Болотников Сергей. Действо

   Поэт: Ведь есть еще она! (указывает на жницу).
   Жница: (молчит) Клоун замолкает и с побагровевшей под гримом физиономией поворачивается к жнице. Та, не реагирует.
   Клоун (злобно-язвительно): Ваше святейшество…
   Жница: (молчит) Клоун: Ведь вам то сил не занимать, милейшая. Что ж вы молчите, ведь нам все грозит катарсис?
   Жница: (молчит) Клоун вдруг оставляет спокойствие и начинает, сжав кулаки, наступать на жницу.
   Клоун (без паузы переходя на крик): Молчишь скотина!? Да ты хуже всех! Ты жалкая статистка в нашей пьесе!!! Бездарщина! Ты ничего не хочешь делать! Зачем нужна ты только? Ты не нужна нам, слышишь! Не нужна! Твоя игра достойна отвращения! Ты не живая! Ты никто!!! Ты не годишься даже в мимы! Не прячь глаза! И почему я их не вижу!
   Ты что скрываешь? А ну открой лицо! ОТКРОЙ ЛИЦО!!! (надсаживаясь).
   Парад планет сбивается с ритма. Планеты начинают шагать не в ногу то и дела налетая друг на друга. Клоун быстрым шагом идет по подмосткам к жнице, но когда до нее остается метра два жница преображается. Темная фигура привстает, балахон развивается, садовый инструмент с жутким звуком режет застоявшийся вакуум. Под темным капюшоном вспыхивают два багровых ока, фенечки светятся неприятным алым отсветом. Вся фигура жницы излучает инфернальность. Клоун отшатывается. Его лицо становится белым как грим поэта. Он увидел лицо жницы. Сам поэт в ужасе закрывает лицо руками и падает на доски помоста. Жница глухо и надсадно ревет, отчего на подмостках вздымается маленький ураган звездной пыли. Секунды две кажется, что это конец всему. Но нет, жница успокаивается и опускается обратно. Огни гаснут, но остается ощущение, что они в любой момент могут вернуться. Долгое время никто не произносит ни слова. На земле, меж тем, продолжают вершиться судьбы избранной семерки.
   Клоун (после долгого молчания): Ну что ж, да будет так. Значит я один. Один. И пусть!
   (поднимает голову, поэт робко улыбается ему в ответ, но заглядывает в глаза клоуна и улыбка стынет) ДА БУДЕТ ТАК!!! (встает, вся нелепая фигура излучает решительность) Вы не хотите, вы, спасти хоть собственные жизни! Бессильные! Да мне плевать! Я сам пойду!
   Пойду и разберусь во всем!
   Поэт: Ты что, опомнись, наше место здесь!
   Клоун: Твое!! Ха-ха! И этой твари! А я пойду. По мне так лучше сдохнуть там, в бою, чем тихо ожидать конца на этой сцене!
   Поэт: Пожалуйста… не надо.
   Клоун весело, заливисто хохочет. Оборачивается к спутникам, шутовски кланяется.
   Клоун: Ждите меня с победой. Мы еще покажем кто здесь главный кукловод.
   Поэт (сквозь слезы): Не подведи… одна надежда на тебя.
   Клоун кивает, поворачивается и со сосредоточенным лицом делает шаг со сцены. Его фигура тут же исчезает, растворяясь на фоне беспечной земли. Голубая планета стремительно надвигается, слышен лишь шум ветра и стихающий голос поэта, кричащего «в добрый путь!» Клоун уходит.
   Вновь воцаряется тишина. Крутится-вертится земля, наступают приливы и отливы, шумят пальмы, бегут секундные стрелки, грохочут метрополисы, на луне виден силуэт рогатого зайца.
   Поэт (тихо, почти про себя): Ну вот, ушел. Способен ли? Сумеет ли? (еще тише) орудие судьбы… статист… ведь так оно и есть! Мы статисты, а главные герои – ОНИ (тоскливо смотрит вниз).
