Страница:
Осталось еще четыре.
Еще четыре она выдержит.
Еще три.
Два.
Последний…
На последнем ударе она едва совладала с собою, чтобы не расплакаться от облегчения, что все уже позади.
На сей раз…
Но через три часа, в следующий час молитвы, или через шесть часов она закричит. Человеческое терпение имеет пределы. Гордость содрогалась при мысли о том, что придется вопить под ударами розги, как холопке, но гордость — это так глупо…
Мать-настоятельница вышла, и ключ снова повернулся в замке. Джеанна склонила голову и стала молиться, предлагая господу свою боль ради того, чтобы все остались живы и чтобы Галеран победил.
Солнечный луч прошел четвертую часть своего дневного пути по стене, когда наконец сестра Марта принесла обратно мирно спящую Донату. Алина взяла девочку, радуясь, что Уинифрид продолжает тихо похрапывать, положила ее в ящик, служивший колыбелью, и осторожно, чтобы не разбудить, развернула одеяльце, заменив его чистым.
Сначала ей показалось, что кто-то вытер об одеяльце грязные руки, но, присмотревшись, поняла: грязью написан ответ. Ее-то учили писать в монастыре, а к услугам Джеанны в Хейвуде были писцы…
Все же, несмотря на нетвердое начертание букв и весьма страннoe правописание, Алине удалось разобрать: «Я должна быть на слушании. Рауль».
Облегченно вздохнув, Алина растерла буквы, чтобы одеяльце казалось просто грязным. Итак, Джеанна хочет присутствовать на суде. Поскольку упомянут был только Рауль, она явно не верила, что Галеран пожелает помочь ей.
Алина села на краешек кровати и задумалась.
Она была почти уверена, что обычно на суд короля женщины не приходят. Вероятно, Джеанну опять захватила некая выдумка, рожденная ее вечным желанием участвовать во всем происходящем.
С другой стороны, Джеанна глубоко осознавала свою вину и вряд ли хочет проникнуть на слушание из прихоти. Тому должны быть какие-то важные причины, и, видимо, их нельзя изложить в обычной записке.
Но что же делать? Они — узницы, и, хотя монастырь нельзя назвать неприступным бастионом, выбраться отсюда нелегко.
Алина тяжко вздохнула. Похоже, другого выхода нет: ей самой придется обдумать и устроить побег.
Но это решение рождало новые трудности.
Джеанну ни на минуту нельзя разлучать с Донатой, а бежать из монастыря с грудным младенцем вряд ли возможно. Кроме того, если она хочет появиться на суде, лучше всего было бы бежать незадолго до него. Ночью, с плачущим ребенком на руках, в Лондоне не спрячешься, и первый прохожий заподозрит неладное.
Алина понимала, почему кузина решила обратиться к Раулю: он был как раз таким человеком, который способен все устроить, и к тому же чужестранцем. Если своими поступками они разгневают короля, Рауль просто вернется к себе на родину.
Один.
Алина отогнала эту ненужную мысль и принялась строить планы. Когда закончилась обедня и монахини потянулись из часовни, она уже приблизительно знала, что надо делать. Надобно только подождать до вечерней службы. А пока Алина села распарывать старую вышивку на одеяльце, а затем вышивать на другом, чистом, новое послание, вкратце объясняя Джеанне, что она придумала.
Пришла сестра Марта и забрала Донату к Джеанне. Алина осталась ждать, сгорая от нетерпения.
Беда в том, что слишком многое в ее замысле зависело от воли случая. И еще, ей попросту было страшно.
Когда монашка принесла назад Донату, Алина, скорчившись, сидела на кровати и держалась за живот.
— Мне нехорошо, — простонала она. — Наверно, я захворала. Не знаю, что со мною, но я боюсь за малышку. Как бы она не заразилась…
— О господи! Нет, нет! — растерянно озираясь по сторонам, заохала сестра Марта. На помощь никто не спешил, колокол уже звонил к вечерне, и в открытую дверь Алина видела, как сестры идут в часовню. По крайней мере, время она рассчитала верно.
— Может, в лазарет… — выдохнула она, будто в приступе тошноты зажимая рот руками.
— Да! — воскликнула сестра. — Мы не можем подвергать опасности ребенка.
Она подняла Алину с кровати, вытащила ее из комнатки и заперла дверь.
Бессильно прислонившись к стене, Алина вознесла благодарственную молитву. Затем она помолилась о том, чтобы сестра-сиделка тоже ушла к вечерне.
Сделав все, что было в ее силах для безопасности ребенка, сестра Марта обрела обычное дружелюбие и обняла Алину, помогая ей держаться на ногах.
— Бедняжка моя. Пойдемте, я отведу вас в лазарет. Там есть уборная, а сразу после вечерни сестра Фредегонда осмотрит вас и поможет облегчить страдания.
«Благодарю Тебя, всеблагая Матерь», — мысленно произнесла Алина. Значит, у нее есть шанс остаться в одиночестве.
В маленькой, тщательно выбеленной комнате стояли шесть кроватей — и все пустые. Алина снова возблагодарила небо. Верно, господь и Пресвятая Мария улыбались ее уловкам. Она со стоном повалилась на кровать. Сестра Марта, будь она неладна, уселась напротив.
— У вас болит живот, леди Алина?
— Да, очень.
— Я принесу вам тазик.
Но для этого ей даже не пришлось выходить из комнаты: тазик нашелся в шкафу, в углу.
Алина взяла тазик, пробормотала «спасибо», лихорадочно соображая, что делать.
— Быть может, я засну, — простонала она, наконец. — Прошу вас, не пропускайте ради меня вечерню.
— Мне разрешено не ходить на все службы: ведь я ухаживаю за гостями.
То есть стережешь, с досадой подумала Алина.
— Как вам кажется, услышите ли вы отсюда, если позовет Уинифрид? Вдруг Доната тоже заболела?
Сестра Марта вскочила как ужаленная.
— Господи, как же это! Бедная наша птичка! Пожалуй, надо сходить позвать сестру Фредегонду…
Не успела Алина придумать, как возразить, монашка пробормотала:
— Но у нее такой острый язычок, и она так не любит, когда ее беспокоят без нужды…
Алина ждала, затаив дыхание.
— Посижу в коридоре, — решила наконец сестра Марта. — Оттуда я услышу и вас, и нянюшку, если она позовет. А вы уверены, что справитесь без меня? — с сомнением добавила она.
— Конечно. Простите, мне так совестно беспокоить вас.
Монашка погладила ее руку.
— Не тревожьтесь, милочка. Скоро вы снова будете здоровы.
Только сестра Марта скрылась из виду, Алина встала с кровати и огляделась. В комнате было три двери. Одна вела в коридор, из-за другой слышалось пение. Верно, за нею находилась часовня; обычно так делалось во всех обителях. Во время служб дверь открывали, чтобы болящие тоже могли молиться со всеми.
