Десмонд Бэгли
Высокая цитадель

Глава 1

I

   Резко зазвонил звонок.
   О'Хара поморщился во сне, глубже закопался в подушку и натянул на голову тонкую простыню, обнажая ноги. Его товарищ, лежавший рядом с ним, протестующе пробормотал что-то. Не открывая глаз, О'Хара протянул руку к тумбочке, схватил будильник, швырнул его на пол. И опять уткнулся в подушку.
   Звонок продолжал звенеть.
   Наконец, О'Хара разлепил глаза и тут понял, что это был телефон. Он приподнялся на локте и с ненавистью стал всматриваться в темноту комнаты. С тех самых пор, как он начал останавливаться в этом отеле, он просил Рамона перенести телефон ближе к кровати, и тот клялся, что сделает это на следующий же день. Так продолжалось уже около года.
   Он встал с постели и прошлепал, не зажигая света, к туалетному столику. Поднимая трубку, он отодвинул краешек занавески и выглянул на улицу. Было непроглядно темно, до рассвета оставалось еще часа два.
   Он проворчал в трубку:
   – О'Хара.
   – Черт побери! Что там с тобой? – спросил Филсон. – Я уже четверть часа трезвоню.
   – Я спал, – ответил О'Хара. – Я обычно сплю по ночам, как большинство нормальных людей, за исключением янки, которые занимаются организацией полетов.
   – Очень смешно, – сухо откликнулся Филсон. – Ладно, подваливай-ка сюда. Тут предполагается один рейс на рассвете.
   – Что за дьявол! Я ведь только шесть часов назад вернулся. Я устал.
   – Ты думаешь, я не устал? – сказал Филсон. – Это очень важно. Боинг-727 совершил вынужденную посадку, и сейчас контролеры его не выпускают. Пассажиры совершенно взбешены: пилот и стюардесса настаивают на том, чтобы их срочно отправили к морю. Ты же знаешь, какое значение для нас имеет связь с ЮЖАМА. Если мы пойдем им навстречу, они будут нас регулярно подкармливать.
   – Держи карман шире, – сказал О'Хара. – Они будут использовать нас в случае необходимости, но в свою сетку полетов они нас не включат. Так что стараешься за спасибо.
   – Все равно попытаться стоит, – настаивал Филсон. – В общем, давай-ка двигайся.
   О'Хара подумал было сказать о том, что уже превысил свою месячную норму налета, а впереди оставалось еще недели полторы. Но только вздохнул:
   – Ладно, я иду.
   Он знал, что разговор с Филсоном об инструкциях бесполезен. С точки зрения этого жестокосердного типа устав Международной авиационной ассоциации существовал только для того, чтобы его нарушать, если не игнорировать вовсе. Если бы он вздумал скрупулезно выполнять все инструкции, то его копеечная фирма просто не смогла бы существовать.
   Кроме того, размышлял О'Хара, пришел бы конец и ему: в случае потери работы прожить было бы тяжко. В Южной Америке слишком много развелось отставных пилотов, готовых взяться за любую работу, а вакансий крайне мало. Латаная-перелатаная техника Филсона – это все, на что еще можно рассчитывать. "Черт! – с отвращением подумал О'Хара, – я на каком-то дьявольском эскалаторе, двигающемся не в ту сторону. Кажется, бегу изо всех сил, а впечатление, будто все время стою на месте".
   Он бросил трубку и опять посмотрел в окно, пытаясь разглядеть небо. Там вроде все было спокойно, но вот горы?.. Он всегда думал об этих коварных горах, чьи зазубренные вершины, как белые мечи, вонзались в небо. "Дай Бог, чтобы Филсон получил хорошую метеосводку".
   Настроение испортилось окончательно. Сейчас его раздражало все. Уже в миллионный раз он спрашивал себя, что он делает в этом богом забытой стране, в этом тоскливом городе и в этой загаженном отеле.
