Баранов Юрий. Обитель подводных мореходов

   Егор шелохнулся. Катя вздохнула, просыпаясь. Почувствовав Егора, она улыбнулась и ещё теснее прижалась к нему. Егор же притворился, что спит. Стараясь не потревожить его, Катя лёгкой змейкой скользнула с дивана и на цыпочках, чтобы не скрипеть половицами, подошла к окну. В комнате было жарко. Добрая печь, белым боком своим протиснувшаяся сквозь стену, остывала не скоро. Катя приоткрыла форточку, впустив свежее морозное дыхание ночи. Она долго глядел сквозь подёрнутые инеем стёкла во двор, о чём-то думая. Хотелось подсказать ей: "Не простудись, родная, накинь хотя бы платок..." Только не было сил шевельнуть языком. Грациозный Катин силуэт проступал в лунном свете каким-то чарующим, призрачным видением. Она уже не стыдилась перед ним своей обнажённости, и это было ему приятно. "Как хороша она, как совершенна... - думал Непрядов, через прищур глаз любуясь своей юной женой. - Если природа способна творить чудеса, то уж, верно, лучше Кати никогда и ничего не выдумала. Да неужели сама не понимает, не чувствует, какое она чудо!.."
   Егор тихонько позвал ее. Вздрогнув, Катя обернулась и погрозила пальчиком: нехорошо притворяться и подглядывать... Она прыгнула к нему под одеяло и обняла. Они застыли в блаженном оцепенении, чувствуя друг друга едва не до кончиков волос. Так продолжалось несколько минут... или целую вечность.
   - О чем ты думаешь? - шёпотом спросил Егор, касаясь губами её волос.
   Катя долго не отвечала, словно не желая расставаться со своей тайной.
   - Мне приснился сон, - призналась, наконец, - будто мы вдвоём работаем под куполом, в огромном и пустом пространстве. Представляешь, кругом нет ни души, только мы вдвоём. И свершилось то самое, о чём на манеже всегда мечтаю, к чему стремлюсь - быть предельно раскованной и свободной, не чувствовать земного притяжения. Ведь иногда так хочется избавиться от лонжи... Кажется, отцепи только её и - взлетишь...
   - Не вздумай, котёнок, и на самом деле отцепить, - забеспокоился Егор. - Даже ангелы крылья ломают...
   - Я не сломаю, - успокоила она, - я заговорённая.
   И Егор почувствовал её удовлетворённую, тихую улыбку.
   - Но всё же, всё же, - предупредил он, тревожась за любимую.
   - До чёртиков не хочется, чтобы ты уезжал, - с грустью призналась она, меняя тему разговора.
   - Ты боишься, что мы долго не увидимся?
   - Боюсь, - призналась она. - Не за себя - за тебя боюсь... из-за твоего проклятого моря.
   - Оно доброе. Я вас обоих на всю жизнь люблю.
   - Как, уже соперница?! - деланно возмутилась Катя. - Не потерплю!
   Они оба засмеялись, теснее прижимаясь друг к другу. Это была их ночь, и она стоила того, чтобы потом целый год мучиться в разлуке, предвкушая повторение заветного свидания.
   На другой день гости начали разъезжаться. Первым заторопился в дорогу Вадим, а следом за ним отправились на станцию и Катины родители. У всех нашлись какие-то неотложные дела и заботы.
   О собственном отъезде Непрядов до поры старался не думать. На какое-то время Катя заполнила все его мысли. Целых три дня были они вместе: душа в душу, рука об руку, глаза в глаза... Встав на лыжи, подолгу кружили по заснеженным полям и перелескам. Катались вместе с Олёнкой на санках, лихо съезжая с пригорка к пруду. А по вечерам, как водится, чаёвничали в компании с Фролом Гавриловичем. Дед налюбоваться не мог ими обоими. Глаза его светились каким-то огромным внутренним удовлетворением, точно в своей долгой жизни он достиг предела желаемого. За столом он по-стариковски мудрствовал, поучая молодых, находя в этом истинное наслаждение. Катя внимала его отвлечённым проповедям серьёзно и даже чуть испуганно. Егор же посмеивался глазами: "Кажется, мог бы кое о чём поспорить, но так уж и быть, не сегодня..."
   - Ведь что такое святое таинство семейных уз? - резонёрски вопрошал дед, развалясь в кресле и поглаживая густую бороду. - Это, прежде всего, лебединая верность друг другу до самого последнего мгновенья, до предсмертного вздоха, венчающего неизбежный конец жизненной стези. Впрочем, у Непрядовых верность всегда была в крови, такими уж мы рождаемся и такими умираем. Семья, она ведь, как и родина, должна быть неразменной.