Алина осторожно приоткрыла третью дверь. За ней оказалась аптека; на Алину пахнуло пряным ароматом трав и лечебных отваров. Вторая дверь в этой комнатке — спасибо тебе, всеблагая Мария, — была открыта, и за нею виднелся монастырский сад.
Из сада, однако, скрыться некуда. Оттуда через высокий сводчатый выход можно было попасть только в коридор, где сидела сейчас сестра Марта.
Охнув от разочарования, Алина стала изучать бревенчатую стену, которой с двух сторон был обнесен сад. То была внешняя стена монастыря высотою примерно в два роста Алины. С внутренней стороны по ней шел узор из тонких реек, но залезть по этим рейкам Алина вряд ли смогла бы. Она вообще была не из тех девочек, которые любят лазить, как мальчишки.
Но, так или иначе, ей надо выбраться из обители.
Алина окинула оценивающим взглядом здание лазарета. Конек соломенной крыши был ненамного выше стены. Быть может, здесь ей удастся выбраться на свободу?
Сердце захолонуло от страха, но нужно торопиться. До конца вечерни оставалось совсем немного времени, сестра Фредегонда скоро должна прийти и, быть может, не одна, а вместе с суровой матерью-настоятельницей.
Алина вспомнила, как Рауль называл ее зеленым новичком. В тех словах не было никакого вызова, но само воспоминание уязвило ее. Она сможет сделать это. Она все сможет, стоит только захотеть по-настоящему и хорошенько подумать.
Она побежала назад в лазарет и вернулась с тяжелым табуретом. С табурета можно было дотянуться до первых низко свисающих веревок, державших солому. Алина подпрыгнула и обеими руками уцепилась за веревки, молясь всем святым, покровительствующим глупым девушкам.
Чуть успокоившись, она обнаружила, что крыша довольно пологая и можно легко доползти до конька, цепляясь за связки соломы, если только не смотреть вниз.
Добравшись до верха, она все-таки глянула в сад — надо же было посмотреть, что делает сестра Марта. Та сидела и истово молилась.
А до земли было так далеко…
— Да благословит и сохранит вас господь, сестра, и пусть вам не слишком достанется из-за меня.
К Алина начала бочком продвигаться по коньку к стене, раздраженно ворча, когда ее одежда цеплялась за солому.
На стене она еще раз убедилась, что благословение божие по-прежнему с нею, ибо снаружи оказалась тихая узкая улочка. Изредка появлялся случайный прохожий.
Однако ей предстояло спрыгнуть с высоты трех метров…
Как жаль, что рядом нет Рауля, который подсказал бы, что делать! Уж он-то, Алина была уверена, знал множество способов, как слезть с высокой стены. Он вообще счел бы такую задачу пустяковой и посмеялся бы над ее страхами.
— Ха! — проворчала Алина. — Я тебе покажу, Рауль деЖурэ!
Сердце ее уходило в пятки от страха, когда она развязывлла на себе тканый пояс и привязывала его надежным узлом к веревке, державшей солому. Пояс был чуть длиннее ее роста. Если он выдержит, падать придется с совсем небольшой высоты.
Молясь, чтобы колокол чуть помедлил возвещать конец вечерни, Алина выждала, пока улица не опустела. Затем, шепча длинную литанию всем любимым святым, стала на стену, покрепче взялась за пояс и начала скользить вниз.
— Мария, Матерь божия, помоги мне. Святая Анна, молись за меня. И дай силы моим пальцам и рукам!
Все мускулы Алины ныли от напряжения, ступни скользили по стене, руки перехватывали натянутую, трещащую полосу ткани все ниже.
— Святой Георгий, небесный воитель, не оставь меня! Ладони жгло, как огнем, пальцы слабели с каждым мигом, вот-вот пояс вырвется у нее из рук…
— Святой Фома, не дай мне усомниться, что эта тряпка меня выдержит…
Пояс лопнул.
Вскрикнув от ужаса, Алина полетела вниз, но земля как оказалось, была уже так близко, что, упав, она даже не ушиблась.
Несколько мгновений она сидела, оторопело глядя перед собою, затем вскочила на ноги, отряхнулась и подобрала валявшийся рядом обрывок пояса.
И как раз вовремя: когда она на трясущихся ногах поспешила прочь, навстречу ей попался человек с тяжелым мешком за спиною. Он прошел и даже не взглянул на девушку, отчего ее сердце забилось чуть ровнее.
Остановившись, чтобы отдышаться, она услышала звон монастырского колокола. Вечерня закончилась. Торопливо подпоясавшись обрывком пояса, Алина устремилась на более людную улицу.
Она шла и улыбалась. Все получилось! Рауль еще услышит об этом! Но миг спустя, посреди многолюдного, шумного рынка, ей пришлось признать, что она заблудилась.
Алина не представляла себе, сколь велик Лондон, и потому была уверена, что, стоит ей немного побродить вокруг, как она выйдет к дому Хьюго. Она пошла по какой-то улице, потом по второй, третьей, но не увидела ни одного знакомого дома. При этом она не знала, как именно ее будут искать, но, если в обители Святой Хильды ее держали по приказу короля, сейчас весь город, быть может, выслеживал беглянку.
Алина будто наяву слышала крики глашатаев:
— Разыскивается девица восемнадцати лет от роду, с голубыми глазами и светлыми волосами, в простом белом покрывале. Одета в светлую рубаху и шерстяную, тонкой выделки тунику, красную с коричневым. Она — беглянка и скрывается от королевского суда. Кто ее увидит, — задержите, применяя, если надобно, силу!
Алина огляделась по сторонам; никто на нее не смотрел. День клонился к вечеру, и все были заняты своими делами или спешили домой. Горожане делали последние покупки, торговцы убирали товар. Пожалуй, никто не обратил бы на нее внимания, будь она даже голой.
Голой? Алину осенило: она отошла за угол, сняла с себя верхнюю тунику дорогой тонкой шерсти, свернула ее и завязала в покрывало. Затем подпоясала рубаху обрывком пояса.
Теперь, с непокрытой головой, в простом, скромном платье, она не так выделялась из толпы и меньше подходила под то описание, по которому ее будут искать.
Что же дальше? Смешно признаться, но она не помнила названия улицы, где у Хьюго были дом и лавка. В маленьких городках на севере, в Йорке, например, достаточно было бы спросить, где живет виноторговец Хьюго со своей женой Мэри; но в огромном Лондоне?.. Вряд ли здесь все друг друга знают.
К тому же вокруг крутилось столько плутов, мошенников и бродяг, столько всякого сброда, что Алина попросту боялась объявить во всеуслышание, что она нездешняя и не знает, куда идти.
