Страница:
Глеб привозил из загранкомандировок эротические, а порою и порнографические фильмы. Ира их смотрела, всегда без Глеба, что-то ее задевало, что-то нет. Но рядом с Вадимом накопленные и нерастраченные познания, помноженные на инстинкт, проявились в полной мере. Вадим просто с ума сходил от того, что вытворяла Ирина. Но в этом не было разврата – она отдавалась любви так естественно, так нежно, так трогательно и вместе с тем умело, что Вадим понял – от этой женщины он не откажется никогда!
Позвонил Павлов. Он договорился с Конотопом, что тот завтра примет Вадима. Письма из «Известий» и Союза журналистов уже лежат на столе Председателя Мосгорисполкома, но теперь нужно личное заявление Вадима.
Николай Николаевич предупредил:
– Вадим Михайлович, тут вот какая штука. Мои журналюги рассказали про один конотоповский финт. Примет он вас, разумеется, весьма приветливо, будет сама любезность и сердечность. Но это все – пустое. Значение имеет резолюция, которую он напишет на вашем обращении. Однако и в этом фишка, главное в резолюции – не текст, а цвет карандаша. Что бы он ни написал черным или синим, подчиненные знают – «отказать». Если зеленым – «сами решайте, по обстоятельствам». Резолюция красным – «читай и делай то, что написано».
– Простите за тупость, Николай Иванович, но я не понял.
– Вы не тупой, вы – порядочный. Объясню иначе. Если черным карандашом написано – «Поддерживаю, помочь!», это означает – «Посылайте куда подальше». Если красным – «Прошу оказать содействие» – значит, «Делайте, что хотите, крутитесь, как угодно, но проблему заявителя решите положительно!»
– Гениально! Мне бы и в голову не пришло!
– Так потому вы и адвокат, а не чиновник. – Николай Иванович задорно рассмеялся.
В приемной Конотопа Вадим просидел не больше 10 минут. Когда его впустили в кабинет, отделявшийся от приемной дверями метра в три высотой, Конотоп вскочил из-за стола и бросился навстречу Вадиму с протянутой рукой. Казалось будто он неделю ждет не дождется, когда Осипов удостоит его своим посещением.
Поговорили. Весело, без напряга. Второй, после Гришина, человек в Москве посмотрел, наконец, заявление Вадима и протянул руку к стаканчику с карандашами.
Вадим быстро произнес:
– Только, пожалуйста, красным цветом. У меня примета такая.
Рука Конотопа зависла в воздухе и два глаза-буравчика вперились в Вадима. Конотоп явно соображал – действительно примета, или тот знает.
Наглое выражение лица Осипова сомнений не оставляло – знает!
– А вы хорошо подготовились, молодой человек! – голос звучал уже не так приветливо.
– Так что ж вы хотите? – Вадим не упускал из виду, что рука собеседника продолжает висеть над букетом разноцветных карандашей. – Сочетание адвокатского опыта с журналистским плюс инструктаж, полученный от тестя, спецкора «Правды»! – Знал бы Владимир Ильич, как его только что запродал любимый зять, – удавил бы!
Конотоп явственно представил себе фельетон на третьей полосе «Правды», посвященный бюрократическим хитростям, направленным исключительно на обман советского трудового человека, и уверенно взял в руки красный карандаш.
– Примета так примета. На сей раз сработала, – и размашисто начертал: «Прошу оказать содействие. Положительное решение представляется обоснованным!»
Все! Теперь только время. С такой резолюцией Конотопа не поспоришь! «Ай да Павлов, ай да молодец!» – вопреки обыкновению, на сей раз Вадим похвалил не себя, а другого…
Судебное заседание откладывалось уже три раза. И каждый раз почти на месяц. То Глеб Правдин уезжал в командировку, то Рыскин представлял справку о занятости в другом процессе, то брал больничный. При этом Глеб постоянно названивал Ире и уговаривал ее передумать, забрать исковое заявление. Но как только она начинала колебаться, и Вадим, и Ира-сводница, каждый по своей причине, ее отговаривали.
Встречи Вадима с «моей Ирой» стали более редкими, два-три раза в неделю, но не менее пылкими.
Дома Лена иногда смотрела на Вадима долгим задумчивым взглядом, но ни о чем не спрашивала. Вадим никак не мог понять, догадывается жена о его тайной жизни или нет. Ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, но даже ближайшему другу, Автандилу, довериться он побоялся. Мало ли как жизнь сложится, а давать кому-то такой компромат на себя казалось совсем неразумным.
Как-то раз Вадим попробовал заговорить на эту тему с отцом, но тот разговор пресек, сказав: «Потерять можешь все. Вторую такую, как Ленка, не найдешь, а что выиграешь, сказать трудно». Вадим попытался все же тему развить, но отец его оборвал: «Думай сам. Главное не то, как хорошо в постели, а то, есть ли о чем поговорить после нее!»
Как ни странно, короткая отцова отповедь запала Вадиму в душу. Он неожиданно обнаружил, что с Ирой ни о чем, кроме ее бракоразводного дела, говорить ему неинтересно. С Ленкой же они обсуждали все и всегда, и это было страшно важно, увлекательно, необходимо. Иринины представления о жизни казались ему порой банальными, как из учебника.
Но в постели она была, конечно, невыразимо прекрасна…
Наконец, почти перед самым Новым годом, к назначенной судьей дате никаких заявлений противной стороны о переносе дела не поступило. Вадим перед процессом не волновался, уверовав, что никаких особых проблем возникнуть не должно. Вывезенные Ирой-сводницей вещи Глебу было не достать. Соответственно, оставшиеся, наименее ценные, будут поделены пополам. А может, с учетом интересов ребенка и задуманной Вадимом «шутки с кольцом», удастся и вовсе долю Глеба значительно уменьшить.
Проблемным оставался только вопрос о машинах. Какую присудят Ирине и в каком размере удастся взыскать компенсацию за третью машину с Глеба?
Надо было приготовиться к тому, что если по справке оценка спорной, третьей, машины будет явно занижена, то придется быстро «перевернуться» и просить оставить машину Ирине, а Глебу присудить компенсацию. Если же, наоборот, цену «задерут», то машину – ему, а компенсацию – Ирине!
Конечно, несколько беспокоило Вадима то обстоятельство, что Рыскин был адвокатом суперкласса и мог подкинуть что-нибудь такое, чего Осипов не предусмотрел. Но с другой стороны, заготовки Вадим подготовил не тривиальные, а Рыскин особой фантазией не отличался. Брал занудством и феноменальной памятью руководящих разъяснений Верховных судов Союза и РСФСР.
