Богданов Николай Григорьевич. О смелых и умелых (Избранное)

   Самое удивительное, на это торжество пришел сам Филонов. Аккуратный, подтянутый, что твой офицер! Он снял шинель, бережно двумя руками поднял с головы, не повредив прически-бабочки, серую папаху и украсил ею комод.
   Когда повернулся к родственникам, лицо его приветливо улыбалось.
   - Смотри-ка, словно гривенник, сияет! - хлопнул себя по коленке Павлов. - А я уж думал, не зашибли бы тебя там в суматохе? Знать, вовремя сбежал из царского поезда? А царя-то куда девали?
   Лакей отмахнулся.
   - Ладно, потом. Вы вот скажите, как это у вас в Москве получилось? Кто эту революцию сделал?
   - Мальчишки! Продавцы газет! - выпалил Андрейка. - Как выбежали да как закричали: "Конец самодержавию!" - весь народ "ура!", и тут такое началось...
   - Ври больше! - осадила Андрейку бабушка. - Революцию вызвал Тимоня босой. Как вскричал не своим голосом: "Куда девали царя, ироды? За кого молиться у Иверской?" Тут вышли на балкон думские господа и сказали: "Отрекся от престола его императорское величество..."
   - Ой, что вы, бабушка! Там главным был красный слон, - вспыхнув от смущения, не выдержала Глаша. - Как поднялся он перед Думой с красным флагом да как затрубил, тут двери и отворились...
   - И ничего подобного! - пробурчал, не отрываясь от пирога, Лукаша. Революцию сделали курсистки-медички. Они казаков напугали. Не то бы...
   - Революцию в Москве сделал храбрый прапорщик Ушаков. Об этом заявил всем командующий военным округом полковник Грузинов на заседании думы! весело сказал Саша, подмигнув Лукаше.
   - Да бросьте вы ерунду молоть! - вступил хозяин дома кузнец Павлов. Сам царь революцию сделал. Вот кто.
   Все от любопытства и удивления жевать перестали и повернулись к старшему Павлову.
   - Это в каком смысле? - спросил Филонов.
   - А в таком. Заскучал царь. Война без толку идет. Народ бунтует. Министры - дураки. Генералы - изменники. Слез он с трона. "А ну вас", говорит. И послал всех подальше!
   Собравшиеся рассмеялись.
   - Похоже, да не очень, - улыбнулся Филонов. - Могу рассказать подробности. - Он поправил прическу-бабочку, откашлялся. - Так вот-с, начал Филонов, - все могло произойти иначе, если бы государь вместо Питера поехал в Москву к генералу Мрозовскому. Царя его царедворцы подвели. До самого момента, когда царский поезд, в котором и я находился, был задержан на станции Вишера и не пропущен в Царское Село, куда мы направлялись по вызову императрицы, государь ничего плохого не подозревал, от него все скрывали. Комендант царского поезда, генерал Воейков, никаких телеграмм о революции в Питере ни от Родзянко, ни от думских не докладывал, чтобы не волновать государя. Камергер двора, барон Фредерикс, тот тоже всяких волнений для государя избегал, следил, чтобы государь вовремя ел, пил и не простужался. Адмирал Нилов знал одно водку пить и анекдоты царю рассказывать, как, бывало, еще покойному батюшке Александру Третьему.
   - Здоров адмирал. Двух царей перепил, - вставил Павлов.
   - И вдруг на станции Вишера глубокой ночью остановка. Поезд задержан по приказу из Петрограда. Здесь уж генералу Воейкову пришлось царя будить и все докладывать.
   "Что творится? - удивился его величество. - Кто может нам приказывать?"
   "Подписал распоряжение поручик Греков", - отвечает Воейков.
   "Это что, бунт? Нами командуют поручики? - вскинулся царь. И обратился к адмиралу Нилову: - Скажите, голубчик, что это в Петрограде?"
   "Большие беспорядки! - вздохнул Нилов. - Молодые солдаты взбунтовались, и Родзянко гадит..."
