Беверли Джо. Сломанная роза

   Она едва поборола желание укусить его за палец, и, когда он отвел руку от ее лица, лишь спросила:
   — Так что же нам делать?
   Рауль сразу стал серьезным.
   — Во-первых, найти для вас понадежнее убежище, чем эта комната. Это нелегко при том, что творится сейчас в Лондоне. — И он поцеловал ее — легко, кратко, будто опалил огнем.
   Словно это ничего не значило.
   — Подождите немного.
   Он бесшумно вышел; Алина спрыгнула со стола, едва не опрокинув его. Как ужасно, как стыдно думать о Рауле с его шлюхами и о своей похоти, вместо того, чтобы думать о Джеанне и короле! Но, увы, она не могла совладать с собою. Можно заставить умом тревожиться о Джеанне и притязаниях Лоуика на ее дочь, но в самой глубине души все равно оставалось место, где в целом мире существовал один Рауль де Журэ, и не было ничего и никого важнее, чем он.
   А он между тем и двух дней не мог удержать в узде своего норовистого коня!
   Вконец расстроенная, Алина опустилась на скамью. Молодым мужчинам позволялось расточать семя на шлюх и податливых служанок. А что еще им оставалось, коли не для всех возможен был брак? Алина знала, так поступали и ее братья, но это ее ничуть не задевало. Однако от Рауля она ждала непорочности святого отшельника. Или пусть тратит семя на нее одну.
   Внезапная жгучая боль охватила ее лоно, заставила вскочить на ноги, и тут вошел Рауль.
   — Что случилось? — спросил он, настороженно озираясь, и выхватил нож.
   — Ничего! Просто вас так долго не было…
   Он убрал нож.
   — Я сходил к Полу в харчевню и взял у него адрес.
   И вдруг обнял ее, притянул к себе, нежно погладил по спине.
   — Не бойтесь. Я никому не позволю обидеть вас.
   Ты сам можешь обидеть меня, подумала Алина. Ты обидишь меня, если один уедешь на свою солнечную родину. Ты обидишь меня, если возьмешь с собою. Ты обидишь меня, если лишишь девственности. Ты обидишь меня, если оставишь девушкой…
   Он чуть отстранил ее, глядя прямо в душу. Какое же у него острое зрение!..
   — Вам лучше?
   Алина молча кивнула. Почему жизнь такая сложная штука? Если суждено было полюбить, почему она не полюбила рассудительного, спокойного северянина?
   Рауль протягивал ей что-то голубое.
   — Наденьте это.
   Она послушно повязала голову, чтобы не было видно волос.
   — Умница. Ну, идемте.
   Он вывел ее из грязной, вонючей комнаты, и они пошли по коридору к другой двери, за которой оказался задний двор, где копошились свиньи. Пробравшись через несколько таких дворов, они зашли в харчевню, а оттуда вышли на широкую улицу.
   — Чипсайд, — коротко пояснил Рауль и повел ее дальше, через улицу. Потом они повернули в проулок, прошли еще немного вперед и остановились у какой-то двери. Рауль постучал.
   Дверь открылась, и на пороге появилась неприветливая толстуха.
   — Нам нужна комната на ночь, — сказал Рауль.
   — Шесть пенсов.
   Рауль дал женщине монету, и она повела их по темному коридору, затем вверх по шаткой лестнице. Этот дом показался Алине таким же тесным и обшарпанным, как и постоялый двор Пола, но здесь, по крайней мере, пахло чистотой. Комната, куда их привели, имела настоящую дверь: она держалась на стене на кожаных ремнях.
   Не говоря ни слова, хозяйка вышла, и Алина огляделась. Стол, скамья, кровать. Все, как у Пола, только чистое. Она заглянула под одеяло: простыни, как и ожидалось, были свежие.
   — Вот это совсем другое дело, — заметила она, не в силах сдержать презрительной усмешки.
   — Как будто бы. Надо запомнить на будущее.
   Алина заскрипела зубами, но не позволила себе ответить.
