Богданов Николай Григорьевич. О смелых и умелых (Избранное)

   - Ох и порисую я акварелью! - впервые радостно сказала Маргарита Петровна.
   Услышав это, Арип предупредил со всей серьезностью, на какую он был способен:
   - Женщины, без меня не ходить! Здесь могут быть покушения...
   Наши лаборантки рассмеялись. Улыбнулся наконец словам Арипа и ученый секретарь, наша Маргарита Петровна.
   А наутро, проснувшись раньше всех, она отправилась в качестве художника в живописную долину, не предупредив Арипа.
   Признаться, и я не придал значение его словам, приняв их за шуточные, и не обратил внимания, что среди умывающихся на берегу большого озера, где я наконец успешно ловил спиннингом, нет Маргариты Петровны. И вскочил как ужаленный, услышав ее крик. Она вскрикнула так, как может закричать человек лишь в минуту смертельной опасности.
   Не мешкая, бросился на помощь... со спиннингом. Меня опередил профессор с ружьем.
   Зрелище, которое мы увидели, было так неожиданно и страшно, что у меня подкосились ноги.
   По колени в траве неподвижно стояла наша Маргарита Петровна, защищая лицо пучком кистей и ящичком из-под акварельных красок, а перед ней, покачивая головой и готовясь к прыжку, - змея. Громадная черная гадюка, укус которой весной бывает смертелен.
   Жизнь и смерть девушки решали секунды. Профессор не решился стрелять из дробовика, боясь поранить Маргариту Петровну, заслонявшую от него гадину.
   И вдруг в высокой траве мелькнула пестрая тюбетейка. Будто из-под земли вырос Арип с прутиком в руке...
   Что он сделает этим прутиком?!
   Арип громко присвистнул, как это делают табунщики, и топнул ногой. Змея оглянулась! В ту же секунду Арип стеганул ее прутом по шее. Змея, зловеще зашипев, нырнула в камни и исчезла в какой-то норе.
   Тут Маргарита Петровна повернулась, чтобы бежать к нам, но Арип закричал:
   - Стойте, стойте, тут есть еще такие!
   И стал бегать вокруг, громко топая, словно затеял игру в лошадки.
   - Змеи конского топота боятся, - пояснил он. - Там, где их много, надо, как конь, ходить, - все в норы уползут. А если тихо наступишь кусать будут. Тут их дом, в этом месте, понимаешь? Тут они злые.
   Выведя художницу из опасной долины, Арип покачал головой и сказал:
   - Ай-яй-яй, как не стыдно гулять одной! Я же говорил: тут могут быть покушения.
   - Да не покушения, а укусы! - засмеялись наши лаборантки, не решавшиеся теперь отойти от палатки.
   - Все равно нехорошо, - ответил Арип, вручая каждой тонкий, гибкий прут. - Впереди себя траву шевели. Трусливая змея убежит, храбрая голову подымет. Тогда свистни - она прислушается. Подумает - суслик. И тут ее прутиком по шее - вжик! - и голова отлетела. Видали, как я? Так мы всегда делаем. Так и вы делайте.
   Как ни проста была эта наука, нашим путешественницам освоить ее не удалось.
   Арипу пришлось бегать впереди них и расчищать дорогу к цветам и травам соблазнительной, но опасной долины.
   Маргарита Петровна с этого дня с ним не расставалась. Шагу одна не делала. Только и слышался ее голос, который вдруг стал ласковым:
   - Проводничок!
   И Арип откликался. Мы часто видели, как художница рисовала с натуры цветы, а он внимательно наблюдал, как из-под ее кисти возникали они на бумаге.
   И по-прежнему успевал он все делать в лагерном хозяйстве.
   Расстались мы с Арипом неожиданно. В верховьях Кара-Кенгира наша маленькая экспедиция встретила большую экспедицию по определению мест для новых совхозов, в которой был проводником его дед, Усенбаев.
   Мы уже закончили свою работу и находились недалеко от железной дороги.
