Басирин Андрей. Убить Ланселота

   А может, это вовсе и не любовь?…
   Бело-голубая звезда запуталась в ветвях. Черничник под ногами шуршал укоризненно: куда ты, глупец? Постой! Не уходи!… Запахи багульника и хвои окутывали разбойника.
   Впереди показались Две Сестры – сосны, что росли над хижиной Хоакина. Цвиркнула ночная птица; ей заливисто отозвался последний соловей. Через пару дней наступит День святого Петруччио, и соловьи умолкнут. Им будет не до песен – забота о потомстве отнимет все силы и все время. Но пока они еще поют.
   Хоакин отвел в сторону тяжелую сосновую лапу. Вот и его хижина.
   Хижина встретила разбойника сонным домашним уютом. Немножко назойливым, немножко наивным – словно объятия ласковой толстушки. На стенах радугой переливались гобелены. На них толстощекое солнце улыбалось полянкам и зайчикам, оленятам и марципановому печенью. Конечно же там нашлось место девушкам в бальных платьях. Старушка с вязанками хвороста оседлала простодушного юношу с услужливым лицом. Ганс и Гретель пили чай в пряничном домике, мечтая о творожном сыре и соленых сухариках.
   К гобеленам Хоакин не имел никакого касательства. Их Майская Маггара вышивала сама. По воскресеньям она меняла скатерть и занавески и непременно переставляла мебель. Стол, кровать, сундук, шкаф и два чурбана-сиденья. Ах да, еще чайник. Маггара жизни не мыслила без своего чайника.
   Возвращаясь домой, Хоакин никогда не знал, что его встретит. Однажды над Тримегистией пронеслась мода на бонсай, и в каждом горшочке, в каждой кружке зазеленели резные листики. Маггара клялась, что это деревья.
   Нет, в самом деле деревья, говорила она. Без шуток.
   У нее на родине они образуют леса. Не очень густые… можно сказать, редкие и низкорослые, но разве это важно? Между прочим, она знала лепрекона, заблудившегося в петрушковой чаще. Да. Правда, ему полторы тысячи стукнуло. Ну хорошо, хорошо, он был со странностями. Надевал красный колпачок и плясал на опушке леса. Но разве это важно?
   Майская Маггара никогда не упорствовала в своих увлечениях. Хоакин пережил йогу, булочковую диету, рисование картин просяными хлопьями и Рачительный Образ Жизни. То, что погубило бы любого здравомыслящего мужчину в расцвете сил, не оказало на разбойника никакого влияния.
   Почти.
   Просто потому, что он…
   – Эй, Маггара! Буди Инцери, вертихвостка. Почему очаг холодный?
   – Хок… – Заспанный огонечек вынырнул из чайника. – Ты уже вернулся?!
 
   …чуть ли не в двадцать раз превосходил феечку в росте.
   Под ногами загремел металл. Кубок Хоакина, взятый на предпоследнем состязании в Съествуде, укатился под кровать. Лужа мгновенно впиталась в земляной пол, оставив едкий запах умирающих лилий. Цветочные стебли ворохом рассыпались под ногами.
   – Маггара, а это что? Опять за свое?
   Затрещали стрекозиные крылышки. Майская Маггара – пухленькая, остроухая фея в коротком белом платьице на бретельках – растерянно запорхала над столом.
   – Это… это не я, Хоакин. Честно. Это не то, что ты думаешь!
   – Я пока еще ничего не думаю. Я только что вляпался в Цветочные Врата. Твои?
   – Нет, нет!…
   Феи – существа забавные. Волнуясь, Майская Маггара всегда сбивалась на родной язык. Проще говоря, начинала петь.

 
Инцери принципы моральные так шатки! —
 

   пропела она.

 
Известно ведь – в семье не без урода.
Беспечна саламандряя порода,
И у Инцери на уме одни лишь пляски.
Увы, она…
Она! Она! О боже!
Она бесстыдно сильфам строит глазки,
Спрошу я вас – на что это похоже?
Спрошу я вас, ответьте без опаски…
 

   – Хватит, хватит. Я понял.
   Хоакин уселся на кровать, разулся и с наслаждением вытянул ноги. Ох, хорошо! Набегался сегодня.
   – А ты почему же с ней не пошла? – поинтересовался он.
   – Я честная феечка, сударь!

