Страница:
На нашей, как и на других фермах, приходилось тогда нести слишком много
тяжелого ручного труда. Уже с ранней юности я думал, что многое можно делать
иначе, каким-нибудь лучшим способом. Поэтому я обратился к технике, -- да и
мать моя всегда утверждала, что я прирожденный техник. У меня была
мастерская со всевозможными металлическими частями вместо инструментов
прежде, чем я мог назвать что-нибудь своей собственностью. В то время не
было еще никаких новомодных игрушек; все, что мы имели, было собственного
изготовления. Моими игрушками были инструменты, как и теперь. Каждый обломок
машины был для меня сокровищем.
Важнейшим событием моих детских лет была моя встреча с локомобилем,
милях в восьми от Детройта, когда мы однажды ехали в город. Мне было тогда
двенадцать лет. Вторым по важности событием, которое приходится на тот же
самый год, были подаренные мне часы.
Я представляю себе ту машину, как будто это было вчера; это была первая
телега без лошади, которую я видел в жизни. Она была, главным образом,
предназначена приводить в движение молотилки и лесопилки и состояла из
примитивной передвигающейся машины с котлом; сзади прилажены были чан с
водой и ящик с углем. Правда, я видел уже много локомобилей, перевозимых на
лошадях, но этот имел соединительную цепь, ведущую к задним колесам
телегообразной подставки, на которой помещался котел. Машина была поставлена
над котлом, и один- единственный человек на платформе сзади котла мог
нагребать лопатой угли и управлять клапаном и рычагом. Построена была эта
машина у Никольс-Шепарда и К в Бэтль-Крике. Об этом я тотчас разузнал.
Машину застопорили, чтобы пропустить нас с лошадьми, и я, сидя сзади телеги,
вступил в разговор с машинистом, прежде чем мой отец, который правил, увидел
в чем дело. Машинист был очень рад, что мог все объяснить мне, так как
гордился своей машиной. Он показал мне, как снимается цепь с движущего
колеса и как надевается небольшой приводной ремень, чтобы приводить в
движение другие машины. Он рассказал мне, что машина делает двести оборотов
в минуту и что соединительную цепь можно отцепить, чтобы остановить
локомобиль, не останавливая действия машины. Последнее приспособление, хотя
и в измененной форме, встречается в нашем современном автомобиле. Оно не
имеет значения при паровых машинах, которые легко останавливать и снова
пускать в ход, но тем более важно в моторах.
Этот локомобиль был виной тому, что я погрузился в автомобильную
технику. Я пробовал строить модели, и несколько лет спустя мне удалось
составить одну, вполне пригодную. С той поры, как я, двенадцатилетним
мальчиком, встретился с локомобилем до сегодняшнего дня вся сила моего
интереса была направлена на проблему создания автоматически движущейся
машины.
Когда я ездил в город, карманы у меня всегда были набиты всяким хламом:
гайками и обломками железа. Нередко мне удавалось заполучить сломанные часы,
и я пробовал их чинить. Тринадцати лет мне удалось в первый раз починить
часы так, что они ходили правильно. С пятнадцати лет я мог чинить почти
всякие часы, хотя мои инструменты были весьма примитивны. Такая возня
страшно ценна. Из книг нельзя научиться ничему практическому -- машина для
техника то же, что книги для писателя, и настоящий техник должен был бы,
собственно, знать, как изготовляется все. Отсюда он почерпнет идеи и раз у
него голова на плечах, он постарается применить их.
Я никогда не мог особенно заинтересоваться фермерской работой. Я хотел
иметь дело с машинами. Мой отец не очень сочувствовал моему увлечению
механикой. Он желал, чтобы я стал фермером. Когда я семнадцати лет окончил
школу и поступил учеником в механическую мастерскую Драйдока, меня считали
почти погибшим. Ученье мне далось легко и без труда -- все необходимые для
машиниста познания я усвоил уже задолго до истечения срока моего трехлетнего
ученичества, а так как, кроме того, у меня была еще любовь к тонкой механике
и особенное пристрастие к часам, то по ночам я работал в починочной
мастерской одного ювелира. Одно время, в те молодые годы, у меня было, если
не ошибаюсь, более 300 часов. Я полагал, что уже могу приблизительно за 30
центов изготовлять порядочные часы, и хотел заняться этим делом. Однако я
оставил его, доказав себе, что часы, в общем, не принадлежат к безусловно
необходимым предметам в жизни и что потому не все люди будут покупать их.
Как я пришел к этому изумительному выводу, я уже хорошенько не помню. Я
терпеть не мог обыкновенной работы ювелира и часовщика за исключением тех
случаев, когда она представляла особенно трудные задачи. Уже тогда я хотел
изготовлять какой-нибудь продукт для массового потребления. Приблизительно в
ту пору в Америке было введено общее время для железнодорожного движения. До
тех пор ориентировались по солнцу, и долго железнодорожное время было
отлично от местного, как и теперь, после введения летнего времени. Я много
ломал себе голову, и мне удалось изготовить часы, которые показывали оба
времени. Они имели двойной циферблат и считались по всей округе своего рода
достопримечательностью.
В 1879 году -- почти четыре года после моей первой встречи с
локомобилем Никольс-Шепарда -- я добился возможности ездить на локомобиле, и
когда мое ученичество окончилось, я стал работать вместе с местным
представителем компании Вестингауз в качестве эксперта по сборке и починке
их локомобилей. Их машина была очень похожа на Шепардовскую, за исключением
того, что здесь машина помещалась спереди, а котел сзади, причем энергия
передавалась задним колесам с помощью приводного ремня. Машины делали в час
до двенадцати миль, хотя скорость передвижения играла в конструкции
второстепенную роль. Иногда они употреблялись также для тяжелых грузов, а
если владелец случайно работал в то же время и с молотилками, то он просто
привязывал свою молотилку и другие приборы к локомобилю и ездил с фермы на
ферму. Я задумался над весом и стоимостью локомобилей. Они весили много тонн
и были так дороги, что только крупный землевладелец мог приобрести их. Часто
владельцами их были люди, которые занимались молотьбой, как профессией, или
собственники лесопилок и другие фабриканты, которые нуждались в перевозных
двигателях.
Еще ранее мне пришла в голову идея построить легкую паровую тележку,
которая могла бы заменить конную тягу главным образом в качестве трактора
при чрезвычайно тяжелой пахотной работе. В то же время мне пришла мысль, как
я теперь смутно вспоминаю, что совершенно тот же принцип мог быть применен и
к экипажам и к другим средствам передвижения. Идея экипажа без лошадей была
чрезвычайно популярна. Уже много лет, в сущности со времени изобретения
паровой машины, шли разговоры об экипаже без лошадей, однако сначала идея
экипажа казалась мне не столь практичной, как идея машины для трудной
сельской работы, а из всех сельских работ самой трудной была пахота. Наши
дороги были плохи, и мы не привыкли много разъезжать. Одно из величайших
завоеваний автомобиля заключается в благодетельном влиянии, которое он
оказывает на кругозор фермера -- он значительно расширил его. Само собой
разумеется что мы не ездили в город, если там не было никаких важных дел, да
и в этом случае мы ездили не чаще одного раза в неделю. При дурной погоде
иногда даже еще реже.
Как опытному машинисту, в распоряжении которого на ферме была сносная
мастерская, мне было нетрудно построить паровую тележку или трактор. При
этом мне пришла мысль использовать его и как средство передвижения. Я был
твердо убежден, что держать лошадей невыгодно, принимая во внимание труд и
издержки по их содержанию. Следовательно, нужно было изобрести и построить
паровую машину, достаточно легкую, чтобы тащить обыкновенную телегу или
плуг. Трактор казался мне всего важнее. Переложить трудную, суровую работу
фермера с человеческих плеч на сталь и железо -- всегда было главным
предметом моего честолюбия. Обстоятельства виноваты в том, что я впервые
обратился к производству собственно экипажей. Я нашел, в конце концов, что
люди проявляли больший интерес к машине, на которой они могли бы ездить по
сельским дорогам, чем к орудию полевой работы. Я сомневаюсь даже, что легкий
полевой трактор мог вообще укорениться, если бы автомобиль не открыл фермеру
постепенно, но верно глаза. Но я забегаю вперед. Тогда я думал, что фермер
будет больше интересоваться трактором.
Я построил тележку с паровым двигателем. Она функционировала. Котел
отапливался нефтью; сила двигателя была велика, а контроль при помощи
прикрывающего клапана прост, упорядочен и надежен. Но котел заключал в себе
опасность. Для того, чтобы добиться требуемой силы, без чрезмерного
увеличения веса и объема двигателя, машина должна была находиться под
высоким давлением. А между тем не особенно приятно сидеть на котле,
находящемся под высоким давлением. Чтобы хоть сколько-нибудь обезопасить
его, приходилось настолько увеличивать вес, что этим снова уничтожался
выигрыш, приобретенный высоким давлением. Два года продолжал я мои опыты с
различными системами котлов -- сила и контроль не представляли затруднений -
и в конце концов отказался от идеи дорожной повозки, движимой паром. Я знал,
что англичане употребляют на своих сельских дорогах паровые экипажи, которые
представляли собой настоящие локомотивы и должны были тащить целые обозы. Не
представляло затруднений построить тяжелый паровой трактор, годный для
большой фермы. Но у нас нет английских дорог. Наши дороги погубили бы какой
угодно большой и сильный паровой трактор. И мне казалось, что не стоит
строить тяжелый трактор, его могли бы купить лишь немногие зажиточные
фермеры.
Но от идеи безлошадного экипажа я не отказался. Моя работа с
представителем компании Вестингауз укрепила мое убеждение, что паровой
двигатель непригоден для легкого экипажа. Поэтому я оставался у них на
службе только один год. Тяжелые паровые машины и тракторы не могли меня уже
ничему научить, и мне не хотелось тратить время на работу, которая ни к чему
не ведет. Несколькими годами ранее, в пору моего ученичества, я прочел в
одном английском журнале о "бесшумном газовом двигателе", который как раз в
то время появился в Англии. Я думаю, что то был мотор Отто. Он действовал
светильным газом и имел один большой цилиндр, передача была поэтому
неравномерной и требовала необычайно тяжелого махового колеса. Что касается
веса, то на фунт металла он давал гораздо меньше работы, чем паровая машина,
и это, казалось, делало применение светильного газа для экипажей вообще
невозможным. Я заинтересовался двигателем лишь как машиной вообще. Я следил
за развитием его по английским и американским журналам, которые попадали в
нашу мастерскую, в особенности за каждым указанием на возможность заменить
светильный газ газом, получаемым из паров газолина. Идея газового мотора
была отнюдь не нова, но здесь была первая серьезная попытка вынести его на
рынок. Она была встречена скорее с любопытством, чем с восторгом, и мне не
вспомнить ни одного человека, который полагал бы, что двигатель внутреннего
сгорания может иметь дальнейшее распространение. Все умные люди
неопровержимо доказывали, что подобный мотор не может конкурировать с
паровой машиной. Они не имели ни малейшего представления о том, что
когда-нибудь он завоюет себе поле действия. Таковы все умные люди, они так
умны и опытны, в точности знают, почему нельзя сделать того-то и того-то,
видят пределы и препятствия. Поэтому я никогда не беру службу чистокровного
специалиста. Если бы я хотел убить конкурентов нечестными средствами, я
предоставил бы им полчища специалистов. Получив массу хороших советов, мои
конкуренты не могли бы приступить к работе.
Меня интересовал газовый двигатель, и я следил за его развитием. Но я
делал это исключительно из любопытства приблизительно до 1885 или 1886 года,
когда отказался от паровой машины в качестве двигателя для тележки, которую
я хотел построить в один прекрасный день, и должен был искать новой движущей
силы. В 1885 году я чинил мотор Отто в ремонтных мастерских Игль в Детройте.
Во всем городе не было никого, кто знал бы в этом толк. Говорили, что я могу
это сделать, и, хотя я до сих пор никогда не имел дела с моторами Отто, я
взялся за работу и счастливо выполнил ее. Так я получил возможность изучить
новый мотор из первых рук и в 1887 году сконструировал себе модель по
имевшейся у меня четырехтактной модели лишь для того, что бы убедиться,
правильно ли я понял принцип. "Четырехтактный" мотор, это такой, где поршень
должен четыре раза пройти через цилиндр, чтобы развить силовой эффект.
Первый ход вбирает
газ, второй сжимает его, третий доводит до взрыва, а четвертый
выталкивает излишний газ. Маленькая модель работала очень хорошо; она имела
однодюймовый диаметр и трехдюймовый ход поршня, работала газолином и, хотя
отдавала немного энергии, но была относительно легче всех машин, имевшихся
на рынке. Я подарил ее впоследствии одному молодому человеку, который хотел
получить ее для каких-то целей, и имя которого я забыл. Мотор был разобран,
он явился исходным пунктом для моих дальнейших работ с двигателями
внутреннего сгорания.
В то время я жил снова на ферме, куда вернулся не столько затем, чтобы
сделаться фермером, сколько для того, чтобы продолжать свои опыты. Как
ученый механик, я устроил теперь первоклассную мастерскую вместо кукольной
мастерской детских лет. Отец предложил мне 40 акров леса в том случае, если
я брошу машины. Я временно согласился, так как работа дала мне возможность
жениться. Я устроил себе лесопилку, запасся перевозным двигателем и начал
рубить и пилить деревья в лесу. Часть первых досок и балок пошла на домик на
нашей новой ферме. Это было в самом начале нашей супружеской жизни. Дом был
не велик, всего тридцать один квадратный фут, в полтора этажа, но в нем было
уютно. Я построил рядом мастерскую и, когда не был занят рубкой деревьев,
работал над газовыми машинами, изучая их свойства и функции. Я читал все,
что попадалось мне в руки, но больше всего учился на собственной работе.
Газовая машина -- таинственная вещь, она не всегда действует как надо.
Представьте только, как вели себя эти первые модели.
В 1890 году я впервые начал работать с двумя цилиндрами.
Одноцилиндровый двигатель был совершенно не пригоден для транспортных целей
-- маховое колесо было слишком тяжело. По окончании работы над первым
четырехтактным мотором по типу Отто, и еще раньше, чем я отважился взяться
за двухцилиндровый мотор, я изготовил целый ряд машин из железных трубок для
экспериментальных целей. Я имел, следовательно, порядочный опыт. Я держался
того взгляда, что мотор с двумя цилиндрами можно использовать в целях
передвижения, и возымел первоначально мысль применить его к велосипеду в
непосредственном соединении с шатуном, причем заднее колесо велосипеда
должно было служить маховиком. Скорость должна была регулироваться
исключительно клапаном. Однако я никогда не осуществил этого плана, так как
очень скоро выяснилось, что мотор с резервуаром и прочими приспособлениями
был слишком тяжел для велосипеда. Два взаимно дополняющих друг друга
цилиндра имели то преимущество, что в момент взрыва в одном цилиндре -- в
другом выталкивались сгоревшие газы. Этим уменьшалась тяжесть махового
колеса, необходимая для регулирования. Работа началась в моей мастерской на
ферме. Вскоре затем мне предложили место инженера и механика в Детройтской
Электрической Компании с ежемесячным жалованьем в сорок пять долларов. Я
принял его, так как оно давало мне больше, чем ферма, да и без того я решил
бросить сельское хозяйство. Деревья были все вырублены. Мы наняли себе дом в
Детройте на Бэгли-авеню. Мастерская переехала со мной и развернулась в
кирпичном сарае позади дома. Много месяцев я работал в Электрической
Компании в ночной смене -- мне оставалось очень мало времени для своей
работы; после я перешел в дневную смену и работал каждый вечер и целую ночь
под воскресенье над новым мотором. Я не могу даже утверждать, чтобы работа
была тяжела. Ничто, действительно нас интересующее, не тяжело для нас. Я был
уверен в успехе. Успех непременно придет, если работать как следует. Тем не
менее, было страшно ценно, что моя жена верила в него еще крепче, чем я.
Такой она была всегда.
Я должен был начать с азов. Хотя я знал, что целый ряд людей работает
над экипажем без лошади, я не мог выведать об этом никаких подробностей.
Величайшие трудности были связаны для меня с получением искры и проблемой
веса. В трансмиссии, управлении и общем плане мне помог мой опыт с паровыми
тракторами. В 1892 г. я изготовил первый автомобиль, но пришлось подождать
до следующей весны, пока он не пошел, к моему великому удовлетворению. Мой
первый экипаж по своему внешнему виду несколько походил на крестьянскую
тележку. В нем было два цилиндра с диаметрами в 2 1/2 дюйма и с
шестидюймовым ходом поршня, помещенных рядом над задней осью. Я изготовил их
из выпускной трубы одной приобретенной мною паровой машины. Они развивали
около четырех лошадиных сил. Сила передавалась от мотора посредством ремня
на приводной вал и с последнего, с помощью цепи, на заднее колесо. В тележке
помещалось двое, причем сиденье было укреплено на двух стойках, а кузов
покоился на эллиптических рессорах. У машины было два хода -- один в десять,
другой в двадцать миль в час, которые достигались передвижением ремня. Для
этой цели служил помещенный перед сиденьем вожатого рычаг с ручкой. Толкнув
его вперед, достигали быстрого хода, назад -- тихого; при вертикальном
положении ход был холостой. Чтобы пустить машину в ход, нужно было рукой
повернуть рукоятку, поставив мотор на холостой ход. Для остановки нужно было
только отпустить рычаг и нажать ножной тормоз. Заднего хода не существовало,
а другие скорости, кроме двух указанных, достигались регулированием притока
газа. Железные части для остова тележки так же, как сиденье и рессоры, я
купил. Колеса были велосипедные в двадцать восемь дюймов ширины, с
резиновыми шинами. Рулевое колесо я отлил по приготовленной мной самим
форме, а также сам сконструировал все более тонкие части механизма. Но очень
скоро оказалось, что не достает еще регулирующего механизма, чтобы
равномерно распределять наличную силу при криволинейном движении между
обоими задними колесами. Весь экипаж весил около пятисот фунтов. Под
сиденьем находился резервуар, вмещавший 12 литров газолина, питавший мотор
посредством маленькой трубки и клапана. Зажигание достигалось электрической
искрой. Мотор имел первоначально воздушное охлаждение или, точнее говоря, не
имел никакого охлаждения. Я нашел, что он нагревается после часовой или
двухчасовой езды, и очень скоро поместил сосуд с водой вокруг цилиндра,
соединив его трубкой с резервуаром, находившимся сзади экипажа.
Все эти детали я придумал заранее за немногими исключениями. Так я
всегда поступал при своей работе. Я черчу сперва план, в котором каждая
деталь разработана до конца, прежде чем начинаю строить. Иначе теряется во
время работы много материала на разные добавочные приспособления, а в конце
концов отдельные части оказываются не подходящими друг к другу. Многие
изобретатели терпят неудачи, потому что не умеют проводить различия между
планомерной работой и экспериментированием. Главные трудности при постройке
заключались в добывании соответствующего материала. Затем встал вопрос об
инструментах. В деталях необходимо было произвести еще разные изменения и
поправки, но, что меня всего больше задерживало, это недостаток денег и
времени для приобретения лучших материалов для каждой отдельной части.
Однако весной 1893 года машина подвинулась настолько вперед, что могла уже
быть пущена в ход, к моему великому удовольствию, при этом я получил
возможность испытать конструкцию и материал на наших деревенских дорогах.
Моя "газолиновая тележка" была первым и долгое время единственным
автомобилем в Детройте. К ней относились почти, как к общественному
бедствию, так как она производила много шума и пугала лошадей. Кроме того,
она стесняла уличное движение. Я не мог остановиться нигде в городе без
того, чтобы тотчас вокруг моей тележки не собралась толпа народа. Если я
оставлял ее одну, хотя бы на одну минуту, сейчас же находился любопытный,
который пробовал на ней ездить. В конце концов, я стал носить при себе цепь
и должен был привязывать тележку к фонарному столбу, если оставлял ее
где-нибудь. Затем происходили неприятности с полицией. Почему я, собственно,
не знаю. Насколько мне известно, тогда еще не существовало никаких
предписаний относительно темпа езды. Как бы то ни было, я должен был
получить от администрации особое разрешение и таким образом некоторое время
пользовался привилегией быть единственным, официально утвержденным шофером
Америки. В 1895 и 1896 гг. я проделал с удовольствием несколько тысяч миль
на этой маленькой машине, которую потом продал за 200 долларов Чарльзу
Эйнсли из Детройта. Это была моя первая продажа. Экипаж мой был, собственно
говоря, не продажный -- я построил его исключительно для экспериментальных
целей. Но я хотел начать строить новый, а Эйнсли пожелал иметь его. Деньги
могли мне понадобиться, и мы скоро сошлись в цене.
У меня решительно не было намерения строить автомобили в таком огромном
масштабе. Мой план был -- крупное производство, но сперва мне нужно было
иметь кое-что для производства. Не было никакого смысла торопиться. В 1896
году я начал постройку второго автомобиля, который был очень похож на
первый, лишь несколько легче его. Я сохранил ремень для передачи и упразднил
его лишь много позже. Ремни очень хороши, но не в жару. Единственно по этой
причине я устроил впоследствии вместо них настоящий привод. Из этого
автомобиля я извлек для себя много поучительного.
Тем временем и другие в Америке и Европе занялись постройкой
автомобилей. Уже в 1895 году я узнал, что в Нью-Йорке у Мэси был выставлен
немецкий автомобиль Бенца. Я сам поехал, чтобы посмотреть его, но не нашел в
нем ничего, что особенно привлекло бы мое внимание. И бенцовский автомобиль
имел приводной ремень, но был гораздо тяжелее моего. Я придавал особенное
значение сокращению веса -- преимуществу, которого иностранные фабриканты,
по-видимому, никогда не умели достаточно ценить. Всего-навсего, в моей
частной мастерской я использовал три различных экипажа, из которых каждый в
течение несколько лет бегал в Детройте. У меня и теперь еще находится первый
экипаж, который я через несколько лет выкупил за сто долларов у одного лица,
купившего у м-ра Эйнсли.
В течение всего этого времени я оставался на службе у Электрической
Компании и постепенно поднялся до первого инженера с месячным окладом в 125
долларов. Но мои опыты с газовыми двигателями встречали со стороны директора
не больше сочувствия, чем прежде мое влечение к механике со стороны отца. Не
то, что мой шеф имел что-нибудь против экспериментирования, он был только
против опытов с газовыми двигателями. У меня в ушах еще звучат его слова:
"Электричество, да, ему принадлежит будущее. Но газ... нет!"
Он имел все основания для скептицизма. Действительно, никто не имел
тогда даже отдаленного представления от великой будущности двигателей
внутреннего сгорания, и, с другой стороны, мы стояли еще в самом начале
огромного подъема, который ожидал электричество. Как это бывает со всякой
сравнительно новой идеей, от электричества ждали большего, чем оно обещает
нам даже теперь. Я не видел пользы от экспериментирования с ним для моих
целей. Экипаж для деревенских дорог нельзя было построить по системе
электрических трамваев, даже если бы электрические провода были не так
дороги. Никакую батарею нельзя было признать, хотя бы приблизительно,
удовлетворяющей условиям нормального веса. Электрический экипаж по
необходимости имеет ограниченную сферу применения и требует аппарата,
который находится в невыгодном отношении к производимому току. Этим я вовсе
не хочу сказать, что я мало ценю электричество; мы еще даже не начали
правильно пользоваться им. Но электричество имеет свою область применения, а
двигатель внутреннего сгорания -- свою. Одно не может вытеснить другого --
это большое счастье.
У меня сейчас находится динамо, которую я должен был обслуживать с
самого начала в мастерских Детройтской Эдиссоновской Компании. Когда я
оборудовал нашу Канадскую фабрику, я нашел эту динамо в одной конторе,
купившей ее у Электрической Компании. Я приобрел ее, пустил в ход, и она в
течение долгих лет честно служила на нашей Канадской фабрике. Когда мы
вследствие возраставшего сбыта вынуждены были построить новую силовую
станцию, я велел перевезти старый мотор в свой музей -- комнату в Дирборне,
хранящую много технических драгоценностей.
Эдиссоновская компания предложила мне высшее управление делами -- при
условии, что я брошу свой газовый двигатель и займусь, действительно,
тяжелого ручного труда. Уже с ранней юности я думал, что многое можно делать
иначе, каким-нибудь лучшим способом. Поэтому я обратился к технике, -- да и
мать моя всегда утверждала, что я прирожденный техник. У меня была
мастерская со всевозможными металлическими частями вместо инструментов
прежде, чем я мог назвать что-нибудь своей собственностью. В то время не
было еще никаких новомодных игрушек; все, что мы имели, было собственного
изготовления. Моими игрушками были инструменты, как и теперь. Каждый обломок
машины был для меня сокровищем.
Важнейшим событием моих детских лет была моя встреча с локомобилем,
милях в восьми от Детройта, когда мы однажды ехали в город. Мне было тогда
двенадцать лет. Вторым по важности событием, которое приходится на тот же
самый год, были подаренные мне часы.
Я представляю себе ту машину, как будто это было вчера; это была первая
телега без лошади, которую я видел в жизни. Она была, главным образом,
предназначена приводить в движение молотилки и лесопилки и состояла из
примитивной передвигающейся машины с котлом; сзади прилажены были чан с
водой и ящик с углем. Правда, я видел уже много локомобилей, перевозимых на
лошадях, но этот имел соединительную цепь, ведущую к задним колесам
телегообразной подставки, на которой помещался котел. Машина была поставлена
над котлом, и один- единственный человек на платформе сзади котла мог
нагребать лопатой угли и управлять клапаном и рычагом. Построена была эта
машина у Никольс-Шепарда и К в Бэтль-Крике. Об этом я тотчас разузнал.
Машину застопорили, чтобы пропустить нас с лошадьми, и я, сидя сзади телеги,
вступил в разговор с машинистом, прежде чем мой отец, который правил, увидел
в чем дело. Машинист был очень рад, что мог все объяснить мне, так как
гордился своей машиной. Он показал мне, как снимается цепь с движущего
колеса и как надевается небольшой приводной ремень, чтобы приводить в
движение другие машины. Он рассказал мне, что машина делает двести оборотов
в минуту и что соединительную цепь можно отцепить, чтобы остановить
локомобиль, не останавливая действия машины. Последнее приспособление, хотя
и в измененной форме, встречается в нашем современном автомобиле. Оно не
имеет значения при паровых машинах, которые легко останавливать и снова
пускать в ход, но тем более важно в моторах.
Этот локомобиль был виной тому, что я погрузился в автомобильную
технику. Я пробовал строить модели, и несколько лет спустя мне удалось
составить одну, вполне пригодную. С той поры, как я, двенадцатилетним
мальчиком, встретился с локомобилем до сегодняшнего дня вся сила моего
интереса была направлена на проблему создания автоматически движущейся
машины.
Когда я ездил в город, карманы у меня всегда были набиты всяким хламом:
гайками и обломками железа. Нередко мне удавалось заполучить сломанные часы,
и я пробовал их чинить. Тринадцати лет мне удалось в первый раз починить
часы так, что они ходили правильно. С пятнадцати лет я мог чинить почти
всякие часы, хотя мои инструменты были весьма примитивны. Такая возня
страшно ценна. Из книг нельзя научиться ничему практическому -- машина для
техника то же, что книги для писателя, и настоящий техник должен был бы,
собственно, знать, как изготовляется все. Отсюда он почерпнет идеи и раз у
него голова на плечах, он постарается применить их.
Я никогда не мог особенно заинтересоваться фермерской работой. Я хотел
иметь дело с машинами. Мой отец не очень сочувствовал моему увлечению
механикой. Он желал, чтобы я стал фермером. Когда я семнадцати лет окончил
школу и поступил учеником в механическую мастерскую Драйдока, меня считали
почти погибшим. Ученье мне далось легко и без труда -- все необходимые для
машиниста познания я усвоил уже задолго до истечения срока моего трехлетнего
ученичества, а так как, кроме того, у меня была еще любовь к тонкой механике
и особенное пристрастие к часам, то по ночам я работал в починочной
мастерской одного ювелира. Одно время, в те молодые годы, у меня было, если
не ошибаюсь, более 300 часов. Я полагал, что уже могу приблизительно за 30
центов изготовлять порядочные часы, и хотел заняться этим делом. Однако я
оставил его, доказав себе, что часы, в общем, не принадлежат к безусловно
необходимым предметам в жизни и что потому не все люди будут покупать их.
Как я пришел к этому изумительному выводу, я уже хорошенько не помню. Я
терпеть не мог обыкновенной работы ювелира и часовщика за исключением тех
случаев, когда она представляла особенно трудные задачи. Уже тогда я хотел
изготовлять какой-нибудь продукт для массового потребления. Приблизительно в
ту пору в Америке было введено общее время для железнодорожного движения. До
тех пор ориентировались по солнцу, и долго железнодорожное время было
отлично от местного, как и теперь, после введения летнего времени. Я много
ломал себе голову, и мне удалось изготовить часы, которые показывали оба
времени. Они имели двойной циферблат и считались по всей округе своего рода
достопримечательностью.
В 1879 году -- почти четыре года после моей первой встречи с
локомобилем Никольс-Шепарда -- я добился возможности ездить на локомобиле, и
когда мое ученичество окончилось, я стал работать вместе с местным
представителем компании Вестингауз в качестве эксперта по сборке и починке
их локомобилей. Их машина была очень похожа на Шепардовскую, за исключением
того, что здесь машина помещалась спереди, а котел сзади, причем энергия
передавалась задним колесам с помощью приводного ремня. Машины делали в час
до двенадцати миль, хотя скорость передвижения играла в конструкции
второстепенную роль. Иногда они употреблялись также для тяжелых грузов, а
если владелец случайно работал в то же время и с молотилками, то он просто
привязывал свою молотилку и другие приборы к локомобилю и ездил с фермы на
ферму. Я задумался над весом и стоимостью локомобилей. Они весили много тонн
и были так дороги, что только крупный землевладелец мог приобрести их. Часто
владельцами их были люди, которые занимались молотьбой, как профессией, или
собственники лесопилок и другие фабриканты, которые нуждались в перевозных
двигателях.
Еще ранее мне пришла в голову идея построить легкую паровую тележку,
которая могла бы заменить конную тягу главным образом в качестве трактора
при чрезвычайно тяжелой пахотной работе. В то же время мне пришла мысль, как
я теперь смутно вспоминаю, что совершенно тот же принцип мог быть применен и
к экипажам и к другим средствам передвижения. Идея экипажа без лошадей была
чрезвычайно популярна. Уже много лет, в сущности со времени изобретения
паровой машины, шли разговоры об экипаже без лошадей, однако сначала идея
экипажа казалась мне не столь практичной, как идея машины для трудной
сельской работы, а из всех сельских работ самой трудной была пахота. Наши
дороги были плохи, и мы не привыкли много разъезжать. Одно из величайших
завоеваний автомобиля заключается в благодетельном влиянии, которое он
оказывает на кругозор фермера -- он значительно расширил его. Само собой
разумеется что мы не ездили в город, если там не было никаких важных дел, да
и в этом случае мы ездили не чаще одного раза в неделю. При дурной погоде
иногда даже еще реже.
Как опытному машинисту, в распоряжении которого на ферме была сносная
мастерская, мне было нетрудно построить паровую тележку или трактор. При
этом мне пришла мысль использовать его и как средство передвижения. Я был
твердо убежден, что держать лошадей невыгодно, принимая во внимание труд и
издержки по их содержанию. Следовательно, нужно было изобрести и построить
паровую машину, достаточно легкую, чтобы тащить обыкновенную телегу или
плуг. Трактор казался мне всего важнее. Переложить трудную, суровую работу
фермера с человеческих плеч на сталь и железо -- всегда было главным
предметом моего честолюбия. Обстоятельства виноваты в том, что я впервые
обратился к производству собственно экипажей. Я нашел, в конце концов, что
люди проявляли больший интерес к машине, на которой они могли бы ездить по
сельским дорогам, чем к орудию полевой работы. Я сомневаюсь даже, что легкий
полевой трактор мог вообще укорениться, если бы автомобиль не открыл фермеру
постепенно, но верно глаза. Но я забегаю вперед. Тогда я думал, что фермер
будет больше интересоваться трактором.
Я построил тележку с паровым двигателем. Она функционировала. Котел
отапливался нефтью; сила двигателя была велика, а контроль при помощи
прикрывающего клапана прост, упорядочен и надежен. Но котел заключал в себе
опасность. Для того, чтобы добиться требуемой силы, без чрезмерного
увеличения веса и объема двигателя, машина должна была находиться под
высоким давлением. А между тем не особенно приятно сидеть на котле,
находящемся под высоким давлением. Чтобы хоть сколько-нибудь обезопасить
его, приходилось настолько увеличивать вес, что этим снова уничтожался
выигрыш, приобретенный высоким давлением. Два года продолжал я мои опыты с
различными системами котлов -- сила и контроль не представляли затруднений -
и в конце концов отказался от идеи дорожной повозки, движимой паром. Я знал,
что англичане употребляют на своих сельских дорогах паровые экипажи, которые
представляли собой настоящие локомотивы и должны были тащить целые обозы. Не
представляло затруднений построить тяжелый паровой трактор, годный для
большой фермы. Но у нас нет английских дорог. Наши дороги погубили бы какой
угодно большой и сильный паровой трактор. И мне казалось, что не стоит
строить тяжелый трактор, его могли бы купить лишь немногие зажиточные
фермеры.
Но от идеи безлошадного экипажа я не отказался. Моя работа с
представителем компании Вестингауз укрепила мое убеждение, что паровой
двигатель непригоден для легкого экипажа. Поэтому я оставался у них на
службе только один год. Тяжелые паровые машины и тракторы не могли меня уже
ничему научить, и мне не хотелось тратить время на работу, которая ни к чему
не ведет. Несколькими годами ранее, в пору моего ученичества, я прочел в
одном английском журнале о "бесшумном газовом двигателе", который как раз в
то время появился в Англии. Я думаю, что то был мотор Отто. Он действовал
светильным газом и имел один большой цилиндр, передача была поэтому
неравномерной и требовала необычайно тяжелого махового колеса. Что касается
веса, то на фунт металла он давал гораздо меньше работы, чем паровая машина,
и это, казалось, делало применение светильного газа для экипажей вообще
невозможным. Я заинтересовался двигателем лишь как машиной вообще. Я следил
за развитием его по английским и американским журналам, которые попадали в
нашу мастерскую, в особенности за каждым указанием на возможность заменить
светильный газ газом, получаемым из паров газолина. Идея газового мотора
была отнюдь не нова, но здесь была первая серьезная попытка вынести его на
рынок. Она была встречена скорее с любопытством, чем с восторгом, и мне не
вспомнить ни одного человека, который полагал бы, что двигатель внутреннего
сгорания может иметь дальнейшее распространение. Все умные люди
неопровержимо доказывали, что подобный мотор не может конкурировать с
паровой машиной. Они не имели ни малейшего представления о том, что
когда-нибудь он завоюет себе поле действия. Таковы все умные люди, они так
умны и опытны, в точности знают, почему нельзя сделать того-то и того-то,
видят пределы и препятствия. Поэтому я никогда не беру службу чистокровного
специалиста. Если бы я хотел убить конкурентов нечестными средствами, я
предоставил бы им полчища специалистов. Получив массу хороших советов, мои
конкуренты не могли бы приступить к работе.
Меня интересовал газовый двигатель, и я следил за его развитием. Но я
делал это исключительно из любопытства приблизительно до 1885 или 1886 года,
когда отказался от паровой машины в качестве двигателя для тележки, которую
я хотел построить в один прекрасный день, и должен был искать новой движущей
силы. В 1885 году я чинил мотор Отто в ремонтных мастерских Игль в Детройте.
Во всем городе не было никого, кто знал бы в этом толк. Говорили, что я могу
это сделать, и, хотя я до сих пор никогда не имел дела с моторами Отто, я
взялся за работу и счастливо выполнил ее. Так я получил возможность изучить
новый мотор из первых рук и в 1887 году сконструировал себе модель по
имевшейся у меня четырехтактной модели лишь для того, что бы убедиться,
правильно ли я понял принцип. "Четырехтактный" мотор, это такой, где поршень
должен четыре раза пройти через цилиндр, чтобы развить силовой эффект.
Первый ход вбирает
газ, второй сжимает его, третий доводит до взрыва, а четвертый
выталкивает излишний газ. Маленькая модель работала очень хорошо; она имела
однодюймовый диаметр и трехдюймовый ход поршня, работала газолином и, хотя
отдавала немного энергии, но была относительно легче всех машин, имевшихся
на рынке. Я подарил ее впоследствии одному молодому человеку, который хотел
получить ее для каких-то целей, и имя которого я забыл. Мотор был разобран,
он явился исходным пунктом для моих дальнейших работ с двигателями
внутреннего сгорания.
В то время я жил снова на ферме, куда вернулся не столько затем, чтобы
сделаться фермером, сколько для того, чтобы продолжать свои опыты. Как
ученый механик, я устроил теперь первоклассную мастерскую вместо кукольной
мастерской детских лет. Отец предложил мне 40 акров леса в том случае, если
я брошу машины. Я временно согласился, так как работа дала мне возможность
жениться. Я устроил себе лесопилку, запасся перевозным двигателем и начал
рубить и пилить деревья в лесу. Часть первых досок и балок пошла на домик на
нашей новой ферме. Это было в самом начале нашей супружеской жизни. Дом был
не велик, всего тридцать один квадратный фут, в полтора этажа, но в нем было
уютно. Я построил рядом мастерскую и, когда не был занят рубкой деревьев,
работал над газовыми машинами, изучая их свойства и функции. Я читал все,
что попадалось мне в руки, но больше всего учился на собственной работе.
Газовая машина -- таинственная вещь, она не всегда действует как надо.
Представьте только, как вели себя эти первые модели.
В 1890 году я впервые начал работать с двумя цилиндрами.
Одноцилиндровый двигатель был совершенно не пригоден для транспортных целей
-- маховое колесо было слишком тяжело. По окончании работы над первым
четырехтактным мотором по типу Отто, и еще раньше, чем я отважился взяться
за двухцилиндровый мотор, я изготовил целый ряд машин из железных трубок для
экспериментальных целей. Я имел, следовательно, порядочный опыт. Я держался
того взгляда, что мотор с двумя цилиндрами можно использовать в целях
передвижения, и возымел первоначально мысль применить его к велосипеду в
непосредственном соединении с шатуном, причем заднее колесо велосипеда
должно было служить маховиком. Скорость должна была регулироваться
исключительно клапаном. Однако я никогда не осуществил этого плана, так как
очень скоро выяснилось, что мотор с резервуаром и прочими приспособлениями
был слишком тяжел для велосипеда. Два взаимно дополняющих друг друга
цилиндра имели то преимущество, что в момент взрыва в одном цилиндре -- в
другом выталкивались сгоревшие газы. Этим уменьшалась тяжесть махового
колеса, необходимая для регулирования. Работа началась в моей мастерской на
ферме. Вскоре затем мне предложили место инженера и механика в Детройтской
Электрической Компании с ежемесячным жалованьем в сорок пять долларов. Я
принял его, так как оно давало мне больше, чем ферма, да и без того я решил
бросить сельское хозяйство. Деревья были все вырублены. Мы наняли себе дом в
Детройте на Бэгли-авеню. Мастерская переехала со мной и развернулась в
кирпичном сарае позади дома. Много месяцев я работал в Электрической
Компании в ночной смене -- мне оставалось очень мало времени для своей
работы; после я перешел в дневную смену и работал каждый вечер и целую ночь
под воскресенье над новым мотором. Я не могу даже утверждать, чтобы работа
была тяжела. Ничто, действительно нас интересующее, не тяжело для нас. Я был
уверен в успехе. Успех непременно придет, если работать как следует. Тем не
менее, было страшно ценно, что моя жена верила в него еще крепче, чем я.
Такой она была всегда.
Я должен был начать с азов. Хотя я знал, что целый ряд людей работает
над экипажем без лошади, я не мог выведать об этом никаких подробностей.
Величайшие трудности были связаны для меня с получением искры и проблемой
веса. В трансмиссии, управлении и общем плане мне помог мой опыт с паровыми
тракторами. В 1892 г. я изготовил первый автомобиль, но пришлось подождать
до следующей весны, пока он не пошел, к моему великому удовлетворению. Мой
первый экипаж по своему внешнему виду несколько походил на крестьянскую
тележку. В нем было два цилиндра с диаметрами в 2 1/2 дюйма и с
шестидюймовым ходом поршня, помещенных рядом над задней осью. Я изготовил их
из выпускной трубы одной приобретенной мною паровой машины. Они развивали
около четырех лошадиных сил. Сила передавалась от мотора посредством ремня
на приводной вал и с последнего, с помощью цепи, на заднее колесо. В тележке
помещалось двое, причем сиденье было укреплено на двух стойках, а кузов
покоился на эллиптических рессорах. У машины было два хода -- один в десять,
другой в двадцать миль в час, которые достигались передвижением ремня. Для
этой цели служил помещенный перед сиденьем вожатого рычаг с ручкой. Толкнув
его вперед, достигали быстрого хода, назад -- тихого; при вертикальном
положении ход был холостой. Чтобы пустить машину в ход, нужно было рукой
повернуть рукоятку, поставив мотор на холостой ход. Для остановки нужно было
только отпустить рычаг и нажать ножной тормоз. Заднего хода не существовало,
а другие скорости, кроме двух указанных, достигались регулированием притока
газа. Железные части для остова тележки так же, как сиденье и рессоры, я
купил. Колеса были велосипедные в двадцать восемь дюймов ширины, с
резиновыми шинами. Рулевое колесо я отлил по приготовленной мной самим
форме, а также сам сконструировал все более тонкие части механизма. Но очень
скоро оказалось, что не достает еще регулирующего механизма, чтобы
равномерно распределять наличную силу при криволинейном движении между
обоими задними колесами. Весь экипаж весил около пятисот фунтов. Под
сиденьем находился резервуар, вмещавший 12 литров газолина, питавший мотор
посредством маленькой трубки и клапана. Зажигание достигалось электрической
искрой. Мотор имел первоначально воздушное охлаждение или, точнее говоря, не
имел никакого охлаждения. Я нашел, что он нагревается после часовой или
двухчасовой езды, и очень скоро поместил сосуд с водой вокруг цилиндра,
соединив его трубкой с резервуаром, находившимся сзади экипажа.
Все эти детали я придумал заранее за немногими исключениями. Так я
всегда поступал при своей работе. Я черчу сперва план, в котором каждая
деталь разработана до конца, прежде чем начинаю строить. Иначе теряется во
время работы много материала на разные добавочные приспособления, а в конце
концов отдельные части оказываются не подходящими друг к другу. Многие
изобретатели терпят неудачи, потому что не умеют проводить различия между
планомерной работой и экспериментированием. Главные трудности при постройке
заключались в добывании соответствующего материала. Затем встал вопрос об
инструментах. В деталях необходимо было произвести еще разные изменения и
поправки, но, что меня всего больше задерживало, это недостаток денег и
времени для приобретения лучших материалов для каждой отдельной части.
Однако весной 1893 года машина подвинулась настолько вперед, что могла уже
быть пущена в ход, к моему великому удовольствию, при этом я получил
возможность испытать конструкцию и материал на наших деревенских дорогах.
Моя "газолиновая тележка" была первым и долгое время единственным
автомобилем в Детройте. К ней относились почти, как к общественному
бедствию, так как она производила много шума и пугала лошадей. Кроме того,
она стесняла уличное движение. Я не мог остановиться нигде в городе без
того, чтобы тотчас вокруг моей тележки не собралась толпа народа. Если я
оставлял ее одну, хотя бы на одну минуту, сейчас же находился любопытный,
который пробовал на ней ездить. В конце концов, я стал носить при себе цепь
и должен был привязывать тележку к фонарному столбу, если оставлял ее
где-нибудь. Затем происходили неприятности с полицией. Почему я, собственно,
не знаю. Насколько мне известно, тогда еще не существовало никаких
предписаний относительно темпа езды. Как бы то ни было, я должен был
получить от администрации особое разрешение и таким образом некоторое время
пользовался привилегией быть единственным, официально утвержденным шофером
Америки. В 1895 и 1896 гг. я проделал с удовольствием несколько тысяч миль
на этой маленькой машине, которую потом продал за 200 долларов Чарльзу
Эйнсли из Детройта. Это была моя первая продажа. Экипаж мой был, собственно
говоря, не продажный -- я построил его исключительно для экспериментальных
целей. Но я хотел начать строить новый, а Эйнсли пожелал иметь его. Деньги
могли мне понадобиться, и мы скоро сошлись в цене.
У меня решительно не было намерения строить автомобили в таком огромном
масштабе. Мой план был -- крупное производство, но сперва мне нужно было
иметь кое-что для производства. Не было никакого смысла торопиться. В 1896
году я начал постройку второго автомобиля, который был очень похож на
первый, лишь несколько легче его. Я сохранил ремень для передачи и упразднил
его лишь много позже. Ремни очень хороши, но не в жару. Единственно по этой
причине я устроил впоследствии вместо них настоящий привод. Из этого
автомобиля я извлек для себя много поучительного.
Тем временем и другие в Америке и Европе занялись постройкой
автомобилей. Уже в 1895 году я узнал, что в Нью-Йорке у Мэси был выставлен
немецкий автомобиль Бенца. Я сам поехал, чтобы посмотреть его, но не нашел в
нем ничего, что особенно привлекло бы мое внимание. И бенцовский автомобиль
имел приводной ремень, но был гораздо тяжелее моего. Я придавал особенное
значение сокращению веса -- преимуществу, которого иностранные фабриканты,
по-видимому, никогда не умели достаточно ценить. Всего-навсего, в моей
частной мастерской я использовал три различных экипажа, из которых каждый в
течение несколько лет бегал в Детройте. У меня и теперь еще находится первый
экипаж, который я через несколько лет выкупил за сто долларов у одного лица,
купившего у м-ра Эйнсли.
В течение всего этого времени я оставался на службе у Электрической
Компании и постепенно поднялся до первого инженера с месячным окладом в 125
долларов. Но мои опыты с газовыми двигателями встречали со стороны директора
не больше сочувствия, чем прежде мое влечение к механике со стороны отца. Не
то, что мой шеф имел что-нибудь против экспериментирования, он был только
против опытов с газовыми двигателями. У меня в ушах еще звучат его слова:
"Электричество, да, ему принадлежит будущее. Но газ... нет!"
Он имел все основания для скептицизма. Действительно, никто не имел
тогда даже отдаленного представления от великой будущности двигателей
внутреннего сгорания, и, с другой стороны, мы стояли еще в самом начале
огромного подъема, который ожидал электричество. Как это бывает со всякой
сравнительно новой идеей, от электричества ждали большего, чем оно обещает
нам даже теперь. Я не видел пользы от экспериментирования с ним для моих
целей. Экипаж для деревенских дорог нельзя было построить по системе
электрических трамваев, даже если бы электрические провода были не так
дороги. Никакую батарею нельзя было признать, хотя бы приблизительно,
удовлетворяющей условиям нормального веса. Электрический экипаж по
необходимости имеет ограниченную сферу применения и требует аппарата,
который находится в невыгодном отношении к производимому току. Этим я вовсе
не хочу сказать, что я мало ценю электричество; мы еще даже не начали
правильно пользоваться им. Но электричество имеет свою область применения, а
двигатель внутреннего сгорания -- свою. Одно не может вытеснить другого --
это большое счастье.
У меня сейчас находится динамо, которую я должен был обслуживать с
самого начала в мастерских Детройтской Эдиссоновской Компании. Когда я
оборудовал нашу Канадскую фабрику, я нашел эту динамо в одной конторе,
купившей ее у Электрической Компании. Я приобрел ее, пустил в ход, и она в
течение долгих лет честно служила на нашей Канадской фабрике. Когда мы
вследствие возраставшего сбыта вынуждены были построить новую силовую
станцию, я велел перевезти старый мотор в свой музей -- комнату в Дирборне,
хранящую много технических драгоценностей.
Эдиссоновская компания предложила мне высшее управление делами -- при
условии, что я брошу свой газовый двигатель и займусь, действительно,