Шел второй час процесса. Ирина изложила свои исковые требования, сказала, что Глеб вывез часть вещей, наиболее ценных. Вадим внимательно следил за реакцией и Правдина, и Рыскина. Глеб только осуждающе покачал головой, а Рыскин, бросив взгляд на Вадима, понимающе кивнул головой. «Ну что ж, к этому они оказались готовы, – подумал Вадим. – Хорошо держат удар. Жаль! Я рассчитывал на истерику. Не прошло», – расстроился Осипов, но тут же успокоил себя мыслью – важен результат: вещи остаются в распоряжении Ирины, это – главное.
Глеб выступал очень коротко и сдержанно. На развод согласен. На раздел имущества по предложенной схеме – тоже. Очень сожалеет о распаде семьи, причин чему не понимает. Что касается раздела машин, то об этом позже скажет адвокат. Здесь все не так просто. Вадим насторожился: «Что они задумали? Что вообще здесь можно придумать?» Но долго рассуждать было некогда, поскольку судья поинтересовался у Осипова, есть ли свидетели с их стороны.
– Да, товарищ председательствующий. – Вадим встал. – Мы просим допросить Ирину Безрукову, любовницу Глеба Николаевича Правдина, с которой он был близок три года, предшествовавшие распаду семьи.
Вадим рассчитывал, что такая формулировка вызовет взрывную реакцию Глеба. Нет, тот и бровью не повел. Рыскин же и вовсе будто отсутствовал. «Черт! А они хорошо подготовились», – успел насторожиться Вадим. И тут в зал вошла Ира-сводница. Она блестяще выполнила задание Вадима.
Если «моей Ире» Вадим велел надеть белую блузку, застегнутую под горло, и черную юбку – десять сантиметров ниже колен (классическая «училка» – так сформулировал свое задание Осипов клиентке), то Ира-сводница предстала во всей красе порока. Туфли на высоченном каблуке (специально переобулась в коридоре суда), черные колготки в сеточку (последний писк московской моды), мини-юбка, скорее даже супермини, ярко-желтая кофточка с декольте, начинавшемся чуть выше пояса юбки. Ярко-красная помада на губах довершала образ дорогой валютной проститутки, по крайней мере каким он рисовался в представлении Вадима.
Два мужика, народных заседателя, явно передовики социалистического соревнования с ближайшего станкостроительного завода, аж крякнули, увидев такую «диву». Судья, понимающе взглянув на Вадима, слегка улыбнулся. Его эти постановочные трюки давно уже не сбивали с толку. Рыскин посмотрел на свидетельницу, на Вадима и опять осуждающе покачал головой. «Ну и что? Дешево, зато сердито!» – успокоил себя Вадим.
– Ну и как вы жили? – поинтересовался судья, пока секретарь отбирала у Ирины подписку об ответственности за дачу ложных показаний.
– Регулярно! Не поверите, товарищи судьи, – регулярно! – с вызовом и одновременно кокетливо ответила Ирина-сводница.
Все мужчины, присутствовавшие в зале суда, прыснули. Только судья чуть растянул губы, а Рыскин даже головы от бумаг не поднял. Глеб же заржал, словно жеребец в стойле. «Первый прокол!» – подумал Вадим.
– Что вы можете сказать по существу рассматриваемого иска? – официальным тоном произнес судья.
– То, что могу по существу, – вам будет неинтересно. Вернее, интересно, и даже очень, но знать не положено, – продолжала эпатаж суда Ирина.
– Это ваш свидетель, – судья повернулся к Осипову, – задавайте вопросы.
– Спасибо! – Вадим решил не тянуть кота за хвост, тем более что Ирина-сводница явно переигрывала. – Скажите, Правдин делал вам какие-либо подарки?
– Разумеется! Вам все перечислить? Боюсь, не смогу.
«Молодец! – обрадовался Вадим. – Теперь у судей точно сложится впечатление, что подарков было очень много».
– Нет, конечно, понимаю, что за три года всего вам не упомнить. Назовите самый дорогой подарок. И в связи с чем он был сделан? – «Что мне-то кокетничать, будто я не знаю, зачем вызвал свидетеля», – подстегнул себя Осипов.
– Самый дорогой? Пожалуй, вот это кольцо с бриллиантом. – Ирина протянула руку с кольцом в сторону судейского стола.
Народные заседатели, как по команде, резко наклонились вперед и даже привстали. Их реакция Вадиму понравилась. Он перевел взгляд на Рыскина. Тот смотрел не на Ирину, а как раз на Вадима. Одна бровь была слегка приподнята. При этом Рыскин еле заметно пожевывал губами. «Проканало!» – радостно подумал Вадим.
– И сколько это колечко стоит? – уточнил судья.
– В комиссионке сказали – полторы тысячи. – Равнодушный тон Ирины восхитил Осипова.
– Ого! – не сдержался один из пролетариев.
– И за что его вам презентовали? – не заметив реакции соседа справа, поинтересовался судья. Вадима насторожило, что этот вопрос был задан явно скучающим голосом.
Ирина рассказала про беременность, про аборт, про то, как Глеб уговаривал ее избавиться от ребенка. Особо трогательной истории не получилось, но выглядело все достаточно убедительно.
Когда она закончила, судья предложил Рыскину задавать вопросы.
– А где вы делали аборт? В каком медицинском учреждении? – Вопрос сопровождался демонстративным зевком.
– Не стану врать, не помню, – с вызовом ответила свидетельница.
– Я почему-то так и думал. Больше вопросов не имею, – продолжал скучать Рыскин. – Если позволите, – Рыскин обратился к судье, – вопрос моему доверителю.
– Да, пожалуйста.
– Это правда?
– Конечно же, нет! – Глеб сказал это так спокойно и твердо, что Вадим его зауважал. «Хорошо держит удар, стервец!»
– Тогда у меня больше нет вопросов. – И Рыскин, казалось, совсем задремал.
Процесс быстро докатился до стадии дополнений, и тут Вадима ждал неприятный сюрприз. Рыскин представил выписки со сберегательных счетов друзей Глеба и его отца, из которых можно было сделать вывод – все эти вкладчики снимали по триста – пятьсот рублей незадолго до покупки третьей машины.
«Моя Ира», ничего не понимая, смотрела на Вадима, а он мрачнел, начиная понимать, как его обставил Рыскин. Когда Глеб заявил, что «Нива» была куплена, собственно, для отца, на собранные им деньги и просто оформлена на Глеба, поскольку именно он на работе получил открытку на автомобиль, Вадим расстроился окончательно. Ясно, сейчас они попросят вызвать в качестве свидетелей Правдина-старшего и всех этих липовых кредиторов, суммы у них, разумеется, сойдутся, а аргумент «зачем одной семье три машины» окажется убийственным. По крайней мере для логики суда.
