Страница:
Удостоверившись, что рядом никого нет, он тихо пояснил:
— Отец принял гибель Рыжего близко к сердцу. Генриха он согласился поддерживать только оттого, что в наши дела вмешался Фламбар. Он решил помочь нам, а теперь его гложут сомнения. Он считает — и, видимо, не напрасно, — что не может иметь успеха замысел, основанный на убийстве.
— То, что исходит от Фламбара, тоже не может быть достойным!
— Я согласен с тобой. Хорошие и дурные люди часто волею судьбы оказываются на одной стороне.
— А если твой отец не поедет с нами дальше?
— Ничего страшного. Он ведь не намерен открыто поддерживать притязания Роберта на престол. Генриху еще придется обхаживать его. Надеюсь, что придется.
— Так мы поедем в Лондон без лорда Вильяма?
— Разумеется. Нам нужно уладить наше дело, и эти первые дни правления Генриха, пожалуй, лучшее время. Сйчас, как мне кажется, он с легкостью пообещает что угодно и кому угодно, чтобы заручиться поддержкой.
— Твой отец прав, — досадливо вздохнула Джеанна. — Такие решения надобно принимать, исходя не из одних сиюминутных нужд. Если бы не я, вы оба были бы куда свободнее в вашем выборе.
Галеран дотронулся до ее щеки.
— Джеанна, я тебя простил. Было бы чудесно, если б и ты себя простила.
Она в изнеможении закрыла глаза, но устало не тело ее, а дух.
— Это так трудно. Только представь, как могло бы все сложиться…
Галерану мучительно хотелось утолить все ее печали, но сделать больше, чем он уже сделал, нельзя.
— Почти так же, как сложилось, любовь моя, особенно в вопросе, кто должен стать королем. Я знаю Роберта и не хочу, чтобы королем Англии стал он. Мне неважно, кто пустил ту проклятую стрелу. — Он обнял жену. — Ну же, не печалься. Пойдем лучше поищем Алину и Рауля, пока они не натворили чего-нибудь.
Аббатство заполонили стекающиеся в Лондон толпы, так что Алина и Рауль, даже если б хотели, вряд ли могли уединиться. Скоро Галеран увидел их обоих на низкой монастырской стене. Они играли на грошовых тростниковых свирелях.
— Рауль купил их у разносчика, — объяснила Алина, выведя короткую трель. — Он говорит, там, у стен, настоящая ярмарка, такое веселье! Может, и нам пойти посмотреть?
Галеран и Джеанна обменялись взглядами. Конечно, это лучше, чем сидеть в душной, переполненной комнате для гостей и мучиться от беспокойства.
Вечерние тени удлинялись, местный люд спешил домой к ужину, но акробаты и жонглеры все не уходили с пустеющей площади перед аббатством в надежде на заработок, а бродячие торговцы и разносчики не торопились убрать свой товар.
Галеран купил сластей у пирожника, и они с Джеанной ели на ходу, бродя между импровизированных рядов, разглядывая глиняную посуду, связки бус, башмаки и чепцы.
Один купец продавал чудесные шелковые ткани, но путешественники не захотели обременять себя ненужной поклажей, и тогда он принялся соблазнять их лентами. Галеран купил Джеанне синюю, а Рауль выбрал белую для Алины.
Алина понимала, что должна остерегаться пылкого южанина, но ей так хотелось, чтобы на долгие годы одиночества у нее сохранился его подарок.
— Цвет непорочности, — с дразнящей усмешкой сказал он, умело завязывая длинную ленту замысловатым бантом.
— Немного запутанная непорочность, — заметила она, принимая из его рук бант.
— Очаровательная, загадочная, смелая. Как вы.
Алина посмотрела на него с опаской.
— Сэр Рауль, разве сегодня мы упражняемся в лести?
— Вы угадали! Люблю остроумных противников.
— Тогда и я должна признать, — с бешено забившимся сердцем парировала Алина, — что вы хороши собою и смелы. Но никакой загадки я в вас не нахожу. Мне слишком ясны ваши намерения.
— Неужели? Милая Алина, они неясны до конца мне самому.
— Значит, мне и впрямь есть о чем тревожиться.
— Да, это так.
Она рассеянно теребила длинные концы ленты.
— Что-то, кажется мне, я получила уже довольно загадочных предостережений. Итак, — продолжала она, взглянув ему прямо в глаза, — вы видите, вот я — в безопасности за высокими стенами моей непорочной твердыни, и не открою ворот в ответ на льстивые речи. Что предпринял бы коварный враг — воображаемый коварный враг, — чтобы повредить мне? В чем еще мне предстоит совершенствоваться?
— Я близок к мысли, что мне самому пора возвести каменную башню и укрыться в ней! Однако, — говорил он, ведя Алину к другому ряду, — для вашего врага остается одно: осадить крепость. Но это может занять много времени.
— Разве на мой замок не стоит тратить время, сэр? — спросила она, когда они с Раулем проходили мимо прилавка жестянщика.
— Несомненно, стоит, но вот беда: порой трата времени — непозволительная роскошь. Что, если ваш сюзерен со своими войсками скоро придет вам на помощь? — И Рауль бросил выразительный взгляд в сторону Галерана и Джеанны, остановившихся посмотреть на глотателя огня.
— В таком случае, думаю, моему врагу придется сниматься с лагеря. Ему надо бы измыслить более быстрые приемы нападения.
— Вы превосходно разбираетесь в военной науке, леди Алина! Но идти на штурм столь хорошо укрепленного замка самоубийственно, не так ли?
— Значит, мне нечего бояться? Не думала, что война окажется столь легкой.
Или принесет такое разочарование… Алина уже понимала, что ей не хочется, чтобы ее противник сворачивал шатры и уходил из-под стен ее крепости на поиски более легкой добычи.
Рауль прислонился к повозке жестянщика.
— Нет такого замка, который устоял бы перед решительным и правильно рассчитанным натиском. Со временем ваш противник подведет под стены подкопы, заложит в них порох… Одна искра — и стены рухнут.
Алина слушала и боролась с искушением положить руку на его широкую грудь. Должна ли осаждённая крепость добровольно распахнуть ворота и впустить завоевателя?
— Но у нашего воображаемого врага мало времени…
Рауль взял ее руку, нежно провел большим пальцем по ладони.
— В этом случае он может атаковать вас издали. В ход пойдут баллисты, и стены крепости падут.
— О, значит, мне угрожает смертельная опасность. Ведь я, верно, буду осыпать неприятеля градом камней со стен моей крепости?
— А все мы знаем, как великолепны вы на стенах… Губы Алины дрогнули.
— Вы тогда атаковали меня?
Рауль поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь.
— И делать это еще раз, разумеется, нечестно.
