Баюканский Анатолий. Черный передел. Книга II

   – Игорь, брось дурить, – сурово крикнул полковник. – Облегчи свою вину.
   – Слушайте, менты, – Игорь, видимо, больно ударил девочку, и она отчаянно закричала. – Да, это я, Игорь! Темнить не стану. Меня вы голыми руками не возьмете! – в его тоне явственно проскальзывали истерические нотки. – Чуете голосишко? Верно подумали. В заложниках у меня девчонка по имени Оля. Попробуйте только вломиться в хату, я прикончу ее, мне в этой жизни терять нечего.
   – Давай твои требования, выкладывай, скотина поганая! – Полковник стоял боком, укрываясь за стеной. – Ход за тобой! – Полковник весь дрожал от ярости. Если бы этот неизвестный ему парень по имени Игорь стал бы ловчить, это было бы привычно, но тут, видимо, был особый случай Главарь сразу раскрыл карты. Наверное, давно готов к такому повороту событий, если даже загодя взял в заложницы девочку. А может, не в заложницы? – Сердце полковника глухо екнуло. Может, это очередная жертва?
   – Это уже другой коленкор, – Игорь заметно повеселел. – Слушайте да крепче секите, что скажу: через два часа, не позже, к дому должна подкатить автомашина с одним водителем. Я выйду, прикрываясь девчонкой. Буду держать в руке противотанковую гранату. Усекли?
   – Толкуй дальше.
   – В аэропорту должен быть заправленный топливом вертолет, сто тысяч долларов, сигареты, растворимый кофе дня на три. Оружие не надобно, у меня тут целый арсенал.
   – Далеко ли собрался, болван? – Полковник не церемонился в выражениях.
   – Тебе, мент, знать то не надобно. Вертолет пойдет по моему маршруту. Сделаете, как сказал, жертв не будет.
   – Ты либо психованный, либо просто круглый дурак, – полковник с размаху ударил рукояткой пистолета по двери. – Граница от нас далеко. Лучше выходи по-хорошему, как это сделал твой подельщик Шуля. Он во всем признался, навел на тебя милицию. Суд учтет его чистосердечное признание, скостит срок.
   – Пошел ты… – взвизгнул Игорь, будто его с размаху кольнули острым шилом. – Делай, как я сказал, не то… прощайся с девчонкой!
   – Зря пугаешь, – не слишком-то уверенно произнес полковник. Оглянулся на офицеров, которые смотрели на него и, конечно, ждали команды ломать дверь. И тут начальник горотдела увидел мэра города. Он, оказывается, не смог усидеть в машине, поднялся на четвертый этаж и стоял совсем рядом с полковником. – А вы зачем здесь?
   – Так нужно! – твердо проговорил Булатов. – Он не пугает. Игорь сделает самое худшее. – Он ругал себя в душе самыми последними словами – надо же было именно ему, близкому родственнику, оказаться в милиции в тот самый страшный момент, когда он почувствовал – где-то близко находится Игорь. Наверное, всякой совести есть предел. Пусть бы сыщики занимались своим делом. Да и нетрудно понять: он, мэр, ввязался в историю, о которой живо раструбят его противники. Но и это еще не было самым страшным. Если следствие докажет, что Игорь – главарь банды грабителей и убийц, является родным сыном нынешнего председателя областного Совета, то… Разом полетят их головы. Но и отступать дальше было некуда. Зная характер и недавнее прошлое племянника, Анатолий мог предположить, что Игорь стал совсем иным человеком, для которого нет ничего святого. Иными словами, расклад таков: или он сохранит все в тайне, позволит действовать Игорю по собственному сценарию, который неизбежно приведет его к смерти, или ценой карьеры своей и Русича попытается спасти неизвестную девочку, избавить город от паники, возможно, сохранить жизнь Игорю… Словом, окончательную цену его «сыскного» подвига предстоит определить Игорю, он, Анатолий Булатов, уже свой выбор сделал.
