Страница:
– Да, разумеется. – Вадим почувствовал, что краснеет. «До чего же мы наивны!»
За несколько дней до суда Дима попросил Вадима о встрече. Информация была позитивная. Через руководство 1-го главка удалось донести до Председателя КГБ мысль, что ребятам из 2-го не надо сильно давить на суд. Мол, есть кандидатура «на вывод». Произошел несчастный случай. Операция под угрозой. Можно понять коллег из контрразведки, но дело есть дело, и, посадив Снежану, реальной пользы не получим, а Перельмана как агента потеряем.
Что сказал Председатель начальнику 2-го Управления, Дима не знал. Но получил заверения, что коллеги вмешиваться в ход процесса над Снежаной не станут.
– Так что все теперь зависит только от тебя, – заключил Дима.
– Судьба отечества в твоих руках! – пафосно спародировал однокурсника Осипов.
– Ну, ты помнишь, куда идти? – отшутился Дима.
«А он все-таки нормальный», – неожиданно для себя решил Вадим.
В суде все прошло как по маслу. Появление Смирнова в качестве свидетеля, вызванного по ходатайству Осипова, произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Снежана орала: «Только не это! Никогда! Я отказываюсь от своего адвоката!» Репетировал Вадим с ней эту сцену раз пять, пока не добился достоверности. Снежана все время переигрывала.
Расчет на простое человеческое любопытство судьи, наверняка желающей увидеть, кого же так сильно боится показать эта «фифа», оправдался полностью. Несмотря на возражения прокурора, неглупого мужика, с ходу заподозрившего подвох, судья ходатайство удовлетворила, и Смирнова допросили.
Сам Смирнов волновался так сильно, что ему и впрямь стало неважно с сердцем прямо в зале суда. Пришлось вызвать «скорую», которая сделала укол, и Смирнов смог продолжать давать показания.
Вот чем судья была разочарована, так это тем, что Смирнов оказался в машине на правах бывшего шефа Снежаны и друга ее мужа. Совсем не интересно! Но именно это и показалось ей подтверждением достоверности показаний Смирнова. Про Осипова судья была наслышана и понимала, что если бы он что-то «конструировал», то наверняка более интригующее, чем шеф и друг…
Вадима такое разочарование судьи в его способностях в данном случае вполне устраивало.
Оправдательный приговор гласил – «за отсутствием состава преступления». И хотя это был не первый оправдательный приговор в карьере Вадима, он, разумеется, обрадовался.
Но, что странно, торжества, счастья – не было. Даже тщеславие помалкивало. То ли потому, что Перельман сам допер до его, Вадима, идеи. Вернее, не Перельман, а Дима. То ли оттого, что вольно или невольно он стал помощником КГБ. Да, в праведном деле, но… Не готовил он себя к этой роли! Хотя успокаивало то, что погибший уж точно был «их человеком». Так что он защищал женщину, ставшую причиной смерти подонка. То есть почти праведницу. В голове была полная каша! Вспомнилось выражение «пиррова победа». Хотя Дима – нормальный. И то, чем он занимается, это в конечном итоге и ему, Вадиму, на пользу. Но…
Вечером позвонил Дима. Сказал, что благодарит за хороший совет. Что его директор очень доволен. Более того, директор сказал, что если будет нужно что-то по линии пищевой промышленности, то, разумеется, в пределах разумного он готов помочь. Добавил, что на днях заедет поблагодарить лично.
Дима заехал через две недели. Рассказал: прокуратуре дали понять, что опротестовывать приговор не стоит. Так что все – точка! Вадим кивнул.
– А что ты такой кислый? – вдруг спросил Дима. – Сомневаешься, правильно ли поступил?
– А оно тебе надо? – огрызнулся Вадим. – Тебя вправду волнует, что я думаю?
– Снова-здорово! До чего же вы, интеллигенты, рефлексирующий народ. Самоеды какие-то! Ты подумай, кому от этого плохо? И подумай, кому хорошо? Я тебя за советскую власть, как говорится, агитировать не собираюсь. – Дима разошелся. – Ну как можно быть таким зашоренным? Ты же умный мужик! Что за стереотипы?
– Ладно! Не будем! Наверное, ты прав! Это просто стереотипы. А их надо преодолевать! – Вадим чуть помягчел.
– Ну, тогда опять хоп! Кстати, ты мне скажи, а каков срок давности привлечения к ответственности за дачу заведомо ложных показаний?
– Что? – Вадим хотел заорать, но получилось наоборот – перешел на шепот. Шепот, больше схожий с шипением змеи. – Если ты хочешь на этом вербануть Смирнова, я тебя, сука, собственными руками…
– Ты что, охренел ? – Дима искренне опешил. – Ну, у тебя и работают мозги! Я просто так спросил!
– Просто так в учебнике посмотри. А в отношении Смирнова, запомни, срок давности уже истек!
– Честное слово, и в мыслях не было! – Казалось, Дима искренне обиделся.
– А хрен вас знает! – немного успокоился Вадим. – Вот ты мне скажи, я-то теперь невыездным не стану?
Дима внимательно посмотрел на Вадима:
– За что ты нас так ненавидишь?
– Не ненавижу. Хуже! Боюсь!
Никто не видел улыбки Соловьева, когда тот выходил из кабинета Вадима. А как было не улыбаться наивности бывшего одноклассника, которому и в голову не могло прийти, что профессор Смирнов был завербован КГБ, еще будучи аспирантом, лет 30 тому назад. Завербован нынешним первым заместителем начальника Диминого управления.
Идея операции с Перельманом принадлежала ему, Смирнову. Диме поручили всего лишь ее реализацию.
Начальник 2-го Управления КГБ генерал-лейтенант Петров был весьма доволен тем, как все хорошо получилось. Работавший на их главк «пидер», кличка «Татьяна», стал баловаться наркотиками. А знал немало. Надо было от него избавиться. ДТП – лучший, проверенный способ. Сразу вспомнился Мейерхольд. Вариант с Машеровым не проходил – «Татьяна» машину не водил и персоналки не имел.
Парня пихнули под машину. Жалко, конечно, случайного водителя, которому предстояло ни за что срок мотать. Петров был честным офицером, добрым и порядочным мужиком. Потому и радовался, что так все очень ладненько сложилось. И от потенциальной угрозы избавились, и невиновный, к тому же баба, не пострадала.
Петров быстро перекрестился: «Когда тебе помогает Бог, значит, ты делаешь праведное дело!» – и пригласил ожидавших в приемной товарищей на традиционную понедельничную оперативку.
Фамилию Осипов, так, на всякий случай, пометил в своей записной книжке. Мало ли что… Перестройка все-таки.