   Решено было отпустить Арипа. И мы сдали его деду, как говорят, с рук на руки, поблагодарив от души за все труды.
   При этом наш ученый секретарь так расчувствовался, что вместо половины уплатил проводничку полное жалованье взрослого проводника.
   И больше того: когда мы прощались, Маргарита Петровна погладила Арипа по тюбетейке... Смутилась. Потом решительно сняла очки, расцеловала проводничка и, оглядев нас, заявила:
   - Вообще я считаю, что в каждой уважающей себя экспедиции должен быть боевой мальчишка!
   Словно мы возражали!
   Мы переглянулись с профессором, и он шепнул мне:
   - Посмотрите-ка, первый раз вижу ее глаза! Взгляд-то добрый!
   И верно: под темными, защитными очками Маргарита Петровна скрывала большие, серые, очень красивые и добрые глаза.
   ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ
   Однажды ночью по пионерской цепочке передалось:
   "Тревога! Все на сбор! С севера идет холодный циклон. Радио из Москвы предупреждает: в Узбекистане возможны заморозки на почве!"
   Спросонья ребята явились в школу в чем попало - иные только в тюбетейках и в трусах, иные в теплых халатах, но босиком. Неразлучные сестры-подружки Замира, Зия и Ульмас прибежали, взявшись за руки. Они успели натянуть форменные школьные платья, а из-под них сверкали шелковые шаровары.
   Во всех домах тревожно зажигались огни. Куда-то мчались машины, давая резкие гудки. Куда-то спешили люди. В правлении колхоза громко звонили телефоны.
   Заморозки на почве! Это грозит гибелью ранним посевам хлопка главного богатства здешних колхозов.
   А на школьном участке может погибнуть опытное поле розового и желтого хлопчатника.
   Розового и желтого! Если бы он был обыкновенным, белым, его бы, наверное, и не посеяли здесь, при школе. Да и не было бы столько "болельщиков" хлопководства, сколько их появилось в школе, когда Замира, Зия и Ульмас достали в научно-исследовательском институте драгоценные семена нового, еще невиданного в мире цветного хлопка.
   Подумать только: по всем колхозам вокруг хлопок будет обыкновенным, белым, а у них на одном поле раскроются коробочки с розовым волокном, на другом - с желтым!
   Ну как будто из коробочек выглянут персики и лимоны!
   Да тут весь народ придет любоваться! И всем захочется завести такой же хлопок. У юннатов сердца наполнялись гордостью: ведь их работу консультировал профессор, тот самый, который создавал новые сорта!
   Они все сделали по передовой науке хлопководства.
   Долго добивались, чтобы на их маленький участок хотя бы по дороге заехал трактор из МТС.
   - Вы понимаете, - доказывала бойкая Замира директору, - перед нашей школой пропадает плодородный участок земли. Надоело смотреть, как растет бурьян и ящерицы греются на солнце... Хотим развести хлопок - желтый и розовый!
   - Желтый и розовый? - заинтересовался директор.
   - Да, о другом бы мы и говорить не стали!
   Трактор был обещан.
   Вспахать опытное поле приехал знатный тракторист, комсомолец Насреддин Сагибов.
   - А ну, где тут бесчинствует бурьян и ящерицы греются на солнце? сказал он, показывая белые зубы. - Сейчас наведем порядок!
   И как пустил машину! Лемеха плугов засверкали, словно сабли! Бурьян стал валиться, как вражье войско. Ящерицы разбегались по своим норам.
   Школьники собирали бурьян в кучи и укладывали на солнце, чтобы высушить и сжечь.
   А школьницы собирали "дастархан" - почетное угощение трактористу.
   В густой тени карагача расстелили ковер, поверх ковра - большой пестрый платок, а на этом платке поставили пиалы для чая, насыпали горками желтый урюк, прозрачный изюм, темный инжир, светлые фисташки. Сложили башенками круглые пышки из пшеничной муки, пирамидками - печенье из мака, из тыквенных семечек.