Вадим дальнейшую колею процесса угадал. Рыскин попросил о вызове свидетелей, и судья поинтересовался, абсолютно формально, мнением Осипова. Вадиму вдруг стало скучно. Бороться с придуманной Рыскиным конструкцией – бессмысленно. «А еще говорили, что он без фантазии!» – подумал Вадим и про себя выругался.
– Я думаю, в этом нет необходимости. Наша сторона не оспаривает утверждений ответчика.
«Надо хотя бы сохранить хорошую мину при плохой игре», – решил Вадим.
Судья одобрительно кивнул.
Перешли к прениям сторон.
Вадим попросил суд, исходя из интересов ребенка, а также учитывая тот факт, что Правдин тратил деньги вопреки интересам семьи, уменьшить его долю при разделе совместно нажитого имущества. Кроме того, сторона истца просит суд признать право собственности Ирины Правдиной на автомобиль «Волга», а Глебу Правдину передать автомобиль «Нива».
Рыскин попросил суд автомобили разделить в противоположном порядке. А что касается другого имущества, то его клиент, Глеб Николаевич Правдин, полностью отрицая расходование денег вопреки интересам семьи, тем не менее, исходя из интересов дочери, согласен оставить все имущество бывшей жене, за исключением двух позиций. При этом Рыскин назвал вещи, которые находились в квартире и были вывезены, подчеркнул он, неизвестно кем, но только, разумеется, не Глебом.
Вадим понял, что процесс он продул по полной программе. Позиция Рыскина выглядела изящно и непробиваемо. Более того, благородство Глеба Правдина заслуживало прямо-таки «установки бронзового бюста на родине героя».
Когда решение суда огласили, Вадим понял, что его худшие опасения оправдались. Рыскин, прощаясь, поблагодарил за совместную работу в процессе и совсем на выходе вдруг обернулся, подошел к Вадиму и сказал:
– Я много слышал о вас, Вадим Михайлович. Особенно от Коган. А она разбирается. Но мой вам совет, поскольку вы действительно талантливы. Не заигрывайтесь. Не думайте, что вы уже поймали Бога за бороду. Извините, конечно, что я позволяю себе вас учить, но, знаете ли, обидно как-то… – повернулся и ушел.
Вадима трясло от злости. На себя – за самоуверенность, за примитивность конструкции, за недооценку Рыскина. На Иру – за ее глупость, за то, что из-за нее он впервые с треском продул дело, за то, что не может смотреть Ленке в глаза. Вконец его разозлило Иринино предложение прямо из суда поехать к ней, поскольку у них есть еще два часа до возвращения Женечки из детского сада. Ни малейшего желания кинуться в пучину страсти Вадим в себе не обнаружил и, сославшись на необходимость встретиться с заведующим консультацией, уехал один.
Назавтра настроение Вадима не изменилось. Он просто не мог больше видеть Ирину. А она, наоборот, с самого утра названивала ему в контору, предлагая встретиться. На следующий день она уезжала к маме в Ленинград и вернуться должна была только к концу школьных каникул. Две недели. Ирина даже предложила Вадиму приехать к ней туда.
«Бред! Это уж чересчур! – Раздражение разливалось по нему, как хмель. – Сейчас! Брошу семью, работу и поскачу к тебе трахаться!» Вадим понимал, что Ирина ни в чем не виновата, но… У него будто глаза открылись. Зачем ему это надо? Что ему, с Ленкой плохо? Он вдруг сообразил, что дома что-то изменилось. Стал вспоминать. Вот что! Лена больше не ходила по дому в халате, разбросанных вещей он давно не видел. А еще – он только сейчас оценил ее подвиг – она уже месяц ходила на аэробику. И действительно вроде похудела.
После возвращения из Ленинграда Ирина несколько раз звонила Вадиму, но он всегда оказывался занят и приехать не мог. Она, видимо, все поняла и звонить перестала.
Перед 23 Февраля в консультацию к Вадиму неожиданно зашла Ира-сводница. Якобы поздравить с наступающим праздником. Вадим решил было, что сейчас она станет его уговаривать вновь сойтись с подругой, но разговор зашел совершенно о другом.
– Я очень благодарна тебе, Вадим.
– За что? – искренне удивился Осипов.
– Сам посуди. Глеб сделал мне предложение. А я его правда очень давно люблю. Если бы не ты – он бы так и бегал за этой дурочкой.
Вадим потерял дар речи и тупо уставился на собеседницу. Та весело, беззаботно рассмеялась.
– Ладно, слушай. Только пообещай, что никогда и никому не расскажешь то, что сейчас услышишь.
– Это обязанность адвоката. Обещаю.
– Знаю. Я про тебя столько знаю… Ты действительно болтать не станешь. Тебе это самому не выгодно. И, предупреждаю, небезопасно. Так вот. Я – капитан КГБ. Три с половиной года назад мне поручили проверить, так сказать, благонадежность совзагранслужащего Глеба Правдина. Познакомиться, завоевать его доверие – дело для профессионала простое. Ну, ты понимаешь… Вы же, мужики, примитивны в этом вопросе, а главное, абсолютно самоуверенны и слепы. Но так получилось, что я влюбилась. Глеб, поверь, достойный человек. А главное – именно мой тип мужика. Но он был без ума от своей Снежной Королевы. Всегда холодной и всегда для него недоступной. Тогда я и решила их развести. Только не говори, что я поступила плохо. Я боролась за свою любовь – здесь все дозволено. Согласен? – Ирина остановилась и серьезно посмотрела на Вадима.
– Согласен. Если это любовь – согласен.
– Ну а дальше дело техники. Встретилась с Ириной, рассказала ей все как есть. Правда, найти такие шмотки, как Глеб ей привозил, оказалось трудно, но коллеги помогли.
– Ух ты! – не сдержался Вадим. Ирина верно поняла его восклицание.
– Уважаешь?
– Да-а-а, – протянул Осипов.
– А дальше я захотела убить двух зайцев сразу. И чтобы она в моей шкуре побывала, и чтобы Глеб все понял. Помнишь ее мини-юбку, когда ты к ней в первый раз приехал?
– Помню, – глухо ответил Вадим.
– Я ее ей накануне сама купила. Знал бы ты, каких усилий мне стоило заставить ее надеть!
– И зачем тебе это было нужно?