   Замолкает. Жница тоже молчит, потому что знает, что молчание – золото. Кроме того, она почти всегда смеется последней.

Катрен третий.

   Caught in a landslide…

Красноцветов ищет истину.

   Взошло солнце и Алексей Сергеевич Красноцветов вернулся в этот мир. За окном светило солнце и тысячи искристых его двойников отражались в каплях весенней капели. Мир, в сущности, не изменился – жил как жил, катясь по проторенным заранее рельсам, от зимы к весне, а там и к знойному налитому лету. Мир гудел гудками автомобилей, вещал шестью миллиардами голосов на разных наречиях, а также на шести сотнях птичьих языков.
   Разносилась почта, утренние газеты, диски из видеопроката нашли хозяев, и сеть расцветилась свежими байтами. Начинался обычный день, в котором почти все были нормальными. Мир и сам был нормальным.
   Алексей же Сергеевич находился в помрачении. Первым делом, поднявшись с кровати, он пожелал доброго утра своей собаке Альме. Альма выразительно посмотрела на него желтокарими глазами и ничего не ответила, что повергло Красноцветова в искреннее изумление.
   Рана на лапе затянулась и не доставляла собаке никаких проблем, в отличие от ее хозяина.
   Красноцветов добрался до ванной и долго и внимательно разглядывал себя в зеркало, пытаясь хоть как-то наладить мыслительный процесс, заодно автоматически подмечая, что он стареет и вообще выглядит неважно. Мысль пробуксовывала и замечательный весенний мир, такой сверкающий, и как раз из той серии, что вызывает беспричинные улыбки у людей на улице – казался не очень хорошим сном.
   Где-то на задворках сознания витал позыв почистить зубы, умыться, поесть и отправиться на работу, но Алексею Сергеевичу, человеку обычно в высшей степени прагматичному, почему-то казалось, что стоит ему открыть входную дверь, как он тут же провалиться в некую черную дыру ведущую черт знает куда. Поэтому Красноцветов продолжал смотреть в собственные мутные и, надо признать, порядком испуганные глаза.
   Странно, единственная мысль все же появившаяся на внешней поверхности его серого вещества была о золотых монетах. Почему-то казалось, что именно монеты и все объясняют. Тут же захотелось пойти и отыскать тех двух школьников, что играли прошлой зимой в пирамиды… или вот что они там играли? В пиратов! Захотелось отыскать их и расспросить с пристрастием. Красноцветов сжал зубы и замотал головой. Бред, бред какой! Он порывисто отвернулся от зеркала и вышел из ванной. Альма провожала его удивленным взглядом.
   Алексей Сергеевич подошел к окну и так же пристально, как только что в зеркало стал смотреть на текущую внизу жизнь. Ему казалось диким и странным видеть все в ярких, сочных цветах. Его нос был забит и ничего не чувствовал отчего Алексей Сергеевич ощущал себя никчемным инвалидом.
   – Все нормально! – громко и с выражением сказал Красноцветов и стукнул ладонью по стеклу, – нормально, нормально, нормально. Это был сон.
   Для большего успокоения он перебрал в памяти небогатую событиями свою жизнь, улыбнувшись при черно-белых детских воспоминаниях, монохромных же фотографий студенчества, а также большую часть моноцветных снимков молодости и зрелости. Потом понял, что ему доставляют удовольствие серые оттенки и ужаснулся. Рассудок его опасно колебался, подобно воздушному акробату, которого хватил мышечный паралич в самой середине опасного трюка.
   Откуда у Альмы рана? Может быть Бульдозер? Но последняя стычка с Бульдозером была давным-давно! Щелчком пульта Алексей Сергеевич Красноцветов, мужчина в высшей степени основательный и респектабельный, но находящийся близко к безумию, оживил телевизор и тут же испытал острое облегчение при виде черно-белых кадров старого фильма. Фильм был «ко мне, Мухтар», но находящийся в помрачении Красноцветов этого не заметил, наслаждаясь серым цветом и беспрерывным собачьим лаем. Это успокоило Алексея настолько, что он все-таки решил посетить работу. Больше того, она ему была сейчас нужна как воздух и поелику как можно нуднее. Кроме того, хотелось увидеть лица живых людей.