Он схватил ее за руку, другой рукою обвил талию и yтащил за повозку, так что на несколько мгновений она оказалась скрыта от взоров толпы. Он закрывал ей выход из укромного угла за повозкой; его ладонь зажала ей рот прежде, чем она успела вскрикнуть.
Алина молча смотрела на него, охваченная ужасом, смешанным с возбуждением. Джеанна предупреждала. Подтвердятся ли ее опасения?
Рауль убрал руку от ее губ, но немедленно припал к ним жарким, властным поцелуем, свидетельствующим не о вежливом ухаживании, но о начавшемся штурме.
К ней прижималось сильное, большое тело; оно подчиняло ее своей власти, влекло к неизвестным опасностям, окружало острым запахом лошадиного пота и сыромятной кожи. Неожиданно Рауль задрал ей юбки и раздвинул 6едра ногою. Затем, будто не слыша ее приглушенного вопля, поставил ногу на колесо, и земля ушла у Алины из-под ног.
Чтобы не упасть, ей пришлось обхватить его за плечи. Теперь она тоже прижималась к нему всем телом, беззащитная, открытая его натиску.
Тут что-то пронзило ее всю, и она содрогнулась, как от удара грома.
Испугавшись собственных ощущений, она в отчаянии уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но силы изменили ей. Рауль тихонько покачивал ее на ноге; завладев ее ртом, раздвигал губы кончиком языка, подчинял еесвоей воле руками, губами, бедром, пока она не перестала сопротивляться и не могла уже думать, не то что биться с ним.
Тогда она сама поцеловала его и обнаружила, что поражение сулит ей гораздо больше приятного, чем дальнейшее сопротивление…
И вот, наконец, спустя несколько долгих мгновений, Рауль с сожалением оторвался от губ Алины и поцеловал ее в кончик носа.
— Теперь вы завоеваны, моя маленькая крепость?
То был не вопрос, а самодовольное утверждение.
Алина кольнула ему спину кинжалом, который незаметно вытащила у него же из ножен.
— А вы?
От изумления улыбка сползла с его лица, но мало-помалу вернулась, хотя в глазах все еще пряталась тревога.
— Отвлечь, а потом атаковать? Отличная тактика. Но помните: опасно брать пленных, с которыми вы можете не справиться.
Алина постаралась придать голосу твердость, несмотря на свое нелепое положение: она все еще сидела верхом на бедре Рауля.
— Я знаю, как справиться с вами, Рауль де Журэ. Я отпущу вас за выкуп, как только вы, — и она кольнула его кинжалом так, что он охнул, — признаете, что были так же ошеломлены этим нападением, как и я.
— Больше, мой прекрасный противник. Иначе вы не завладели бы моим ножом.
Она не могла и ожидать столь полной капитуляции.
Теперь медленно и осторожно убрать нож. Какой ответный удар готовит Рауль? Но он просто опустил ее на землю, отступил назад и протянул руку. Алина положила в эту руку нож и принялась оправлять на себе платье, ни на минуту не забывая горячей боли там, где ее касалось только что бедро Рауля; боли, от которой ей хотелось схватить его за пояс и притянуть обратно к себе. Она потупилась, старательно расправляя складки туники.
— Вы замечательная женщина, Алина Берсток.
Алина подняла глаза.
— Потому, что я не совсем потеряла голову от ваших поцелуев?
— Потому, что даже в наслаждении вы не теряете себя. — Рауль медленно, очень медленно вложил кинжал в богато украшенные ножны. — Или вы отрицаете, что наслаждались, леди Алина?
Она хотела бы, но пересохший рот и боль в промежности не позволили. Теперь, когда они с Раулем разрушили еще одну стену вежливого отчуждения, лгать нельзя.
— Нет, не отрицаю, но сержусь на вас. Вы ожидали, что останетесь спокойны.
— Этого я ожидать не мог. Просто я недооценил вашу силу. Итак, — продолжал он со своей обычной теплой улыбкой, — я ваш пленник. Какой выкуп вы хотите получить?
— А что вы предлагаете?
— Полноте, Алина. Это глупо.
— Вовсе нет, — усмехнулась она. — Я лишь хотела трижды повторить то, что сделали вы.
Он снова закрыл ей путь на свободу.
— Сто поцелуев.
Алина смотрела на него, уже подчиняясь его чарам.
— Что станется с нашими губами?
— Можно растянуть три сотни на долгие годы.
Она перевела взгляд на его грудь, где мерцал и переливался золотистый камень, окаймленный затейливой вязью золотого шитья. Пышная, многоцветная одежда напомнила ей, что он чужестранец.
— Еще до холодов вы вернетесь обратно в край винограда и цветущего миндаля.
— Вы могли бы поехать со мною.
Именно этих слов Алина ждала, но теперь, когда они были сказаны, она испугалась.
— Нет, не могла бы.
— Отчего?
— Я не могу оставить дом, друзей, семью…
— Понимаю, — с обидным спокойствием отвечал Рауль. — Ну что ж, возможно, нам пора отвлечься от наших игр и сосредоточиться на заботах наших друзей. Джеанне и Галерану нужны наши ясные головы и готовность к действию…
Вот как мало ему дела до нее! Алина вырвалась из его объятий.
— Вы правы. Итак, сэр учитель, больше никаких атак. Вы теперь знаете, что моя крепость умеет защищаться.
— Умеет. Пока на нее не двинутся по-настоящему крупные силы.
Борясь со слезами, Алина пошла вдоль повозки. Он мог хотя бы попробовать переубедить ее.
— Алина…
От прикосновения его руки она застыла на месте, так и не выйдя на свет, но не сказала ни слова. Она ждала, сердце ее билось часто и высоко. Быть может, сейчас он все-таки попросит?..
— Не идите в монашки.
Стиснув зубы, Алина пошла дальше, туда, где языки пламени, вырывающиеся изо рта ярмарочного шарлатана, казались скорее адским заревом, чем спасительным светом. Воспоминание о чувственном натиске Рауля пронзило ее, и она содрогнулась. Всю жизнь она словно барахталась в тихих заводях, а теперь течение вынесло ее в открытое море, и опасность погибнуть в волнах страшила и вместе с тем будоражила ее. Но тот, кто открыл ей это течение, очевидно, не хотел оставаться в море вместе с нею.
А если она не нужна ему, по какому праву он будет решать за нее, принимать ли ей обет монашества, и пытаться сломить ее волю, чтобы настоять на своем?
По праву или без права, но это ему удавалось.
Галеран видел, как Рауль увел Алину за повозку, и заметил, когда они оба снова появились. Круглое личико Алины было расстроенным и обиженным. А он ожидал, что Рауль зацелует ее до изумления. Но еще больше заинтриговало Галерана выражение лица Рауля: его изумления хватило бы на двоих.