– Какой ты тупой! Извини, конечно. Я получала моральное удовлетворение, когда она мне плакалась, как ей тяжело, когда ты вечером уезжаешь домой. Три года Глеб точно так же уезжал от меня к ней. Подло? Может быть, но я должна была поквитаться. Ну а кроме того, ребята из «наружки» сделали для меня несколько ваших фотографий с Ириной, чтобы я их показала Глебу. Знаешь, как отрезвляет? Кстати, я тебе их принесла. С негативами. Чтобы ты не очень в моей порядочности сомневался.
– Спасибо, – буркнул Вадим.
– Вот, собственно, и все. Но самый забавный момент наступил, когда ты мне предложил вывести особо ценные для Глеба вещи! Ведь без коллекции масок он просто жить не может. – Ирина залилась смехом. Не смог удержаться от улыбки и Вадим. Таким идиотом он себя еще никогда не чувствовал.
– А бриллиантовое кольцо? – неожиданно поинтересовался Осипов.
– Ни хрена ты в бриллиантах не понимаешь, Вадик. Это – фианит!
Минут двадцать после ухода Ирины Вадим просидел в кабинете один. Секретарша, которую уже допекли ожидавшие Осипова посетители, зашла к нему и поинтересовалась, все ли в порядке.
– Теперь – да! Надеюсь, навсегда! Или, по крайней мере, надолго!
Секретарша пожала плечами и заторопилась в сторону приемной.
Глава 15
Позвонил Павлов. Он договорился с Конотопом, что тот завтра примет Вадима. Письма из «Известий» и Союза журналистов уже лежат на столе Председателя Мосгорисполкома, но теперь нужно личное заявление Вадима.
Николай Николаевич предупредил:
– Вадим Михайлович, тут вот какая штука. Мои журналюги рассказали про один конотоповский финт. Примет он вас, разумеется, весьма приветливо, будет сама любезность и сердечность. Но это все – пустое. Значение имеет резолюция, которую он напишет на вашем обращении. Однако и в этом фишка, главное в резолюции – не текст, а цвет карандаша. Что бы он ни написал черным или синим, подчиненные знают – «отказать». Если зеленым – «сами решайте, по обстоятельствам». Резолюция красным – «читай и делай то, что написано».
– Простите за тупость, Николай Иванович, но я не понял.
– Вы не тупой, вы – порядочный. Объясню иначе. Если черным карандашом написано – «Поддерживаю, помочь!», это означает – «Посылайте куда подальше». Если красным – «Прошу оказать содействие» – значит, «Делайте, что хотите, крутитесь, как угодно, но проблему заявителя решите положительно!»
– Гениально! Мне бы и в голову не пришло!
– Так потому вы и адвокат, а не чиновник. – Николай Иванович задорно рассмеялся.
В приемной Конотопа Вадим просидел не больше 10 минут. Когда его впустили в кабинет, отделявшийся от приемной дверями метра в три высотой, Конотоп вскочил из-за стола и бросился навстречу Вадиму с протянутой рукой. Казалось будто он неделю ждет не дождется, когда Осипов удостоит его своим посещением.
Поговорили. Весело, без напряга. Второй, после Гришина, человек в Москве посмотрел, наконец, заявление Вадима и протянул руку к стаканчику с карандашами.
Вадим быстро произнес:
– Только, пожалуйста, красным цветом. У меня примета такая.
Рука Конотопа зависла в воздухе и два глаза-буравчика вперились в Вадима. Конотоп явно соображал – действительно примета, или тот знает.
Наглое выражение лица Осипова сомнений не оставляло – знает!
– А вы хорошо подготовились, молодой человек! – голос звучал уже не так приветливо.
– Так что ж вы хотите? – Вадим не упускал из виду, что рука собеседника продолжает висеть над букетом разноцветных карандашей. – Сочетание адвокатского опыта с журналистским плюс инструктаж, полученный от тестя, спецкора «Правды»! – Знал бы Владимир Ильич, как его только что запродал любимый зять, – удавил бы!
Конотоп явственно представил себе фельетон на третьей полосе «Правды», посвященный бюрократическим хитростям, направленным исключительно на обман советского трудового человека, и уверенно взял в руки красный карандаш.
– Примета так примета. На сей раз сработала, – и размашисто начертал: «Прошу оказать содействие. Положительное решение представляется обоснованным!»
Все! Теперь только время. С такой резолюцией Конотопа не поспоришь! «Ай да Павлов, ай да молодец!» – вопреки обыкновению, на сей раз Вадим похвалил не себя, а другого…
Судебное заседание откладывалось уже три раза. И каждый раз почти на месяц. То Глеб Правдин уезжал в командировку, то Рыскин представлял справку о занятости в другом процессе, то брал больничный. При этом Глеб постоянно названивал Ире и уговаривал ее передумать, забрать исковое заявление. Но как только она начинала колебаться, и Вадим, и Ира-сводница, каждый по своей причине, ее отговаривали.
Встречи Вадима с «моей Ирой» стали более редкими, два-три раза в неделю, но не менее пылкими.
Дома Лена иногда смотрела на Вадима долгим задумчивым взглядом, но ни о чем не спрашивала. Вадим никак не мог понять, догадывается жена о его тайной жизни или нет. Ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, но даже ближайшему другу, Автандилу, довериться он побоялся. Мало ли как жизнь сложится, а давать кому-то такой компромат на себя казалось совсем неразумным.
Как-то раз Вадим попробовал заговорить на эту тему с отцом, но тот разговор пресек, сказав: «Потерять можешь все. Вторую такую, как Ленка, не найдешь, а что выиграешь, сказать трудно». Вадим попытался все же тему развить, но отец его оборвал: «Думай сам. Главное не то, как хорошо в постели, а то, есть ли о чем поговорить после нее!»
Как ни странно, короткая отцова отповедь запала Вадиму в душу. Он неожиданно обнаружил, что с Ирой ни о чем, кроме ее бракоразводного дела, говорить ему неинтересно. С Ленкой же они обсуждали все и всегда, и это было страшно важно, увлекательно, необходимо. Иринины представления о жизни казались ему порой банальными, как из учебника.
Но в постели она была, конечно, невыразимо прекрасна…
Наконец, почти перед самым Новым годом, к назначенной судьей дате никаких заявлений противной стороны о переносе дела не поступило. Вадим перед процессом не волновался, уверовав, что никаких особых проблем возникнуть не должно. Вывезенные Ирой-сводницей вещи Глебу было не достать. Соответственно, оставшиеся, наименее ценные, будут поделены пополам. А может, с учетом интересов ребенка и задуманной Вадимом «шутки с кольцом», удастся и вовсе долю Глеба значительно уменьшить.
Проблемным оставался только вопрос о машинах. Какую присудят Ирине и в каком размере удастся взыскать компенсацию за третью машину с Глеба?