Глава 20
За несколько дней до суда Дима попросил Вадима о встрече. Информация была позитивная. Через руководство 1-го главка удалось донести до Председателя КГБ мысль, что ребятам из 2-го не надо сильно давить на суд. Мол, есть кандидатура «на вывод». Произошел несчастный случай. Операция под угрозой. Можно понять коллег из контрразведки, но дело есть дело, и, посадив Снежану, реальной пользы не получим, а Перельмана как агента потеряем.
Что сказал Председатель начальнику 2-го Управления, Дима не знал. Но получил заверения, что коллеги вмешиваться в ход процесса над Снежаной не станут.
– Так что все теперь зависит только от тебя, – заключил Дима.
– Судьба отечества в твоих руках! – пафосно спародировал однокурсника Осипов.
– Ну, ты помнишь, куда идти? – отшутился Дима.
«А он все-таки нормальный», – неожиданно для себя решил Вадим.
В суде все прошло как по маслу. Появление Смирнова в качестве свидетеля, вызванного по ходатайству Осипова, произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Снежана орала: «Только не это! Никогда! Я отказываюсь от своего адвоката!» Репетировал Вадим с ней эту сцену раз пять, пока не добился достоверности. Снежана все время переигрывала.
Расчет на простое человеческое любопытство судьи, наверняка желающей увидеть, кого же так сильно боится показать эта «фифа», оправдался полностью. Несмотря на возражения прокурора, неглупого мужика, с ходу заподозрившего подвох, судья ходатайство удовлетворила, и Смирнова допросили.
Сам Смирнов волновался так сильно, что ему и впрямь стало неважно с сердцем прямо в зале суда. Пришлось вызвать «скорую», которая сделала укол, и Смирнов смог продолжать давать показания.
Вот чем судья была разочарована, так это тем, что Смирнов оказался в машине на правах бывшего шефа Снежаны и друга ее мужа. Совсем не интересно! Но именно это и показалось ей подтверждением достоверности показаний Смирнова. Про Осипова судья была наслышана и понимала, что если бы он что-то «конструировал», то наверняка более интригующее, чем шеф и друг…
Вадима такое разочарование судьи в его способностях в данном случае вполне устраивало.
Оправдательный приговор гласил – «за отсутствием состава преступления». И хотя это был не первый оправдательный приговор в карьере Вадима, он, разумеется, обрадовался.
Но, что странно, торжества, счастья – не было. Даже тщеславие помалкивало. То ли потому, что Перельман сам допер до его, Вадима, идеи. Вернее, не Перельман, а Дима. То ли оттого, что вольно или невольно он стал помощником КГБ. Да, в праведном деле, но… Не готовил он себя к этой роли! Хотя успокаивало то, что погибший уж точно был «их человеком». Так что он защищал женщину, ставшую причиной смерти подонка. То есть почти праведницу. В голове была полная каша! Вспомнилось выражение «пиррова победа». Хотя Дима – нормальный. И то, чем он занимается, это в конечном итоге и ему, Вадиму, на пользу. Но…
Вечером позвонил Дима. Сказал, что благодарит за хороший совет. Что его директор очень доволен. Более того, директор сказал, что если будет нужно что-то по линии пищевой промышленности, то, разумеется, в пределах разумного он готов помочь. Добавил, что на днях заедет поблагодарить лично.
Дима заехал через две недели. Рассказал: прокуратуре дали понять, что опротестовывать приговор не стоит. Так что все – точка! Вадим кивнул.
– А что ты такой кислый? – вдруг спросил Дима. – Сомневаешься, правильно ли поступил?
– А оно тебе надо? – огрызнулся Вадим. – Тебя вправду волнует, что я думаю?
– Снова-здорово! До чего же вы, интеллигенты, рефлексирующий народ. Самоеды какие-то! Ты подумай, кому от этого плохо? И подумай, кому хорошо? Я тебя за советскую власть, как говорится, агитировать не собираюсь. – Дима разошелся. – Ну как можно быть таким зашоренным? Ты же умный мужик! Что за стереотипы?
– Ладно! Не будем! Наверное, ты прав! Это просто стереотипы. А их надо преодолевать! – Вадим чуть помягчел.
– Ну, тогда опять хоп! Кстати, ты мне скажи, а каков срок давности привлечения к ответственности за дачу заведомо ложных показаний?
– Что? – Вадим хотел заорать, но получилось наоборот – перешел на шепот. Шепот, больше схожий с шипением змеи. – Если ты хочешь на этом вербануть Смирнова, я тебя, сука, собственными руками…
– Ты что, охренел ? – Дима искренне опешил. – Ну, у тебя и работают мозги! Я просто так спросил!
– Просто так в учебнике посмотри. А в отношении Смирнова, запомни, срок давности уже истек!
– Честное слово, и в мыслях не было! – Казалось, Дима искренне обиделся.
– А хрен вас знает! – немного успокоился Вадим. – Вот ты мне скажи, я-то теперь невыездным не стану?
Дима внимательно посмотрел на Вадима:
– За что ты нас так ненавидишь?
– Не ненавижу. Хуже! Боюсь!
Никто не видел улыбки Соловьева, когда тот выходил из кабинета Вадима. А как было не улыбаться наивности бывшего одноклассника, которому и в голову не могло прийти, что профессор Смирнов был завербован КГБ, еще будучи аспирантом, лет 30 тому назад. Завербован нынешним первым заместителем начальника Диминого управления.
Идея операции с Перельманом принадлежала ему, Смирнову. Диме поручили всего лишь ее реализацию.
Начальник 2-го Управления КГБ генерал-лейтенант Петров был весьма доволен тем, как все хорошо получилось. Работавший на их главк «пидер», кличка «Татьяна», стал баловаться наркотиками. А знал немало. Надо было от него избавиться. ДТП – лучший, проверенный способ. Сразу вспомнился Мейерхольд. Вариант с Машеровым не проходил – «Татьяна» машину не водил и персоналки не имел.
Парня пихнули под машину. Жалко, конечно, случайного водителя, которому предстояло ни за что срок мотать. Петров был честным офицером, добрым и порядочным мужиком. Потому и радовался, что так все очень ладненько сложилось. И от потенциальной угрозы избавились, и невиновный, к тому же баба, не пострадала.
Петров быстро перекрестился: «Когда тебе помогает Бог, значит, ты делаешь праведное дело!» – и пригласил ожидавших в приемной товарищей на традиционную понедельничную оперативку.
Фамилию Осипов, так, на всякий случай, пометил в своей записной книжке. Мало ли что… Перестройка все-таки.
