Бэгли Десмонд. Высокая цитадель

   В следующий раз, когда он очнулся и сверкающая белизна по-прежнему была перед ним, у него достало силы увидеть, что это – белизна залитой солнечным светом накрахмаленной простыни, покрывавшей его. Замигал удивленно, опять посмотрел, но свет был слишком ярок, и он зажмурился. Знал, что ему надо что-то сделать, но никак не мог вспомнить, что именно, и изо всех сил старался не заснуть вновь, пытался нащупать нить своих смутных мыслей.
   Но даже во сне он отчетливо ощущал ход времени и хотел любым способом остановить его, повернуть вспять. Он должен был сделать что-то исключительно важное, но нужная мысль не приходила, и он начинал метаться, стонать. Медсестра в аккуратной белой форме подходила к нему и мягким движением вытирала пот со лба.
   Но он по-прежнему спал.
   И вот, наконец, он проснулся, взор его уперся в потолок. Он тоже был белый, с толстыми деревянными балками. Он повернул голову и встретился с чьими-то добрыми глазами. Облизав сухие губы, прошептал:
   – Что случилось?
   – Не понимаю, – сказала сестра. – Пожалуйста, не говорите. Я позову врача.
   Она встала и вышла из комнаты. Он проследил за ней глазами, и ему страшно захотелось, чтобы она тотчас же вернулась и рассказала, что случилось и где сейчас Родэ. При мысли о Родэ он вспомнил все – ночь в горах, бесплодные попытки найти путь к перевалу... Хотя конец их путешествия представлялся ему смутно, вспомнил, для чего затевалось это невероятное турне.
   Он попытался сесть, но не было сил, и он продолжал лежать тяжело дыша. Ему казалось, что его тело весит тысячу фунтов и что его всего избили резиновыми дубинками. И что он очень, очень, очень устал.
   В комнате долго никто не появлялся. Затем вошла сестра с чашкой горячего бульона. Она не дала ему говорить, а он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и всякий раз, когда он открывал рот, она совала ему ложку с бульоном. Питательная жидкость сразу же возымела действие, он почувствовал себя лучше и, когда съел до конца, спросил:
   – А где другой человек?
   – С вашим другом все будет в порядке, – сказала она по-испански и упорхнула из комнаты прежде, чем он смог раскрыть рот.
   Вновь долго никто не приходил. Часов у него не было, но по положению солнца он определил, что уже полдень. Но какой же день? Сколько времени он уже тут находится? Он поднял руку, чтобы почесать грудь, где он ощущал невыносимый зуд, и понял, почему ему было так неудобно и тяжело. Кажется, он был обмотан каким-то липким пластырем.
   Вошел человек и закрыл за собой дверь. Потом он сказал с американским акцентом:
   – Ну, мистер Форестер, я слышал, что вам уже получше?
   Он был одет в белый халат и вполне мог быть врачом. Он был не молод, он выглядел весьма сильным человеком. В волосах была заметна седина, вокруг глаз собрались насмешливые морщинки.
   Форестер расслабился:
   – Слава Богу – американец, – сказал он уже более окрепшим голосом.
   – Я Грудер. Доктор Грудер.
   – Откуда вы знаете мое имя? – спросил Форестер.
   – Документы в вашем кармане. У вас американский паспорт.
   – Знаете что, – заговорил Форестер с настойчивостью. – Вы должны выпустить меня отсюда. У меня есть дело. Я должен...
   – Вы отсюда не скоро выйдете, – перебил его Грудер. – Вы же встать не можете, даже если и захотите.
   Форестер тяжело откинулся на подушки.
   – Что это за место?
   – Миссия Сан-Антонио, – сказал Грудер. – Я здесь большой Белый Босс... Пресвитерианин.
   – Это вблизи Альтемироса?
   – Да. Альтемирос – ниже по дороге, милях в двух.