Джеанна тоже заметила неладное.
— Он не должен был…
— И она не должна была.
— Но у него намного больше опыта в таких делах.
— Верно, но и у Алины глаза открыты.
— Хорошо бы у нее были открыты только глаза.
Галеран посмотрел на жену, приподняв брови.
— Джеанна, что бы там ни было, я не думаю, чтобы Алина лишилась невинности за те несколько мгновений, что провела за повозкой с Раулем.
— Знаю, знаю, — рассмеялась Джеанна, качая головой. — Сама не понимаю, зачем я так хлопочу о ней, когда у нас довольно своих забот.
Он легонько погладил ее по затылку.
— Быть может, проще думать об этом, чем тревожиться о более серьезных вещах. Ведь завтра мы уже должны быть в Лондоне.
Она вздрогнула.
— Я была бы счастлива просто путешествовать, неважно куда. Мне страшно, Галеран.
— Правильно. — Он все гладил ее по болезненно напряженной шее. — Хочешь, отправимся в плавание? Рауль, конечно, приютит нас у себя в Гиени.
Джеанна взглянула ему в глаза. Ее красота казалась немного зловещей в колеблющемся свете пламени, вырывающегося из уст глотателя огня.
— Ты способен на это? Покинуть Англию ради меня?
От ее резкого движения рука Галерана коснулась ее щеки, и он провел пальцами по округлому подбородку.
— Ради тебя я сделаю что угодно.
— Ах, Галеран! Какое искушение! Я содрогаюсь при одной мысли о том, что мне придется увидеть, как ты умрешь.
— Ты боишься за меня? Я-то содрогаюсь оттого, что тебе грозит наказание. И, как ты сказала, бежать — большое искушение.
— Но и большой грех, — решительно сказали Джеанна. — Мы не можем так поступить.
— Можем, отчего же нет. Вот только потом всю жизнь будем сожалеть. — Он крепко поцеловал ее в губы. — О чем я действительно сожалею, так это о нашем с тобою обете.
— И я. — Она шаловливо прильнула к нему еще теснее, дотронулась до его груди. — Так что же, побыть мне Евой? Кажется, там, за повозкой, есть темный уголок.
У Галерана пересохло во рту. Гордость спорила с желанием, но он отринул гордость и потянул Джеанну к повозке, в темный, укромный угол.
— HeЕвой, — шепнул он, — а Джеанной.
И вот уже он был в ней, в ее горячем, влажном раю. Она обвила его ногами, вцепилась руками ему в плечи, прижалась всем телом.
— Господи, — простонал он, зная, что от его натиска повозка за спиною Джеанны ходит ходуном. — Мы сошли с ума.
— Не останавливайся. Только не останавливайся!
Галеран не представлял себе, как можно было остановиться. Пусть бы вокруг рушился мир — он не остановился бы до самого последнего, ослепительного мига блаженства, когда его семя прольется в лоно Джеанны.
Одышавшись немного и опустив Джеанну на землю, Галеран понял, что она так и не получила удовлетворения.
Она не жаловалась, но когда его рука оказалась у нее меж ног, снова припала к нему всем телом, открывшись его ласкам. Ее дыхание стало частым и неровным, пальцы впились Галерану в плечи, она больно кусала его, чтобы не закричать в голос.
Галеран чувствовал, как вновь набирает силу желание.
Дома, в своей постели, он слился бы с Джеанной опять, не дав ей опомниться, да и теперь боролся с искушением взять ее еще раз, но понимал, что нельзя. Он выпил из ее губ последние капли страсти и вывел из-за повозки кружным путем, с другой стороны, надеясь, что никто так и не узнает, кто раскачивал повозку.
Вокруг них уже шумела ярмарочная толпа, но Джеанна шла, как во сне. Галеран почти с благодарностью подумал о событиях, что привели их к повозке жестянщика в Уолтхэме, ибо никогда прежде им не случалось любить друг друга столь неистово и жадно.
Навстречу им попались Рауль и Алина. Рауль понимающе усмехнулся, и Галеран почувствовал, что краснеет.
Спасибо, хоть Алина ничего не заметила. Она зачарованно глядела на шпагоглотателя.
— Бр-р-р! Как можно заниматься этим?
— Видимо, у него нет особого выбора, — промолвил Галеран, бросая тому монетку. — Быть может, в этом его предначертание.
— А, понимаю. Призвание, — сказала Алина, не глядя на Рауля.
Галеран вопросительно посмотрел на друга и увидел, что тот задумчив и, вероятно, несчастен.
Все это выглядело очень любопытным, вот только Галерану некогда было любопытствовать.
15
— Отец принял гибель Рыжего близко к сердцу. Генриха он согласился поддерживать только оттого, что в наши дела вмешался Фламбар. Он решил помочь нам, а теперь его гложут сомнения. Он считает — и, видимо, не напрасно, — что не может иметь успеха замысел, основанный на убийстве.
— То, что исходит от Фламбара, тоже не может быть достойным!
— Я согласен с тобой. Хорошие и дурные люди часто волею судьбы оказываются на одной стороне.
— А если твой отец не поедет с нами дальше?
— Ничего страшного. Он ведь не намерен открыто поддерживать притязания Роберта на престол. Генриху еще придется обхаживать его. Надеюсь, что придется.
— Так мы поедем в Лондон без лорда Вильяма?
— Разумеется. Нам нужно уладить наше дело, и эти первые дни правления Генриха, пожалуй, лучшее время. Сйчас, как мне кажется, он с легкостью пообещает что угодно и кому угодно, чтобы заручиться поддержкой.
— Твой отец прав, — досадливо вздохнула Джеанна. — Такие решения надобно принимать, исходя не из одних сиюминутных нужд. Если бы не я, вы оба были бы куда свободнее в вашем выборе.
Галеран дотронулся до ее щеки.
— Джеанна, я тебя простил. Было бы чудесно, если б и ты себя простила.
Она в изнеможении закрыла глаза, но устало не тело ее, а дух.
— Это так трудно. Только представь, как могло бы все сложиться…
Галерану мучительно хотелось утолить все ее печали, но сделать больше, чем он уже сделал, нельзя.
— Почти так же, как сложилось, любовь моя, особенно в вопросе, кто должен стать королем. Я знаю Роберта и не хочу, чтобы королем Англии стал он. Мне неважно, кто пустил ту проклятую стрелу. — Он обнял жену. — Ну же, не печалься. Пойдем лучше поищем Алину и Рауля, пока они не натворили чего-нибудь.