Тролпа теснила ее к прилавкам, напоминая об Уолтхэме и повоэке жестянщика. Ах, если бы сейчас, откуда ни возьмись, пришел ей на помощь Рауль…
Пришел неизвестно откуда и поцеловал бы ее? Тот поцелуй, те ощущения, ее отказ стать его женою — все это тревожило Алину сильней и сильней, но теперь не время было думать о таких вещах. Алина отогнала непрошеные мысли и вознесла ко всеблагой Марии краткую, отчаянную молитву о помощи.
Ивдруг, точно Матерь божия услышала ее, название всплыло в ее мозгу. Корсер-стрит.
От радости Алина чуть не подпрыгнула. Вознеся пылкую благодарственную молитву, она пробилась сквозь толпу к какой-то женщине приятного вида, нагружавшей тележку кувшинами с медом и корзинами с медовыми пирожными.
— Будьте добры, госпожа, подскажите, как найти Корсер-стрит?
— Заблудилась, бедненькая? — откликнулась та. — Немудрено, в эти дни все вверх дном. Уж как я буду рада, когда окончится эта кутерьма, хотя, пожалуй, тогда торговля пойдет хуже… Корсер-стрит? — Она обернулась к соседу, продавцу кровяной колбасы. — Дэви! Корсер-стрит, где это?
— Там, недалеко от Феттерс-лейн, внизу у реки, — отозвался тот, не прекращая убирать с прилавка непроданные колбасы.
Продавщица меда кивнула.
— Да, голубка моя, сказать правду, далековато ты забрела. Но ничего; ступай сейчас по этой дороге до Куперс-лейн, где бондари живут. Там поверни налево и дойди до реки. Оттуда недалеко и до Корсер-стрит; тебе всякий покажет. — Она сунула Алине в руку маленькое медовое пирожное. — Держи, милая. Подкрепишься по пути.
Алине хотелось обнять добрую женщину за ее ласку и заботу, но она лишь поблагодарила ее и поспешила дальше. Точнее будет сказать — поспешила бы, если б позволила толпа. Стиснутая со всех сторон, она плыла в общем потоке, где все пытались куда-то спешить.
На соседних улицах, наверное, народу было поменьше, но Алина боялась сбиться с дороги, да и в толпе ей было спокойней, чем у всех на виду. Чтобы стать еще менее заметной, она усилием воли заставила себя замедлить шаг. Теперь она шла неторопливо, смакуя на ходу медовое пирожное и пытаясь понять, что же происходит.
Она все еще недоумевала, зачем Джеанна так стремится попасть на слушание дела, но знала: если кузина убеждена, что ей есть что сказать королю, то скорее всего так оно и есть. Джеанна невероятно умна.
Также, видимо, Джеанна не ошибалась, полагая, что Галеран при малейшей возможности не позволит ей предстать перед королем. Для Алины это несколько осложняло задачу; ведь и Галеран невероятно умен, и, если он считает, что Джеанне лучше не появляться при дворе, то скорее всего так оно и есть.
Итак, надо ли ей пойти к Галерану и посвятить его в планы жены, предоставив самому решать, как поступить? Или пойти к Раулю, передать ему просьбу Джеанны и уповать на то, что завтра поутру он вызволит Джеанну из монастыря?
И еще, как это сделать, если она заблудилась? Вдруг впереди на стене Алина увидела надпись: Куперс-лейн. Рядом с надписью для пущей наглядности была изображена пирамида из бочек. Отряхнув руки от крошек, Алина принялась прокладывать себе дорогу в толпе, чтобы не пропустить поворот, когда увидит саму улицу.
Перемена показалась ей разительной: Куперс-лейн выглядела тихой и безлюдной по сравнению с рынком, хотя на самом деле это была довольно оживленная улица. В то же время понятно было, почему ее мало кто использовал для проезда: у каждого дома высились пирамиды из бочек и бочонков. Жили здесь бондари с семьями и подмастерьями, а также предприимчивые дельцы, доставляющие бондарям заказы и перекупающие у них товар.
Бочки.
Вино.
Бондари должны наперечет знать всех виноторговцев. Алина подошла к мужчине средних лет, который вышел закатить бочку в мастерскую.
— Проше простить меня, сэр, не знаете ли вы виноторговца Хьюго с Корсер-стрит?
Тот распрямился, оглядел ее с головы до пят. Потом подмигнул и заулыбался.
— А что, если и знаю, красавица?
Алина готова была отпрянуть, но совладала с собою — ведь просто хотел поддразнить ее, — и улыбнулась в ответ.
— Я — их новая служанка, сэр, и вот заблудилась в первый же день. Вы не подскажете, как мне найти дорогу домой?
— Деревенская небось, — заметил бондарь, и глаза его заблестели любопытством. — Должно быть, с севера. Алина едва сдерживалась, чтобы не заплакать от нетерпения, но ее собеседник явно гордился своей догадливостью, и надо было воздать ему должное.
— Как вы догадались? — восхищенно ахнула она. — Да, сэр, я жила близ Дургама.
— Видишь, как издалека приехала; немудрено, что ты заблудилась, девушка. Ну, слушай. — Он дотронулся до ее плеча, но лишь затем, чтобы она посмотрела, куда он показывал. — Пойдешь по этой улице до того дома, что, видишь, нависает над мостовой. Тот, красный, видишь?
— Вижу.
— Там между домами узкий проход. Он приведет тебя на Айронмонджерс-лейн, к кузнецам. Прямо напротив еще один проход; он выведет тебя на Сент-Марк-роуд. Пройдешь немного вперед, повернешь налево, — и вот тебе твоя Корсер-стрит. Поняла?
— Поняла, — отвечала Алина. — А почему нельзя пойти прямо по этой улице и просто повернуть направо?
— Ах ты, умная головка, — уважительно протянул бондарь. — Так, миленькая, ты попадешь прямиком в доки, а туда я ни за что не послал бы такую пригожую девушку. Нет уж, ты иди, как я сказал.
— Спасибо, — сердечно сказала Алина. — Спасибо вам большое!
Он похлопал ее по плечу.
— Ступай себе.
Алина помахала доброму человеку на прощание и пошла мимо бочек к узкому проходу между домами. Как и говорил бондарь, проход вел на улицу торговцев кузнечными товарами, где можно было оглохнуть от немолчного стука и звона в кузнях, а впереди виднелась улица пошире, с разными лавками, харчевнями и постоялыми дворами.
— Налево, — пробормотала себе под нос Алина и свернула налево, ища взглядом нужную ей улицу. Если б хоть что-нибудь знакомое, но она ничего не успела запомнить на этой Корсер-стрит, ведь первый раз она вышла из дома Хьюго, когда их с Джеанной увозили в обитель Святой Хильды…
Пройдя немного вперед, девушка остановилась, оглянулась назад, гадая, не ошиблась ли. Может, надо повернуть направо?..
