Беверли Джо. Сломанная роза

   Возможно, она знала и о лучнике, выслеживавшем Галерана не один день, хладнокровно ждавшем удобного момента, чтобы убить его, скрыться незамеченным и получить заслуженную плату. А если Джеанна со дня на день ожидала известий о смерти мужа, неудивительно, что весть о его благополучном возвращении повергла ее в ужас и заставила бежать из дому.
   Это объяснение похоже на правду, но все же Галеран не мог принять его полностью. Вся их совместная жизнь разрушала все придуманные доводы. К тому же непонятно, зачем Джеанна предупреждала его о грозящей опасности. Неужели то была искусная попытка отвести от себя подозрения?..
   Ад и пламя, все вокруг потеряло смысл!
   Всего несколько дней назад он мог поклясться, что Джеанна — та самая достойная женщина, которую он всегда знал, а согрешила она по неведению. Теперь же оставалось лишь гадать, не ослепили ли, его самого тоска и напрасные надежды.
   Снова и снова он мысленно проживал отрезок времени с того мига, когда увидел ее в зале с ребенком на руках, до мгновения ее выхода из светлицы утром, когда сломалась кровать. Он искал в поведении Джеанны правды и понимания, но находил одно лишь смущение и неловкость.
   Потом он ненадолго уснул и проснулся на рассвете, разбуженный птичьим хором, едва отдохнувший и продрогший от росы. На его кольчуге вперемежку с засохшей кровью выступили пятна ржавчины. Кутберту будет о чем сокрушаться..
   Галеран встал, потянулся и пошел взглянуть на ворота Берстока, твердо решив покончить с глупостями. Как только ему станет ясно, что есть глупость.
   Ларс, часовой, молча покачал головою: в его дежурство ничего примечательного не произошло. Но петухи уже пели вовсю, и где-то за стеной залаяла собака. Восходящее солнце озарило небо розово-золотым светом, народ из близлежащей деревушки потянулся по дороге к замку. Распахнулись огромные ворота, и оттуда показались два всадника.
   Галеран настороженно вглядывался в их лица, но эти двое были незнакомы ему. Да и не похожи на Лоуика и Джеанну.
   Солнце поднялось выше; в полях у реки закипела работа. Рауль подошел к Галерану и встал рядом. В животе у него урчало, как и у всех остальных. Пора бы и позавтракать. Оставаться на месте бессмысленно, разве только для того, чтобы умереть голодной смертью.
   — Нy что ж, — промолвил Галеран, — спустимся к замку и поглядим что и как.
   Они оседлали лошадей, вернулись на дорогу и, не разворачивая знамен, доехали до самых ворот.
   Галеран ожидал, что стражники остановят их, но, к его удивлению, они лишь отсалютовали ему копьями и указали остриями на вход. Въезжая в ворота, Галеран запоздало усомнился, не заманивают ли их в новую ловушку, но даже в нынешнем обезумевшем мире он все-таки готов был поклясться, что Губерт, дядя Джеанны, не способен на низкий обман.
   Галеран настороженно оглядывался, пытаясь учуять неладное, но вокруг мирно шумела обычная жизнь.
   Внутри частокола стоял старый господский дом, вокруг лепились загоны для скота и лачуги ремесленников. Берсток больше походил на деревню, чем на замок. Проходившие мимо Галерана люди оживленно беседовали, дети играли в пыли, тут же копошились куры; женщины стирали белье в больших корытах.
   Конюхи подбежали к Галерану и его товарищам, взяли из их рук поводья, — и почти тут же во двор вышел хозяин замка, Губерт Беретов. Отец Алины был невысок ростом, коренаст, в его глазах светился незаурядный ум; по всей округе ходили легенды о его небывалой силе и столь же небывалой честности.
   Галеран вдруг совершенно успокоился — может быть, слишком даже внезапно. Как мог он подумать, что Губерт станет укрывать беглых любовников? Он принял бы Джеанну только в том случае, если Алине удалось бы убедить его, что ей грозит опасность. Губерт, однако, выглядел встревоженным.
