поддерживая общий разговор, Непрядов перебрасывался с Нинон взглядами, и оба без слов понимали друг друга. Обоим было приятно чувствовать себя слегка влюблёнными, ещё не связанными никакими взаимными обещаниями и клятвами, ожидающими, как в чудесной сказке, чего-то необыкновенного и радостного.
   В компании засиделись допоздна. Танцевали под радиолу, хором пели про любовь и про море. Егору казалось, что Нинон относится к нему с каким-то нежным покровительством заботливой матери, не то старшей сестры. Она подкладывала ему на тарелку салата, доливала в фужер вина и всё время таинственно улыбалась.
   Далеко за полночь веселье стало истощаться. Толик, порядком захмелев, начал клевать носом. Егор также еле сдерживал зевоту. И только девушки какое-то время продолжали за столом увлечённо болтать о своих делах.
   Пришло время прощаться. Выпили "на посошок" сухого, и Непрядов отправился провожать свою подругу. Жила она неподалёку. Не прошло и пяти минут, как оказались у её дома.
   Установилась какая-то неопределённость. Непрядов переминался с ноги на ногу, вздыхал. Нинон тоже молчала, вероятно ожидая, что же будет дальше, на что отважится Егор.
   Но ему совсем не хотелось объясняться. Чувствовал, что это всё будет лишним. Он притомился и думал о том, как бы поскорее добраться до казармы и завалиться в койку.
   - Так я, пожалуй, пошёл? - предложил он, ничуть не сомневаясь, что так и надо поступить, чтобы обоим не мучиться.
   Вместо ответа она осторожно нащупала его руку и потянула за собой на крыльцо. Непрядов, не столько удивляясь, сколько отчего-то робея, всё же повиновался. Сонливость враз улетучилась, и уже совсем не хотелось в казарму.
   Крадучись, осторожно ступая по скрипящим половицам, она провела его в большую тёмную комнату. Где-то у стены вздохнул и заворочался ребёнок. Егор напрягся, будто застигнутый врасплох домушник.
   - Мой Славик... Это он во сне, - шёпотом успокоила она. - До утра теперь и пушками не разбудишь, - и снова потянула замешкавшегося было Непрядова за руку. Споткнувшись о порожек, он шагнул в соседнюю комнату. Вспыхнул тусклый свет ночника. Это была небольшая опрятная спальня, обставленная стильной мебелью. На стене фотографии в рамках. На столе, в вазе, поздние осенние цветы.
   Не успев приглядеться, Непрядов боднул головой низко висящую люстру. Она сердито звякнула подвесками, точно негодуя на непрошеного гостя.
   - Не ушибся? - вкрадчиво спросила Нинон, обвивая Непрядова за шею теплыми, мягкими руками и привлекая к себе. Он мотнул головой, давая понять, что это не столь важно. Жаркие, настойчивые губы молодой женщины скользнули по его щеке, по шее. И Егор снова повиновался ей, обречённо чувствуя, что начинает проваливаться в какую-то обольстительную и страшную бездну, откуда ему никогда уже не выбраться.
   "Значит, судьба, - покорно подумалось. - Чем Нинон хуже других?.. А Славика её можно будет потом усыновить".
   Усевшись на широкую тахту, они поболтали, о чём в голову взбрело.
   - Хочешь коньячку? - предложила она, чувствуя его неловкость.
   - Добро, - согласился он, всё дальше отступая от своего зарока - без крайней необходимости не брать в рот спиртного.
   Нинон встала с тахты, зажгла люстру и на цыпочках вышла за дверь.
   Егор продолжал сидеть, мучительно соображая, что с ним происходит. Взгляд его упёрся в рукав чёрной тужурки, с нашивными капитанскими шевронами, выглядывавший из приоткрытой створки платяного шкафа. И сразу же тьма самых мрачных мыслей закружила в голове. Подумалось, что и его собственная тужурка могла бы оказаться на этом же самом месте, в то время как на тахте сидел бы кто-то другой...
   Нинон появилась с початой бутылкой "Энисели" и с двумя рюмками. Перехватив непрядовский взгляд, она понимающе, грустно улыбнулась. Села рядом и тихо сказала, трогая пальцами его волосы.
   - Какой ты ещё зелёненький, Егорчик... Но ты мне и такой нравишься, потом добавила, понизив голос почти до шёпота. - Не бойся, за три часа, которые нам остались до рассвета, ни один сейнер из Южной Атлантики сюда не дойдёт.
