Страница:
полезным делом. Нужно было выбирать между службой и автомобилем. Я выбрал
автомобиль, т. е. отказался от своего места, собственно говоря, о выборе не
могло быть и речи, так как в то время я уже знал, что успех моей машине
обеспечен. 15 августа 1899 года я отказался от службы, чтобы посвятить себя
автомобильному делу.
Тем не менее, это был ответственный шаг, так как у меня не было никаких
сбережений. Все, что я мог сэкономить, было потрачено на опыты. Но жена была
согласна со мной в том, что я не мог отказаться от автомобиля: теперь
предстояла победа или поражение. На автомобили не было никакого "спроса" --
его не бывает ни на один новый товар. Они распространялись тогда, как теперь
аэропланы. Сначала экипажи без лошадей считались причудой дикой фантазии;
были умники, которые могли доказать вам до мельчайших подробностей, почему
эти экипажи всегда должны были оставаться игрушками. Ни один богатый человек
не представлял себе возможности коммерчески эксплуатировать новую идею. Для
меня непонятно, почему всякое новое изобретение в транспорте наталкивается
на такое сопротивление. Даже теперь еще есть люди, которые, качая головой,
говорят о роскоши авто и лишь неохотно признают пользу грузовика. Вначале же
едва ли кто угадывал, что автомобиль будет играть когда ни будь большую роль
в промышленности. Оптимисты, самое большее, допускали, что он будет
развиваться параллельно велосипеду. Когда оказалось, что на автомобилях,
действительно, можно ездить, и различные фабриканты начали изготовлять их,
сейчас же возник вопрос: какой экипаж самый быстрый? Странное и все же
весьма естественное явление -- эта гоночная идея. Я никогда не придавал ей
большого значения, но публика упорно отказывалась видеть в автомобиле
что-нибудь иное, кроме дорогой игрушки для гонок. Поэтому и нам пришлось, в
конце концов, принимать участие в гонках. Для промышленности, однако, это
рано сказавшееся пристрастие к гонкам было вредно, так как соблазняло
фабрикантов относиться с большим вниманием к скорости, чем к существенным
достоинствам автомобиля. Это широко открывало двери для спекуляции. После
моего выхода из Электрической Компании группа предприимчивых людей
организовала, на основе моего изобретения, "Детройтскую Автомобильную
Компанию". Я был ответственным инженером и -- в ограниченных размерах --
пайщиком. Три года мы продолжали строить автомобили -- все, более или менее,
по моей первой модели. Однако мы имели лишь небольшой сбыт; я был совершенно
одинок в своих стремлениях усовершенствовать автомобили и этим путем
приобрести более широкий круг покупателей. У всех была одна мысль: набирать
заказы и продавать как можно дороже. Главное было -- нажить деньги. Так как
я на своем посту инженера за пределами своего круга деятельности не имел
никакого влияния, то скоро понял, что новая компания была не подходящим
средством для осуществления моих идей, а исключительно лишь денежным
предприятием, которое приносило, однако же, мало денег. В марте 1902 года я
покинул поэтому свой пост, твердо решив никогда больше не занимать
зависимого положения. Детройтская Автомобильная Компания, в конце концов,
перешла во владение Леландов, позже вступивших в нее.
Я снял себе мастерскую -- одноэтажный кирпичный сарай, No 81 по
Парковой площади, чтобы продолжать свои опыты и по настоящему изучить дело.
Я верил, что оно должно пойти совершенно иначе, чем в моем первом
предприятии.
Год до основания Общества Автомобилей Форда был почти исключительно
посвящен исследованиям. В моей маленькой мастерской, в одну комнату, я
работал над усовершенствованием четырехцилиндрового мотора, а между тем в
окружающем мире я старался разузнать, какова была, в действительности,
коммерческая жизнь, и в самом ли деле нужно участвовать в алчной,
эгоистической охоте за деньгами, которую я повсюду наблюдал во время моего
первого краткого участия в деле. Начиная с моего первого опыта, до основания
теперешнего Общества я построил всего-навсего приблизительно двадцать пять
автомобилей, из них девятнадцать для Детройтской Автомобильной Компании.
Автомобильное дело тем временем вышло из начальной стадии своего развития,
когда довольствовались фактом, что машина, вообще, могла двигаться, и
перешло в ту фазу, когда стали предъявлять требования к скорости. Александр
Уинтон из Кливленда, строитель уинтоновркого автомобиля, был гоночный
чемпион Америки и готов был померяться с каждым. Я сконструировал
двухцилиндровый мотор несколько более компактного типа, чем все ранее мною
построенные, вставил его в шасси, нашел, что он развивает большую скорость и
сговорился с Уинтоном о состязании. Мы встретились на ипподроме Грит-Пойнт в
Детройте. Я победил. Это было моей первой гонкой, и создало для меня
единственный род рекламы, который публика несколько ценит.
Публика презирала экипаж, если он не шел быстро, не обгонял других. Мое
честолюбие, поставившее себе цель построить самый быстрый автомобиль на
свете, привело меня к четырехцилиндровому мотору. Но об этом позже.
Самым поразительным во всей автомобильной промышленности для того
времени было внимание, уделявшееся чистой прибыли за счет качества. Мне
казалось, что это переворачивает наизнанку естественный процесс, требующий,
чтобы деньги являлись плодом труда. Второе, что меня удивляло, это
равнодушие всех к усовершенствованию методов производства; достаточно было
вынести на продажу готовые продукты и получить за них деньги. Одним словом,
продукт, по-видимому, изготовлялся не ради тех услуг, которые он оказывал
публике, но лишь для того, чтобы заработать побольше денег. Удовлетворял ли
он покупателя, это было уже второстепенным делом. Достаточно было сбыть его
с рук. На недовольного покупателя смотрели не как на человека, доверием
которого злоупотребляли, а как на весьма надоедливую особу, или как на
объект эксплуатации, из которого можно снова выжать деньги, приводя в
порядок работу, которую с самого начала нужно было бы сделать как следует.
