Баранов Юрий. Обитель подводных мореходов

   - Тогда вот что, - предложил Теняев, - пишите-ка рапорт. Я поддержу. Как раз к Новому году поспеете домой.
   По возвращении в базу Непрядов медлить не стал. На другой день подал рапорт по команде с просьбой об отпуске. Никто ему в этом препятствовать не стал, тем более что лодка всё равно становилась в док на ремонт.
   17
   В Укромово селище Егор нагрянул в конце декабря. В полном безветрии лютовали ядрёные морозы. По ночам на дальних озёрах натужно крякал застоявшийся лёд. Истошно и жутко заходился лаем Шустрый, чуя приближавшегося к селу зверя. Утром цепочку волчьих следов можно было обнаружить у самого забора. Зато днём в небесной голубизне ослепительно играло стылое солнце, серебром высвечивая трепетавшую в воздухе изморось. Снег под ногами рассыпчато хрупал, будто корова жевала сухое сено.
   Через пару дней море постепенно отпустило Егора и он снова всей душой почувствовал неповторимую прелесть родного дома. Всё так же сердито шипели и нежно вызванивали старинные часы, вкрадчиво скрипела дверь и где-то за печкой верещал всё тот же сверчок. Казалось, даже время в стенах старого дома не слишком торопилось, представляя его обитателям возможность подумать о чём-то нетленном и вечном, без чего немыслим живущий на земле человек.
   К великой своей радости, Егор застал деда в полном здравии, всё таким же могучим, осанистым - года будто стороной обходили Фрола Гавриловича. Он всё так же аккуратно правил в храме службу, а в свободное время, как древний алхимик, колдовал в подвале до глубокой ночи над своими пробирками и колбами, писал "пчелиные" трактаты.
   Егор любил спускаться к деду в подполье. В каменном, добротно сложенном подвале была устроена маленькая лаборатория. На полках стояли всевозможные банки да склянки с реактивами. В одном углу небольшая центрифуга, в другом - аптекарская электропечь. К подволоку подвешены пучки всевозможных трав, источавших аромат минувшего лета. Прихватив тесьмой копну седых волос и надвинув на нос очки, дед воедино сливал какие-то жидкости, взбалтывал их, подолгу разглядывал в воспалённом свете лампы. Временами он недовольно хмурился, мрачнел, то вдруг чему-то радовался и удивлённо хмыкал, качая бородой. Можно подумать, что дед только здесь и живёт по-настоящему полнокровной жизнью, не притворяясь в своём приходском благочестии перед людьми и перед самим собой.
   Как-то Егор поинтересовался, чем это дед так увлечён, что даже вовремя помолиться иногда забывает. Тот с лукавым прищуром посмотрел на внука и, не говоря ни слова, дал попробовать из одной пробирки тягучей янтарной жидкости.
   - Мёд как мёд, - заключил Егор, сидя на жёстком топчане около стола, за которым Фрол Гаврилович работал. - Что ж тут особенного?
   - Мёд, да не тот, - таинственно произнёс дед. - Это рукотворный, а по вкусу ничем не отличается от пчелиного.
   - Дед, а не колесо ли изобретаешь? - съехидничал Егор. - Искусственный мёд люди давно изобрели.
   - Изобрели, - согласился дед, - Воистину искусственный, да только, не рукотворный. Ведь как делают искусственный-то мёд? Берут патоку, смешивают её с чутком натурального меда и - готово. А рукотворный, Егорушка, это совсем другое дело. Веками людей интересовала тайна природного мёда. Ты прочитай труды древних врачевателей да философов, того же Аристотеля, Гиппократа, Авиценну, Парацельса, Галена...
   - Ты их всех читал? - изумился Егор.