   Он резко открыл дверь и, как был с постели, вышел в коридор, как всегда неосвещенный: в этом отеле в местах общего пользования свет тушили в одиннадцать вечера. Смело прошел в душ, не заботясь о том, что его кто-то может увидеть голым. А вдруг встретится дама?! Сейчас для него не имело значения, видела ли она когда-нибудь раньше голого мужчину. Если нет, так самое время увидеть. Да и потом все равно было темно.
   Он быстро принял душ, смывая с себя ночной пот, вернулся в комнату и нажал на кнопку настольной лампы у кровати, не зная, зажжется ли она. Шансы были мизерные – электроснабжение в этом городе было ненадежным. Но волосок в лампе постепенно накалялся, и О'Хара начал одеваться при слабом свете: надел теплое шерстяное белье, джинсы, плотную рубашку и кожаную куртку. В жаре тропической ночи он опять стал обливаться потом. Но из опыта знал, что в горах будет холодно.
   Он взял со столика металлическую фляжку, поболтал ее и нахмурился. Она была наполовину пуста. Можно было бы разбудить Рамона и попросить долить ее, но он решил не делать этого. Во-первых, Рамон не любит, когда его будят по ночам, а во-вторых, он начнет задавать неприятный вопрос о том, когда ему заплатят по счету. Лучше попробовать достать чего-нибудь в аэропорту.

II

   Он припарковал свой помятый автомобиль на стоянке, вылез и с удивлением увидел, что аэропорт был необычайно ярко освещен. Вообще это был второразрядный аэродром, который рассматривался большими авиакомпаниями только как полоса для вынужденной посадки, но для Филсона это было главное поле его деятельности. Перед контрольной вышкой было видно лоснящееся тело Боинга – 727, принадлежащего компании ЮЖАМА. О'Хара некоторое время с завистью смотрел на него, потом переключил свое внимание на дальний ангар.
   Там стояла на заправке "Дакота", на хвосте которой даже на расстоянии при ярком свете можно было различить эмблему – два заглавных А, переплетенных между собой и художественно выполненных в виде двух островерхих горных вершин. "Мне, пожалуй, подходит летать на самолете, украшенном таким двойным А, – подумал О'Хара. – Алкоголики всех стран, соединяйтесь! Жаль, что Филсон не понимает этой шутки". Но Филсон страшно гордился своей Андской авиалинией и никогда по ее поводу не шутил. Вообще он был человеком без чувства юмора.
   Он подошел к главному зданию и увидел, что там толпились люди, уставшие, грубо разбуженные среди ночи и очутившиеся черт знает где. Он стал пробираться сквозь толпу к кабинету Филсона. Голос американца с западным акцентом звучал громко и раздраженно:
   – Это черт знает что такое! Я буду говорить об этом с мистером Коульсоном, когда мы доберемся до Рио.
   О'Хара улыбнулся и толкнул дверь филсоновского кабинета. Филсон сидел за столом, рукава его были засучены, лицо лоснилось от пота. Он всегда сильно потел, особенно в чрезвычайных ситуациях, а так как его жизнь состояла из сплошных кризисов, странно было, что до сих пор не расплавился вовсе. Он поднял глаза на вошедшего О'Хару.
   – А, наконец-то ты здесь.
   – Приятно, когда тебе рады, – заметил О'Хара.
   Филсон проигнорировал эту реплику.
   – Ладно. Дело вот в чем. Я заключил контракт с ЮЖАМА на переброску десяти из ее пассажиров в Сантильяну. Они там должны успеть на корабль. Возьмешь первую машину. Ее сейчас заправляют.
   Его голос звучал подчеркнуто деловито, и по тому, как он произнес "заключил контракт с ЮЖАМА", О'Хара чувствовал, что Филсон сейчас воображает себя крупным боссом, дающим задание своим подчиненным, забыв на мгновение о том, кем он был на самом деле, – пожилым отставным летчиком, ведущим скудное существование за счет эксплуатации тарахтящих, двадцатипятилетней давности, списанных армейских самолетов.
   О'Хара спросил коротко:
   – Кто летит со мной?
   – Гривас.
   – А, этот наглый негодяй.
   – Он сам вызвался – не то что ты, – отрезал Филсон.