Глава 20
ПОВОРОТ
– Неужели ты сам не понимаешь, что так жить невозможно? – Лена распалялась все больше. – Кому нужна такая семья?!
Разговор назревал давно. Уже несколько раз за последние пару месяцев Лена предлагала Вадиму сесть и спокойно поговорить. Причем попытки Вадима решить семейные проблемы в режиме блицтурнира (ведь куча дел!) она отметила категорически: «Выберешь час времени – объясню, о чем речь. А на ходу – не разговор!» Наконец она поймала момент. Машка уже спала. Вадим намеревался завтра встать попозже, около половины девятого, благо срочные бумаги отписаны… Полуночные теленовости закончились, и Вадим, преодолевая зевоту, отозвался:
– Ну, давай поговорим. Только конкретно. Что тебя не устраивает? По пунктам! – Вадим пытался сдержать злость, вызванную, прежде всего, пониманием правоты жены и уж затем усталостью и желанием скорее лечь спать.
– Ты не в суде! – огрызнулась Лена. – И своими логикой и чертовой риторикой ты мне рот не заткнешь!
Если я прошу изложить претензии по пунктам, это трудно считать попыткой заткнуть рот. Я не прав? – вольно или невольно Вадим-таки взял тон общения с оппонентом в суде. Алгоритм простой – заставить нервничать, злиться, придираясь к отдельным, второстепенным словам, путаться, тонуть в деталях и, в итоге, выставить противника даже перед ним самим в смешном свете.
– Ну?! О чем я и говорю! – Лена изучила мужа вдоль и поперек. Еще настраиваясь на будущий разговор, она понимала, что ее теоретические познания в области риторики, уроки Смоленского, его семинары – ничто по сравнению с природным даром Вадима заболтать кого угодно. Однако разговор слишком много для нее значил. А она слышала, читала, главное, чувствовала, что если женщине чего-то действительно надо от мужчины – она своего добьется. Всегда. Поэтому разговора с мужем она не боялась, дала себе зарок не заводиться, а тупо переть вперед, пока тот не сломается. Но вот – завелась…
Вадим отступил сам:
– Хорошо, слушаю молча!
– Прекрасно! – Лена заставила себя успокоиться. – Первое. Мы с тобой живем, как соседи по общежитию. Не перебивай! – Лена увидела, что Вадим уже набрал воздух, чтобы сразу возразить. – Да, как соседи. Утром ты ушел, вечером – пришел, поел и в кабинет. Я даже могу лечь спать, пока ты не закончишь работать, – ты этого даже не заметишь! Две фразы, пока ешь, о том, что произошло за день, потом телефон, пишущая машинка, сон. А в воскресенье – ты уже не помнишь, что было за неделю, тебе уже скучно рассказывать. Я вообще не знаю, что у тебя происходит. А мои дела тебе и вовсе не интересны!
– Это неправда! – Вадим инстинктивно почувствовал, что монолог жены пора прервать, – она начинала сама себя накручивать. Так недалеко и до истерики. – Я всегда внимательно слушаю, когда ты мне рассказываешь о своих делах…
– Вот именно – слушаешь. Как вежливый сосед! Сам никогда ничего не спросишь! Да и не в том даже дело! Тебя реально ничто не волнует, кроме твоих дел! Дай мне договорить! – Лена опять заметила попытку Вадима ее перебить. – Дальше. Ты с Машкой общаешься? У тебя растет дочь, которую ты вообще не знаешь! Ей 12 лет, если помнишь. Ты ее видишь только по воскресеньям, и то если она не у твоих родителей. И не объясняй мне, что тебе с ней неинтересно! Ей с тобой интересно! Работа! Работа! Работа! Это – не семья! – И вдруг, сама того не ожидая, Лена расплакалась.
Вадим, которого тирада жены злила все больше, увидев ее слезы, растерялся. Он привык к словесной поножовщине, знал все приемы защиты и нападения, но его оппоненты никогда не плакали. И как с этим бороться – он не представлял. Кроме того, он своих оппонентов не любил. А Ленку любил! И очень!
– Но, кис, я же работаю для семьи, а не для себя! – попытался оправдаться Вадим.
– А ты нас спросил, нам это надо? – Лена продолжала плакать.
– Хорошо, давай разберемся, – Вадим старался говорить как можно ласковее. – Я не хожу с мужиками в баню, не играю по вечерам в преферанс, не провожу время на футболе. Что там еще делают традиционные мужья? – Помимо своей воли, Вадим опять воспользовался профессиональным приемом словесного дуэлянта: подменяй понятия, опровергай не то, о чем говорит противник, доказывай то, что очевидно и вроде бы относится к предмету спора. Суть теряется, но ты всегда «сверху».
– Я же не об этом! – Ленка расплакалась еще сильнее.
– Тогда о чем? – почти искренне удивился Вадим.
– О том, что нам с Машкой нужен ты, а не твои деньги, возможность доставать по блату дефицит, твоя известность и так далее. Ты!!!
– Так что же мне делать? – Вадим опешил. Ему-то казалось, что он корячится действительно для них, а не для себя. Да, слава приятна, но ведь и Лене вряд ли безразлично, кто ее муж. А уж все остальное – точно для них. – Пойми, нельзя быть немножко беременным. Либо я работаю, либо нет. Либо я к чему-то стремлюсь, либо просто существую!
– А к чему ты стремишься? – глаза Лены высохли, как по мановению волшебной палочки. – Вот объясни мне, к чему ты стремишься?! Что будет через год, пять? Еще больше денег? Своя дача, на которой ты не появишься? Съездим за границу? Раз в год на неделю? Видеомагнитофон? Который у тебя не будет времени смотреть? Ты хоть на Машкину свадьбу найдешь время прийти?!
Вадим сидел совсем потерянный. Он вдруг понял, что Лена права. Месяцы щелкали, как копейки на счетчике в такси, а годы – как рубли. Вроде бы не быстро, но безостановочно. Он никогда не задавал себе вопрос: «А зачем?» Казалось, и так ясно. И вдруг открывается, что тем, ради кого все это, как раз оно-то не нужно. А что тогда?..
Еще совсем недавно казалось, вот еще чуть-чуть – и все пойдет иначе. Сколько мечтаний было связано с новой квартирой! Свой кабинет, большая комната для Машки. Кухня не пять и шесть десятых метра, а целых 12…
И что?.. Вот уже больше года Осиповы жили в роскошной четырехкомнатной квартире. Обставлена – лучше некуда. Мебель в спальне – от друзей Кузьмичева. Миша расстарался по полной программе. Мало того, что эта была самая шикарная спальня из тех, что можно было достать, так ее еще и «сактировали» на 50 процентов.