   Кино прервалось блоком рекламы, в котором жизнерадостные, холеные псы восхваляли очередные безумно вкусные, питательные, богатые поливитаминами, попросту замечательные собачьи корма. Лай шел непрерывно и Альма на своем коврике заинтересованно дергала ушами. Она-то была совершенно спокойна.
   Забыв про завтрак, Красноцветов стал собираться. Одел теплые носки из собачьей шерсти, вязаный жилет из шерсти собаки, которые связала ему бывшая жена (он ностальгически вздохнул, вспомнив покинутую супругу – она была хрупкой, невысокой женщиной, с серыми глазами, светло серыми волосами, почти белой, лишь с легким оттенком серого, кожей и всегда предпочитала очень яркую, серо-стальную помаду).
   Также, кряхтя, нацепил кусачий пояс из собачьей шерсти, что в сырую погоду очень хорошо помогал от ревматизма, полосатый шарф из неизвестного бобика, китайскую кожаную куртку из кожзаменителя (коровья кожа была заменена на шкуру шавки из ближайшей подворотни, он был уверен), а на голову нацепил меховую шапку из собачьего меха и задумался над тем, не будет ли жарко.
   Телевизор продолжал лаять – реклама корма для собак что-то очень уж затянулась и длилась уже минут двадцать. Иногда ее, правда, перебивали рекламы собачьего шампуня от блох, и слезоточивые ролики общества охраны собак. Красноцветов с облегчением ощущал, что мозг больше не кажется музыкальным инструментом с перетянутыми струнами.
   Пожелав Альме хорошего дня, Алексей Сергеевич некоторое время помялся под дверью, а потом храбро открыл ее. Разумеется, никаких иных пространств за ней не обнаружилось – только крашенная унылой краской лестничная клетка да дверь соседской квартиры.
   Которая, впрочем, тут же отворилась с немузыкально-потусторонним скрипом явив серый (о, да!) полумрак прихожей и Марью Ерофеевну Касаткину, которая в свободное от забивания баков соседям время работала на городском вещевом рынке.
   – О! – сказала она с жутковатым энтузиазмом, увидав одетого в собачий мех Красноцветова, – а я как раз до вас! Тут новость такая, не поверите, о собачке вашей, кстати, как ваша собачка?
   – Хорошо, – ответил Красноцветов, – лапа уже зажила.
   – Да я ж не о лапе! – воскликнула Марья Ерофеевна и триумфальным жестом воздела в холодный воздух подъезда яркую упаковку неизвестного продукта, – Вам, кстати, почтальон не заходил?
   – Не выписываю периодических изданий, – молвил Алексей Сергеевич, напряженно вслушиваясь в недра чужой квартиры. Он был уверен – оттуда доносился собачий лай.
   – Ой, да при чем тут издания! – соседка махнула неразгаданной упаковкой перед носом Красноцветова, – приходил тут один, с толстой сумкой на ремне. О вас все спрашивал.
   Пришлось на него гавкнуть, чтоб отстал!
   И она шутливо гавкнула, плотоядно ухмыльнувшись Красноцветову. Тот похолодел. Лай раздавался все громче. Алексей вдруг заметил, что у Марьи Ерофеевны явно слишком много волос и они жесткие и вьются мелкими кудряшками.
   – Что за упаковочка то… – слабо молвил он, чтобы нарушить молчание.
   – А корм, корм для собачки вашей! – и Марья Ерофеевна, улыбнувшись еще шире, поднесла пакет к самому носу Красноцветова. Тот сморщился – корм вонял отвратительно, но было, однако, в нем нечто… притягательное, воскрешавшее целый сонм ненужных воспоминаний.
   – Замечательный корм, – вкрадчиво добавила соседка, – корм для настоящих собак.