   – Мне нужно передать два сообщения. Одно – Рамону Сегерре в Альтемирос, а другое – в Сантильяну...
   – Тпру-тпру, погодите. – Грудер вытянул руку. – Вы так можете опять свалиться и выйти из строя. Будьте осторожны. Успокойтесь.
   – Ради Бога, – проговорил Форестер с досадой. – Это очень срочно.
   – Ради Бога нет ничего срочного, – уговаривал Грудер.
   – Времени впереди предостаточно. Вот что меня сейчас интересует: почему один человек тащит другого через непроходимый перевал, да еще во время метели?
   – Родэ тащил меня?! Как он?
   – Хорошо, насколько это возможно, – ответил Грудер. – Мне интересно знать, почему он нес вас.
   – Потому что я умирал, – сказал Форестер и задумчиво посмотрел на Грудера, как бы оценивая его. Ему не хотелось совершить ошибку – у коммунистов есть сторонники в самых неожиданных местах. Но ему казалось, что вряд ли можно было ошибиться в случае с врачом-пресвитерианином. В Грудере ничего подозрительного, кажется, не было. – Ладно, – решился он наконец. – Наверное, я должен вам все сказать. По-моему, вам – можно.
   Грудер поднял брови, но промолчал. И Форестер рассказал ему обо всем, что происходило по ту сторону гор, начиная с авиакатастрофы. Кое-что он, впрочем, опустил в частности, убийство Пибоди, считая, что это может произвести неблагоприятное впечатление. Когда он рассказывал, брови Грудера постепенно ползли вверх, пока почти не скрылись в его шевелюре.
   Форестер закончил, и Грудер сказал:
   – Невероятная история. Ничего подобного в жизни не слыхивал. Видите ли, мистер Форестер, я вам не вполне верю. Мне тут позвонили с авиабазы – есть одна неподалеку, они интересуются вами. И вы несли с собой вот что. – Он сунул руку в карман и вытащил револьвер. – Мне не нравятся люди с оружием, это противно моей религии.
   Форестер наблюдал за тем, как Грудер заправски крутанул барабан и вынул из него патроны.
   – Для человека, не любящего оружие, вы неплохо владеете им, – сказал он.
   – Я служил во флоте, – сказал Грудер. – Так почему же кордильерские военные так интересуются вами?
   – Потому что они стали коммунистами.
   – Фу! – воскликнул Грудер неодобрительно. – Вы говорите, словно старая дева, которая видит грабителей в каждом углу. Полковник Родригес такой же коммунист, как и я.
   В душе Форестера зародилась некоторая надежда. Родригес командовал четырнадцатой эскадрильей и был другом Агиляра.
   – А вы разговаривали с Родригесом? – спросил он.
   – Нет, – ответил Грудер. – Это был какой-то нижний чин. – Он сделал паузу. – Послушайте, Форестер. Вы нужны военным, и я бы хотел знать почему.
   – Четырнадцатая эскадрилья сейчас на авиабазе? – ответил вопросом на вопрос Форестер.
   – Не знаю, Родригес что-то говорил о передислокации, но я не виделся с ним уже месяц.
   "Значит, придется играть в орлянку, – с досадой подумал Форестер. Нет никакой возможности выяснить, друзья или враги эти военные. А Грудер, кажется, твердо собирается передать его". Поэтому он решил потянуть время.
   – Я полагаю, что для вас важно не замарать своей репутации. Вы сотрудничаете с местными властями, но в политику не вмешиваетесь. Так?
   – Именно так, – подтвердил Грудер. – Я не хочу, чтобы они закрыли миссию. У нас и без вас хватает хлопот.
   – Вы считаете, что у вас хватает хлопот с Лопецом, но это ничто по сравнению с тем, что вас ожидает при коммунистах, – отрезал Форестер. – Скажите мне прямо: соответствует ли вашей религии бездействие, в то время когда человеческие существа – некоторые из них ваши соотечественники, хотя какое это имеет значение! – подвергаются уничтожению в пятнадцати милях от сюда?