   – В самом деле?
   – Он был здесь, когда семьсот двадцать седьмой приземлился, – сказал Филсон и слегка улыбнулся. – Это была его идея – взять несколько наиболее нетерпеливых пассажиров, и он позвонил мне. Такие сообразительные парни нам нужны.
   – В полете он мне не нравится, – сказал О'Хара.
   – Ну, ты, конечно, летчик классный, – без воодушевления заметил Филсон. – Поэтому ты главный, а он – помощник. – Он задумчиво посмотрел в потолок. – Когда я налажу связь с ЮЖАМА, я возьму Гриваса в контору. Он слишком хорош, чтобы быть простым летчиком.
   У Филсона явно была мания величия. О'Хара сказал подчеркнуто:
   – Если ты думаешь, что ЮЖАМА предложит тебе контракт, то ты сумасшедший. Они, конечно, заплатят за то, что ты перевезешь их пассажиров, поблагодарят тебя и пошлют тебе прощальный поцелуй.
   Филсон ткнул ручкой в сторону О'Хары.
   – Тебе платят за то, что ты можешь оседлать самолет. А шевелить мозгами предоставь мне.
   О'Хара сдался.
   – Что случилось с семьсот двадцать седьмым?
   – Что-то с системой питания. Они там ее сейчас проверяют. – Филсон взял со стола пачку листов и потряс ими в воздухе. – Тут еще надо перевезти кучу техники. Вот документы.
   – Боже! – воскликнул О'Хара. – Это же внеочередной рейс. Разве обязательно его загружать?
   – Внеочередной или нет, а ты полетишь с грузом. Черт возьми, если есть чем заполнить самолет, зачем же я буду посылать его порожним?
   О'Хара помрачнел.
   – Я просто подумал, что мог бы для разнообразия хоть иногда давать нетрудные рейсы. Ты же знаешь, у меня всегда перевес, а это дьявольская работа – лететь через перевалы. Старая стерва ковыляет как гиппопотам.
   – Ты вылетаешь в лучшее время суток, – сказал Филсон. – Позже, когда солнце поднимется выше, будет хуже. В общем, проваливай и не раздражай меня.
   О'Хара вышел из кабинета. В главном зале народу было уже меньше. Поток недовольных пассажиров ЮЖАМА направлялся к старенькому аэродромному автобусу. Но несколько человек продолжали стоять – это и были те, кто спешил добраться до Сантильяны. О'Хара не стал их разглядывать. Пассажиры или груз – ему было все равно. Он возьмет их на борт, переправит через Анды, высадит с другой стороны и все – интересоваться ими нечего. Ведь водитель автобуса не интересуется своими пассажирами. А он кто? Он и есть водитель воздушного аэробуса.
   Он посмотрел на документы к грузу. Филсон опять в своем репертуаре. Он подбросил ему два контейнера, и О'Хара ужаснулся, увидев, сколько они весят. "Когда-нибудь, – подумал он гневно, – я напущу на Филсона инспектора из международной ассоциации, и его отправят на виселицу". Он скомкал в руке бумаги и зашагал к Дакоте.
   Гривас был уже у самолета. Он стоял, картинно опираясь на подвеску. Увидев О'Хару, выпрямился, бросил окурок сигареты, но остался стоять на месте. О'Хара подошел к нему.
   – Груз уже на борту?
   Гривас ухмыльнулся.
   – Да.
   – Проверяли? Закреплен надежно?
   – Конечно, сеньор О'Хара. Я сам смотрел.
   О'Хара хмыкнул. Он не любил Гриваса ни как человека, ни как летчика. Он не доверял его выхоленности, густому налету фальшивой манерности, которая лезла в глаза так же, как и кожаный отблеск его напомаженных волос, аккуратная щеточка усов и до блеска отполированные ботинки.
   Гривас был изящный, но жилистый человек, постоянно улыбавшийся. Этой улыбке О'Хара не доверял больше всего.
   – Как погода? – спросил он.
   Гривас поднял глаза к небу.
   – Вроде ничего.
