Богданов Николай Григорьевич. О смелых и умелых (Избранное)

   Того нельзя, другого нельзя! На нижнюю палубу не ходи! Через решетку не лезь! В воду не смотри!
   Даже тут, в первом самостоятельном путешествии, не было ему воли.
   "А вот встану сейчас, пойду вздую того рыжего мальчишку, что устроился под сигнальным колоколом!"
   Спит он сейчас, блаженствуя на свернутых канатах, и не чует, как крадется к нему Влас, тихо ступая по мягким коврам коридора, по скользким крашеным доскам верхней палубы, пробираясь через запретные решетки бортов. Подкрадывается и первый дает тычка.
   - Будешь дразниться?!
   Этот вихрастый нахал так надоел ему! Рыжий мальчишка, заняв лучшую на пароходе позицию для наблюдения за тем, как вахтенные матросы "бьют склянки", моют за бортом швабры, промеряют дно на перекатах полосатыми шестами, успевал еще строить гримасы наблюдавшему за ним Власу и негромко, но так, чтобы он слышал, дразнился:
   - Девчонка! Девчонка!
   Назло ему Влас переоделся к обеду в школьную форму, которую он вез только для того, чтобы показаться бабушке, как выглядит человек, перешедший во второй класс.
   Но неугомонный парень стал напевать:
   - Ряженый-переряженый!
   Мысленно расправившись с мальчишкой, поселившимся на носу, Влас отправился на корму. Там его весь день донимали какие-то удильщики и компания девчонок.
   Удильщики как будто бы совсем не обращали внимания на Власа. Они жили сами по себе. Пока пароход бежал от пристани до пристани, мальчишки насаживали на крючки красных извивающихся червяков, важно поплевывая на них. А лишь только пароход приставал к пристани, выметывали в воду длинные бечевки с крючками и червяками и к третьему гудку выбирали их обратно.
   И обязательно им попадались рыбы. Самые разные. И они так быстро прятали их в корзинку, что Влас даже не успевал разглядеть...
   Он перегибался через решетку, но им не было никакого дела до несчастного пассажира первого класса, тосковавшего за решеткой, как в клетке. И это было очень обидно.
   Еще обидней вели себя девчонки. Чьи они были, неизвестно. Босоногие, простоволосые, в стареньких платьицах и загорелые дочерна.
   Он смотрел на них во все глаза, а они делали вид, что не замечают его. А сами то и дело перелезали через борт парохода, обходили корму по узкой деревянной кромке, которая предохраняет пароход от удара о пристань, пролезали под громадной лодкой, висевшей на цепях, и иногда даже отпускали руки, балансируя над кипящей внизу водой. Они как будто нарочно проделывали все это, чтобы пристыдить его: "Посмотри, вот что мы, девчонки, можем, а ты, мальчишка, не можешь!"
   Удивительно, как все чувствовали его скованность и беспомощность и смеялись, смеялись над ним!
   Дядя Саша, зоркий полковник авиации, даже играя в шахматы, одним глазом следил за племянником. А на пристанях выводил погулять за руку. И было Власу так стыдно...
   А ведь отец, поручая ему Власа, говорил:
   - Я категорически против тепличного воспитания! Детские курорты, взморья, пляжи - это для больных. Здоровой детворе - простор. Пусть там с двоюродными братишками в ночное поездит на неоседланной лошади. Пусть попадет на сенокос. Колосья с деревенскими ребятами пособирает. Пусть не думает, что булки для него на деревьях растут. Пусть цыпки на ногах заработает! Пусть поцарапается, подерется! Только не будет маменькиным сынком. Вспомни, как мы росли! В десять - двенадцать лет мы уже были мальчишками с биографиями!
   Дядя Саша со всем соглашался. Но стоило пароходу отвалить от пристани, как он стал ходить за Власом, как нянька, обрекая его на муки бездейственной, созерцательной жизни, такой нестерпимой в девять мальчишеских лет!
   Неожиданно для себя Влас, несколько раз поднявшись, прокравшись, подравшись мысленно, вдруг действительно поднялся с койки и как был, босой, в полосатой пижаме, выскользнул из каюты на палубу.