Обычно такую мебель доставали с тройной переплатой. Но Осипов купил ее по госцене и даже со скидкой, поскольку она была «бракованная» из-за царапины на задней стенке шкафа. Царапины, нанесенной гвоздем услужливым замом директора с помощью самого Вадима за 5 минут до прихода на склад шефа. Вошедшего с вопросом: «Ну, как, уже можно?»
Гостиная, Машкина комната, – все выбирали по только что появившимся в Москве каталогам. Даже не верилось, что можно ткнуть пальцем в картинку и тебе через три месяца вот это самое чудо привезут домой!
А с кабинетом получилось и того круче. В Москве только что открылся магазин «Абитаре». На Садовом. Ходили туда все, как в музей. Купить мебель там могли только иностранцы – цены заоблачные.
Вадим с Леной заехали так, поглазеть. И тут Вадим просто влюбился в кабинетный гарнитур. Темное дерево, вишня, гнутые ножки кресла и стульев… Солидный книжный шкаф, вмещающий целую библиотеку… Но, главное, письменный стол! Столешница покрыта зеленой кожей с золотым тиснением, широкие, удобные тумбы. Большой…
Вадим представил себе, как бы он мог спокойно разложить на нем рабочие бумаги… Не то что сейчас, – часть на стол, часть справа от кресла на пол, часть слева. А тут все перед глазами…
Цена – 12 тысяч долларов. Оплата валютой. Мечта стала напоминать радугу – красиво, можно иногда полюбоваться, но далеко, ближе к горизонту…
Поделился Вадим своей мечтой-печалью с Мишей. Может, что-то похожее можно найти в обычном мебельном?
Через пару дней позвонил Эдуард Николаевич. Спокойно, без эмоций, будто они с Вадимом только вчера виделись, и никаких 4 лет перерыва в общении не было, произнес: «Поезжайте в „Абитаре", там вас ждут!»
Вадима принял хозяин, бывший венгр, а нынче американец Джон Форман. Весьма сносно говорящий по-русски.
Очень переживал, что Вадим сам к нему не зашел, когда в первый раз приезжал в магазин. Что не сослался на дружбу с Эдуардом Николаевичем. Что… – и так далее…
Короче говоря, стать поставщиком мебели для кабинета такого известного адвоката – честь для «Абитаре», поэтому цена – 3 тысячи долларов, можно рублями. Доставка и установка, разумеется, за счет фирмы.
Вадим кокетничать не стал. Торговаться тоже.
Позвонил Мише, попросил передать слова благодарности «сморчку», – он же «папа», он же Эдуард Николаевич. Заодно спросил, чем объясняется такая любовь Формана к «папе»? В ответ впервые услышал хорошо знакомое слово, но в абсолютно новом значении – «крыша».
Казалось, все – великолепно. Новая квартира, реализация старой мечты. А он ее уже и не замечает.
Стол завален бумагами, – какая под ними столешница, можно только вспомнить, но не увидеть…
Машка подрастает где-то там, далеко, в своей комнате…
Лена больше к поднятой ею теме не возвращалась. И слава богу! Вадиму и без того было тошно. Ночной разговор испортил настроение надолго и основательно. Он продолжал бегать, суетиться, работать. А запала не было. Для чего все это? Нет ответа. Ленкины грустные глаза по утрам, расстроенные по вечерам… Он старался к середине субботнего дня заканчивать всю бумажную работу, чтобы после прихода Машки из школы хотя бы вместе пообедать. Но потом его срубал сон, – давала знать усталость, накопившаяся за неделю.
Когда просыпался, приходилось куда-то двигаться. Либо в театр, – Лена по-прежнему следила за всеми премьерами разваливавшейся театральной Москвы, либо в гости, – пропускать дни рождения друзей было недопустимо. Домашней семейной жизни не получалось.
Да и работа Вадима все заметнее меняла свой характер. Вести привычные судебные дела поднадоело, – на дворе начиналась другая жизнь. Вадим не столько понимал это разумом, сколько чувствовал кожей.
Появившиеся пару лет назад первые кооперативы, казалось, прорвали невидимую плотину людской апатии. Вокруг забурлила первозданная отдельная человеческая инициатива. Кооператоры шили шубы из появившегося невесть откуда меха, обивали на любой цвет-фасон двери, ставили новые (металлические!).
Кооперативные кафе росли, словно грибы, и кормили в них вовсе не как в родном советском общепите. Даже первые кооперативные стоматологические кабинеты появились!
Две соседки Осиповых по подъезду, одна грузинка, вторая армянка, предложили Лене создать кооператив по изготовлению хинкали. Лена через Михаила Леонидовича достает муку и на своей машине развозит готовую продукцию. Русико делает фарш из мяса, которое, естественно, достает опять-таки отец Вадима, а Мариам отвечает за тесто и собственно изготовление и заморозку продукта.
Вадим идею зарубил. Не хватало еще, чтобы его жена, только недавно бросившая частные уроки, занялась стряпней на вынос! Он – известный адвокат, постоянный участник субботней передачи для родителей на 1-м телеканале, а его жена развозит по домам пельмени! Пусть даже и грузинские!
Лена сначала расстроилась, вроде веселое дело намечалось, бизнес, можно сказать, но потом и сама остыла.
Когда через три месяца кооператив Русико и Мариам накрылся медным тазом – из-за дороговизны рыночного мяса и отсутствия спроса на хинкали за пределами домов, объединенных общим двором, она и вовсе забыла о своем бизнес-порыве.
Однако эта история вскоре Вадиму аукнулась.
Осипов одним из первых среди адвокатов почувствовал перспективность и прибыльность переквалификации на новое направление.
Законодательство в сфере кооперации и совместных предприятий менялось с калейдоскопической быстротой. «Дырок» при этом возникало предостаточно. Хороший юрист, хоть чуть разбирающийся в налогах, договорах поставки, аренде и тому подобной хозяйственной тематике, шел нарасхват.
Платили кооператоры шальные деньги легко, благо и сами зарабатывали до поры до времени немерено. А вот когда наступит это «до поры до времени», во многом зависело как раз от умения юриста быстро ориентироваться в еще быстрее меняющихся постановлениях, инструкциях, разъяснениях, методических указаниях, информационных письмах и прочем бумажном водопаде, обрушившемся на головы обалдевших первых советских бизнесменов из недр министерств и ведомств.
Вадим с головой ушел в новую для себя сферу. С учетом его совсем недавнего юрисконсультовского опыта на пищекомбинатах все оказалось не так уж сложно. К нему пошли клиенты «новой волны».