Аббатство заполонили стекающиеся в Лондон толпы, так что Алина и Рауль, даже если б хотели, вряд ли могли уединиться. Скоро Галеран увидел их обоих на низкой монастырской стене. Они играли на грошовых тростниковых свирелях.
— Рауль купил их у разносчика, — объяснила Алина, выведя короткую трель. — Он говорит, там, у стен, настоящая ярмарка, такое веселье! Может, и нам пойти посмотреть?
Галеран и Джеанна обменялись взглядами. Конечно, это лучше, чем сидеть в душной, переполненной комнате для гостей и мучиться от беспокойства.
Вечерние тени удлинялись, местный люд спешил домой к ужину, но акробаты и жонглеры все не уходили с пустеющей площади перед аббатством в надежде на заработок, а бродячие торговцы и разносчики не торопились убрать свой товар.
Галеран купил сластей у пирожника, и они с Джеанной ели на ходу, бродя между импровизированных рядов, разглядывая глиняную посуду, связки бус, башмаки и чепцы.
Один купец продавал чудесные шелковые ткани, но путешественники не захотели обременять себя ненужной поклажей, и тогда он принялся соблазнять их лентами. Галеран купил Джеанне синюю, а Рауль выбрал белую для Алины.
Алина понимала, что должна остерегаться пылкого южанина, но ей так хотелось, чтобы на долгие годы одиночества у нее сохранился его подарок.
— Цвет непорочности, — с дразнящей усмешкой сказал он, умело завязывая длинную ленту замысловатым бантом.
— Немного запутанная непорочность, — заметила она, принимая из его рук бант.
— Очаровательная, загадочная, смелая. Как вы.
Алина посмотрела на него с опаской.
— Сэр Рауль, разве сегодня мы упражняемся в лести?
— Вы угадали! Люблю остроумных противников.
— Тогда и я должна признать, — с бешено забившимся сердцем парировала Алина, — что вы хороши собою и смелы. Но никакой загадки я в вас не нахожу. Мне слишком ясны ваши намерения.
— Неужели? Милая Алина, они неясны до конца мне самому.
— Значит, мне и впрямь есть о чем тревожиться.
— Да, это так.
Она рассеянно теребила длинные концы ленты.
— Что-то, кажется мне, я получила уже довольно загадочных предостережений. Итак, — продолжала она, взглянув ему прямо в глаза, — вы видите, вот я — в безопасности за высокими стенами моей непорочной твердыни, и не открою ворот в ответ на льстивые речи. Что предпринял бы коварный враг — воображаемый коварный враг, — чтобы повредить мне? В чем еще мне предстоит совершенствоваться?
— Я близок к мысли, что мне самому пора возвести каменную башню и укрыться в ней! Однако, — говорил он, ведя Алину к другому ряду, — для вашего врага остается одно: осадить крепость. Но это может занять много времени.
— Разве на мой замок не стоит тратить время, сэр? — спросила она, когда они с Раулем проходили мимо прилавка жестянщика.
— Несомненно, стоит, но вот беда: порой трата времени — непозволительная роскошь. Что, если ваш сюзерен со своими войсками скоро придет вам на помощь? — И Рауль бросил выразительный взгляд в сторону Галерана и Джеанны, остановившихся посмотреть на глотателя огня.
— В таком случае, думаю, моему врагу придется сниматься с лагеря. Ему надо бы измыслить более быстрые приемы нападения.
— Вы превосходно разбираетесь в военной науке, леди Алина! Но идти на штурм столь хорошо укрепленного замка самоубийственно, не так ли?
— Значит, мне нечего бояться? Не думала, что война окажется столь легкой.
Или принесет такое разочарование… Алина уже понимала, что ей не хочется, чтобы ее противник сворачивал шатры и уходил из-под стен ее крепости на поиски более легкой добычи.
Рауль прислонился к повозке жестянщика.
— Нет такого замка, который устоял бы перед решительным и правильно рассчитанным натиском. Со временем ваш противник подведет под стены подкопы, заложит в них порох… Одна искра — и стены рухнут.
Алина слушала и боролась с искушением положить руку на его широкую грудь. Должна ли осаждённая крепость добровольно распахнуть ворота и впустить завоевателя?
— Но у нашего воображаемого врага мало времени…
Рауль взял ее руку, нежно провел большим пальцем по ладони.
— В этом случае он может атаковать вас издали. В ход пойдут баллисты, и стены крепости падут.
— О, значит, мне угрожает смертельная опасность. Ведь я, верно, буду осыпать неприятеля градом камней со стен моей крепости?
— А все мы знаем, как великолепны вы на стенах… Губы Алины дрогнули.
— Вы тогда атаковали меня?
Рауль поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь.
— И делать это еще раз, разумеется, нечестно.
Он схватил ее за руку, другой рукою обвил талию и yтащил за повозку, так что на несколько мгновений она оказалась скрыта от взоров толпы. Он закрывал ей выход из укромного угла за повозкой; его ладонь зажала ей рот прежде, чем она успела вскрикнуть.
Алина молча смотрела на него, охваченная ужасом, смешанным с возбуждением. Джеанна предупреждала. Подтвердятся ли ее опасения?
Рауль убрал руку от ее губ, но немедленно припал к ним жарким, властным поцелуем, свидетельствующим не о вежливом ухаживании, но о начавшемся штурме.
К ней прижималось сильное, большое тело; оно подчиняло ее своей власти, влекло к неизвестным опасностям, окружало острым запахом лошадиного пота и сыромятной кожи. Неожиданно Рауль задрал ей юбки и раздвинул 6едра ногою. Затем, будто не слыша ее приглушенного вопля, поставил ногу на колесо, и земля ушла у Алины из-под ног.
Чтобы не упасть, ей пришлось обхватить его за плечи. Теперь она тоже прижималась к нему всем телом, беззащитная, открытая его натиску.
Тут что-то пронзило ее всю, и она содрогнулась, как от удара грома.
Испугавшись собственных ощущений, она в отчаянии уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но силы изменили ей. Рауль тихонько покачивал ее на ноге; завладев ее ртом, раздвигал губы кончиком языка, подчинял еесвоей воле руками, губами, бедром, пока она не перестала сопротивляться и не могла уже думать, не то что биться с ним.
Тогда она сама поцеловала его и обнаружила, что поражение сулит ей гораздо больше приятного, чем дальнейшее сопротивление…
И вот, наконец, спустя несколько долгих мгновений, Рауль с сожалением оторвался от губ Алины и поцеловал ее в кончик носа.
— Теперь вы завоеваны, моя маленькая крепость?
То был не вопрос, а самодовольное утверждение.
Алина кольнула ему спину кинжалом, который незаметно вытащила у него же из ножен.
— А вы?
От изумления улыбка сползла с его лица, но мало-помалу вернулась, хотя в глазах все еще пряталась тревога.