— Алина?
17
Еще четыре она выдержит.
Еще три.
Два.
Последний…
На последнем ударе она едва совладала с собою, чтобы не расплакаться от облегчения, что все уже позади.
На сей раз…
Но через три часа, в следующий час молитвы, или через шесть часов она закричит. Человеческое терпение имеет пределы. Гордость содрогалась при мысли о том, что придется вопить под ударами розги, как холопке, но гордость — это так глупо…
Мать-настоятельница вышла, и ключ снова повернулся в замке. Джеанна склонила голову и стала молиться, предлагая господу свою боль ради того, чтобы все остались живы и чтобы Галеран победил.
Солнечный луч прошел четвертую часть своего дневного пути по стене, когда наконец сестра Марта принесла обратно мирно спящую Донату. Алина взяла девочку, радуясь, что Уинифрид продолжает тихо похрапывать, положила ее в ящик, служивший колыбелью, и осторожно, чтобы не разбудить, развернула одеяльце, заменив его чистым.
Сначала ей показалось, что кто-то вытер об одеяльце грязные руки, но, присмотревшись, поняла: грязью написан ответ. Ее-то учили писать в монастыре, а к услугам Джеанны в Хейвуде были писцы…
Все же, несмотря на нетвердое начертание букв и весьма страннoe правописание, Алине удалось разобрать: «Я должна быть на слушании. Рауль».
Облегченно вздохнув, Алина растерла буквы, чтобы одеяльце казалось просто грязным. Итак, Джеанна хочет присутствовать на суде. Поскольку упомянут был только Рауль, она явно не верила, что Галеран пожелает помочь ей.
Алина села на краешек кровати и задумалась.
Она была почти уверена, что обычно на суд короля женщины не приходят. Вероятно, Джеанну опять захватила некая выдумка, рожденная ее вечным желанием участвовать во всем происходящем.
С другой стороны, Джеанна глубоко осознавала свою вину и вряд ли хочет проникнуть на слушание из прихоти. Тому должны быть какие-то важные причины, и, видимо, их нельзя изложить в обычной записке.
Но что же делать? Они — узницы, и, хотя монастырь нельзя назвать неприступным бастионом, выбраться отсюда нелегко.
Алина тяжко вздохнула. Похоже, другого выхода нет: ей самой придется обдумать и устроить побег.
Но это решение рождало новые трудности.
Джеанну ни на минуту нельзя разлучать с Донатой, а бежать из монастыря с грудным младенцем вряд ли возможно. Кроме того, если она хочет появиться на суде, лучше всего было бы бежать незадолго до него. Ночью, с плачущим ребенком на руках, в Лондоне не спрячешься, и первый прохожий заподозрит неладное.
Алина понимала, почему кузина решила обратиться к Раулю: он был как раз таким человеком, который способен все устроить, и к тому же чужестранцем. Если своими поступками они разгневают короля, Рауль просто вернется к себе на родину.
Один.
Алина отогнала эту ненужную мысль и принялась строить планы. Когда закончилась обедня и монахини потянулись из часовни, она уже приблизительно знала, что надо делать. Надобно только подождать до вечерней службы. А пока Алина села распарывать старую вышивку на одеяльце, а затем вышивать на другом, чистом, новое послание, вкратце объясняя Джеанне, что она придумала.
Пришла сестра Марта и забрала Донату к Джеанне. Алина осталась ждать, сгорая от нетерпения.
Беда в том, что слишком многое в ее замысле зависело от воли случая. И еще, ей попросту было страшно.
Когда монашка принесла назад Донату, Алина, скорчившись, сидела на кровати и держалась за живот.
— Мне нехорошо, — простонала она. — Наверно, я захворала. Не знаю, что со мною, но я боюсь за малышку. Как бы она не заразилась…
— О господи! Нет, нет! — растерянно озираясь по сторонам, заохала сестра Марта. На помощь никто не спешил, колокол уже звонил к вечерне, и в открытую дверь Алина видела, как сестры идут в часовню. По крайней мере, время она рассчитала верно.
— Может, в лазарет… — выдохнула она, будто в приступе тошноты зажимая рот руками.
— Да! — воскликнула сестра. — Мы не можем подвергать опасности ребенка.
Она подняла Алину с кровати, вытащила ее из комнатки и заперла дверь.
Бессильно прислонившись к стене, Алина вознесла благодарственную молитву. Затем она помолилась о том, чтобы сестра-сиделка тоже ушла к вечерне.
Сделав все, что было в ее силах для безопасности ребенка, сестра Марта обрела обычное дружелюбие и обняла Алину, помогая ей держаться на ногах.
— Бедняжка моя. Пойдемте, я отведу вас в лазарет. Там есть уборная, а сразу после вечерни сестра Фредегонда осмотрит вас и поможет облегчить страдания.
«Благодарю Тебя, всеблагая Матерь», — мысленно произнесла Алина. Значит, у нее есть шанс остаться в одиночестве.
В маленькой, тщательно выбеленной комнате стояли шесть кроватей — и все пустые. Алина снова возблагодарила небо. Верно, господь и Пресвятая Мария улыбались ее уловкам. Она со стоном повалилась на кровать. Сестра Марта, будь она неладна, уселась напротив.
— У вас болит живот, леди Алина?
— Да, очень.
— Я принесу вам тазик.
Но для этого ей даже не пришлось выходить из комнаты: тазик нашелся в шкафу, в углу.
Алина взяла тазик, пробормотала «спасибо», лихорадочно соображая, что делать.
— Быть может, я засну, — простонала она, наконец. — Прошу вас, не пропускайте ради меня вечерню.
— Мне разрешено не ходить на все службы: ведь я ухаживаю за гостями.
То есть стережешь, с досадой подумала Алина.
— Как вам кажется, услышите ли вы отсюда, если позовет Уинифрид? Вдруг Доната тоже заболела?
Сестра Марта вскочила как ужаленная.
— Господи, как же это! Бедная наша птичка! Пожалуй, надо сходить позвать сестру Фредегонду…
Не успела Алина придумать, как возразить, монашка пробормотала:
— Но у нее такой острый язычок, и она так не любит, когда ее беспокоят без нужды…
Алина ждала, затаив дыхание.
— Посижу в коридоре, — решила наконец сестра Марта. — Оттуда я услышу и вас, и нянюшку, если она позовет. А вы уверены, что справитесь без меня? — с сомнением добавила она.
— Конечно. Простите, мне так совестно беспокоить вас.
Монашка погладила ее руку.
— Не тревожьтесь, милочка. Скоро вы снова будете здоровы.