   Когда опытное поле под лемехами плуга превратилось в ровный бархатный ковер цвета верблюжьей шерсти, трактористу подали родниковой воды и душистое мыло. Умывшись и утеревшись вышитым полотенцем, Насреддин несколько смутился, увидев обильное угощение.
   - Друзья, - сказал он, - зачем же вы лишили себя школьных завтраков?
   Он догадался, что ребята собрали на дастархан все самое вкусное, захваченное из дому на завтраки, и согласился сесть на почетное место только тогда, когда вокруг уселись сами хозяева и с удовольствием принялись за чаепитие.
   Вот так же угощали потом районного агронома, который приехал по настойчивой просьбе учительницы - помочь будущим хлопководам. Он проверил глубину вспашки, размерил и указал, какие нужны борозды, на какую глубину и на каком расстоянии друг от друга нужно сажать растения.
   А потом приезжал даже научный сотрудник из Института хлопководства ученая женщина, профессор. Она учила, как правильно поливать растения. Рассказала о новых цветных сортах хлопка - интересно, с диапозитивами.
   После этого школьники поднесли ей цветы и тоже устроили почетный дастархан.
   А для полива пригласили одного колхозного старика, Азиза Манапова, умеющего пускать на поля воду. Ноги его не гнулись в коленях от ревматизма, полученного оттого, что много ходил босым по холодной, текущей со снеговых гор воде, которую проводил из арыков на поля. Спина была горбата, оттого что с детства работал мотыгой, согнувшись. Он занимался поливкой хлопка всю жизнь, но юннаты долго его учили, как нужно поливать хлопок по науке. Ведь старый человек - отсталый человек, думали они. Он даже неграмотный, этот старик, - газеты читают ему внучки...
   Азиз вежливо выслушал все наставления, завернул полы старого халата, взял кетмень и, покряхтев, полез босыми ногами в холодную воду.
   Он пустил на опытное поле много ручьев и ловко управлял ими, пропуская по бороздам так, что вода напитывала землю и не задевала растения. Ребята хотели ему помочь, но так холодна была вода, что у них быстро заломило ноги, и они предоставили это дело опытному старику.
   - Вот, дедушка, какой вы хлопок поливаете - цветной! - сказала ему Замира, гордая тем, что именно она в научном институте так умело говорила с ученым, который вывел цветные сорта, что получила для опыта семена.
   - Вы прожили жизнь и такого не видали. Во все старые времена хлопок был только белый, а у нас будет желтый, розовый. Потом коричневый и голубой. Как в сказке! - сказала Зия.
   - И, когда его будет много, убирать его будут машины, - добавила Ульмас.
   Старик причмокивал губами в знак удивления и сожаления, что он прожил жизнь без такого хлопка и что за него не работали машины.
   - Вы приходите, когда раскроются коробочки, мы вам покажем. Мы вам дадим полюбоваться!
   Кто-то предложил угостить старого поливальщика дастарханом, но бойкие девочки отмахнулись рукавами:
   - Вот еще, обойдемся!.. У него для нашего угощения зубов нет... Мы его дома рисовой кашей накормим!
   И это были его внучки! Они стеснялись старой одежды, неучености и дряхлого вида своего дедушки. Им не терпелось, чтобы он скорей ушел.
   А старый, окончив поливку, сел в тень карагача, выставил босые ноги на солнце и грел их, не торопясь уходить.
   Видя, что девочки смотрят на него выжидательно, он подумал, что они хотят от него чего-то еще, и, счастливо улыбнувшись, сказал:
   - Ну сядьте, сядьте вокруг, красавицы мои. Я на вас полюбуюсь и расскажу вам сказку, мои милые внуки и внучки.
   Он был такой старый, что всех считал своими внучатами.
   - Длинную? - капризно надув губы, спросила его Зия.
   - Могу самую коротенькую. Вот про ваши пальцы. Почему у всех узбечек пальцы такие красивые, длинные? Вы не знаете!
   Девочки смущенно посмотрели на свои пальцы.