— Отвлечь, а потом атаковать? Отличная тактика. Но помните: опасно брать пленных, с которыми вы можете не справиться.
Алина постаралась придать голосу твердость, несмотря на свое нелепое положение: она все еще сидела верхом на бедре Рауля.
— Я знаю, как справиться с вами, Рауль де Журэ. Я отпущу вас за выкуп, как только вы, — и она кольнула его кинжалом так, что он охнул, — признаете, что были так же ошеломлены этим нападением, как и я.
— Больше, мой прекрасный противник. Иначе вы не завладели бы моим ножом.
Она не могла и ожидать столь полной капитуляции.
Теперь медленно и осторожно убрать нож. Какой ответный удар готовит Рауль? Но он просто опустил ее на землю, отступил назад и протянул руку. Алина положила в эту руку нож и принялась оправлять на себе платье, ни на минуту не забывая горячей боли там, где ее касалось только что бедро Рауля; боли, от которой ей хотелось схватить его за пояс и притянуть обратно к себе. Она потупилась, старательно расправляя складки туники.
— Вы замечательная женщина, Алина Берсток.
Алина подняла глаза.
— Потому, что я не совсем потеряла голову от ваших поцелуев?
— Потому, что даже в наслаждении вы не теряете себя. — Рауль медленно, очень медленно вложил кинжал в богато украшенные ножны. — Или вы отрицаете, что наслаждались, леди Алина?
Она хотела бы, но пересохший рот и боль в промежности не позволили. Теперь, когда они с Раулем разрушили еще одну стену вежливого отчуждения, лгать нельзя.
— Нет, не отрицаю, но сержусь на вас. Вы ожидали, что останетесь спокойны.
— Этого я ожидать не мог. Просто я недооценил вашу силу. Итак, — продолжал он со своей обычной теплой улыбкой, — я ваш пленник. Какой выкуп вы хотите получить?
— А что вы предлагаете?
— Полноте, Алина. Это глупо.
— Вовсе нет, — усмехнулась она. — Я лишь хотела трижды повторить то, что сделали вы.
Он снова закрыл ей путь на свободу.
— Сто поцелуев.
Алина смотрела на него, уже подчиняясь его чарам.
— Что станется с нашими губами?
— Можно растянуть три сотни на долгие годы.
Она перевела взгляд на его грудь, где мерцал и переливался золотистый камень, окаймленный затейливой вязью золотого шитья. Пышная, многоцветная одежда напомнила ей, что он чужестранец.
— Еще до холодов вы вернетесь обратно в край винограда и цветущего миндаля.
— Вы могли бы поехать со мною.
Именно этих слов Алина ждала, но теперь, когда они были сказаны, она испугалась.
— Нет, не могла бы.
— Отчего?
— Я не могу оставить дом, друзей, семью…
— Понимаю, — с обидным спокойствием отвечал Рауль. — Ну что ж, возможно, нам пора отвлечься от наших игр и сосредоточиться на заботах наших друзей. Джеанне и Галерану нужны наши ясные головы и готовность к действию…
Вот как мало ему дела до нее! Алина вырвалась из его объятий.
— Вы правы. Итак, сэр учитель, больше никаких атак. Вы теперь знаете, что моя крепость умеет защищаться.
— Умеет. Пока на нее не двинутся по-настоящему крупные силы.
Борясь со слезами, Алина пошла вдоль повозки. Он мог хотя бы попробовать переубедить ее.
— Алина…
От прикосновения его руки она застыла на месте, так и не выйдя на свет, но не сказала ни слова. Она ждала, сердце ее билось часто и высоко. Быть может, сейчас он все-таки попросит?..
— Не идите в монашки.
Стиснув зубы, Алина пошла дальше, туда, где языки пламени, вырывающиеся изо рта ярмарочного шарлатана, казались скорее адским заревом, чем спасительным светом. Воспоминание о чувственном натиске Рауля пронзило ее, и она содрогнулась. Всю жизнь она словно барахталась в тихих заводях, а теперь течение вынесло ее в открытое море, и опасность погибнуть в волнах страшила и вместе с тем будоражила ее. Но тот, кто открыл ей это течение, очевидно, не хотел оставаться в море вместе с нею.
А если она не нужна ему, по какому праву он будет решать за нее, принимать ли ей обет монашества, и пытаться сломить ее волю, чтобы настоять на своем?
По праву или без права, но это ему удавалось.
Галеран видел, как Рауль увел Алину за повозку, и заметил, когда они оба снова появились. Круглое личико Алины было расстроенным и обиженным. А он ожидал, что Рауль зацелует ее до изумления. Но еще больше заинтриговало Галерана выражение лица Рауля: его изумления хватило бы на двоих.
Джеанна тоже заметила неладное.
— Он не должен был…
— И она не должна была.
— Но у него намного больше опыта в таких делах.
— Верно, но и у Алины глаза открыты.
— Хорошо бы у нее были открыты только глаза.
Галеран посмотрел на жену, приподняв брови.
— Джеанна, что бы там ни было, я не думаю, чтобы Алина лишилась невинности за те несколько мгновений, что провела за повозкой с Раулем.
— Знаю, знаю, — рассмеялась Джеанна, качая головой. — Сама не понимаю, зачем я так хлопочу о ней, когда у нас довольно своих забот.
Он легонько погладил ее по затылку.
— Быть может, проще думать об этом, чем тревожиться о более серьезных вещах. Ведь завтра мы уже должны быть в Лондоне.
Она вздрогнула.
— Я была бы счастлива просто путешествовать, неважно куда. Мне страшно, Галеран.
— Правильно. — Он все гладил ее по болезненно напряженной шее. — Хочешь, отправимся в плавание? Рауль, конечно, приютит нас у себя в Гиени.
Джеанна взглянула ему в глаза. Ее красота казалась немного зловещей в колеблющемся свете пламени, вырывающегося из уст глотателя огня.
— Ты способен на это? Покинуть Англию ради меня?
От ее резкого движения рука Галерана коснулась ее щеки, и он провел пальцами по округлому подбородку.
— Ради тебя я сделаю что угодно.
— Ах, Галеран! Какое искушение! Я содрогаюсь при одной мысли о том, что мне придется увидеть, как ты умрешь.
— Ты боишься за меня? Я-то содрогаюсь оттого, что тебе грозит наказание. И, как ты сказала, бежать — большое искушение.
— Но и большой грех, — решительно сказали Джеанна. — Мы не можем так поступить.
— Можем, отчего же нет. Вот только потом всю жизнь будем сожалеть. — Он крепко поцеловал ее в губы. — О чем я действительно сожалею, так это о нашем с тобою обете.