Только сестра Марта скрылась из виду, Алина встала с кровати и огляделась. В комнате было три двери. Одна вела в коридор, из-за другой слышалось пение. Верно, за нею находилась часовня; обычно так делалось во всех обителях. Во время служб дверь открывали, чтобы болящие тоже могли молиться со всеми.
Алина осторожно приоткрыла третью дверь. За ней оказалась аптека; на Алину пахнуло пряным ароматом трав и лечебных отваров. Вторая дверь в этой комнатке — спасибо тебе, всеблагая Мария, — была открыта, и за нею виднелся монастырский сад.
Из сада, однако, скрыться некуда. Оттуда через высокий сводчатый выход можно было попасть только в коридор, где сидела сейчас сестра Марта.
Охнув от разочарования, Алина стала изучать бревенчатую стену, которой с двух сторон был обнесен сад. То была внешняя стена монастыря высотою примерно в два роста Алины. С внутренней стороны по ней шел узор из тонких реек, но залезть по этим рейкам Алина вряд ли смогла бы. Она вообще была не из тех девочек, которые любят лазить, как мальчишки.
Но, так или иначе, ей надо выбраться из обители.
Алина окинула оценивающим взглядом здание лазарета. Конек соломенной крыши был ненамного выше стены. Быть может, здесь ей удастся выбраться на свободу?
Сердце захолонуло от страха, но нужно торопиться. До конца вечерни оставалось совсем немного времени, сестра Фредегонда скоро должна прийти и, быть может, не одна, а вместе с суровой матерью-настоятельницей.
Алина вспомнила, как Рауль называл ее зеленым новичком. В тех словах не было никакого вызова, но само воспоминание уязвило ее. Она сможет сделать это. Она все сможет, стоит только захотеть по-настоящему и хорошенько подумать.
Она побежала назад в лазарет и вернулась с тяжелым табуретом. С табурета можно было дотянуться до первых низко свисающих веревок, державших солому. Алина подпрыгнула и обеими руками уцепилась за веревки, молясь всем святым, покровительствующим глупым девушкам.
Чуть успокоившись, она обнаружила, что крыша довольно пологая и можно легко доползти до конька, цепляясь за связки соломы, если только не смотреть вниз.
Добравшись до верха, она все-таки глянула в сад — надо же было посмотреть, что делает сестра Марта. Та сидела и истово молилась.
А до земли было так далеко…
— Да благословит и сохранит вас господь, сестра, и пусть вам не слишком достанется из-за меня.
К Алина начала бочком продвигаться по коньку к стене, раздраженно ворча, когда ее одежда цеплялась за солому.
На стене она еще раз убедилась, что благословение божие по-прежнему с нею, ибо снаружи оказалась тихая узкая улочка. Изредка появлялся случайный прохожий.
Однако ей предстояло спрыгнуть с высоты трех метров…
Как жаль, что рядом нет Рауля, который подсказал бы, что делать! Уж он-то, Алина была уверена, знал множество способов, как слезть с высокой стены. Он вообще счел бы такую задачу пустяковой и посмеялся бы над ее страхами.
— Ха! — проворчала Алина. — Я тебе покажу, Рауль деЖурэ!
Сердце ее уходило в пятки от страха, когда она развязывлла на себе тканый пояс и привязывала его надежным узлом к веревке, державшей солому. Пояс был чуть длиннее ее роста. Если он выдержит, падать придется с совсем небольшой высоты.
Молясь, чтобы колокол чуть помедлил возвещать конец вечерни, Алина выждала, пока улица не опустела. Затем, шепча длинную литанию всем любимым святым, стала на стену, покрепче взялась за пояс и начала скользить вниз.
— Мария, Матерь божия, помоги мне. Святая Анна, молись за меня. И дай силы моим пальцам и рукам!
Все мускулы Алины ныли от напряжения, ступни скользили по стене, руки перехватывали натянутую, трещащую полосу ткани все ниже.
— Святой Георгий, небесный воитель, не оставь меня! Ладони жгло, как огнем, пальцы слабели с каждым мигом, вот-вот пояс вырвется у нее из рук…
— Святой Фома, не дай мне усомниться, что эта тряпка меня выдержит…
Пояс лопнул.
Вскрикнув от ужаса, Алина полетела вниз, но земля как оказалось, была уже так близко, что, упав, она даже не ушиблась.
Несколько мгновений она сидела, оторопело глядя перед собою, затем вскочила на ноги, отряхнулась и подобрала валявшийся рядом обрывок пояса.
И как раз вовремя: когда она на трясущихся ногах поспешила прочь, навстречу ей попался человек с тяжелым мешком за спиною. Он прошел и даже не взглянул на девушку, отчего ее сердце забилось чуть ровнее.
Остановившись, чтобы отдышаться, она услышала звон монастырского колокола. Вечерня закончилась. Торопливо подпоясавшись обрывком пояса, Алина устремилась на более людную улицу.
Она шла и улыбалась. Все получилось! Рауль еще услышит об этом! Но миг спустя, посреди многолюдного, шумного рынка, ей пришлось признать, что она заблудилась.
Алина не представляла себе, сколь велик Лондон, и потому была уверена, что, стоит ей немного побродить вокруг, как она выйдет к дому Хьюго. Она пошла по какой-то улице, потом по второй, третьей, но не увидела ни одного знакомого дома. При этом она не знала, как именно ее будут искать, но, если в обители Святой Хильды ее держали по приказу короля, сейчас весь город, быть может, выслеживал беглянку.
Алина будто наяву слышала крики глашатаев:
— Разыскивается девица восемнадцати лет от роду, с голубыми глазами и светлыми волосами, в простом белом покрывале. Одета в светлую рубаху и шерстяную, тонкой выделки тунику, красную с коричневым. Она — беглянка и скрывается от королевского суда. Кто ее увидит, — задержите, применяя, если надобно, силу!
Алина огляделась по сторонам; никто на нее не смотрел. День клонился к вечеру, и все были заняты своими делами или спешили домой. Горожане делали последние покупки, торговцы убирали товар. Пожалуй, никто не обратил бы на нее внимания, будь она даже голой.
Голой? Алину осенило: она отошла за угол, сняла с себя верхнюю тунику дорогой тонкой шерсти, свернула ее и завязала в покрывало. Затем подпоясала рубаху обрывком пояса.
Теперь, с непокрытой головой, в простом, скромном платье, она не так выделялась из толпы и меньше подходила под то описание, по которому ее будут искать.
Что же дальше? Смешно признаться, но она не помнила названия улицы, где у Хьюго были дом и лавка. В маленьких городках на севере, в Йорке, например, достаточно было бы спросить, где живет виноторговец Хьюго со своей женой Мэри; но в огромном Лондоне?.. Вряд ли здесь все друг друга знают.