   О'Хара сказал слегка ядовито:
   – Неплохо бы поглядеть метеосводку, как вы думаете?
   Гривас ухмыльнулся.
   – Я принесу, – сказал он и тут же засеменил в диспетчерскую.
   О'Хара посмотрел ему вслед, затем повернулся к "Дакоте" и подошел к грузовому люку. "Дакота" была одним из самых удачливых самолетов, когда-либо сконструированных, – рабочая лошадка союзников во время Второй мировой войны, налетавшая бесчисленные тонно-километры по всему миру. Это был блестящий для своего времени самолет, но это время давно прошло.
   Этой "Дакоте" исполнилось уже четверть века, она была сильно потрепана слишком большим количеством налетанных часов и плохим обслуживанием. О'Хара даже не мог сказать точно, сколько в ней неполадок, да и не пытался считать. Он знал их хорошо. Он точно знал, какой лифт у рулевых тяг, на что способен изношенный мотор и как выжать из него максимум возможного, знал и то, как сажать этот самолет так, чтобы не перегружать ослабленное шасси. И, кроме того, он знал, что в один прекрасный день вся эта прискорбная конструкция сыграет с ним злую, убийственную шутку где-нибудь над острыми белоснежными пиками Андов.
   Он влез в самолет и осмотрел его мрачное нутро. Там было всего десять мест, не роскошных откидывающихся кресел ЮЖАМА, а жестких кожаных сидений, снабженных поясами безопасности – обойтись без них даже Филсон не решился, хотя и ворчал что-то об их дороговизне. Задняя часть фюзеляжа была грузовой, и в ней уже стояли два больших контейнера.
   О'Хара подошел к ним и рукой попробовал крепежные тросы. Иногда он с ужасом воображал, как несется вперед весь этот груз в случае неудачного приземления или попадания самолета в воздушную яму. В этом случае все пассажиры, имевшие несчастье лететь Андской авиалинией, будут прикончены. Он ругнулся про себя, обнаружив плохо затянутый узел. Этот пижон Гривас со своей небрежностью когда-нибудь погубит его.
   Осмотрев груз и закрепив его как следует, он прошел в кабину и проверил оборудование и приборы. Механик осматривал снаружи один из двигателей. О'Хара, высунувшись из окна, спросил по-испански, все ли в порядке. Механик сплюнул, провел пальцем по горлу и произвел леденящий душу звук.
   – До поры до времени, – пробурчал он.
   О'Хара горько улыбнулся: механик тоже прекрасно все понимал.
   Он закончил осмотр приборов и пошел в ангар поискать главного механика Фернандеса, у которого всегда в запасе имелась бутылочка или две, – тоже вопреки распоряжениям Филсона. О'Хара симпатизировал Фернандесу и знал, что Фернандес отвечает ему тем же. Они ладили друг с другом, и О'Хара всячески старался не испортить их отношения, понимая, что поссориться с главным механиком означало бы получить пропуск в вечность.
   Он поговорил с Фернандесом о том о сем, заполнил свою фляжку и, возвращая бутылку, сделал из нее быстрый глоток. Когда он шел обратно к "Дакоте", начало светать. Гривас был уже в кабине и возился со своим портфелем, не зная куда его лучше поставить. "Смешная вещь, – подумал О'Хара, – портфель – такая же принадлежность летчика, как и всякого другого горожанина". Его собственный портфель уже лежал под его сиденьем. В нем не было ничего, кроме пакета с бутербродами, которые он купил по дороге в ночном кафе.
   – Получили метеосводку? – спросил он Гриваса.
   Гривас передал ему бумаги, и О'Хара сказал:
   – Можете выводить машину.
   Он внимательно просмотрел сводку. Она была неплохой, совсем неплохой. Никаких бурь, никаких отклонений от нормы или иных неприятностей. Но О'Хара знал, что метеорологи часто ошибаются, и напряжение внутри него не спало. Это было то напряжение, никогда не покидавшее его в воздухе, благодаря которому он еще оставался жив, тогда как многие из летчиков, более опытных, чем он, погибли.