   Свежий воздух, густо напитанный запахом луговых трав, ударил ему в ноздри.
   Влас схватился за поручни, покачнувшись от опьянения.
   Руки его почувствовали что-то живое, влажное. Он вздрогнул и увидел, что все поручни шевелятся. Все они покрыты крошечными трепещущими белыми бабочками с мягкими прозрачными крыльями.
   Откуда взялись они? Влас поднял голову и увидел, что откуда-то, прямо из глубин неба, с самой луны, сыплются, словно ожившие снежинки, эти необыкновенные существа лунного цвета.
   Влас никогда не видел и даже не мог себе представить ничего подобного. Он стоял изумленный, счастливый, что все это он видит один, пока другие спят.
   Крошечные бабочки-снежинки, вея теплой метелицей, щекотали ему ресницы, ноздри, губы, щедро сыпались в подставленные ладони, сразу наполняя пригоршни.
   Он улыбался, готовый побежать поделиться своим открытием... Но с кем? Страх, что он будет схвачен за руку и уложен в постель в такую ночь, когда невозможно спать, удержал его.
   Он прошел вперед и, заметив спящего на канатах рыжего мальчишку, не стал даже будить его - из злорадства, что тот спит и не видит того, что видит он, Влас!
   Все было тихо, ни души, пароход шел словно сам по себе под шорох летучей метелицы.
   Влас обошел всю верхнюю палубу и очутился на корме. Легко перелез через решетку и спустился на нижнюю палубу. Здесь, на мешках, на сундучках, среди корзинок, спали разные люди и среди них, очевидно, те девчонки, что дразнили его днем. И, хотя ему не перед кем было похвалиться, он смело перелез через борт парохода и пошел по деревянной кромке над самой водой.
   Вода неслась мимо бортов, белая от упавших бабочек, как луг в цветах; только там, где ее отваливали борта парохода, показывалась черная таинственная глубина.
   А вот и лодка, висящая над кормой. Вся белая, с красными цепями. Она висит над самой водой. Как пролезть дальше? Влас не помнил, проходили девчонки по ней или под ней. Решил, что интересней пробраться под лодкой.
   Ощупав ногой какую-то опору и уцепившись левой рукой за холодноватую цепь, Влас отклонил свое тело, стараясь ухватиться правой за кусок цепи, свисающий с другого края лодки. Но цепь вдруг подалась и, солидно загремев, пошла вниз. Это было так неожиданно, что Влас выпустил ее и, ничем больше не удерживаемый, полетел вниз. Ветерок под мышками, легкий удар о поверхность воды, плеск, и он погрузился в плотную теплоту так быстро, что не успел крикнуть.
   Штурвальный зорко смотрел вперед на огни бакенов, указывающих путь.
   Вахтенный матрос подремывал под сигнальным колоколом.
   А полковник авиации мирно спал в душной каюте. Ему и не снилось, что случилось с его племянником.
   Ни рыжий мальчишка, ни стайка девчонок, ни удильщики, крепко заснувшие до рассвета, ни капитан, отдыхающий в своей каюте, - никто не заметил исчезновения одного пассажира.
   Вначале Влас шел вниз так неудержимо, словно кто-то тяжелый и плотный цепко схватил его в свои объятия и увлекал за собой на дно. Затем выпустил, и Влас с легкостью пробки выскочил на поверхность.
   Показавшись над водой, он видел на миг стремительно убегающие огни парохода, вдохнул воздух, хотел крикнуть, но, хлебнув воды, снова погрузился в пучину.
   На этот раз он погрузился всего лишь до маковки и некоторое время, оцепенев от страха, смежив веки и плотно сомкнув губы, плыл вслед за пароходом, увлекаемый водоворотом.
   Власу захотелось вздохнуть, и, перевернувшись на спину, он сумел это сделать. Но тут же его снова повернуло вниз лицом и потянуло под воду. Плавал он плохо, но все же не утонул. Волна от парохода, развернувшегося вблизи безымянного острова, подхватила и выбросила его на отмель.