   "Так что же вы мне не докладывали?" - спросил царь у Воейкова.
   А тот: "Не такие уж там беспорядки, чтобы в день-два не справиться, государь! Революционеры, студенты и хулиганы взбунтовали молодых солдат. Эти молодые солдаты окружили Думу. Власти проявили нерешительность. А Родзянко, поддавшись угрозам черни, вступил с ней в сделку за счет династии..."
   "Как? И я ничего не знаю?!" - совсем разгневался государь.
   "Ваше величество, вам надо во главе георгиевских кавалеров явиться в Царское Село, взяв верный вам гарнизон, двинуться в столицу, и Государственная дума станет на колени. А взбунтовавшиеся солдаты вспомнят о присяге и расправятся с зачинщиками бунта", - отвечал Воейков.
   "Так давайте действовать!" - воскликнул царь.
   В это время вошел генерал Цабель, начальник караула.
   "Все это ложь, государь. Вас обманывают, - козырнул он. - Мы уже пленники революции! Железнодорожные рабочие испортили наш паровоз. Повсюду красные флаги. Демонстрации. Солдаты братаются с рабочими. Войска переходят на сторону бунтовщиков".
   "А где же мои верные гвардейские полки? Семеновцы, павловцы, преображенцы?"
   "Изменили... Даже гвардейский экипаж во главе с великим князем предал вас!"
   "Да, да, да! Великие князья всегда не любили меня. Все кончено".
   "Ничего не кончено, ваше величество. Мы прорвемся в Царское Село!" Воейков выбежал из царского вагона.
   Прихватил конвой. Приказал отцепить паровоз поезда, где ехала царская свита, заменил им испорченный паровоз царского поезда, ругался, грозился, и поезд, наконец, тронулся.
   "В Москву! В Москву! - торопил царь. - Москва отстоит своего царя!"
   Дали мы обратный ход. Но на станции Бологое нас задержали. Снова поехали на станцию Дно. Вот так и катали нас в поезде туда-сюда. А придворные генералы ссорятся, грызутся...
   На станции Дно встретились нам георгиевские кавалеры с генералом Ивановым, их тоже на колесах туда-сюда. Собрались генералы вокруг царя, что делать?
   "Остается одно, - заявил Воейков, - обратиться за помощью к императору Вильгельму! Открыть фронт немцам. Пусть германские войска придут и усмирят взбунтовавшийся народ. В первую очередь в Петрограде!"
   Адмирал Нилов воспротивился:
   "Неудобно это, господа. Ведь если немцы заберут Россию, они ее нам уже не отдадут. Дудки-с!"
   "Император Вильгельм благородный человек. И ваш родственник, настаивал Воейков. - Если вы обратитесь к нему как император к императору. И больше того, как кузен. Он не откажет..."
   - Ворон ворону глаз не выклюет! - крякнул Павлов. - Экие подлецы! Ну и что же Миколашка? Расею продал?
   - Государь отвечал: "Это можно было сделать раньше, когда все еще мне повиновались как главнокомандующему. А теперь ни Рузский, ни Брусилов не подчинятся", - сказал это царь и заплакал.
   Генералы тоже прослезились, Нилов медведем заревел, и прислуга в плач. Конвоиры стали разбегаться. Вышел к ним царь, лицо бледное, шинелька внакидку, провел по лбу рукой и говорит:
   "Не волнуйтесь, я подпишу отречение. Поеду в армию, попрощаюсь с солдатами, и пусть без меня делают с Россией что хотят. А я в Ливадию, в Крымское имение. Только бы уцелели мои жена и дети..." - И снова прослезился.
   Конвойные тоже.
   - Ишь, какие вы там все жалостливые, на царских хлебах вскормленные, - упрекнул Павлов. - Ну и что же?
   - А дальше известно. Все в газетах описано. Явились из Думы господа Гучков, Шульгин, Пуришкевич и предъявили отречение. Царь подмахнул бумагу. И за себя, и за наследника. На том династия Романовых и отцарствовалась... Вот как было дело!