   – Что вы еще задумали? – хмуро пробурчал полковник.
   – Разрешите я попробую уговорить его сдаться?
   – Решительно возражаю! Гражданским лицам советую не вмешиваться. – Он повернулся к мэру. – Может, скажете, товарищ Булатов, какое вы ко всей этой истории имеете отношение?
   – Всему свое время! Разве вы против того, чтобы обойтись без кровопролития? Нет? И я так думаю. В руках у вас оружие, а у меня слово. Вспомните мой разговор с кавказцем.
   – Это было впечатляюще. – Полковник старался смотреть мимо лица Анатолия. Почему-то боялся встретиться с ним взглядом. И без этого присутствие мэра города действовало удручающе, он воочию видит, как бессильна бывает наша родная милиция.
   – Я попробую. – Булатов решительно отстранил полковника. Встал у дверей, рискуя получить пулю. Однако здравый смысл и некая интуиция подсказывали ему, что это наиболее приемлемый вариант. Нужно было использовать самый последний шанс. – Эй, за дверью! Слышите меня? – Его голос невольно подрагивал, однако можно было не сомневаться, что Игорь обязательно узнает его. Представил на мгновение, как изумится племянник. Но почему-то Игорь молчал. Воцарилась тягостная пауза. Офицеры, ничего не понимая, переглядывались друг с другом. Слишком странным показалось им происходящее. Город взбудоражен похищением малолетних детей, а мэр, этот весьма неординарный человек, знает преступника по имени, возможно, даже лично знаком с бандитами. Недаром тот же кавказец разом скис, увидев его. – Игорь, неужто не узнал, а?
   – Узнал, на свою беду. – Офицеры удивились перемене в голосе бандита, будто разом хлебнул чрезмерную дозу спиртного, поперхнулся. – Зачем ты пришел? Зачем? Эх, а еще считаешься умным. Поймешь, какую глупость ты сотворил, да будет поздно.
   – Ну, что замолчал, говори! – поторопил Булатов, чувствуя, как кровь прихлынула к вискам. Пауза была угрожающей.
   – Поздно, дядя, поздно. Думал, еще выкручусь, а ты… прикатил с «мусорами». И сам поставил на мне точку.
   – Игорь, как ты попал в Старососненск? Почему домой не пришел? Разве все тебе стали безразличны? – Анатолий совершенно забыл, что рядом сотрудники милиции, а когда вспомнил, переменил тон. – Неужели ты докатился до последней степени падения? Ну-ка, открывай дверь немедленно, мне нужно потолковать с тобой с глазу на глаз. И отпусти бедную девочку, пусть выйдет на лестницу.
   – Слушай, что тебе советуют, – вынырнул из-за спины Булатова полковник, – не отрезай дорогу! – Анатолий зло оглянулся на начальника милиции, ожег его ненавидящим взглядом, понимая, что своим вмешательством офицер порвал тонкую ниточку доверия между ним и племянником.
   – Сговорились? – грустно, совсем без злобы, проговорил Игорь. – И ты, дядя, не к добру раскомандовался! Хотя… мосты сожжены. – И вдруг сорвался на истошный безумный крик, будто враз накатила истерика, даже офицеры невольно отпрянули от двери. – Падлы! Сучары! На крюк Игоря не возьмете! «Мусора»! Всем нашим вы житуху покосили! Твари ничтожные! А ты, дядя, спи спокойно! Поклона от меня никому не передавай! Прощайте, гады! – За дверью оглушительно грянул выстрел, раскатился по лестнице. Полковнику показалось, что в комнате тяжело рухнуло тело.
   – Ломайте дверь! – приказал он. – Живей, живей! – отпихнул ошеломленного Анатолия. – Дернула тебя нелегкая вмешаться!
   Офицеры дружно навалились на дверь, через мгновение она уже лежала на полу. Вся группа очутилась в узком коридоре, крашеные стены были густо заляпаны кровью. В неестественной для живого человека позе лежал, откинув руку с пистолетом ТТ, крепкосложенный парень с узкой, клинышком бородкой. Изо рта его медленно вытекала густая струйка крови.