   — Теперь, — продолжал Рауль, — я отправлюсь в монастырь и попробую увидеться с Джеанной. Мне нужно понять…
   — Вы не можете оставить меня здесь одну! — невольно вырвалось у Алины, и ей сразу же стало стыдно. Но что делать, если впервые она оказалась в столь странном мире и была так растеряна и напугана.
   Рауль взял ее за руки.
   — Тише, любовь моя. Здесь вас никто не тронет. Мужчины приходят сюда уже с подругами, но не в поисках подруг. Если верить Полу, матушка Хелсвит правит своим домом лучше, чем иной капитан — кораблем. А если что не так, по соседству кузня, где работают ее дюжие молодцы-сыновья.
   Он говорил разумно, но Алине все равно хотелось повиснуть у него на шее и никуда не отпускать. Она заставила себя улыбнуться.
   — Ну хорошо.
   Он коснулся ее щеки.
   — Храбрая моя девочка… — и с этими словами обнял за шею и поцеловал в губы. Затем, почему-то вздохнув, обвил ее руками и еще раз поцеловал.
   Рассудок и чувство предосторожности велели Алине сопротивляться.
   Но ей не хватало воли.
   Она подозревала, что, даже повали ее Рауль на кровать, она не стала бы противиться.
   Более того, впиваясь в его губы, узнавая их вкус, прижимаясь все теснее к сильному, жаркому телу, она испытывала желание повалить на кровать его!
   Рауль оторвался от ее губ медленно и неохотно, как голодный, принужденный оторваться от куска хлеба, и она почувствовала, как невидимая сила мешает им отделиться друг от друга.
   — Не уходи. — Эти слова вырвались из самого ее сердца, из глубины нетерпеливого желания. — Ах, не слушай меня, — поспешно добавила она, — я знаю, ничего со мною не случится.
   — Знаешь? — прошептал он, не выпуская из объятий. — А ведь ночью мне придется вернуться сюда.
   Алина понимала, о чем он предупреждал.
   Но выбора никакого не было — разве что вернуться обратно в монастырь.
   — Мне самой не хотелось бы остаться здесь одной на всю ночь.
   — Вот и я говорю.
   — Но ты лучше иди.
   — Да.
   Они говорили, как два дурачка, как двое мертвецки пьяных, готовых свалиться под стол.
   Алина уперлась ладонями в грудь Раулю и толкнула так сильно, что руки его разомкнулись, он пошатнулся и отступил.
   — Попомни, ты оттолкнула меня, — усмехнулся он, протягивая ей нож — длинный, блестящий обоюдоострый клинок, рукоять черненого серебра с янтарем посредине. — Вот, держи. Сможешь воспользоваться им при необходимости?
   — Да.
   — Так я и думал. Но только смотри не заколи кого-нибудь из людей короля, если вдруг они придут сюда. Это для насильников. — Он уже стоял у двери. — Включая меня самого.
   — Ты не смог бы взять меня силой…
   — Хотел бы я быть так же в этом уверен.
   —…потому, что я не смогла бы противиться.
   Он на миг прикрыл глаза.
   — Тогда да поможет господь нам обоим.
   — Аминь, — прошептала Алина закрывшейся за ним двери.
 
   Рауль пробирался по людным улицам Лондона, стараясь думать о предстоящем ему трудном деле, но мысли его были полны только страстной любовью к прелестной девушке, которая, возможно, этой ночью не сможет достаточно твердо сказать ему «нет».
   Он желал Алину, но не хотел сделать ее своей до того, как она станет его женою перед богом и людьми. Он не хотел бесчестить ее, но желал с такою силой, как никогда и ни одну женщину в своей жизни.
   Рауль вслух застонал, и пробегавший мимо разносчик недоуменно взглянул на него. Галеран и Джеанна, напомнил себe Рауль.
   Безмолвно шевеля губами, заставляя себя сосредоточиться, он принялся восстанавливать в памяти события последних дней. Король согласился выслушать дело Галерана. Галеран намеревался вымолить у него прощение для Джеанны, как простил он сам, упросить, чтобы Донату оставили при ней. Не было никаких причин думать, что король откажет в подобной просьбе, но зачем тогда он повелел схватить Джеанну и Донату?