— И я. — Она шаловливо прильнула к нему еще теснее, дотронулась до его груди. — Так что же, побыть мне Евой? Кажется, там, за повозкой, есть темный уголок.
У Галерана пересохло во рту. Гордость спорила с желанием, но он отринул гордость и потянул Джеанну к повозке, в темный, укромный угол.
— HeЕвой, — шепнул он, — а Джеанной.
И вот уже он был в ней, в ее горячем, влажном раю. Она обвила его ногами, вцепилась руками ему в плечи, прижалась всем телом.
— Господи, — простонал он, зная, что от его натиска повозка за спиною Джеанны ходит ходуном. — Мы сошли с ума.
— Не останавливайся. Только не останавливайся!
Галеран не представлял себе, как можно было остановиться. Пусть бы вокруг рушился мир — он не остановился бы до самого последнего, ослепительного мига блаженства, когда его семя прольется в лоно Джеанны.
Одышавшись немного и опустив Джеанну на землю, Галеран понял, что она так и не получила удовлетворения.
Она не жаловалась, но когда его рука оказалась у нее меж ног, снова припала к нему всем телом, открывшись его ласкам. Ее дыхание стало частым и неровным, пальцы впились Галерану в плечи, она больно кусала его, чтобы не закричать в голос.
Галеран чувствовал, как вновь набирает силу желание.
Дома, в своей постели, он слился бы с Джеанной опять, не дав ей опомниться, да и теперь боролся с искушением взять ее еще раз, но понимал, что нельзя. Он выпил из ее губ последние капли страсти и вывел из-за повозки кружным путем, с другой стороны, надеясь, что никто так и не узнает, кто раскачивал повозку.
Вокруг них уже шумела ярмарочная толпа, но Джеанна шла, как во сне. Галеран почти с благодарностью подумал о событиях, что привели их к повозке жестянщика в Уолтхэме, ибо никогда прежде им не случалось любить друг друга столь неистово и жадно.
Навстречу им попались Рауль и Алина. Рауль понимающе усмехнулся, и Галеран почувствовал, что краснеет.
Спасибо, хоть Алина ничего не заметила. Она зачарованно глядела на шпагоглотателя.
— Бр-р-р! Как можно заниматься этим?
— Видимо, у него нет особого выбора, — промолвил Галеран, бросая тому монетку. — Быть может, в этом его предначертание.
— А, понимаю. Призвание, — сказала Алина, не глядя на Рауля.
Галеран вопросительно посмотрел на друга и увидел, что тот задумчив и, вероятно, несчастен.
Все это выглядело очень любопытным, вот только Галерану некогда было любопытствовать.
15
Нaследующее утро Галеран зашел к отцу, который изо всех сил старался выглядеть больным и слабым.
— Может, оно и к лучшему, — прокряхтел лорд Вильям. — Пусть немного помучается, можно ли на нас рассчитывать.
— Пусть, ведь ты и сам не знаешь, что предпримешь завтра.
— Не ропщи на отца, сын мой! В конце концов, честь и душа превыше всех мирских тревог, а мне уже приходиться крепко думать об этом.
— Понимаю, отец.
— Держи ухо востро с Фламбаром. Он пойдет на все, лишь бы разделиться с нами. — И лорд Вильям сжал pyку сына. — Я буду молиться за тебя.
Галеран отправился седлать коня, стараясь убедить себя в том, что искренне верит в силу молитвы, в справедливость и милосердие божие. Жаль, что в Лондоне отца не будет рядом с ним. Ни один монарх не отказался бы от поддержки могущественного Вильяма Брома; но, не будучи уверен в его поддержке, монарх может счесть за благо наголову разбить мощный семейный клан.
Видимо, об этом-то и хлопочет Фламбар.
На подступах к Лондону дорога была заполнена народом. Полноводным потоком в Лондон текли бродячие артисты, купцы, мелкие дворяне и надменные лорды; в толпе шныряли воришки и мошенники всех видов и мастей. Галеран и его люди могли бы проторить себе путь с помощью лошадей, но это было не так-то просто, ибо в середине процессии ехали женщины с грудным ребенком. Итак, они медленно продвигались вперед вместе с толпою, и Галерану оставалось лишь вспоминать собственные слова о предначертании. По крайней мере, в Лондоне им была обеспечена крыша над головой. Дальние родичи Рауля, виноторговцы, жили в городе, и он послал к ним гонца с просьбой о пристанище. Только что гонец вернулся с вестью о том, что Хьюго и Мэри рады дать кров всему отряду, хотя и предупреждают, что в доме тесновато.
И снова никакой надежды на уединенный, мирный ночлег с женой… Как никогда прежде, Галеран мечтал вернуться к спокойной жизни в Хейвуде. И эта жизнь уже начала налаживаться. И вот все могло рухнуть по прихоти короля.
Хоть и трудно было поверить, но внутри городских стен толпа стала еще плотнее. Кое-где люди полностью загораживали дорогу, и ему приходилось приказывать солдатам плетками и конями пробивать путь. Прошло несколько часов, пока они добрались до Корсер-стрит. Хозяева извинялись за недостаток места в узком, тесном доме, но Галеран знал, что и за это пристанище следует благодарить судьбу.
Пока все устраивались в двух отведенных хозяевами комнатах, где не хватило места конюхам и солдатам — им пришлось ночевать под навесами за домом, — Рауль отправился разузнавать новости.
Он вернулся через час с корзиной пирогов и сеткой спелых вишен.
— Король объявил общий сбор, — сообщил он, отряхивая пыль с одежды. — Несомненно, его цель — дать возможность принести присягу всем, кто пожелает.
— Что говорят на улицах? — спросил Галеран, наливая другу вина из погребов Хьюго.
— Одобряют Генриха. Насколько я понял, вашего прежнего короля, Вильгельма, здесь любили так же мало, как и на севере, и теперь почти все считают, что «туда ему и дорога». Особенно после того, как в день коронации Генрих объявил, что намерен восстановить старые законы.
Джеанна кормила ребенка в другой комнате, но Алина сидела тут же, пытаясь распутать неподатливый узел на сетке с вишнями.
— Надеюсь, он не слишком большой ревнитель закона и порядка, — помрачнев, сказала она.
— Отчего же? — спросил Рауль, шагнул к ней и разрезал сетку ножом. Галеран заметил, что даже от такого невинного проявления вникания к себе Алина зарделась. Как могла она считать целомудрие своим уделом? Хотя, если бы не Рауль…
Но теперь не время было думать об этом.
Алина взяла вишенку и отошла от Рауля подальше.
— Что, если король захочет ужесточить закон о супружеской измене?
Рауль наколол вишню на острие ножа.
— Такое возможно? — обратился он к Галерану и отправил ягоду в рот, не сводя глаз с Алины.