   – Девчонка! Где девчонка? – закричал полковник, отворяя дверь в комнату.
   Девочка сидела, скорчившись под вешалкой, она вся дрожала, пыталась что-то сказать, но только беззвучно разевала рот. На ее бледном личике застыла гримаса ужаса.
   – Вызывайте бригаду, – скомандовал полковник, оправляя мундир. – Врача! Ничего в квартире не трогать! А вас, – обернулся к Булатову, который тупо смотрел на тело племянника, – прошу пройти в комнату, мне нужно задать вам несколько вопросов.
   – Я готов. – Анатолий старался говорить как можно спокойней, но это ему плохо удавалось, словно магнитом тянуло к распростертому телу: броситься к мертвому Игорю, обнять, попросить прощения.
   В квадратной комнате совсем не было мебели, лишь посредине стояла раскладушка, на полу, на расстеленной клеенке лежали остатки еды, недопитая бутылка водки, в углу – сваленная в кучу одежда. Полковник принес из кухни два колченогих стула, пригласил Булатова сесть, уставился в его лицо тяжелым взглядом.
   – Скажите, что все это означает? Мне кажется, что вы довольно хорошо знали погибшего. Или я ошибаюсь? – Он сощурился, давая понять мэру города, что ответ знает заранее. – Прошу меня простить, но… вы словно сами побывали в их шкурах, разговорили кавказца, теперь этого… – кивнул в сторону входной двери.
   – Вы правы, полковник, – глухо проговорил Анатолий, – я прекрасно знал этого парня, он был мне как родной сын. А если быть более точным, то я являюсь погибшему дядей.
   – Этого не может быть! – Полковника словно током ударило. – Ваш племянник бандит? Извините, но напрашиваются странные аналогии: в городе паника, исчезают малолетние девочки, а вы… Знаете Игоря, его подельщика, не сомневаюсь, знали и о сей «малине».
   – А это уже ваш домысел! – резко отпарировал Булатов. – О том, что племянник в Старососненске, я узнал только сегодня.
   – А где же он был до приезда? – Полковник придвинулся к мэру города почти вплотную. – Теперь-то мы быстро все выясним, утаивать нет смысла.
   – Мы взрослые люди, – устало ответил Анатолий, – юлить мне нет нужды. Игорь находился в заключении на Северном Кавказе. Освободился? Сбежал? Отпустили досрочно? Ни на один из этих вопросов у меня нет ответа. – Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, найти верное продолжение разговора, каким-то образом отвести подозрения от Алексея Русича, от Галины Ивановны. Как это сделать, он не знал.
   – Кто его мать, отец? Где проживают? Фамилии? – Полковник подозвал одного из офицеров, шепнул что-то на ухо. Офицер кивнул и вышел. Вновь повернулся к Булатову. – Не будь вы мэром города, – признался полковник, – я бы приказал взять вас под стражу до выяснения всех обстоятельств. Жаль, что у вас депутатская неприкосновенность.
   – Но помимо неприкосновенности депутата у меня есть возможность остаться на свободе, – невесело пошутил Анатолий Булатов, – и мне, а не вашим людям удалось склонить к признанию кавказца, который привел нас с вами сюда, в «трехлистник». – Анатолий Булатов поднял глаза и ясно различил над головой полковника неровную бледно-голубую ауру, что указывало на охватившие его тяжелые сомнения.
   – И все же, кто отец погибшего?
   – Это сын Алексея Борисовича Русича.
   – Что вы сказали? Сын председателя облсовета Русича? – Полковнику сделалось жарко, он пошарил в карманах, явно пытаясь обнаружить носовой платок. – Я слышал краем уха о блудном сыне Русича, но… Считал, что сплетни. – Впервые в лице этого стража порядка промелькнуло нечто человеческое, видимо, представил, какая сейчас произошла трагедия. Трагедия не только для отца, но и для области. Где это было видано, чтобы областью руководил отец рецидивиста? По крайней мере, при коммунистах такое и представить было невозможно.