   - А как же иначе, - сказал Фрол Гаврилович скорее удивлённо, чем желая удивить внука. - Нельзя ничего сотворить разумного, полезного, не постигнув благого опыта предков. Господь лишь приоткрыл им покрывало тайн великих, а истинное познание даровал людям многие века спустя. Не могли древние знать, что совершеннейшее чудо из чудес состоит из определённых пропорций фруктозы, глюкозы, ферментов, кислот, ароматических и прочих веществ. Счастье далось мне, когда за пчёлами пошёл к местам щедрых взяток. Когда под рукой медоносные травы, нетрудно извлечь из них концентрированный нектар. Но это ещё далеко не мёд. Надо было создать нечто вроде желудочка пчелы, где бы эликсир луговых трав мог сцепиться с ферментами, - дед торжествующе показал на стоявший на столе аппарат. - Так вот он, дар Господень, на благо людей! - и тут же оговорился: - Правда, не совсем то, что хотелось бы получить. Но дело с Божьей помощью начато.
   - Вот всегда так, - укоризненно проговорил Егор, заёрзав на топчане. Поступаешь как учёный-экспериментатор, а рассуждаешь как обыкновенный сельский поп. При чём здесь Бог, если "виной" всему твой человеческий разум! Ты же сам в своих опытах исходишь из диалектики развития. Но зачем-то религию пытаешься за уши притянуть к науке. Вещи-то разные и несовместимые.
   - Э, не совсем, внучек, - дед возбуждённо зашмыгал валенками по гладко утрамбованному земляному полу. - Естественная наука и религия вовсе не исключают друг друга, - совсем наоборот. Это две дополняющие друг друга стороны нашего представления о мироздании. Одни лишь науки не могут определить прогресс.
   - Странно, дед, - Егор вскинул руку, как бы требуя слова. - Ты же сам творишь прогресс науки, а не религии.
   - Истинная религия - суть прогресса, ибо она человеколюбива до бесконечности. И веру не ищут на пути спора о фактах - вера внутри человека.
   - Софистика, чистейшей воды софистика, - доказывал Егор. - Но разве не в споре, основанном на фактах, рождается истина?
   - Да будет тебе, - отступчиво проворчал дед. - Ужо вот как-нибудь отвечу тебе...
   Егор весело расхохотался и обнял старика. Вспомнив, что давно пора ужинать, они поднялись по крутой лестнице в кухню. В четыре руки быстро начистили чугунок картошки, поставили самовар. Стянув с себя водолазный свитер, Егор остался в тельняшке. Он драл ножом щепу и блаженно жмурился от зачинавшегося огня. На тлевших углях быстро зашлись пламенем сухие берёзовые дрова, и печь весело загудела, задышала жаром.
   Вспомнилось, как неуютно и жутковато чувствовал себя в полузатопленном отсеке, какой мертвяще ледяной была вода и как хотелось обыкновенного тепла, глотка чистого воздуха. Пожалуй, в том едва не самом безвыходном положении, в каком оказался вместе с двумя матросами, он и мечтать не смел, что спустя всего неделю сможет на всё случившееся взглянуть как бы со стороны и вполне спокойно. Ждал ли он тогда смерти, боялся ли её, - да не меньше, чем все другие. Ощущение страха пришло в полную силу гораздо позже, когда опасность уже миновала и "косая" убралась за пределы прочного корпуса вместе с откачанной за борт водой. Страшнее всего было бы вообразить, что сталось бы с дедом, получи он на своего внука похоронку...
   После ужина, когда в своё удовольствие они засиделись за ведёрным самоваром, Егор не вытерпел, спросил-таки деда, что он вообще думает о смерти, как о таковой, под силу ли бывает человеку пересилить собственный страх перед ней?
   Дед почему-то не удивился этому, будто давно знал, что случилось с Егором. Лишь спросил, как бы уточнив на всякий случай:
   - Так, значит, было?..
   Вместо ответа Егор лишь вздохнул, продолжая помешивать ложечкой круто заваренный чай.
   - В Святом Писании сказано: никто не знает, когда придёт его смерть. Однако её леденящее дыхание всякая Божья тварь на себе чует. На Крещенье это было... И не то, чтобы крепко спал, а так себе, дремал понемногу. Странное видение было мне, будто чёрный ангел повеял на тебя смертельным холодом... И не так, чтобы очень близко, но и не издалека... Встал я тогда перед алтарём на колена и до утра молился, пока на душе не отлегло. Видно, внял Господь молитве моей и не отнял тебя, как сына моего когда-то...
   - Мистика это всё, дед, - грустно улыбнулся Егор. - Просто нам повезло. К тому же механик очень толковым парнем оказался.
   - Владыка Всевышний нам судья, - уклончиво отозвался старик. - Блажен, кто верует. Тому и страх неведом. Как вифлеемская путеводная звезда, вела тебя молитва моя к порогу родного дома. И вот ты здесь, рядом со мной, чадо моё возлюбленное, вдали от бурь морских и вне железных стен обители подводных мореходов.
   - Через месяц снова попаду в эту самую подводную обитель, как в дом родной, - улыбнулся Егор. - Куда ж от неё денешься! Там судьба и вся жизнь моя. Смею надеяться, что глубина всё-таки уважает меня.
   Дед не то, чтобы слишком поверил, но всё же понял внука и потому окончательно успокоился.
   Перед самым сном, когда Егор принялся в своей комнате стелить диван, дед позвал его. Обругав себя за старческий склероз, Фрол Гаврилович протянул новогоднюю открытку, которую ещё утром принёс почтальон. Нетрудно было вообразить, даже не читая текста, что поздравление пришло либо от Вадима, либо от Кузьмы, а то и от обоих сразу, так как оба служили в одной бригаде. Когда же Егор вгляделся в строчки, то почувствовал, как радостно колыхнулось сердце. По-девичьи ровный, аккуратный почерк принадлежал Катиной руке.
   Всё время, пока Егор лихорадочно бегал глазами по строчкам, дед глядел на внука, пряча в бороде улыбку.
   Погасив короткий прилив радости, Егор с грустью произнёс:
   - Ну и что? Долг вежливости и не больше.
   - Ты так думаешь? - возразил дед. - Зачем же тогда обратный адрес?
   "И в самом деле... - задумался Егор. - Неспроста же пишет, что гастролирует в Приволжске последнюю неделю, что потом их труппу перебросят в другой город..."
   Решение возникло мгновенно и неотвратимо. Он всё-таки должен был, чего бы это ни стоило, встретиться с Катей. Добрых полторы тысячи километров, разделявшие их, не имели для Непрядова никакого значения: завтра же до Пскова поездом, а там самолётом... Напрасно дед пытался уговорить его не отправляться в столь дальний путь хотя бы до Нового года. Он повздыхал, поохал, поворчал и начал-таки собирать упрямого внука в дорогу.
   18
   Самолёт приземлился в Приволжске утром. Рейсовым автобусом Непрядов добрался до центра города и принялся выспрашивать у прохожих, как ему пройти к цирку. Оказалось, что это совсем рядом. Но проблема была в другом. Давали последний в старом году спектакль, и все билеты по случаю школьных каникул давно распроданы. Поэтому пришлось пустить в ход всю свою "морскую находчивость", чтобы получить у моложавой администраторши контрамарку на детский утренник. Лишний раз Непрядов убедился, что в далёких от моря городах чёрная флотская форма, помноженная на личное обаяние и лихой корабельный трёп, действовали неотразимо. Не прошло и часа, как самолёт приземлился, а он сидел уже сбоку от директорской ложи на приставном стуле. В ушах всё ещё стоял заунывный, нудный гул моторов.
   Огромный зал был переполнен. Безудержно и весело щебетала ребятня, разноголосо переговаривались оркестровые инструменты. Крытая красным ковром арена высвечивала боковыми софитами, в то время как бездна купола тонула во мраке.
   Вот загремел энергичный марш, прожекторы взорвались морем света. Начался стремительный "парад-алле". В какие-то секунды арену заполнило столько танцующих, бегающих, прыгающих людей в пёстрых костюмах, что ничего нельзя было разобрать. Как ни старался Егор, Катю он так и не заметил. Так же мгновенно, как и начался, парад прекратился. Свет погас, и в полной темноте артисты покинули арену.
   Непрядов пребывал в каком-то непонятном, воспалённо-нервном состоянии, точно у него начался сильный простудный жар. Происходившее на арене действо казалось не только без меры затянутым, но и лишним, абсолютно не нужным ему. Жонглёры с булавами, силачи с гирями, клоуны с простодушными минами на неподвижных лицах - все они будто потешались над Егором, наперёд зная, ради чего он рванул очертя голову за полторы тысячи километров, да ещё в самый канун Нового года, когда всякому нормальному человеку полагалось бы оставаться у очага родного дома.
   Ведущий объявил, что выступает группа воздушных гимнастов под руководством заслуженного артиста республики Тимофея Плетнёва. Зал затих. Егор насторожился.
   Выскочили знакомые ребята в белых, усыпанных блёстками трико - все шестеро, как прошлый раз в Риге. Вот и сам Тимофей Фёдорович вышел следом, срывая аплодисменты: медлительный, надменный, кряжистый. Среди своей блиставшей свиты он выделялся величавыми манерами всевластного хана. Но не было среди них Кати. Вместо неё вышла совсем другая, незнакомая девушка. И тьма самых мрачных догадок с новой силой заполнила Егорово воображение. Он готов был сорваться с места и бежать неизвестно куда и зачем, лишь бы не бездействовать, лишь бы хоть что-то узнать о любимой.
   Как только представление закончилось, ноги сами собой понесли Непрядова за кулисы. Назвавшись для верности приезжим родственником артиста Плетнёва, он кое-как уговорил неприступную вахтёршу пропустить его в запретное царство служебных помещений. Волнуясь и заставляя себя не слишком торопиться, Егор начал огибать арену длинным внутренним коридором в тайной надежде, как бы невзначай, встретиться с Катей. На задворках манежа, где вдоль стен живописным хламом громоздился реквизит и удушливо пахло от клеток зверьём, само представление о цирке, как о вечном празднике, делалось более приземлённым, будничным. Непрядов видел возбуждённых своей работой, порядком уставших людей. Одни жадно перекуривали, не успев ещё снять униформу. Другие, облачившись в махровые халаты, спешили с полотенцами на потных шеях в душ. Иные успели уже переодеться и привести себя в полный порядок, соответствующий новогоднему настроению. На флотского лейтенанта взирали с любопытством и недоумением, как бы вопрошая, что ему здесь надо, заблудился, что ли?..
   Меньше всего Непрядову хотелось бы повстречаться с Тимофеем Фёдоровичем или с кем-нибудь из его ребят. Как на зло, на пути оказался Серж. "Пешком не обойти и на телеге не объехать... - с раздражением заметил, глядя на приближавшегося белокурого, статного парня в спортивном костюме. Что угодно Егор готов был предположить, только не растерянную, какую-то горькую улыбку, с которой встретил его Серж.
   - Что с Катей? - вместо приветствия, лишь слегка кивнув, спросил Непрядов.
   - Ничего страшного, - так же кивая, успокоил его Серж, - слегка потянула сухожилие на правой руке. Пока запретили работать на манеже.
   - Извини, что между нами прошлый раз так получилось, - как бы невзначай, благодушно припомнил Непрядов. - Вполне могли бы найти общий язык.
   - Смотря в чём, - уклончиво ответил парень. - Но ссориться и уж тем более драться нам совсем было необязательно. Ничего этим друг другу не доказали...
   - Твоя правда, Серж, - согласился Егор. - И пять суток на губе я отсидел вполне справедливо.
   - Да какой я тебе Серж! - сказал он, будто досадуя не столько на некстати появившегося Егора, сколько на самого себя. - Вечно у нас на манеже: что ни Гришка - то Гастон, что ни Тришка - то Теодор. Будто, называйся мы по-русски, люди перестанут в цирк ходить. По-нормальному я Сергей, - и вдруг твёрдо, глядя в упор, спросил, не то упрекнул: - Скажи, Егор, ну зачем ты приехал! Кто тебя звал?..
   - Да уж звали, - так же твёрдо ответил Непрядов. - Разве ты сомневался, что я однажды приеду?
   - Догадывался. Только не думал, что так скоро...
   - В таких случаях говорят: промедление смерти подобно.
   - Возможно, - согласился Сергей, как-то сразу помрачнев, сникнув. Сначала я надеялся, что Катя забудет тебя, но потом понял: это далеко не так. Навязчивым быть не хочу и не умею. Выпросить у женщины любовь нельзя, её можно лишь добиться, если повезёт... Мне пока этого не удалось. Но не думай, что я сдамся... Я подожду.
   - Чего же именно, любви?
   - Понимания. Манеж это необычный мир. Там всякие случаются чудеса...
   "Блажен, кто верует, как рассудил бы дед..." - заметил про себя Непрядов и спросил: - Подскажи, где найти её.
   - Двадцать шестая костюмерная, там и живет пока, - после некоторого колебания сообщил Сергей и пояснил. - Мест на всех в гостинице не хватало, вот и рассовали кого куда.
   Нужную комнату Непрядов отыскал на втором этаже. У одностворчатой, пахнувшей свежей краской двери немного помедлил, словно всё ещё сомневаясь, так ли он поступает. Потом решительно постучал и, не дожидаясь ответа, потянул за ручку.
   Катя сидела за столиком перед гримёрным зеркалом и читала какую-то книжку. В комнате было свежо, и она куталась в большой пуховый платок, верно, бабкин подарок. Егор возник так внезапно, что девушка растерялась. Она смотрела на Непрядова огромными, испуганно округлёнными глазищами, будто не понимая, что происходит, как "Он" мог оказаться здесь...
   Запал решительности у Непрядова иссяк, и он, сделав несколько трудных шагов, остановился посреди комнаты. Надо было как-то объяснить своё появление. Он же ничего лучшего не нашёл, как вымученно улыбнуться и развести руками: прошу любить и жаловать, приехал...
   Дальше всё произошло, как Непрядов и подумать не смел. Девушка бросилась к нему и прильнула, горячо обняв. Снова Егор почувствовал пьянящую близость сильного, упругого тела своей любимой. Подумалось, теперь он уж ни за что не выпустит её из своих рук, теперь им обоим уже ничего не страшно.
   Они сидели на узком диванчике и возбуждённо говорили, перебивая друг друга, стараясь высказаться в самом главном, что послужило причиной столь долгой размолвки. Егор осторожно держал в ладонях Катину руку, словно хрупкую ёлочную игрушку, которая от неосторожного обращения могла бы разлететься на множество крохотных зеркал. Ничего на свете не было теперь милее этой маленькой, туго стянутой бинтом руки.
   - Ты знаешь, я как-то чувствовала, что твоя Лера всё мне наврала, говорила Катя, счастливо глядя Непрядову в глаза.
   - Эх ты, куколка моя, - нежно укорял Егор, - а ведь поверила не мне, а ей.
   - Теперь это не важно. Я всё равно тебя не забыла, что бы там между вами ни было.
   - Ну и Лерочка, - сокрушённо покачал головой Непрядов, как бы заново переживая случившееся. - Надо же такое выдумать: полтора года невесть какому ребёнку. Добро бы хоть повод ей дал, так нет же! Сто лет живи и до самой смерти не уразумеешь зигзагов женской логики.
   - У нас у всех были какие-то немыслимые зигзаги... будто в пропасть. Вот так бывает во сне, когда однажды отрываешься от трапеции и чувствуешь, что не вписываешься в траекторию полёта, проваливаешься в какую-то страшную бездну и уже не надеешься ни на лонжу, ни на ловитора...
   - Чего не бывает во сне, - рассудил Егор, - а наяву всегда должна быть надёжная страховка. Иначе нельзя. Если ты не против, я стану твоим лонжевым и ловитором.
   - Не может быть! - изумилась Катя. - Ты собираешься работать в цирке?