   У Грудера побелели ноздри, резче обозначилась складка у губ.
   – Я начинаю думать, что вы говорите правду, – медленно произнес он.
   – И правильно делаете, черт возьми!
   Не обращая внимания на эту резкость, Грудер продолжал:
   – Вы упомянули некоего Сегерру. Я знаю сеньора Сегерру очень хорошо. Когда я бываю в селении, я всегда играю с ним в шахматы. Он человек хороший. Это очко в вашу пользу. А что вы хотели передать в Сантильяну?
   – То же самое другому человеку. Бобу Эддисону из американского посольства. Передайте им то, что я вам сказал. И скажите Эддисону, чтобы он двигался побыстрее.
   Грудер опять поднял брови:
   – Эддисон? По-моему, я знаю всех в посольстве, но ни о каком Эддисоне не слышал.
   – Это естественно, – сказал Форестер. – Он офицер Центрального разведывательного управления. Мы себя не афишируем.
   Брови Грудера поднялись еще выше.
   – Мы?
   Форестер слабо улыбнулся.
   – Я тоже офицер ЦРУ. Вам придется поверить мне на слово, у меня на груди это не вытатуировано.

II

   Форестер был потрясен, когда узнал, что Родэ собираются ампутировать ногу.
   – Обморожение сильно поврежденной ноги ни к чему хорошему не приводит, – заметил Грудер. – Я, конечно, попытаюсь спасти его ногу. Жаль, что такое приключилось с этим храбрым малым.
   Грудер, кажется, наконец-то поверил рассказу Форестера, хотя и не без сильных колебаний. Что касается обращения в Госдепартамент, то тут возникли осложнения.
   – Они там дураки, – сказал он. – Начнут открыто вмешиваться, а это только на руку коммунистам. Те воспользуются волной антиамериканизма, чтобы приступить к своим действиям.
   – Ради Бога, – запротестовал Форестер. – Я не имею в виду открытого вмешательства. И моей задачей, кстати, была дружеская негласная поддержка Агиляра. Я просто должен был проследить, чтобы он добрался до места в безопасности. Но я, кажется, провалил это дело, – сказал он с горечью, глядя в потолок.
   – А что вы, собственно, могли сделать? – резонно заметил Грудер вставая. – Я уточню, какая эскадрилья сейчас на аэродроме, и сам повидаюсь с Сегеррой.
   – Не забудьте про посольство.
   – Я сейчас же позвоню туда.
   Однако это оказалось невозможно. Линия была отключена.
   Грудер сидел за своим столом и с нарастающим раздражением пытался добиться ответа от телефона. Такое случалось и прежде, примерно раз в неделю, и всегда в самый неподходящий момент. Наконец он бросил трубку, встал и начал снимать белый халат. В этот момент снаружи раздался скрип тормозов. Он посмотрел в окно и увидел, как во дворе появился армейский штабной автомобиль, за ним – грузовик и военно-медицинский фургон. Из грузовика выпрыгнули вооруженные солдаты, а из автомобиля вылез офицер.
   Грудер поспешно вновь надел халат, и, когда офицер вошел, тот уже сидел за своим столом и что-то писал. Подняв голову, он сказал:
   – Добрый день... э-э-э... мистер... Чем обязан?
   Офицер лихо щелкнул каблуками.
   – Майор Гарсиа, к вашим услугам. – Грудер откинулся на спинку стула, положив обе руки ладонями на стол.
   – Доктор Грудер. Чем могу быть полезен?
   Гарсиа хлопнул перчаткой по своим щегольским бриджам.
   – Это мы, то есть военно-воздушные силы Кордильеры, можем быть вам полезны, – сказал он непринужденно. – Тут у вас находятся два человека в тяжелом состоянии. Они сошли с гор. Мы предлагаем им наши медицинские услуги: госпиталь, лечение. – Он махнул рукой. – Машина ждет.