   Однако устраивать побег слишком опасно. Галеран возвратился из монастыря встревоженный и разгневанный, но все же он полагал заключение меньшим из возможных для Джеанны зол, будучи уверен в том, что король решит дело в его пользу и выпустит Джеанну из заточения.
   Итак, почему Джеанна хотела, чтобы он, Рауль, освободил ее раньше и она могла бы предстать перед королем? Алина правильно говорила: Джеанна не дурочка и, несмотря на прошлые ошибки, ее нельзя назвать взбалмошной и капризной. Неужто она хочет, приняв на себя всю вину и всю тяжесть наказания, помешать Галерану выйти против Лоуика в поединке чести?
   А если помочь ей в этом, не придется ли ему самому потом принимать вызов от друга и драться с ним уже не в шутку, как бывало?
   Подойдя к монастырским воротам, Рауль позвонил в колольчик, и окошко в двери тут же открылось.
   — Я пришел справиться о леди Алине. Ее нашли?
   — Нет, сэр.
   — Могу я войти и побеседовать по этому поводу с матерью-настоятельницей?
   Тяжелая дубовая дверь отворилась медленно и неохотно. Рауль вошел и немного спустя оказался в скромных покоях матери-настоятельницы.
   — Вам что-нибудь известно об этом глупом ребенке? — Раздражение в голосе матери-настоятельницы мешалось с тревогой.
   — Я пришел задать вам тот же вопрос. Она непривычна к столь большому городу. Я боюсь за нее.
   — Я тоже, — отрезала мать Эгберта. — Ума не приложу, что побудило ее к такому безрассудству. Ведь она сама почти монахиня!
   — Нельзя ли мне поговорить с леди Джеанной? Быть может, у Алины есть в Лондоне родственники или друзья, у которых она могла попросить убежища?
   Мать-настоятельница неодобрительно нахмурилась, подумала немного; затем кивнула Раулю, приглашая следовать за нею, и повела по коридору к комнате Джеанны. По пути Рауль старался, как можно подробнее запомнить расположение келий, коридоров и переходов.
   Вот и келья Джеанны. Мать-настоятельница отперла дверь; Джеанна стояла на коленях спиною к ним и молилась. Когда с нею заговорили, она вздрогнула от неожиданности.
   — Она знает? — спросил Рауль как можно тише, но все-таки Джеанна услышала.
   — Знаю? О чем? — Она резко поднялась с колен и почему-то охнула, будто от боли.
   — О том, что Алина исчезла, — отвечал Рауль, пристально глядя на нее.
   Бледная, как полотно, Джеанна схватилась за край стола, чтобы не упасть.
   — Исчезла? Как? Что случилось?
   По ее голосу Рауль понял, что она что-то знает, но скрывает.
   — Доната? — спросила она, но настоящей тревоги за ребенка в ее голосе не слышалось.
   — Девочка и ее няня в безопасности, — промолвила мать-настоятельница. — А вот кузина ваша по неизвестным мне причинам покинула обитель Святой Хильды и по сию пору не возвратилась. В Лондоне глупое дитя ждут бесчисленные опасности.
   В поисках ответа Джеанна бегло глянула на Рауля, но он умышленно не подал ей никакого знака.
   — Я думал, быть может, в городе у нее есть родственники или друзья?
   — Нет. Во всяком случае, насколько известно мне. — Джеанна впилась пальцами в край стола с такой силой, что пальцы побелели. — Господи, помоги ей!
   Рауль не мог больше мучить ее и еле заметно кивнул. Джеанна встрепенулась, напряженные плечи ее поникли, и она скрыла вздох облегчения, закрыв лицо руками и всхлипывая.
   — Пресвятая Мария, владычица наша, каких еще бед намждать? И во всем виновата я, одна я! — Отняв руки от лица, она смотрела на Рауля в упор. — Найдите ее, Рауль! Помогите нам!
