Болотников Сергей. Действо

   Три дня вымачивали Арсеникума в вине, и еще три в меду, а когда вынули, да народу показали – так у нищеты и бедноты обмороки голодные случились – так вкусно от него пахло! Потом… потом по максимуму – требуху долой, а мозги отдельно вымачивали – в чане с розовыми лепестками. Бинты, пропитанные вечной смолой сверху наложили, дабы сохранился Арсеникум во веки веков, и когда придет время смог свое Ка провернуть и возродиться. И знаешь, все в это верили.
   Естественно нигде кроме Некрополиса он не мог найти покой – большой шишке большую гробницу. С ним отправили всех его рабов, а также группу фанатов – почитателей, да заодно три десятка раскольников, уверовавших в Каннабиса, что смуту разводили в династии. Царь сильно плакал, Арсеникума провожая, и сам в гробницу рвался, но ему не дали – сказали, что у него еще династия есть. Поэтому царь отдал в последний путь только всех своих старших родственников, бесполезных уже.
   – Ого! – посочувствовал Пека, – важный был человек Арсеникум, ежели ему такие почести!
   – А ты что думал? Всех собак, кошек, белую ручную крысу царицы, и племенных морских свинок отправили вслед за рабами. Помнишь, Пека, сколько такое стоит? Драгоценных масел не пожалели. Налоги на год подняли втрое, чтобы на яшму накопить. Вот так то! Ну и скот, конечно. Голодали потом три года, рождаемость упала, из-за чего нас чуть было не захватили дикие варвары из пустыни. И плач по Арсеникуму стоял три дня и три ночи, и огни горели разноцветные и говорят, даже пустили секретное храмовое оружие, что взорвалось над Некрополисом громоподобно. Вот! А еще…
   Он замолчал. Пека настороженно топтался позади. Наконец робко спросил:
   – Кроха, ты чего?
   – Подожди… – стена закончилась и справа прощупывалась некая ниша, в которой пальцы наталкивались на что-то сухое похрустывающее.
   Кроха напряженно шарил пальцами. Форма предмета складывалась в голове.
   – Череп… – сказал Кроха.
   Пека снова начал кричать.
   И теперь мимо них тянулись и тянулись ниши с бессловесными последователями Арсеникума на разной стадии высыхания. По обе стороны коридора гнездились эти ниши со своими молчаливыми постояльцами, и пол ниш был с какой-то инфернальной заботой выстелен сухими веточками. Пека повопил и замолк – хватило его совсем ненадолго, куда как меньше, чем у входа. В воздухе стояла неприятная сладость, от которой свербило в носу и на глаза наворачивались слезы.
   – Еще скот должен быть, – произнес Кроха, – но он ближе к усыпальнице.
   Сколько они шли вот так, во тьме, окруженные мертвыми? Кроха совсем потерял счет времени. Временами Пека впадал в отчаяние и начинал стонать и это очень действовало на нервы. Потом руки вновь ощутили камень – ниши остались лишь с правой стороной коридора. Здесь было холоднее и по стенам капала вода.
   Кроха остановился и, прислонив к стене, пальцы облизал холодную, горьковатую влагу, которую породила сухая земля. Сразу полегчало в начавшем уже пересыхать горле.
   – Пека, если хочешь пить, лизни стену.
   Тот завозился, рука его наткнулась на мертвеца справа и он испуганно вскрикнул.
   Нащупал справа стену и стал жадно слизывать влагу.
   – По крайней мере, от жажды мы не умрем…
   – Не от жажды… – сумрачно произнес Пека, – от голода, или холода… выхода то нет.
   Они побрели дальше, сквозь темноту, и все гаже становилось у Крохи на душе, все тяжелее. Но вот действительно отчаяние пришло лишь когда он со всего маху ткнулся лбом в неожиданно возникшее в темноте препятствие. Затаив дыхание, Кроха начал шарить руками по стене и везде его ладони натыкались на гладкий, словно отполированный камень. Были, впрочем, какие-то выщерблины, словно кто-то уже попавшийся в ловушку долго и упорно пытался одолеть каменный тупик.