   - А потому, мои красавицы, что узбечки тысячи лет, собирая хлопок, доставали своими пальцами белую вату из жестких коробочек. Хлопок нежный, пушистый, а коробочки колючие, с острыми краями. Вот пальцы и вытянулись, стали длинными, чтоб ловко брать пух и не колоться о коробочки...
   Это было интересно узнать. И старик, который очень скучал, что у него нет слушателей, обрадовался, что девочки не разошлись.
   - А знаете ли вы сказку, откуда появился хлопок? Тоже не знаете?
   ...Было это в давние времена, когда у нас в Узбекистане жили богатые баи и манапы, беки и султаны, угнетавшие народ.
   Погиб однажды на охоте славный джигит. Оставил сиротами жену и детей.
   Увидели богатые соседи, что женщина беззащитна. Один пришел и сказал:
   "Зачем тебе в хозяйстве быстрый конь, слабая женщина? Не будешь же ты скакать на нем, как твой муж, по лесам и горам. Аллах этого женщине не велит", - и забрал коня.
   "Зачем тебе большие стада, слабая женщина? Кто будет оберегать их от волков и разбойников, разъезжая на лихом скакуне? Все равно пропадут зря!" - и отобрал коров и овец.
   Так ограбили бедную вдову. А когда подошла осень, ей не во что было одеть детишек.
   Вышла бедная вдова в поле, увидела помятый придорожный кусточек, стала над ним причитать:
   "Бедный ты мой кусточек, жалко мне твой каждый листочек! Злые люди арбами тебя давят, колесами ломают, расти-цвести не позволяют. Так и меня злые люди с малыми детьми с дороги жизни сгоняют... Дуют на тебя с четырех сторон ветры, терзают меня с четырех сторон беды... Придет зима, трудно тебе будет с голыми ветвями зимовать, и мне трудно будет своих деток одевать..."
   Плачет бедная вдова, глаз не утирает, малый кусточек слезами поливает. И вдруг видит чудо. Оживает невзрачный кусточек, тянет к ней каждую веточку, а на каждой веточке - белый комочек. Схватила женщина комочек, чувствует - теплый он, как шерсти клубочек.
   Подумала она, что бродили здесь чьи-то белые овцы, и побоялась вначале взять клочки шерсти, оставшиеся на цепких веточках. А потом рассмотрела, что это необыкновенная, волшебная белая шерсть! Каждый комочек - в коробочке. А внутри комочка - зерно!
   Обрадовалась женщина. Набрала полный фартук шерсти, выросшей на кустах, напряла много пряжи, наткала полотна, чтоб одеть детей, а семена посеяла...
   И стал у нас расти хлопок...
   Старик погладил свою бороду, прикрыл глаза, словно вспоминая, как это было, и заключил так:
   - Вы стараетесь не ради своей жадности, а для народной пользы, - так пусть будет вашему хлопку земля мягче колыбели! Пусть вырастет ваше дитя солнца розовее розы, желтее дыни!
   Помолчал и сказал:
   - Ну, я слишком разговорился. Обрадовался, что у меня нашлись хорошие слушатели. Люблю рассказывать сказки, а некому: все сижу один, дом караулю... Спасибо вам, что уважили старика!
   Поднялся, покряхтел и пошел восвояси, опираясь на мотыгу, с трудом переставляя не гнущиеся в коленях ноги.
   Юннаты были смущены, что не почтили старика, как всех, кто им помогал, дастарханом. Но вскоре о нем забыли. Да и старик не напоминал о себе: сидел где-то дома, греясь днем на солнце, а вечером - у мангала с углями, да слушал радио.
   Никто и не вспомнил о нем в эту тревожную ночь. Не до его сказок тут было. Звонили в правление колхоза: как быть, как спасти посев от мороза? А там своими большими полями все заняты. Где им думать о маленьком школьном участочке...
   "Накройте, говорят, одеялом". Только обидели юннатов!
   Звонили в МТС, а главный агроном даже разговаривать не захотел:
   - Что? Школа? Повесьте трубку! Немедленно освободите провод, мне с областью надо говорить!