   Последнее, как он понимал, к Алине отношения не имело.
   Не переставая тревожиться об исходе дела и особенно о необходимости что-либо скрывать от Галерана, Рауль все же кивнул.
   — Я сделаю все, что в моих силах. Люди короля тоже ищут ее. Быть может, вы знаете, почему она сбежала?
   Джеанна покачала головой.
   — Вам известно, что завтра король намерен слушать ваше дело?
   — Да, и хотела бы присутствовать при этом.
   Прямой намек.
   — Сомневаюсь, что вас вызовут, и тем более сомневаюсь, что Галеран хотел бы вас видеть на суде.
   — Галеран, как мне кажется, хочет представить все так, будто я вообще ни при чем.
   — Такое не удастся даже ему. Вам совершенно незачем быть на суде. У вас нет ни доводов, ни доказательств в вашу пользу.
   — Возможно, — согласилась она, но глаза ее говорили иначе.
   Мать-настоятельница между тем начала уже проявлять нетерпение от их затянувшейся беседы.
   — Если хотите сказать что-нибудь Галерану, я мог бы передать ему.
   — Скажите, что я хочу быть рядом с ним на слушании и не думаю, чтобы это ему повредило.
   Рауль кивнул.
   — И последнее: здоровы ли вы? Я боялся, что Алину вынудило бежать отсюда дурное обхождение.
   — Я всем довольна.
   С этим Раулю и пришлось уйти. Уже темнело; едва он вышел из обители, зазвонили к комплеторию^[7], а ему пора было возвращаться к Алине. По пути он завернул на Корсер-стрит. Галеран, не находя себе места, ходил по комнате.
   — Алина в безопасности, — сообщил ему Рауль.
   — Хвала Всевышнему! — Галеран сжал руку друга. — Невредима? Где она?
   — В надежном месте. Я счел за благо не приводить ее сюда.
   Галеран запустил пальцы в волосы.
   — Правильно. Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что за нашим домом следят. Хотел бы я понять, что за всем этим кроется.
   — Пожалуй, мне лучше вернуться к ней. Она порядком напугана.
   — Тогда зачем ей было сбегать из монастыря? — Галеран мало-помалу успокоился, но, слава богу, был еще слишком рассеян, чтобы ждать ответа на свой вопрос. Вместо того он недобро глянул на Рауля. — Ты собираешься провести ночь с нею?
   — Не в том смысле, как ты думаешь.
   Галеран вытащил из-под рубахи серебряный крест с водою из реки Иордан.
   — Клянись на нем. Клянись, что не обесчестишь ее.
   Рауль посмотрел на святыню.
   — Друг мой, ты должен верить мне.
   — Я и верю. Верю, что ты не нарушишь своего слова, каким бы сильным ни было искушение.
   Рауль положил руку на крест и произнес слова клятвы, чувствуя облегчение, что теперь его благие намерения чем-то подкреплены. И снова он восхитился мудростью Джеанны, не желавшей открывать Галерану своих намерений.
   Ну что ж. На раздумья у него целая ночь, если уж не суждено в эту ночь заняться более интересными вещами.
   — Еще я зашел в монастырь, — продолжал он, — и виделся с Джеанной. Выглядит она недурно, хотя порядком расстроена и измучена всей этой суматохой. Впрочем, немудрено: ты и сам как натянутая тетива. Успокойся, сейчас тревожиться не о чем. Пойди поспи.
   Галеран рассмеялся, расправил усталые плечи.
   — Слушаюсь, нянюшка.
   — Быть может, завтра тебе придется драться. Тебе необходим будет острый ум и отдохнувшее тело, — строго промолвил Рауль. Ему жаль было Джеанну; теперь он понимал, что со стороны наблюдать, как Галеран смотрит в лицо смерти, намного тяжелей, чем самому подвергнуться любым испытаниям.
 
   Мать-настоятельница воротилась в келью к Джеанне, вооружившись розгой.
   — Чего хочет ваша глупая кузина, леди Джеанна?
   — Не знаю.