   – Все правильно, – снова прочел мысли полковника Анатолий Булатов, – ваши мысли идут в нужном направлении. Игорь Русич служил в Афганистане, там почувствовал запах крови, там его заставляли убивать мирных жителей, отучили думать и чувствовать. А кто виноват? Конечно, не правительство, не партия в лице ее «мудрых» вождей. Виноват отец, который не посоветовал Игорю дезертировать. И вот он снова на родине – мертвый.
   – Я отлично вас понимаю, Анатолий Михайлович, – полковник, услышав вой милицейской сирены, засобирался. – Убедился, что вы человек незаурядный, нам бы такого в органы. Но стоило ли вам вмешиваться во все это? – по-человечески откровенно спросил начальник горотдела. – Ладно, задам еще один, последний вопрос: кто мать погибшего? Нам это очень важно знать.
   – Мать? Погибшего? – очнулся Булатов. – Вы о ней, конечно, слышали. Это – большая знаменитость в мире металлургов. Ее имя занесено в Книгу рекордов Гиннеса. – Анатолий вдруг замолчал, вновь подумав о том, что вряд ли стоило называть имя Галины Ивановны, но все равно теперь раскопают. Ведь есть самый верный способ не навредить друг другу – не запутывать следствие, говорить только правду.

* * *

   Спустя трое суток после похорон Игоря на самом дальнем конце старого городского кладбища, где обычно хоронили самоубийц, Галина едва стала приходить в себя, но в тот день все снова пошло прахом. Рано утром на планерке ее гневно отчитал Разинков, он всячески подчеркивал, что отныне у них с главным разливщиком только чисто деловые отношения. Заплаканная пришла в цех, вдохнула знакомый запах окалинки, осмотрелась по сторонам – все было родным, успокаивающим. И вдруг… По тревожному звону колокола на верхнем посту управления непрерывной разливкой она поняла: авария.
   Через пять минут Галина Ивановна уже лично руководила ликвидацией тяжелой аварии. Неожиданно вышел из строя немецкий кристаллизатор машины непрерывного литья заготовок, в железный пол ударила обжигающая смертельно опасная струя раскаленного металла. Разливщики и операторы, а это в основном были женщины, заметались в панике по цеху, мужчины, сбежавшиеся со всех пультов, обжигая лица и руки, пытались сбить струю металла в сторону, к разливочным запасным канавам. И в этот самый момент Галину Ивановну срочно пригласили к телефону. Она отмахнулась: мол, скажите, что ей некогда, авария на разливке. Однако не прошло и десяти минут, как смущенная табельщица Аня вновь дернула главную разливщицу за рукав куртки.
   – Какого рожна тебе нужно? – огрызнулась Галина. – Разве не видишь, что тут творится?
   – Понимаю, но… – табельщица кивнула в сторону конторы цеха, – срочно зовут. Ругаются, почему, мол, не желаешь подойти к телефону.
   – Кто там? – она едва сдержалась, чтобы не сорваться на крик.
   – Из управления.
   – Ну и что? – Галина Ивановна увидела боковым зрением, как начал уменьшаться на глазах боковой ствол кристаллизатора, и… вдруг в новом месте лопнула обшивка, дав дорогу кипящему металлу. Если бы Галина не подумала, что ее может вызывать директор комбината Разинков, она вообще не стала бы разговаривать на эту тему.
   – Очень, говорят, важно, – табельщица продолжала настаивать, косясь на ручеек металла, который быстро превращался в кипящуюся, дымящуюся реку.
   Ругая на чем свет стоит управленцев, Галина сбросила куртку, побежала в конторку табельщицы, схватила трубку, готовая изругать любого, исключая, конечно, директора.
   – Слушаю, Галина Русич!