   Ударившись о какую-то коряжинку, он вскочил на ноги и очень удивился, что вода ему только до колен!
   И тут же Влас почувствовал резкий холод. В воде было как в теплой ванне, а на воздухе - как на сквозняке.
   Он попытался бегать и прыгать, чтобы согреться, но колени его подогнулись, словно под какой-то тяжестью, и ноги не послушались.
   "Это я промок до костей, - подумал Влас, - отяжелел, как мокрое белье..."
   Где он? Куда попал? Ни парохода. Ни огней. Ни звука. Ночь, и он один в подлунном мире. Даже бабочки перестали падать с неба. И река была тиха, словно притаилась.
   Влас тихонько заскулил. Попытался заплакать, но не получилось. Не перед кем, кого здесь разжалобишь! Да и мешало какое-то любопытство: а что будет дальше?
   Вдруг на берегу в полном безветрии зашуршали темные кусты.
   "Волки!" - вспомнилось Власу из рассказов из книжек и кино. Страх сорвал его с места. Боясь неведомых кустов и опасаясь удаляться от реки, он рысцой побежал вдоль кромки берега по плотному сырому песку.
   Рядом река выплескивала кружевную пену из мертвых белых бабочек.
   Так бежал он довольно долго.
   Берег все время закруглялся, и Влас, несколько согревшийся, вдруг остановился перед странным и необъяснимым явлением: вода, которая бежала рядом с ним, словно вперегонки, теперь стала течь ему навстречу! А луна, которая была справа, стала светить слева.
   Медленно шествуя, он пытался решить эту загадку, и тут новое явление отвлекло его внимание. На берегу, словно поджидая его, наполовину высунувшись из воды, лежало какое-то черное и продолговатое чудовище с хищным острым носом...
   Сердце его словно оборвалось и медленно сползло вниз, а оставшаяся на его месте пустота больно-больно заныла.
   "Что же это я? Что со мной? Ведь такого не бывает!" - с ужасом думал Влас, не в силах ни повернуть назад, ни пойти вперед.
   Необыкновенное черное неизвестное тоже не двигалось с места и страшно, выжидающе молчало. Потом вдруг плеснуло хвостом, словно желая совсем выскочить из воды.
   Влас закричал что есть силы и, не раздумывая, бросился в кусты.
   С разбегу он проскочил сквозь заросли, споткнулся о сухие корни и покатился кубарем прямо на свет, внезапно ослепивший глаза.
   Раздались какие-то крики, чьи-то руки подхватили его у самого огня.
   Услышав человеческие голоса, Влас как-то сразу обмяк и дал волю такому реву, что у самого зазвенело в ушах.
   - Что ты? Ты чей? Убился?
   - Ой, мокрый какой!
   - Холодный!
   - Да ты не бойся, чего ты?
   Вокруг него теснились вскочившие от костра мальчишки, кто с веслом, кто с топором, кто с головней, выхваченной из огня. На лицах испуг и удальство.
   - Я с парохода упал! - басовито протянул Влас, заливаясь слезами еще пуще.
   - Ишь ты какой резвый! Это с какого же?
   - С "Пирогова"!
   - Вот он кто ты есть! - Мальчишка свистнул, бросая обратно в костер головню. - А мы только страшную сказку рассказывали, вдруг шасть из-за кустов...
   - А это я! - улыбнулся сквозь слезы Влас.
   - Герой! - сказал второй паренек, кладя у костра топор.
   - И никто не видал, как ты свалился? - спросил третий, втыкая в землю весло.
   - Нет, - ответил Влас и, вспомнив дядю Сашу, спящего в каюте, и бабушку, которая ждет его на пристани в Муроме, ужаснулся и онемел.
   Так же онемев, стояли вокруг него ребята, представляя себе все бедствие.
   - Теперь "Пирогов" к Елатьме подходит. Скоро будет гудок... Проснутся, а его нет! - сказал девичий голосок.
   - Проснутся в Дмитриевых горах, когда совсем рассветет.