Принимать кооператоров в консультации было невозможно. Во-первых, приходили они, как правило, втроем-вчетвером, а кабинетик Вадима больше двух посетителей не вмещал. Во-вторых, Вадим быстро понял, что убожество обстановки консультации совсем не располагало клиента к большим тратам на гонорар. Вадим стал принимать дома.
Лене каждый вечер по два, а то и по три раза приходилось подавать гостям-клиентам чай-кофе, конфеты и печенье. Расходы на угощенье с лихвой окупались бизнес-гонорарами Вадима. Проблема крылась в другом. Даже две. Первая – клиенты курили так, что, заходя с кухни с подносом, Лена невольно щурилась от разъедавшего глаза дыма. По-настоящему проветривать между визитами посетителей, разумеется, не успевали.
В результате Машка вообще поклялась, что не только сама курить не будет никогда, – мало ей родителей, так еще и папины клиенты добавляют, – но и замуж выйдет исключительно за некурящего. Когда Маша произнесла слово «замуж», Вадим вдруг понял, что Лена была права – он даже не заметил, как выросла его дочь…
Вторая проблема оказалась еще серьезней. Вонь! Все кооператоры старались выглядеть людьми воспитанными и, заходя в дом, снимали ботинки. Кто-то, чтобы не затруднять хозяев, а может чтобы ноги отдохнули после целого дня беготни, отказывался от тапочек, специально купленных Леной в большом количестве, и проходил в гостиную в носках. Другие тапочки обували, но это мало помогало.
Вонь от пота в комнате стояла порой невыносимая. Так что, может, и хорошо было, что все курили. Минус на минус дает плюс…
7 Ноября не отмечалось в доме Осиповых как праздник. Но уже установилась традиция – собираться всей большой семьей, благо повод есть.
Илона в глубине души считала, что на всякий случай это неплохо. Соседи и те, кому следует за этим следить, не усомнятся, что для семьи Осиповых любая годовщина Октябрьской революции – праздник. То есть они правильные советские люди.
Михаила Леонидовича устраивал любой повод посидеть за праздничным столом. Не как предлог выпить, а как возможность погурманствовать. Илонины «ежики», салаты, фирменные пирожки с капустой ему не приелись за долгие годы семейной жизни.
Лена была счастлива провести целый вечер рядом с мужем, не деля его с телефоном, письменным столом или гостями-клиентами. К тому же, со своими родителями она здесь могла пообщаться вволю. В обычные дни времени на это редко доставало.
Бабушка Аня чувствовала себя именинницей, искренне полагая, что застолье в этот день устраивается семьей сына исключительно в ее честь. А как иначе? Кто в семье больше, чем она, сделал для победы Революции, кто рисковал жизнью? Кто ходил на демонстрации, маевки, распространял революционную литературу? Она!
По-своему любила 7 Ноября и бабушка Эльза. Именно в этот день она могла без натяжки, без специального подыскивания предлога в очередной раз спросить Анну Яковлевну: «Ну, и чего вы добились?»
«Ваковская» ветвь принимала в семейной сходке пассивное участие. Владимир Ильич был искренне рад пообщаться с родственниками, но Наталия Васильевна его пыл «пригашивала». Она полагала эту компанию ниже своего уровня, хотя и «нисходила» до нее. Причина была чисто прагматичная: подпитка умными мыслями годилась для последующего общения с «правильными» подругами.
В этом году не смогли приехать Илья Иосифович и бабушка-Батый. Ленин дедушка болел. Все знали, что у него рак, что протянет он, может, еще год-два. Лена с Вадимом старались хотя бы пару раз в месяц найти время навестить Баковых-стариков, поделиться с ними новостями. Ну а Машку и уговаривать не приходилось – она без нажима родителей заезжала проведать прадеда каждую неделю.
На сей раз все разговоры за столом вертелись вокруг происходящих перемен. Свято веря, что все они – результат мудрой политики родных партии и правительства, бабушка Аня провозгласила тост за советскую власть. Но не так – вообще, а конкретно – за ее способность к прогрессу, за ее чуткое отношение к веяниям времени. Словом, за Перестройку!
Бабушка Эльза сразу отреагировала:
– Согласна с вами, Анна Яковлевна. Вот только понять не могу, зачем надо было 70 лет мучить народ, чтобы вернуться к тому, что и так зародилось и быстро развивалось до переворота 17-го года?
– Да как же вы не видите разницы? – начала было возражать бабушка Аня.
Но не для того Эльза Георгиевна ждала целый год сегодняшнего застолья, чтобы дать себя перебить:
– Разница есть. Наше купечество, первые промышленники ориентировались в своем поведении на дворянство. Строили больницы, тратили деньги на театры и художественные галереи. Словом, были меценатами. А сегодняшние буржуа советского разлива думают только о себе. Здесь разница громадная. Хотя чего же вы хотели? Семьдесят лет разрушения культуры, нравственности! Почему вдруг они станут думать о бедных? Им же всю жизнь объясняли, что бедных в Стране Советов нет. Вот они и поверили!
– Да они сами еще вчера были бедными. Так могли, став богатыми, вспомнить о тех, кто отстал, – вмешался в диалог Владимир Ильич.
– Папа, – Лена, за годы преподавания привыкшая все объяснять студентам системно, не смогла промолчать, – они не богатые. Они богаче других и сами себе пытаются это доказать. Это как у малышей – мол, смотри, какие у меня игрушки! А у тебя таких нет.
– Но это небезопасно, – вставила вполне ожидаемую реплику Илона.
– Стремление к хорошей жизни всегда небезопасно. Но это наша обязанность. Мы показываем обществу, как правильно надо жить! – Все обернулись и с удивлением посмотрели на Наталию Васильевну. Ее убежденность в собственном высоком предназначении могла вызвать либо умиление, либо жалость. Это уж в зависимости от отношения.
Возникла пауза. Неловкая. Михаил Леонидович понял, что хозяин дома должен срочно вмешаться:
– «Ежиков» все отведали? А то я их прикончу. Владимир Ильич взглянул на гурмана-миротворца с искренней благодарностью.
Еще час семья Осиповых-Баковых обсуждала, что происходит, к чему это приведет.
Вадим из семейного диспута сделал только один вывод – хорошо это или плохо, но в родном Отечестве, если верить историческому опыту бабушек, начинается либо НЭП, либо реальный капитализм. Теперь оставалось понять, что делать ему самому.
Как-то раз у Вадима допоздна засиделись трое молодых ребят. Выпускники 2-го Мединститута, к врачебной практике они так и не приступили, поскольку еще на 4-м курсе организовали свой первый кооператив – шашлычный. Все текущие дела уже обсудили, и треп шел, так сказать, общей направленности.