   — А я думаю, знаете. Вы злонамеренно своевольны, леди Джеанна, и должны платить за ее выходку тою же мерой, что и за свои грехи.
   Джеанна преклонила колени, молчаливо принимая упрек матери-настоятельницы. Да, она не продумала, как именно Алине заручиться поддержкой Рауля, и подвергла ее опасности. Но она снова поступила бы так же, чтобы защитить Галерана.
   — Да простит господь жалкую грешницу.
   — Аминь.
   Джеанна искренне молила господа о прощении. На ее спину обрушился первый удар, за ним еще один. Сегодня мать-настоятельница исполняла приказ архиепископа с особенным рвением. На пятом ударе самообладание изменило Джеанне, и она вскрикнула.
 
   Рауль кружным путем возвращался к дому матушки Хелсвит, поминутно оглядываясь, чтобы убедиться, не следят ли за ним. По пути он размышлял, как ему быть. Обитель Святой Хильды он посетил; вывести оттуда Джеанну легче легкого. А вот оскорбление, которое он нанес бы Церкви таким поступком, недооценивать опасно.
   Даже если б удалось безнаказанно увести Джеанну, потом придется сопровождать ее в Вестминстер, в королевские покои, усугубляя тем самым ее преступление, делая его явным для всех. Трудно вообразить, чтобы такими действиями Джеанна снискала благосклонность короля.
   А за всеми этими тревогами — или, быть может, над ними, — оставалась мысль о том, что ему предстоит провести ночь с Алиной, и терпение его было уже на пределе.
   Алина исполнила свою миссию, встретилась с ним, и теперь можно было бы возвратить ее в монастырь, но против этого у Рауля появилось два возражения. Первое — ее, возможно, ждет наказание за побег. Второе — если надобно освободить Джеанну, то Алине следует вернуться в монастырь не раньше завтрашнего утра.
   И еще: он хотел, он ждал этой ночи, сколь бы мучительной она ни обещала быть.
   Ночь бесед.
   Ночь объятий.
   Ночь на то, чтобы дать ей узнать самую малость о ее чудесном теле.
   Рауль тихо выругался: он уже был готов к любви.
   Теперь он был благодарен Галерану за то, что тот заставил его поклясться на кресте: клятва делала невозможной любую слабость.
   В Чипсайде Рауль купил полный мех вина, жареного кролика и каравай хлеба. Он проголодался, да и Алина с ее восхитительными округлостями вряд ли была плохим едоком.
   Матушка Хелсвит впустила его в дом, гудящий, как улей в летний полдень. Смех, вздохи, стоны, стуки…
   Торопясь к Алине, он ругал себя, что не потрудился найти место получше. Но где бы он нашел его? Люди короля скорее всего уже рыскали по всем постоялым дворам, и пусть, даже он знал бы другие, более приличные дома, никто из хозяев не согласился бы предоставить кров беглянке.
   Нет, лучше не найти, и все же Рауля оскорбляла сама мысль о том, что сюда ступила нога его будущей жены.
   Он тихонько постучал в дверь, сказав: «Это я, Рауль», прежде чем войти, ибо ему вовсе не улыбалось быть зарезанным собственной невестой.
   Алина встретила его, стоя посреди комнаты с ножом в руке, готовая нанести смертельный удар. Рауль отметил, как умело она держит нож.
   — Ах, Алина, ты — восхитительная женщина, — улыбнулся он.
   — Правда? А я считала себя слабой напуганной женщиной. — Страх все еще стоял в ее глазах.
   — Важно, как ведут себя люди, когда они напуганы. — Он выложил покупки на стол. Стол здесь был намного прочнее и основательнее, чем дощатая развалюха в убогой каморке Пола. Можно посадить на него Алину, как там… — Ты хочешь оставить нож себе?
   Она с содроганием посмотрела на нож и бросила его на стол.
   — Нет, благодарю. Если на нас нападут, ты лучше управишься с ним.
   Если только не я сам нападу на тебя…
   Рауль нарезал хлеб, разорвал кролика на куски.