   - Вот хватятся! - пробасил третий.
   - Ах ты горюшко! - сказал девичий голосок. - Да ведь они теперь с ума сойдут! Потоп, мол, парень. Ты плавать хорошо умеешь?
   - Совсем плохо.
   - Да как же ты выплыл?
   А Влас и сам не знал.
   За него ответили ребята:
   - Его течением вынесло! Тут ведь река на пески наваливает, ну и выбросила!
   И мальчишки стали горячо обсуждать случай с Власом и его необыкновенное спасение.
   - Да ты погрейся, к огню сядь! Дрожишь весь! - первым пожалел девичий голосок.
   - Давай одежду выжмем. Скидывай скорей!
   Высокий помог Власу стянуть пижаму, мокрую, липкую. А басовитый снял с себя ватник и молча набросил ему на плечи. Пока один выжимал пижаму, другой подбросил сушняку в костер, а третий пододвинул солдатский котелок и, сунув в руки ложку, сказал:
   - Ушицы горяченькой, это лучше всего!
   Влас, молча подчиняясь, глотнул горячей, душистой ухи, такой вкусной, какой он никогда не пробовал, и, разморенный теплом, тут же и заснул, повалившись на бок, с ложкой в руке.
   Во сне он все падал на дно, увлекаемый кем-то сильным, схватившим его в тесные объятия, и выбирался наверх, чтобы вздохнуть. А пароход "Пирогов" наплывал на него, жарко дыша в лицо всеми огнями.
   - Опечется, - сказал девичьим голоском паренек, отодвигая его от углей.
   Ребята спорили, как быть. Несколько раз пытались будить, допытывались, как имя и фамилия, но все было бесполезно. Влас был мягок, податлив и непробуден.
   Тогда двое ушли, а один остался караулить его у костра.
   Разбудили Власа солнце и шумный галдеж.
   Протерев глаза, он зажмурился от яркого блеска песка, от качания на кустах полосатой пижамы, от сверкания мокрых тел купальщиков в блистающей воде.
   "Где я? Что со мной?" - с нестерпимым любопытством подумал он. Заметив его пробуждение, жизнь сразу напомнила о себе.
   - Проснулся, герой! Купаться! - раздался над ухом звонкий девичий голосок.
   - Давай плавать научим! - донесся с реки бас.
   И он вспомнил все, что было. И неужели это было с ним, а не в книжке? И он тот самый мальчик, что упал с парохода и очутился на этом вот никому не известном острове?
   Власу вдруг стало страшно: вот сейчас он проснется - и ничего этого нет. Не было!
   Но его уже тащили к реке. И купание, самое настоящее, с плеском, с визгом, с брызгами, захватило его целиком.
   Вокруг него резвились в воде не двое и не трое, а целая куча мальчишек. Они наперебой ныряли, изображали все способы тонуть и спасаться, обучая Власа плавать.
   Все эти ребята из соседнего села явились сюда спозаранку, чтобы посмотреть на необыкновенного мальчика, который упал с парохода.
   Об этом случае узнала не только детвора, но и взрослые.
   Какая-то хозяйка прислала Власу горячие пышки с дырочками, смазанные сметаной. И они хранились в глиняной плошке под ватниками. Другая вареных яиц. Кто-то - сахару. И после купания ребята уселись в кружок и с удовольствием смотрели, как Влас ел, пил.
   - Ты не беспокойся. Ты не тужи. Все обойдется, - говорили мальчишки, хотя Влас и не проявлял беспокойства. - Вася и Матвей сбегали, телеграмму дали.
   - Во, смотри, как Вася поцарапался, - с кручи упал, ночью-то. Вишь, с ребер всю кожу содрал!
   Кто-то задирал на смущенном Васе рубаху и показывал его словно запеченный бок - такая на нем была коричневая корка от ссадины.
   - А Матвей хромает. Об камень палец расшиб. Ночью прямиком дули в Елатьму.
   Влас представлял себе ель, и тьму, и ребят, "дующих прямиком" с телеграммой о нем, и жить ему становилось все интересней.