   Поливиталины, кальций, углеводороды и мясная мука. Пальчики оближешь! Я и своей бы дала, но вам я считаю, нужнее.
   – У вас нет собаки… – вымолвил Красноцветов.
   – Ой, да я и сама бы съела. Это ж такая вещь – плохо не сделают! Ну что, берете?
   – Беру! – непослушными губами сказал Алексей Сергеевич и резким движением выхватив пакет из рук соседки, быстро зашагал вниз. Мир вокруг снова поплыл. Красноцветов понял, что он больше ничего не хочет слышать про собак. Совсем ничего.
   Навстречу ему аккуратными прыжками взбиралась на ступеньки древняя бабулька с десятого этажа. Поравнявшись с Красноцветовым, она пожелала ему доброго утра, для чего ей понадобилось вынуть из вставных челюстей изжеванную ручку пакета с продуктами. Два других она несла в руках, опасно покачиваясь при прыжках. Красноцветов деревянно улыбнулся ей и поспешил мимо, однако не удержавшись, оглянулся.
   Короткий хлястик от пальто божьего одуванчика оторвался и вилял при движениях как живой. Мозг Красноцветова опасно затрещал и он поспешил отвернуться.
   На площадке четвертого этажа разместились похожие на соты пораженных киберпанковой зависимостью пчел, почтовые ящики. Алексей вспомнил про почтальона и ему пришла в голову идея отпереть собственный ящик. Идея более чем глупая, если учесть, что почту Красноцветов и вправду не выписывал. Но на этот раз, стоило лишь повернуть ключ, как на руки ему лег яркий глянцевый листок. Рекламная брошюра?
   С тяжело бьющимся сердцем Алексей Сергеевич вгляделся в текст так пристально, словно от этого зависело его дальнейшее существование:
   "Вас беспокоят волосы? Этот ужасный пух, который, кажется, угнездился везде! На груди, под мышками и, конечно, в местах бикини! От него жарко, он колется, он доставляет вам настоящие страдания! Так и хочется прибегнуть к крайнему средству – машинке для стрижки.
   Остановитесь! Зачем уродовать себя, когда современные технологии нашли замечательный выход! Итак, мы представляем уникальную триминг-расческу «Нежная прополка» от компании «Тримминг Лабс» – корпорации с более чем полувековым стажем на поле стрижки.
   Уникальность этой чудо-расчески заключается в ее коротких, мощных зубцах из углеродистой стали, каждый из которых снабжен микровпадинами для твердого и надежного зацепления, а также тремя отверстиями для вентиляции, благодаря чему «Нежная прополка» никогда не греется. Благодаря этим выдающимся достижениям процесс тримминга идет гладко и нежно, не доставляя Вам никаких страданий, удаляя этот ненужный пух, и оставляя лишь Ваши жесткие волосы – гладкие и красивые!
   Вы все еще пользуетесь этими ужасными расческами прошлого поколения, которые выдирают пух с корнем, оставляя на коже страшные раздражения? Вы бежите за машинкой? Неужели вам не жалко себя, ведь чудо расческа «Нежная прополка» делает свое дело быстро и без малейших неудобств! Кожа не раздражается. Потому что «Нежная прополка» ТРИМИНГУЕТ РОВНО И НЕ ЦАРАПАЕТ! Ноль вреда для кожи!
   Вы не можете купить это в магазинах! Для того чтобы приобрести чудо-расческу просто отправьте письмо по адресу: Стаффордшир, проспект Энтумиазмов, дом 10, корпус 2, под гостиницей «Ротвейлерсон – отель» или позвоните по телефону 555-5555-DOG. Запомните, «Нежная прополка» НЕ ЦАРАПАЕТ…"
   – Мама… – простонал Алексей Сергеевич тихо, – мамочка…
   Взгляд его пал вниз, туда, где должна была совершать свой стремящийся к квадрату символ бесконечности лестничный пролет. Куда бежали ступеньки, по которым Алексей Сергеевич Красноцветов ходил каждое утро много лет подряд. Но теперь он пришел. Все-таки пришел, о чем и оповестил Алексея некий внутренний голос, прорезавшийся глас чувства самосохранения.
   Лестницы больше не было. Ровная плита лестничной площадки обрывалась в пустоту. В четыре этажа пустого холодного воздуха. Но плохо было не это – лестница могла обрушиться в результате взрыва, усталости конструкции, локального землетрясения и еще целого ряда подобных катаклизмов. Хуже было другое – ничто не напоминало о том, что здесь когда-то была лестница. Ни следа на унылых стенах подъезда, ни обломков крепежей, ни бетонной крошки внизу. Лестница исчезла. Была лишь унылая серо-синяя краска да сюрреалистические прямоугольники закрытых дверей напоминали об исчезнувших пролетах. Получилось нечто вроде узкого, квадратного колодца, при одном взгляде на который начинала кружиться голова.
   Истин, добравшихся до кружившейся головы Алексея Сергеевича было ровно две. Первая:
   «Все-таки что-то не так», вторая: «Из дома не выйти».
   Вот тут-то Красноцветов поднял голову к грязному потолку и завыл, отчего испытал некоторое облегчение. Мир все же сошел с ума, и ужасно радовало, что все-таки мир, а не Алексей Сергеевич Красноцветов.
   Некоторое время Алексей сидел так возле колодца возникшего на месте лестничного пролета и отрешенно смотрел вниз, подобно китайцу, который ждет у реки когда проплывет труп его врага. Но так как никто не проплыл (и даже не прошел) Красноцветов, наконец, пришел в согласие с самим с собой. Он понял, что не хочет сходит с ума. Еще он понял, что хочет выбраться отсюда на волю. Мысли эти пришли так легко и естественно, словно он последние сорок лет только и делал, что выбирался из различных безумных ситуаций.
   Прошлое (каким бы оно ни было) отошло на второй план. Голова работала четко и лишь где-то на самом дне крупноячеистого сита сознания темным комком бился в затаенной панике здравый смысл. Красноцветов поднялся на ноги и посмотрел вверх.
   Лестница там еще была и это, несомненно, радовало. Алексей Сергеевич скомкал злосчастную брошюру «нежной прополки» и швырнул бумажный шарик в провал. Если нельзя пойти вниз, а в свою квартиру возвращаться не хочется (в этом он был уверен) стоит постучаться в ближайшие двери и расспросить их хозяев.
   Красноцветов отвернулся от провала и, пройдя одинокий лестничный пролет, остановился перед отделанной дорогим ясеневым шпоном стальной дверью. Внутренне содрогаясь, потянулся к звонку, подумав, что если услышит за дверь собачий лай, то повернется и побежит прочь. Но лая не было, а звонок не звонил. Алексей постучал по стали костяшками пальцев и подивился, что звук выходит глухой и тусклый. Никто так и не отозвался, и Красноцветов подергал узорную ручку двери. Ручка неожиданно подалась и тяжелая дверь бесшумно растворилась на тяжелых петлях. За ней был все тот же серый полумрак в успокаивающих мышиных тонах.
   Хотелось позвать хозяев, но перехватило горло. Вместо этого Красноцветов сделал шаг в темноту, испытывая при этом тяжелый приступ страха. Который перешел в ужас, когда полумрак сменился вспышкой белого света. Алексей непроизвольно зажмурился и закрыл лицо руками, а когда прошло две минуты, а его все еще никто не сожрал, осмелился взглянуть на происходящее.
   Дверь снова была перед ним – стояла приоткрытая, свет газоразрядной лапы тускло поигрывал на узорном металле. Красноцветов обернулся и обнаружил, что только что вышел из двери напротив – она была отделана черным кожзаменителем и тоже открыта.
   – Это как это? – спросил Алексей Сергеевич у пустого коридора и не получил ответа.
   В голове было пусто. Лампа чуть слышно жужжала. Полумрак манил. Красноцветов резко развернулся и вошел в соседнюю дверь. Полумрак разорвала новая вспышка и теперь он смотрел на черную дверь, стоя на пороге стальной. Два шага вперед, рывок за ручку, выход в полумрак, вспышка и теперь он заметил, что это просто свет лампы в коридоре.
   Ясеневая дверь позади. Черная впереди. Полумрак дразнит. Красноцветов до боли в глазах всматривался во тьму, но увидел лишь часть прихожей да крупное старое зеркало в потускневшей бронзовой раме. В нем отражался коридор, соседняя дверь и одетая в нелепый мех фигура самого Алексея Сергеевича.
   Две последующие попытки войти в прихожую принесли один и тот же результат. Входя в одну дверь, Красноцветов оказывался на пороге другой – той, что оказывалась напротив.
   На лбу Алексея выступил холодный пот. Он сделал еще одну попытку, а потом ему подумалось, что так можно ходить бесконечно – входя в одну из дверей и выходя из другой. Или хуже того – возможно, он уже давно покинул свой дом, и теперь с каждым новым входом оказывается во все более дальних (и чуждых) краях. Страх вернулся с новой силой и возникло то ощущение, которое испытала бы неожиданно обретя сознание белка в колесе – без сомнения очередном символе бесконечности. Череда крошечных Красноцветовых друг за другом бредущих из начала времен в конец, наискось пересекая вечность, пугала настолько, что Алексей Сергеевич снова вскочил и побежал наверх. Он тяжело дышал, взмок в своем мехе, шапка сползала на лоб, а ноги подкашивались. Ни на секунду не останавливаясь, Красноцветов добежал до пятого этажа и, дернув на себя ближайшую дверь (опять не заперта) со слабым криком ввалился внутрь, зажмурив от страха глаза.
   Ощущение, которое последовало в следующую секунду, вполне было сравнимо с коротким, но резким ударом по голове твердым тупым предметом. Мир померк.
   Тьма, однако, скоро рассеялась и из неких глубин вселенной донесся чей то голос.
   – Кушай, Шарик, – сказал он из-за ширмы просыпающегося зрения, – Жри, давай как следует. А то отощал то как, бедняга. А ты что думал – жизнь цепная, она такая.
   Тяжелая. Да и у кого она легкая, скажи мне на милость?
   Алексей Сергеевич поднял свою легкую, пустую голову и в сознание хлынули родимые черно-белые цвета. Над ним наклонилась кошмарная, одутловатая харя, один вид которой вызывал тошноту. Харя была помята, несла следы алкогольной интоксикации и неряшливую седую щетину. Такого же цвета на голове были и волосы. Ласковая улыбка субъекта обнажала три черных пенька передних зубов и снежной белизны зубной мост. От всего этого хотелось выть и Алексей завыл.
   Рожа неуловимым образом переменилась.
   – Ну-ну, Шарик, ты чего? Боишься меня что – ли? Да ты не бойся, бить не буду, я сегодня добрый… – одутловатый хмыкнул и в нос Алексея Сергеевича хлынул мощный аромат, в котором легко выделялись молекулы этилового спирта, три фенольные составляющие и букет сивушных масел разной летучести.
   – То что на цепи, ты не обессудь, – добавил похмельный тип, – все мы на цепи ходим. А ежели оторвемся, як серы волки, да все одно недолго гулять будем.
   Красноцветов вдруг все понял, и в диком ужасе рванулся вперед, загребая всеми четырьмя лапами. Мир рванулся навстречу, заскрипела земля, и до ушей донесся пронзительный визг – отвратный и свербящий, заставляющий корчиться мозг, а потом оказалось, что это вопит он сам, во всю мощь своей собачьей (кошмар) глотки. Потом тянущаяся за ним цепь натянулась и мощным рывком бег Алексея был остановлен. Он тяжело рухнул на землю и забился в конвульсиях. Небритый субъект (хозяин! Хозяин!!!) что-то орал матерно на заднем плане звукового фона, а Красноцветов вновь вскочил и помчался обратно, выкрикивая «не хочу, не хочу, не хочу», да только из глотки рвался гортанный вой. На глаза ему попалось темное отверстие будки, он кинулся туда, забыв о ее реальных размерах и едва заскочив в темное нутро со всей силы врезался в дощатую заднюю стенку. Боль была ошеломительна, в глаза брызнуло светом и все вернулось на круги своя.
   Лестничная клетка была все так же пуста и уныла, и единственным ее украшением мог считаться только сам Алексей Сергеевич вновь в человечьем обличье и невменяемом состоянии возившийся на цементном полу. Дверь позади была приоткрыта.
   Какое то время спустя Красноцветов немного пришел в себя, только сердце билось заполошно, да в глазах все плавало. То что случилось… было так ужасно. Словно былые кошмары… недавние кошмары вновь вернулись. А, впрочем…
   – Это были не кошмары… – сказал Красноцветов, поднимаясь, – не кошмары.
   Свет слепил глаза. Цвета вернулись. Здравый смысл умолк. Алексей понял, что полностью влип. То, что сейчас произошло просто не могло быть. Все это казалось сном. Некоторое время Алексей Сергеевич задумчиво щепал себя за щеки, надеясь проснуться, но сон не уходил, да и не сон это все же был, и Красноцветов тяжело зашагал вверх. Лестничный пролет, знакомый до мелочей, исхоженный вдоль и поперек вдруг стал казаться полным зловещих тайн. Тени в углах пугали, двери – еще больше. Прямоугольные их силуэты казались выполненными из дорогих пород дерева надгробиями.
   На площадке седьмого этажа силы оставили Красноцветова и он уселся передохнуть и обдумать происходящее. Оказалось, что одна хорошая новость у него есть – бесконечное путешествие ему не грозило. Двери все-таки куда-то вели. Пусть и не туда, куда ведут обычно.
   Плохо было то, что он опять оказался в шкуре пса – воспоминание осталось яркое и болезненное. Лучше это или хуже, чем выход в коридор – Алексей твердо знал, опять становиться псом он не хочет. Хватит. Отгавкался.
   Может быть, на другом этаже все изменится? Он не заметил, как очутился перед ближайшей дверью – обшитой дешевым коричневым дерматином и с номером 111. Ручка вновь подалась легко – похоже, двери в доме больше не запирались.
   Красноцветов сделал глубокий вздох и шагнул вперед. На этот раз тьма не рассеялась.
   В грудь бил мощно пахнущий воздух, под ногами стелилась земля, а где-то далеко раздавался истерический собачий лай, иногда разрываемый задорным медным звуком рожков.
   Звуки эти будоражили кровь и заставляли бежать быстрее.
   Он понял, что света нет, потому что ночь. Где-то вверху, за темными небесными кронами скрывалась светло-серая луна. И он бежал не просто так… нет… впереди стелился остро пахнущий след испуганного маленького зверька… добычи!
   Красноцветов в голос, с удовольствием зарычал, наслаждаясь каждым мгновением погони.
   Нет, он был не так уж кровожаден, просто если это маленького напуганное существо окажется у него в зубах, те большие черно-белые тени, что идут следом, подарят ему свою ПОХВАЛУ. Это большая честь, которая заставляет трепетать все его простое существо. Воистину, царское ощущение.
   Добыча впереди угодила в мелкий овраг и потерянно заметалась. Звуки рожков становились все ближе. Лаяли где-то справа – целая свора соперников… быстрее же! Он прыгнул и подмял под себя маленького лесного зайца. Тонкое верещание зверька потонуло в истошном лае подбежавшей своры. Красноцветов резко обернулся, держа в зубах обмякшее тельце. Псы надрывались, но добыча была не их.
   Неожиданно он ощутил запах тревоги – сквозь лающую массу выдвигался мощный, коренастый вожак. Пасть его была приоткрыта, обнажая клыки, глаза смотрели презрительно и враждебно. Алексей все осознал – вожаку нужна была его добыча! Честная добыча, он отберет и тогда ПОХВАЛА достанется ему!