   Грудер скосил глаза в сторону окна и увидел, что солдаты уже расположились у входа в здание. Они были готовы к действиям. Он посмотрел на Гарсиа:
   – Это что, почетный эскорт?
   – Нет, что вы, – заулыбался Гарсиа. – У нас были небольшие учения, когда я получил приказ, и я решил, чтобы не тратить время, прибыть сюда вместе со своими солдатами. А то они начали бы слоняться без дела.
   Грудер, разумеется, всему этому не поверил и сказал чрезвычайно предупредительным тоном:
   – Ну зачем же мы будем беспокоить военных? Я, правда, не бывал в вашем госпитале на авиабазе, но у нас здесь достаточно удобств и возможностей, чтобы позаботиться об этих больных. Я думаю, сейчас их нельзя тревожить.
   Улыбка сошла с лица Гарсиа.
   – Мы настаиваем, – сказал он холодно.
   Подвижные брови Грудера пошли вверх.
   – Настаиваете, майор Гарсиа?! Мне кажется, у вас нет прав настаивать.
   Гарсиа бросил многозначительный взгляд на солдат за окном.
   – Нет? – спросил он с иронией.
   – Нет, – решительно отрезал Грудер. – Как врач я считаю, что эти люди сейчас никакой транспортировке не подлежат. Если не верите мне, пригласите вашего врача, и пусть он их осмотрит. Я уверен, он скажет вам то же самое.
   В первый раз Гарсиа выглядел растерянным.
   – Врача?! – протянул он неуверенно. – Но с нами нет врача.
   – Нет врача?! – удивленно воскликнул Грудер. – Мне кажется, вы неправильно поняли приказ, майор. Я сомневаюсь, чтобы ваше командование имело в виду транспортировку этих больных без надлежащего медицинского наблюдения. А у меня сейчас нет времени ехать с вами на авиабазу. Я занятой человек, майор Гарсиа.
   Гарсиа чуть-чуть заколебался, затем угрюмо сказал:
   – Мне надо позвонить.
   – Пожалуйста, – сказал Грудер. – Вот телефон, только он, как всегда, не работает.
   Гарсиа улыбнулся углом рта и что-то сказал в трубку. К удивлению Грудера, ему немедленно ответили. Стало ясно, что линия отключена неспроста и что она находится под контролем военных. Слушая, что говорил Гарсиа, он сразу же пришел к выводу, что командир этой эскадрильи – не Родригес.
   Гарсиа положил трубку и с мрачной ухмылкой сказал:
   – Сожалею, доктор Грудер, но я всё же должен забрать этих людей.
   Он подошел к окну и сделал знак сержанту.
   Грудер в ярости выскочил из-за стола.
   – Я повторяю вам, их положение слишком серьезное. Их нельзя никуда перевозить. Кроме того, один из них – подданный Соединенных Штатов. Вы что, хотите вызвать международный скандал?
   – Ничего я не хочу, – сухо отозвался Гарсиа. – Я подчиняюсь приказам. Должен вас информировать, доктор Грудер, что эти люди подозреваются в заговоре против безопасности государства. И я имею указания арестовать их.
   – Вы с ума сошли! – воскликнул Грудер. – Если вы заберете этих людей, вы окажетесь по уши в дипломатических дрязгах.
   Он направился к двери. Гарсиа преградил ему путь.
   – Я прошу вас не самовольничать, доктор Грудер, иначе мне придется арестовать и вас. – Он обратился к появившемуся в дверях капралу. – Проводите доктора Грудера на улицу.
   – Ну что ж, если вы так настроены, делать нечего, – сказал Грудер, понимая, что он бессилен. – Да, а кто ваш командир?
   – Полковник Коельо.
   – Так вот, полковник Коельо может оказаться в щекотливом положении.
   И он шагнул в сторону, пропуская Гарсиа в коридор.