   - Следующим пароходом поедешь!
   - А каким пароходом я поеду? - спрашивал Влас не без важности.
   - "Герценом" поедешь.
   - А где пристань?
   - Мы его здесь переймем. Остановим, значит.
   - И он остановится? Целый пароход?
   - Конечно, не половинка! Еще как остановится! Мы такое слово знаем! лукаво сказал обладатель девичьего голоска Федя.
   Влас верил и не верил, что эти вот мальчишки остановят для него пароход. Но, судя по тому, как запросто сбегали они ночью в какую-то Елатьму и пренебрежительно отнеслись к своим ранам, эти ребята всё могли.
   В ожидании парохода Влас провел на острове полдня, самые счастливые в его жизни. Никто не держал его за руку, не останавливал: того нельзя, другого нельзя, - ребята делали все, как им хотелось. И удивительно разумно все делали.
   Вот поехали на лодке "сымать подпуска". С ночи они поставили такие же снасти, что ставили знакомые Власу удильщики с парохода. А теперь вынимали их с лодки. И он сам, своей рукой, чувствуя сильные порывы и потяжки, вынимал из речных глубин больших, невиданных рыб.
   У них были зубчатые спины, длинные носы. И они выплывали из глубин, повертываясь на спину и показывая желтовато-золотистые бока.
   - Стерлядь! - с уважением говорили ребята, принимая их в сачки.
   - Не хватай руками, порежешься! Изогнется - как серпом хватит!..
   И сердце замирало от восторга при виде каждой рыбины.
   А потом сами варили уху из рыбы, пойманной своими руками. И что это была за уха! Влас ел - и не мог наесться вкусного, густого навара золотистого цвета, поглядывая в котел, много ли там еще.
   К полудню вдруг потемнело. За лесом показалось облако. Засверкали молнии, и вся ватага принялась "уделывать" шалаш.
   Никто не заставлял, не понукал, не просил, все ребята, словно сами по себе, принялись за дело. И все знали, кому что делать, как пчелы в улье. Одни рубили кусты и втыкали в песок прутья. Другие их заплетали, кто был посильней и повыше. Третьи таскали из глубины острова сухое сено. Его "навивали" на остов шалаша и укрепляли свитыми из зеленых прутьев жгутами. И во всем этом Влас, захваченный общим задором работы, принимал участие.
   Брызнувший дождь застал ватагу за этим захватывающим делом.
   Часть шалаша еще не была покрыта. И, когда все тесно набились под кровлю, иным не хватило укрытого места, и их поливал грозовой дождь и в шалаше.
   Налетевшая буря трепала сено, пригибала остов шалаша, сметала в речку пыль и пепел костра вместе с углями. Угнала чью-то кепку.
   Река взбушевалась. Длинные молнии проносились над ее пенной поверхностью, ослепляя глаза.
   И в эти минуты несчастливцы, для которых не хватило крыши, промокшие до нитки, бросились купаться прямо в штанах и рубашках в бушующие волны!
   Вместе с ними чуть не сорвался и Влас, почуявший в себе удальство небывалое.
   Но вот туча пронеслась, все вокруг засияло, омытое дождем, и девичий голос Феди прозвенел:
   - Ребята, пароход упустим!
   Тут же бросились откачивать лодку, в которую нахлестало воды до краев.
   Двое сели на весла, Матвей с рулевым веслом - на корму, Федя - рядом с ним. И поплыли. Федя вел на бечевке за лодкой корзинку, полную только что пойманных стерлядей.
   "Выловили" на стрежень. Лодку качали еще не уходившиеся после бури волны.
   Поеживаясь от свежего ветерка и поглядывая свысока на волны и на безопасную теперь тучу, сверкавшую беззвучными молниями вдали, Влас бесстрашно стоял на носу.
   Пижама его высохла, и он был один такой полосатый среди ребят в обыкновенных штанах и рубашках.
   Все глядели вперед, вытягивая шеи, прислушиваясь. Вот-вот должен показаться пароход. И он показался.