   — Плохо дело, Галеран, — нахмурившись, промолвил Губерт.
   Галеран не мог не согласиться. Вот только о каком деле толкует Губерт?
   — Все ли благополучно с Джеанной? — спросил он, ибо этот вопрос представлялся ему самым безобидным.
   — Да, слава богу. Конечно, она напугана, но цела и невредима. Входи же. Ты завтракал?
   — Нет.
   — Тогда вы должны откушать у меня. Идемте. — И Губерт повел Галерана, Рауля и остальных к настежь открытым дверям крытого соломой дома. Такой дружеский прием озадачил Галерана.
   Войдя в просторный сумрачный зал с перекрещивающимися на потолке темными балками и толстыми столбами, подпирающими потолок по углам, Галеран оглянулся в поисках жены, но ее видно не было.
   Неужели Губерт солгал? Но Губерт Береток не лгал никогда. И тут Галерану пришло в голову, что Губерт и не говорил ему, что Джеанна здесь.
   Не обыскивать же дом! К тому же и он, и остальные чуть не валились с ног от голода, а потому Галеран счел за благо не спешить, а сесть за стол и подкрепиться принесенными хлебом, мясом и элем.
   Губерт сел рядом.
   — Что ты намерен делать? — осведомился он, отхлебывая из кружки эль. — Дело очень щекотливое.
   Галеран с аппетитом жевал колбасу.
   — Верно. А ты что посоветуешь?
   — Было бы неплохо избавиться от младенца.
   — Ты полагаешь? — недоуменно протянул Галеран. Неужели Губерт советует ему убить ребенка Джеанны?
   — О нем позаботятся, как полагается, а Джеанна, поверь, забудет о нем, как только понесет дитя от тебя.
   — Я бы не сказал.
   Губерт сжал губы и покачал головой в знак согласия.
   — А если станет тосковать, то поделом ей! Если она согрешила, то какое право имеет теперь досаждать нам своими печалями? У нас их и без того много.
   «У нас?» — молча изумился Галеран. Он не мог понять, о чем говорит Губерт, но делал вид, что понимает, куда клонит. Что же такое грозит Губерту, если только он не решил вместе с Галераном идти войной против Джеанны?
   — Пойми, — продолжал между тем тот, — как только Джеанна произведет на свет еще одного ребенка — лучше бы сына, — никто уже не посмеет завладеть Хейвудом, кроме него.
   — И это верно. Но, увы, мне известно: сыновья рождаются не так просто, и выживают не всегда.
   — Что поминать прошлое! — махнул рукою Губерт — Порой женщине полезно ненадолго дать волю. А Джеанна, будем надеяться, получила хороший урок на будущее и теперь станет вести себя степенно, как подобает доброй женщине. И дети пойдут.
   — Степенно, говоришь ты, — не сдержался Галеран. — А кто скакал сюда, не щадя коней, будто по пятам неслась вся адская свора?
   Губерт хрипло рассмеялся.
   — Хорошо сказано. Но что еще было делать? В открытую идти против Церкви?
   — А что, быстрая езда — большой грех для женщины? — возразил Галеран, втайне надеясь, что припадок безудержной ярости не овладеет им вновь. Терпение подходило к концу, а он все еще не понимал, о чем речь.
   — Кое-кто не согласился бы с тобою, — желчно заметил Губерт. — Но ты-то знаешь, о чем я. Фламбар разозлился, узнав, что Джеанна скрылась и забрала с собою Донату; а если ему к тому же станет известно, что я укрываю их в своем доме… Я не хотел бы вступать в раздор с Церковью.
   Эти слова были как поворот ключа в неподатливом замке. Галеран поднял глаза от стола.
   — Так архиепископу Дургамскому нужна Доната?
   — Да. Разве ты не знал? Хотя не понимаю, как эти олухисобирались ходить за младенцем без женщин, без кормилицы…
   — Галеран? — раздался голос Джеанны, и она сама появилась в дальнем конце зала, куда выходили двери нескольких покоев. — Хвала господу! Что ты успел предпринять?