   – Ну, где ваши больные? – спросил Гарсиа, когда они вышли.
   Он стоял, нетерпеливо похлопывая себя перчаткой по ноге.
   Грудер быстро пошел по коридору. Около комнаты, где находился Форестер, он остановился и умышленно громко сказал:
   – Вы должны осознать, что забираете этих людей вопреки моему разрешению. Военные не имеют права распоряжаться здесь, и я собираюсь заявить протест правительству Кордильеры через посольство Соединенных Штатов. И я обосную свой протест медицинскими соображениями: состояние больных таково, что их сейчас трогать никак нельзя.
   – Где они? – повторил Гарсиа.
   – Один из них только что перенес операцию, он еще без сознания. Другой – очень тяжелый больной, я настаиваю на том, чтобы дать ему транквилизатор.
   Гарсиа заколебался, и Грудер продолжал давить на него:
   – Послушайте, майор. Военно-санитарные машины не очень-то приспособлены к мягкой езде. Вы ж не станете отказывать человеку в болеутоляющем средстве? – Он похлопал Гарсиа по плечу. – Эта история скоро будет во всех американских газетах, и вам ведь не захочется осложнять себе жизнь приобретением репутации жестокого человека?
   – Ладно, – нехотя согласился Гарсиа.
   – Я пойду за морфием, – сказал Грудер и, оставив Гарсиа стоять в коридоре, пошел назад.
   Форестер слышал этот разговор, когда с аппетитом расправлялся с едой, лучше которой, казалось, в жизни не пробовал. Он понял, что что-то случилось и что Грудер хочет представить его более больным, чем на самом деле. Он был готов к тому, чтобы подыграть, поэтому, когда открылась дверь, он заранее засунув поднос под кровать, лежал с закрытыми глазами. Стоило Грудеру дотронуться до него, он мучительно застонал.
   – Мистер Форестер, – сказал Грудер, – майор Гарсиа считает, что в другом госпитале вы получите лучший уход, поэтому вас перевозят. – Форестер открыл глаза, и Грудер посмотрел на него из-под нависших бровей. – Я с этим не согласен, но обстоятельства выше меня. Впоследствии я проконсультируюсь с соответствующими властями по этому поводу. А сейчас я дам успокоительное, оно поможет вам перенести это путешествие. Впрочем, это недалеко, на авиабазу. – Он засучил пижаму на руке Форестера, помазал ее ватным тампоном и набрал в шприц какое-то лекарство. – Пластырь на груди предохраняет ваши ребра, – говорил он будничным тоном, – но я все равно советую вам не очень-то двигаться, пока в этом не будет необходимости.
   Последние слова он произнес слегка подчеркнуто и при этом подмигнул Форестеру. Делая укол, он наклонился и прошептал:
   – Это стимулятор.
   – Что это у вас? – рявкнул Гарсиа.
   – Вы про что? – спросил Грудер, окатывая того ледяным взором. – Я попросил бы вас не вмешиваться в мои профессиональные дела. Мистер Форестер в очень тяжелом состоянии, и от имени правительства Соединенных Штатов я объявляю вас ответственным за все, что с ним случится. Где ваши санитары?
   Гарсиа гаркнул сержанту, стоявшему в коридоре.
   – Носилки!
   Сержант понесся на улицу, и через некоторое время принесли носилки. Пока Форестера перекладывали на них, Грудер суетился рядом, и, когда все было готово, скомандовал:
   – Теперь можете забирать его.
   Он сделал шаг назад и наступил на металлическую ванночку, которая отлетела в сторону. Ее резкий, неожиданный в этой тихой комнате звук заставил всех вздрогнуть и обернуться. Грудер, воспользовавшись всеобщим замешательством, быстро сунул под подушку Форестера какой-то твердый предмет.