   Вначале Влас увидел голубой флажок и высокие белые мачты с антеннами, затем белую, с голубыми полосами трубу, движущуюся словно сама по себе среди трав и первых стогов скошенного сена по луговой стороне.
   И вдруг показался весь пароход. Он выплыл белогрудый, как лебедь, пеня перед собой воду. Быстро увеличился и превратился в двухэтажный дом, полный стеклянных окон, дверей. Целый дворец, сверкающий стеклом, медью.
   И, увидев эту громадину, выдавливающую из реки воду так, что волны лезли на берега, шумно затапливая прибрежные кусты, Влас малодушно усомнился: да полно, как смогут остановить вот эти босоногие мальчишки целый пароход?
   Страх и неверие отразились на его лице, и все заметили это. И Матвей весело подмигнул, что означало: не трусь, вот сейчас увидишь.
   Затем он вдруг стал сурово серьезен, и тут же раздался сердитый гудок.
   Пароход, заметив на пути лодку, заголосил: "Прочь с дороги!"
   Матвей поправил лодку, чтобы посторониться, затем быстро передал кормовое весло Феде, а сам выхватил из корзины самую большую рыбину и, встав во весь рост, поднял ее над головой.
   Золотая стерлядь забилась, засверкали брызги. Вода лилась прямо на голову, стекала по лицу Матвея. А он стоял, улыбаясь, во весь рост под этим душем.
   И, когда пароход приблизился так, что лодку откачнуло бегущей впереди него волной, Федя крикнул:
   - Эгей, на "Герцене"!
   А Матвей потряс сверкающей стерлядью.
   Пароход поравнялся, лодку отбросило в сторону, словно кто развел ее невидимой рукой, и "Александр Герцен" проплыл мимо всей шумной громадой. Казалось, что ж могло остановить его в могучем его стремлении...
   Влас стоял с разинутым ртом, глазея на белые борта, трепещущие занавески кают, полосатые шезлонги на бортах, на пестрых женщин и полосатых мужчин, на сверкающие круглые иллюминаторы, неудержимо проносившиеся мимо. Так близко, что белая фуражка капитана, и его красное лицо, и рыжие усы, к которым он подносил рупор, проплыли над лодкой, как луна.
   Все кончено. Откачнулась прочь лодка с кормой, задранной к небу...
   И вдруг с пароходом что-то случилось. Он словно сдержал дыхание. И его как-то потянуло назад. А лодка пошла вперед. Это ребята ударили веслами.
   Снова показались медные иллюминаторы, занавески, нарядные люди, которые теперь все прильнули к бортам и смотрели на Власа и на мальчишек.
   - Есть стерляди? - пророкотал в медную трубу капитан.
   - Вот они, вот! - пронзительно отозвался Федя, приподнял из реки корзинку, и все рыбы в ней затрепетали.
   Лодку как-то само собой подтянуло к борту, и она прилипла к нему, как приклеенная. С парохода кинули конец, который ловко подхватили мальчишки. Затем спустили трап.
   Первым прыгнул на ступени и очутился наверху Матвей, а за ним множество рук подтолкнуло Власа. И тут же лодка оттолкнулась, и пароход, вздрогнув всей громадой, пошел.
   Влас увидел еще раз вихрастые головы мальчишек, взметнувшиеся на отвальной волне, и лодка исчезла.
   Он все еще стоял в некоторой растерянности, получив ни с чем не сравнимое могучее впечатление от того, как мальчишки останавливают пароходы. А ловкий Матвей, ковыляя на поврежденной в ночном походе ноге, подошел к свернутому канату и с достоинством уселся на него.
   - Ну, каков улов? - раздался голос сверху.
   По лесенке сверху вниз сходил капитан во всем белом, с его брезентовых туфель при каждом шаге на ступеньки сыпался зубной порошок.
   Вместо ответа Матвей опрокинул мокрую корзинку, и из нее с треском высыпались тяжелые зелено-золотые рыбы и стали ползать по палубе, как крокодилы...