Разговор назревал давно. Уже несколько раз за последние пару месяцев Лена предлагала Вадиму сесть и спокойно поговорить. Причем попытки Вадима решить семейные проблемы в режиме блицтурнира (ведь куча дел!) она отметила категорически: «Выберешь час времени – объясню, о чем речь. А на ходу – не разговор!» Наконец она поймала момент. Машка уже спала. Вадим намеревался завтра встать попозже, около половины девятого, благо срочные бумаги отписаны… Полуночные теленовости закончились, и Вадим, преодолевая зевоту, отозвался:
– Ну, давай поговорим. Только конкретно. Что тебя не устраивает? По пунктам! – Вадим пытался сдержать злость, вызванную, прежде всего, пониманием правоты жены и уж затем усталостью и желанием скорее лечь спать.
– Ты не в суде! – огрызнулась Лена. – И своими логикой и чертовой риторикой ты мне рот не заткнешь!
Если я прошу изложить претензии по пунктам, это трудно считать попыткой заткнуть рот. Я не прав? – вольно или невольно Вадим-таки взял тон общения с оппонентом в суде. Алгоритм простой – заставить нервничать, злиться, придираясь к отдельным, второстепенным словам, путаться, тонуть в деталях и, в итоге, выставить противника даже перед ним самим в смешном свете.
– Ну?! О чем я и говорю! – Лена изучила мужа вдоль и поперек. Еще настраиваясь на будущий разговор, она понимала, что ее теоретические познания в области риторики, уроки Смоленского, его семинары – ничто по сравнению с природным даром Вадима заболтать кого угодно. Однако разговор слишком много для нее значил. А она слышала, читала, главное, чувствовала, что если женщине чего-то действительно надо от мужчины – она своего добьется. Всегда. Поэтому разговора с мужем она не боялась, дала себе зарок не заводиться, а тупо переть вперед, пока тот не сломается. Но вот – завелась…
Вадим отступил сам:
– Хорошо, слушаю молча!
– Прекрасно! – Лена заставила себя успокоиться. – Первое. Мы с тобой живем, как соседи по общежитию. Не перебивай! – Лена увидела, что Вадим уже набрал воздух, чтобы сразу возразить. – Да, как соседи. Утром ты ушел, вечером – пришел, поел и в кабинет. Я даже могу лечь спать, пока ты не закончишь работать, – ты этого даже не заметишь! Две фразы, пока ешь, о том, что произошло за день, потом телефон, пишущая машинка, сон. А в воскресенье – ты уже не помнишь, что было за неделю, тебе уже скучно рассказывать. Я вообще не знаю, что у тебя происходит. А мои дела тебе и вовсе не интересны!
– Это неправда! – Вадим инстинктивно почувствовал, что монолог жены пора прервать, – она начинала сама себя накручивать. Так недалеко и до истерики. – Я всегда внимательно слушаю, когда ты мне рассказываешь о своих делах…
– Вот именно – слушаешь. Как вежливый сосед! Сам никогда ничего не спросишь! Да и не в том даже дело! Тебя реально ничто не волнует, кроме твоих дел! Дай мне договорить! – Лена опять заметила попытку Вадима ее перебить. – Дальше. Ты с Машкой общаешься? У тебя растет дочь, которую ты вообще не знаешь! Ей 12 лет, если помнишь. Ты ее видишь только по воскресеньям, и то если она не у твоих родителей. И не объясняй мне, что тебе с ней неинтересно! Ей с тобой интересно! Работа! Работа! Работа! Это – не семья! – И вдруг, сама того не ожидая, Лена расплакалась.
Вадим, которого тирада жены злила все больше, увидев ее слезы, растерялся. Он привык к словесной поножовщине, знал все приемы защиты и нападения, но его оппоненты никогда не плакали. И как с этим бороться – он не представлял. Кроме того, он своих оппонентов не любил. А Ленку любил! И очень!
– Но, кис, я же работаю для семьи, а не для себя! – попытался оправдаться Вадим.
– А ты нас спросил, нам это надо? – Лена продолжала плакать.
– Хорошо, давай разберемся, – Вадим старался говорить как можно ласковее. – Я не хожу с мужиками в баню, не играю по вечерам в преферанс, не провожу время на футболе. Что там еще делают традиционные мужья? – Помимо своей воли, Вадим опять воспользовался профессиональным приемом словесного дуэлянта: подменяй понятия, опровергай не то, о чем говорит противник, доказывай то, что очевидно и вроде бы относится к предмету спора. Суть теряется, но ты всегда «сверху».
– Я же не об этом! – Ленка расплакалась еще сильнее.
– Тогда о чем? – почти искренне удивился Вадим.
– О том, что нам с Машкой нужен ты, а не твои деньги, возможность доставать по блату дефицит, твоя известность и так далее. Ты!!!
– Так что же мне делать? – Вадим опешил. Ему-то казалось, что он корячится действительно для них, а не для себя. Да, слава приятна, но ведь и Лене вряд ли безразлично, кто ее муж. А уж все остальное – точно для них. – Пойми, нельзя быть немножко беременным. Либо я работаю, либо нет. Либо я к чему-то стремлюсь, либо просто существую!
– А к чему ты стремишься? – глаза Лены высохли, как по мановению волшебной палочки. – Вот объясни мне, к чему ты стремишься?! Что будет через год, пять? Еще больше денег? Своя дача, на которой ты не появишься? Съездим за границу? Раз в год на неделю? Видеомагнитофон? Который у тебя не будет времени смотреть? Ты хоть на Машкину свадьбу найдешь время прийти?!
Вадим сидел совсем потерянный. Он вдруг понял, что Лена права. Месяцы щелкали, как копейки на счетчике в такси, а годы – как рубли. Вроде бы не быстро, но безостановочно. Он никогда не задавал себе вопрос: «А зачем?» Казалось, и так ясно. И вдруг открывается, что тем, ради кого все это, как раз оно-то не нужно. А что тогда?..
Еще совсем недавно казалось, вот еще чуть-чуть – и все пойдет иначе. Сколько мечтаний было связано с новой квартирой! Свой кабинет, большая комната для Машки. Кухня не пять и шесть десятых метра, а целых 12…
И что?.. Вот уже больше года Осиповы жили в роскошной четырехкомнатной квартире. Обставлена – лучше некуда. Мебель в спальне – от друзей Кузьмичева. Миша расстарался по полной программе. Мало того, что эта была самая шикарная спальня из тех, что можно было достать, так ее еще и «сактировали» на 50 процентов.
Обычно такую мебель доставали с тройной переплатой. Но Осипов купил ее по госцене и даже со скидкой, поскольку она была «бракованная» из-за царапины на задней стенке шкафа. Царапины, нанесенной гвоздем услужливым замом директора с помощью самого Вадима за 5 минут до прихода на склад шефа. Вошедшего с вопросом: «Ну, как, уже можно?»
Гостиная, Машкина комната, – все выбирали по только что появившимся в Москве каталогам. Даже не верилось, что можно ткнуть пальцем в картинку и тебе через три месяца вот это самое чудо привезут домой!
А с кабинетом получилось и того круче. В Москве только что открылся магазин «Абитаре». На Садовом. Ходили туда все, как в музей. Купить мебель там могли только иностранцы – цены заоблачные.
Вадим с Леной заехали так, поглазеть. И тут Вадим просто влюбился в кабинетный гарнитур. Темное дерево, вишня, гнутые ножки кресла и стульев… Солидный книжный шкаф, вмещающий целую библиотеку… Но, главное, письменный стол! Столешница покрыта зеленой кожей с золотым тиснением, широкие, удобные тумбы. Большой…
Вадим представил себе, как бы он мог спокойно разложить на нем рабочие бумаги… Не то что сейчас, – часть на стол, часть справа от кресла на пол, часть слева. А тут все перед глазами…
Цена – 12 тысяч долларов. Оплата валютой. Мечта стала напоминать радугу – красиво, можно иногда полюбоваться, но далеко, ближе к горизонту…
Поделился Вадим своей мечтой-печалью с Мишей. Может, что-то похожее можно найти в обычном мебельном?
Через пару дней позвонил Эдуард Николаевич. Спокойно, без эмоций, будто они с Вадимом только вчера виделись, и никаких 4 лет перерыва в общении не было, произнес: «Поезжайте в „Абитаре", там вас ждут!»
Вадима принял хозяин, бывший венгр, а нынче американец Джон Форман. Весьма сносно говорящий по-русски.
Очень переживал, что Вадим сам к нему не зашел, когда в первый раз приезжал в магазин. Что не сослался на дружбу с Эдуардом Николаевичем. Что… – и так далее…
Короче говоря, стать поставщиком мебели для кабинета такого известного адвоката – честь для «Абитаре», поэтому цена – 3 тысячи долларов, можно рублями. Доставка и установка, разумеется, за счет фирмы.
Вадим кокетничать не стал. Торговаться тоже.
Позвонил Мише, попросил передать слова благодарности «сморчку», – он же «папа», он же Эдуард Николаевич. Заодно спросил, чем объясняется такая любовь Формана к «папе»? В ответ впервые услышал хорошо знакомое слово, но в абсолютно новом значении – «крыша».
Казалось, все – великолепно. Новая квартира, реализация старой мечты. А он ее уже и не замечает.
Стол завален бумагами, – какая под ними столешница, можно только вспомнить, но не увидеть…
Машка подрастает где-то там, далеко, в своей комнате…
Лена больше к поднятой ею теме не возвращалась. И слава богу! Вадиму и без того было тошно. Ночной разговор испортил настроение надолго и основательно. Он продолжал бегать, суетиться, работать. А запала не было. Для чего все это? Нет ответа. Ленкины грустные глаза по утрам, расстроенные по вечерам… Он старался к середине субботнего дня заканчивать всю бумажную работу, чтобы после прихода Машки из школы хотя бы вместе пообедать. Но потом его срубал сон, – давала знать усталость, накопившаяся за неделю.
Когда просыпался, приходилось куда-то двигаться. Либо в театр, – Лена по-прежнему следила за всеми премьерами разваливавшейся театральной Москвы, либо в гости, – пропускать дни рождения друзей было недопустимо. Домашней семейной жизни не получалось.
Да и работа Вадима все заметнее меняла свой характер. Вести привычные судебные дела поднадоело, – на дворе начиналась другая жизнь. Вадим не столько понимал это разумом, сколько чувствовал кожей.
Появившиеся пару лет назад первые кооперативы, казалось, прорвали невидимую плотину людской апатии. Вокруг забурлила первозданная отдельная человеческая инициатива. Кооператоры шили шубы из появившегося невесть откуда меха, обивали на любой цвет-фасон двери, ставили новые (металлические!).
Кооперативные кафе росли, словно грибы, и кормили в них вовсе не как в родном советском общепите. Даже первые кооперативные стоматологические кабинеты появились!
Две соседки Осиповых по подъезду, одна грузинка, вторая армянка, предложили Лене создать кооператив по изготовлению хинкали. Лена через Михаила Леонидовича достает муку и на своей машине развозит готовую продукцию. Русико делает фарш из мяса, которое, естественно, достает опять-таки отец Вадима, а Мариам отвечает за тесто и собственно изготовление и заморозку продукта.
Вадим идею зарубил. Не хватало еще, чтобы его жена, только недавно бросившая частные уроки, занялась стряпней на вынос! Он – известный адвокат, постоянный участник субботней передачи для родителей на 1-м телеканале, а его жена развозит по домам пельмени! Пусть даже и грузинские!
Лена сначала расстроилась, вроде веселое дело намечалось, бизнес, можно сказать, но потом и сама остыла.
Когда через три месяца кооператив Русико и Мариам накрылся медным тазом – из-за дороговизны рыночного мяса и отсутствия спроса на хинкали за пределами домов, объединенных общим двором, она и вовсе забыла о своем бизнес-порыве.
Однако эта история вскоре Вадиму аукнулась.
Осипов одним из первых среди адвокатов почувствовал перспективность и прибыльность переквалификации на новое направление.
Законодательство в сфере кооперации и совместных предприятий менялось с калейдоскопической быстротой. «Дырок» при этом возникало предостаточно. Хороший юрист, хоть чуть разбирающийся в налогах, договорах поставки, аренде и тому подобной хозяйственной тематике, шел нарасхват.
Платили кооператоры шальные деньги легко, благо и сами зарабатывали до поры до времени немерено. А вот когда наступит это «до поры до времени», во многом зависело как раз от умения юриста быстро ориентироваться в еще быстрее меняющихся постановлениях, инструкциях, разъяснениях, методических указаниях, информационных письмах и прочем бумажном водопаде, обрушившемся на головы обалдевших первых советских бизнесменов из недр министерств и ведомств.
Вадим с головой ушел в новую для себя сферу. С учетом его совсем недавнего юрисконсультовского опыта на пищекомбинатах все оказалось не так уж сложно. К нему пошли клиенты «новой волны».
Принимать кооператоров в консультации было невозможно. Во-первых, приходили они, как правило, втроем-вчетвером, а кабинетик Вадима больше двух посетителей не вмещал. Во-вторых, Вадим быстро понял, что убожество обстановки консультации совсем не располагало клиента к большим тратам на гонорар. Вадим стал принимать дома.
Лене каждый вечер по два, а то и по три раза приходилось подавать гостям-клиентам чай-кофе, конфеты и печенье. Расходы на угощенье с лихвой окупались бизнес-гонорарами Вадима. Проблема крылась в другом. Даже две. Первая – клиенты курили так, что, заходя с кухни с подносом, Лена невольно щурилась от разъедавшего глаза дыма. По-настоящему проветривать между визитами посетителей, разумеется, не успевали.
В результате Машка вообще поклялась, что не только сама курить не будет никогда, – мало ей родителей, так еще и папины клиенты добавляют, – но и замуж выйдет исключительно за некурящего. Когда Маша произнесла слово «замуж», Вадим вдруг понял, что Лена была права – он даже не заметил, как выросла его дочь…
Вторая проблема оказалась еще серьезней. Вонь! Все кооператоры старались выглядеть людьми воспитанными и, заходя в дом, снимали ботинки. Кто-то, чтобы не затруднять хозяев, а может чтобы ноги отдохнули после целого дня беготни, отказывался от тапочек, специально купленных Леной в большом количестве, и проходил в гостиную в носках. Другие тапочки обували, но это мало помогало.
Вонь от пота в комнате стояла порой невыносимая. Так что, может, и хорошо было, что все курили. Минус на минус дает плюс…
7 Ноября не отмечалось в доме Осиповых как праздник. Но уже установилась традиция – собираться всей большой семьей, благо повод есть.
Илона в глубине души считала, что на всякий случай это неплохо. Соседи и те, кому следует за этим следить, не усомнятся, что для семьи Осиповых любая годовщина Октябрьской революции – праздник. То есть они правильные советские люди.
Михаила Леонидовича устраивал любой повод посидеть за праздничным столом. Не как предлог выпить, а как возможность погурманствовать. Илонины «ежики», салаты, фирменные пирожки с капустой ему не приелись за долгие годы семейной жизни.
Лена была счастлива провести целый вечер рядом с мужем, не деля его с телефоном, письменным столом или гостями-клиентами. К тому же, со своими родителями она здесь могла пообщаться вволю. В обычные дни времени на это редко доставало.
Бабушка Аня чувствовала себя именинницей, искренне полагая, что застолье в этот день устраивается семьей сына исключительно в ее честь. А как иначе? Кто в семье больше, чем она, сделал для победы Революции, кто рисковал жизнью? Кто ходил на демонстрации, маевки, распространял революционную литературу? Она!
По-своему любила 7 Ноября и бабушка Эльза. Именно в этот день она могла без натяжки, без специального подыскивания предлога в очередной раз спросить Анну Яковлевну: «Ну, и чего вы добились?»
«Ваковская» ветвь принимала в семейной сходке пассивное участие. Владимир Ильич был искренне рад пообщаться с родственниками, но Наталия Васильевна его пыл «пригашивала». Она полагала эту компанию ниже своего уровня, хотя и «нисходила» до нее. Причина была чисто прагматичная: подпитка умными мыслями годилась для последующего общения с «правильными» подругами.
В этом году не смогли приехать Илья Иосифович и бабушка-Батый. Ленин дедушка болел. Все знали, что у него рак, что протянет он, может, еще год-два. Лена с Вадимом старались хотя бы пару раз в месяц найти время навестить Баковых-стариков, поделиться с ними новостями. Ну а Машку и уговаривать не приходилось – она без нажима родителей заезжала проведать прадеда каждую неделю.
На сей раз все разговоры за столом вертелись вокруг происходящих перемен. Свято веря, что все они – результат мудрой политики родных партии и правительства, бабушка Аня провозгласила тост за советскую власть. Но не так – вообще, а конкретно – за ее способность к прогрессу, за ее чуткое отношение к веяниям времени. Словом, за Перестройку!
Бабушка Эльза сразу отреагировала:
– Согласна с вами, Анна Яковлевна. Вот только понять не могу, зачем надо было 70 лет мучить народ, чтобы вернуться к тому, что и так зародилось и быстро развивалось до переворота 17-го года?
– Да как же вы не видите разницы? – начала было возражать бабушка Аня.
Но не для того Эльза Георгиевна ждала целый год сегодняшнего застолья, чтобы дать себя перебить:
– Разница есть. Наше купечество, первые промышленники ориентировались в своем поведении на дворянство. Строили больницы, тратили деньги на театры и художественные галереи. Словом, были меценатами. А сегодняшние буржуа советского разлива думают только о себе. Здесь разница громадная. Хотя чего же вы хотели? Семьдесят лет разрушения культуры, нравственности! Почему вдруг они станут думать о бедных? Им же всю жизнь объясняли, что бедных в Стране Советов нет. Вот они и поверили!
– Да они сами еще вчера были бедными. Так могли, став богатыми, вспомнить о тех, кто отстал, – вмешался в диалог Владимир Ильич.
– Папа, – Лена, за годы преподавания привыкшая все объяснять студентам системно, не смогла промолчать, – они не богатые. Они богаче других и сами себе пытаются это доказать. Это как у малышей – мол, смотри, какие у меня игрушки! А у тебя таких нет.
– Но это небезопасно, – вставила вполне ожидаемую реплику Илона.
– Стремление к хорошей жизни всегда небезопасно. Но это наша обязанность. Мы показываем обществу, как правильно надо жить! – Все обернулись и с удивлением посмотрели на Наталию Васильевну. Ее убежденность в собственном высоком предназначении могла вызвать либо умиление, либо жалость. Это уж в зависимости от отношения.
Возникла пауза. Неловкая. Михаил Леонидович понял, что хозяин дома должен срочно вмешаться:
– «Ежиков» все отведали? А то я их прикончу. Владимир Ильич взглянул на гурмана-миротворца с искренней благодарностью.
Еще час семья Осиповых-Баковых обсуждала, что происходит, к чему это приведет.
Вадим из семейного диспута сделал только один вывод – хорошо это или плохо, но в родном Отечестве, если верить историческому опыту бабушек, начинается либо НЭП, либо реальный капитализм. Теперь оставалось понять, что делать ему самому.
Как-то раз у Вадима допоздна засиделись трое молодых ребят. Выпускники 2-го Мединститута, к врачебной практике они так и не приступили, поскольку еще на 4-м курсе организовали свой первый кооператив – шашлычный. Все текущие дела уже обсудили, и треп шел, так сказать, общей направленности.