   Тупик. Здесь коридор кончался, так и не сделав ни одного ответвления!
   – Пека, похоже, ты прав… – тихо сказал Кроха.
   Ледяное отчаяние стало овладевать и им. Он уселся у стены, прислонившись спиной к холодному камню. Тоже захотелось плакать, но Кроха помнил, как истерично всхлипывал Пека и ему стало противно. Пирамида давила безмолвием.
   Пека опустился рядом с ним. Дыхание-метроном отсчитывало утекающие мгновения. Сколько они уже внутри? Час? Да нет больше. Часа три-четыре. Казалось дыхание вырывается морозным облачком.
   – Зачем они это сделали? – горько спросил Кроха у темноты, – зачем было делать такой проход, чтобы в конце поместить тупик? Зачем издеваться над нами? Мы что, так и сдохнем здесь в темноте!
   – Не надо, Кроха! – вдруг дрожащим голосом простонал напарник, – не надо, ну, пожалуйста!!
   – А что, Пека? Чего-то еще ожидал?!
   – Не надо…
   – Жажда наживы! – зло сказал Кроха, – будем жить как короли! Нет, круче, чем короли!
   Вот так кончаются все авантюры! Вот так вот!! А теперь что нам делать!
   – Я не зна-а-аю!!! – закричал Пека истерично и, вскочив на ноги, стал колотиться в неприступную стену – Не зна-а-аю!!! Не зна-а-аю!!!
   Кроха вскочил, и стал в темноте нашаривать напарника. Пека, меж тем, отбил о камень руки, и, подхватив с пола острый осколок, продолжил колотить им. Бил часто и яростно, с тупым упорством, словно вознамерился пробить стену, а следом и всю пирамиду насквозь.
   – ПЕКА ПРЕКРАТИ!!!
   Тот бил. Звонкие удары резко отлетали во тьму. Пека ударил еще раз, и яркая вспышка резанула Кроху по глазам. Яркие рыжие искры на миг выхватили из тьмы лицо Пеки – глаза у него были вытаращены и лихорадочно блестели. Вновь настала тьма.
   – Что это было? – спросил Пека недоуменно.
   – Ударь еще раз, – сказал Кроха.
   Удар – вспышка. Искры – роем короткоживущих мотыльков брызнули с острия. На миг напарники вновь увидели друг друга.
   – Вот это да, – произнес Кроха после очередного повторения эксперимента, – это же кремень, Пека. Самый настоящий. Тут вся стена им облицована!
   Чирк – короткая вспышка.
   – И что? – спросил Пека, – у нас ведь все равно нет факелов!
   – Дурень! А ниши? Вспомни, чем они выстелены. Хворост, солома. Давай назад, выгребай из-под ближайшего.
   – Но, Кроха… Мы же их потревожим?
   – Кого ты собрался тревожить!!! – рявкнул Кроха, поднимаясь, – они все давно слились к Каннабису, вслед за своим обожаемым Арсеникумом! Пошел!
   Пека ушел во тьму. На этот раз он не хныкал и крепко сжимал в руках кусок кремня.
   Кроха пошарил – и нашел еще один. Слышно было, как напарник шуршит в отдаленной нише.
   Потом шелест прерывался и Пека завопил. Кроха вздохнул.
   – Кроха! Кроха!
   – Ну чего?
   – Он, кажется, пошевелился! Нет, правда! Дернулся, когда я его тронул.
   – Ты хворост принес? – спросил Кроха.
   – Вот, охапка целая, но Кроха, он и вправду дернулся!
   – Не мели ерунды! Хворост сухой… ты держи его вот так, а я чиркну…
   Искры все не шли – Кроха яростно долбил кремнем стену, и вот, наконец, под роем колючих рыжих огненных ос затлел кончик высохшего прута. Кроха оставил кремень и стал раздувать искринку, пока прут не запалился ровным, желтоватым пламенем. Как лучина.