 
В отличие от всяких потаскушек,
Блюду я честь девическую рьяно.
Притон разврата – Старая Поляна —
Моей невинности лилейной не нарушит.
 

   – Озрика, значит, ждала?
   Плечи Маггары поникли.
   – Прости, Хоакин. Я действительно виновата. Я была уверена, что ты не вернешься до утра.
   – Маггара, Маггара, – вздохнул разбойник. – Живешь у меня с полсотни лет, а все с церемониями… Могла бы и предупредить. Что я, не пойму? Я ж знаю, что у вас с Озриком серьезно.
   – Нет, Хоакин. Не поймешь. И дело не в Озрике. Просто… просто сегодня тот самый день. Ты, конечно, не помнишь, но в этот день ты обычно бродишь до утра.
   Огонек мигнул.
   – Вот. Это тебе. Подарок.
   Огонечек завис возле его лица. Фея изо всех сил трещала крыльями, но тщетно: растрепанная книга угрожающе покачивалась, грозя упасть на мокрый пол.
   – Мне сказали… ох!
   Хоакин подхватил томик.
   – Ф-фу! спасибо!… что это идеальный подарок. Для всякого интеллектуально развитого мужчины. Тем более у тебя совсем нет книг. Кроме той, черной. Но ты же сам ее пишешь.
   – Спасибо, Маггара.
   Разбойник растерянно смотрел на книгу. Феечка никогда ему ничего не дарила. Это очевидно, говорила она: сначала вы повязываете кошке бант, потом появляется миска молока. Через некоторое время вы помните имена всех молочниц в округе (даже если ненавидите сметану и сливки), а во время ночных гроз ворочаетесь в постели без сна. Мысль, единственная мысль: «Где же любимица, что с ней?» – неотвязно преследует вас.
   О кошках, поводках и цепочках феи знают все. Ведь поводок – это вещь вроде палки: у него два конца. На одном – ваш любимец, на другом – вы. Нет, Маггара слишком дорожила своей свободой.
   И все-таки сделала Хоакину подарок.
   – Подай-ка свечу, милая, – ворчливо, чтобы скрыть волнение, попросил разбойник. – У меня нет ночного зрения, как у тебя. А от твоих блесток толку мало.
   Маггара с готовностью придвинула подсвечник. Хоакин зашарил по карманам.
   – Огниво потерял. Ладно… Ужин, свечи, воск не вечен…
   – Хоакин, пожалуйста! – Феечка умоляюще сложила ладошки перед грудью. – Пусть Инцери повеселится. Не надо ее вызывать. Особенно твоим варварским способом. Она говорит, что Дамаэнур на последнем собрании как-то странно на нее смотрел.
   – Да? Хорошо. – Разбойник покачал головой. – И когда я только к вам привыкну, крохи? Наверное, это будет грустный день в моей жизни.
   – Просто ты не бессмертен, Хоакин. Но открой же книгу.
   Хоакин поднес подарок поближе к свету. «Демонология от Кофейника Судьбы» – гласила надпись на обложке. Ниже маленькими буквами было приписано: «Как причинить счастье и удачу. Советы по добыванию денег. Привороты. Снятие порчи. Сделай счастливым своего избранника».
   – Правда, здорово? Для тебя выбирала.
   Ответить он не успел. Облачко пыли поднялось над «Демонологией». Нос разбойника сморщился, смешно зашевелился…
   – А-а-апчхи!
   Книга захлопнулась. Ударили крохотные молнии. Радужные разводы побежали по его телу Хоакин выгнулся, содрогнулся и…
   …остался прежним.
 