Так, например, весьма мало интересовались дальнейшей судьбой автомобиля
после продажи: сколько бензина он расходовал на одну милю, какова была его
настоящая мощность. Если он не годился, и нужно было переменить отдельные
части, тем хуже было для владельца. Считали себя вправе продавать отдельные
части как можно дороже, исходя из теории, что данное лицо, купив целый
автомобиль, должно иметь части во что бы то ни стало, а потому готово хорошо
заплатить за них.
На мой взгляд, автомобильная промышленность работала не на
добропорядочном основании, не говоря уже о том, что можно было бы назвать
научным базисом, однако в ней дело обстояло не хуже, чем в других отраслях
индустрии. То было, как известно, время большого грюндерства. Финансисты,
которые до сих пор спекулировали только на железных дорогах, овладели теперь
и всей промышленностью. Тогда, как и теперь, я исходил из принципа, что
цена, прибыль и вообще все финансовые вопросы сами собой урегулируются, если
фабрикант, действительно, хорошо работает, и что производство нужно начинать
сначала в малых размерах и лишь постепенно расширять с помощью собственной
прибыли. Если прибыли не получается, то для собственника это знак, что он
теряет попусту время и не годится для данного дела. До сих пор я не видел
себя вынужденным менять свой взгляд, но очень скоро я открыл, что весьма
простая формула, "делай прилично работу, и она даст доход", в современной
деловой жизни считается устаревшей. План, по которому всего чаще работали,
состоял в том, чтобы начать с возможно большим капиталом, а затем продать
как можно больше акций и облигаций. Что оставалось после продажи акций и за
вычетом издержек на посредничество, почти скрепя сердцем помещали в дело на
его расширение. Хорошим делом считалось такое, которое давало возможность
распространить по высокому курсу большое количество паев и облигаций. Акции
и облигации -- вот, что было важно, а не работа. Я, однако, не мог понять,
каким образом новое или хотя бы старое предприятие может накидывать на свои
товары высокий процент и, несмотря на это, продавать их на рынке по сходной
цене. Этого я никогда не понимал, не мог также постигнуть, по какой теории
нужно исчислять процент на первоначальный капитал, вложенный в дело. Среди
деловых людей так называемые финансисты утверждали, что деньги стоят 6% или
5%, или 4% и что предприниматель, который вкладывает в дело 150 тысяч
долларов, вправе требовать за них столько-то процентов, так как, если бы он
вложил соответствующую сумму вместо предприятия в банк или обратил в
денежные бумаги, то получал бы отсюда определенный доход. Поэтому известная
прибавка к производственным расходам в деле называется процентом на
вложенный капитал. Эта идея является причиной многих банкротств и
большинства неудач. Деньги, вообще, ничего не стоят, так как сами по себе не
могут создавать ценности. Их единственная польза в том, что их можно
употреблять для покупки (или для изготовления орудий). Поэтому деньги стоят
ровно столько, сколько можно на них купить (или выработать), ничуть не
больше. Если кто-нибудь думает, что деньги принесут 5% или 6%, он должен
поместить их туда, где может получить эту прибыль, но капитал, помещенный в
деле, не является бременем для дела или, по крайней мере, не должен им быть.
Он перестает быть деньгами и становится средством производства (или, по
крайней мере, должен стать им). Поэтому он стоит столько, сколько
производит, а не определенную сумму, которая вычисляется по масштабу, не
имеющему ничего общего с данным делом. Прибыль всегда должна идти за
производством, а не предшествовать ему.
Деловые люди думали тогда, что можно сделать с предприятием все, если
его "финансировать". Если с первого раза это не удалось, рецепт гласил:
"финансировать снова". Так называемое "новое финансирование" состояло в том,
что бросали верные деньги вслед за сомнительными. В большинстве случаев
новое финансирование вызывается дурным ведением дела; следствием его
является то, что оплачивают дурных руководителей для того, чтобы они еще
некоторое время продолжали свое дурное хозяйничанье. Судный день этим только
откладывается: новое финансирование есть уловка, выдуманная спекулянтами.
Все их деньги ни к чему, если они не могут поместить их там, где
действительно работают, а удается им поместить лишь там, где организация
дела страдает какими-нибудь недостатками. Спекулянты воображают, что они с
пользой помещают свои деньги. Это заблуждение -- они расточают их.
Фабрикант вовсе не покончил со своим покупателем после заключения
сделки. Напротив, их отношения только начались. Продажа автомобиля означает
к тому же своего рода рекомендацию. Если экипаж плохо служит покупателю, то
для фабриканта было бы лучше, если бы он никогда не имел такой рекомендации,
так как в этом случае он приобрел самую невыгодную из всех рекламу --
недовольного покупателя. В детские годы автомобиля замечалась склонность
смотреть на продажу, как на настоящее дело, а покупателя предоставлять
самому себе -- это близорукая точка зрения комиссионеров. Комиссионер
получает за свои продажи одни проценты, и от него нельзя требовать, чтобы он
особенно хлопотал о покупателе, с которого он ничего уже не может получить.
Однако именно в этом пункте мы сделали нововведение, которое больше всего
говорило в пользу автомобиля Форда. Цена и качество одни могли обеспечить
ему определенный и даже широкий сбыт. Но мы пошли еще дальше. Кто приобрел
наш автомобиль, имел в моих глазах право на постоянное пользование им.
Поэтому, если случалась поломка, нашей обязанностью было позаботиться о том,
чтобы экипаж, как можно скорее, был опять пригоден к употреблению. Этот
принцип услуги был решающим для успеха Форда. Для большинства более дорогих
автомобилей того времени не было никаких ремонтных станций. Если случалась
поломка, приходилось обращаться в местную починочную мастерскую, между тем
как, по справедливости, следовало бы обратиться к фабриканту. Счастье для
собственника, если владелец мастерской имел приличный выбор запасных частей
на своем складе (хотя многие экипажи вовсе не имели заменимых частей).