   Когда "Дакота" замерла перед главным зданием, О'Хара увидел, как Филсон вывел на поле небольшую группу пассажиров.
   – Проверьте, чтобы они как следует застегнули ремни, – наказал Гривасу.
   – Я не стюардесса, – мрачно ответил тот.
   – Когда вы будете сидеть на том месте, где я сижу, будете отдавать приказания, – произнес О'Хара холодно. – А пока вы должны их исполнять. И я бы хотел, чтобы вы обеспечили безопасность пассажиров лучше, чем вы это сделали с грузом.
   Улыбка исчезла с лица Гриваса. Но он встал и пошел в салон. Затем подошел Филсон и сунул О'Харе бумагу.
   – Подпиши.
   Это была справка Международной авиационной ассоциации на вес и топливо. О'Хара увидел, что Филсон опять в графе "вес" написал липу, но не стал спорить и расписался. Филсон сказал:
   – Когда доберешься, позвони мне. Может, будет обратный груз.
   О'Хара кивнул, и Филсон удалился. Двери с грохотом захлопнулись. О'Хара обернулся к Гривасу:
   – Выводите самолет на полосу. – И включил радио.
   Гривас угрюмо молчал. Он увеличил обороты двигателей, и "Дакота", покачиваясь, покатила от главного здания в темноту, нелепая и неуклюжая на земле. О'Хара выключил в кабине верхний свет, и стало темно, только слабо светились приборы.
   Когда они вышли на полосу, он вспомнил, что Филсон не дал ему номера рейса. "Ну и черт с ним, – подумал он. – Контрольная служба должна быть в курсе дела". Он включил микрофон и сказал:
   АА, спецрейс до Сантильяны. – АА вызывает контрольный пункт Сан-Кроче. Разрешите взлет.
   В эфире прорезался слабый голос.
   – Контроль Сан-Кроче. – АА спецрейс до Сантильяны. Взлет разрешаю. Время два двадцать три.
   – Вас понял. Конец связи.
   Он взялся за ручку газа и пошевелил ее. Та поддавалась с трудом. Не глядя на Гриваса, он сказал:
   – Уберите руки с рычагов.
   Затем он двинул ручку газа вперед. Моторы взревели. Спустя четыре минуты самолет после слишком длинной пробежки был в воздухе.
   В течение часа он сам управлял самолетом, выводя его по долгому подъему на крышу мира. В каждую минуту можно было ожидать, что старая кляча выкинет какую-нибудь штуку. Очень аккуратно и мягко он совершал какие-то почти незаметные маневры, всем своим существом стараясь прочувствовать работу машины. Время от времени он бросал взгляд в сторону Гриваса. Тот сидел по-прежнему мрачный, безразлично глядя перед собой.
   Наконец О'Хара счел, что все в порядке, включил автопилот, и потом еще в течение пятнадцати минут внимательно наблюдал за ним. В прошлый полет он вел себя плохо, но Фернандес заверил, что теперь все будет хорошо. Он доверял Фернандесу, но не до конца и считал, что лучше самому все проверить.
   Затем он позволил себе расслабиться и посмотрел вперед. Наверху, в воздухе, было уже не так темно, и, несмотря на то что рассветало сзади, какой-то странный свет мерцал вдали. Он понял, в чем дело. Впереди высились Анды, снежные вершины которых отражали восходящее солнце. Сами горы были еще не видны. Они были скрыты поднимавшимся от джунглей утренним туманом.
   Он стал размышлять о своих пассажирах. "Интересно, – думал он, – знают ли они, на что себя обрекли? В этом самолете нет герметизации, а высота полета должна быть большой. Будет холодно, будет трудно дышать в разреженном воздухе. Дай Бог, чтобы среди пассажиров не оказалось сердечников. По-видимому, Филсон предупредил их обо всем, хотя было в лучше, если в этот пройдоха промолчал. Из жадности он даже не обеспечил их приличными кислородными масками. На борту были только баллоны с кислородом и трубки.
   Он задумчиво поскреб щеку. Эти люди не были обычными пассажирами, к которым он привык, типа американских горных инженеров, летящих в Сан-Кроче, либо небогатых местных бизнесменов, которые были горды тем, что летят самолетом Андской авиалинии. Эти люди были пассажирами ЮЖАМА – богатые и не привыкшие к трудностям. К тому же они сильно торопились, иначе у них хватило бы ума не пользоваться Андской авиалинией. Пожалуй, ему надо бы нарушить свои правила и пойти поговорить с ними. Когда они узнают, что придется лететь не над Андами, а сквозь них, они, вероятно, будут напуганы. Лучше их немного ободрить.
   Он сдвинул фуражку на затылок и сказал:
   – Гривас, следите за машиной, я пойду к пассажирам.
   Гривас высоко поднял брови. Он настолько удивился, что даже забыл о своей мрачности.
   – Зачем? – он пожал плечами. – Что за важные птицы эти пассажиры? Мы же не ЮЖАМА. – Он беззвучно засмеялся. – Ах, да! Вы же увидели девушку, вам хочется повидаться с ней еще раз, не правда ли?
   – Что за девушка?
   – Ну просто девушка, женщина. Очень красивая. Я думаю, я познакомлюсь с ней, когда они будут высаживаться в... э... э... Сантильяне. – Его голос звучал самодовольно, он смотрел на О'Хару искоса.
   О'Хара вынул из нагрудного кармана список пассажиров. Быстро пробежал его глазами – как он и предполагал, большинство были американцы. Мистер и миссис Кофлин из Чаллиса, штат Айдахо – туристы; доктор Джеймс Армстронг – Лондон, Англия, профессия не указана; Раймонд Форестер – бизнесмен из Нью-Йорка; сеньор и сеньорита Монтес, аргентинцы, – профессия не указана; мисс Дженнифер Понски из Саутбриджа, штат Коннектикут, – туристка; доктор Виллис из Калифорнии; Мигель Родэ – национальность не указана, профессия – торговец; Джозеф Пибоди из Чикаго, штат Иллинойс, – бизнесмен.
   Он щелкнул пальцем по листу, улыбнулся и сказал:
   – Дженнифер – хорошее имя, но фамилия Понски? Не представляю вас с особой по фамилии Понски.
   Гривас почему-то смутился и неестественно засмеялся.
   – Э, мой друг, вы можете сами заняться Понски. А я буду с моей девушкой.
   О'Хара вновь посмотрел на список.
   – Тогда это должна быть сеньорита Монтес, если, конечно, не миссис Кофлин.
   Гривас хмыкнул, его настроение явно улучшилось.
   – Ну, вы сами узнаете.
   – И узнаю, – сказал О'Хара.
   Он вышел в салон, и десять голов сразу повернулись в его сторону. Он приятно улыбнулся им, стараясь походить на пилотов ЮЖАМА, для которых умение общаться с пассажирами было столь же важно, как и умение управлять самолетом. Повышая голос, чтобы перекрыть рев моторов, он сказал:
   – Я полагаю, мне надо сообщить вам, что мы будем в горах примерно через час. Будет холодно, так что приготовьте ваши пальто. Мистер Филсон, наверное, предупредил вас, что этот самолет не имеет герметизации, но мы будем на большой высоте не более часа, так что с вами ничего не случится.
   Дородный человек с обветренным лицом прервал его:
   – Никто мне ничего не говорил.
   О'Хара мысленно ругнул Филсона, но сделал улыбку еще более дружелюбной.
   – Постарайтесь не волноваться, мистер... э...
   – Пибоди, Джо Пибоди.
   – Мистер Пибоди. Все будет в полном порядке. Рядом с каждым сиденьем есть кислородная трубка с наконечником. Если дышать будет трудно, можете ею воспользоваться. Мне трудно говорить так громко, я подойду ко всем по очереди. – Он вновь улыбнулся Пибоди, но тот в ответ бросил колючий взгляд и отвернулся.
   О'Хара наклонился к первой паре:
   – Простите, ваши имена?
   Один из пассажиров сказал:
   – Я Форестер.