Надо было приготовиться к тому, что если по справке оценка спорной, третьей, машины будет явно занижена, то придется быстро «перевернуться» и просить оставить машину Ирине, а Глебу присудить компенсацию. Если же, наоборот, цену «задерут», то машину – ему, а компенсацию – Ирине!
Конечно, несколько беспокоило Вадима то обстоятельство, что Рыскин был адвокатом суперкласса и мог подкинуть что-нибудь такое, чего Осипов не предусмотрел. Но с другой стороны, заготовки Вадим подготовил не тривиальные, а Рыскин особой фантазией не отличался. Брал занудством и феноменальной памятью руководящих разъяснений Верховных судов Союза и РСФСР.
Шел второй час процесса. Ирина изложила свои исковые требования, сказала, что Глеб вывез часть вещей, наиболее ценных. Вадим внимательно следил за реакцией и Правдина, и Рыскина. Глеб только осуждающе покачал головой, а Рыскин, бросив взгляд на Вадима, понимающе кивнул головой. «Ну что ж, к этому они оказались готовы, – подумал Вадим. – Хорошо держат удар. Жаль! Я рассчитывал на истерику. Не прошло», – расстроился Осипов, но тут же успокоил себя мыслью – важен результат: вещи остаются в распоряжении Ирины, это – главное.
Глеб выступал очень коротко и сдержанно. На развод согласен. На раздел имущества по предложенной схеме – тоже. Очень сожалеет о распаде семьи, причин чему не понимает. Что касается раздела машин, то об этом позже скажет адвокат. Здесь все не так просто. Вадим насторожился: «Что они задумали? Что вообще здесь можно придумать?» Но долго рассуждать было некогда, поскольку судья поинтересовался у Осипова, есть ли свидетели с их стороны.
– Да, товарищ председательствующий. – Вадим встал. – Мы просим допросить Ирину Безрукову, любовницу Глеба Николаевича Правдина, с которой он был близок три года, предшествовавшие распаду семьи.
Вадим рассчитывал, что такая формулировка вызовет взрывную реакцию Глеба. Нет, тот и бровью не повел. Рыскин же и вовсе будто отсутствовал. «Черт! А они хорошо подготовились», – успел насторожиться Вадим. И тут в зал вошла Ира-сводница. Она блестяще выполнила задание Вадима.
Если «моей Ире» Вадим велел надеть белую блузку, застегнутую под горло, и черную юбку – десять сантиметров ниже колен (классическая «училка» – так сформулировал свое задание Осипов клиентке), то Ира-сводница предстала во всей красе порока. Туфли на высоченном каблуке (специально переобулась в коридоре суда), черные колготки в сеточку (последний писк московской моды), мини-юбка, скорее даже супермини, ярко-желтая кофточка с декольте, начинавшемся чуть выше пояса юбки. Ярко-красная помада на губах довершала образ дорогой валютной проститутки, по крайней мере каким он рисовался в представлении Вадима.
Два мужика, народных заседателя, явно передовики социалистического соревнования с ближайшего станкостроительного завода, аж крякнули, увидев такую «диву». Судья, понимающе взглянув на Вадима, слегка улыбнулся. Его эти постановочные трюки давно уже не сбивали с толку. Рыскин посмотрел на свидетельницу, на Вадима и опять осуждающе покачал головой. «Ну и что? Дешево, зато сердито!» – успокоил себя Вадим.
– Ну и как вы жили? – поинтересовался судья, пока секретарь отбирала у Ирины подписку об ответственности за дачу ложных показаний.
– Регулярно! Не поверите, товарищи судьи, – регулярно! – с вызовом и одновременно кокетливо ответила Ирина-сводница.
Все мужчины, присутствовавшие в зале суда, прыснули. Только судья чуть растянул губы, а Рыскин даже головы от бумаг не поднял. Глеб же заржал, словно жеребец в стойле. «Первый прокол!» – подумал Вадим.
– Что вы можете сказать по существу рассматриваемого иска? – официальным тоном произнес судья.
– То, что могу по существу, – вам будет неинтересно. Вернее, интересно, и даже очень, но знать не положено, – продолжала эпатаж суда Ирина.
– Это ваш свидетель, – судья повернулся к Осипову, – задавайте вопросы.
– Спасибо! – Вадим решил не тянуть кота за хвост, тем более что Ирина-сводница явно переигрывала. – Скажите, Правдин делал вам какие-либо подарки?
– Разумеется! Вам все перечислить? Боюсь, не смогу.
«Молодец! – обрадовался Вадим. – Теперь у судей точно сложится впечатление, что подарков было очень много».
– Нет, конечно, понимаю, что за три года всего вам не упомнить. Назовите самый дорогой подарок. И в связи с чем он был сделан? – «Что мне-то кокетничать, будто я не знаю, зачем вызвал свидетеля», – подстегнул себя Осипов.
– Самый дорогой? Пожалуй, вот это кольцо с бриллиантом. – Ирина протянула руку с кольцом в сторону судейского стола.
Народные заседатели, как по команде, резко наклонились вперед и даже привстали. Их реакция Вадиму понравилась. Он перевел взгляд на Рыскина. Тот смотрел не на Ирину, а как раз на Вадима. Одна бровь была слегка приподнята. При этом Рыскин еле заметно пожевывал губами. «Проканало!» – радостно подумал Вадим.
– И сколько это колечко стоит? – уточнил судья.
– В комиссионке сказали – полторы тысячи. – Равнодушный тон Ирины восхитил Осипова.
– Ого! – не сдержался один из пролетариев.
– И за что его вам презентовали? – не заметив реакции соседа справа, поинтересовался судья. Вадима насторожило, что этот вопрос был задан явно скучающим голосом.
Ирина рассказала про беременность, про аборт, про то, как Глеб уговаривал ее избавиться от ребенка. Особо трогательной истории не получилось, но выглядело все достаточно убедительно.
Когда она закончила, судья предложил Рыскину задавать вопросы.
– А где вы делали аборт? В каком медицинском учреждении? – Вопрос сопровождался демонстративным зевком.
– Не стану врать, не помню, – с вызовом ответила свидетельница.
– Я почему-то так и думал. Больше вопросов не имею, – продолжал скучать Рыскин. – Если позволите, – Рыскин обратился к судье, – вопрос моему доверителю.
– Да, пожалуйста.
– Это правда?
– Конечно же, нет! – Глеб сказал это так спокойно и твердо, что Вадим его зауважал. «Хорошо держит удар, стервец!»
– Тогда у меня больше нет вопросов. – И Рыскин, казалось, совсем задремал.