Однако, если хозяин мастерской был запаслив, но зато обладал недостаточными
сведениями в автомобильном деле и чрезмерным деловым чутьем, то даже
небольшая поломка могла привести к простою автомобиля по целым неделям и к
огромным счетам, которые непременно нужно было оплатить, чтобы получить
обратно экипаж. Починка автомобиля была одно время величайшей опасностью для
автомобильной промышленности. Даже в 1910 и 1911 годах каждый владелец
автомобиля считался богатым человеком, которого стоило поприжать. Мы
встретились с самого начала с подобным положением. Мы не могли позволить,
чтобы наш сбыт стеснялся глупыми головорезами.
Но я снова забежал в своем изложении на целые годы вперед. Я хотел
сказать только, что перевес финансовых интересов губил принцип служения, так
как весь интерес направлен к прибыли сегодняшнего дня. Если главная цель
состоит в том, чтобы заработать определенную сумму денег, то должны
наступить особенно счастливые обстоятельства или же иметься некоторый
избыток средств для полезной работы, который позволил бы и трудовому
производителю играть свою роль, чтобы дело завтрашнего дня не было принесено
в жертву сегодняшнему доллару. Кроме того, во многих деловых людях я замечал
склонность ощущать свою профессию, как бремя. Они работают для того дня,
когда могли бы бросить ее и, удалившись, жить на свои ренты -- как можно
скорее выйти из борьбы. Жизнь представляется им битвой, которой нужно как
можно скорее положить конец. Это опять-таки был пункт, которого я никак не
мог понять; я думал, напротив, что жизнь заключается не в борьбе, а если в
борьбе, то против тяжести, против попятного движения, против "успокоения".
Если наша цель -- покрыться ржавчиной, то нам остается только одно: отдаться
нашей внутренней лени; если же наша цель -- рост, то нужно каждое утро
пробуждаться снова и бодрствовать целый день. Я видел, как большие
предприятия падали, делаясь тенью своего имени, только потому, что кто-то
считал возможным, чтобы они и дальше управлялись так, как управлялись до сих
пор. Жизнь, как я ее понимаю, не остановка, а путешествие. Даже тот, кто
думает, что он "остановился отдохнуть", не пребывает в покое, а, по всей
вероятности, катится вниз. Все находится в движении и с самого начала было
предназначено к этому. Жизнь течет. Мы живем, быть может, постоянно на одной
и той же улице и в том же доме, но человек, который живет там, с каждым днем
другой.
Из подобного же самообмана, считающего жизнь сражением, которое может
быть проиграно каждую минуту, благодаря ложному ходу, проистекает сильная
любовь к регулярности. Люди привыкают быть лишь наполовину живыми. Сапожник
редко усвоит "новомодный способ" подшивать подошву, ремесленник лишь весьма
неохотно переймет новый метод труда. Привычка соблазняет к известной
тупости, всякое препятствие отпугивает подобно горю или несчастью.
Вспомните, что когда в свое время производились исследования методов
фабричного труда, чтобы научить рабочих экономить при производстве энергию и
силу, как раз они более всех противились этому. Они подозревали, конечно, и
то, что все это исключительно заговор, чтобы выжать из них еще больше, но
сильнее всего они были возбуждены нарушением их привычной колеи. Купцы
гибнут вместе со своим делом потому, что они привязываются к старому методу
торговли и не могут решиться на нововведения. Их встречаешь везде -- этих
людей, которые не знают, что вчера -- это вчера, и которые просыпаются утром
с прошлогодними мыслями. Можно было бы почти установить правило: кто думает,
что нашел свой метод, пусть углубится в себя и основательно исследует, не
находится ли часть его мозга в усыплении. Опасность таится и подкрадывается
к нам вместе с убеждением, что мы "обеспечили себя в жизни". Это убеждение
угрожает тем, что, при ближайшем повороте колеса, мы будем сброшены.
Кроме того, господствует широко распространенный страх смешного.
Столько людей боятся, что их сочтут за дураков. Я признаю, что общественное
мнение -- большая полицейская сила для тех людей, которых нужно держать в
порядке. Быть может даже справедливо, что большинство людей не могут
обойтись без принуждения со стороны общественного мнения. Общественное
мнение может, пожалуй, сделать человека лучшим, чем он был бы без него, хотя
и не в моральном отношении, но, может быть, как члена человеческого
общества. Несмотря на это, вовсе не так плохо быть дураком во имя
справедливости. Утешительнее всего, что такие дураки живут достаточно долго,
чтобы доказать, что они вовсе не дураки, или же начатая ими работа
продолжает жить и доказывать это.
Денежный фактор -- стремление извлекать прибыль из "помещенного
капитала" и проистекающее отсюда пренебрежение и ущерб для работы, а
следовательно, и для полезной службы -- выяснился для меня в многообразных
формах. Этот фактор оказался виной большинства затруднений. Он был причиной
низкой заработной платы -- без хорошей работы нельзя платить высокого
вознаграждения. И если все стремления не направлены на работу, она не может
быть сделана хорошо. Большинство людей желают быть свободными в своей
работе. При существующей системе это невозможно. В первое время моей
деятельности и я не был свободен -- я не мог предоставить своим идеям
свободной арены. Все должно было быть направлено к тому, чтобы заработать
как можно больше денег. Работа была на последнем месте Но самое странное во
всем этом утверждение, что важны деньги, а не труд. Никому не казалось
нелогичным, что деньги здесь поставлены впереди труда, хотя все должны
признать, что прибыль проистекает только из труда. Кажется, все искали
кратчайшей дороги к деньгам и при этом обходили самую прямую -- ту, которая
ведет через труд.
Вот, например, вопросы конкуренции. Я слышал, что конкуренция будто бы
является опасностью и что ловкий делец устраняет своего конкурента, создавая
себе искусственным образом монополию. При этом исходят из мысли, что число
покупателей ограничено, и что поэтому нужно предупредить конкуренцию. Многие
помнят еще, что несколько позже целый ряд автомобильных фабрикантов вступил
в объединение на основе патента Зельдена, и это, в строго законных рамках,
обеспечило им возможность контролировать цены и размеры производства
автомобилей. Они вдохновлялись при этом абсурдной идеей, что доход можно
повысить уменьшением, а не увеличением работы. Эта идея, насколько я знаю,
стара как мир. Ни тогда, ни теперь я не мог понять, что для того, кто честно
работает, не найдется достаточно дела. Время, которое тратится на борьбу с
конкурентами, расточается зря; было бы лучше употребить его на работу.