   Огонек чуть колебался в сторону тупика – какой то отток воздуха здесь все-таки был.
   Тусклый свет пал на стены их темницы – совсем рядом маячило лицо Пеки – тот зачарованно улыбался, глядя на лучину, как ребенок, зачарованный самым древним в мире волшебством.
   – Вот видишь, Пека, без света не помрем. Кроме того, здесь дует воздух, а значит за стеной пустота.
   Он поднял лучину повыше, помещение озарилось, и стало видно, что стены тоннеля облицованы гладким, янтарного блеска, камнем. По пластинам кочевал изящный тонкий рисунок. А вот тупик был сложен из простых грубых камней, среди которых выделялась крупная, метрового поперечника картина, нанесенная на плотно пригнанные пластинки кремня. Картина хранила следы чьих то попыток пробиться сквозь стену, но рисунок просматривался очень ясно.
   – Ну вот, – сказал Кроха, – это то, что я искал. Еще поживем, Пека!
   На стене был изображен достопамятный конверт – тонкая, подробная фреска. Пальцы Крохи пробежались по изящным канавкам и остановились на кругляше царской печати.
   – Сейчас… – он ощупал печать, потом сильно надавил на нее и поспешно отступил от стены, потому что за ней просыпалась новая партия диковинных механизмов. С тяжким скрежетом стена провалилась внутрь, и воздух, дунувший мощным потоком, загасил лучину.
   В насупившей тьме было слышно, как Пека чиркает кремнем:
   – Вот это да! Кроха, ты гений!!!
   Из тьмы пирамиды, законсервированный ветерок донес слабый запах пряностей. Пека все восторгался, а Кроха привалился к стене, вслушиваясь в звуки подземного быта.
   – Ничего, Пека, ничего. Я же говорю – поживем еще…
   – А все-таки он дернулся. Я чувствовал.
   – Может быть, это еще одно сотрясение.
   Кусок кремня они подобрали и теперь Пека нес его, прижимая к груди, как очень ценный и столь же хрупкий талисман. А Кроха шел впереди с лучиной. Туннель был расписан, и яркие охряные краски смотрелись, как будто вчера написанные. На них по большей части что-то рыли – плоские, в модном ныне примитивистском стиле, рабы копали гробницу все глубже и глубже. Притом неведомый художник поставил себе целью изобразить всех до единого используемых в строительстве рабов – цепь одинаковых плоских охряных человечков все тянулась и тянулась, появляясь из тьмы, и уходя во тьму позади Пеки.
   Свет лучины колебался и помаргивал – из глубины дул потом воздуха, словно не в подземелье они спускались, а все выше и выше, там где воздух такой прозрачный, что не может удерживать тепло жаркого солнца, и потому там всегда дуют холодные ветры.
   Шли пока не утомились. Дважды туннель дал ответвления, но поход ничего не дал – гладкие галереи издевательски описывали почти полный круг, и возвращали напарников в центральный тоннель. Когда сделали несколько кругов, Кроха озлобился и приказал Пеке делать кремнем на стенах заметки. После этого дело пошло лучше, но туннель окончательно утратил прямоту и стал виться в толщах земли, подобно следу исполинского каменного червя.
   Сгорел одни прутик, и еще один, и еще обратился в сухой, невесомый пепел – эти лучинки, подобно шагам, как диковинные часы отмеряли время.
   В конце концов пришлось сделать привал. Натруженные ноги гудели, подошвы горели от постоянной ходьбы по камням вверх и вниз. Лучина мерно потрескивала.
   – Где он, проход? – спросил Пека понуро, – мы, наверное, уже за пределами Некрополиса.
   – Это тебе так только кажется! – сказал Кроха, приваливаясь к стене, – тут на два шага вперед, три в сторону.
   – А все равно идем долго. Я чувствую.
   Кроха ничего не ответил. От стены позади исходил неприятный, глубинный холодок.
   Сверху нависал низкий свод тоннеля. Со вздохом Кроха погасил лучину и тьма снова обступила их. В этой темноте бесстрашные взломщики пирамид не заметили, как заснули.