   Бабушка перекрестилась.
   - Триста лет царствовали, и вдруг... О господи, не ищи виноватых.
   - Я все интриги, как положено царскому лакею, знал. И скажи я царю с глазу на глаз, что творится вокруг него, все бы не так вышло. Государь бы послал в Питер верных людей. А сам бы в Москву поехал. Да и наобещал бы, как в революцию пятого года. Ну манифест там и еще чего. А сам на Питер напустил бы казаков. И прибрал бы к рукам народ при помощи германцев.
   - Так чего же ты, милый мой?! - выскочила Филониха. - Такая тебе козырная карта выпадала!
   - Хорошо, что не козырнул. Цари своих спасителей не любят Придворные представили бы дело так, будто его сам бог просветил, а наушника в яму. Так бы мои косточки в каком-нибудь овраге и сгнили в безвестности...
   - Ловко же ты сфилонил! - крякнул Павлов. - Значит, из-за тебя царь революцию зевнул и сдал царство?
   - А говорят, царь не сразу сдался! - сказал Саша. - Подписав отречение, он решил обмануть народ. Как в 1905 году, когда забрал обратно манифест о свободе. У него был план: пробиться к верным войскам в Москву, отсюда и начать все. Мрозовский для него уже покои в Кремле готовил. Приказал царские ковры чистить.
   - Верно! - сказал Филонов. - Государю удалось уехать со своей свитой и частью конвоя под предлогом попрощаться с войсками в Могилев. Оттуда он надеялся прийти с верными казаками в Москву... Да его Мрозовский подвел.
   - Не Мрозовский его подвел! А московский народ, рабочие и солдаты, сказал Саша. - Как вышли они по призыву Михаила Константиновича всей массой на улицы Москвы, так и свершили революцию!
   - Это кто же такой Михаил Константинович? - удивился Филонов.
   - Так для конспирации называли мы его при царизме. Теперь можно сказать: Михаил Константинович - это Московский комитет нашей партии.
   Андрейка даже пирог мимо рта пронес, услышав такое.
   А Филонов знай свое:
   - И наш брат лакей, если бы захотел, тоже мог!
   - Хорош гусь! - кивнул Павлов на лакея. - Ловко от хозяина сбежал. Знать, пословицу вспомнил: "Близ царя, близ смерти".
   - Меня государь сам отпустил, как и всю поездную прислугу. Памятки нам роздал. Мне вот портсигар с вензелем.
   - Спер в суматохе!
   - Никак нет! Вещица дареная.
   - Видать, ты и без царя не пропадешь?
   - Зачем же пропадать? Теперь, при свободе, каждый сам себе царем будет.
   - Ну что ж, может, и так! - подтвердил Павлов. - При царе жили не померли, глядишь, и при свободе проживем. Будет что моим рукам ковать, будет что и зубам жевать!
   И хозяева и гости снова принялись за пирог - первый пирог, испеченный при свободе...
   Ч а с т ь в т о р а я
   ______________________________
   ЧУДЕСА СВОБОДЫ
   Жизнь у замоскворецких мальчишек шла бойкая: что ни час происшествие, что ни день - событие. Митинги, собрания, демонстрации. Мальчишки гоняли по улицам с утра до ночи. И ни тебе городовых, ни жандармов; дворники и те присмирели - смотрят на их мальчишеские проказы снисходительно. Даже отец Андрейки при всей его суровости от шлепков и подзатыльников воздерживался. "Ладно уж, теперь свобода", - говорил, когда подзатыльник требовался.
   Свобода! Это пьянящее слово "свобода" теперь у всех на устах: и у бедных и у богатых.
   Прежде миллионщика Михельсона рабочие и не видывали. Через управляющих управлял. А теперь собственной персоной является на митинг с красной ленточкой в петлице и уговаривает получше работать ради свободы.
   Лавочники, мясники, булочники, зеленщики, бывало, чуть очередь зашумит против повышения цен, кличут полицию, а теперь только руками разводят: "Свобода, граждане! Нам по любым ценам свободно торговать, а вам свободно покупать или не покупать!"