К тому же вокруг крутилось столько плутов, мошенников и бродяг, столько всякого сброда, что Алина попросту боялась объявить во всеуслышание, что она нездешняя и не знает, куда идти.
Тролпа теснила ее к прилавкам, напоминая об Уолтхэме и повоэке жестянщика. Ах, если бы сейчас, откуда ни возьмись, пришел ей на помощь Рауль…
Пришел неизвестно откуда и поцеловал бы ее? Тот поцелуй, те ощущения, ее отказ стать его женою — все это тревожило Алину сильней и сильней, но теперь не время было думать о таких вещах. Алина отогнала непрошеные мысли и вознесла ко всеблагой Марии краткую, отчаянную молитву о помощи.
Ивдруг, точно Матерь божия услышала ее, название всплыло в ее мозгу. Корсер-стрит.
От радости Алина чуть не подпрыгнула. Вознеся пылкую благодарственную молитву, она пробилась сквозь толпу к какой-то женщине приятного вида, нагружавшей тележку кувшинами с медом и корзинами с медовыми пирожными.
— Будьте добры, госпожа, подскажите, как найти Корсер-стрит?
— Заблудилась, бедненькая? — откликнулась та. — Немудрено, в эти дни все вверх дном. Уж как я буду рада, когда окончится эта кутерьма, хотя, пожалуй, тогда торговля пойдет хуже… Корсер-стрит? — Она обернулась к соседу, продавцу кровяной колбасы. — Дэви! Корсер-стрит, где это?
— Там, недалеко от Феттерс-лейн, внизу у реки, — отозвался тот, не прекращая убирать с прилавка непроданные колбасы.
Продавщица меда кивнула.
— Да, голубка моя, сказать правду, далековато ты забрела. Но ничего; ступай сейчас по этой дороге до Куперс-лейн, где бондари живут. Там поверни налево и дойди до реки. Оттуда недалеко и до Корсер-стрит; тебе всякий покажет. — Она сунула Алине в руку маленькое медовое пирожное. — Держи, милая. Подкрепишься по пути.
Алине хотелось обнять добрую женщину за ее ласку и заботу, но она лишь поблагодарила ее и поспешила дальше. Точнее будет сказать — поспешила бы, если б позволила толпа. Стиснутая со всех сторон, она плыла в общем потоке, где все пытались куда-то спешить.
На соседних улицах, наверное, народу было поменьше, но Алина боялась сбиться с дороги, да и в толпе ей было спокойней, чем у всех на виду. Чтобы стать еще менее заметной, она усилием воли заставила себя замедлить шаг. Теперь она шла неторопливо, смакуя на ходу медовое пирожное и пытаясь понять, что же происходит.
Она все еще недоумевала, зачем Джеанна так стремится попасть на слушание дела, но знала: если кузина убеждена, что ей есть что сказать королю, то скорее всего так оно и есть. Джеанна невероятно умна.
Также, видимо, Джеанна не ошибалась, полагая, что Галеран при малейшей возможности не позволит ей предстать перед королем. Для Алины это несколько осложняло задачу; ведь и Галеран невероятно умен, и, если он считает, что Джеанне лучше не появляться при дворе, то скорее всего так оно и есть.
Итак, надо ли ей пойти к Галерану и посвятить его в планы жены, предоставив самому решать, как поступить? Или пойти к Раулю, передать ему просьбу Джеанны и уповать на то, что завтра поутру он вызволит Джеанну из монастыря?
И еще, как это сделать, если она заблудилась? Вдруг впереди на стене Алина увидела надпись: Куперс-лейн. Рядом с надписью для пущей наглядности была изображена пирамида из бочек. Отряхнув руки от крошек, Алина принялась прокладывать себе дорогу в толпе, чтобы не пропустить поворот, когда увидит саму улицу.
Перемена показалась ей разительной: Куперс-лейн выглядела тихой и безлюдной по сравнению с рынком, хотя на самом деле это была довольно оживленная улица. В то же время понятно было, почему ее мало кто использовал для проезда: у каждого дома высились пирамиды из бочек и бочонков. Жили здесь бондари с семьями и подмастерьями, а также предприимчивые дельцы, доставляющие бондарям заказы и перекупающие у них товар.
Бочки.
Вино.
Бондари должны наперечет знать всех виноторговцев. Алина подошла к мужчине средних лет, который вышел закатить бочку в мастерскую.
— Проше простить меня, сэр, не знаете ли вы виноторговца Хьюго с Корсер-стрит?
Тот распрямился, оглядел ее с головы до пят. Потом подмигнул и заулыбался.
— А что, если и знаю, красавица?
Алина готова была отпрянуть, но совладала с собою — ведь просто хотел поддразнить ее, — и улыбнулась в ответ.
— Я — их новая служанка, сэр, и вот заблудилась в первый же день. Вы не подскажете, как мне найти дорогу домой?
— Деревенская небось, — заметил бондарь, и глаза его заблестели любопытством. — Должно быть, с севера. Алина едва сдерживалась, чтобы не заплакать от нетерпения, но ее собеседник явно гордился своей догадливостью, и надо было воздать ему должное.
— Как вы догадались? — восхищенно ахнула она. — Да, сэр, я жила близ Дургама.
— Видишь, как издалека приехала; немудрено, что ты заблудилась, девушка. Ну, слушай. — Он дотронулся до ее плеча, но лишь затем, чтобы она посмотрела, куда он показывал. — Пойдешь по этой улице до того дома, что, видишь, нависает над мостовой. Тот, красный, видишь?
— Вижу.
— Там между домами узкий проход. Он приведет тебя на Айронмонджерс-лейн, к кузнецам. Прямо напротив еще один проход; он выведет тебя на Сент-Марк-роуд. Пройдешь немного вперед, повернешь налево, — и вот тебе твоя Корсер-стрит. Поняла?
— Поняла, — отвечала Алина. — А почему нельзя пойти прямо по этой улице и просто повернуть направо?
— Ах ты, умная головка, — уважительно протянул бондарь. — Так, миленькая, ты попадешь прямиком в доки, а туда я ни за что не послал бы такую пригожую девушку. Нет уж, ты иди, как я сказал.
— Спасибо, — сердечно сказала Алина. — Спасибо вам большое!
Он похлопал ее по плечу.
— Ступай себе.
Алина помахала доброму человеку на прощание и пошла мимо бочек к узкому проходу между домами. Как и говорил бондарь, проход вел на улицу торговцев кузнечными товарами, где можно было оглохнуть от немолчного стука и звона в кузнях, а впереди виднелась улица пошире, с разными лавками, харчевнями и постоялыми дворами.