   – Привет, товарищ главный разливщик! – услышала она в трубке бас начальника управления кадров комбината.
   – Здравствуйте! Что там у тебя, пожар? Картотека бумажная вспыхнула?
   – Не юродствуй, Галина.
   – Пожалуйста, быстрей говори. – Она мгновенно представила знакомого кареглазого, самовлюбленного толстяка, давнего приятеля Разинкова, который давным-давно буквально тащил «за уши» этого любимца пофилософствовать. Вместе они частенько бывали в компаниях, в городе, на даче.
   – Галина, ты мне срочно нужна в управлении! Срочно! – тон Сырцова был на сей раз настойчив и незнаком Галине Ивановне.
   – Сегодня никак не смогу навестить тебя, дорогой друг! – язвительно заметила Галина Ивановна. – Наверное, слышал, третий кристаллизатор прорвало. Немецкий, на который мы столько надежд возлагали.
   – Галина, послушай меня внимательно, не суетись. Аварии у нас – дело привычное. А ты… о своей судьбе подумай. Оставь на месте ЧП зама по разливке, мастера, бригадира, наконец, а сама… бегом в управление. Не-мед-ленно. Одна нога там, другая здесь.
   – Не смогу! – Галина швырнула трубку. После смерти непутевого сына, после потери их названной матери, казалось, ее уже ничто не сможет ни напугать, ни унизить. И этот звонок…
   Отойдя метров десять от табельной, она остановилась, пораженная странным предчувствием новой беды, которая, как давно замечено, не ходит одна. Не иначе как сам генеральный директор Разинков хочет, чтобы она явилась в управление, он и использовал для вызова начальника управления кадров. Сам Сырцов вряд ли осмелился бы столь бесцеремонно с ней разговаривать. По всему выходило, что надобно было оставить цех, куда уже примчались главный инженер комбината, газоспасатели, конвертерщики.
   Начальник управления кадров Сырцов встретил ее у порога. Видимо, он углядел ее автомашину в окно, иначе ей трудно пришлось бы пробираться вне очереди к всесильному начальнику управления. Протянув навстречу Галине Ивановне руки, попытался поймать ее ладони, однако она, все еще не в силах скрыть досаду, незаметным движением отвернула плечо, и руки-коротышки Сырцова повисли в воздухе.
   – Однако быстро примчалась, – холодно проговорил всегда приветливый и улыбчивый Сырцов, – чутье у тебя, Галина Ивановна, как у хорошей волчицы.
   – Ну и шутки у тебя, Сырец! – устало бросила женщина. – Юмор висельника. А у меня металл горит! – не спрашивая разрешения, Галина Ивановна опустилась в кресло, вытянула усталые ноги в разношенных рабочих сапогах – забыла переобуться в спешке, вскинула голову, ожидая, чем же вызван столь строгий вызов в управление.
   – Н-да, фанатик ты у нас, фанатик! – Сырцов с трудом втиснул тело в узкий проход между столом и креслом. – Металл, видишь ли, у нее горит. Лучше о себе бы подумала. Неужто не понимаешь, что сама тоже погорела?
   – Ну, хватит загадок, намеков, выкладывай, в чем это я погорела? – Галина Ивановна сегодня решительно не узнавала Сырцова: осмелел до неузнаваемости. Неужели сняли с работы Разинкова? Начало разговора было необычным и ничего хорошего не предвещало. – Ну, режь правду-матку, авось мы с тобой не первый день знакомы. Что стряслось?
   – Давай уговоримся соблюдать субординацию. Мы с тобой не на даче, не за бутылкой. Это раз! И во-вторых, – Сырцов начал нервно постукивать карандашом по зеркальной поверхности стола, – помнишь законы диалектики: все течет, все меняется.
   – Ты хочешь сказать, что в моей жизни наступила черная полоса? – Галина встала рывком.
   – Если не скажешь прямо, зачем вызвал, то я немедленно уйду. Ну, выкладывай!