   Да, менялись люди с приходом свободы.
   Взять деда Кучку. Он теперь вовсе не дед Кучка, а Иван Васильевич Кучков, депутат Совета от московских пекарей. Оказывается, он еще в девятьсот пятом году против царя на московских баррикадах сражался старый революционер.
   Или вот самый тихий из всех слесарей дядя Ваня Козлов - теперь сам начальство: выбран председателем заводского комитета как революционер-подпольщик.
   А Гриша Чайник, первый заводила всякого беспорядка, теперь наблюдает порядок: расхаживает по Замоскворечью с красной повязкой на рукаве, с маузером на ремешке, семечки пощелкивает и кругом посматривает. Избран Гриша Чайник в народную милицию.
   Бабушка и та перевернулась: берет в лабазе у Васьки Сизова мешок семечек и на людном перекрестке стаканчиками их продает. Хочет при свободе независимо на свой капитал жить. Только капитала у нее не прибавляется все знакомые берут семечки в долг, и бабушка едва концы с концами сводит.
   А вот Филонов при свободе преуспел. Стал владельцем буфета при магазине офицерского общества на Воздвиженке. На основе свободных торгов с аукциона взял. Походил при старом режиме в лакеях. Хватит! Теперь у самого три официанта на обслуге.
   Не отстала от мужа и Филониха, откупила-таки на свое имя тот самый дом, где Стеша с матерью в подвале ютятся.
   Вот что значит свободушка! При царе мужниной рабой была, своего вида не имела, а теперь домовладелица!
   И Глаша ее теперь уже не горничная, а компаньонка. Читает вслух романы, когда баронессе фон Таксис не спится. И веселый слесарь Петя Добрынин, встречая Глашу с таксами на прогулке, теперь шутит так: "Барышня, проданные глазки".
   А Лукаша-то, Лукаша! Щеголяет в офицерской форме, с красным бантиком на груди и важно заявляет:
   "Хватит! Поиздевались над нами царские сатрапы. (Это он проезжается насчет "сапог всмятку" у генерала Мрозовского!) Теперь никаких "ваше благородие"! Я своего полковника по имени-отчеству называю, а он меня на "вы"!"
   По протекции полковника Грузинова, который теперь на месте Мрозовского, Лукаша Филонов получил должность вестового при полковнике Рябцеве. А его бывший кумир прапорщик Ушаков, мечтавший о славе, получил полную возможность прославиться. Расцеловав его при всех думцах и похвалив как первого офицера Москвы, вставшего на защиту свободы, полковник Грузинов отправил Ушакова вместе с его ротой на фронт защищать свободу от полчищ кайзера Вильгельма.
   Но вот уж кому повезло, так повезло - это Фильке. Теперь его звали по-иностранному - "Филь", он был грумом у барышень Сакс-Воротынских. При встрече его не узнаешь - красный камзол, зеленые штаны, желтый жилет, в руках хлыстик, на ногах сапоги со шнуровкой.
   При царе знаменитые богачки вольничать стеснялись, а при свободе решили по своему капризу вместо черного арапчика завести огненно-рыжего. "Под цвет революции", - как они говорили.
   Куда бы барышни Сакс-Воротынские ни отправились, Филь должен был поспевать пешком. И при первом зове являться, весело скаля белые зубы на красном от веснушек лице. Филька был при барышнях как украшение.
   Андрейке сменить свой заплатанный пиджачишко и дырявые ботинки на что-нибудь понаряднее не удалось. Но и ему без царя жить стало куда вольготней: на заводе мастера и десятники мальчишек больше зря не гоняли, не шпыняли - заводской комитет запретил. Всех ребят прикрепили на обучение к слесарям, токарям, кузнецам. Андрейку взял к себе в ученики сам Уралов Андрей Уварович. Оказалось, и он, и все его молодые друзья - Саша Киреев, Бакланов, Цуканов, Ригосик и брат Андрейки Саша - состояли в организации заводских большевиков. Оказалось, знаменитая красная комната в столовке коммерческого института была штабом революционеров-подпольщиков. Теперь все революционеры собирались открыто. А Люся больше не скрывала, кто она такая, а прямо говорила: "Я агитатор, пропагандист". Ее всюду приглашали. "Расскажите нам про то, расскажите про это", - просили. Люся знала, где и как рабочие живут, борются, как женщин и детей в капиталистических странах угнетают, что такое Интернационал первый и второй. Какие есть в России партии и чего каждая из них хочет.