   — Ешь. Пей.
   Она взяла тощую кроличью ножку.
   — Что в монастыре?
   — Мне удалось дать Джеанне понять, что ты в безопасности, а она сумела прямо сказать мне, что хочет присутствовать на суде. — Он отпил вина из меха. — Ты оказалась права: она действительно хочет этого, и капризы тут ни при чем.
   Алиина взяла из его рук мех с вином, но пить не стала.
   — Джеанна никогда не была капризной. Ты просто не видел ее во всей красе. Она такая сильная, такая отважная…
   — Не думаю, что женщине обязательно быть сильной и отважной, — заметил Рауль, чтобы подразнить Алину; однако в глубине души он знал, что женщина вроде Джеанны ему не пара.
   — Предпочитаешь слабых и робких? — оскорбленно выпрямилась Алина.
   — Нет, пожалуй. Хорошо бы только, они чуть реже ввязывались в неприятности.
   Она подняла мех, сжала его, пустив себе в рот струю вина.
   — Понимаю, — едко промолвила она, вытирая рот. — Конечно, нам, женщинам, приходится молчать, когда мужчины, влекомые своей силой и отвагой, не говоря уже о гордости и твердолобости, ввязываются в неприятности куда большие, чем мы, а потом, хромая, плетутся домой, где их вылечат и пожалеют.
   — Хотел бы я прихромать домой, где ты, Алина, вылечила и пожалела бы меня.
   Алина вскинула на него глаза и засмущалась. В замешательстве она сдавила в руках незавязанный мех, и в стену ударила тугая винная струя.
   Рауль рассмеялся, отобрал у нее мех.
   — Не надо спорить. Зачем говорить о том, что может подождать. Ешь, а потом попытаемся заснуть, если это возможно среди такого шума.
   Покраснев, Алина отщипнула кусочек крольчатины.
   — Никогда не слышала, чтобы люди так шумели из-за…
   — Вероятно, здесь они чувствуют себя свободней, чем в покоях своих замков.
   — Но я слышала стоны и крики…
   Как бы в подтверждение ее слов, по дому разнесся приглушенный вопль, сменившийся громкими всхлипами и вздохами. Рауль почувствовал, как краснеет.
   — Алина, это от наслаждения, а не от боли.
   — От наслаждения?..
   — О господи, мы не можем оставаться здесь.
   Рауль отнюдь не был завсегдатаем веселых домов вроде этого и потому не вполне понимал, на какое беспокойное соседство обрекает себя и Алину.
   — Идем. — И он собрал со стола остатки еды и вино.
   — Куда? — Вскочив, Алина преградила ему путь к двери. — Куда? Я знаю так же хорошо, как и ты, что по всем постоялым дворам, по всем наемным домам уже разослана весть о моем бегстве. Ты можешь отвести меня разве что обратно в монастырь.
   — Возможно, это придется сделать.
   — Я не хочу возвращаться. Там мать-настоятельница… Она наверняка уже ждет меня с розгой наготове.
   — Она не посмеет…
   — Она может заявить, что я уже почти монашка и потому нахожусь во власти Церкви. Мы остаемся здесь.
   — Вряд ли нам удастся отдохнуть.
   — Я могу заснуть где угодно.
   Спорить было глупо, и Рауль решил уступить.
   — Прекрасно. Мы остаемся.
   Он опять выложил еду на стол, сел на кровать и принялся ужинать. У Алины, как и предполагалось, оказался отличный аппетит, и она почти не отставала от него. Вскоре они привыкли к звукам дома и перестали обращать внимание на шум, лишь изредка вздрагивали от особенно пронзительных воплей.
   — Ты уверен, что… — спросила Алина после одного такого крика.
   — Да, — с некоторым сомнением подтвердил Рауль. Ему вовсе не хотелось подробно объяснять Алине, как именно некоторые люди удовлетворяют свою похоть.
   Недоверчиво покачав головой, она доела хлеб.
   Когда стол опустел, Рауль откинул с постели тонкое покрывало.
   — Иди ложись.