   Затем Форестера потащили по коридору во двор, где он зажмурился от яркого солнечного света. В санитарной машине он притворился спящим, потому что сопровождавший солдат во все глаза смотрел на него. Медленно и как будто невзначай он под одеялом протянул руку к подушке, и его пальцы коснулись рукоятки револьвера.
   "Добрый старый Грудер, – подумал он. – Моряки приходят на помощь". Осторожно зацепив пальцами дужку спускового крючка, он подтянул револьвер поближе и затем постарался заткнуть его сзади за резинку пижамы так, чтобы он не был виден, если его будут переносить на кровать. Облегченно улыбнулся. В другое время лежать на куске металла он счел бы для себя исключительно неудобным, но сейчас ощущение оружия, впивавшегося в тело пониже спины, было просто восхитительным. Появилась надежная уверенность.
   И то, что сказал ему Грудер, этой уверенности прибавило. Лента предохранит грудную клетку, а стимулятор укрепит его силы. Казалось, что в этом уже не было необходимости – после еды ему стало гораздо лучше, но врачу было виднее.
   В фургон внесли носилки с Родэ. Форестер увидел, что тот без сознания. Лицо его было бледным, покрытым каплями пота. Он неровно, прерывисто дышал.
   Еще два солдата влезли в фургон, двери с шумом закрылись, и через несколько минут он тронулся. Форестер лежал с закрытыми глазами, но потом решил, что солдатам ничего не известно об успокоительном уколе, рискнул их открыть. Повернув голову, стал смотреть в окно.
   С того места, где он лежал, почти ничего нельзя было увидеть, но, когда машина остановилась, он различил железные ворота и какую-то вывеску. На ней был изображен орел, парящий над покрытой снегом горой, и лента с художественно выполненной надписью: "Восьмая эскадрилья".
   Он с болью в сердце закрыл глаза. Им выпал проигрышный жребий. Это была эскадрилья коммунистов.

III

   Грудер проследил за тем, как санитарный фургон и штабной автомобиль выехали на улицу, вернулся в свой кабинет, снял халат и надел пиджак. Достав из ящика стола ключи от машины, направился к госпитальному гаражу. Там он испытал шок. Перед воротами гаража стоял часовой в потасканной униформе. Однако винтовка у него была новенькая, и штык ярко блестел на солнце.
   Грудер подошел к нему и прогремел начальственным тоном:
   – Дай-ка мне пройти.
   Солдат посмотрел на него из-под полуприкрытых век, покачал головой и сплюнул на землю. Разъяренный Грудер попытался отпихнуть солдата, но в грудь ему уперся острый кончик штыка.
   – Спросите у сержанта. Если он разрешит вам взять машину, берите.
   Грудер отошел, потирая грудь. Отыскав сержанта, он потребовал, чтобы его пропустили в гараж, но тот был непреклонен. Впрочем, вдали от офицеров он не скрывал своего сочувствия Грудеру, и его широкое индейское лицо было грустным.
   – Извините, доктор, – сказал он. – У меня есть приказ. И согласно ему никто не имеет права покидать миссию до особого распоряжения.
   – И когда же оно будет?
   Сержант покачал головой.
   – Кто его знает! – сказал он так, словно офицеры были жителями другой планеты, и их действия были непредсказуемыми.
   Грудер хмыкнул, резко повернулся и пошел в свой кабинет. Телефон был по-прежнему мертв, но, когда он рявкнул в трубку "дайте мне полковника Коельо на авиабазе", его соединили, правда, не с Коельо, а с кем-то чином ниже.
   Через пятнадцать минут, тяжело дыша от еле сдерживаемого гнева, он все же добрался до Коельо.
   – Это Грудер, – произнес он агрессивно. – Почему закрыли миссию Сан-Антонио?
   – Но миссия не закрыта, доктор, – учтиво ответил Коельо. – Любой может войти в нее.
   – Но я не могу из нее выйти, – сказал Грудер, – у меня работа.
   – Вот и занимайтесь ею. Ваша работа – в миссии. Сидите и работайте. И не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются.