   Люся и внешне изменилась, хотя сильно похудела, но очень повеселела и ко всем всегда с доброй улыбкой.
   Андрейка тоже стал политиком, как и большинство замоскворецких мальчишек. Мальчишки так в политике понаторели, что знали вождей почти всех партий. У большевиков был самый главный революционный революционер, вождь рабочих и крестьян - Ленин.
   А сколько новых слов и понятий принесла свобода! У мальчишек головы кружились! Империализм, Антанта, аннексии, контрибуции, национализм, экспроприация, эксплуатация... Но больше всех других слов мальчишкам запомнились два слова, выброшенных в широкую жизнь революцией: буржуй и пролетарий.
   Буржуй - слово жирное, пухлое, жевательное - так ко всем сытым и толстым и липнет.
   Пролетарий - слово звонкое, веселое, гордое, от него все подлое отскакивает, оно к лицу рабочему люду.
   Андрей очень гордился, что он пролетарий.
   А вот у гимназистов и кадетов это слово стало ругательным.
   - Пролетарий с красной харей! - дразнились Вячик-мячик и кадетик Котик.
   Андрей в долгу не оставался.
   - Кадет, кадет, на палочку надет! - кричал он Котику.
   - Буржуй, буржуй, ремня пожуй! - кричал Вячику.
   Все мальчишки Замоскворечья по партиям разделились.
   - Я в эсерах, - скажет Стасик.
   - Ах эсеры, вы эсеры, у вас морды очень серы! - посмеется Стеша.
   - Я в анархистах! - бухнет Дарвалдай.
   - Анархисты, анархисты, они на руки нечисты!
   - Арбуз, а ты в каких ходишь?
   - Я в большевиках!
   - А почему не в меньшевиках?
   - Потому что большевики хотят для рабочих всего побольше, а меньшевики - всего поменьше.
   Продавцов газет свобода сделала самыми желанными людьми улицы. Стоило им появиться с пачками газет, как множество рук тянулось к ним со всех сторон. Все хотели знать новости. Даже старушки, которые, сидя на скамеечках, чулки вязали.
   Вот какие чудеса принесла свобода!
   ПЕРВЫЕ ОГОРЧЕНИЯ
   Из всех знакомых Андрейки только солдат Сидор был недоволен свержением царя. Забежал Андрейка к нему подкормиться, поделился своими радостями, а солдат и говорит:
   - Без царя в голове только дураки живут. Чему радоваться, ежели остались без царя в государстве?
   У Андрейки хлебная корка в горле застряла.
   - Да ведь царь кровь народную пил! Вы что, дядя Сидор?
   - Одного царя прокормить легче, чем шайку анархистов, стрекулистов, обманистов, которые на его место рвутся.
   - Без царя, дядя Сидор, куда лучше!
   - Чем лучше? Я по-прежнему на войне, а семейство мое в беде. Ты как был, так и есть голодный!
   - Голодный, зато свободный!
   - Попробуй проживи на одной свободе, если я хлебца не дам! рассмеялся дядя Сидор.
   - И проживу! Не понуждаюсь!
   На том и расстались.
   Легко было сказать - не понуждаюсь. Иной раз от пустоты в желудке у Андрейки так в глазах мутилось, что к заборам прислонялся. Пошатывало. С едой становилось все хуже. Бабушка все чаще возвращалась с пустой кошелкой.
   Пытался Андрейка по старой памяти подкормиться в столовке коммерческого института, но и там студенты хлебные крошки в горстку сгребали да в рот ссыпали.