   Галеран встал из-за стола, подошел к жене и взял ее за руки, радуясь, что не пришлось встречать ее с невысказанными подозрениями.
   — Ничего. Я прискакал прямо сюда.
   — Но почему?
   Хороший вопрос. Действительно, ему следовало бы остаться в Хейвуде и самому принять назойливых служителей Церкви; ведь и его жена, и ее ребенок находились в надежной укрытии. Если б он еще понимал, что происходит…
   — Нам лучше поговорить наедине.
   Губерт согласно кивнул, и Джеанна увела Галерана в комнату, из которой вышла. Комната была маленькая, но с большим, выходящим в сад окном, напоенная ароматами трав и залитая солнечным светом.
   Алина сидела у окна с Донатой на руках. Завидев Галерана, она встала и хотела уйти, но он остановил ее.
   — Дай ребенка мне.
   Она молча смотрела на него из-под густых бровей и не двигалась с места.
   — Ну же, Алина, — промолвила Джеанна.
   Тогда Алина отдала ему девочку, предостерегающе взглянула на Джеанну и вышла, оставив их одних.
   Галеран посмотрел в личико Донаты. На него таращились большие синие глаза, опушенные длинными светлыми ресницами; на верхней губке краснело пятнышко от сосания.
   — Алина меня боится.
   — Нет, не боится. Но мы все гадаем, когда и где ты дашь волю ярости.

9

   Галеран посмотрел на жену.
   — И ты тоже?
   Она бессильно опустилась на скамью у окна, будто ноги вдруг отказались служить.
   — Я почти хочу этого. Чтобы твоя ярость вырвалась наружу. Не могу поверить, что этого не случится… А ждать — такая мука.
   Он не стал рассказывать, что уже дал волю ярости.
   — Ну, так пусть ожидание станет тебе наказанием. Доната закряхтела, ротик беспокойно задвигался, ища грудь матери. Нет, кто бы ни был ее отец, ненавидеть нeвинное дитя Галеран не мог.
   Девочка унаследовала тонкую, полупрозрачную кожу Джеанны; головку ее покрывал золотистый пух, и Галеран мог бы, если б захотел, убедить себя, что и цветом волос она тоже похожа на мать. К счастью, Лоуик и Джеанна оба были белокуры и светлокожи, так что Галерану не придется мучиться, узнавая в ребенке черты его родного отца.
   Доната меж тем завертела головенкой и пронзительно вскрикнула. Галеран покачал ее, но она не унималась и ревела все громче. Напуганный и расстроенный, он воззрился на Джеанну. Пусть это не его родная дочь, но зачем же она столь открыто отвергает его?
   — Она еще не наелась, — объяснила Джеанна. — Я как раз кормила ее, когда услышала твой голос в зале.
   — Почему ты сразу не сказала?
   Она не ответила. «Потому что я боялась», — прочел он в ее глазах, и у него защемило сердце. Знай Джеанна о припадке безудержного бешенства, поразившего его в лесу, она боялась бы еще сильней.
   И правильно бы делала… Отдавая ей ребенка, Галеран почему-то вспомнил, как когда-то, глупым юнцом, хотел, чтобы Джеанна боялась его.
   Теперь ему хотелось плакать.
   Джеанна подняла подол туники; на нижней рубахе были сделаны разрезы, чтобы легче высвобождать грудь. Прижав к себе Донату, она вложила ей в ротик сосок. Девочка жадно сжала его беззубыми деснами и упоенно зачмокала.
   В точности как ребенок Агнес, жены Эдрика. В точности как Галлот…
   Но эту мысль Галеран прогнал.
   — Ты можешь говорить, пока кормишь?
   — Конечно.
   Он поставил ногу на ларь, оперся локтем о колено.
   — Когда приехали люди архиепископа?