Всегда найдутся люди, готовые охотно, даже усердно покупать при условии, что
их снабжают по сходным ценам и тем, в чем они действительно нуждаются. Это
относится как к личным услугам, так и к товарам.
В этот период раздумий я далеко не оставался праздным. Мы работали над
нашим большим четырехцилиндровым мотором и над двумя большими гоночными
автомобилями. У меня было для этого много времени, так как я постоянно был
при деле. На мой взгляд, человек иначе и не может, как быть постоянно на
работе. Днем он должен думать о ней, а ночью -- она ему сниться. Идея
выполнять свою работу в канцелярские часы, приниматься за нее утром и
бросать ее вечером -- и до следующего утра не возвращаться к ней ни одной
мыслью -- как будто очень хороша. Ее можно даже осуществить довольно просто,
если только мы согласны иметь над собой кого-нибудь целую жизнь, быть
служащими, быть может, даже и самостоятельными служащими, всем чем угодно,
но только не директорами или ответственными руководителями. Для человека
физического труда является даже необходимостью ограничивать свои рабочие
часы -- иначе он скоро истощит свои силы. Если он намерен всю жизнь
оставаться при физическом труде, то должен забывать о своей работе в то
мгновение, когда прозвучит фабричный гудок. Но если он хочет идти вперед и
чего-нибудь достигнуть, то гудок для него только сигнал поразмыслить над
своим трудовым днем и найти, как бы ему делать лучше прежнего.
Кто обладает высшей мыслительной силой и работоспособностью, неминуемо
будет иметь успех. Я не берусь утверждать и не в состоянии проверить,
счастливее ли настойчивый работник не разлучный со своим делом и думающий
беспрестанно об успехе и потому успевающий, чем тот человек, который мыслями
и делом держится только положенных присутственных часов. Этот вопрос и не
требует разрешения. Мотор в 10 лош. сил дает меньшие результаты, чем
двадцатисильный. Тот, кто свою умственную деятельность вкладывает в рамки
присутственных часов, ограничивает этим самым свои лош. силы. Если он
согласен влачить только бремя, на него возложенное, то все в порядке. Это
его личное дело, никого не касающееся, но он не должен быть в претензии,
если другой, умноживший свои лош. силы, везет больше и преуспевает.
Праздность и труд дают различные результаты. Кто стремится к покою и создает
себе досуг, не имеет основания жаловаться. Он не может одновременно и
предаваться праздности и пожинать плоды работы.
В общем, мои важнейшие выводы из опыта того года, дополненные
наблюдениями последующих лет, можно свести к следующему:
1) Вместо работы на первый план ставятся финансы, что грозит тормозом
работе и умаляет значение настойчивого труда.
2) Преобладающая забота о деньгах, а не о работе, влечет за собою
боязнь неудачи; эта боязнь тормозит правильный подход к делу, вызывает страх
перед конкуренцией, заставляет опасаться изменения методов производства,
опасаться каждого шага, вносящего изменение в положение дел.
3) Всякому, думающему прежде всего об упорном труде, о наилучшем
исполнении своей работы, открыт путь к успеху.
В маленьком кирпичном сарае, в доме No 81 на Парковой площади, мне
представилась широкая возможность разработать план и метод производства
нового автомобиля. Но даже когда мне удалось создать организацию вполне в
моем вкусе -- создать предприятие, которое ставило основным принципом своей
деятельности хорошее качество изделий и удовлетворение запросов публики, то
и тогда я ясно видел, что пока останутся в силе головоломные методы
производства, немыслимо создать первоклассный и оправдывающий свою стоимость
автомобиль.
Каждый знает, что одна и та же вещь во второй раз удается лучше, чем в
первый. Не знаю, почему промышленность того времени не считалась с этим
основным принципом. Фабриканты словно торопились выпустить на рынок товар и
не имели времени должным образом подготовиться. Работать "на заказ" вместо
того, чтобы выпускать изделия сериями, очевидно, привычка, традиция,
унаследованная нами от периода кустарно-ремесленого производства. Спросите
сто человек, в каком виде желательно им выполнение такого-то предмета.
Восемьдесят из них не сумеют ответить и предоставят разрешение вопроса на
усмотрение фабриканта. Пятнадцать человек будут чувствовать себя обязанными
кое-что сказать, и лишь пять человек выскажут обоснование и толковое
пожелание и требование. Первые девяносто пять человек, которые слагаются из
ничего не понимающих и сознающихся в этом и из тех, которые точно так же
ничего не понимают, но не желают в этом сознаться -- это и есть настоящий
контингент покупателей вашего товара. Пять человек, предъявляющих особые
требования, или в состоянии оплатить специальный заказ, или нет. В первом
случае они явятся покупателями, но число их крайне ограничено. Из девяносто
пяти человек найдутся только десять или пятнадцать таких, которые согласны
платить больше за лучшее качество, остальные же обращают внимание только на
цену, не считаясь с достоинством. Правда, число их постепенно уменьшается.
Покупатели начинают усваивать умение покупать. Большая часть начинает
обращать внимание на достоинство и стремится получить за каждый лишний
доллар возможно лучшее качество. Таким образом, если мы изучим, какой товар
лучше всего удовлетворяет потребностям и вкусу этих 95%, и выработаем методы
производства, которые позволят выпускать на рынок доброкачественный товар по
наинизшей цене, спрос будет настолько велик, что его можно будет считать
универсальным.
Я не имею в виду нормализацию (стандартизацию). Термин "нормализация"
может вызвать недоразумение, так как под ним подразумевается известная
негибкость производства и конструкции, и фабрикант в конце концов
останавливается на таком типе товара, который легче всего и выгоднее всего
продается. На интересы потребителей как при выработке конструкции, так и при
калькуляции цены не обращается должного внимания. С понятием нормализации
связано всегда представление о выколачивании возможно большего количества
денег. Благодаря массовому изготовлению одного и того же предмета получается
неизбежная экономия в производстве и увеличивается прибыль фабриканта,
автомобиль, т. е. отказался от своего места, собственно говоря, о выборе не
могло быть и речи, так как в то время я уже знал, что успех моей машине
обеспечен. 15 августа 1899 года я отказался от службы, чтобы посвятить себя
автомобильному делу.