   - Был я там, - вздохнув, признался Непрядов. - Качало так, что душу наизнанку выворачивало.
   - Если ты решительный, сильный, - с хитринкой говорила Нинон, разливая коньяк по рюмкам, - тебе любой шторм нипочём.
   - Нипочём, - согласился он и с горькой усмешкой добавил, - особенно если знаешь, что кто-то ждёт тебя на берегу, что никогда не бросит, не предаст... - и предложил: - Знаешь, Нинон, давай за тех, кто в море...
   - А ещё на вахте и на гауптвахте?.. - добавила она с издёвкой и вдруг взорвалась. - Да что ты знаешь обо мне! Я никогда и никого бы не предала, если бы не предавали меня. - Она с обидой и ожесточением посмотрела на Егора, будто он и в самом деле был перед ней в чём-то виноват.
   Непрядов смутился, догадываясь, что невольно прикоснулся к чужой беде.
   - Я жду, я всегда жду... потому что приучена ждать... - голос её задрожал. - Да что толку! Вот вернётся мой благоверный с моря - и опять по кабакам, пока всё до копейки не промотает.
   Она тихонько простонала, потирая пальцами виски: - Господи, да зачем же я тебе-то все это говорю! Зачем?..
   - Прости, хорошая ты моя, - с состраданием проговорил Егор, обнимая Нинон за плечи и пытаясь как-то сгладить появившееся отчуждение. - Я ж не знал и совсем не хотел...
   Она грустно улыбнулась, вывёртываясь из его рук.
   - Ты просто большой дурачок с душою ребёнка. Видать, не судьба...
   14
   Накинув свой "монаший" балахон, Егор подался за дверь. Дождь усилился. Под ногами чавкало, как в болоте. Раскисшая дорога еле угадывалась. Непрядов брёл по грязи, негодуя на непогоду и на самого себя. Поразмыслив, согласился, что он всё же больше дурак, чем ребёнок. Много бы он дал, чтобы услышать на этот счёт мнение старых своих дружков. Вадим Колбенев понял бы его сейчас и не осудил. Зато Кузьма Обрезков уж наверняка посчитал бы лопухом и чистоплюем, каких свет не видывал - он бы такой случай не упустил... И всё же Егор уверял себя, что ни о чём не жалеет. Влечение к Нинон не представлялось серьёзным, поскольку хватило сил расстаться с ней.
   Осталась какая-то притуплённая досада, как от прерванного приятного сна, обещавшего необычную развязку. В памяти ещё жили сладкие мгновенья редких встреч, ощущения тепла и нежности её рук, пьянящего вкуса поцелуев. Только всё это он пережил гораздо раньше и более остро, когда по-настоящему был счастлив, с другой. Подумалось, что любимую женщину ни обмануть, ни предать нельзя, чтобы потом за это не казнить себя всю жизнь. Он все ещё любил Катю, хотя и не знал, на что надеяться... Непрядов миновал КПП, устало кивнув откозырявшему матросу. Почудилось, что тот кое о чём догадывался и потому еле сдерживал ехидную улыбку, глядя на хмурого, насквозь промокшего лейтенанта. Более везучим в такую погоду полагалось до утра оставаться под чьей-нибудь крышей...
   Стараясь не шуметь, Егор осторожно пробрался в канцелярию, не спеша разделся и залез под одеяло. Уснуть никак не удавалось. За стенкой, в командирской комнате, негромко разговаривали. Однако в ночной тишине без труда угадывалось каждое слово.
   "Командир зачем-то вернулся, - определил Егор, - и не лень ему среди ночи с Теняевым болтать..."
   За стенкой звякнули стаканы. Кто-то крякнул.
   - Нет-нет, - продолжал помощник разговор. - Я на тебя, Гур, не обижаюсь, это твоё личное дело ставить себя так, будто мы друг против друга всегда на положенной дистанции, будто наши койки четыре года в училище не стояли рядом. Как говорят, всяк по-своему с ума сходит... Если ты считаешь, что старая дружба с однокашником по твоему авторитету ударит, тем хуже для дружбы. А может, вовсе не было её? Просто так, мираж, туман, пустота. Встретились два человека и разошлись, чтобы потом в упор друг друга не видеть...