– Вы не очень приветливы с представителем творческой интеллигенции.
   – Не до приветливости и не до интеллигентности! – холодно отпарировал секретарь обкома. – Переходите к делу. Вы упомянули дорогое для меня имя, поэтому я вас и принял, а иначе…
   – Не горячитесь, Петр Кирыч, – Субботин взглянул в глаза мрачного хозяина кабинета, – нас слишком многое связывает.
   – Я давно хотел выяснить это, – зловеще проговорил Петр Кирыч, – но времени в обрез. Намеки, намеки, они утомляют меня. Говорите прямо.
   – Собственно, я мог бы и промолчать, будь что будет, к властям у меня равнодушное отношение, однако… судьба России висит на волоске.
   – Это мне известно.
   – Зато, вероятно, вам неизвестно другое: в городе собирается сводный батальон, готовый выступить на защиту Белого дома в Москве, в защиту Ельцина. Может быть, ваши доблестные сотрудники органов доложили об этом, возможно, и нет.
   – Запоздалые, друг-писатель, у вас сведения! – натянуто улыбнулся Петр Кирыч. – Плохо о нас думаете. Мы знаем намного больше: в настоящее время так называемые агитаторы демократов направляются в гарнизон, в школу милиции, на заводы и фабрики. И пусть себе агитируют, мне-то какое дело?
   – Вы меня удивляете, Петр Кирыч, – Субботин сделал растерянное лицо, – падет власть в Москве, падет и у нас.
   – Я ценю вашу заботу, Субботин, – Петр Кирыч присел рядом, видимо, проникся уважением к человеку, который с таким трудом «пробился» к нему, чтобы предупредить, – поэтому выдам один секрет: Россия – не Москва. Россия – это тысячи городов. И если сочувствующие Ельцину выйдут на время из этих городов, мы немедленно примем меры, очистим Россию от западной заразы. А тем временем все эти разрозненные и необученные, лишенные единого командования «защитники» на полпути к Москве попадут в гигантскую ловушку. И в итоге их не пустят в столицу, их не пустят и на места постоянного проживания. Все эти «горе-защитники» демократов как бы повиснут в воздухе, окажутся в блокаде. Вы меня понимаете?
   – Гениально! – притворно ахнул Субботин, в душе поразившись коварному плану. – Поздравляю вас, Петр Кирыч! – протянул секретарю обкома руку, но тот не стал пожимать ее.
   – Поздравлять еще рано. И мне кажется, вам, Павел Эдуардович, нужно остаться здесь до прояснения обстановки. Будете при моем оперативном штабе.
   – С чего это вы взяли? – от неожиданного хода Петра Кирыча Субботину сделалось не по себе: неужели и он, матерый агент, так примитивно угодил в западню? – У меня много дел.
   – Во-первых, я должен обеспечить вашу безопасность. И во-вторых, вы узнали о нашем плане, а это, сами понимаете, не шутка. Пройдите в орготдел, там есть возможность для работы и отдыха. Все! До встречи! Из здания без моего разрешения вас не выпустят.
   В прохладном коридоре обкома партии Субботин остановился. Не мог опомниться, прийти в себя. Неужели Петр Кирыч догадался о его задумке? Неужели «поймал»? Нужно было выбраться из здания во что бы то ни стало. Ведь сегодня его ждут боевики, которым отведена одна из решающих ролей. Если его на месте не окажется, уголовники разбредутся куда попало, и тогда весь задуманный план рухнет. А это провал!
   Субботин, еще толком не зная, как выберется из здания, стал с беспечным видом бродить по коридорам обкома, слонялся с этажа на этаж. И очень скоро заметил, что с торцевой стороны караульного поста, за так называемой «дежуркой», лестница идет в полуподвальные помещения. Оттуда-то и дело входили люди со свертками и сумками, иные спускались вниз. Какая-то женщина, наткнувшись на Субботина, спросила: «Вы еще паек не получали?» – «Нет!» – машинально ответил он. «Идите! А то Зина скоро закрывает!»