   Над их головами тихо шелестел, несущий далекий, сладкий запах, ветер.
   Какое-то время спустя Кроха проснулся оттого, что Пека трясет его за плечо. Кругом царила тьма, и потому он не сразу соориентировался в происходящем, а когда понял, то ему захотелось погрузиться обратно в сон. Действительность ужасала. Но голос Пеки сразу скинул всякую дрему, заменив ее резким и тягостным ощущением опасности:
   – Кроха… там!
   Тот замер, прислушиваясь ко тьме.
   Когда среди привычных шуршаний и пощелкиваний толщи камня над головой выделился новый, непривычный звук у Крохи прошел мороз по коже. Сердце забилось, тьма навалилась кругом, мысль бешено скакала в поисках объяснений и… не находила.
   Где-то далеко внизу, в толще пирамиды пели. Песнь эта, полная тоскливых, заунывных ноток, навевала жуть. Голосов было несколько – странный, призрачный хор, они причудливо переплетались, проводя каждый свою партию. Мотив был незнакомый, голоса тонкие – как флейта, и чуть более низкие – как тромбон.
   Вот тогда Крохе стало по настоящему страшно. Песня звучала как жуткая эпитафия им обоим, печально и вместе с тем агрессивно – может быть, так могло петь все мертвое воинство Арсеникума, обрети оно вдруг голосовые связки. Немалым усилием воли Кроха подавил желание вскочить и вслепую бежать вперед, натыкаясь на стены и обдирая руки, лишь бы только не стоять на месте. Но это-то как раз и могло привести их к гибели.
   Поэтому Кроха просто запалил еще одну лучину, и сказал возникшему и мрака лицу Пеки – белому, как лед далекий северных стран:
   – Не бойся, Пека, это ветер.
   Пека помотал головой, не соглашаясь. Было видно, что ему тоже хочется бежать, пока ноги не откажут служить и пена не пойдет изо рта.
   Или пока те, что поют, не поймают его в темноте.
   – Конечно ветер, Пека. Этот туннель – он как труба, ветер в нем создает эту песнь.
   Впервые за много лет мы открыли проход – вот и играет.
   Напарник Крохи пересек туннель и прислонился к стене рядом. Песня, то печальная, то жесткая, плыла над ними, пробивалась из каменных стен и гладкого пола.
   И тут Кроха сделал то, что совершенно от себя не ожидал – он снова заснул.
   Истомленный, изнервничавший организм, явно знал лучше хозяина что ему надо.
   Лучина догорела, а поющие так и не пришли.
   Утром… субъективным, потому что встроенные хронометры расхитителей гробниц показывали только личное время их хозяев, о себе впервые заявил голод. Проснувшись в полной темноте, Кроха печально заметил, что думает о еде – не слишком типичная мысль, если учесть, что ты проснулся в одном из похороненных глубоко под землей туннелей усыпальницы могущественного колдуна, а вместо плюшевого мишки тебе согревали ночь триста добровольно сгинувших фанатиков. Но тем не менее – хотелось есть, и мысль эта, идущая откуда-то из мрачных глубин подкорки имела все шансы выйти на первый план, оттеснив надежду и страх.
   Загнав поглубже мысли о еде, двинулись дальше. Коридор был по-прежнему украшен рисунками, наверное, даже богаче чем раньше, но внимания на это уже не обращали – чувство эстетики отмерло окончательно. Лучина – спасительный светоч – разгоняла темноту в двух метрах впереди, в уже чуть позади черный полог вновь накатывал, скрывал пройденные метры.
   Дважды проходили крохотные помещения – похоже на караулки. Если бы тут было кого караулить. Что еще удивительнее – у стен висели на цепях подобие деревянных нар. Для кого были эти минимальные удобства, Кроха не хотел и думать. Его самого терзали смутные видения – проплывал под ногами каменный пол, исчезал позади, и казалось что Пека с Крохой совсем не двигаются – застряли на торце исполинского бесконечного колеса, что крутится и крутится без остановки, вращаемое усталыми шагами тысячи вот таких как они – тысячи потерявшихся без света и в безвременье мотыльков.
