Страница:
Ткачев замер в ожидании. Луна светила с небес, бросая резкие, секущиеся тени и трудно было понять, что есть что. Мелкие ночные сондания извивались и шевелились во тьме пожирая и спасаясь от пожирания, спаривались и производя все новые и новые химеры.
Голая вершина холма выглядела грандиозным памятником всему на свете.
Пауза затянулась, а потом лес вздрогнул – с вершин деревьев сорвались птицы-истуканы и с каменным грохотом вошли в почву у подножий, стремясь как можно скорее скрыться в надежных теплых недрах. С той стороны холма стало заниматься яростное оранжевое зарево, донеслось потрескивание огня – Красноцветов запалил выход. Теперь червя оставалось ждать с минуты на минуту.
Сетевик нервно стиснул карабин вспотевшими ладонями. Червь все не шел. Там, под холмом, прихотливая сеть канализационных туннелей сейчас наполнялась едким ядовитым дымом с высоким содержанием тетраэтилсвинца, вызывая разрывающий голову кашель и помутнение сознания. Но Червь по-прежнему не появлялся. Возможно, он был устойчив к ядам, а может быть у него просто не было легких. Спрятавшийся в засаде Александр Ткачев, неожиданно стал казаться себе бесконечно маленьким и незначительным, подобно единственному оставшемуся в живых пехотинцу в окопе, на который вот-вот должен пойти танковый клин. Здесь, посреди неприветливого леса, который мог, пожалуй, привидеться лишь Рене Магриту после длительного употребления под абсент гравюр Босха, Ткачев ощутил то пронзительное и жгучее как мороз чувство потери твердой почвы под ногами, о котором недавно говорила Анна. Ощущение было страшным, мир дернулся, поплыл, в земле словно разверзалась невидимая, ледяная бездна, откуда ощутимо тянуло безумием.
Стремясь отогнать некстати подступившее наваждение, Александр зло тряхнул головой и тут же услышал шорох.
Вот оно! Ствол карабина смотрел во тьму тоннеля, но пришелец возник откуда-то слева, из джанклей, и поспешно вскинул руки, показывая, что не намерен проявлять агрессию.
Свет луны пал на лицо гостя и Ткачев нервно вздрогнул – к нему, широкими шагами шел Красноцветов.
– Алексей Сергеевич! – крикнул Ткачев, – Это вы? Но зачем…
– Не стреляй, Саня, – крикнул тот, приближаясь, – Так было надо. Подожди…
– Но Червь же уйдет! Огонь сейчас прогорит! Все провалится… Красноцветов!!! Я…
Он хотел сказать еще что-то, но с изумлением осекся. Потому, что вдоль стены бежал еще один Алексей Красноцветов – точно такой же как и первый. Он очень спешил, и размахивал карабином.
– Саня! – крикнул бегущий, оскальзываясь на слизистых камнях – Саня, стреляй, это же Червь!
Страшная догадка пронзила Ткачев, руки его дернулись и направили карабин в грудь первому Красноцветову. Сетевика начала бить неприятная дрожь. Значит, полиморф?
– Стой! – сказал Александр.
– Саш, да ты чего? – спросил собачник, что появился первым, – Тут же червь! Он ведь нас сожрет так! – однако, остановился и опустил руки.
– Да стреляй же в него! – завопил второй Красноцветов, надсаживаясь, – это же Червь, убей его!!
– Встали оба!!! – рявкнул Ткачев, поводя карабином.
Гости остановились. Один, метрах в десяти позади другого. Оба были похожи как две капли воды. Каждый имел унты, карабин и канистру. Александр ощутил, как мороз идет у него по коже – один из пришельцев, безусловно, Червь. Но вот кто?!
– Полиморф… проклятый полиморф! – выдавил из себя сетевик, поводя ружьем с одной цели на другую.
– Саша… Александр, послушай меня… – рассудительно начал первый Красноцветов.
– Нет, не слушай его! – тут же крикнул второй, нелепо взмахивая руками, – это же тварь! Не слушай ее!
– Правильно, – сказал первый, – не слушай эту тварь. Она пришла по наши души и любой хитростью постарается доказать тебе, что она и есть настоящий Алексей Красноцветов. Но Саша, слушай сердце. Я – настоящий! Ты что, не чувствуешь?
– Н…нет, – вымолвил Ткачев, нервно, – Не чувствую. Червь… Тварь, тебе лучше сразу признаться, а не то…
– Не то, что? – спросил первый Красноцветов.
– Я не знаю!! – крикнул сетевик, – но Червь отсюда живым не уйдет.
– Что ты хочешь сказать?! – дрогнувшим голосом спросил второй собачник, – ты будешь стрелять в меня?
– Убей же его, Саня! – выкрикнул между тем первый, – он пытается заговорить тебя, сыграть на жалости. Ну же! Я бежал от него, чтобы предупредить тебя! Я не успел… Но это он, я уверяю тебя, он! Это Тварь, Червь, сладкоголосая дрянь!!!
– Не слушай его! – завопил второй, – не надо!
– ЗАТКНИТЕСЬ ОБА!!! – заорал Ткачев изо всех сил. Гости заткнулись и испытующе уставились на Александра – одинаковые, как пара мишеней в тире.
– Попробуем от противного, – сказал сетевик, облизнув пересохшие губы, и, кивнув на второго, крикнул, – эй ты, как звали твою собаку?
– Ее звали Альма, Саша, – со вздохом сказал тот.
– У нее был палевый окрас и мы с ней брали замок Мясника… – вставил первый.
– Она дралась с Бульдозером во дворе… – произнес второй.
– Она исчезла, когда все началось… – высказался первый, – ну, ты доволен.