Тем не менее, это был ответственный шаг, так как у меня не было никаких
сбережений. Все, что я мог сэкономить, было потрачено на опыты. Но жена была
согласна со мной в том, что я не мог отказаться от автомобиля: теперь
предстояла победа или поражение. На автомобили не было никакого "спроса" --
его не бывает ни на один новый товар. Они распространялись тогда, как теперь
аэропланы. Сначала экипажи без лошадей считались причудой дикой фантазии;
были умники, которые могли доказать вам до мельчайших подробностей, почему
эти экипажи всегда должны были оставаться игрушками. Ни один богатый человек
не представлял себе возможности коммерчески эксплуатировать новую идею. Для
меня непонятно, почему всякое новое изобретение в транспорте наталкивается
на такое сопротивление. Даже теперь еще есть люди, которые, качая головой,
говорят о роскоши авто и лишь неохотно признают пользу грузовика. Вначале же
едва ли кто угадывал, что автомобиль будет играть когда ни будь большую роль
в промышленности. Оптимисты, самое большее, допускали, что он будет
развиваться параллельно велосипеду. Когда оказалось, что на автомобилях,
действительно, можно ездить, и различные фабриканты начали изготовлять их,
сейчас же возник вопрос: какой экипаж самый быстрый? Странное и все же
весьма естественное явление -- эта гоночная идея. Я никогда не придавал ей
большого значения, но публика упорно отказывалась видеть в автомобиле
что-нибудь иное, кроме дорогой игрушки для гонок. Поэтому и нам пришлось, в
конце концов, принимать участие в гонках. Для промышленности, однако, это
рано сказавшееся пристрастие к гонкам было вредно, так как соблазняло
фабрикантов относиться с большим вниманием к скорости, чем к существенным
достоинствам автомобиля. Это широко открывало двери для спекуляции. После
моего выхода из Электрической Компании группа предприимчивых людей
организовала, на основе моего изобретения, "Детройтскую Автомобильную
Компанию". Я был ответственным инженером и -- в ограниченных размерах --
пайщиком. Три года мы продолжали строить автомобили -- все, более или менее,
по моей первой модели. Однако мы имели лишь небольшой сбыт; я был совершенно
одинок в своих стремлениях усовершенствовать автомобили и этим путем
приобрести более широкий круг покупателей. У всех была одна мысль: набирать
заказы и продавать как можно дороже. Главное было -- нажить деньги. Так как
я на своем посту инженера за пределами своего круга деятельности не имел
никакого влияния, то скоро понял, что новая компания была не подходящим
средством для осуществления моих идей, а исключительно лишь денежным
предприятием, которое приносило, однако же, мало денег. В марте 1902 года я
покинул поэтому свой пост, твердо решив никогда больше не занимать
зависимого положения. Детройтская Автомобильная Компания, в конце концов,
перешла во владение Леландов, позже вступивших в нее.
Я снял себе мастерскую -- одноэтажный кирпичный сарай, No 81 по
Парковой площади, чтобы продолжать свои опыты и по настоящему изучить дело.
Я верил, что оно должно пойти совершенно иначе, чем в моем первом
предприятии.
Год до основания Общества Автомобилей Форда был почти исключительно
посвящен исследованиям. В моей маленькой мастерской, в одну комнату, я
работал над усовершенствованием четырехцилиндрового мотора, а между тем в
окружающем мире я старался разузнать, какова была, в действительности,
коммерческая жизнь, и в самом ли деле нужно участвовать в алчной,
эгоистической охоте за деньгами, которую я повсюду наблюдал во время моего
первого краткого участия в деле. Начиная с моего первого опыта, до основания
теперешнего Общества я построил всего-навсего приблизительно двадцать пять
автомобилей, из них девятнадцать для Детройтской Автомобильной Компании.
Автомобильное дело тем временем вышло из начальной стадии своего развития,
когда довольствовались фактом, что машина, вообще, могла двигаться, и
перешло в ту фазу, когда стали предъявлять требования к скорости. Александр
Уинтон из Кливленда, строитель уинтоновркого автомобиля, был гоночный
чемпион Америки и готов был померяться с каждым. Я сконструировал
двухцилиндровый мотор несколько более компактного типа, чем все ранее мною
построенные, вставил его в шасси, нашел, что он развивает большую скорость и
сговорился с Уинтоном о состязании. Мы встретились на ипподроме Грит-Пойнт в
Детройте. Я победил. Это было моей первой гонкой, и создало для меня
единственный род рекламы, который публика несколько ценит.
Публика презирала экипаж, если он не шел быстро, не обгонял других. Мое
честолюбие, поставившее себе цель построить самый быстрый автомобиль на
свете, привело меня к четырехцилиндровому мотору. Но об этом позже.
Самым поразительным во всей автомобильной промышленности для того
времени было внимание, уделявшееся чистой прибыли за счет качества. Мне
казалось, что это переворачивает наизнанку естественный процесс, требующий,
чтобы деньги являлись плодом труда. Второе, что меня удивляло, это
равнодушие всех к усовершенствованию методов производства; достаточно было
вынести на продажу готовые продукты и получить за них деньги. Одним словом,
продукт, по-видимому, изготовлялся не ради тех услуг, которые он оказывал
публике, но лишь для того, чтобы заработать побольше денег. Удовлетворял ли
он покупателя, это было уже второстепенным делом. Достаточно было сбыть его
с рук. На недовольного покупателя смотрели не как на человека, доверием
которого злоупотребляли, а как на весьма надоедливую особу, или как на
объект эксплуатации, из которого можно снова выжать деньги, приводя в
порядок работу, которую с самого начала нужно было бы сделать как следует.