   На окружной тоже солдатский хлеб кончился. Поезда с новобранцами шли на фронт теперь бесхлебные. Солдаты в них были крепко заперты по вагонам. Унтера злющие - не подойти.
   Да и на заводе только и разговоров: отчего это так получается свободы много, а хлеба мало?
   И получалось: все из-за царской войны. Пахать и сеять было некому да и нечем. Мужики все в окопах, а у оставшихся в деревнях стариков да баб ни кос, ни серпов, ни плугов. Рабочие на заводах теперь только снаряды да пушки выделывают.
   И заводской комитет по предложению рабочих решил перейти на производство мирной продукции.
   - Это невозможно! - заявил по этому поводу на митинге Михельсон. - У нас есть правительственный заказ на поставку вооружения.
   Рабочие свое:
   - Не желаем выполнять военный заказ!
   - Нельзя. Уже металл получен и деньги под него взяты Заказ выгодный, - увещевал Михельсон.
   - Кому выгодный? Вам, богачам! С царем не надо делиться!
   - Войну веду не я, Михельсон, а Временное правительство.
   - А в правительстве кто? Министры-капиталисты да ваш адвокат Керенский. Долой военный заказ!
   - Я честный предприниматель, а не политик... - хитрил Михельсон, да и дохитрился.
   - Не нужен нам такой хозяин! Вон с завода! Прокатить на тачке его! забушевали рабочие, выведенные из терпения.
   Подхватили рабочие миллионщика, посадили в мусорную тачку и покатили. Свист, хохот, улюлюканье. Вывезли за ворота и опрокинули.
   У Андрейки от смеха живот заболел.
   И когда дома об этом рассказал, всех насмешил, даже неулыбчивую бабушку.
   А вечером примчался к ним на извозчике Филонов.
   - Что вы наделали?! Как поступили?! Головы у вас на плечах или что?! Да ведь Михельсон вас теперь...
   - Ничего, обойдется! - усмехнулся Андрейкин отец. - Обыкновенная заводская шутка. Я еще мальчишкой был, видел, как рабочие вот так же мастеров-подхалимов вывозили. Умней твой Михельсон будет, покладистей.
   - И как вам в головы пришло такого человека, дельца, работодателя, на тачке. Да он после такой обиды и знаться с вами не захочет!
   - И не надо! Обойдемся. Рабочий комитет будет заводом управлять.
   - Вот Михельсон передаст выгодный заказ другим дельцам, и сядете на мель. Подумайте, кум! Опомнитесь... Не то ведь могут и завод закрыть, всех вас по миру пустить...
   - Как это так? - не поверилось отцу. - Теперь свобода!
   - А очень просто! Соберемся мы, акционеры. Ах так! Вы нашего главу за забор, нас под разор? Ладно же, мы военное производство закроем, мыловаренный завод откроем. На место слесарей, токарей, кузнецов по дешевке баб-мыловарок наймем. И обогатимся, кум. Расею вошь заела. Мыло на вес золота. Скажи своим. Предупреждаю от имени держателей акций. - Филонов попрощался и важно отъехал на извозчике.
   Вначале на заводе все шло хорошо. Рабочий комитет разослал в разные города своих людей, и те отовсюду привезли заказы на косы, серпы, плуги, бороны, гвозди, подковы - из Тамбова, из Рязани и Владимира, из Саратова и Алатыря. Только давай работай. Но денег никто из заказчиков заранее не дал. А без денег ни металла, ни угля владельцы складов не отпускали.
   Пошел рабочий комитет в городской банк просить кредит для завода. А там говорят: "Кредит на ваш завод отпущен Михельсону. Все дела завода только через него можно вести. Он хозяин".
   Что делать? Идти на поклон к Михельсону? А тот и в ус не дует! Разъезжает по гостям да, посмеиваясь, рассказывает, как его рабочие на тачке прокатили.
   Пошли рабочие в Совет. Свои рабочие депутаты им посочувствовали, но помочь не смогли. Оказывается, в Совете не все заодно. Попали туда и меньшевики, и эсеры, и еще какие-то чужаки.