   Ему тоже было не до школьного участочка - он за поля всего района отвечал.
   Дозвонились в эту ужасную ночь и до научного института. Ученая женщина, которая приезжала в колхоз, была любезней всех:
   - Ах, дети мои, мы все разъезжаемся на места, руководить спасательными работами!.. Что, что? Какие есть машины? По науке? Да, есть опытные... Распылители горящей нефти... Они нам здесь нужны... Выходите из положения местными средствами, ребята!
   "Местными средствами?.. Какими? Где их взять?" - задумались юные хлопководы.
   - Что пригорюнились, внуки? - раздался вдруг голос над головами юннатов.
   В раскрытое окно школы просунулась голова Азиза Манапова. Старик сам пришел, хотя его никто не звал. Он услышал по радио, что будет мороз, и явился среди ночи.
   Ребята обрадовались ему, как хорошему другу, и стали рассказывать старику про свои горести. Особенно им было обидно, что в правлении колхоза над ними зло пошутили: накройте, говорят, одеялом...
   - Одеялом? - Старик долго смеялся. А потом вытер рукавом старого халата слезинки на глазах и сказал: - А вот и хорошо - накроем, накроем! А ну-ка, детвора, все за мной! Слушать мою команду!
   И так решительно направился к хлопковому полю, что все последовали за ним, никто даже не обиделся на слово "детвора".
   - Мороз идет!.. Беда, беда! - говорил он. - А ведь хлопок - это дитя солнца, он любит жару и не переносит холода. Что бы сделала мать, если бы мороз застал в поле ее ребенка в одной рубашонке?
   - Мать накрыла бы младенца одеялом!
   - Конечно. Давайте и мы накроем нашего неженку одеялом! И будущего желтого, и его брата - розового!
   - Да где же взять такое одеяло? - сказала Зия.
   - Может быть, каждому из нас принести свое? - предложила Ульмас.
   А Замира надулась, думая, что дедушка шутит с ними, как с маленькими.
   - Нет, ваших одеял не хватит, - засмеялся старый Азиз. - Тут спасет нас только одно одеяло, которое может расстелить сам северный ветер своим холодным дыханием. Теплое-теплое... легкое-легкое...
   - Какое же? Какое?
   - А вот догадайтесь... Сделанное из дыма! Да, да, из дыма! Раскладывайте-ка костры да зажигайте их так, чтобы дым покрыл все поле!
   Юннаты поняли. Быстро рассеялись по полю - раскладывать между бороздами костры. Вот зажегся один, другой, третий огонек. Весело затрещал сухой камыш, вспыхнув ярким пламенем, но пламя заглушил сырой навоз, и от него пошел густой, плотный дым, стелющийся по земле. Множество дымков скоро слилось в один. Когда с севера повеяло холодом и ударил заморозок, он не коснулся всходов хлопчатника. Они были надежно прикрыты теплым, густым дымом костров.
   Девочки бегали по полю босиком, подкладывая в костры навоз, и не замечали холода: ногам было тепло под дымным одеялом. А дед Азиз, утирая пот и оглядываясь на покрывшиеся инеем крыши, усмехался:
   - Что, перехитрили мы тебя, дед-мороз? Ступай себе мимо! Уходи до солнца!
   Но мороз упрямо не уходил до тех пор, пока не встало солнце. Горячие лучи быстро растопили иней на крышах домов, на полях и дорогах. Там, где не удалось защитить посевы, растения свернулись, почернели, и хлопок на многих полях пришлось в тот год пересевать заново. Школьный участок был спасен.
   Ребята хотели угостить старого хлопкороба, но никто не захватил с собой ни кусочка еды, бросившись по тревоге в школу. И на этот раз старик ушел домой без почетного дастархана...