   — Вчера поутру. — Пережитый страх заставил ее снова побледнеть. — Я сразу заподозрила неладное и потому приказала стражникам встать у ворот и пустить в замок только троих монахов. Брат Фортред, казалось, был обескуражен, не застав тебя дома. — Джеанна искоса взглянула на мужа. — Видно, рассчитывал, что ты поддержишь его.
   — И позволю ему забрать ребенка?
   Она кивнула, поглаживая головку дочери.
   — Джеанна, я взял меч во имя господа, отправился на войну на другой край света лишь затем, чтобы дать тебе дитя. И ты впрямь боишься, что я позволю кому-то вырвать дитя из твоих рук?
   Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых дрожали непролившиеся слезы.
   — Правда?..
   — Чистая правда. — Галеран выпрямился. — Могла бы и обрадоваться.
   — Я рада, очень рада. Но я так боюсь, Галеран.
   Он принялся мерить комнату шагами, дабы скрыть тревогу.
   — Из-за людей епископа? Так что там было, расскажи! Он видел, какие усилия делает над собою Джеанна, чтобы собраться с духом.
   — Раймонд исповедовался епископу, и тот наложил на него покаяние за свершенный грех. Но покаяние заключается в том, чтобы самому растить зачатого в грехе ребенка, и вот они пришли, чтобы отнять ее у меня!
   Галеран замер и лишь кивнул.
   — Хитро, — выговорил он непослушными губами.
   — Но не могла же я позволить им забрать малютку! Я не соглашалась, выискивая довод за доводом, а брат Фортред все говорил о грехе и вечной погибели и в конце концов пригрозил проклятием каждому, кто станет мне помогать. Я так боялась, что слуги отдадут ему девочку!
   — Как тебе удалось бежать?
   — Я притворилась послушной и пошла за Донатой, а сама послала человека за Уолтером Мэтлоком. Я… я даже не была уверена, поддержит ли он меня вопреки приказу епископа, тем более что ты не велел мне покидать замок, но, хвала Пресвятой Деве, он согласился помочь. Он в открытую выслал из ворот нескольких солдат, сказав Фортреду, что надобно найти и известить тебя; затем проводил меня с ребенком и Алину к потайной калитке и дальше, к самой дороге. Там ждали солдаты с оседланными лошадьми. Двое из них отдали нам своих лошадей, и все мы прискакали сюда. Но Фортред найдет нас и здесь, и теперь я ломаю голову, куда нам бежать. — Она умоляюще взглянула на него. — Галеран, никто не может противиться Церкви! Что нам делать?
   — На нашем далеком севере найдется укромный уголок.
   — Но у Фламбара власть не меньше, чем у короля, да и королевская власть в его руках… О, как я слаба! Почему я не решилась сделать это тогда!
   Тысячи подозрений иглами вонзились в его мозг.
   — О чем ты говоришь?
   Он думал, Джеанна не ответит, но она заговорила почти шепотом, глядя мимо.
   — Когда я поняла, что жду ребенка, то решила избавиться от него. Ведь понимала, какие затруднения будут сопровождать его появление на свет. Я… я даже приготовила травы. — Ее взор скользнул поверх головы Галерана и остановился на дочери. На светлые пушистые волосики упала слеза. — Но выпить отвар не смогла.
   — Это был бы грех, — хрипло сказал Галеран. — Если к одному греху добавить еще один, к добру это не приведет.
   — Подумай, как могло бы…
   — То есть тогда тебе удалось бы скрыть от меня измену?
   — Нет, — горячо возразила она. — Но мы могли бы не добавлять горечи к радости твоего возвращения. Я не стала бы скрывать от тебя мою глупость, о нет; но можно было бы избежать позора, и ребенок не связывал бы нам рук. Я рассказала бы тебе все. Ты знаешь, Галеран, я никогда не лгала тебе.
   Ее слова смутили Галерана.
   — Быть может, лучше бы было тебе солгать.
   Джеанна осуждающе нахмурилась, и почему-то Галерану неудержимо захотелось рассмеяться над странными хитросплетениями и поворотами их отношений в эти несколько дней. Ребенок наконец насытился, заснул и выпустил грудь. Джеанна поправила одежду и подняла девочку, чтобы похлопать ее по спинке. Доната отрыгнула воздух и улыбнулась, будто ей снился хороший сон.