   – Сбавь обороты! – повысил голос Сырцов.
   – А насчет черной полосы суди сама. Получен приказ министерства освободить тебя, Галина Ивановна Русич, от занимаемой должности! – Сырцов не сумел скрыть легких торжествующих ноток, словно мстил женщине за самостоятельность, за то, что приходилось перед ней унижаться, заслуживая похвалу ее высокого любовника и покровителя.
   – Освободить от должности? Меня? – Чего-чего, а этого Галина никак не ждала. Даже в самом дурном сне не могла увидеть такое: отдала непрерывной разливке семнадцать лет жизни, сделала сто восемнадцать открытий, имя ее знает весь металлургический мир, объездила десятки стран. Проще говоря, огненное дело для нее дороже всего на свете. Можно сказать, ради него пожертвовала семьей, мужем, наконец, сыном. И вдруг… освободить. – За что? За какие грехи? Прошу объяснить толком, – едва сдерживая рвущийся изнутри крик, спросила Сырцова.
   – Приказ по министерству! Вот, прочти! – кадровик придвинул ей плотный лист бумаги. Однако она даже не взглянула на распоряжение.
   – У самого язык отнялся? – едко бросила Сырцову. – Объяснить не в состоянии?
   – Инженер, а тем более главный разливщик крупнейшего комбината – понятие не только чисто техническое, но и нравственное, – назидательно выговорил ей Сырцов, подняв указательный палец. Поймал-таки свой звездный час. – И теперь, когда даже мухе понятно, что произошло, после случая с твоим сыном, кажется, его звали Игорем, оставаться тебе в номенклатурной обойме никак не с руки, прямо скажем, безнравственно. Подчиненные не поймут такого руководителя. Главный разливщик страны звонил мне, возмущался, как, мол, возможно, чтобы мать уголовника руководила ответственейшим участком комбината? Я же не стал объяснять Павлу Петровичу, что и твой бывший муж – Алексей Русич, взметенный нынешней волной на гребень славы, тоже не отличался высокой нравственностью. В итоге мы имеем то, что имеем.
   – Я всегда подозревала, что ты, Сырцов, сволочь и поганая свинья, – вырвалось у Галины Ивановны, – сегодня окончательно в этом убедилась. Скрывал свое подлое мурло, задницу лизал у начальства, наверх карабкался, а теперь… Рад, топчешься на женщине, которая совсем недавно могла тебя прижать и раздавить.
   – А за оскорбление должностного лица во время исполнения служебных обязанностей можно и к уголовной ответственности тебя привлечь! – с мстительной радостью проговорил Сырцов. И, торжествуя, показал на прикрытый газетой крошечный магнитофон, который, оказывается, записывал весь их разговор. – Видишь, оскорбления твои зафиксированы. Ладно, я не зверь, прощу на первый раз. Понимаю, как тебе нынче туго. Но сама сказала, что у нас мало времени. Распишись вот здесь! – снова придвинул бумагу.
   – Если меня уволили, то зачем спешить, – Галиной овладело желание довести жесткий разговор до конца. Коль Сырцов пишет все на магнитофон, то пусть запишет и все его «подвиги». Хотя… Ее осенила запоздалая мысль. Не спрашивая разрешения хозяина кабинета, она решительно схватила трубку внутреннего прямого телефона, надавила знакомую клавишу. Страшно заволновалась, услышав голос человека, бок о бок с которым провела все эти годы, который столь долго добивался ее расположения, а став любовником, боготворил ее, ибо не только чисто физическая близость связывала их. Главное, он, генеральный директор, постоянно подпитывался ее отчаянными идеями в непрерывной разливке, получая, как и она, соавторские патенты на изобретения. В кабинете директора, видимо, было много людей, слышались голоса.
   – Слушаю. – Голос Разинкова был очень недовольным, видимо, звонок оторвал его от важного дела.