   «Паек! Он идет за пайком! Куда? Естественно, в подвальное помещение. Партийцы никогда не афишировали свои закрытые киоски и торговые точки. Нужно идти в подвал. А если кто спросит, то он ищет, где выдают продукты, паек. Сошлется на Петра Кирыча: мол, я человек здесь новый». Легенда выглядела вполне правдоподобной. И Субботин стал спускаться по лестнице. Распахнутые двери магазинчика обнаружил почти сразу, а левее были еще одни полуоткрытые двери, через которые только что вынесли картонную коробку с продуктами. Наверняка это был служебный выход.
   Заплатив за паек, Субботин щедро дал «на чай», отчего румяная Зина расплылась в улыбке, сама того не подозревая, пришла Субботину на помощь: «У вас сумочки нет? Возьмите этот пакет. Но с ним лучше выйти через „служебку“, дверь рядом с моей…»
   Оказавшись на улочке, примыкающей к площади Ленина, Субботин остановился, взглянул на часы. Нужно было спешить «на толковище». В голове хитроумного агента уже созрело верное решение: за полчаса он направит «кодлу» куда следует, даст задания, а затем через этот же служебный вход-выход возвратится в обком, покажется на глаза Петру Кирычу, чем укрепит свое положение в его глазах, во-вторых, получит, в случае чего, прочное алиби – находился в здании обкома, ни в каких порочащих действиях участия не принимал!
   Кодлу – шестерых уголовников, беспечно сидевших на садовых скамейках небольшого сквера возле спиртзавода, – Субботин разглядел издали. Подходить к ним близко не стал, просто «помаячил» на аллее. Его поняли. Не оглядываясь, зашагал к пруду, зная, что следом идет Пантюхин – «пахан» местной кодлы.
   – Шеф, ребята в сборе! – Пантюхин привычно зыркнул по сторонам. – Давай «наводку». Кого нужно «кинуть», кого в «пробивку», кого в «стрелки», говори быстрей, ребята истомились.
   – Не суетись, Пантюха. Запомни, сегодня ты меня в глаза не видел. Дальше. «Гасить» никого не нужно. Просто сегодня вечером, а именно ровно в десять, шуманите сразу в шести местах. Вот расписание. – Он подал Пантюхину листок с машинописным текстом и условными знаками. – Нужен крупный шухер! Чтобы вся милиция всполошилась.
   – «Встала на уши»! – поправил Пантюхин.
   – Грабежи, взрывы, пожары, паника! И рывок по хатам. И на «дно». На все отпускается сорок минут. За это время ни одна патрульная машина на место происшествия не приедет.
   – Сделаем. А бабки? Ребята ждут.
   – Разве я тебя обманывал? Завтра у тебя в квартире будет «дипломат» с бабками, раздашь ребятам, все будут довольны. Ну, за дело!…
   Ровно через полчаса Субботин спокойно, все с тем же пакетом, вошел в здание обкома партии и стал подниматься на третий этаж.
* * *
   В ожидании машины Ирина Михайловна Тиунова нервно прохаживалась по мягкому персидскому ковру, в который раз спрашивала себя: «Зачем ввязалась в опасную игру, зачем?» Все получилось само собой. Примчался к ней взволнованный Анатолий Булатов, бывшая ее симпатия, выложил как на духу: «В Москве – противостояние властей, неизвестно, чем все закончится». Оказалось, что и в Старососненске создан штаб по защите Конституции. «Ирина, – дрогнувшим голосом проговорил Анатолий Булатов, – вы одна можете нам помочь». – «Кому это нам?» – поинтересовалась она. «Защитникам законной власти». – «Что нужно?» – «Автомашина, на пару часов». – «С какой целью?» Анатолий Булатов молча показал ей листовки, отпечатанные типографским способом. Текст буквально ошеломил ее: «Земляки! Старососненцы! Власть в стране пытается захватить партийная хунта. Но мы, честные люди, не можем этого допустить. Не подчиняйтесь приказам и распоряжениям хунты!» С трудом поняла, для какой цели защитникам Конституции нужна легковая автомашина в ночное время. Булатов и «сотоварищи» хотели до наступления рассвета расклеить листовки в самых людных местах: возле центрального рынка, главпочтамта, на вокзале. Ну совсем как в революционные годы. Ей стало смешно и страшно. Помнится, засомневалась в благополучном исходе этой опасной акции. Однако Анатолий последней репликой окончательно подкупил и расположил ее: «Нужно успеть, кровь из носу. Утром всех нас могут арестовать. Нужно успеть!» Ей бы вслух возмутиться, попробовать отговорить Анатолия, наконец, просто по-бабски испугаться и решительно отказать «заговорщикам», но, видимо, характер взял свое, решила помочь Булатову, хотя в душе не разделяла его позиции. Он ушел, оставив адрес, куда должна была подъехать автомашина.
   Время, как назло, тянулось очень медленно. Жучковы не появлялись. Видимо, испугались ехать или правда были в сильном подпитии. Ирина Михайловна сказала себе: «Я сделала все, что в моих силах; если что-то не сладилось, извините, я ни при чем». Прилегла на диван, но сна не было. Ей вдруг сделалось скверно и тоскливо. Окружающая ее роскошь: старинная мебель, дорогие картины в золоченых рамах, да и сама просторная трехкомнатная квартира – все показалось никчемным, жалкой бутафорией. «Ради чего она живет на свете? Напрочь забыты прежние идеалы: свобода, равенство, братство. А ведь есть, оказывается, люди, которые все еще верят в святыни, в Конституцию. Зря или не зря? Это в Америке конституция почти не меняется двести лет, а у нас… Как заступает новый Генсек, так начинает подгонять бедную Конституцию под себя, как и всю нашу историю. Грустно до слез. Все понимают это, но… попробуй вякни, враз язычок откусят».
   Не ожидала от себя сентиментальности, но, когда вспомнила отца, старого чекиста, слезы навернулись на глаза. Как он гордился своими боевыми наградами! Посмотрел бы теперь… Награды продают на любом базаре, а то и просто отнимают у фронтовиков. Отец, наверное, застрелился бы, живи он в наше время…
   Машина пришла около пяти часов утра. Альберт был хмур и малоразговорчив.
   – Не злись, не злись! Сам знаешь, за мной ничего не пропадает.
   – Мне ничего на свете не нужно, обеспеченный! – буркнул Альберт, кляня в душе и жену и ее начальницу.
   – Ошибаешься! – хитро улыбнулась Ирина. – Я лучше знаю, что тебе требуется. Не веришь?
   – Верю зайцу, ежу, а тебе, Ирина, погожу!
   – В Старососненске набирается делегация болельщиков на матч «Спартак» – «Реал». Могу устроить местечко. Поедешь в Испанию? С такой глоткой, как у тебя, болельщикам цены нет.
   – Неужто правда? – подскочил Альберт. – А сколько стоит?
   – Дорого, но не дороже денег! – улыбнулась Ирина Михайловна своей загадочной полуулыбкой. – Будешь послушным, и тогда… – назвала нужный адрес, куда Альберту следовало подъехать и сказать, что прибыл от Тиуновой. И еще попросила не задавать никаких вопросов.
   Возле продуктового магазина «Металлург» Альберта уже ожидали два суетливых мужичка, нервно озиравшиеся по сторонам.
   – Вы не меня ждете? – спросил, насторожившись, Альберт.
   – А вы от кого?
   – От Тиуновой Ирины Михайловны!
   – Все правильно. Подожди минутку! – Мужички живо перетащили в салон две пачки каких-то бумаг, молча уселись на заднее сиденье. – Двигай к вокзалу! – скомандовал один из них.