   Однажды осенью он пришел и смотрел через забор, как девочки длинными пальцами ловко собирают розовые и желтые пушистые комочки необыкновенного цветного хлопка. Они нарядились, как на праздник: в пестрых тюбетейках, в ярких платьицах, сами были словно живые цветы. И все так были заняты делом, что не заметили старика. Он был в халате, сером, как доски забора, а его белая борода была похожа на один из клочков хлопка, которым щедро украсили изгородь проезжавшие мимо арбы. Азиз с улыбкой любовался на ловкость своих внучат. Старик был так счастлив, что они полюбили дело, которому он отдал всю жизнь, что ни о какой другой благодарности и не думал. Однако доброе дело его не осталось безвестным. Юннаты написали о нем в газету. Напечатанное в газете передали по радио.
   Старый Азиз, не пропускавший ни одной передачи, очень удивился, услышав рассказ про самого себя. И обрадовался.
   - Внучки! - позвал он девочек, рисовавших картинки для стенгазеты, и сказал, лукаво щурясь: - Не знаком ли вам этот старичок, про которого рассказывают сказку, как он перехитрил деда-мороза?
   Смутились Замира, Зия и Ульмас. А потом рассмеялись и бросились целовать деда, ничуть не стесняясь, что на них смотрят все школьники, пришедшие в их просторный дом вместе выпускать стенгазету про дела юных хлопководов.
   Один из юных художников даже нарисовал картинку: стоит дед, белый, пушистый, как куст созревшего хлопка, а вокруг него - внучки в цветных платьях.
   ГЛУБОКО ПОД ЗЕМЛЕЙ
   У ствола угольной шахты собрались ученики ремесленного училища. На них брезентовые спецовки, на головах - каски, в руках - шахтерские лампочки. Будущие шахтеры. Лица у всех строгие.
   Как нужно добывать уголь, они изучали в классах, а под землей еще не бывали.
   Первый раз в жизни спускаться в шахту многим было страшновато. Ведь это надо опуститься на полкилометра в глубь земли. Особенно робел один курносый, голубоглазый паренек. Он раза три пропустил свою очередь на подъемную машину.
   - Лукьянов, Вася, ты чего же зеваешь? - обратился к нему мастер производственного обучения.
   - Он трусит! - заявил один из учеников.
   Какой-то шахтер, у которого лампочка горела прямо на каске, заглянул ему в глаза. Потом потрепал за уши и сказал:
   - Какой же он трусик? У трусиков заячьи уши...
   Ребята рассмеялись. А Вася смутился и пониже надвинул каску на лоб.
   - Он недавно из колхоза, - насмешливо сказал его недоброжелатель.
   - А, из колхоза? Ну, тогда понятно, почему он не торопится. Ведь то, что у нас в шахте, он и дома видал. У них комбайны - и у нас комбайны. Угольные струги - это плуги. Ты на косилке работал?
   - Работал, - ответил Вася, еще не понимая, к чему клонит шахтер.
   - Ну, тогда ты и в шахте легко освоишься. Ведь наша врубовка - что ваша сенокосилка. Только закашивает она не клевер, а древние папоротники, слежавшиеся в угольные пласты...
   - Я и полегшую траву косил, - заявил Вася, почувствовав себя уверенней.
   Он поднял голову и с удивлением посмотрел на шахтера. Ишь, как он ловко все повернул в его пользу! Выручил! Шахтер подмигнул ему и все так же полушутя-полусерьезно сказал:
   - Ну вот, ты человек опытный. Правда, наши пласты довольно крепко слежались за миллионы лет... Но ничего, врубовкой возьмешь.
   А вы на врубовке работаете? - спросил совсем осмелевший Вася, стараясь поближе узнать своего нечаянного друга.
   - Да, ответил он. - А раньше был вот таким же колхозным пареньком...
   В это время из-под земли снова появилась подъемная клеть, и Вася первый шагнул в нее. Шахтер его так раззадорил, что ему уже скорей хотелось в шахту. Страх прошел. Шахтер стал рядом и обнял его за плечи.
   Зазвонили звонки, предупреждая, что клеть - с людьми, и она быстро понеслась в глубину.
   - Как на самолете, - сказал шахтер, - только не вверх, а вниз. На пятьсот метров.