   – Я не знаю, что вы имеете в виду, черт побери! – воскликнул Грудер с резкостью, которая со времени службы на флоте была ему несвойственна. – Я должен принять партию лекарств на вокзале в Альтемиросе. Мне они нужны, а военно-воздушные силы Кордильеры мешают мне получить их. Я так вижу эту ситуацию. Вы об этом пожалеете, полковник.
   – Что ж вы раньше об этом не сказали? – сказал Коельо примирительным тоном. – Я пошлю с базы машину. Она доставит вам лекарства. Вы же знаете, мы всегда помогаем вашей миссии. Я слышал, что у вас прекрасный госпиталь, доктор Грудер. Таких здесь очень мало.
   Грудер различил нотку циничного издевательства в голосе Коельо и бросил трубку. Несколько минут он сидел нахмурившись, думая о том, что по счастливому совпадению партия лекарств действительно ждет его в Альтемиросе. Потом он вытащил из стола чистый лист бумаги и начал писать.
   Спустя полчаса история, рассказанная Форестером, была в сжатом виде записана. Он сложил бумагу, положил ее в конверт, конверт сунул в карман. Все это время он ощущал присутствие прямо под окном солдата, который время от времени бесцеремонно заглядывал в его кабинет. Выйдя в коридор, он увидел у двери другого человека, но, не обращая на него внимания, пошел по коридору к палатам и операционной. Солдат равнодушно посмотрел ему вслед и поплелся за ним.
   Грудер заглянул в несколько помещений и в одной из палат нашел своего ближайшего помощника Санчеса. Сан-чес посмотрел на него и удивленно поднял брови.
   – Что случилось, доктор?
   – Местные военные, кажется, совсем спятили. Меня не выпускают из миссии.
   – Они никого не выпускают, – сказал Санчес. – Я пытался.
   – Мне обязательно надо в Альтемирос, – сказал Грудер. – Вы не можете мне помочь? Вы знаете, я обычно держусь в стороне от политики, но тут дело другое. По ту сторону гор убивают людей.
   – Восьмая эскадрилья прибыла на авиабазу два дня тому назад. Об этой эскадрилье говорят странные вещи, – задумчиво произнес Санчес. – Вас политика не касается, доктор, а меня касается. Конечно, я вам помогу.
   Грудер обернулся и увидел, как солдат тупо смотрит на них от двери палаты.
   – Пойдемте в ваш кабинет, – сказал он.
   Они вошли в кабинет Санчеса, где Грудер включил экран с рентгенологическим снимком и стал что-то показывать. Дверь оставалась открытой, и в проеме был виден солдат, ковырявший в зубах, небрежно опершись на стену.
   – Вот что я хочу от вас... – начал Грудер негромко.
   А через пятнадцать минут он отправился к сержанту и спросил у него напрямик:
   – В чем состоит приказ, касающийся миссии?
   – Никого не выпускать и следить за вами, доктор Грудер. – Он сделал паузу. – Извините.
   – Да, я и впрямь заметил, что за мной следят, – иронично сказал Грудер. – Так вот. Я собираюсь делать операцию. В ней срочно нуждается старик Педро. С почками, знаете ли, не шутят. Я требую, чтобы никого из ваших солдат, плюющих по углам, в операционной не было. Мы и так с трудом поддерживаем чистоту.
   – Да, мы знаем, что вы, североамериканцы, большие чистюли, – согласился сержант. Потом он нахмурился. – Сколько дверей в этой комнате?
   – Одна. Окон нет. Можете сами проверить. Только не плюйте на пол.
   Сержант осмотрел операционную и убедился, что у нее действительно был только один выход.
   – Хорошо, – сказал он. – Я поставлю двух солдат у входа. Этого будет достаточно.
   Грудер прошел во вспомогательную комнату и начал готовиться к операции. Привезли на каталке Педро. Сержант спросил: