Беверли Джо. Сломанная роза

   Рауль был настроен крайне несерьезно. Он подскакал к середине кавалькады, где степенным шагом ехал Галеран.
   — Хочешь, мы повезем тебя в обитых железом носилках? Даю слово, останешься цел и невредим.
   — Не оставить ли тебя приглядывать за Хейвудом, пока мы в отъезде? — хмуро бросил Галеран.
   — Ты мне не указ, — жизнерадостно возразил друг. — А я ни за что не соглашусь пропустить такую потеху.
   — Потеху? Надеюсь, нас ждет прескучное путешествие до Лондона, а затем — утомительная возня с бумагами, и ничего больше.
   — Увы и ах, нет у тебя в крови тяги к опасным приключениям!
   — Да, нет. Я хочу мирно и счастливо жить на своей земле в окружении семьи. — Галеран задумчиво взглянул на Рауля. — Тебе опять не сидится на месте? Неужто станешь искать новых приключений, когда закончится это?
   — Как знать, — отрешенно промолвил Рауль, глядя перед собою, словно мерное покачивание конских крупов завораживало его.
   — Как же иначе? — с любопытством спросил Галеран. — Мне-то север мил, но что в нем притягательного для тебя?
   — Тут ты прав, — и Рауль нарочито зябко повел плечами. Погода портилась, и в воздухе уже пахло дождем. — Еще до холодов я покину этот неласковый край и вернусь в тепло. Но я потерял вкус к войнам во имя господа и к бессмысленным сражениям. Быть может, твой пример заставляет и меня подумывать, не пора ли где-нибудь осесть.
   — Мой пример! — расхохотался Галеран. — Пожалуй, мой опыт скорее подскажет тебе, что от женщин следует держаться подальше!
   — И все же вид у тебя не самый несчастный.
   — Верно, верно, — согласился Галеран, все еще улыбаясь. — А если с Донатой все устроится и с Лоуиком мы поладим, я буду счастлив.
   — Отчего же тогда ты отказываешь в этом счастье мне?
   Галеран насторожился. Рауль как будто больше не шутил.
   — Я не отказываю, нет. Просто не знаю, позволит ли твой нрав жить оседлой жизнью и быть верным. — После минутного раздумья он решил все же задать давно тpeвoживший его вопрос: — Уж не с Алиной ли ты решил вить гнездо? Дело даже не в том, что она хочет стать монашкой. Она — северянка. А как же быть с твоим возлюбленным южным солнцем?
   — Придется попробовать соблазнить ее южными плодами… — Рауль отвел взгляд, печальная улыбка тронула губы. — Воистину, леди Алина так резво бежит от моих греховных привычек, что, боюсь, может поймать меня.
   Галеран повел бровями.
   — Да, похоже, нас все-таки ждет большая потеха.
   Переночевав в Броме, они направились в Ричмонд еще более внушительной, чем прежде, кавалькадой. Оттуда начиналась прямая, как стрела, старая дорога на юг.
   На другую ночь они попросили пристанища в монастыре, но для мужчин и женщин там были только отдельные спальни, так что Галерану и Джеанне пришлось на время расстаться.
   — Может, это и к лучшему, — заметил Галеран, — чтобы в пути мы блюли целомудрие.
   Джеанна посмотрела на мужа с легкой тревогой.
   — Так я, пожалуй, начну думать, что безгрешная жизнь тебе по нраву.
   — Ничего подобного, — он нежно провел ладонью по ее щеке, — Это достойная жертва господу именно оттого, что мне так трудно без тебя.
   — Разве нам нужна сейчас Его помощь?
   — Разве она не нужна нам всегда?
   — И все же, Галеран, раньше ты не был столь привержен воздержанию.
   — А у тебя всегда был острый язычок. Нет, если ты настаиваешь, чтобы я исполнил супружеский долг, мы могли бы найти укромный уголок и здесь…
   — Нет, нет! — поспешно промолвила Джеанна, схватив его дразнящую руку. — Не обращай меня в новую Еву. Конечно, мы должны терпеть лишения. Ты — во славу божию, а я — в наказание за мой грех.
   Она повернулась и быстро пошла к женской спальне. Галеран покачал головой ей вслед. Джеанна всегда останется острой, как лепесток той розы, что осталась дома, в Хейвуде.
   И, слава богу!..
   Галеран неслышно прошел в часовню, дабы посвятить господу свое воздержание и вознести Ему молитву о помощи в трудном, запутанном деле.
   Рауль учтиво помог Алине спешиться и препроводил ее до дверей предназначенной для женщин опочивальни.
   Она с лукавой усмешкой оглядела надежную, прочную дверь.
   — Боюсь, сэр Рауль, это путешествие предоставит вам не много возможностей для атаки на мою крепость.
   — Вы полагаете? Но в том и заключается военное искусство, чтобы в любой твердыне найти слабо защищенное место.
   Алина вскинула на него глаза, улыбающиеся губы чуть дрогнули.
   — Здесь вы вряд ли найдете подобное место.
   — Отчего же? Часовня даже в самых благочестивых домах общая для мужчин и женщин.
   Ее чудесные голубые глаза расширились от негодования.
   — Кто осмелится заниматься блудом в часовне!
   — А разве никто? — в свою очередь лукаво улыбнулся Рауль.
   — Если вы способны на столь нечестивый поступок, это лишь укрепит мою защиту.
   — Тогда к чему вам отговаривать меня?
   Алина надменно вздернула хорошенький, круглый подбородок.
   — Единственно из страха за вашу бессмертную душу, сэр Рауль. — И потянулась к дверной ручке.
   Рауль удержал ее руку.
   — Не бойтесь ни за душу мою, ни за какую другую часть меня, леди Алина, — молвил он, поднимая ее руку к своим губам. — Я в безопасности, разве только сердце мое переполняется от чувства, кое может быть началом любви к вам.
   Она вырвала руку.
   — Если что у вас и переполняется, сэр болтун, то вовсе не сердце! — С этими словами она выразительно глянула на его чресла, залилась краской, рывком распахнула дверь и скрылась в темной спальне.
   Рауль рассмеялся. Алина попала в точку, но никакого разбухания не было, пока она сама, так сказать, не заставила этот предмет подняться своим острым языком и дерзким взглядом.
   Рауль, вздохнув, отправился к коновязи, присмотреть за лошадьми и направить свой пыл на полезное дело.
 
   Алина ворвалась в спальню с затуманенной головой, браня себя за низменные шутки и нескромные взгляды.
   Вот как действовало на нее общение с Раулем де Журэ.
   Порочный, порочный человек!
   И, разумеется, она ни за что не пойдет в часовню встречаться с ним.
   С другой стороны, так приятно перед отходом ко сну помолиться в святой часовне… Нет, она не позволит этому нечестивцу мешать ей говорить с господом.
   Как бы ни были смелы его речи, вряд ли он посмеет соблазнять ее пред алтарем.
   Не так ли?
   Помогая Джеанне и Уинифрид, служанке, пеленать и купать младенца, Алина безуспешно боролась с обуревающими ее страхами, упрямством и неудержимым любопытвом. Как щенок, играющий с клубком шерсти, она запутывалась тем сильнее, чем больше кружилась.
   В спальне, кроме них, находились еще три женщины: жена купца с дочерью и жена каменщика. Купец с семьей возвращался из Ноттингема, где до него дошла весть о короновании Генриха Боклерка.
   — Страшно подумать, что нас ждет, когда вернется домой старший сын Завоевателя, — покачивая головой, промолвила худощавая матушка Фреда. — Когда норманны пришли в Англию, я была малым ребенком, но помню все. Ужасные были времена; северные области до сих пор не оправились от той войны. На вашем месте, милые дамы, я повременила бы с поездкой на юг.
   — Герцог Роберт еще далеко, — возразила ей Джеанна.
   — Когда вести дойдут до него, он полетит сюда быстрее ветра, — вздохнула пожилая дама. — Я остаюсь на севере.