   «Кажись, влип, – тоскливо подумал Альберт нажимая на газ. – Неужто Ирина врубилась в мафиозные делишки?» Сделать он уже ничего не мог. Не давать же задний ход. Подавив знакомый приступ тошноты, Альберт медленно проехал мимо ярко освещенной будки поста ГАИ, мысленно проклиная себя за то, что согласился уехать с дачи. Спутники его при виде вооруженных автоматами милиционеров затихли на заднем сиденье. Однако, к счастью, на машину Альберта стражи порядка совершенно не обратили внимания…
* * *
   Алексей Русич даже в самых фантастических мечтах не мог бы предположить такое. Его срочно вызвали к директору завода. Вместо приветствия Жигульская сказала одну фразу:
   – Готовы ехать помогать Булатову?
   Русич даже растерялся. Ведь именно сегодня он хотел отпроситься у Нины Александровны – штаб защиты Конституции, которым руководил его сводный брат, должен был согласно плану идти в организации, воинские части, поднимать их против гэкачепистов. И вдруг…
   – Вы с нами? – только и смог вымолвить Русич.
   – А вы думали, что я с Петром Кирычем и иже с ними? – Жигульская вся светилась, такое редко удавалось видеть. Трудно проникнуть в душу любого человека. Кажется, знаешь всю жизнь, и вдруг… одно неосторожно сказанное слово, и вместо дружбы – вражда. Даже в семьях – раскол: кто за старую власть, кто за новую.
   На улице, возле здания заводоуправления, их ждал заводской автобус.
   Штаб с громким названием «Защита Конституции» размещался в детском санатории в крохотной комнатке для массажа, которую выделил главный врач Холин, человек, преданный делу демократии. Впервые за долгие годы душа Нины Александровны пела; было легко и беззаботно, не хотелось думать о последствиях столь отчаянного шага. Но чувство острой опасности, давнымдавно позабытое, воскресло, и от этого ожила душа.
   Они обменялись крепкими рукопожатиями с Булатовым и Холиным, взглянули друг другу в глаза. Так, наверное, чувствовали себя партизаны-подпольщики в годы войны: единство цели, братского доверия, оказывается, очень сближает разных людей.
   – Что нового, Толя? – с ходу спросил Русич.
   – Только что позвонил Холину знакомый врач, он слушал голоса радиолюбителей. В Москве нарастает сопротивление ГКЧП, но… с минуты на минуту ожидают штурма Белого дома. Нужно спешить.
   – Так… давайте действовать! – Нина Александровна чувствовала, что Булатов не до конца доверяет ей, отлично знает, в каких близких отношениях она была с нынешним первым секретарем, главой местного ГКЧП Щелочихиным.
   – Хорошо. – Анатолий сегодня тоже был неузнаваем: бодр, подтянут, действовал энергично. Он, видимо, относился к числу людей, которых опасность преображает в лучшую сторону. – Нам выпала доля поднимать школу милиции. Дело тяжкое, опасное. Начальник школы Цыбас, человек вроде бы честный, не боящийся говорить высшему начальству правду в глаза, но… Если у кого есть сомнения, может остаться. – Посмотрел на Жигульскую. Его не покидало ощущение нереальности происходящего: в Москве власть захватили те, кто уже был у власти. Стоит ли ради дерущихся за власть идти на смертельный риск? Страшно подумать, что будет с ними, приди к власти ГКЧП.
   – Анатолий! – твердо сказала Нина Александровна. – Едем в милицию!
   Автобус шел по улицам города к старому Петровскому парку, где располагалась межрегиональная школа милиции. Погода сегодня никак не соответствовала августу. Словно и ей передалось тревожное ощущение беды: с реки дул порывистый ветер, гнал по аллеям сорванную листву. Столетние дубы, казалось, стояли в недоумении, как бы спрашивали: «Что за шум? Откуда волнение?»
   Начальника школы полковника Цыбаса прибывшие знали мало. Ходили слухи, что его «сослали» в школу милиции за слишком принципиальный характер, да и прошлое у него было, оказывается, нечистым: отец – враг народа, расстрелян, а он никогда не писал об этом в анкете. Ехали молча, все думали об одном, отлично понимая, что эта поездка может быть концом их вольной жизни: полковнику ничего не стоит приказать арестовать их. Его акции сразу поднимутся в цене.
   Да, сегодня всем предстоит испытание: либо восстановить законность, либо попасть в подвалы КГБ, откуда вряд ли можно будет выбраться.
   – Наверное, лучше будет вызвать полковника и потолковать с ним с глазу на глаз, – не выдержал тягостного молчания Анатолий Булатов.
   Ему никто не ответил. Нина Александровна смотрела в окно и ничего не видела. Она почему-то не сомневалась: полковник не упустит шанс – арестует их до выяснения обстоятельств. И закрутится карусель. С тихой грустью попыталась представить, как отреагирует на ее арест Петр Кирыч Щелочихин. Это будет для него ударом в сердце. Вряд ли на сей раз он кинется выручать, скорей всего придет и злорадно ухмыльнется: мол, сколько раз я тебя предупреждал, не послушалась, теперь канай в тюрягу лет на десять.
   Полковник Цыбас, узнав о прибытии посланцев ДемРоссии, сам вышел им навстречу.
   – Чем могу служить? – спросил Жигульскую.
   – Нужно поговорить. Где вы нас примете?
   – Прошу! – Полковник любезно пригласил делегатов в свой кабинет. Следом вошли еще два офицера, замполит и заместитель начальника по учебной части. – Располагайтесь!
   – Поручено вручить вам Указы Президента России, полученные нами три часа назад, – встал Булатов.
   – Любопытно взглянуть, – полковник переглянулся со своими заместителями. – Представьтесь, пожалуйста. Хотя… вас я знаю, кажется. Директор «Пневматики», член бюро обкома партии Жигульская, не ошибся? – Во взгляде полковника сквозило неприкрытое любопытство: член бюро обкома и на стороне, можно сказать, низложенного Президента.
   – У вас отличная тренированная память, полковник! – Нина одарила начальника школы очаровательной улыбкой. – Что ж, меня вы знаете, а это бывший председатель завкома профсоюза Старососненского металлургического завода, депутат горсовета Булатов.
   – А я просто гражданин России! – вспыхнул Русич. И это произвело потрясающий эффект. Русич все поставил на место: гражданин России защищает Россию.
   Полковник достал из сейфа две шифровки, грустно улыбнулся одними глазами:
   – Нас поставили между Сциллой и Харибдой. Прочтите! – протянул Нине Александровне, она явно произвела впечатление на полковника. – Можете читать вслух. Мои заместители в курсе.
   «Начальнику межрегиональной школы в Старососненске, – начала читать Нина, – приказываю: ни под каким предлогом не покидать расположения части. Нарушение приказа повлечет за собой непредсказуемые последствия». И подпись: министр внутренних дел Пуго, член ГКЧП. Принялась читать вторую телеграмму. «Личному составу школы милиции немедленно отбыть в Москву, с полным боекомплектом, желательно утром 20 августа. Прибыть к зданию Белого дома. Егор Гайдар».
   – Н-да, – протянула Жигульская, – щекотливая ситуация. Налево пойдешь – смерть найдешь, направо пойдешь… тоже несладко. Однако есть законное правительство и незаконные захватчики власти. Этот факт – налицо.
   В кабинете воцарилась долгая тягостная пауза. Лишь замполит, седеющий подполковник с усталым лицом и бегающими глазами, проявлял явное беспокойство, ворочался в кресле, скрипел ремнями, переводил ищущий взгляд с одного лица на другое, наконец не выдержал молчания:
   – Разрешите, товарищ полковник?