   Другой коротко добавил:
   – Виллис.
   – Приветствую вас на борту нашего самолета, мистер Форестер, мистер Виллис.
   – Понятия не имел, что полечу на таком драндулете. Я думал, их уже и в помине нет, – сказал Форестер.
   О'Хара смущенно улыбнулся.
   – Что ж, это ведь экстренный рейс. Его организовали в большой спешке. Это промашка Филсона, что он не сообщил вам об отсутствии герметизации в этом самолете.
   Улыбаясь, Виллис сказал:
   – Я как раз прибыл сюда исследовать жизнь в условиях больших высот. Недурное начало для меня. Как высоко мы заберемся, капитан?
   – Не выше, чем семнадцать тысяч футов, – ответил О'Хара. – Мы полетим через горные проходы, не поверх вершин. Кислородными трубками пользоваться легко. Просто дышите – и все.
   Он повернулся, чтобы отойти, но почувствовал, что кто-то держит его. Пибоди, привстав, вцепился в рукав его куртки.
   – Эй, командир...
   – Одну минуточку, мистер Пибоди, я сейчас вернусь к вам, – сказал О'Хара, взглядом осаживая Пибоди.
   Тот заморгал глазами, отпустил рукав и сполз на свое сиденье. О'Хара подошел к человеку, сидевшему по правому борту. У него был орлиный нос и короткая седая борода. С ним рядом находилась девушка необычайной красоты, насколько мог судить О'Хара по ее лицу, которое, впрочем, было почти скрыто меховым воротником пальто.
   – Сеньор Монтес?
   Человек повернул голову.
   – Не беспокойтесь, капитан. Мы знаем, что нас ждет. – Он поднял руку в перчатке. – Вы видите, мы хорошо экипированы. Я знаю Анды, сеньор, и знаю эти самолеты. Анды мне хорошо известны. Я прошел их и пешком, и на муле. В юности я покорял даже их самые высокие вершины, так, Бенедетта?
   – Да, дядя, – отозвалась она бесцветным голосом. – Но это было давно. Не думаю, что твое сердце теперь...
   Он похлопал ее по колену.
   – Ничего, со мной все будет в порядке, не правда ли, капитан?
   – Вы знаете, как пользоваться кислородным баллоном? – спросил О'Хара.
   Монтес кивнул, и О'Хара успокоил девушку:
   – С вашим дядей все будет в полном порядке, сеньорита Монтес. – Он подождал, что она ответит, но она промолчала, и он прошел к следующему ряду.
   Сидевшие там вряд ли были четой Кофлин, слишком уж разномастная пара для американских туристов, хотя женщина была, несомненно, американкой. О'Хара спросил:
   – Мисс Понски?
   Она вздернула свой острый нос и раздраженно сказала:
   – Я заявляю, что все это никуда не годится, капитан. Вы должны немедленно повернуть обратно.
   Улыбка чуть не слетела с лица О'Хары.
   – Я постоянно летаю по этому маршруту, мисс Понски. В нем ничего страшного нет.
   Но на ее лице явственно проступал страх – страх перед полетом. Сидя в кондиционированном, комфортабельном салоне современного реактивного лайнера, она могла побороть его, но простота "Дакоты" делала его явным. Здесь не было декора, который мог дать ей иллюзию того, что она находится в гостиной, – один голый алюминий, побитый и исцарапанный, да многочисленные трубки, напоминавшие разъятое во время операции тело.
   О'Хара спокойно обратился к ней:
   – Вы кто по профессии, мисс Понски?
   – Я школьная учительница из Саутбриджа, – сказала она. – Я работаю учителем уже тридцать лет.
   Он решил, что она по натуре довольно словоохотлива, и подумал, что этим можно воспользоваться, чтобы успокоить ее. Он перевел взор на мужчину. Тот сказал:
   – Мигель Родэ.
   Он представлял собой этническую аномалию – испано-немецкое имя, испано-немецкий облик: соломенные волосы и бусины черных глаз. Результат многолетней давности немецкой эмиграции в Южную Америку.