   - Зачем в цирке? - таинственно усмехнулся Непрядов. - Мне и на флоте совсем неплохо, - он медлил, морща лоб и напрягаясь, как бы отгоняя последние мучившие его сомнения; наконец, решился. - Итак, лейтенант Непрядов к исполнению обязанностей лонжевого готов. Как говорится в старинных романах: сударыня, прошу вашей руки.
   Катя, опустив ресницы и заливаясь густым румянцем, долго не отвечала. Непрядов не торопил её, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым и твёрдым. Совсем не хотелось навязывать свою волю, умолять или требовать её согласия. Он просто ждал, надеясь на удачу...
   - Не знаю, как у нас всё получится, - тихо призналась она вместо ответа. - Ведь мы сможем видеться не часто: я никогда не брошу цирк.
   - Вот и хорошо, - с готовностью принял Непрядов. - Но быть всю жизнь вместе - совсем ещё не значит, что никогда не расставаться. Нас теперь двое! Чего ж бояться?
   - Папа, как всегда, будет против, - Катя вздохнула.
   - Не станет же он тебя на ключ запирать и церберов к дверям ставить?
   - Станет, - убеждённо возразила она, - если только узнает обо всём.
   Егор не смутился. Упрямство Тимофея Фёдоровича уже не имело особого значения. Пришла пора действовать без промедления. Рано утром решено было бежать в Укромово селище и уж там, как полагается, оформить все формальности в сельсовете. Катино недельное отлучение от арены оказалось как нельзя кстати, и глупо было бы этим не воспользоваться. К тому же в номере её неплохо замещала Виолетта Кручинб, довольно способная воздушная гимнастка, которую Непрядов видел на манеже.
   Как выяснилось, даже Тимофей Фёдорович не мог им помешать. Сразу же после представления он отправился справлять Новый год в какую-то компанию, пообещав вернуться на другой день к вечеру.
   Непрядов снова почувствовал себя полным хозяином собственной судьбы. За что бы ни брался, всё получалось наилучшим образом. Пока Катя собирала в дорогу вещи и писала отцу покаянное письмо, Егор успел сходить в аэрофлотовскую кассу и взять на первый же утренний рейс два билета. Не было проблемы и с тем, как отметить Новый год. Многие артисты, по традиции кочевой жизни, справляли его прямо на манеже. Катя уверяла, что Егор не окажется среди её друзей лишним.
   От всех своих неотложных дел Непрядов освободился уже затемно, когда на улицах зажглись фонари. Проштамповал у военного коменданта отпускное удостоверение, заказал на утро такси и раздобыл целый ящик шампанского, решив таким образом весело отметить свою помолвку.
   Пушистая, украшенная игрушками ёлка возвышалась посреди манежа. Кругом её стояли позаимствованные в буфете столики, покрытые накрахмаленными скатертями. Зрительные ряды были забраны чехлами, отчего казалось, будто все люди разместились на самом дне какого-то огромного заснеженного котлована. Народу собралось не слишком уж много, зато все свои, хорошо знакомые друг другу коллеги по цирковому делу. Было весело, играла музыка.
   Непрядов сидел с Катей за столиком у самой ёлки. Душистая хвойная лапа опахалом нависла над их головами. Оба чувствовали себя как в шалаше, где начинался их семейный рай. Егор был особенно доволен, что его ящик с шампанским пришёлся весьма кстати, так как в буфете ничего другого не предлагали, кроме какого-то застоялого кислого винца. Егоровы бутылки запросто пошли по кругу, и он заслужил множество благодарных взглядов мужчин и воздушных поцелуев очаровательных женщин. Моряк всем понравился.
   Серж вместе с Виолеттой заняли соседний столик. Нетрудно было догадаться, что Катина напарница имела на этого парня вполне определённые виды. Она изо всех сил старалась развлечь грустного Сержа разговорами. Впрочем, Егор скоро и думать о них забыл. Им с Катей было хорошо.