   – Пожалуйста, только откровенно, игра в бирюльки тут неуместна.
   – Понимаю. Если мое мнение все еще что-то значит, то… Товарищ Пуго – человек жесткий, он с нас не только погоны, но и головы сорвет, посмей мы ослушаться приказа. Правительство – это понятие отвлеченное, у него таких школ – десятки, а Пуго – министр внутренних дел. Я бы предложил не трогаться с места, подождать, пока прояснится обстановка. – Замполит изрядно вспотел, избегал смотреть в глаза собеседникам. – В жизни бывают ситуации, когда на карту поставлено все… Мне за вас, Виктор Саввич, страшно. В Москве разберутся без нас. – Повернулся к делегатам. Проговорил извиняющимся тоном: – Поймите меня правильно, в министерство направлено ходатайство о присвоении товарищу полковнику генеральского звания за большие заслуги в деле подготовки кадров МВД.
   – Эдак можно дорасти и до Пиночета! – вмешался теряющий терпение Русич. – Если каждый из нас будет размышлять только о собственном благе, то… Хотя решать нужно не нам с вами, а полковнику.
   Снова все примолкли. Слишком многое поставлено на карту. И сомнения полковника тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Человек рисковал не только своей головой, но мог поставить под удар и курсантов. Можно ли распоряжаться чужими судьбами?
   – Да, все мы люди, все мы человеки, – раздумчиво, словно беседуя сам с собой, произнес полковник, – не стану скрывать, генеральское звание я получить бы не прочь, но… мы присягали не министру.
   – И стараемся ради России! Впервые всенародно избрали Президента, и, пожалуйста, нашлись желающие его свергнуть! – Жигульская почувствовала, как заколебался полковник, и усилила нажим, сама не понимая, что с ней происходит. Ведь не демократия, не Ельцин, а именно партийная власть, пусть в лице Петра Кирыча, в корне изменила ее жизнь. Наконец, именно коммунисты выделили ее из общей массы, доверили высокий пост; помнится, обком партии отверг требования министерства, которое долго не хотело утверждать Нину Александровну в должности генерального директора. В прежние времена подобное было равно подвигу. Однако душа человеческая – загадка. Разум говорит одно, а душа, вопреки логике, действует по-другому. Вот и теперь.
   Здравый смысл подсказывает, что ее место сегодня не с Булатовым, не с Русичем, слывущими «чудиками», а с Петром Кирычем, с генералом Ачкасовым, с Разинковым. Если подойти к событиям последних лет с «патриотических» позиций, то именно коммунисты первыми подняли голос против этой «перестройки», против обнищания народа. Нина Александровна ничего не принимала за чистую монету, каждая из сторон, стоящая у власти, многое недоговаривала народу. Так было в России всегда. Но… Тысячу раз «но». Слишком много злодеяний и крови на совести коммунистов. Решила окончательно, с кем ей быть в минуты испытаний, увидев на телеэкране этих новоявленных путчистов. Жалко было смотреть на их растерянные лица, на трясущиеся руки, бегающие глаза. Зачем было этим старикам, обладающим и без путча высшей властью в стране, поднимать армию против своего народа? Доживали бы век в благости, почете. Нет, захотелось остренького и горького до слез.
   – Если мы сегодня не поможем законной власти, – голос Булатова вернул Нину Александровну к суровой действительности, – то завтра в Россию вернется тридцать седьмой год: расстрелы без суда и следствия, лагеря. Вполне логично думать, в Москве разберутся сами. Но чего тогда стоит вся наша свобода, о которой любят болтать интеллектуалы за рюмкой коньяка? Нужно спешно идти Москве на выручку. Я лично сегодня ночью выезжаю, а вы… решайте.