   Представители завода пошли в Думу: там, говорят, городской голова не прежний важный барин Челноков, которого революция сместила, а социалист Руднев. Он называет себя другом народа.
   Руднев принял заводских уважительно. Сам навстречу вышел. Руки жал. В кабинете на кресла усадил. Это не то что при старом режиме, теперь повадки иные в Думе. На шее городского головы теперь только золотая цепь - знак власти. Медаль с двуглавым орлом сдана в музей.
   Городской голова выслушал делегатов внимательно, не прерывая, а затем сказал:
   - Все это очень неприятно. Ссора даже в семье нехороша, а в обществе тем более. Да и бессмысленна. Михельсон, получая выгодный заказ, не только для себя, и для вас старался. Миритесь, господа! Иначе он может совсем обидеться и переуступить завод другому хозяину. У нас ведь свобода предпринимательства. Желает - ведет дело капиталист. Не желает - может закрыть, продать... А что, если ваш завод приобретет банкир Рябушинский? Господин он прижимистый, крутой на расправу. Всех вас за строптивость уволит. Наберет новых, посмирней, попокладистей. Как жить будете?
   После посещения городского головы Руднева собрались комитетчики и решили послать делегатов в Петербург: самому Временному правительству жаловаться. Министр труда в правительстве - социалист, из рабочих. Министр юстиции Керенский - адвокат, все законы знает, найдет выход...
   Министр юстиции Керенский рабочих не принял.
   Министр труда тоже разговаривать не пожелал, отправил к своему заместителю Гвоздеву. Рабочие-делегаты приободрились: слыхали, будто Гвоздев сам из пролетариев, недаром фамилия у него простецкая. А тот как напустился на них:
   - Бездельники! Смутьяны! Самоуправщики!.. Да кто вам разрешил военные заказы срывать?! Да мы вас, да я вас... - И окопами грозил и тюрьмой... Словом, пошли вон, такие-сякие... - Правительство с Михельсоном дело имеет, а не с вами. Пока что он хозяин завода. Большевиков наслушались!
   Пошли рабочие в ЦК большевиков. Принял михельсоновцев сам Ленин. Запросто, по-товарищески.
   Рассказали Ленину рабочие все, как было и как есть, по-свойски. Даже про то, как Михельсона в тачке на свалку вывезли.
   Рассмеялся Ленин, а потом покачал головой:
   - Наделали вы дел, товарищи... Прокатить хозяина на тачке - это, конечно, прелестно. Однако распоряжаться его заводом пока преждевременно. Выделывать вместо смертоносного оружия сельскохозяйственные орудия превосходно. Но пока у власти Временное правительство, это невозможно. Временное правительство за войну. Гвоздев может выполнить свою угрозу. И завод закроют, и вас в окопы... За его спиной военная сила. Пулеметы, пушки...
   - Так, значит, вторая революция нужна? Только это не царя свергнуть. Против него все были. А за буржуев эко сколько партий. Трудно, Владимир Ильич, эх, как трудно буржуев с шеи стрясти!
   - Трудно, но можно Трудящихся огромное большинство, а паразитирующих элементов ничтожное меньшинство. Но они хорошо организованы.
   - Так что же делать-то?
   - Организовываться, товарищи! Организовываться! - сказал Ленин. - Для борьбы за власть. Вот когда рабочие и крестьяне станут хозяевами не только на своем заводе или в своей деревне, а во всей стране, вот тогда и можно будет распорядиться как вам хочется. Прикончить войну, вернуться к мирному труду, установить справедливый порядок.
   ...О свидании рабочих с Лениным рассказал заводским подросткам Андрей Уралов, входивший в делегацию.
   - Вот так-то, ребята. Мы думали на своем заводе рабочий порядок навести, а Владимир Ильич Ленин нас на всю Россию нацелил. Вошли мы к Ленину как жалобщики, властью обиженные, а вышли от него, порасправив плечи. Поняли, что сами можем властью стать!..