   Матушка Фреда и ее бледная дочь улеглись в постели и заснули.
   — Как ты думаешь, герцог Роберт пойдет войной на Англию? — тихонько спросила Джеанну Алина.
   — Нет. Вильгельм Завоеватель, чтобы завладеть Англией, истратил гору золота, подкупал солдат деньгами, сулил им земли здесь, в Англии. Эти земли теперь в руках могущественных людей, потомков тех норманнов, и они не отдадут их просто так. У Роберта нет шансов, разве только бароны восстанут против Генриха.
   — Ты говоришь, он не победит. Но разве это значит, что он не пойдет войной?
   — Верно, — вздохнула Джеанна. — И еще, я не думаю, что он очень умен. Но он до сих пор в Сицилии. Сицилия — это на юге Италии, в нескольких неделях пути отсюда. Что бы он ни предпринял, нам он помешать не успеет.
   — Ваш главный недруг — Ранульф Фламбар, а Раймонд Лоуик — лишь послушное орудие в его руках. Любопытно, как сложатся их отношения с новым королем.
   — Нам остается лишь надеяться и молиться, — поморщилась Джеанна. — Ты готова ложиться?
   Алину точно подтолкнула неведомая сила. Она встала, оправила юбки.
   — Что до молитв, я собираюсь сходить в часовню.
   — Хорошо. Только не молись всю ночь напролет. Завтра на рассвете мы едем.
   Алина подошла к маленькой двери, ведущей в часовню. Сердце ее билось вдвое чаще, чем минуту назад. Рядом дверью была устроена молельня, чтобы дамы, не отваживающиеся выходить в часовню, могли наблюдать за ходом мессы. Алина повернула холодную железную дверную ручку и робко заглянула в щель. За решеткой, отделявшей молельню от часовни, слабо колыхался свет двух свечей у алтаря, где, преклонив колени, молились два монаха в капюшонах, скрывавших лица.
   Увы, больше ничего в щелку видно не было.
   Алина набрала полную грудь воздуха, открыла дверь, шагнула вперед и едва не рассмеялась: из тесной молельни не было выхода в большую часовню, решетка, которую она видела в щель, оказалась сплошной. Конечно, осторожные монахи сделали все возможное, чтобы ни одна женщина не могла проскользнуть под покровом ночи в их скромные кельи.
   Следовательно, и ей нечего опасаться, что Рауль де Журэ, пусть даже находясь в часовне, атакует башню ее добродетели.
   Устыдившись своих нечестивых мыслей и неправедных побуждений, приведших ее в святое место, Алина преклонила колени у малого алтаря и принялась усердно молиться, дабы господь дал ей сил противостоять искушениям. Ее губы беззвучно шевелились, взгляд был устремлен на резной деревянный образ над алтарем, полускрытый шелковой пеленой. В тусклом свете едва виднелся лик Пречистой Марии с младенцем на руках.
   Алина воссылала горячие молитвы Христу и Его матери, которая, как теперь стали считать, осталась девственницей, несмотря на материнство; она молилась, но ей все не давал покоя вопрос о девственности и добродетели.
   В глубине души она знала, что праведность и девство — не одно и то же, что бы ни говорили проповедники. Вот и ее мать была женщиной праведной, хотя и выносила восьмерых детей, и лорд Губерт тоже праведен, насколько может быть мужчина, хотя и зачал этих детей.
   И Галеран тоже праведен.
   А вот Рауль де Журэ…
   Алина рассердилась и прогнала мысли об этом человеке подальше от себя.
   Быть может, низменные плотские наслаждения умаляли праведность человека? Но она знала, что на брачном ложе ее родители были счастливы, и Галеран с Джеанной тоже, даже после его возвращения из похода.
   А Церковь теперь провозглашала девство высшей добродетелью, к которой мужчинам и женщинам надлежало стремиться даже в браке. Настоятельница обители Святой Радегунды строго придерживалась этого убеждения, но Алина не была уверена, что обычные люди думают так же, иначе откуда брались бы дети?
   От раздумий ее отвлекло пение, и она поняла, что монахи собираются к вечерне, последней службе перед ночным отдыхом. Вереницей входили в часовню темные фигуры в капюшонах, и вдруг Алина увидела невдалеке от себя коленопреклоненного Рауля.
   Но она сама, по крайней мере, была по другую сторону надежной решетки.
   Она пристально смотрела на него, ожидая ответного взгляда, поступка, знаменующего начало новой атаки, но Рауль, казалось, был поглощен молитвой. Она все не сводила с него глаз, покуда звуки знакомой, плавной мелодии не увлекли ее, и тогда в наступающей темноте она снова стала молиться о ниспослании ей и всем остальным покоя и безопасности.
   И освобождения от дурных мыслей.
   Служба закончилась, монахи потянулись к выходу, и Алина опять подняла глаза на Рауля.
   Но его уже не было.
   Поутру он пришел помочь ей оседлать коня.
   — Надеюсь, вы хорошо спали, леди Алина?
   — Отлично, спасибо. А вы?
   — Как мог я спать спокойно, зная, что вы так близко от меня?
   Алина стояла рядом с конем, и Рауль, проверяя упряжь, исхитрился дотронуться рукою до ее бедра.
   Она отпрянула.
   — В Хейвуде мы были еще ближе друг от друга, разве нет?
   — Вчера ночью близость наша была более полной, мы ведь сейчас в чужом мире.
   Алина обошла коня, чтобы находиться по другую сторону от Рауля. Теперь из-за своего малого роста она видела лишь его ноги.
   — Мне этот мир не чужой, сэр Рауль. Я привычна к благочестивым домам.
   — Всем нам чуждо это место. Это ведь не ваш родной дом или ваш монастырь.
   Алина поняла, что допустила тактическую ошибку. Слышать только голос Рауля куда соблазнительнее, чем находиться подле его большого, сильного тела.
   — С течением дней, — продолжал он, — все вокруг станет еще более чужим. И тогда те люди, что с вами, те кого вы знаете, станут для вас еще ближе и нужнее.
   Скрывая волнение, Алина потрепала коня по шелковистой холке.
   — Вы полагаете, это заставит меня искать вашего общества?
   — Я полагаю, что-то переменится. Я много странствовал, леди Алина, и, поверьте, так бывает всегда. Люди, странствующие вместе, пусть даже совсем чужие друг другу в начале пути, становятся близкими, почти родными.
   Чтобы видеть его лицо, она выглянула из-под шеи коня.
   — Разве родственники не могут не любить друг друга?
   — Как это верно, — широко улыбнулся он. — Когда нибудь я познакомлю вас с моим дедом… Говорю вам, у стен Лондона мы с вами будем связаны теснее, чем когда-либо, будь то узы ненависти или любви.
   Говоря так, он подвел коня к деревянной колоде, с которой Алине было бы легче сесть в седло. Взобравшись и пользуясь редким случаем взглянуть на Рауля сверху вниз, она спросила:
   — Что вы делали в часовне вчера ночью?
   Он посмотрел на нее; даже стоя на земле, он был не намного ниже ее, сидящей в седле.
   — Молился, леди Алина.
   — А говорили, что пойдете на новый приступ.
   — Приступ… — нахмурился он. — Я скорее смиренный проситель у ваших ворот, — и как бы невзначай опять положил руку ей на бедро. — Мирный путник, молящий вас открыть ворота и впустить его.
   — Вчера ночью, — возразила Алина, слишком хорошо сознавая, что бедра ее широко разведены, — вы ни о чем не просили меня.
   — Быть может, вчера ночью я просил о помощи вашего сеньора и повелителя.
   Его рука лежала неподвижно, но Алине казалось, что она двигается. Она ощущала исходящий от ладони жар, проникающий сквозь грубую шерсть туники, сквозь юбку из толстого льняного холста, обжигающий кожу…
   Она хотела оттолкнуть эту руку, но Рауль перехватил ее, повернул ладонью вверх и крепко поцеловал.