— Налево, — пробормотала себе под нос Алина и свернула налево, ища взглядом нужную ей улицу. Если б хоть что-нибудь знакомое, но она ничего не успела запомнить на этой Корсер-стрит, ведь первый раз она вышла из дома Хьюго, когда их с Джеанной увозили в обитель Святой Хильды…
Пройдя немного вперед, девушка остановилась, оглянулась назад, гадая, не ошиблась ли. Может, надо повернуть направо?..
— Алина?
17
Кто-то тронул ее за плечо. Алина взвизгнула, отшатнулась, но тут же узнала голос и кинулась в объятия Рауля де Журэ прямо посреди улицы.
— Жива? Здорова? — Рауль удержал ее на расстоянии вытянутой руки и тревожно осмотрел с головы до пят.
— Да, но Джеанна…
Он приложил палец к ее губам, обнял за плечи и повел совсем в противоположную от дома виноторговца сторону. Она шла рядом с ним, не думая ни о чем, наслаждаясь внезапно возникшим чувством защищенности.
— Разве дом Хьюго там?
— В доме Хьюго вас уже ищут люди короля. Полагаю, вы не намерены возвращаться за ту стену, через которую отважно перелезли?
— Во всяком случае, не теперь. Но я должна сказать вам…
— Потом, — снова оборвал ее Рауль и, оглядевшись, резко свернул к воротам какого-то постоялого двора.
— Эй, Пол! — весело окликнул он огромного хозяина, до непристойности крепко прижимая к себе Алину. — Свободные комнаты есть?
Маленькие глазки толстяка хозяина внимательно осмотрели обоих, и брюхо его мелко заколыхалось от приглушенного смеха.
— Вы знаете, дружище, что я всегда придерживаю комнату-другую на всякий случай. Ступайте по коридору; вторая дверь справа.
Рауль бросил ему серебряную монету.
— И кувшин вина.
Хозяин повернул кран на огромной, под стать ему самому, бочке, наполнил вином глиняный кувшин и, подмигнув, вручил Раулю.
Алина, все еще стиснутая в его железных объятиях, пыталась не забыть, что находится здесь с важным поручением, а Рауль, вероятно, лишь хочет уберечь и защитить ее.
Однако от одной мысли, что он знаком с этим человеком, державшим наготове комнаты для мужчин и их шлюх ее захотелось выцарапать ему глаза.
Миг спустя они оказались в маленькой комнатке — не комнатке, а алькове с занавеской вместо двери в коридор — где помещались лишь кровать, стол и скамья. И густой, устоявшийся дурной запах.
Рауль отпустил Алину; она тут же шагнула к кровати, откинула одеяло и увидела грязные простыни.
— Надеюсь, мы не воспользуемся этой постелью?
— Разумеется, нет. Но вино, похоже, отличное. — Он наполнил вином две деревянные кружки и протянул одну Алине. — Выпейте, а потом расскажите, что случилось. Только потише: здесь не стены, а одно название.
Она схватила кружку, силясь унять ярость и не забыть о важных делах, приведших ее в эту клоаку. Ничего не получалось.
— Вы нашли Эллу, как только появились в Хейвуде, — прошипела она, — а по приезде в Лондон сразу же разнюхали и об этом притоне!
— Алина, я тоже не лег бы в такую постель.
Он ничуточки не выглядел виноватым! Алина отвернулась.
— Джеанна, — напомнил он.
Пришлось повернуться и заговорить, что Алина и сделала, не скрывая, впрочем, своего неудовольствия.
— Джеанну держат под замком в монастыре, — сказала она тихо, — как и нас всех, но ее заперли одну, и это мне совсем не нравится.
Рауль притянул ее ближе к себе.
— Галеран рассказывал, знаю, — зашептал он ей на ухо. — Ему тоже это не понравилось, но он виделся с нею, и, по его мнению, там ей как будто бы ничто не угрожает. Он рассчитывает, что завтра все решится. Он верит, что король поддержит его против Фламбара. Архиепископ не осмеливается даже появляться на улицах Лондона из страха за свою жизнь, и королю нет никакого расчета брать его сторону.
Алина боролась с искушением припасть к его широкой груди.
— Джеанна хочет присутствовать на суде.
— Пусть хочет.
Алина резко вскинула голову и вперила в Рауля негодующий взгляд.
— Она не дурочка! Она не открыла, почему именно ей нужно прийти в суд, но наверняка это важно. Поверьте, это не пустая прихоть.
Он поднял ее и посадил на шаткий дощатый стол: так она могла прямо смотреть ему в глаза.
— Алина, ее держат взаперти по приказу короля. Если она сбежит, нарушая его приказ, едва ли это расположит к ней суд и короля. Как и ваше бегство. Как я понял, Галеран намерен убедить суд, что Джеанна — слабая женщина, у которой от горя помутился разум после смерти сына.
Рауль подошел совсем близко и занял позицию между ее ног, но, поскольку сам он этого не замечал, Алина решила следовать его примеру.
— Знаю, — пробормотала она, проглотив слюну, — и меня это тоже беспокоит. Но Джеанна так настаивала… Мы скажем Галерану или нет? — И, не в силах сохранять безразличие, отодвинулась, отчего стол заходил ходуном.
Рауль положил руку ей на бедро.
— Тише, тише. Мне кажется, разумно будет сказать Галерану.
— Но она этого не хотела.
Почему она должна обращать внимание на то, что его руки лежат на ее бедрах? Ничего неприличного в этом нет…
Но тела их точно стремились прижаться еще теснее друг к другу, и даже одежда не была помехой. Рауль, казалось, вовсе не замечал этого. Он был полностью погружен в раздумья о Джеанне и Галеране.
Как и следовало.
Как следовало и ей…
— Готов поклясться моим мечом, — задумчиво промолвил он, и пальцы его чуть шевельнулись на бедрах Алины, отчего ей снова захотелось отодвинуться, — леди Джеанна, сдается мне, любит своего мужа столь же сильно, как и он ее. Прав ли я?
Попросить его убрать руки? Но тогда он поймет, как действует на нее малейшее движение его руки…
— Разумеется, вы правы.
— Так отчего же она не хочет, чтобы он знал о ее намерениях? — нахмурился Рауль.
— Верно, оттого, что он попытался бы остановить ее. Алина поняла: началось новое сражение, а потому — знал он или не знал, что шевельнул рукою, — ни в коем случае нельзя показать, в какое смятение привело его прикосновение.
— Значит, ее цель — предотвратить его встречу с Лоуиком в поединке чести, — кивнул он. — В точности так же, как он сам пытается отвести от нее всеобщее внимание, дабы не она была главной фигурой в деле о Донате и, возможно, не понесла бы кары за свершенный грех. Ах, любовь, — заметил он, неловко усмехнувшись, — куда заводит она даже умных людей!
Алина могла лишь молча радоваться, что Рауль не догадывается, как заводят его прикосновения, улыбка, само его присутствие.