Ее щеки заалели ярче вишни, и она тоже положила ягоду в рот.
— Надеюсь, что нет, — отвечал Галеран, борясь с желанием столкнуть их лбами. — Но никто и никогда не говорил, что Генриху Боклерку жалость мешает вершить правосудие.
— Ха! — Алина сплюнула в ладонь вишневую косточку и посмотрела на Галерана. — Ты недоговариваешь. В Руане он собственными руками столкнул человека с крепостной стены лишь за то, что тот посмел спорить с ним!
— Наглядный урок тем, кто решит противоречить воле принца.
Густые брови Алины сошлись на переносице в одну строгую линию.
— Неужели тебе смешно?
— Нет, конечно. Нам остается только верить в добрые намерения Генриха и в его желание иметь на своей стороне моего отца. Рауль, что еще интересного удалось узнать?
Рауль вложил нож в ножны.
— Ничего особенного. Я расспрашивал о Раймонде Лоуике, но о таком здесь никто не слыхал. А вот об архиепископе Дургамском я кое-что узнал. Он вчера прибыл в Лондон.
— Фламбар уже здесь? — переспросил Галеран, чувствуя, как по спине бежит неприятный холодок. — Я не рассчитывал, что он будет так скор. Уверен, он по-прежнему наш враг. Даже если забыть о его аппетитах на севере, он никогда не простит нам того, что ему не удалось убить меня и отнять ребенка у Джеанны.
— При нынешних обстоятельствах он может оказаться бессилен и не сможет помешать нам. Мне сразу стало ясно, какего все ненавидят.
— Да-да, это так. Но до сих пор людская ненависть ему ничуть не мешала. Он, как по волшебству, выскальзывает невредимым из любых переделок.
— Ты выбираешь себе интересных врагов, — скривился Рауль. — Никто из тех, с кем я говорил, не уверен, что дни Фламбара сочтены. Видимо, его обаяние заключается в редком умении добывать деньги. Какой король устоит против этого?
— Генрих не рискнет брать под свое покровительство столь ненавидимого всеми человека, — возразил Галеран, понимая, что пытается успокоить себя и скрыть страх. Ранульф Фламбар очень умен, а Рауль верно заметил, что короли питают пристрастие к тем, кто способен снабжать их деньгами.
Рауль пожал плечами.
— Полагаю, завтра тебе надо быть при дворе и добиться аудиенции. Тогда мы будем лучше осведомлены.
При этих словах в комнату вошла Джеанна с ребенком на руках. Ее бледное, изможденное лицо стало совсем серым от страха.
— Завтра? Так скоро?
Галеран нежно обнял жену.
— Голубка моя, мы приехали в Лондон не затем, чтобы дрожать и прятаться по углам.
— Да, я знаю, — отвечала она, нервно укачивая дочку, — но ничего не могу с собою поделать. Я беспокоюсь. Если б я могла пойти с тобой…
— Не думаю, чтобы это было полезно.
— Знаю, знаю, — поморщившись, повторила Джеанна. — Просто чувствую себя такой беспомощной… Можно мне, по крайней мере, обсудить с тобой, что ты скажешь королю?
Понимая, что это успокоит жену, Галеран не стал возражать. Рауль разложил на столе принесенную снедь, и они вчетвером сели есть и обсуждать планы на завтра, хотя ocoбого выбора, как поступить, у них не было. Порешили на том, что Галеран оденется во все самое лучшее, возьмет подарки, включая те, что привез из Святой Земли, — и будет надеяться на лучшее. Если король не откажет в аудиенции, Галеран изложит ему суть дела.
Но только в том случае, если будет уверен, что никто из побывавших во дворце раньше него не успел раскинуть свои сети… Об этом Галеран не стал говорить с Джеанной; все равно, случись такое, ему придется полагаться только на свою смекалку и промысел божий.
Когда они с Раулем ушли в отведенную им двоим комнату, Галеран спросил друга:
— Ты хочешь идти со мной завтра?
— Может, мне лучше остаться охранять женщин?
— Думаю, чем дальше ты будешь от женщин, тем безопаснее для них.
Рауль смотрел на свою постель так, будто пред ним был зачарованный замок.
— Я просил ее стать моей женой.
— А она отказалась?
Галеран не знал, что больше удивило его.
— Она не хочет покидать родину.
— Вздор. Уверен, ты сможешь уговорить ее.
— Мне бы твою уверенность. Итак, — совсем другим, деловым тоном продолжал он, — ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя?
— Отчего же нет? Едва ли Лоуик попытается выкрасть ребенка из дома, полного народу, а Фламбар не имеет в Лондоне никакой власти. Мне интересно, что ты скажешь о Генрихе Боклерке.
— Может, оно и к лучшему, — прокряхтел лорд Вильям. — Пусть немного помучается, можно ли на нас рассчитывать.
— Пусть, ведь ты и сам не знаешь, что предпримешь завтра.
— Не ропщи на отца, сын мой! В конце концов, честь и душа превыше всех мирских тревог, а мне уже приходиться крепко думать об этом.
— Понимаю, отец.
— Держи ухо востро с Фламбаром. Он пойдет на все, лишь бы разделиться с нами. — И лорд Вильям сжал pyку сына. — Я буду молиться за тебя.
Галеран отправился седлать коня, стараясь убедить себя в том, что искренне верит в силу молитвы, в справедливость и милосердие божие. Жаль, что в Лондоне отца не будет рядом с ним. Ни один монарх не отказался бы от поддержки могущественного Вильяма Брома; но, не будучи уверен в его поддержке, монарх может счесть за благо наголову разбить мощный семейный клан.
Видимо, об этом-то и хлопочет Фламбар.
На подступах к Лондону дорога была заполнена народом. Полноводным потоком в Лондон текли бродячие артисты, купцы, мелкие дворяне и надменные лорды; в толпе шныряли воришки и мошенники всех видов и мастей. Галеран и его люди могли бы проторить себе путь с помощью лошадей, но это было не так-то просто, ибо в середине процессии ехали женщины с грудным ребенком. Итак, они медленно продвигались вперед вместе с толпою, и Галерану оставалось лишь вспоминать собственные слова о предначертании. По крайней мере, в Лондоне им была обеспечена крыша над головой. Дальние родичи Рауля, виноторговцы, жили в городе, и он послал к ним гонца с просьбой о пристанище. Только что гонец вернулся с вестью о том, что Хьюго и Мэри рады дать кров всему отряду, хотя и предупреждают, что в доме тесновато.
И снова никакой надежды на уединенный, мирный ночлег с женой… Как никогда прежде, Галеран мечтал вернуться к спокойной жизни в Хейвуде. И эта жизнь уже начала налаживаться. И вот все могло рухнуть по прихоти короля.