   Когда стало совсем тоскливо, достигли отстойников. Это Пека их так назвал – на самом деле это были неглубокие квадратные бассейны, облицованные четырехугольной плиткой с замысловатым рисунком. Бассейны наполняла вода – тепловатая и поросшая поземной бесцветной ряской, которая благоухала как центнер пролежавшей полдня на солнце рыбы.
   Здесь жили мокрицы – сколькие безногие создания, что медленно ползли по наклонной стене, иногда окуная свои полупрозрачные тела в пахучую влагу. К свету они были непривычны, и потому стремились укрыться в водорослевые заросли. Вода покрывалась мелкой рябью, будто под слоем водяной травки шевелилась, какая то мелкая водная живность – однако, что было на дне бассейна, Крохе выяснять совершенно не хотелось.
   А вот Пека со странным выражением смотрел на уползавших мокриц, пока напарник не потянул его за собой.
   От нечего делать Кроха считал шаги, занятие это помогало убить время и ненужные мысли. Так, например, отстойники встречались через каждые пятьдесят два шага или тридцать вздохов, или четверть сгоревшего прутика. Примерно на каждый двадцатый шаг приходилась развилка – а на каждый двухсотый – двойная или даже тройная.
   Правда, зачастую получалось так, что коридор делал плавный оборот в недрах земных и возвращался назад. Плутать тут можно было до бесконечности и надежда найти верный путь на поверхность все больше таяла в душе Крохи.
   Тем неожиданнее оказалось встретить после многочасового пути узкий и длинный желоб, решительно непохожий на все виденное ранее.
   – Ой, – сказал Пека, остановившись, – а это что?
   Начало желоба находилось прямо под ногами, чуть в стороне обретался очередной бассейн и вытекающая из него струйка воды, спускалась по желобу в темноту. Справа и слева спуск обрамляли узенькие карнизы, которые ступеньками следовали друг за другом. Пол был густо покрыт слизью. Рисунков на стене не было.
   – Похоже, они забыли сделать ступени, – произнес Пека и аккуратно шагнул вперед.
   – Пека, стой! – крикнул Кроха и попытался уцепить друга за рукав, но не успел.
   Поскользнувшийся Пека уже катился вниз по слизи. Он отчаянно верещал, размахивал руками, и отчасти из-за этого его развернуло поперек желоба. Не проехав и трех метров, Крохин напарник пристал к одному из карнизов. Кроха посветил лучиной и увидел, как Пека встает на ноги – был он перемазан и здорово смахивал на Арсениковых постояльцев.
   – Чего! – завопил он, с трудом удерживая равновесие на узкой полоске камня.
   – Это ловушка! – крикнул Кроха, – я знаю! Я читал!
   – Чего ты читал?!
   – Когда ты достигнешь конца желоба, сверху скатится огромный круглый камень и он размажет тебя по стенам! Я помню, такое случалось!
   Пека замер на своем карнизе. Потерянно обернулся:
   – Откуда ты знаешь, что это правда?
   – Такие гробницы, как эта, всегда наполнены ловушками. Например, колья, они открываются под тобой, или…
   – Постой! – закричал Пека, – я попытаюсь выбраться.
   – Нет! Не пытайся! Тут слишком сколько, скатишься вниз, ловушка сработает.
   Но Пека все равно попробовал. Первая же попытка чуть не привела к падению. Кроха кусал губы, наблюдая за старания приятеля – надо же так вляпаться.
   – Что же мне делать!? – дрожащим голосом вопросил Пека, – как же так.
   – Подожди! Я что ни будь придумаю! – крикнул Кроха и опустился у стены подле карниза.
   В голову ничего не шло. Пека явно попал в западню, да еще сильно давило осознание, что впереди ловушка, а значит тупик.
   – Маки… эй, Маки, ты же меня не оставишь?
   – Что ты городишь, Пека! Не куда я тебя не оставлю! Да будь ты проклят, Арсеникум!! – заорал, неожиданно, Кроха и по щекам Пеки вновь покатились слезы. Он явно уже причислил себя к тем четыремстам мертвецам в пределах пирамиды.
   – Сволочь, Арсеникум, сволочь, и после смерти гадишь людям!!
   – Кроха…
   – Помолчи!! Я придумал… – сказал Кроха, – сейчас сниму рубашку, ее длины должно хватить, чтобы ты дотянулся…
   – Кроха! Ты гений, Кроха!
   – Тихо! На, держи рубашку! Да поаккуратнее там…
   Кроха лег на живот в мерзкую тепловатую слизь и спустил свою грубую домотканую рубаху вниз по желобу. Там, на карнизе Пека со свежевоспрянувшей надеждой отчаянно потянулся к свободе. Рубашки не хватало – ее рукав болтался в десяти сантиметрах от растопыренной в поисках опоры Пекиной руки. Пека тянулся изо всех сил. Не доставал.
   – Ну давай, Пека, еще чуть-чуть!
   – Не получается… – стонал тот, – слезь ниже.
   – Не могу, скачусь!
   Кроха удерживал рубашку кончиками пальцев, спустился еще ниже, и Пека, наконец, сумел ухватить вожделенный рукав. И тут же повис на ней всем весом. Кроха предупреждающе крикнул, но вновь опоздал – рубашка резко выдралась у него из пальцев и Пека, все еще сжимая ее в руках, уехал во тьму.
   Кроха окаменел в ожидании неизбежного. Камень вот-вот должен был обрушиться вслед за невезучим напарником. Сердце заполошно билось, на коже выступил ледяной пот.
   Томительно тянулись секунды.
   Пека начал ругаться только через три минуты. Заковыристые его ругательства были, в основном адресованы святому Арсеникуму, но перепадало и паникеру Крохе, везде видящему опасность. Кроха кричал сверху, что то не паникерство, а напротив, осторожность, но напарник не слушал – продолжа костерить его почем зря, густо мешая ругань со слезами облегчения.
   – Спускайся сюда! – закричал он, наконец, и Кроха, слегка содрогаясь, скатился вниз по хоть и странному, но совершенно безопасному желобу.
   Внизу оказался такой же и бассейн как и наверху и новый туннель. Еще здесь был Пека – испуганный до икоты, но живой и здоровый. Кроха уселся рядом, и они сидели молча. Лишь спустя некоторое время Кроха заметил, что это все похоже на жестокую шутку, до которых Арсеникум, по рассказам, был очень горазд.
   Неприятности этот спуск все же принес – половина из несомого Пекой запаса прутиков вымокла в слизи и не годилась больше для лучин, а сушить ее было негде.
   Обессиленные, напарники сидели у противоположных стен и при свете лучины смотрели друг на друга. Будущее рисовалось им в цвете неотличимом от темноты.
   Никуда более не сдвинувшись с площадки у подножья желоба, Кроха с Пекой уснули, истомленные телом и загнанным к поребрику разумом. Вот так бесплодно закончился их второй день пребывания в пирамиде злобного старца Арсеникума.
   Ночью хотелось есть, а где-то на расстоянии, но уже ближе чем раньше, неслось призрачное подземное пение, наполняя сердца тихим, холодным ужасом – теперь стало лучше слышно, и можно было различить дробное, шелестящее постукивание, словно били тысячи крохотных костяных барабанчиков.
   Потом Кроха проснулся в кромешной тьме, и это означало, что начался третий день.
   Проснувшись, Маки не поверил своим ушам. Кто-то громко жевал у него над самым ухом.
   Не в силах пошевелиться от ужаса, Кроха лежал, вслушиваясь в темноту, а потом рядом чиркнуло и в огненной вспышке запалившейся лучины возникло лицо Пеки.
   Это казалось невозможным, но Пека что-то жевал!
   – Пека! Что… откуда?!