   "Всё верно, - размышлял Егор, слушая деда. - Между нами не может быть никакого обмана, потому что всё у нас впервые... И так будет всю жизнь".
   22
   Перемены в жизни Егора случались разные. Об одних он догадывался и в душе заранее был к ним готов, другие же обрушились как снег на голову, вовлекая в круговерть событий и не давая опомниться. Всё что угодно мог предположить, только не отстранение Жадова от командования лодкой и назначение на его место Виктора Теняева. Егор этому известию так обрадовался, что не мог скрыть своего восторга, представляясь новому командиру по случаю возвращения из отпуска.
   Виктор Ильич, казалось, ничуть не изменился, взойдя на командирский мостик. По отношению к подчинённым Теняев не сделался менее требовательным, строгим, как не стал и менее доброжелательным, простым и доступным. Это был всё тот же Виктор Ильич, которого в экипаже знали, побаивались и любили. С его назначением в экипаже как-то сама собой исчезла прежняя напряжённость, которая во многом исходила от прежнего командира. Впрочем, Жадова старались забыть, не поминая ни добром, ни худом. Лишь прошёл как-то слух, что его перевели на другой флот с понижением в должности: случившееся ЧП для него не прошло бесследно. Подплав тем и хорош, что его могучий организм самоизлечивается глубиной. Со временем неминуемо отторгается всякое инородное тело. Давлением нормальных человеческих отношений оно выталкивается на поверхность, и течение жизни плавучим мусором прибивает его к берегу.
   Пока Непрядов находился в отпуске, неотложных дел в его заведовании накопилось с избытком. Лодка только что вышла из ремонта, и предстояло в спешном порядке сдавать курсовые задачи, чтобы поднять вымпел к началу весенней навигации. Занятия и тренировки следовали почти непрерывно, а в промежутках надо было успеть многое другое, без чего в море тоже никак не обойтись. Егор дотошно проверял, как после основательной переборки ведут себя механизмы и приборы, выколачивал на складе запчасти, которых вечно не хватало по отсечной описи. Корректировкой штурманских карт приходилось заниматься уже в личное время, засиживаясь в канцелярии далеко за полночь и взбадривая себя крепко заваренным чаем. Здесь же в комнате падал на свою койку и засыпал мертвецким сном, довольный всем, что успевал за прожитый день сделать. Вновь у него служба шла как полагается: работу не искал и от работы не бегал. Дела же на корабле всегда найдутся, сколько ни делай их.
   Теняев дал почувствовать Непрядову, что во всём доверяет ему, как это было при Дубко. И Егору не терпелось уже как-то проявить себя то ли на берегу, то ли в море - лишь бы Виктор Ильич убедился, как ценят его командирское доверие. Егор не сомневался, что примерно так же о Теняеве думали во всём экипаже. Разве что мичман Скогуляк явно жалел о случившейся перемене. Ему не взбрело в голову ничего лучшего, как подать рапорт с просьбой перевести его якобы по состоянию здоровья на берег. Толик Стригалов на радостях посулил даже вещи его "бесплатно" снести, как только узнал, что Теняев без колебаний удовлетворил эту просьбу.
   В тот год весна не торопилась, застряв где-то на полпути от подогретого Сахарой Средиземного моря до окоченелой Балтики. На календаре значилась середина марта, а береговой припай всё ещё прочно схватывал ошвартованные у пирса корпуса лодок. В море туман, - как бельмо на глазу незрячего. Тяжелые тучи надёжно зашторили весеннюю синь. Лютый норд-ост временами гнал от скандинавских скал слепящие снежные заряды и плевал ими в лица моряков, работавших на погрузке. Отощавшее за зиму чрево теняевской подлодки жадно насыщалось боезапасом для торпедных аппаратов, топливом для дизелей и провиантом для камбуза. Со дня на день синоптики обещали перемену погоды и улучшение видимости.
   Пока на лодку не прибыл новый помощник, Непрядову поручили следить за ходом погрузки. На него свалилась прорва забот, о которых он прежде имел весьма относительное представление. Пришлось то и дело мотаться между лодкой и береговой базой, выколачивая у прижимистых интендантов необходимый запас свежих простыней, наволочек, хозяйственного мыла, ветоши. Всё это полагалось разместить по разным закуткам, несмотря на упорное сопротивление старших по отсекам, уверявших, что у них и без того все шпации забиты до предела.