   - Ой-ой-ой! - воскликнул и схватился за щеки, словно при виде этого у него заболели зубы, какой-то военный в кителе. - Царские стерляди!
   - Глядите, глядите, это рыбы, дошедшие до нас из мезозойской эры! потряс какой-то профессор белой бородой.
   Раздались восклицания женщин, столпившихся вокруг.
   А Матвей, не дав как следует полюбоваться, положил корзинку на бок и стал сгребать в нее рыб босой ногой.
   - Постой, постой, - сказал сверху капитан, - посчитать надо... Сколько тут?
   - Не продаются, - ответил Матвей.
   - Как так? А зачем же сигналили?
   - А вот упавший с парохода мальчик, - указал Матвей на Власа. - Он с "Пирогова" ночью свалился и на остров выплыл.
   После таких слов все обратились к не замеченному прежде Власу. Сразу забылись стерляди, и Влас завладел вниманием.
   Генерал, профессор, женщины в пестрых платьях, мужчины в пижамах, сам капитан - все расспрашивали, как это было.
   И на все вопросы отвечал почему-то Матвей, словно Влас был немым и глухим.
   И, когда любопытство и тревога мало-помалу улеглись, он сказал:
   - А стерляди - это ему на дорогу. Сам ловил.
   При этих словах Влас не без тщеславия кивнул головой.
   - Вот оно, дело-то какое! - вздохнул капитан. - А я думал, обыкновенная история: наловили квасьевские мальчишки стерлядей и выехали поменять на соль, на спички, на хлебное удовольствие... Живут здесь весь покос, как юные дикари... Пока рыбаки косят - снасти караулят. Ловки ловить стерлядей... И пароходы приманивать... Идя навстречу интересам пассажиров, клюем, признаться, на эту приманку... Уж очень рыба-то необыкновенная. По вкусовым качествам в мире нет такой... Нектар богов, а не уха из нее. Сами понимаете.
   Многие пассажиры понимали. И генерал, опершись на плечо Власа и заглянув ему в глаза, сказал:
   - Ну что ж, распоряжайтесь, молодой человек, чтоб приготовили уху в честь вашего необыкновенного приключения!
   Влас кивнул головой, и корзинка со стерлядями исчезла в камбузе в одну минуту.
   На пристани Елатьма, где слез Матвей, ему выбросили через борт корзинку. Он, надев ее на голову, как фокусник, пошел прочь, сверкая глазами сквозь решетку прутьев, известной всем мальчишкам походкой, когда палец на ноге ушиблен и приходится перескакивать на пятке.
   Влас с восторгом проводил его благодарным взглядом, забыв поблагодарить на словах.
   Да, собственно, этого и не требовалось; мальчишки Квасьева долго еще гордились тем, что они прослыли по Оке героями, умеющими останавливать пароходы и спасать падающих в воду мальчишек. И все капитаны пассажирских пароходов, проплывавших мимо их острова, рассказывали о них легенды своим пассажирам. И притормаживали ход, ожидая, не выплывет ли лодка с заветными дарами красавицы Оки.
   Что же сказать еще о Власе?
   Дальше он ехал без всяких приключений. И при полной свободе. Никто не говорил ему теперь "нельзя", "не смей", "не трогай", как человеку, видавшему виды. И он вел себя спокойно и мудро. В меру перчил уху, сколько нужно брал горчицы, не капризничал за едой, не лез в разговоры взрослых, не болтал под столом ногами.
   Всем новым пассажирам люди рассказывали теперь о нем. Да так, что женщины смотрели на Власа с испугом, мужчины - с задумчивой усмешкой, мальчишки - с завистью, девчонки - с обожанием.
   А капитан, который взял его в свою каюту до Мурома, на каждой пристани обязательно о нем заговаривал.
   - А что, - спрашивал он вахтенных, - сильно волновались на "Пирогове", пока не получили телеграммы?
   И отвечал на расспросы:
   - У нас, у нас, как же, доставим в целости.
   По-видимому, он был очень горд, что везет мальчика, попавшего в такое приключение, о котором всю навигацию будут говорить на Оке.