   – Товарищ директор, – стараясь не выдать охватившего волнения, проговорила она первую фразу, – это я, Галина Русич! Сегодня у нас авария на кристаллизаторе, а я… в кабинете Сырцова. Знаешь? Странно. Слушай, – Галина незаметно для себя перешла на привычное «ты», – творится какая-то чертовщина, меня увольняют. Тогда, может быть, объяснишь, в чем провинилась? – оглянулась на Сырцова. Начальник управления делал вид, будто ищет нечто важное в ящике стола.
   – Слушайте меня внимательно, – Разинков снизил голос, видимо, прикрыл трубку ладонью, – так надо, понимаешь? Позже все объясню пообстоятельней. А теперь… прошу прощения, у меня делегация из Бельгии, они хотят стать нашими инвесторами, внести валюту в реконструкцию доменного…
   Галина Ивановна больше ничего не слышала, только торопливый, монотонный голос человека, кого считала близким, впервые изменила мужу, потакала во всем, скрашивала жизнь. Случилось нечто, что было выше ее понимания. Казалось, нет такой силы, которая могла бы их развести. Помнится, в Америке, когда ездили в командировку с четой Горбачевых, даже Раиса Максимовна заметила: «Вы идеальная пара, счастливые, как и мы с Мишей». Счастливые… Почувствовала, как предательски задрожали ноги, как, забыв о присутствии начальника отдела кадров, тяжело опустилась в кресло, закрыла глаза, пытаясь отрешиться от действительности. Да, все, конечно, правы, с ее сыном произошла трагедия, и он жизнью за это поплатился. Но она-то здесь при чем? Игоря, ее Игоря, развратил, превратил в преступника и убийцу Афганистан, владыки мира сего, которые нынче отрешают и ее от любимой работы. Почему? Сын за отца не отвечает. И наоборот. Это даже в страшные сталинские времена считалось аксиомой. И потом, нужно ведь иметь хоть чуточку сострадания: застрелилась мама Зина, погиб сын. И кажется, пришла пора взвалить на ее плечи тяжелый крест семьи Русичей – страдать безвинно. Господи! Как тут не вспомнить о тебе, справедливом и вездесущем? Как быстро предали ее те, кто клялся в вечной любви и дружбе, в вечной преданности! Неужели ты, Господь, допустил такое? Разинков, Сырцов и там, в Москве, жалкие ничтожные трусы, явно перепугались за свои теплые местечки, побоялись, что дружба с ней может дискредитировать их безупречные имена. Больней всего было предательство Разинкова. Пообещал объяснить все позже, но… зачем ей теперь его объяснения. Въехал на ее горбу в свой ничтожный старососненский рай, запудрил мозги даже Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачеву. Не благодаря ли ей рядовой инженер Разинков быстро пересел из кресла главного в кресло генерального? Негодяй! Совсем недавно ползал перед ней на коленях, вымаливая ласку. Теперь, забыв обо всем, увольняет ее, чтобы не запятнать «честь» мундира. Неужели не понимает, что она может стереть его в порошок, если обнародует хотя бы сотую часть его служебных проступков и преступлений, которые Разинков проделывал вкупе с притихшим сейчас Сырцовым?
   – Доволен? – гневно обратилась она к Сырцову. – Откупились от меня, да? Не выйдет. Грязь на грязь! Я обращусь в прокуратуру.
   – С чем? – ухмыльнулся Сырцов.
   – Расскажу, как вы жирели с Разинковым на бартерных сделках, как строили особняки, как…
   – Не советую, – сразу успокоился Сырцов, – себя же замараешь, уважаемая Галина Ивановна!
   Этой фразой Сырцов словно отрубил все пути к отступлению. Слово «уважаемая» издавна в России являлось бюрократически-канцелярским, отчужденным от теплого «товарищ» и еще более от интимного «земляк» и «дружище». Сырцов дал ей понять, что к ней можно обращаться отныне столь сухо и оскорбительно. И пока она внутренне терзалась, осмысливая его слова, он перехватил инициативу.