— Какое счастье, что мы с вами свободны от этой напасти и можем мыслить ясно, — заявила она, увы, слишком громко.
Рауль приложил палец к ее губам, призывая к тишине. Но он смеялся! Над нею? По крайней мере, одну руку он убрал.
— Жива? Здорова? — Рауль удержал ее на расстоянии вытянутой руки и тревожно осмотрел с головы до пят.
— Да, но Джеанна…
Он приложил палец к ее губам, обнял за плечи и повел совсем в противоположную от дома виноторговца сторону. Она шла рядом с ним, не думая ни о чем, наслаждаясь внезапно возникшим чувством защищенности.
— Разве дом Хьюго там?
— В доме Хьюго вас уже ищут люди короля. Полагаю, вы не намерены возвращаться за ту стену, через которую отважно перелезли?
— Во всяком случае, не теперь. Но я должна сказать вам…
— Потом, — снова оборвал ее Рауль и, оглядевшись, резко свернул к воротам какого-то постоялого двора.
— Эй, Пол! — весело окликнул он огромного хозяина, до непристойности крепко прижимая к себе Алину. — Свободные комнаты есть?
Маленькие глазки толстяка хозяина внимательно осмотрели обоих, и брюхо его мелко заколыхалось от приглушенного смеха.
— Вы знаете, дружище, что я всегда придерживаю комнату-другую на всякий случай. Ступайте по коридору; вторая дверь справа.
Рауль бросил ему серебряную монету.
— И кувшин вина.
Хозяин повернул кран на огромной, под стать ему самому, бочке, наполнил вином глиняный кувшин и, подмигнув, вручил Раулю.
Алина, все еще стиснутая в его железных объятиях, пыталась не забыть, что находится здесь с важным поручением, а Рауль, вероятно, лишь хочет уберечь и защитить ее.
Однако от одной мысли, что он знаком с этим человеком, державшим наготове комнаты для мужчин и их шлюх ее захотелось выцарапать ему глаза.
Миг спустя они оказались в маленькой комнатке — не комнатке, а алькове с занавеской вместо двери в коридор — где помещались лишь кровать, стол и скамья. И густой, устоявшийся дурной запах.
Рауль отпустил Алину; она тут же шагнула к кровати, откинула одеяло и увидела грязные простыни.
— Надеюсь, мы не воспользуемся этой постелью?
— Разумеется, нет. Но вино, похоже, отличное. — Он наполнил вином две деревянные кружки и протянул одну Алине. — Выпейте, а потом расскажите, что случилось. Только потише: здесь не стены, а одно название.
Она схватила кружку, силясь унять ярость и не забыть о важных делах, приведших ее в эту клоаку. Ничего не получалось.
— Вы нашли Эллу, как только появились в Хейвуде, — прошипела она, — а по приезде в Лондон сразу же разнюхали и об этом притоне!
— Алина, я тоже не лег бы в такую постель.
Он ничуточки не выглядел виноватым! Алина отвернулась.
— Джеанна, — напомнил он.
Пришлось повернуться и заговорить, что Алина и сделала, не скрывая, впрочем, своего неудовольствия.
— Джеанну держат под замком в монастыре, — сказала она тихо, — как и нас всех, но ее заперли одну, и это мне совсем не нравится.
Рауль притянул ее ближе к себе.
— Галеран рассказывал, знаю, — зашептал он ей на ухо. — Ему тоже это не понравилось, но он виделся с нею, и, по его мнению, там ей как будто бы ничто не угрожает. Он рассчитывает, что завтра все решится. Он верит, что король поддержит его против Фламбара. Архиепископ не осмеливается даже появляться на улицах Лондона из страха за свою жизнь, и королю нет никакого расчета брать его сторону.
Алина боролась с искушением припасть к его широкой груди.
— Джеанна хочет присутствовать на суде.
— Пусть хочет.
Алина резко вскинула голову и вперила в Рауля негодующий взгляд.
— Она не дурочка! Она не открыла, почему именно ей нужно прийти в суд, но наверняка это важно. Поверьте, это не пустая прихоть.
Он поднял ее и посадил на шаткий дощатый стол: так она могла прямо смотреть ему в глаза.
— Алина, ее держат взаперти по приказу короля. Если она сбежит, нарушая его приказ, едва ли это расположит к ней суд и короля. Как и ваше бегство. Как я понял, Галеран намерен убедить суд, что Джеанна — слабая женщина, у которой от горя помутился разум после смерти сына.
Рауль подошел совсем близко и занял позицию между ее ног, но, поскольку сам он этого не замечал, Алина решила следовать его примеру.
— Знаю, — пробормотала она, проглотив слюну, — и меня это тоже беспокоит. Но Джеанна так настаивала… Мы скажем Галерану или нет? — И, не в силах сохранять безразличие, отодвинулась, отчего стол заходил ходуном.
Рауль положил руку ей на бедро.
— Тише, тише. Мне кажется, разумно будет сказать Галерану.
— Но она этого не хотела.
Почему она должна обращать внимание на то, что его руки лежат на ее бедрах? Ничего неприличного в этом нет…
Но тела их точно стремились прижаться еще теснее друг к другу, и даже одежда не была помехой. Рауль, казалось, вовсе не замечал этого. Он был полностью погружен в раздумья о Джеанне и Галеране.
Как и следовало.
Как следовало и ей…
— Готов поклясться моим мечом, — задумчиво промолвил он, и пальцы его чуть шевельнулись на бедрах Алины, отчего ей снова захотелось отодвинуться, — леди Джеанна, сдается мне, любит своего мужа столь же сильно, как и он ее. Прав ли я?
Попросить его убрать руки? Но тогда он поймет, как действует на нее малейшее движение его руки…
— Разумеется, вы правы.
— Так отчего же она не хочет, чтобы он знал о ее намерениях? — нахмурился Рауль.
— Верно, оттого, что он попытался бы остановить ее. Алина поняла: началось новое сражение, а потому — знал он или не знал, что шевельнул рукою, — ни в коем случае нельзя показать, в какое смятение привело его прикосновение.
— Значит, ее цель — предотвратить его встречу с Лоуиком в поединке чести, — кивнул он. — В точности так же, как он сам пытается отвести от нее всеобщее внимание, дабы не она была главной фигурой в деле о Донате и, возможно, не понесла бы кары за свершенный грех. Ах, любовь, — заметил он, неловко усмехнувшись, — куда заводит она даже умных людей!
Алина могла лишь молча радоваться, что Рауль не догадывается, как заводят его прикосновения, улыбка, само его присутствие.
— Какое счастье, что мы с вами свободны от этой напасти и можем мыслить ясно, — заявила она, увы, слишком громко.
Рауль приложил палец к ее губам, призывая к тишине. Но он смеялся! Над нею? По крайней мере, одну руку он убрал.