   Прежним. Вот только глаза его сделались чужими. Они смотрели на фею, не узнавая.
   – Хоакин, это я!… я!…
   – Я?
   – Очнись, Хоакин! Да очнись же!…
   На колени шлепнулся томик в иссиня-черной обложке. Назойливый огонек выписывал вензеля перед глазами. В уши лез тоненький девичий голосок:
   – Первая страница! Читай! Читай же!
   Истессо тупо глядел на две книги в своих руках.
   – Силы небесные, – наконец выдал он. – Здесь только что был шарлатан Тримегистии. Сам Бизоатон Фортиссимо! А я сижу как дурак.
   Он закашлялся. В руке его появилась кружка с водой.
   – Запей, Хок. Так надо.
   Зубы клацнули о край кружки. От волнения Истессо расплескал половину, но даже не заметил этого.
   – Верховный шарлатан! Надо же. Он даровал мне титул. И привилегии!
   – Он заколдовал тебя! – выкрикнула феечка. – Прочти же книгу!
   – Книгу? Какую?
   – Эту, черную. Да читай же!
   Хоакин пробежал взглядом первые строчки. Рассеянная улыбка понемногу угасала. Он поднял на феечку недоуменный взгляд.
   – Но… Я ничего не понимаю; сударыня.
   – Хок, его магичество заколдовал тебя, – терпеливо повторила она. – Всякий раз, как ты чихаешь, проклятие приходит в действие. Ты становишься точно таким, каким был в день, когда впервые встретил Бизоатона Фортиссимо.
   Перескакивая с пятого на десятое, фея рассказала разбойнику все, что знала. Чем дольше длился рассказ, тем серьезнее становились глаза Хоакина.
   Наконец он спросил:
   – Сколько же времени я заколдован?
   – Уже сто лет. Прочти книгу. В ней – твоя жизнь.
   – Моя жизнь… – Разбойник растерянно перелистал исписанные страницы. – Бог мой, вся жизнь… Тогда лучше прочесть. Извините, сударыня, у меня такой сумбур в голове. Как ваше имя?
   – Маггара. Майская Маггара из рода Чайных Фей, сударь. Только мы на «ты».
   – Хорошо. Если вас… если тебя не затруднит…
   – Чаю?
   – Точно. А как вы… ты догадалась?
   – Случайно. Хок, я сейчас, ладно? Потерпи немного.
   Маггара стрелой помчалась заваривать чай. Сцену, подобную этой, она видела много раз. Всякий раз Хоакина мучила сильная жажда: фиолетовый коротышка постарался на славу.
   «Хорошо, что Истессо спокойный и сильный, – глотая слезы, подумала фея. – Другой бы ударился в истерику. Начал бы кричать, ломать руки. А Хок – никогда. И я – вот глупышка! – так привязалась к этому верзиле. Чем же все это закончится?»
   Пока Маггара возилась с заварником, Хоакин читал книгу. Выяснилось, что он вел увлекательную жизнь, полную опасностей и приключений. Вот только ничего из этой жизни он не помнил.
   В его памяти остались лишь скука и отвращение. Маленький нюанс: отвращение всецело относилось к университетским занятиям магией.
 
   Магия, магия… Что есть магия? Одни считают, что удел волшебника – доставать голубей и кроликов из бутафорского цилиндра. Другие верят, что высшие достижения магии – големы, самоходные печи да магические кристаллы…
   Хоакин никогда особо не задумывался над этим вопросом. Как истинный тримегистиец, он с детства привык, что его окружает волшебство.
   Дома. На улице. За школьной партой.
   – Хоакин, где ваше домашнее задание? Что значит «в лягушку превратили»? А голову? Голова на месте? Тогда расколдовывайте.
   В классе Хоакин оказался самым рослым и сильным. Он не носил очков, он великолепно плавал, мог отжаться от пола сорок раз… в общем, выделялся не в лучшую сторону.
   Естественно, одноклассники травили его. В ход шли все средства. Тут и тетради, превращающиеся в лягушек, и пуговицы от штанов, разбегающиеся тараканами. Марьяша Аллегрезо как-то во всеуслышание объявила, что не может полюбить человека, неспособного доказать лемму Кронекера-Капелли о дивергенции гамма-потока ля.
   Хок на Марьяшу даже не смотрел. Но все равно было обидно.
   Когда школа осталась позади, Хок вздохнул с облегчением. Оказалось, рано. Тертерок Истессо – отец Хоакина – отправил сына в Град Града изучать ледовое волшебство. Из академии Хоакин вынес три вещи: боязнь простудиться, отвращение к магии и фаянсовую солонку, украденную в столовой.
 