Процесс быстро докатился до стадии дополнений, и тут Вадима ждал неприятный сюрприз. Рыскин представил выписки со сберегательных счетов друзей Глеба и его отца, из которых можно было сделать вывод – все эти вкладчики снимали по триста – пятьсот рублей незадолго до покупки третьей машины.
«Моя Ира», ничего не понимая, смотрела на Вадима, а он мрачнел, начиная понимать, как его обставил Рыскин. Когда Глеб заявил, что «Нива» была куплена, собственно, для отца, на собранные им деньги и просто оформлена на Глеба, поскольку именно он на работе получил открытку на автомобиль, Вадим расстроился окончательно. Ясно, сейчас они попросят вызвать в качестве свидетелей Правдина-старшего и всех этих липовых кредиторов, суммы у них, разумеется, сойдутся, а аргумент «зачем одной семье три машины» окажется убийственным. По крайней мере для логики суда.
Вадим дальнейшую колею процесса угадал. Рыскин попросил о вызове свидетелей, и судья поинтересовался, абсолютно формально, мнением Осипова. Вадиму вдруг стало скучно. Бороться с придуманной Рыскиным конструкцией – бессмысленно. «А еще говорили, что он без фантазии!» – подумал Вадим и про себя выругался.
– Я думаю, в этом нет необходимости. Наша сторона не оспаривает утверждений ответчика.
«Надо хотя бы сохранить хорошую мину при плохой игре», – решил Вадим.
Судья одобрительно кивнул.
Перешли к прениям сторон.
Вадим попросил суд, исходя из интересов ребенка, а также учитывая тот факт, что Правдин тратил деньги вопреки интересам семьи, уменьшить его долю при разделе совместно нажитого имущества. Кроме того, сторона истца просит суд признать право собственности Ирины Правдиной на автомобиль «Волга», а Глебу Правдину передать автомобиль «Нива».
Рыскин попросил суд автомобили разделить в противоположном порядке. А что касается другого имущества, то его клиент, Глеб Николаевич Правдин, полностью отрицая расходование денег вопреки интересам семьи, тем не менее, исходя из интересов дочери, согласен оставить все имущество бывшей жене, за исключением двух позиций. При этом Рыскин назвал вещи, которые находились в квартире и были вывезены, подчеркнул он, неизвестно кем, но только, разумеется, не Глебом.
Вадим понял, что процесс он продул по полной программе. Позиция Рыскина выглядела изящно и непробиваемо. Более того, благородство Глеба Правдина заслуживало прямо-таки «установки бронзового бюста на родине героя».
Когда решение суда огласили, Вадим понял, что его худшие опасения оправдались. Рыскин, прощаясь, поблагодарил за совместную работу в процессе и совсем на выходе вдруг обернулся, подошел к Вадиму и сказал:
– Я много слышал о вас, Вадим Михайлович. Особенно от Коган. А она разбирается. Но мой вам совет, поскольку вы действительно талантливы. Не заигрывайтесь. Не думайте, что вы уже поймали Бога за бороду. Извините, конечно, что я позволяю себе вас учить, но, знаете ли, обидно как-то… – повернулся и ушел.
Вадима трясло от злости. На себя – за самоуверенность, за примитивность конструкции, за недооценку Рыскина. На Иру – за ее глупость, за то, что из-за нее он впервые с треском продул дело, за то, что не может смотреть Ленке в глаза. Вконец его разозлило Иринино предложение прямо из суда поехать к ней, поскольку у них есть еще два часа до возвращения Женечки из детского сада. Ни малейшего желания кинуться в пучину страсти Вадим в себе не обнаружил и, сославшись на необходимость встретиться с заведующим консультацией, уехал один.
Назавтра настроение Вадима не изменилось. Он просто не мог больше видеть Ирину. А она, наоборот, с самого утра названивала ему в контору, предлагая встретиться. На следующий день она уезжала к маме в Ленинград и вернуться должна была только к концу школьных каникул. Две недели. Ирина даже предложила Вадиму приехать к ней туда.
«Бред! Это уж чересчур! – Раздражение разливалось по нему, как хмель. – Сейчас! Брошу семью, работу и поскачу к тебе трахаться!» Вадим понимал, что Ирина ни в чем не виновата, но… У него будто глаза открылись. Зачем ему это надо? Что ему, с Ленкой плохо? Он вдруг сообразил, что дома что-то изменилось. Стал вспоминать. Вот что! Лена больше не ходила по дому в халате, разбросанных вещей он давно не видел. А еще – он только сейчас оценил ее подвиг – она уже месяц ходила на аэробику. И действительно вроде похудела.
После возвращения из Ленинграда Ирина несколько раз звонила Вадиму, но он всегда оказывался занят и приехать не мог. Она, видимо, все поняла и звонить перестала.
Перед 23 Февраля в консультацию к Вадиму неожиданно зашла Ира-сводница. Якобы поздравить с наступающим праздником. Вадим решил было, что сейчас она станет его уговаривать вновь сойтись с подругой, но разговор зашел совершенно о другом.
– Я очень благодарна тебе, Вадим.
– За что? – искренне удивился Осипов.
– Сам посуди. Глеб сделал мне предложение. А я его правда очень давно люблю. Если бы не ты – он бы так и бегал за этой дурочкой.
Вадим потерял дар речи и тупо уставился на собеседницу. Та весело, беззаботно рассмеялась.
– Ладно, слушай. Только пообещай, что никогда и никому не расскажешь то, что сейчас услышишь.
– Это обязанность адвоката. Обещаю.
– Знаю. Я про тебя столько знаю… Ты действительно болтать не станешь. Тебе это самому не выгодно. И, предупреждаю, небезопасно. Так вот. Я – капитан КГБ. Три с половиной года назад мне поручили проверить, так сказать, благонадежность совзагранслужащего Глеба Правдина. Познакомиться, завоевать его доверие – дело для профессионала простое. Ну, ты понимаешь… Вы же, мужики, примитивны в этом вопросе, а главное, абсолютно самоуверенны и слепы. Но так получилось, что я влюбилась. Глеб, поверь, достойный человек. А главное – именно мой тип мужика. Но он был без ума от своей Снежной Королевы. Всегда холодной и всегда для него недоступной. Тогда я и решила их развести. Только не говори, что я поступила плохо. Я боролась за свою любовь – здесь все дозволено. Согласен? – Ирина остановилась и серьезно посмотрела на Вадима.
– Согласен. Если это любовь – согласен.
– Ну а дальше дело техники. Встретилась с Ириной, рассказала ей все как есть. Правда, найти такие шмотки, как Глеб ей привозил, оказалось трудно, но коллеги помогли.
– Ух ты! – не сдержался Вадим. Ирина верно поняла его восклицание.
– Уважаешь?
– Да-а-а, – протянул Осипов.
– А дальше я захотела убить двух зайцев сразу. И чтобы она в моей шкуре побывала, и чтобы Глеб все понял. Помнишь ее мини-юбку, когда ты к ней в первый раз приехал?
– Помню, – глухо ответил Вадим.
– Я ее ей накануне сама купила. Знал бы ты, каких усилий мне стоило заставить ее надеть!
– И зачем тебе это было нужно?
– Какой ты тупой! Извини, конечно. Я получала моральное удовлетворение, когда она мне плакалась, как ей тяжело, когда ты вечером уезжаешь домой. Три года Глеб точно так же уезжал от меня к ней. Подло? Может быть, но я должна была поквитаться. Ну а кроме того, ребята из «наружки» сделали для меня несколько ваших фотографий с Ириной, чтобы я их показала Глебу. Знаешь, как отрезвляет? Кстати, я тебе их принесла. С негативами. Чтобы ты не очень в моей порядочности сомневался.
– Спасибо, – буркнул Вадим.
– Вот, собственно, и все. Но самый забавный момент наступил, когда ты мне предложил вывести особо ценные для Глеба вещи! Ведь без коллекции масок он просто жить не может. – Ирина залилась смехом. Не смог удержаться от улыбки и Вадим. Таким идиотом он себя еще никогда не чувствовал.
– А бриллиантовое кольцо? – неожиданно поинтересовался Осипов.
– Ни хрена ты в бриллиантах не понимаешь, Вадик. Это – фианит!
Минут двадцать после ухода Ирины Вадим просидел в кабинете один. Секретарша, которую уже допекли ожидавшие Осипова посетители, зашла к нему и поинтересовалась, все ли в порядке.
– Теперь – да! Надеюсь, навсегда! Или, по крайней мере, надолго!
Секретарша пожала плечами и заторопилась в сторону приемной.
Глава 15
ЧАСЫ
Женя Копцев позвонил около одиннадцати вечера.
Для него время позднее. Вадим хорошо знал, что Женя всегда ложился в десять, чтобы встать в шесть и до работы успеть проплыть в «Чайке» обязательные два километра.
Лена ставила Женю в пример Вадиму. Ей нравилось в нем все. И спортивный, и за собой следит, и выдержанный, и эрудированный. Ну прямо образцовый мужчина. Слава богу, в набор его достоинств она не включала наличие у Жени денег. То, что Женя, кандидат экономических наук, делал ключи в ларьке металлоремонта на Киевском вокзале, Лену не смущало. Удивляло – возможно, но не смущало.
У Вадима была своя версия Жениной «переквалификации». Его брат уже четвертый раз сидел «за валюту». Это была одна из самых серьезных статей, «авторитетная». Советская власть сурово наказывала тех, кто осмеливался нарушить ее монополию на торговлю иностранной валютой и драгоценными металлами. Вторая «ходка» по этой статье – и ты особо опасный рецидивист. Женин брат получал по десять лет, отсиживал восемь, выходил на полгода-год и опять отправлялся на зону.
Женя всегда резко пресекал любые разговоры о брате, лишь однажды сказав Вадиму: «А ему теперь там привычнее. Да и порядка там больше». – «А как же свобода?» – поразился Вадим. «Можно подумать, что мы живем на свободе», – мрачно оборвал разговор Копцев.
Так вот, одна из причин Жениного отшельничества виделась Вадиму в том, что в ларьке металлоремонта Женя чувствовал себя свободным. Ни начальства, ни плана, ни профсоюзной с партийной организаций. Взял болванку, вставил в станок с одной стороны. Ключ – с другой. Прокатил фрезой три раза – и готово. Клиент отдал деньги и ушел.
Вадиму так нравился процесс превращения болванки в ключ, что дубликаты своих ключей он, приезжая к Жене, делал своими руками. Разумеется, под присмотром, но – сам.
Имелась и другая версия. Вадим понимал, что более удобного места для сокрытого от посторонних глаз обмена валюты на советские рубли придумать невозможно. Помещение крохотное, поэтому, если клиентов оказывалось больше двух, остальным приходилось ждать на улице. Значит, рассуждал Вадим, всегда можно организовать незаметную и якобы случайную встречу пары нужных людей. Друзья Жениного брата, так сказать коллеги по бизнесу, наверняка Копцеву доверяли (еще бы, брат на зоне – гарантия, что Женя стучать не станет). Ну а Жене, предполагал Вадим, доставались посреднические проценты. Иначе почему у того всегда водились деньги?
Когда Вадим рассказал эту версию отцу, тот рассмеялся:
– Все много проще. Женя покупает на заводе часть болванок легально, а часть – «слева». Соответственно, деньги за ключи, сделанные из «левых» болванок, полностью достаются ему.
– Это же копейки! – попытался защитить свою романтическую версию Вадим.
– Чтобы иметь много денег, надо не много зарабатывать, а мало терять! – философски заметил отец.
– То-то у тебя всегда денег не хватает! – огрызнулся раздосадованный сын.
– А это уже другая тема. Я занимаюсь тем, что мне интересно, где мозги крутятся, а не тем, что хорошие деньги дает. И плюс я очень люблю спокойно спать. Поверь, это дорогого стоит. – Михаил Леонидович не обратил внимания на раздражение сына. Он и вправду считал, что жить надо с удовольствием. На сегодня деньги есть, а наступит завтра – вот тогда и озаботимся.
Все, что он зарабатывал, тратилось немедленно и без остатка. И разумеется, не на хрусталь и фарфор.
Какую версию ни выстраивай, факт оставался фактом – среди друзей родителей Женя единственный всегда был при деньгах.
У Вадима с Женей сложились особые отношения. Прежде всего, их сближал возраст. Женя был всего на пятнадцать лет старше Вадима и, соответственно, на десять младше Михаила Леонидовича. Его жена – Эмма, работала вместе с Илоной, была ее подругой, благодаря чему Женя и попал в компанию Осиповых-старших. За Эммой он ухаживал много лет, переждал ее двенадцатилетний брак с первым мужем и в итоге добился своего. Эмма, разумеется, боялась выходить замуж за человека младше ее на восемь лет. Но как раз Илона ее и уговорила. Благодарное отношение Жени к Илоне естественным образом распространилось и на ее сына.
Став адвокатом, Вадим признал, что поговорка «по одежке встречают…» в его работе – руководство к действию. Но какой «одежкой» можно было произвести впечатление на клиентов? Костюмом фабрики «Большевичка», облачавшим каждого третьего советского мужчину? Туфлями от «Скорохода»? Часами! Да, только часами. Во-первых, если правильно держать руки во время беседы, то часы всегда на виду. Во-вторых, импортные часы достать куда проще, чем финский костюм.
Вадим решил купить часы «Ориент» с зеленым циферблатом, знак роскоши и хорошего вкуса. Стоили они 350 рублей. Для Вадима – деньги немереные. Но Вадим понимал – трата окупится. Лена его поддержала. Даже отец, обычно абсолютно безразличный к внешней атрибутике, согласился – разумно. Оставалась маленькая проблема – у кого одолжить деньги? В компании родителей Вадима, не говоря о его собственной, зарплаты в 100-120 рублей исключали малейший шанс найти богача. Кроме Жени. Но, беда, все знали – Женя никогда и никому денег в долг не дает. Вадим попробовал подкатиться к Эмме, но та призналась, что эта тема единственная, которую Женя объявил запретной для обсуждения. Вадиму терять было нечего, и он напрямую обратился к Жене. Тот сразу не отказал, поинтересовался – на что?
Для него время позднее. Вадим хорошо знал, что Женя всегда ложился в десять, чтобы встать в шесть и до работы успеть проплыть в «Чайке» обязательные два километра.
Лена ставила Женю в пример Вадиму. Ей нравилось в нем все. И спортивный, и за собой следит, и выдержанный, и эрудированный. Ну прямо образцовый мужчина. Слава богу, в набор его достоинств она не включала наличие у Жени денег. То, что Женя, кандидат экономических наук, делал ключи в ларьке металлоремонта на Киевском вокзале, Лену не смущало. Удивляло – возможно, но не смущало.
У Вадима была своя версия Жениной «переквалификации». Его брат уже четвертый раз сидел «за валюту». Это была одна из самых серьезных статей, «авторитетная». Советская власть сурово наказывала тех, кто осмеливался нарушить ее монополию на торговлю иностранной валютой и драгоценными металлами. Вторая «ходка» по этой статье – и ты особо опасный рецидивист. Женин брат получал по десять лет, отсиживал восемь, выходил на полгода-год и опять отправлялся на зону.
Женя всегда резко пресекал любые разговоры о брате, лишь однажды сказав Вадиму: «А ему теперь там привычнее. Да и порядка там больше». – «А как же свобода?» – поразился Вадим. «Можно подумать, что мы живем на свободе», – мрачно оборвал разговор Копцев.
Так вот, одна из причин Жениного отшельничества виделась Вадиму в том, что в ларьке металлоремонта Женя чувствовал себя свободным. Ни начальства, ни плана, ни профсоюзной с партийной организаций. Взял болванку, вставил в станок с одной стороны. Ключ – с другой. Прокатил фрезой три раза – и готово. Клиент отдал деньги и ушел.
Вадиму так нравился процесс превращения болванки в ключ, что дубликаты своих ключей он, приезжая к Жене, делал своими руками. Разумеется, под присмотром, но – сам.
Имелась и другая версия. Вадим понимал, что более удобного места для сокрытого от посторонних глаз обмена валюты на советские рубли придумать невозможно. Помещение крохотное, поэтому, если клиентов оказывалось больше двух, остальным приходилось ждать на улице. Значит, рассуждал Вадим, всегда можно организовать незаметную и якобы случайную встречу пары нужных людей. Друзья Жениного брата, так сказать коллеги по бизнесу, наверняка Копцеву доверяли (еще бы, брат на зоне – гарантия, что Женя стучать не станет). Ну а Жене, предполагал Вадим, доставались посреднические проценты. Иначе почему у того всегда водились деньги?
Когда Вадим рассказал эту версию отцу, тот рассмеялся:
– Все много проще. Женя покупает на заводе часть болванок легально, а часть – «слева». Соответственно, деньги за ключи, сделанные из «левых» болванок, полностью достаются ему.
– Это же копейки! – попытался защитить свою романтическую версию Вадим.
– Чтобы иметь много денег, надо не много зарабатывать, а мало терять! – философски заметил отец.
– То-то у тебя всегда денег не хватает! – огрызнулся раздосадованный сын.
– А это уже другая тема. Я занимаюсь тем, что мне интересно, где мозги крутятся, а не тем, что хорошие деньги дает. И плюс я очень люблю спокойно спать. Поверь, это дорогого стоит. – Михаил Леонидович не обратил внимания на раздражение сына. Он и вправду считал, что жить надо с удовольствием. На сегодня деньги есть, а наступит завтра – вот тогда и озаботимся.
Все, что он зарабатывал, тратилось немедленно и без остатка. И разумеется, не на хрусталь и фарфор.
Какую версию ни выстраивай, факт оставался фактом – среди друзей родителей Женя единственный всегда был при деньгах.
У Вадима с Женей сложились особые отношения. Прежде всего, их сближал возраст. Женя был всего на пятнадцать лет старше Вадима и, соответственно, на десять младше Михаила Леонидовича. Его жена – Эмма, работала вместе с Илоной, была ее подругой, благодаря чему Женя и попал в компанию Осиповых-старших. За Эммой он ухаживал много лет, переждал ее двенадцатилетний брак с первым мужем и в итоге добился своего. Эмма, разумеется, боялась выходить замуж за человека младше ее на восемь лет. Но как раз Илона ее и уговорила. Благодарное отношение Жени к Илоне естественным образом распространилось и на ее сына.
Став адвокатом, Вадим признал, что поговорка «по одежке встречают…» в его работе – руководство к действию. Но какой «одежкой» можно было произвести впечатление на клиентов? Костюмом фабрики «Большевичка», облачавшим каждого третьего советского мужчину? Туфлями от «Скорохода»? Часами! Да, только часами. Во-первых, если правильно держать руки во время беседы, то часы всегда на виду. Во-вторых, импортные часы достать куда проще, чем финский костюм.
Вадим решил купить часы «Ориент» с зеленым циферблатом, знак роскоши и хорошего вкуса. Стоили они 350 рублей. Для Вадима – деньги немереные. Но Вадим понимал – трата окупится. Лена его поддержала. Даже отец, обычно абсолютно безразличный к внешней атрибутике, согласился – разумно. Оставалась маленькая проблема – у кого одолжить деньги? В компании родителей Вадима, не говоря о его собственной, зарплаты в 100-120 рублей исключали малейший шанс найти богача. Кроме Жени. Но, беда, все знали – Женя никогда и никому денег в долг не дает. Вадим попробовал подкатиться к Эмме, но та призналась, что эта тема единственная, которую Женя объявил запретной для обсуждения. Вадиму терять было нечего, и он напрямую обратился к Жене. Тот сразу не отказал, поинтересовался – на что?