   Если б ему обрести младенческую невинность…
   Галеран протянул руки к ребенку.
   — Дай я еще подержу ее.
   Джеанна смотрела на него, слегка сдвинув брови, и в этот момент была немного похожа на свою кузину Алину.
   — Джеанна, если ты допускаешь хоть в мыслях, что я могу причинить ей зло, то тяжко обидишь меня.
   Она поспешно сунула ребенка ему в руки.
   — Я ничего такого не думала! Просто она мокрая.
   Теперь Галеран и сам заметил: пеленки были мокрые, и пахло от них совсем не цветами. Он грустно улыбнулся и вернул девочку Джеанне.
   — Видишь, какой я неопытный отец. Нам пора перестать подозревать друг друга.
   Изумленно взглянув на него, Джеанна отвечала:
   — Мне это вовсе не трудно.
   Расстелив чистую пеленку, она перепеленала дочку. Галеран завороженно наблюдал, как она разворачивала мокрые тряпки, как из них показалось детское тельце с крохотными, но на диво соразмерными ручками и ножками. Доната так и не проснулась и вскоре была завернута в сухое и туго, надежно запеленута. Потом Джеанна уложила ее в колыбель.
   — Я часто думаю, — тихо молвила она, — почему все это случилось именно с нами. И особенно — с тобой.
   — Если б господь послал нам дитя в первые годы нашего супружества, вся жизнь пошла бы иначе. Так что, верно, такова Его воля.
   — Вот и нет, — резко возразила Джеанна, — в том, что случилось, повинны только мои своенравие и гордыня, и расплачиваться за это мне одной.
   — Но не ребенком же? — сухо осведомился Галеран, присаживаясь у колыбели и не отрывая взгляда от крохотного создания.
   Джеанна в отчаянии заломила руки.
   — Если бы брат Фортред привез с собою кормилицу… Галеран, одного молока из чужой груди ребенку мало!
   — Итак, если бы брат Фортред привез с собою кормилицу… что тогда? Ты отдала бы Донату?
   Она отвернулась, закрыла лицо руками.
   — Нет. Не отдала бы. Галеран, я стараюсь изо всех сил, но не могу стать кроткой и смиренной!
   Галеран рассмеялся.
   — А я и не хочу, чтобы ты стала такой. Но не лги себе, Джеанна. Если мы в самом деле не собираемся отдать Донату на растерзание попам, давай лучше подумаем вместе, как справиться с нашими бедами.
   Девочка заворочалась, верно, потревоженная громким голосом матери. Галеран ногою покачал колыбель, и она опять мирно заснула.
   Обернувшись к нему, Джеанна смотрела на него широко раскрытыми глазами, как на невиданную диковину.
   — Как можешь ты вот так принимать ее? Как можешь принимать все случившееся?
   Он встретил ее взгляд.
   — Что мне остается? Или хочешь, чтобы тебя высекли, заперли в монастырь, сожгли на костре? Чтобы я своими руками задушил твое дитя? — Он осекся, убоявшись жестоких слов. — Не надо, Джеанна, не отталкивай меня. Давай начнем с самого простого. Был ли Лоуик с монахами?
   — Нет, — заметно побледнев, отвечала она. — Разве ты вовсе не говорил с Фортредом?
   — Нет.
   — Он уже уехал?
   — Не знаю. Я вообще не был в Хейвуде. Узнал, что ты едешь сюда, и поехал следом.
   Джеанна посмотрела на него так, будто видела впервые.
   — Почему ты весь в крови?
   Сейчас ложь была неуместна.
   — Меня пытались убить.
   Джеанна, как подрубленная, рухнула на скамью.
   — Что?
   — Вчера вечером, на дороге между Хейвудом и Берстоком, как раз в то время, когда ты уходила от погони — от меня.
   — Как?!