   – Попробуй, Кроха, это не очень вкусно, зато насыщает.
   – Что это? – спросил Маки, глядя на подрагивающие на ладони комочки.
   – Не поверишь, это мокрицы! Их там у бассейна, полно! Они… почти как мясо.
   – Пека, – сказал Кроха, – я не буду это есть…
   – Ты что! Это же еда!
   – Это мокрицы.
   Пека, вздохнув, спрятал мокриц в карман – наверное, про запас. Не говор более не слова он двинулся вперед по извивающемуся, как подхватившая судорогу змея, коридору.
   Полтора часа они шли в гробовом молчании, пока Кроха, стиснув зубы от терзающего кишки голода, не попросил мокриц.
   Тут же сделали привал. Кроха по началу давился, а потом вошел во вкус – мокрицы не были деликатесом, но и к тошнотворной гадости их мог причислить только что плотно отобедавший устрицами гурман. Кроха гурманом не был и раньше, а сейчас не заметил, как умял половину захваченной Пекой снеди. Запил водой со стен и блаженно привалился к холодному камню.
   На душе странно полегчало – удивительно, вроде бы положение их оставалось все тем же – безнадежным, безвыходным, и шли они все вниз и вниз, ан нет – стало легче, страх отступил, поддавший почти блаженной сытости. Не замечая того, Кроха заулыбался.
   – Вот-вот! – сказал, увидевший ухмылку, Пека, – а ты говорил – мокрицы.
   – Человек, – сказал Кроха, – он, Пека такое существо, что привыкает ко всему. Вот. А еще, он может все преодолеть, потому что в отличие от дикого зверя у человека есть ум, чтобы поставить цель, и воля, чтобы ее достичь! И если воли хватит, то ничто его, человека не остановит. Понял Пека, ничто! И мы с тобой все преодолеем, победим, как победили голод, и выберемся из этого склепа… нет! Мы не только выберемся, мы и еще захватим сокровища этого ублюдка Арсеникума! В качестве компенсации.
   Лицо Пеки просветлело, губы сами собой сложились в идиотскую, но исполненную желания действовать улыбку. Более не откладывая, напарники двинулись в путь.
   Снова встретили желоб, и уже безбоязненно скатились по нему, крепок держа в охапку прутки. Вода в желобах была теплой и маслянистой и потому в воздухе колыхалось некое подобие тумана. Стены начисто лишились рисунков, а вместо них крошившийся камень покрывал бледный кустистый мох, который колыхался, словно подводная водоросль, когда напарники проходили мимо.
   Как глубоко они забрались, Крохе не хотелось и думать. Трудно было представить, что этот туннель делали люди – на какую глубину он вообще может забраться? И самое главное – зачем все это?
   – Воистину, помыслы Арсеникума для простых людей неисповедимы, – сказал Кроха, – куда он собрался? В царство Каннабиса?
   – Не называй его вслух… – попросил Пека, – Говорят, песоголовый услышит, и явится за позвавшим.
   – Пека! Как ты можешь верить в эти сказки? Каннабис… Выдумали себе страшилку… И вообще – этот туннель не сможет бесконечно идти вниз. В конце концов, он упрется в скальное ложе или подземные воды. Я читал. Я знаю.
   – Тебе видней… – уклончиво сказал Пека и тут туннель кончился.
   Гробокопатели с открытыми ртами замерли на выходе из туннеля. Естественно, ни о каком открытом пространстве на такой глубине речи идти не могло, потому туннель вышел в пещеру.
   Каверна эта была высока и протяженна, потолок ее скрывался во тьме, а снизу вздымался целый лес острых сталагмитов, которые стремились соприкоснуться с выныривающими из тьмы под куполом собратьями. Со сталактитов срывались капли воды и как замедленный дождь падали в собравшиеся на дне пещеры озера. При каждом падении озера озарялись призрачным сине-зеленым светом, и цветомузыкальная плавная рябь бежала по их глади, и от этого начинали отсвечивать сталагмиты, творя в пределах пещеры диковинную димедрольную дискотеку.