   – Вот твой чай, Хоакин.
   – Угум.
   – Тебе не холодно? Возьми одеяло.
   – Спасибо. Мне тепло.
   Может, тебе меховые тапочки принести?
   – Маггара, – разбойник на миг оторвался от книги, – скажи, Маггара, я часто простужаюсь?
   – Нет. – Фея уселась на краешек стола, болтая крохотной ножкой. – Но это потому, что ты ведешь здоровый образ жизни. По утрам ты обливаешься ледяной водой, медитируешь, питаешься овсянкой.
   Хоакин перевернул страницу. Там крупными буквами значилось: «Не верь. Зарядку я сроду не делал».
   – Правда, чихать тебе время от времени приходится, – продолжала фея. – Ты носи эту книжку с собой, ладно?… Когда в засаде сидишь, горло потеплее кутай. Я все-таки позову Инцери. Пусть разведет огонь.
   Майская Маггара щелкнула пальцами:
   – Ужин, свечи, воск не вечен! – звонко крикнула она. – Вечер черен, ветер в двери, эй, сюда скорей, Инцери! Живо!
   Дрогнуло пламя свечи. Лица на гобеленах ожили, задвигались. Ганс украдкой бросил под кровать недоеденный пряник; пес, лежавший у ног принцессы, сел и принялся яростно чесаться.
   На столе, возле локтя разбойника, появилось размытое световое пятно.
   – Инцери, будь добра… Что за вид, Инцери?!
   Пятно сгустилось и превратилось в огненную ящерку. Стройную фигурку облекало черное бархатное платье с глубоким декольте. Черты лица ящерки не потеряли еще подростковой округлости, тем не менее на губах чернела помада, а веки…
   – Ты взяла мои тени! – взвизгнула фея.
   Огненная элементаль даже не раскрыла глаз:
   – Я уже лет триста как совершеннолетняя. Пора бызапомнить. Что я, ненакрашенная пойду, как дурочка?… Дамаэнур…
   – Но это же мои тени! Ты воровка!
   – Я воровка?!
   – Стоп, – веско произнес Хоакин. – Не драться, дамы. В чайник посажу. Инцери, разожги очаг, пожалуйста.
   – Фиг вам! – Ящерка надулась. Подобрав подол, она прыгнула в очаг и демонстративно покрутила попкой. – Так посидите – в темноте и холоде. Поняли?
   – Чего-о? – возмутилась Маггара. – Ах ты, мерзавка!
   «Интересно, сколько же раз я чихал?» – подумал Хоакин. Попробовал было считать, но бросил. По всему получалось, что много: тут и зимние сквозняки, и осенняя сырость, пыль… магические книги. Особенно книги. Еще со времен академии при виде рунного письма у Хоакина свербело в носу. Маггаре следовало выбирать подарок поосмотрительнее.
   Сто лет, значит… Сто лет беспрерывного чихания. Хоакин попытался представить себе все эти годы и не смог. Воображение пасовало перед вереницей одинаковых зим, весен, лет. Какое бессмысленное времяпровождение…
   Кому это понадобилось, интересно?
   – …Фиударин сказал, что у тебя хвост с подпалинкой. И нос длинный.
   – Он врет! врет твой Фиударин!
   – Ну, положим, Фиударин врет. А Ллиулан?… Тоже врет? Инцери, милочка, пойми: инфернальная бледность, черный лак для ногтей – это не твой стиль. К чему этот эпатаж?
   – Да ты!… Ты просто завидуешь! – вспыхнула саламандра. – Ты… ревнуешь!
   Слово «вспыхнула» тут как нельзя кстати. Затрещали, занимаясь пламенем, сучья. Теплая волна воздуха пошла над полом, всколыхнув свисающие края скатерти. Огонь горел ярко, ровно – так разжечь очаг может лишь оскорбленная в лучших чувствах саламандра.
   – Ты… вот как! – ахнула ящерка. – Обманула! Ну все, – всхлипнула она, – ухожу. Когтя моего в ваших дровах не будет – так и знайте. Прощай, милая.
   Оскорбленно вильнув хвостом, ящерка растаяла в огненных бликах.
   – Инцери! Постой!… Ну вот, ушла… Ах, дурочка, дурочка! Хок, мне ужасно стыдно за ее выходки. Ты ведь простишь? Хорошо хоть очаг растопила.
   Разбойник молчал. Ему ко многому предстояло привыкнуть. Например, к тому, что все мало-мальски важные события придется записывать.
   Он открыл книгу на чистой странице. Перо само прыгнуло в руку. Чернила капнули на белый лист и расплылись в строчку: «Инцери обиделась на весь свет и ушла».
   – Она вернется, Маггара?
   – Обязательно.
   Вторая капля чернил расплескалась под первой. Тонкими травяными корешками зазмеились буквы. «Маггара говорит, что она вернется». Разбойник вытер пот со лба. Ну вот. Начало новой жизни положено.
   – Кто нынче капитанствует в Деревуде? – спросил он.
   – Ты.
   – Я так и думал. Хорошо справляюсь?
   – О да! У тебя талант, Хок. Быть Деревудским стрелком стало престижно и модно. А все благодаря тебе. Разбойники в один голос превозносят твою удачливость и… и…
   – Приверженность традициям?
   – Да. Они говорят: «Хорошо, что в мире есть нечто неизменное. Поглядите на Истессо: вот молодец! Все у него как в старые добрые времена…» – Феечка запнулась и вопросительно посмотрела на Хоакина. – Дальше продолжать?
   – Продолжай.
   – «Хоакин фортеля не выкинет, – говорят они. – С ним всегда знаешь, чего ожидать».
   – Понятно. В книге говорилось о какой-то принцессе. Я был в нее влюблен.
   – Ты о Дженни? Она живет в лагере. Уже двадцать лет.
   – И?
   Маггара неопределенно пожала плечами:
   – И ничего. Сперва психовала, потом привыкла. Ты в нее несколько раз влюблялся, но сам понимаешь… Годы-то идут. Моложе вы, люди, не становитесь. Ты не в счет, конечно. Сейчас она замужем за Малюткой Требушетом.
   – Понимаю.
   Хоакин потянулся к чашке. Чай успел остыть, но разбойник не заметил этого. События столетней давности всплывали в памяти легко, так, словно они произошли вчера.
   Да в общем-то для Хоакина они и были вчерашними.

Глава 2
ТЕОРИЯ ВОЛЬНОГО ЗАСТРЕЛЬНИЧЕСТВА

   Весной в Граде Града началась хлопотливая пора. Шли экзамены. Студенты отмечали в академической таверне свои успехи и поражения. Над студенческим городком не умолкали здравицы и застольные песни, слышался девичий смех.
   Хоакином же овладел тоскливый настрой. Ничто не радовало его. Предстоял экзамен по транспортной магии, и Хоакин точно знал, что с поляризационными векторами пути ему не совладать.
   К Градскому Колизею – месту проведения экзаменов – он шел как на эшафот. На беговых дорожках уже разминались его однокурсники. Транспортная магия требовала хорошей физической подготовки. Требовалось на бегу открыть ворота измерений и ворваться в них, пока не захлопнулись. А там уж дело в шляпе. За воротами один шаг мог иметь протяженность и пару дюймов, и несколько сотен миль. Все зависело от мага.
   Вот только чтобы открыть ворота измерений, предстояло прийти в нужное состояние духа. Или прибежать. Стать на гаревую дорожку, высокий старт и – вперед, пока не осенит вдохновение.
   Истессо подошел к столу.
   – Зачетку сюда, – монотонно сообщила госпожа Линейка. – Ваша дорожка третья. Тяните билет, сударь.
   В глаза Линейку звали Эльзой Долорозо. Она вела курс транспортной магии, была молода и тоща до неприличия. Академию Эльза закончила три года назад, а потому считала, что видит студентов насквозь. Хоакин ее побаивался.
   – Вот, госпожа Долорозо. Переход в Циркон, госпожа Долорозо.
   – Приступайте, сударь.
   Хоакин вздохнул. Побывать в Цирконе он бы не отказался. Столица Тримегистии, резиденция верховного шарлатана… Там нашлось бы на что посмотреть. Но Град Града находился на самом севере Тримегистии, и от столицы его отделяло чудовищное расстояние.
   По условиям экзамена Колизей накрывало экранирующее поле. Даже будь Истессо магом из магов, он вряд, ли сумел бы его пробить. Без этого поля самых талантливых учеников раскидало бы по всему Терроксу.
   – На старт! Внимание! Марш!
   Хоакин побежал. Трибуны Колизея неторопливо уплывали за спину. Цветущие кусты сирени, столы с экзаменаторами, флаги в синем небе. Снова кусты, снова столы. Опять флаги. Под ногами шуршала гаревая дорожка. Если повернуть голову, в поле зрения попадали сочувственные лица однокурсников.
   Хоакин старался без нужды головой не вертеть. Да и дыхание не сбивать. По всему получалось, что оно ему еще надолго понадобится.
   – Это кто ж такой? – наконец нарушил молчание королевский инспектор, гость из столицы.
   – Истессо, ваше превосходительство, – нехотя ответил ректор. – Редкостная дубина.
   На студенческих скамьях кто-то хихикнул. Хоакин закусил губу.
   «Раз, два, три, – повторял он про себя. – Ничего… хорошо, что Марьяша не пришла. Позора меньше».
   Второй круг, третий…
   Четвертый, пятый…
   – По-моему, это глумление, – наконец бросила госпожа Долорозо. Остановите же его! У меня в глазах рябит.
   – Ничего, пусть бегает. Дурная голова – ногам забота.
   Меж лопаток побежала струйка пота. «Шам шени туртулак, они бели огайда», – наугад попробовал Хоакин. Шаги зазвучали тише и мягче. Под ногами полилась ковровая дорожка.
   – Может, дадим ему еще круг? – предложил ректор – Все-таки старается.
   – Гнать в три шеи из академии, – отозвался чей-то брюзгливый баритон. – Из-за таких, как он, нам дотации режут. Охламон.
   Дорожка под ногами кончилась. Хоакин осознал простую вещь: сейчас он пойдет на девятый круг. Будет ходить кругами, как годы и годы до того. Понуро, уныло, подчиняясь указаниям людей, которых не уважает и терпеть не может.
   В то время как свобода – вот она. Рядом, за воротами.
   Стоит лишь наплевать на условности.
   – Э, э! Что это он?! Куда?!
   – Истессо, оставьте свои фокусы!… Что за выходка?!
   Гаревая дорожка уходила направо. Хоакин сворачивать не стал. Он все бежал и бежал вперед: через трибуны Градского Колизея, мимо скамеек, плакатов, мимо онемевших от удивления однокурсников. Град Града уходил в прошлое. Таяли в тумане семь потерянных лет, наполненных зубрежкой, страхом перед преподавателями, бесшабашными пирушками, дуэлями…
   «Уйду в разбойники, – думал Хоакин. – Как я раньше не догадался? Буду восстанавливать справедливость. Отнимать у богатых, раздавать бедным».
   Вечером того же дня он оказался в Деревуде, в обители вольных стрелков. И это тоже было своего рода чудо. Достаточно глянуть на карту: где Град Града, а где Деревуд?
   То-то же.
 
   Лес смыкал над головой студента зеленые кроны. Семь лет кабинетной жизни не прошли даром: от лесных запахов у Истессо закружилась голова. Древесные корни – не кубические, не корни уравнений – лезли под ноги. Птицы весело щебетали всякую ерунду. Они знать ничего не знали об изочарах и магопотенциалах.
   – Ля, маэстро Кроха, – пропела над головой студента дубовая ветвь. – Человек.
   – Че?…
   – Путник, друг мой. Могу прозакладывать смычок, онне граф и не аббат. Хе-хе! Прослушаем его тремоло, маэстро Кроха?
   – Че?…
   Хоакин завертел головой. Звуки доносились откуда-то сверху.
   – Кто вы?! – крикнул он, задрав голову. – Что вы там делаете?
   – Мы вольные стрелки, парень. Кошелек или жизнь!
   Ветви зашуршали, и на тропу скакнул человек. В зеленом камзоле, тонконогий, круглоголовый – он напоминал богомола. Из-за спины разбойника виднелся гриф китарка. На носу поблескивали очочки.
   – Деньги отдавай и не фа-ля-соль. Понял?
   В руках очкарика блеснула шпага. Сразу видно – часто держать оружие ему не приходилось.
   – Ты разбойник, что ли?… Так бы и сказал.
   – Разбойник… Я вольный стрелок. Алан Квота Квинта-Ля, к вашим услугам, – расшаркался стрелок. – Трувер и миннезингер лесной братии.
   – А я Хоакин Истессо. Только денег у меня нет.
   – Че? Че он грит?
   Кусты зашевелились. Из них выбрался великан в кожаной безрукавке – чернявый, с глумливой сатирьей рожей. В нечесаной бороде его застряли березовые листочки.
   – Денег нет, говорит, – сообщил Алан. – Совсем.
   – Это зря. – Громила почесал бороду. – Это мы проверим. И все равно ограбим и убьем. Только уже без удовольствия.
   Хоакин вздохнул:
   – Убивайте. Но денег у меня все равно нет.
   Он снял с плеча сумку и бросил очкарику. Тот пошарил внутри и согласился:
   – Не врешь. С деньгами у тебя полная кабалетта. Жрать небось хочешь?
   – Ага.
   – Тогда идем. Эй, маэстро Кроха! Хоакин наш гость, так что личико повежливее сделай. Покажи, что здесь и как. А я пойду распоряжусь что-нибудь рубато.
   Квота Квинта-Ля умчался. Громила проворчал нечто неопределенное и нырнул в кусты. Вернулся он в шикарном берете малинового бархата.
   – Добро пожаловать в Деревуд, усталый путник. Рад, что ты не стал отбирать у Алана шпагу и бить его коленом в живот, как собирался. Собирался, собирался, по глазам вижу. Видишь тот куст? – Грязный палец вытянулся к зарослям ежевики. – Там Соль Брава. Шести дублонам с полутораста шагов в глаз попадает.
   Хоакин уважительно затаил дыхание.
   – Теперь посмотри налево.
   Студент послушно повернул голову.
   – Рут Доднапью. О ее меткости шепотом говорят. Вслух боятся, понял? Горда, обидчива, злопамятна – истинная дочь леса.
   – Э-э… Застрелит?
   – Хуже. Глаза выцарапает. А вон там…
   – Вообще-то я иду в Агриппию, – сообщил Хоакин. – У меня там родственники.
   – Мы их оповестим. Назначим выкуп. Очень большой.
   – Да вы и очень маленький вряд ли получите.
   – Ничего, ничего, не спорь. Так полагается.
   Некоторое время они шли в молчании. Потом верзила достал из кармана красную шелковую косынку.
   – На, повяжи на шею. Через две сосны Самуэллир сидит.
   – А он что?
   – Близорукость минус двенадцать. На слух стреляет.
   – И?
   Кроха вздохнул:
   – Это косынка его жены. Самуэллир ее боится до дрожи в пальцах. Жены, я имею в виду, жены, не косынки. Может, и пронесет тебя, бедолагу.
   Хоакин вновь заозирался. На душе стало светло и радостно. В лесу щебетали птицы, прыгали по ветвям белки – отчего бы здесь не водиться разбойникам?
 
   Экскурсия продолжалась до самого разбойничьего лагеря. Когда меж деревьев завиднелись отблески костра, Кроха погрустнел.
   – Ну вот и все. Пришли. Сейчас представим тебя капитану. Корин! Эй, Ко-орин! – закричал он.
   Из сумрака вылепилась тщедушная фигурка в плаще-невидимке и огромных болотных сапогах. Щека разбойника была перевязана платком.
   – Корин, у нас сюрприз.
   – Сюрприз? Где? Который? – Разбойник говорил отрывисто, словно лисица, лающая на ежа. – Барон? Виконт?
   Он придвинулся к Хоакину нос к носу. В лице его мелькнуло благоговейное выражение:
   – Неужто епископ?!
   – Нет, Корин. Это всего лишь студент. В Агриппию к родителям идет.
   Глаза Корина подозрительно блеснули:
   – Студент? Не шпион?
   – Не беспокойся. Лучше проверь, не осталось ли сухарей. Гостя надо кормить, поить, ну и прочее, что полагается.