   У Галерана точно гора свалилась с плеч. Джеанна очень умна, но даже она не смогла бы изобразить столь глубокого изумления.
   — Ты хочешь сказать, что те всадники, которых мы видели, были вы? — спросила она. — А мы думали, это люди архиепископа!
   — Жаль, что среди вас не было человека с острым зрением Рауля.
   — Нет, все равно. Нам некогда было останавливаться и разбираться. Но ты говорил, тебя пытались убить?..
   Галеран продолжал качать колыбель; почему-то это успокаивало его.
   — В лесу у дороги сидел некто с двумя самострелами и твердым намерением убить меня.
   Она снова побледнела, заметно побледнела.
   — Иисусе сладчайший! И где он теперь?
   — Под землей.
   — Слава богу! — Но тут она помрачнела. — Все же лучше было бы взять его живым и допросить.
   — Я плохо понимал, что делаю. Но, если б мы узнали, кто за этим стоит, бог весть куда это завело бы нас.
   — Раймонд? — прошептала она.
   — Кто еще мог бы желать моей смерти?
   — Да поможет нам Пречистая Дева! Поверить не могу! Ведь он не злой человек. — На лице Галерана, видимо, ясно отобразилось, что он думает, ибо Джеанна поспешила добавить:
   — Он не дурной человек, Галеран, и ты должен это знать.
   — Джеанна, он пытался убить меня.
   Она закрыла глаза, вздохнула.
   — Несчастный… Впрочем, разумеется, и он не святой. — Она снова взглянула на мужа. — Там был только один человек? На тебе столько крови…
   — В жилах одного человека много крови.
   Перед глазами Галерана вспыхнуло внезапное видение: залитая кровью улица Иерусалима. Он невольно содрогнулся, а потом увидел красное пятно на белом детском одеяльце.
   Сердце замерло у него в груди, но миг спустя он понял, что сам измазал одеяльце, когда держал Донату на руках. Вся кольчуга была в крови; должно быть, от него сейчас воняет мертвечиной.
   — Джеанна, я дал волю ярости. Я не просто убил того человека; я изрубил его в мелкие куски. Будь осторожна со мною, прошу тебя.
 
   Сидя у стола в зале, Рауль увидел, как Алина вышла из комнаты, закрыла за собою дверь, да так и осталась стоять у нее. Лица Алины он видеть не мог, но весь ее вид изучал тревогу. Ее небольшое, крепко сбитое, округлое тело смотрелось очень аппетитно.
   Раулю подумалось, что и в постели она была бы восхитительна…
   Как странно думать так о маленькой монашке.
   Он неслышно подошел к ней.
   — Леди Алина, что вас так взволновало?
   Она резко обернулась.
   — То, что совершается сейчас, может взволновать любого, кто способен чуть отвлечься от ублажения плоти. — Тут ее взгляд скользнул вниз, к его чреслам, и она покраснела.
   Рауль все больше уверялся в том, что леди Алина напрасно полагает умерщвление плоти своим призванием.
   — Неужели? Тогда не соблаговолили бы вы присесть со мною на эту скамью и растолковать мне, что происходит?
   Она отпрянула.
   — Сэр, вы дурачите меня! Сами отлично знаете, что происходит!
   Она хотела пройти мимо, но он поймал ее запястье, и по тому, как она замерла и еще сильнее покраснела, понял, что до нее редко дотрагивалась рука мужчины. Это заинтриговало его. Алина пыталась вырвать руку, но он держал достаточно крепко.
   — Эй, полегче!
   — Леди Алина, я не знаю, что происходит, но, думается мне, должен бы знать.
   Она испытующе посмотрела на него.
   — И почему же вы не в курсе?
   — Три дня мы скитались по обширным землям Галерана, не имея никаких новостей; а лишь только собрались вернуться в Хенвуд, как узнали, что леди Джеанна здесь, и поскакали следом. Верно, ваш батюшка рассказал Галерану много интересного, но они говорили слишком тихо, и я пребываю в полном неведении. Пожалейте меня.