   Ровно в полночь погас свет и настала сдержанная тишина. Лишь разноцветные лампочки высвечивали откуда-то из глубины ёлочной хвои. Раздался бой курантов, усиленный подкупольными динамиками. И с последним их ударом зазвенели бокалы. Веселье на арене разгорелось с новой силой.
   "Какое всё же неземное чудо она... - думал Егор, внимая беззаботной Катиной болтовне. - Как много потеряли бы мы оба, не будь этой новогодней ёлки, искрящейся огнями, и этих хороших, сердечных людей, что веселятся за соседними столиками". Во всём, что Непрядова окружало, присутствовало неизбывное, как воздух, Катино очарование. Он им наслаждался, пьянея больше, чем от шампанского.
   Когда начались танцы, Серж без промедления, точно того и ждал, пригласил Катю на вальс. Она вопрошающе глянула на Егора. Тот благодушно кивнул, уже ничего не опасаясь. Но Виолетта! На неё жалко было смотреть. Непрядов на себе почувствовал, как ей тяжело и обидно. Он встал и пригласил её танцевать. И Виолетта с готовностью выпорхнула из-за столика, как бы желая Сержу отомстить.
   Девушка была такая же стройная и лёгкая, как и его Катя. Они свободно вальсировали, не упуская возможности поискать взглядом другую пару. Катя и Серж о чём-то возбуждённо спорили, явно упорствуя каждый в своём.
   Непрядов пытался разговорить грустную Виолетту, только она была не в духе. На все вопросы отвечала односложно и, кажется, тяготилась его настойчивой болтовнёй.
   - Егор, - сказала Виолетта, чуть поведя глазами в сторону Сержа и Кати, - вы не догадываетесь, о чем они?..
   - Да мало ли приятных тем, - отмахнулся Егор.
   - Вы просто слепы.
   - Разве?.. Неужели вам на ногу наступил?
   - Да перестаньте! Скорее увозите Катю, если не раздумали на ней жениться.
   - Даже так... Откуда вам известно?
   - А у вас на лице написано... Торопитесь, пока Серж не догадался вам всё испортить...
   - А он это может?
   - Он и не то ещё может...
   - Спасибо за совет, но вряд ли он успеет... - сказал Егор, хотя от слов Виолетты на него повеяло каким-то неприятным, пугающим холодком. Он взглянул на часы. До отлёта оставалось уже менее трёх часов, и едва ли за это время Серж смог бы отыскать Тимофея Фёдоровича, уехавшего куда-то за город. Самая счастливая в жизни Егора новогодняя ночь кончалась, и пора было собираться в путь, - навстречу их счастью.
   19
   До Укромова селища беглецы добрались без помех. Договорились, что каждый из них остановится пока у своих стариков. Нужно было объявить им о своём твёрдом решении пожениться и, для порядка, заручиться их согласием, в котором не сомневались.
   Фрол Гаврилович так и просиял, как только узнал, что его "голубь сизый" наконец-то женится на Кате Плетнёвой. При этом известии он даже всплакнул от счастья, широко крестясь и возбуждённо бормоча: "Слава те, Господи, сподобил услышать радость превеликую..." Дед Фёдор вместе с бабкой Устиньей обрадовались не меньше, потому что иного мужа для своей Катеньки и желать не хотели. В сельсовете также не предвиделось никаких преград. Сам председатель колхоза, Иван Силыч Шишкарёв взялся им помочь, благодаря чему испытательный срок, полагавшийся после подачи заявления, уменьшили до трёх дней. Оставалось в спешном порядке сшить для невесты белое платье, а жених и в своей флотской форме был хорош.
   Не зря всё же отбивал Егор на Север своим дружкам телеграмму. За день до свадьбы пришло известие, что едет Вадим Колбенев, неизвестно каким чудом отпросившийся у начальства. Егор снова кинулся за помощью к Ивану Силычу, и тот великодушно уступил свои летучие санки, запряжённые бойким мерином. Хотя упряжка вовсе не катер, но ему всё же доверяли управлять одной лошадиной силой - опыт у него имелся.