   — Ваш повелитель — и мой — подарил мне надежду.
   Алина вырвала у него руку.
   — Не мешайте во все это бога! Это всего лишь игра, и притом глупая.
   Ореховые глаза Рауля искрились золотом ярче, чем обычно.
   — Многие мужчины, Алина, считают игрою войну. И все же война ведет к смерти и к славе.
   С этими словами он пошел прочь, а Алина еще долго не могла решить, кружится у нее голова или нет, и усидит ли она в седле.
   В Балдерсби он нарвал ей цветов.
   В Везерскотс преподнес пригоршню земляники.
   В Ноттингли, где они остановились на два дня, чтобы дать отдохнуть коням, поцеловал.
   Рауль уговорил Алину прогуляться к ближнему ручью. Они долго смотрели, как в прозрачной воде плещется рыбешка, любовались цветами, слушали пение птиц и стрекотание кузнечиков, наслаждаясь прелестью нежаркого летнего вечера. Рауль рассказывал о своей родине, где, как он утверждал, цветы еще прекраснее, птицы поют еще звонче, и даже рыба жирнее. A по склонам холмов зреет сочный виноград…
   Алина зачарованно слушала и не заметила, как он поймал ее в развилке старой трехствольной смоковницы, опершись руками на расходящиеся стволы и отрезав ей путь к отступлению.
   — Не хотелось бы вам, Алина, отправиться путешествовать и самой увидеть все, о чем я рассказываю?
   Она понимала, что находится у него в плену, поэтому откинулась спиною на третий ствол, как будто для удобства.
   — Монахини тоже иногда путешествуют…
   — Но не часто.
   — Бродячая жизнь не привлекает меня.
   — Путешествовать и скитаться — не одно и то же.
   — Неужели?
   — Разумеется. Вы путешествуете, продвигаясь к месту, где хотите побывать, а потом возвращаетесь домой. Скитания — это жизнь без корней.
   — А у вас есть корни?
   — Есть. А у вас?
   Алина задумалась. Берсток она не могла называть своим домом с полным правом, с тех пор как там поселилась ее золовка. К тому же она знала, что робкая Катрин только обрадуется, если она решит вернуться в монастырь. Не то чтобы они недолюбливали друг друга, просто в отцовском доме не должно быть двух хозяек, да и в любом другом тоже.
   В последний приезд Алины и Джеанны в Берсток, стоило им только появиться у ворот, как Катрин вспомнила о каком-то неотложном деле в обители Святой Радегунды и спешно уехала. Катрин ненавидела ссоры, но тихо и неуклонно утверждала свое право на власть в доме мужа.
   Так где же дом Алины?
   В обители? Но она никогда не ощущала, что ее дом — там. Пока не ощущала…
   — Где же ваши корни? — спросила она Рауля.
   — У меня на родине, в Гиени, в доме моего отца.
   — И все же вы странствуете.
   — Я любознателена.
   — И у вас есть старшие братья.
   — Только один. Рядом с Журэ у меня есть имение. Когда-нибудь я обоснуюсь там.
   Как занятно; а она думала, у него нет земли…
   — А почему не обосновались до сих пор?
   — Вероятно, мне нужны на то веские причины.
   Грубая кора царапала Алине спину.
   — Вы говорите это, чтобы соблазнить меня?
   Он листиком пощекотал ей подбородок.
   — Мне хотелось бы показать вам мой дом и землю. Думаю, вы сочли бы ее доброй почвой, в которую можно пустить корни.
   Она помотала головой.
   — А даже если нет, мне пришлось бы смириться, не так ли? Удел женщин — жить на чужбине с чужаками.
   Он выронил листок.
   — Разве я — чужак? — И его рука медленно, вкрадчиво обвилась кругом ее шеи, скользнула под косы, легла на затылок.
   Алина вздрогнула.