   Помявшись, Алина скользнула под простыню и заворочалась на шуршащем соломенном тюфяке, подвигаясь как можно ближе к стене.
   — Постель в твоем полном распоряжении, yстраивайся.
   — Но на полу ты не выспишься как следует.
   — Ничего.
   — Рауль де Журэ, не говори глупостей. Тебе тоже нужно хорошо отдохнуть этой ночью. Ложись в постель. Обещаю визжать и драться, если ты посягнешь на мою честь.
   — В самом деле? — рассмеялся Рауль.
   — В самом деле. Я не намерена расстаться с девственностью в таком месте.
   Она не шутила. Рауль понимал: при необходимости Алина будет драться, как волчица. Он забрался в постель, стараясь лечь как можно ближе к краю.
   — Пожалуй, мне все-таки нравятся сильные и смелые женщины.
   — Конечно. Другие ни на что не годны.
   С этими словами она повернулась лицом к стене с видом человека, который вот-вот заснет.
   Рауль лежал и смотрел ей в спину. Да, он вправе был ожидать чего угодно, только не этого. Ей следовало смушаться, стыдиться, ворочаться без сна, обуреваемой теми же желаниями, что мучили его самого. Он надеялся по крайней мере обнять ее, и так, лежа вдвоем и разговаривая, они вместе пережили бы эту бессонную ночь в чужом шумном доме.
   Алина дышала медленно и ровно, потом начала тихо похрапывать, и Рауль понял, что она действительно крепко спит.
   Он усмехнулся, глядя в потолок. Алина Берсток была во всех отношениях замечательной женщиной.
   К своему удивлению, он заснул намного быстрее, чем рассчитывал, убаюканный ее мерным дыханием. Проснувшись утром, он обнаружил, что лежит, уютно прижавшись к ее мягкому боку, разнеженный сонным теплом и ароматом ее тела. Слава богу, в эту ночь он все же не нарушил данной Галерану клятвы.

18

   Дом матушки Хелсвит еще спал, но по доносящимся с улицы слабым звукам, по яркому свету в щели дощатой стены Рауль понял, что наступило утро. Утро решающего дня.
   Протянув руку, он тихонько потряс Алину за плечо, честно борясь с искушением провести ладонью по теплому боку, изгибу талии, округлости бедра. Алина спала крепко, и он думал, что придется долго будить ее, но вот она вздохнула и, моргая, села на кровати.
   — Что такое? Уже утро? — сонно спросила она, отводя от лица спутанные пряди волос, и встряхнулась, как выбравшийся из воды щенок.
   Потом посмотрела на Рауля и вдруг отчаянно покраснела от корней волос до выреза рубахи.
   — Доброе утро, — сказал Рауль.
   Взгляд Алины блуждал, точно ища что-то новое в тесном пространстве комнаты, и наконец остановился на нем.
   — Я сразу заснула.
   — Как и обещала, — подтвердил Рауль, чудом не рассмеявшись.
   — А ты что делал?
   — Тоже заснул, хоть и не сразу.
   Ее глаза опять беспокойно забегали.
   — Так ты не…
   Рауль рывком сел, обхватил ладонями лицо Алины и посмотрел ей в глаза.
   — Алина, ты запомнишь каждую минуту нашей любви. Запомнишь на всю жизнь. Обещаю.
   Ее зрачки стали огромными, и за их чернотой почти потерялась голубая радужка.
   — Правда?
   Раулю снова захотелось рассмеяться или, наоборот, рассердиться, но он не сделал ни того, ни другого.
   — Правда.
   Она высвободилась из его рук, глубоко вздохнула.
   — Тогда все хорошо. Прости. Видишь ли, я вдруг подумала, что, наверное, мужчина неспособен провести ночь в одной постели с женщиной и не дать воли плотскому влечению. Конечно, — добавила она, искоса взглянув на него, — это должно зависеть от того, как сильно он хочет… Можно, я встану?
   Рауль выдохнул почти так же шумно, как она, сгреб ее за плечи, навалился на нее всем телом.