   Выждав миг, он отпустил руку Алины. Она прижала руку к груди и принялась растирать запястье, хоть он и не сделал ей больно.
   — Ну что ж. — Она подошла к скамье таким твердым, торопливым шагом, что Раулю отчего-то неудержимо захотелось зацеловать ее до беспамятства.
   Помотав головой, он сел немного поодаль от нее, ибо, дожив до зрелых двадцати восьми лет, не имел привычки соблазнять девицу в родительском доме.
   — Итак, — заговорил он, — что заставило леди Джеанну бежать из дома?
   Хорошенькое личико Алины посерьезнело.
   — Раймонд Лоуик, да поразит его господь в известные места, повел новую игру. Он, как добрый христианин, исповедовался епископу и принял назначенное покаяние. Видя, к каким последствиям привела его необузданная похоть — как вы понимаете, я почти слово в слово повторяю за медоточивым братом Фортредом, — Раймонд готов искупить свой грех, приняв на себя бремя забот о злосчастном плоде преступной связи.
   Рауль прислонился спиною к стене и тихо присвистнул.
   — Умно. Как вы считаете, он сам это придумал?
   — Не знаю. Он не так уж глуп, но, думаю, сам бы он избрал более прямой путь. Быть может, архиепископ… Хотя ума не приложу, к чему все это епископу Фламбару.
   — Ах, да, Галеран упоминал о некоем архиепископе Фламбаре. Церковь имеет пристрастие прибирать людей к рукам, а отец Галерана, как мне кажется, для архиепископа — что заноза в мягком месте… Скажите, что за птица этот Фламбар?
   При светло-русых, почти как у Джеанны, волосах брови у Алины были темные, густые и широкие; они придавали ее лицу строгое, почти суровое выражение, а сейчас, когда она хмурилась, имели прямо-таки угрожающий вид.
   — Никто не знает, откуда он родом; но он верно служил Вильгельму Завоевателю, а теперь, при Вильгельме Рыжем, стал едва ли не самым главным после короля. Лучше всего он умеет выжимать из Англии деньги для короля, да и себя не обижает. Его имя давно стало проклятием и для мирян, и для священников, ибо он не щадит ни тех, ни других.
   Раулю хотелось разгладить пальцами эти нахмуренные брови, но он решил оставить желание при себе.
   — Значит, он до сих пор жив, потому что находится под защитой короля?
   — Да, хотя ходят слухи, что в прошлом году какие-то люди схватили его и хотели убить. К несчастью, тогда ему удалось бежать, и с тех пор он не появляется без надежной охраны. — Она сердито посмотрела на Рауля, будто он во всем виноват. — Очень, очень жаль, что Фламбару повезло.
   — В самом деле. Скажите, а если бы брат Фортред все же забрал ребенка с собою, поехала бы с ним леди Джеанна?
   — Пришлось бы, ведь с ними не было кормилицы!
   Рауль кивнул.
   — Очень умно.
   Глаза Алины расширились.
   — Вы полагаете, им нужна не Доната, а Джеанна?
   — Сильно сомневаюсь, чтобы пожилому прелату и молодому лорду был зачем-то нужен шестинедельный младенец.
   Лицо Алины разгладилось, но тревога не ушла.
   — Господи Иисусе, все это пугает меня. — Но прежде чем Рауль успел сказать хоть слово утешения, она опять нахмурилась, и на сей раз в его адрес. — Сэр, вы весь в крови; от вас, как бы это сказать помягче, разит убийством. С кем и почему вы дрались?
   Рауль опустил взор и увидел, что его одежда и кольчуга побурели от крови. Вот к чему приводит возня с отрезанными головами.
   — Пока еще ни с кем, но вы совершенно правы, вид у меня мерзкий. Полагаю, надо снять доспехи и отдать их почистить. У меня нет никакого желания оскорблять ваш нос, леди Алина.
   — Да, это непременно надо сделать. Но больше всего крови на штанах.
   Благие намерения могут завести праведную душу очень далеко.