Хоть и трудно было поверить, но внутри городских стен толпа стала еще плотнее. Кое-где люди полностью загораживали дорогу, и ему приходилось приказывать солдатам плетками и конями пробивать путь. Прошло несколько часов, пока они добрались до Корсер-стрит. Хозяева извинялись за недостаток места в узком, тесном доме, но Галеран знал, что и за это пристанище следует благодарить судьбу.
Пока все устраивались в двух отведенных хозяевами комнатах, где не хватило места конюхам и солдатам — им пришлось ночевать под навесами за домом, — Рауль отправился разузнавать новости.
Он вернулся через час с корзиной пирогов и сеткой спелых вишен.
— Король объявил общий сбор, — сообщил он, отряхивая пыль с одежды. — Несомненно, его цель — дать возможность принести присягу всем, кто пожелает.
— Что говорят на улицах? — спросил Галеран, наливая другу вина из погребов Хьюго.
— Одобряют Генриха. Насколько я понял, вашего прежнего короля, Вильгельма, здесь любили так же мало, как и на севере, и теперь почти все считают, что «туда ему и дорога». Особенно после того, как в день коронации Генрих объявил, что намерен восстановить старые законы.
Джеанна кормила ребенка в другой комнате, но Алина сидела тут же, пытаясь распутать неподатливый узел на сетке с вишнями.
— Надеюсь, он не слишком большой ревнитель закона и порядка, — помрачнев, сказала она.
— Отчего же? — спросил Рауль, шагнул к ней и разрезал сетку ножом. Галеран заметил, что даже от такого невинного проявления вникания к себе Алина зарделась. Как могла она считать целомудрие своим уделом? Хотя, если бы не Рауль…
Но теперь не время было думать об этом.
Алина взяла вишенку и отошла от Рауля подальше.
— Что, если король захочет ужесточить закон о супружеской измене?
Рауль наколол вишню на острие ножа.
— Такое возможно? — обратился он к Галерану и отправил ягоду в рот, не сводя глаз с Алины.
Ее щеки заалели ярче вишни, и она тоже положила ягоду в рот.
— Надеюсь, что нет, — отвечал Галеран, борясь с желанием столкнуть их лбами. — Но никто и никогда не говорил, что Генриху Боклерку жалость мешает вершить правосудие.
— Ха! — Алина сплюнула в ладонь вишневую косточку и посмотрела на Галерана. — Ты недоговариваешь. В Руане он собственными руками столкнул человека с крепостной стены лишь за то, что тот посмел спорить с ним!
— Наглядный урок тем, кто решит противоречить воле принца.
Густые брови Алины сошлись на переносице в одну строгую линию.
— Неужели тебе смешно?
— Нет, конечно. Нам остается только верить в добрые намерения Генриха и в его желание иметь на своей стороне моего отца. Рауль, что еще интересного удалось узнать?
Рауль вложил нож в ножны.
— Ничего особенного. Я расспрашивал о Раймонде Лоуике, но о таком здесь никто не слыхал. А вот об архиепископе Дургамском я кое-что узнал. Он вчера прибыл в Лондон.
— Фламбар уже здесь? — переспросил Галеран, чувствуя, как по спине бежит неприятный холодок. — Я не рассчитывал, что он будет так скор. Уверен, он по-прежнему наш враг. Даже если забыть о его аппетитах на севере, он никогда не простит нам того, что ему не удалось убить меня и отнять ребенка у Джеанны.
— При нынешних обстоятельствах он может оказаться бессилен и не сможет помешать нам. Мне сразу стало ясно, какего все ненавидят.
— Да-да, это так. Но до сих пор людская ненависть ему ничуть не мешала. Он, как по волшебству, выскальзывает невредимым из любых переделок.
— Ты выбираешь себе интересных врагов, — скривился Рауль. — Никто из тех, с кем я говорил, не уверен, что дни Фламбара сочтены. Видимо, его обаяние заключается в редком умении добывать деньги. Какой король устоит против этого?
— Генрих не рискнет брать под свое покровительство столь ненавидимого всеми человека, — возразил Галеран, понимая, что пытается успокоить себя и скрыть страх. Ранульф Фламбар очень умен, а Рауль верно заметил, что короли питают пристрастие к тем, кто способен снабжать их деньгами.
Рауль пожал плечами.
— Полагаю, завтра тебе надо быть при дворе и добиться аудиенции. Тогда мы будем лучше осведомлены.
При этих словах в комнату вошла Джеанна с ребенком на руках. Ее бледное, изможденное лицо стало совсем серым от страха.
— Завтра? Так скоро?
Галеран нежно обнял жену.
— Голубка моя, мы приехали в Лондон не затем, чтобы дрожать и прятаться по углам.
— Да, я знаю, — отвечала она, нервно укачивая дочку, — но ничего не могу с собою поделать. Я беспокоюсь. Если б я могла пойти с тобой…
— Не думаю, чтобы это было полезно.
— Знаю, знаю, — поморщившись, повторила Джеанна. — Просто чувствую себя такой беспомощной… Можно мне, по крайней мере, обсудить с тобой, что ты скажешь королю?
Понимая, что это успокоит жену, Галеран не стал возражать. Рауль разложил на столе принесенную снедь, и они вчетвером сели есть и обсуждать планы на завтра, хотя ocoбого выбора, как поступить, у них не было. Порешили на том, что Галеран оденется во все самое лучшее, возьмет подарки, включая те, что привез из Святой Земли, — и будет надеяться на лучшее. Если король не откажет в аудиенции, Галеран изложит ему суть дела.
Но только в том случае, если будет уверен, что никто из побывавших во дворце раньше него не успел раскинуть свои сети… Об этом Галеран не стал говорить с Джеанной; все равно, случись такое, ему придется полагаться только на свою смекалку и промысел божий.
Когда они с Раулем ушли в отведенную им двоим комнату, Галеран спросил друга:
— Ты хочешь идти со мной завтра?
— Может, мне лучше остаться охранять женщин?
— Думаю, чем дальше ты будешь от женщин, тем безопаснее для них.
Рауль смотрел на свою постель так, будто пред ним был зачарованный замок.
— Я просил ее стать моей женой.
— А она отказалась?
Галеран не знал, что больше удивило его.
— Она не хочет покидать родину.
— Вздор. Уверен, ты сможешь уговорить ее.
— Мне бы твою уверенность. Итак, — совсем другим, деловым тоном продолжал он, — ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя?
— Отчего же нет? Едва ли Лоуик попытается выкрасть ребенка из дома, полного народу, а Фламбар не имеет в Лондоне никакой власти. Мне интересно, что ты скажешь о Генрихе Боклерке.