   "Он веселый, - подумал Вася. - Вот бы работать у такого помощником!"
   Под землей они быстро расстались. Шахтер зашел в конторку, а Вася вместе со всеми ремесленниками помчался по подземным путям дальше. Их мчал электровоз, тянувший поезд с порожняком из вагонеток.
   Рельсы подземной дороги были проложены между двух рядов бревен, подпиравших кровлю. Казалось, что поезд мчится по лесной просеке, только вместо голубого неба над головой черная земля.
   "А вдруг рухнет, тогда что?" - думал Вася, и снова к нему возвращался страх.
   Смотрели, как работает угольный комбайн, замечательная машина, которая все делает сама: и подрубает пласт, и дробит уголь, и наваливает его на ленту транспортера, по которой он попадает в вагонетки.
   Только бревенчатые стойки ставят следом за ней вручную крепильщики. Сильные, крепкие люди!
   "Ведь над нами полкилометра земли... - При этой мысли у Васи больно сжималось сердце. - У некоторых людей, говорят, есть болезнь - боязнь высоты, а у меня, наверное, боязнь глубины, - думал он. - Вот беда! Знать, не выйдет из меня шахтера!"
   Он даже устал от боязни и едва тащился позади всех, когда пришли в лаву, где угольное поле закашивали врубмашинами.
   Стали смотреть работу. Врубовка действительно похожа на косилку. Только у той между зубьями движутся ножи, подрезая траву, а у этой движутся сами зубья. Движутся и подрезают угольный пласт. И тянут машину не кони, а мощный мотор.
   Вася так заинтересовался подземной косилкой, что отстал от экскурсии.
   Все ученики ушли, потому что им сказали, что здесь работа не ладится, и повели на другой участок.
   А Вася как раз заинтересовался: почему не ладится? Он наблюдал, как иногда из-под зубьев врубовки летели искры, мотор завывал и машинист выключал ток.
   По лицу шахтера струился пот, он очень волновался, но не показывал этого. Вася видел, как у него дрожали руки, когда он менял поврежденные зубцы.
   А наблюдавшие его работу люди в шахтерских спецовках, с лицами, черными от угольной пыли, говорили:
   - Вот видите, у нас почва плохая. Уголь залегает волнисто. В разных местах почву прорезают гранитные валы.
   - Чуть пошел побыстрей, наткнешься на камни - и авария.
   - Уж такое у нас плохое поле, что на нем норму не перевыполнишь.
   - Уж если у самого Задорожного дело не идет, что ж вы от нас хотите?
   Вася прислушался и вспомнил, как у них в колхозе вот так же говорили, что на заливных лугах нельзя быстро водить косилку: там весенняя вода проделала канавки-промоины, машину поломаешь.
   А они с отцом взяли с собой несколько круглых бревен, стали закладывать канавы, и по ним косилка проходила отлично. Не хуже, чем на самом ровном поле работали.
   Лишь бы захотеть, всегда можно норму перевыполнить - это Вася знал с детства. Он подошел к врубмашинисту, наклонился к нему и сказал на ухо:
   - Дяденька, а вы кругляки подкладывайте.
   - Какие кругляки? - Шахтер повернулся к нему и сверкнул глазами из-под каски.
   - Да вот бревна, заготовленные для стоек. Подкладывайте в тех местах, где камни, - машина и перейдет.
   - А это верно! - подумав отозвался машинист. - Ну-ка, вот что: иди по пласту и отмечай, где камни.
   И как он догадался, что у Васи в кармане кусок мела, спрятанный еще на уроке, у классной доски?
   Вася на коленях пополз вдоль черного угольного пласта, ощупывая уголь руками. Там, где из-под земли выступали гранитные куски, словно хребты окаменевших чудовищ, он обводил их мелом.
   А Задорожный с помощником в этих местах подкладывали бревна.
   Когда это было сделано, они снова пустили врубовку. Машина подошла к бревнам, легко перешла через них, как по мосту, и ее зубцы вырезали в угольном пласту дугу, не коснувшись опасных камней.