   Егор даже с облегчением вздохнул, когда по трансляции дали команду "корабль к бою и походу приготовитъ". Решил, что всем его мучениям приходит конец и можно будет вновь заняться привычными штурманскими делами.
   Правда, все волнения с лихвой компенсировались известием, что пришёл приказ о досрочном присвоении Непрядову звания старшего лейтенанта. Об этом ему сообщил вернувшийся из штаба Теняев и первым от души, крепко пожал своему штурману руку. В море Егор выходил уже с ощущением на своих плечах приятной тяжести третьей звёздочки.
   Перед самым отходом, когда были уже выбраны дополнительные концы и лодка удерживалась у пирса на двух швартовых, на борт прибыл сам комбриг. В меховом кожаном пальто и огромных яловых сапогах Казаревич выглядел настоящим исполином. Он будто заполнил собой всё пространство и без того тесного ограждения рубки. Комбрига сопровождал флагштурман капитан второго ранга Струмкин, слывший в бригаде большим оригиналом и аккуратистом. Курчавая бородка и старательно подстриженные усы придавали его сухощавому бледному лицу аристократическую выразительность, однако служили постоянной мишенью для острот. Впрочем, Непрядову на этот раз было не до шуток. Он догадался, что "борода" прибыл по его душу. И не ошибся. Пока перед выходом комбриг наставлял командира лодки, Струмкин учинил Егору дотошный расспрос о готовности боевой части. Сделал несколько замечаний, но в целом остался доволен состоянием штурманских дел.
   Глянув на часы, комбриг решительно бросил Теняеву:
   - Отходим, командир.
   - Новый помощник ещё не прибыл, - напомнил Теняев. - Прикажете, Антон Григорьевич, подождать?
   - А никого не надо ждать, Виктор Ильич. Я так полагаю, своими силами обойдётесь. Считайте, что помощник выбыл из строя - это вам первая вводная. Действуйте.
   - Штурман, - тотчас сообразил Теняев, - исполнять обязанности помощника! - и пояснил, - наряду со своими штурманскими.
   - Есть, - удивлённо отозвался Егор.
   - Ничего, парень крепкий, - поддержал комбриг, как бы поручительствуя, - за двоих вполне выдюжит. Ну а не справится - кавторанга поможет.
   - Справлюсь, - отрезал Егор, не допуская никаких условностей.
   23
   Работая электромоторами на винт, лодка задним ходом отвалила от пирса. Тесня корпусом ледяную шугу, она осторожно развернулась посреди гавани в просторной полынье и нацелилась форштевнем на узкий проход в ледяном припае, всё ещё державшемся у берега. Впереди, расчищая дорогу, двинулся ледокольный буксир. Он басовито и настойчиво гукнул, как бы поторапливая медлительную лодку. Через несколько сот метров ледяное поле кончилось и пошла чистая вода.
   Задача перед экипажем стояла обычная: по предварительным данным найти в море отряд боевых кораблей "противника" и "уничтожить" практическими торпедами главную цель. Было известно, что конвой состоял из торпедолова, изображавшего эсминец охранения, и большой самоходной баржи, которой выпала честь представлять солидный многотоннажный транспорт, именуемый "главной целью". Необычность всего действа состояла лишь в двух дебютах: Теняев впервые самостоятельно выступал в качестве командира корабля, а Непрядов в роли его помощника.
   До точки погружения предстояло довольно долго идти в надводном положении. Поначалу погода баловала - синоптики всё же не подвели. По-весеннему задиристый ветерок лишь слегка шершавил воду, и лодка спокойно держалась на ровном киле.
   Пока берег просматривался, Егор почти непрерывно пеленговал выступавшие ориентиры и вёл прокладку со всей тщательностью, на которую только был способен. К месту погружения хотелось прийти с точностью снайперского выстрела в десятку.
   Присутствие на корабле большого начальства не слишком его стесняло. Во всяком случае, чувствовал он себя гораздо увереннее, не испытывая на себе, как прежде, подозрительных взглядов Жадова. Егор действовал не слишком торопливо, весело и напористо, вполне успевая за двоих. Обязанности помощника представляли полную свободу перемещения в пределах прочного корпуса. Отрываясь от штурманских забот, он обходил боевые посты и придирчиво поглядывал, как моряки несут вахту. Так ещё совсем недавно делал и сам Теняев, пока счастливая судьба не вознесла его на командирский мостик, наделив ответственностью более высокого ранга.