   — Я вас не знаю… — начала она, но затем доверилась этой большой руке, ее силе и теплу, и позволила ей приблизить свою голову к голове Рауля.
   — Думаю, вы знаете меня.
   Его губы были такими же теплыми, как рука, и, верно, такими же сильными: они легко заставили ее губы раскрыться, так что их дыхание смешалось. Другая рука Рауля обвилась вокруг талии Алины, и ей казалось, будто он окружил ее со всех сторон.
   Как войско окружает осажденный замок, штурмуя стены…
   Она резко отвернулась.
   — Это нечестно!
   К ее удивлению, почти разочарованию, Рауль тотчас же отстранился и опустил руки.
   — Вы правы. Я должен помогать вам укреплять оборону, а не атаковать всерьез, не брать вашу крепость.
   — Брать! — возмутилась Алина. — Если полагаете, что настоящий штурм окажется столь же легким, то жестоко заблуждаетесь!
   Сгорая от смущения, она уперлась ладонями в его мощную грудь, и он посторонился, пропуская ее. Она быстро зашагала прочь, и все же ей никак не удавалось обогнать его.
   — Давайте обсудим этот случай и посмотрим, где вам следует поработать над собою, — менторским тоном начал Рауль.
   — Не желаю с вами разговаривать!
   — Начнем с того, — продолжал он, пропустив мимо ушей ее слова, — что вам не следовало соглашаться гулять со мною в стороне от остальных. Для поединка ваша защита все еще слишком слаба.
   Алина что-то раздраженно пробормотала, но сочла за благо не останавливаться и не спорить. К тому же он совершенно прав.
   — А если уж вы пошли гулять со мною, ни в коем случае нельзя было позволять мне поймать вас у того дерева. Простейшая из уловок, госпожа моя.
   — Я думала, что могу доверять вам! — буркнула она, не замедляя шага.
   — Еще одна ошибка. Никогда не доверяйте противнику.
   — Я думала, мы друзья. — Лучше бы ей было молчать; она слышала, как звенит от слез ее голос.
   Рауль поймал ее за плечи, развернул лицом к себе.
   — Мы друзья.
   — Как можем мы быть друзьями, если я даже себе не могу доверять наедине с вами? — Слезы все-таки прорвались, и она сердито смахнула их.
   Рауль задумчиво нахмурился.
   — Когда я борюсь с Галераном, мы потому и меримся силой, потому и доходим до предела, что мы друзья. А иначе как же нам стать сильнее?
   — Но вы можете убить друг друга.
   — Да, такая опасность есть всегда.
   Она посмотрела на него, ни на миг не забывая о его руках у себя на плечах.
   — А у нас?
   Он нежно стер слезу с ее щеки.
   — Да, Алина, мы с вами затеяли очень опасную игру.
   Наутро Алина имела возможность убедиться в правоте слов Рауля, ибо они с Галераном решили весь день посвятить боевым упражнениям. Перед домом, приютившим их, было некое подобие тренировочной площадки, но утренний дождь превратил утоптанную землю в грязное месиво. Разыгравшиеся мужчины с головы до ног были в грязи; даже лорд Вильям не остался в стороне от общей потехи.
   Джеанна с дочерью на руках стояла поодаль.
   — Хорошо, что рядом есть река. Боюсь, в колодце не хватило бы воды, чтобы отмыть грязь.
   Они переглянулись и рассмеялись.
   Мужчины меж тем встали в круг, и рыцарь Галерана вызвал на бой рыцаря лорда Вильяма, который явно уступал противнику в проворстве, но был опытен и хитер. На острия мечей надели наконечники, но, несмотря на эту предосторожность, скоро тела соперников покрылись бесчисленными синяками и кровоточащими ссадинами.
   Алине и Джеанне уже не было смешно.
   Лорд Вильям объявил конец боя. Оба рыцаря в изнеможении пали ниц.
   — Добро, молодцы! Вы не позволяете мышцам зарасти жиром. Ступайте, смойте грязь. — Он обернулся к Галерану. — А ты что же? Верно, уж несколько месяцев тебе не приходилось поднимать меч?