   – Товарищ Булатов, вы вольны в своих поступках и действиях, – вновь вкрадчиво заметил осторожный замполит, платком промокнув лысину, – но нас вы ставите между двух огней. Судите сами, двести курсантов – большая сила на параде, а в бою – горстка безумцев. Мы отвечаем перед их женами и детьми. И потом… будем формалистами. Каково основание для подъема школы? Шифровка правительства? А если по прибытии в Москву мы узнаем, что Егор Гайдар уже низложен, что тогда? Всей колонной угодим в лагеря? – Замполит вдохновился, заговорил настойчивей, обретая свое привычное красноречие, главное оружие политруков. – Ехать глупо. У нас с вами нет даже приказа начальника областного УВД.
   – А давайте перезвоним генералу Ачкасову? – предложил второй заместитель. – Любопытна его позиция.
   – Он член бюро обкома партии.
   – Я тоже член бюро обкома и знаю Ачкасова лучше вас. Звонить ему бесполезно, это дать им в руки лишний козырь.
   – Зачем же нам сворачивать на чужую колею? – вступил в разговор Русич, хмуро глядевший на офицеров милиции. С некоторых пор он не мог смотреть на эту шатию-братию без ненависти: нагляделся на продажных, пьяных, зверских ментов в тюрьмах и лагерях. Где они вершили свой суд, далекий от всяких так называемых народных судов. – Высшая школа милиции, как я понимаю, областному УВД не подчиняется, а что касается оснований для выезда – приказ правительства России, избранного народом. Он будет подкреплен приказом штаба по защите Конституции. – Русич махнул рукой. – Что я говорю? У нас в России все поставлено с ног на голову. Какая Конституция? Какое право? Есть одно право: жить по совести, жить по-людски.
   В дверь кабинета решительно постучали. Полковник переглянулся с заместителями, сказал громко:
   – Войдите!
   Обе створки дверей одновременно распахнулись. На пороге возникли возбужденные, разгоряченные офицеры и сержанты. Возглавлял их плечистый старшина с длинным шрамом через всю щеку. На гимнастерке его ярким пятном выделялся орден Красного Знамени.
   – Разрешите, товарищ полковник!
   – Уже вошел, и вы, товарищи! Сюда, ближе, рассаживайтесь на стулья. Есть проблемы? – Полковник сделал вид, будто не догадывается, что привело в его кабинет слушателей.
   Офицеры и сержанты без суеты и спешки заняли свободные стулья вдоль стен кабинета, с откровенным любопытством рассматривали гражданских. Когда все угомонились, поднялся тот самый старшина с орденом.
   – Вы, очевидно, посланцы штаба по защите Конституции? – кивнул в сторону Нины Александровны.
   – Откуда знаете?
   – Дурная весть под камнем лежит, а добрая на крыльях летит! – белозубо улыбнулся старшина. – Какие будут приказы? – старшина оглянулся на товарищей, ища поддержки. Офицеры закивали: мол, давай, режь правду-матку.
   – Вместе будем решать, – произнес полковник. – Как скажете, так и будет.
   – Мы между собой все обговорили, – казалось, у старшины был загодя готов ответ на любой вопрос, – у кого кишка тонка, тот будет зубрить правила уличного движения, а остальные… Надобно идти на выручку, быстрее идти.
   – Ваша фамилия, кажется, Братченков? – сощурился замполит, его снова бросило в пот. Только было малость успокоился, почти уговорил начальника школы, и вот те на.
   – Старшина Виктор Братченков!
   – Вы коммунист?
   – Член.
   – Не дурачьтесь, старшина! – замполит едва сдержался, чтобы не накричать на Братченкова, лишь стиснул кулаки. – Вы член КПСС, не забывайте об этом! – Он явно намекал на персональную ответственность коммуниста. Нынче выговором не отделаешься – либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
   – Нынче, товарищ подполковник, коммунист не тот, у кого старше красная книжица, а тот, кто сердцем за Россию болеет, кто в обиду ее не даст, а вы…