Так, например, весьма мало интересовались дальнейшей судьбой автомобиля
после продажи: сколько бензина он расходовал на одну милю, какова была его
настоящая мощность. Если он не годился, и нужно было переменить отдельные
части, тем хуже было для владельца. Считали себя вправе продавать отдельные
части как можно дороже, исходя из теории, что данное лицо, купив целый
автомобиль, должно иметь части во что бы то ни стало, а потому готово хорошо
заплатить за них.
На мой взгляд, автомобильная промышленность работала не на
добропорядочном основании, не говоря уже о том, что можно было бы назвать
научным базисом, однако в ней дело обстояло не хуже, чем в других отраслях
индустрии. То было, как известно, время большого грюндерства. Финансисты,
которые до сих пор спекулировали только на железных дорогах, овладели теперь
и всей промышленностью. Тогда, как и теперь, я исходил из принципа, что
цена, прибыль и вообще все финансовые вопросы сами собой урегулируются, если
фабрикант, действительно, хорошо работает, и что производство нужно начинать
сначала в малых размерах и лишь постепенно расширять с помощью собственной
прибыли. Если прибыли не получается, то для собственника это знак, что он
теряет попусту время и не годится для данного дела. До сих пор я не видел
себя вынужденным менять свой взгляд, но очень скоро я открыл, что весьма
простая формула, "делай прилично работу, и она даст доход", в современной
деловой жизни считается устаревшей. План, по которому всего чаще работали,
состоял в том, чтобы начать с возможно большим капиталом, а затем продать
как можно больше акций и облигаций. Что оставалось после продажи акций и за
вычетом издержек на посредничество, почти скрепя сердцем помещали в дело на
его расширение. Хорошим делом считалось такое, которое давало возможность
распространить по высокому курсу большое количество паев и облигаций. Акции
и облигации -- вот, что было важно, а не работа. Я, однако, не мог понять,
каким образом новое или хотя бы старое предприятие может накидывать на свои
товары высокий процент и, несмотря на это, продавать их на рынке по сходной
цене. Этого я никогда не понимал, не мог также постигнуть, по какой теории
нужно исчислять процент на первоначальный капитал, вложенный в дело. Среди
деловых людей так называемые финансисты утверждали, что деньги стоят 6% или
5%, или 4% и что предприниматель, который вкладывает в дело 150 тысяч
долларов, вправе требовать за них столько-то процентов, так как, если бы он
вложил соответствующую сумму вместо предприятия в банк или обратил в
денежные бумаги, то получал бы отсюда определенный доход. Поэтому известная
прибавка к производственным расходам в деле называется процентом на
вложенный капитал. Эта идея является причиной многих банкротств и
большинства неудач. Деньги, вообще, ничего не стоят, так как сами по себе не
могут создавать ценности. Их единственная польза в том, что их можно
употреблять для покупки (или для изготовления орудий). Поэтому деньги стоят
ровно столько, сколько можно на них купить (или выработать), ничуть не
больше. Если кто-нибудь думает, что деньги принесут 5% или 6%, он должен
поместить их туда, где может получить эту прибыль, но капитал, помещенный в
деле, не является бременем для дела или, по крайней мере, не должен им быть.
Он перестает быть деньгами и становится средством производства (или, по
крайней мере, должен стать им). Поэтому он стоит столько, сколько
производит, а не определенную сумму, которая вычисляется по масштабу, не
имеющему ничего общего с данным делом. Прибыль всегда должна идти за
производством, а не предшествовать ему.
Деловые люди думали тогда, что можно сделать с предприятием все, если
его "финансировать". Если с первого раза это не удалось, рецепт гласил:
"финансировать снова". Так называемое "новое финансирование" состояло в том,
что бросали верные деньги вслед за сомнительными. В большинстве случаев
новое финансирование вызывается дурным ведением дела; следствием его
является то, что оплачивают дурных руководителей для того, чтобы они еще
некоторое время продолжали свое дурное хозяйничанье. Судный день этим только
откладывается: новое финансирование есть уловка, выдуманная спекулянтами.
Все их деньги ни к чему, если они не могут поместить их там, где
действительно работают, а удается им поместить лишь там, где организация
дела страдает какими-нибудь недостатками. Спекулянты воображают, что они с
пользой помещают свои деньги. Это заблуждение -- они расточают их.
Фабрикант вовсе не покончил со своим покупателем после заключения
сделки. Напротив, их отношения только начались. Продажа автомобиля означает
к тому же своего рода рекомендацию. Если экипаж плохо служит покупателю, то
для фабриканта было бы лучше, если бы он никогда не имел такой рекомендации,
так как в этом случае он приобрел самую невыгодную из всех рекламу --
недовольного покупателя. В детские годы автомобиля замечалась склонность
смотреть на продажу, как на настоящее дело, а покупателя предоставлять
самому себе -- это близорукая точка зрения комиссионеров. Комиссионер
получает за свои продажи одни проценты, и от него нельзя требовать, чтобы он
особенно хлопотал о покупателе, с которого он ничего уже не может получить.
Однако именно в этом пункте мы сделали нововведение, которое больше всего
говорило в пользу автомобиля Форда. Цена и качество одни могли обеспечить
ему определенный и даже широкий сбыт. Но мы пошли еще дальше. Кто приобрел
наш автомобиль, имел в моих глазах право на постоянное пользование им.
Поэтому, если случалась поломка, нашей обязанностью было позаботиться о том,
чтобы экипаж, как можно скорее, был опять пригоден к употреблению. Этот
принцип услуги был решающим для успеха Форда. Для большинства более дорогих
автомобилей того времени не было никаких ремонтных станций. Если случалась
поломка, приходилось обращаться в местную починочную мастерскую, между тем
как, по справедливости, следовало бы обратиться к фабриканту. Счастье для
собственника, если владелец мастерской имел приличный выбор запасных частей
на своем складе (хотя многие экипажи вовсе не имели заменимых частей).
Однако, если хозяин мастерской был запаслив, но зато обладал недостаточными
сведениями в автомобильном деле и чрезмерным деловым чутьем, то даже
небольшая поломка могла привести к простою автомобиля по целым неделям и к
огромным счетам, которые непременно нужно было оплатить, чтобы получить
обратно экипаж. Починка автомобиля была одно время величайшей опасностью для
автомобильной промышленности. Даже в 1910 и 1911 годах каждый владелец
автомобиля считался богатым человеком, которого стоило поприжать. Мы
встретились с самого начала с подобным положением. Мы не могли позволить,
чтобы наш сбыт стеснялся глупыми головорезами.
Но я снова забежал в своем изложении на целые годы вперед. Я хотел
сказать только, что перевес финансовых интересов губил принцип служения, так
как весь интерес направлен к прибыли сегодняшнего дня. Если главная цель
состоит в том, чтобы заработать определенную сумму денег, то должны
наступить особенно счастливые обстоятельства или же иметься некоторый
избыток средств для полезной работы, который позволил бы и трудовому
производителю играть свою роль, чтобы дело завтрашнего дня не было принесено
в жертву сегодняшнему доллару. Кроме того, во многих деловых людях я замечал
склонность ощущать свою профессию, как бремя. Они работают для того дня,
когда могли бы бросить ее и, удалившись, жить на свои ренты -- как можно
скорее выйти из борьбы. Жизнь представляется им битвой, которой нужно как
можно скорее положить конец. Это опять-таки был пункт, которого я никак не
мог понять; я думал, напротив, что жизнь заключается не в борьбе, а если в
борьбе, то против тяжести, против попятного движения, против "успокоения".
Если наша цель -- покрыться ржавчиной, то нам остается только одно: отдаться
нашей внутренней лени; если же наша цель -- рост, то нужно каждое утро
пробуждаться снова и бодрствовать целый день. Я видел, как большие
предприятия падали, делаясь тенью своего имени, только потому, что кто-то
считал возможным, чтобы они и дальше управлялись так, как управлялись до сих
пор. Жизнь, как я ее понимаю, не остановка, а путешествие. Даже тот, кто
думает, что он "остановился отдохнуть", не пребывает в покое, а, по всей
вероятности, катится вниз. Все находится в движении и с самого начала было
предназначено к этому. Жизнь течет. Мы живем, быть может, постоянно на одной
и той же улице и в том же доме, но человек, который живет там, с каждым днем
другой.
Из подобного же самообмана, считающего жизнь сражением, которое может
быть проиграно каждую минуту, благодаря ложному ходу, проистекает сильная
любовь к регулярности. Люди привыкают быть лишь наполовину живыми. Сапожник
редко усвоит "новомодный способ" подшивать подошву, ремесленник лишь весьма
неохотно переймет новый метод труда. Привычка соблазняет к известной
тупости, всякое препятствие отпугивает подобно горю или несчастью.
Вспомните, что когда в свое время производились исследования методов
фабричного труда, чтобы научить рабочих экономить при производстве энергию и
силу, как раз они более всех противились этому. Они подозревали, конечно, и
то, что все это исключительно заговор, чтобы выжать из них еще больше, но
сильнее всего они были возбуждены нарушением их привычной колеи. Купцы
гибнут вместе со своим делом потому, что они привязываются к старому методу
торговли и не могут решиться на нововведения. Их встречаешь везде -- этих
людей, которые не знают, что вчера -- это вчера, и которые просыпаются утром
с прошлогодними мыслями. Можно было бы почти установить правило: кто думает,
что нашел свой метод, пусть углубится в себя и основательно исследует, не
находится ли часть его мозга в усыплении. Опасность таится и подкрадывается
к нам вместе с убеждением, что мы "обеспечили себя в жизни". Это убеждение
угрожает тем, что, при ближайшем повороте колеса, мы будем сброшены.
Кроме того, господствует широко распространенный страх смешного.
Столько людей боятся, что их сочтут за дураков. Я признаю, что общественное
мнение -- большая полицейская сила для тех людей, которых нужно держать в
порядке. Быть может даже справедливо, что большинство людей не могут
обойтись без принуждения со стороны общественного мнения. Общественное
мнение может, пожалуй, сделать человека лучшим, чем он был бы без него, хотя
и не в моральном отношении, но, может быть, как члена человеческого
общества. Несмотря на это, вовсе не так плохо быть дураком во имя
справедливости. Утешительнее всего, что такие дураки живут достаточно долго,
чтобы доказать, что они вовсе не дураки, или же начатая ими работа
продолжает жить и доказывать это.
Денежный фактор -- стремление извлекать прибыль из "помещенного
капитала" и проистекающее отсюда пренебрежение и ущерб для работы, а
следовательно, и для полезной службы -- выяснился для меня в многообразных
формах. Этот фактор оказался виной большинства затруднений. Он был причиной
низкой заработной платы -- без хорошей работы нельзя платить высокого
вознаграждения. И если все стремления не направлены на работу, она не может
быть сделана хорошо. Большинство людей желают быть свободными в своей
работе. При существующей системе это невозможно. В первое время моей
деятельности и я не был свободен -- я не мог предоставить своим идеям
свободной арены. Все должно было быть направлено к тому, чтобы заработать
как можно больше денег. Работа была на последнем месте Но самое странное во
всем этом утверждение, что важны деньги, а не труд. Никому не казалось
нелогичным, что деньги здесь поставлены впереди труда, хотя все должны
признать, что прибыль проистекает только из труда. Кажется, все искали
кратчайшей дороги к деньгам и при этом обходили самую прямую -- ту, которая
ведет через труд.
Вот, например, вопросы конкуренции. Я слышал, что конкуренция будто бы
является опасностью и что ловкий делец устраняет своего конкурента, создавая
себе искусственным образом монополию. При этом исходят из мысли, что число
покупателей ограничено, и что поэтому нужно предупредить конкуренцию. Многие
помнят еще, что несколько позже целый ряд автомобильных фабрикантов вступил
в объединение на основе патента Зельдена, и это, в строго законных рамках,
обеспечило им возможность контролировать цены и размеры производства
автомобилей. Они вдохновлялись при этом абсурдной идеей, что доход можно
повысить уменьшением, а не увеличением работы. Эта идея, насколько я знаю,
стара как мир. Ни тогда, ни теперь я не мог понять, что для того, кто честно
работает, не найдется достаточно дела. Время, которое тратится на борьбу с
конкурентами, расточается зря; было бы лучше употребить его на работу.
Всегда найдутся люди, готовые охотно, даже усердно покупать при условии, что
их снабжают по сходным ценам и тем, в чем они действительно нуждаются. Это
относится как к личным услугам, так и к товарам.
В этот период раздумий я далеко не оставался праздным. Мы работали над
нашим большим четырехцилиндровым мотором и над двумя большими гоночными
автомобилями. У меня было для этого много времени, так как я постоянно был
при деле. На мой взгляд, человек иначе и не может, как быть постоянно на
работе. Днем он должен думать о ней, а ночью -- она ему сниться. Идея
выполнять свою работу в канцелярские часы, приниматься за нее утром и
бросать ее вечером -- и до следующего утра не возвращаться к ней ни одной
мыслью -- как будто очень хороша. Ее можно даже осуществить довольно просто,
если только мы согласны иметь над собой кого-нибудь целую жизнь, быть
служащими, быть может, даже и самостоятельными служащими, всем чем угодно,
но только не директорами или ответственными руководителями. Для человека
физического труда является даже необходимостью ограничивать свои рабочие
часы -- иначе он скоро истощит свои силы. Если он намерен всю жизнь
оставаться при физическом труде, то должен забывать о своей работе в то
мгновение, когда прозвучит фабричный гудок. Но если он хочет идти вперед и
чего-нибудь достигнуть, то гудок для него только сигнал поразмыслить над
своим трудовым днем и найти, как бы ему делать лучше прежнего.
Кто обладает высшей мыслительной силой и работоспособностью, неминуемо
будет иметь успех. Я не берусь утверждать и не в состоянии проверить,
счастливее ли настойчивый работник не разлучный со своим делом и думающий
беспрестанно об успехе и потому успевающий, чем тот человек, который мыслями
и делом держится только положенных присутственных часов. Этот вопрос и не
требует разрешения. Мотор в 10 лош. сил дает меньшие результаты, чем
двадцатисильный. Тот, кто свою умственную деятельность вкладывает в рамки
присутственных часов, ограничивает этим самым свои лош. силы. Если он
согласен влачить только бремя, на него возложенное, то все в порядке. Это
его личное дело, никого не касающееся, но он не должен быть в претензии,
если другой, умноживший свои лош. силы, везет больше и преуспевает.
Праздность и труд дают различные результаты. Кто стремится к покою и создает
себе досуг, не имеет основания жаловаться. Он не может одновременно и
предаваться праздности и пожинать плоды работы.
В общем, мои важнейшие выводы из опыта того года, дополненные
наблюдениями последующих лет, можно свести к следующему:
1) Вместо работы на первый план ставятся финансы, что грозит тормозом
работе и умаляет значение настойчивого труда.
2) Преобладающая забота о деньгах, а не о работе, влечет за собою
боязнь неудачи; эта боязнь тормозит правильный подход к делу, вызывает страх
перед конкуренцией, заставляет опасаться изменения методов производства,
опасаться каждого шага, вносящего изменение в положение дел.
3) Всякому, думающему прежде всего об упорном труде, о наилучшем
исполнении своей работы, открыт путь к успеху.
В маленьком кирпичном сарае, в доме No 81 на Парковой площади, мне
представилась широкая возможность разработать план и метод производства
нового автомобиля. Но даже когда мне удалось создать организацию вполне в
моем вкусе -- создать предприятие, которое ставило основным принципом своей
деятельности хорошее качество изделий и удовлетворение запросов публики, то
и тогда я ясно видел, что пока останутся в силе головоломные методы
производства, немыслимо создать первоклассный и оправдывающий свою стоимость
автомобиль.
Каждый знает, что одна и та же вещь во второй раз удается лучше, чем в
первый. Не знаю, почему промышленность того времени не считалась с этим
основным принципом. Фабриканты словно торопились выпустить на рынок товар и
не имели времени должным образом подготовиться. Работать "на заказ" вместо
того, чтобы выпускать изделия сериями, очевидно, привычка, традиция,
унаследованная нами от периода кустарно-ремесленого производства. Спросите
сто человек, в каком виде желательно им выполнение такого-то предмета.
Восемьдесят из них не сумеют ответить и предоставят разрешение вопроса на
усмотрение фабриканта. Пятнадцать человек будут чувствовать себя обязанными
кое-что сказать, и лишь пять человек выскажут обоснование и толковое
пожелание и требование. Первые девяносто пять человек, которые слагаются из
ничего не понимающих и сознающихся в этом и из тех, которые точно так же
ничего не понимают, но не желают в этом сознаться -- это и есть настоящий
контингент покупателей вашего товара. Пять человек, предъявляющих особые
требования, или в состоянии оплатить специальный заказ, или нет. В первом
случае они явятся покупателями, но число их крайне ограничено. Из девяносто
пяти человек найдутся только десять или пятнадцать таких, которые согласны
платить больше за лучшее качество, остальные же обращают внимание только на
цену, не считаясь с достоинством. Правда, число их постепенно уменьшается.
Покупатели начинают усваивать умение покупать. Большая часть начинает
обращать внимание на достоинство и стремится получить за каждый лишний
доллар возможно лучшее качество. Таким образом, если мы изучим, какой товар
лучше всего удовлетворяет потребностям и вкусу этих 95%, и выработаем методы
производства, которые позволят выпускать на рынок доброкачественный товар по
наинизшей цене, спрос будет настолько велик, что его можно будет считать
универсальным.
Я не имею в виду нормализацию (стандартизацию). Термин "нормализация"
может вызвать недоразумение, так как под ним подразумевается известная
негибкость производства и конструкции, и фабрикант в конце концов
останавливается на таком типе товара, который легче всего и выгоднее всего
продается. На интересы потребителей как при выработке конструкции, так и при
калькуляции цены не обращается должного внимания. С понятием нормализации
связано всегда представление о выколачивании возможно большего количества
денег. Благодаря массовому изготовлению одного и того же предмета получается
неизбежная экономия в производстве и увеличивается прибыль фабриканта,