   В тесноте проходов и выгородок моряки встречали Непрядова уважительными взглядами, наверняка полагая: "хоть на один выход, да со своим "помогалой", а вот вернёмся в базу и ещё неизвестно, кого там пришлют на его место..." К пришельцам со стороны в экипаже всегда относились настороженно. Требовалось время, чтобы матросский рентген просветил бы новичка, поставив его характеру и привычкам свой безошибочный диагноз. А старлея Непрядова в команде знали таким, каков он есть: в своей работе не хуже других толк знает, зазря никогда не придирается и ни перед кем не выставляет себя больше, чем есть на самом деле, с ним хорошо служить, этот - свой.
   До точки погружения не прошли и половины пути, как погода начала портиться. Весенняя Балтика принялась выказывать свой капризный характер, угрожая штормом. Неоглядное поле мрачной ледяной воды задышало, задвигалось. Меж валами всё круче падала бездна. Запахло промозглой сыростью. Не могло быть и речи о том, чтобы погрузиться на глубину и идти к месту встречи с кораблями "противника". У "малютки" не так уж велика ёмкость аккумуляторных батарей, чтобы перед атакой позволить себе растрачивать запас подводного хода. Каждый лишний "вольтик" будет на счету, как только настанет время отрываться от преследования.
   Надвинув на уши кожаную ушанку и наглухо задраив молнией тёплый меховой альпак, Непрядов просунулся широкими плечами в шахту рубочного люка. Громыхая тяжёлыми сапогами по мокрым перекладинам отвесного трапа, выбрался наверх.
   На ходовом мостике было неуютно и зябко. Солёные брызги долетали до самого ограждения рубки, обдавая лица вахтенных промозглым холодом. Ещё недавно море за бортом чудилось раскрытой книгой со множеством интересных страниц, которые ветер неторопливо пошевеливал, пробегая по строчкам волн. Творилось великое извечное действо, смысл которого был ясен и чист, как горизонт. Теперь же море, подобно несчастнейшему человеку, лишилось рассудка. В его замутнённой дали ничего нельзя было разобрать. Ветер люто крепчал. Вражьей ратью наваливались непроглядные тучи, обрушивая на лодку шрапнель снежных зарядов. И воображаемая книга теряла уже всякий смысл. В неистовом грохоте волн страницы трепало и переворачивало с такой беспорядочной поспешностью, что невозможно уже было в этом просоленном фолианте добраться до сути происходящего.
   Даже время вырвалось из-под контроля. Прошла целая вечность, прежде чем закрякал ревун, давая команду на срочное погружение. Теняев, как положено, сошёл с мостика последним, наглухо задраив над головой массивную крышку рубочного люка. Еле успел довернуть маховиком кремальеру, как хлопнули клапана вентиляции и с облегчённым вздохом Балтика ворвалась в цистерны плавучести. Лодка провалилась на глубину, сразу же избавив людей от надоевшей качки.
   Весь вечер и всю ночь оставались в квадрате предполагаемой встречи с отрядом надводных кораблей, хотя всем было ясно, что едва ли такая встреча в семибальный шторм вообще могла состояться. Скорее всего, баржа с торпедоловом оставались где-нибудь под прикрытием берега - небольшие островки с удобными бухтами лепились на карте неподалёку от размеченного полигона. Не предвидя никаких важных событий, Теняев распорядился вахте заступить по-походному. Вторая смена тотчас завалилась на койки: в первом отсеке в обнимку с промасленными торпедами, в пятом рядом с ещё не успевшими остыть дизелями. Офицеры улеглись во втором отсеке на кожаных диванах, а крохотная командирская каюта была предоставлена в распоряжение комбрига. Можно было только удивляться, как огромный Казаревич умудрился там поместиться.
   Непрядов расположился по соседству с Толиком Стригаловым, голова к голове. В затемнённом отсеке было весьма прохладно, изо рта валил пар. И поэтому каждый норовил напялить на себя всё, что возможно по вещевому аттестату. Рослому Егору на коротковатом диване приходилось не очень-то удобно, длинные ноги упирались в переборку. Стоило лишь слегка попытаться их распрямить, как теменем он подпирал взъерошенную шевелюру Толика. Минёр сердито ворчал и грозился сбросить Непрядова в трюм, если тот не перестанет "бодаться". Егор невозмутимо советовал ему постричься наголо, чтобы таким образом сделаться ещё короче. Вскоре обоюдная подначка им надоела и оба утихли.
   Перед тем как погрузиться в сон, Непрядов какое-то время ещё размышлял. В целом он был доволен прожитым днём. Он делал работу, которая ему нравилась, чувствовал себя в силах даже на нечто большее, что могли бы ему поручить. Не на этой старой "малютке", которая отживает свой век, а на подводном корабле более современном и быстроходном, способном решать боевые задачи более крупного масштаба. Впрочем, он умел быть благодарным и за то, что имел. К тому же "малютка" была теперь частью его личной, непрядовской биографии, началом всех начал службы в подплаве. Егор старался воспринимать свою лодку с одухотворённой влюбленностью, по человечески сочувствуя ей, как много повидавшему на своем веку, больному и усталому ветерану. Вот и механик, будто заботливый доктор, всё чаще печётся о недужных внутренностях своей пожилой пациентки. Корабль - ведь он только с виду железный, на самом же деле он, как и человек, не вечен, так же изнашивается и устаёт за прожитые годы. Он может страдать внутренними болезнями механизмов и систем, атеросклерозом трубопроводов, астматической одышкой дизелей. Но засыпая, Егор утешался мыслью, что не вечно же ему служить на одном месте. Когда-нибудь соберёт свой чемодан - только его здесь и видели...
   Проснулся Егор оттого, что где-то над самым ухом зазвякали посудой. Он догадался, что уже утро и вестовой накрывал на стол. Ему не хотелось выбираться из-под тёплого суконного одеяла, под которым хорошо пригрелся. Но вспомнил, что от обязанностей помощника его пока ещё не освободили. Ради долга приходилось пожертвовать несколькими минутами блаженного сна. Не дожидаясь побудки, Непрядов вскочил, отбросив нагретое его телом одеяло. К своему стыду обнаружил, что комбриг, флагманский штурман и командир лодки давно уже на ногах. Судя по всему, даже успели напиться чаю. И Непрядов, рассердившись скорее на самого себя, бесцеремонно растолкал всё ещё спавшего торпедиста.
   - Ох, Егор Степанович, нельзя тебе над людьми большую власть давать, бубнил Стригалов, плескаясь над раковиной ледяной водой. - Ты предрасположен к деспотизму, как созревший огурец для засолки на закусь. Родному брату поблажки не дашь.
   - Братьев и сестёр не имею, - с ухмылочкой балагурил Егор, вытирая мокрое лицо полотенцем. - За границей не жил, к суду не привлекался...
   - А на губе сидел, - съехидничал Толик.
   - Зато у тебя всё это ещё впереди, - посулил Егор, - если хотя бы один твой торпедёр будет после подъёма валяться в койке.
   Решив, что позавтракать ещё успеет, Непрядов отправился по отсекам проверять лодку.
   Ревун хрипло пробасил, когда Егор успел отдраить крышку лаза в соседний отсек. Сообразив, что конвой обнаружен, в центральном он очутился как раз вовремя, чтобы оценить мгновенную реакцию экипажа на сигнал тревоги. Стальное нутро лодки дрогнуло, будто по нему пропустили заряд высокого напряжения. На какие-то секунды возникла привычная суматошная толкотня, когда ещё полусонные люди, задевая друг друга в тесноте проходов, ошалело устремились к боевым постам, а потом всё разом стихло.
   Лишь нервное гудение сельсинов в автомате торпедной стрельбы, да ритмичные щелчки лага, чечёткой выбивавшие на циферблате показания глубины. Могучий комбриг уже сидел на своём излюбленном месте, в самом углу отсека, скалой возвышаясь на рундуке. В зубах привычно держал спичку. Он не расставался с ней, как только лодка погружалась - была у него такая слабость.
   Непрядов принимал доклады о боевой готовности отсеков, сидя на высокой разножке и прильнув ухом к надраенному до блеска раструбу переговорного устройства. Взглядом на всякий случай косил в сторону переборки, где висел отсечный хронометр. Как никогда хотелось, чтобы норматив готовности корабля был бы перекрыт хоть на секунду.
   - Есть третий... есть пятый, - нетерпеливо и жёстко бросал Егор в переговорку. - Шестой! Вы что там, заснули?
   Получив последнюю информацию, соскочил с разножки и доложил Теняеву о полной готовности корабля. Тот лишь кивнул в ответ, не отрываясь взглядом от планшета, на котором были уже нанесены исходные данные для атаки. Егор заметил, что Виктор Ильич на зависть держался уверенно и спокойно, словно эта самостоятельная атака была для него далеко не первой. В его непринуждённой, раскованной манере движений угадывался какой-то весёлый артистизм. На лице ни единый мускул не дрогнет. Зато в глазах блеск охотничьей страсти, когда курок взведён и палец чувствует упругую податливость спускового крючка. Подумалось, что Жадов нашёл бы сейчас повод для порядка попсиховать. А Теняев спокойно утвердил себя на командирском месте, и вся команда будто обрела вместе с ним второе дыхание.
   Непрядов действовал за помощника и за штурмана, стараясь всюду успеть и ничего не упустить из виду. Прокладывал на планшете пеленга, которыми акустик щедро снабжал, управлялся с номограммами стрельбы, корректируя исходные данные для атаки.
   Всей мощью своих электромоторов лодка рвалась наперерез конвою. Стальной корпус её с еле уловимой нервной дрожью пронзал толщу воды, распугивая стайки жировавшей салаки. Хуторнов, этот ушастый вундеркинд, умудрялся каким-то сверхчутьём и её распознавать в шуме и потрескиваниях, доносившихся из динамиков. Вроде бы, всё получалось как всегда, и только не давала покоя навязчивая мысль, что комбриг или флагштурман в любую минуту могут вмешаться, когда он, Егор Непрядов, всё-таки не сдюжит за двоих, где-то оступится и вся атака пойдет насмарку.
   Но вскоре Егор успокоился. Казаревич вместе со Струмкиным старались держаться незаметно. Они о чём-то негромко переговаривались, бок о бок восседая на рундуке с ветошью в углу отсека и всем своим видом давали понять, что никаких причин для беспокойства нет, атака развивалась нормально.
   Постепенно вырисовывалась картина маневрирования надводных кораблей. Самоходная баржа двигалась прямым курсом, а торпедолов шёл противолодочным зигзагом, стараясь прикрывать главную цель с разных бортов. Обстановка оказалась не сложной. Нет ничего проще, чем стрелять залпом по прямоидущей цели. И Егор подумал: грешно даже не попасть - лишь бы торпедёры не подвели.
   Подлодка легла на боевой курс. Напряжение возрастало с каждой минутой. Конечно же, труднее всех приходилось Теняеву. Но и Непрядову было нелегко. Несмотря на державшуюся в отсеке промозглую сырость, обоим стало жарко. По вискам скатывались капельки пота. И ничего так не хотелось, как напиться ледяной воды - так чтобы скулы заломило.
   До залпа оставались считанные минуты, когда Хуторнов, на мгновенье выглянув из рубки, вдруг сказал:
   - Не нравится мне, товарищ командир, характер шума главной цели.
   И Теняев, собиравшийся уже подать команду "Аппараты, товсь", вдруг задумался.
   - Я так полагаю, что баржа изменила скорость хода, - высказался Непрядов.
   - А вы уверены, командир, что главная цель выбрана вами правильно? как бы вскользь бросил Антон Григорьевич, перекинув при этом спичку из одного уголка рта в другой. Он крякнул и тяжело поднялся с рундука, чтобы немного размяться. Но флаг-штурман, оставшийся сидеть, чему-то ухмыльнулся, потеребив тонкими пальцами бородку, будто они с комбригом знали нечто такое, о чём кроме них никому вовек не догадаться.
   - Эх, время уходит, - с раздражением произнёс Теняев, мучительно соображая, как же ему поступить.
   - Теперь выход один - всплывать под перископ, - подсказал Непрядов.
   - Да знаю, - с досадой ответил Теняев.
   - А не рискованно? - продолжал комбриг, пожёвывая кончик спички. - Не боитесь, что вас засекут ещё до залпа?
   - Не думаю, - твёрдо сказал Виктор Ильич и ткнул пальцем в подволок. Там всё ещё держится небольшое волнение и перископ разглядеть не так-то просто.
   - Ну-ну, воля ваша, - согласился комбриг, выплевывая в кандейку спичку и вновь усаживаясь рядом со Струмкиным. Тот миротворчески глянул на Антона Григорьевича, как бы заступаясь за молодого командира.
   - Механик, всплываем, - распорядился Теняев. - Поднять перекоп!
   Как только лодка подвсплыла, командир впился глазом в окуляр. Он принялся ощупывать горизонт, поворачивая за рукоятки неподатливую тумбу перископа. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел разобраться в том, что произошло на поверхности. И для большей убедительности кивнул Непрядову, мол, и ты погляди...