   — Не совсем так, — как-то странно возразил Галеран, и, глядя на его изменившееся лицо, Алина вспомнила, как он появился в Берстоке, весь залитый кровью.
   — И все же, — настаивал лорд Вильям, — хотел бы я посмотреть, каков мой сын в бою.
   Алина услышала порывистый вздох Джеанны и все поняла. Лорд Вильям призывал сына к единоборству с единственной целью: убедиться, что он сможет, если будет надо, разбить противника в поединке чести.
   Такого противника, как Раймонд Лоуик.
   Но разве возможно, чтобы Галеран одержал верх над Раймондом?
   Галеран был уже в кольчуге. Теперь он натянул капюшон, надел шлем и обнажил меч.
   — Мы с Раулем не давали друг другу поблажки, отец. Но мы и правда давненько не упражнялись.
   Рауль уже ждал его в грязном круге, с мечом в руке и щитом наготове.
   — Я думал, ты избегаешь меня, комаришка.
   — Я не хотел срамить гостя, громила.
   — Мужчины! — пробормотала Джеанна, но, взглянув на нее, Алина увидела, что она бледна как плат.
   — Они не причинят друг другу вреда, — успокоила она кузину, хорошо понимая, что у Джеанны есть причины волноваться. Галерану ни за что не справиться с таким огромным соперником, и даже если он остался бы невредим, то был бы поднят на смех.
   Однако вскоре Алина стала тревожиться не за одного Галерана. Она напряженно смотрела на пыхтящих от усилия мужчин, вздрагивая при каждом лязге металла.
   Для своего роста Галеран был достаточно силен; к тому же он несколько превосходил Рауля в гибкости и проворстве. Порой удары Рауля казались Алине смертельными, но в последний миг Галеран отражал или избегал их. Он, в свою очередь, тоже яростно наскакивал на друга, только чудом не нанося тому серьезных увечий.
   Свершилось. Сокрушительный удар сверху едва не рассек пополам череп Галерана; его спас шлем и поднятый щит. От ответного удара щит Рауля треснул, и осколок взвился высоко в воздух.
   Алина безмолвно пошевелила губами. Мужчины!
   Она не снимала вины и с лорда Вильяма; под началом ее собственного отца в Берстоке столь опасные игры никогда не допускались. Но, с другой стороны, ни одному из ее братьев никогда не угрожал скорый поединок чести с более сильным противником. Содрогнувшись, она вспомнила, как совсем недавно путем поединка решалось дело об измене. Проигравший не погиб в бою, но, поскольку вина его была доказана его поражением, ему выкололи глаза и отрезали детородные части.
   Все, кто наблюдал за схваткой, затаили дыхание, моля, чтобы не случилось непоправимого.
   И вдруг заплакала Доната.
   Внимание Галерана на миг ослабло, и меч Рауля обрушился прямо ему на шлем.
   — Да заберет господь душу твою в ад! — возопил Рауль, оскальзываясь и падая в грязь; чтобы ослабить удар, он пытался отвернуться.
   Галеран боком рухнул наземь. Рауль с воплем упал на колени рядом с поверженным другом.
   — Как мог ты зазеваться? Боже милостивый!..
   Но Галеран уже пытался встать, ощупывал голову, морщился от боли.
   — А что еще я мог сделать? Спасибо, что не обезглавил меня.
   — Я был близок к…
   Они оба обернулись и воззрились на Джеанну, и только тут Алина поняла, что Джеанны нет. Она бежала к дому с плачущей Донатой на руках. Алина подобрала юбки и пустиласъ вдогонку.
   Догнала кузину она уже в зале. Джеанна сунула яростно вопящую дочь в руки перепуганной Уинифрид, и та торопливо унесла ее.
   — Я чуть не убила его! — вскричала Джеанна. — Когда же настанет конец тому злу, что я творю?

13

   Алина схватила Джеанну за плечи.
   — Рауль не убил бы его. И ты не виновата. Просто ребенок заплакал…