– Это тупик, Саша, – устало опустив руки с карабином, сказал Красноцветов номер два, – он же тварь. А тварь, единственная из всех, кто знает о нас все.
– Судя по всему, принимая мой облик, Червь скопировал и всю мою память, – заметил первый, – так ты ничего не добьешься. Тварь поймала нас, Александр…
Сетевик почувствовал, как глаза наполняются слезами бессилия. Два одинаковых Красноцветова виновато стояли перед ним, и лишь один из них был настоящим, живым Алексеем Сергеевичем, без которого – он чувствовал – уже ничего не получится и идти к Ящику будет не зачем. А Тварь… Тварь, наверное, сейчас ухмыляется про себя, храня на лице неподвижную чужую маску. Прицел карабина прыгал с одной фигуры на другую и казалось, что у охотника двоится в глазах.
– Извини меня, Саша, извини, что так получилось, – сокрушенно сказал пришедший вторым Красноцветов.
– Что мне делать?! – крикнул Ткачев, обращаясь одновременно к обоим, – Что?! Ну?!
– Я не знаю… – произнес второй Алексей Сергеевич, – Но, боюсь, тебе придется сделать выбор.
– …И сделать его довольно скоро, – добавил первый, – мы не сможем стоять так всю ночь. Тварь может напасть, пока ты целишься в меня.
Ткачев сжал зубы. Сельва вокруг замерла – гулкая тишина пропитала массивные уродливые конструкции. Кабели не шатались под ветром, ночные создание собрались на границе джанклей и смотрели – множество безмолвных зрителей с выпуклыми, поблескивающими глазами. Сетевик заметил, что лунный свет падает теперь совсем отвесно, освещая немую сцену, наподобие мощного софита. Тени съежились и стремились спрятаться под ногами хозяев. Наступала полночь.
Красноцветов и Тварь, Тварь и Красноцветов, Тварь, Тварь, Красноцветов, Тварь. Кто из них кто?
Лучи небесного прожектора падали отвесно сверху, разделяясь на три четких луча – в которых стояли Красноцветов один, Красноцветов два и Александр Ткачев. Невидимые зрители напряженно следили за развязкой. Сетевик ощутил их внимание – тупая и жадная до зрелищ толпа напряглась, готовясь испустить дружный вздох удовлетворенияразочарования. Мир как никогда раньше казался фальшивым.
– Безвыходное положение, да, Сань? – хорошо поставленным голосом провозгласил первый Красноцветов, – но безвыходных положений не бывает. Тварь знает, что так или иначе, но живой ей не уйти. Даже если ты убьешь меня, следом все равно убьешь ее. Во всяком случае, здесь.
– Что он мелет? Тварь нельзя убить… – крикнул второй собачник, – тварь нельзя убить…
– Тварь призналась сама, – сказал первый, – видишь? Но она боится нас, несмотря на всю свою неуязвимость. Но выход есть, Саша. Мы можем дать ей уйти. Отступиться. Слышишь, тварь, мы можем дать тебе уйти, как насчет этого…
– Я не собираюсь давать ей уйти!! – взвизгнул Ткачев, дернув карабином, – молчите…
Молчите оба, мне надо подумать!
Они замолкли. Одинаковые. Даже выражения на лицах – тоскливая усталость. Ткачев тяжело дышал. Способ определить кто есть кто только один – взять и выстрелить в ближайшего Красноцветова, и посмотреть на результат. Шансов – пятьдесят на пятьдесят.
С другой стороны – Червю можно дать уйти. Но тогда… тогда Анна останется в клетке.
Его Анна останется в клетке! Однако Красноцветов… если это все же будет он, что тогда? Их станет шестеро. Собачник вел их всю дорогу, только он, да еще, пожалуй, Поляков был для них объединяющим звеном. Нет, нельзя, нельзя допустить! Ствол ружья дернулся в сторону одного, потом другого. Оба синхронно вздрогнули, что привело Ткачева в состояния тихой ярости.
– Ненавижу… – тоскливо произнес он, дрожащим пальцем елозя по спусковому крючку, – сволочи… за что вы меня так? За что? Я счас с ума сойду. Съеду с катушек… червь, я тебя все равно не отпущу…
– Александр! – резко выкрикнул второй Красноцветов, – соберись! Соберись же!
– Молчите… – слезы уже лились по щекам Александра. В голове промелькнула холодная отстраненная мысль, что он становится законченным истериком. Ткачев хрипло усмехнулся, и твердо нацелил карабин на второго Красноцветова – тот вроде бы держался поспокойней и это казалось подозрительным. Очень хотелось закрыть глаза, но делать этого было нельзя.
– Ну, хорошо! Давайте рассмотрим еще одно предложение… – сказал первый Красноцветов поднимая руки в умиротворяющем жесте. Договорить он уже не успел, потому, что второй Красноцветов без всякого перехода сделал нечто совершенно невероятное – крикнул «лови» и швырнул в двойника своим карабином.
Это было настолько дико, что Александр застыл с раскрытым ртом, так и не нажав курка.
Первый собачник дергано обернулся с выражением крайнего изумления на лице и ловко поймал карабин левой рукой.
– Что за… – начал он и тут на полированном древке оружия с отчетливым резким зумом вспыхнул красный сигнал. Потрясенное сознание Александра Ткачева все еще пыталось переварить увиденное, а руки уже сами твердо направили ружье в живот первому Красноцветову и нажали на спуск. Карабин сухо и отрывисто протарахтел, выплевывая очередь из десяти патронов калибра 7.62. Джанкли резко вздохнули. Красноцветов попятился – рубашка на животе превратилась в кровавое сито, из которого торчали обрывки ткани. Он не падал. Напротив, он пошел в атаку. Где-то на границе сознания второй Красноцветов дико завопил: «Червь», а сетевик со странным чувством холодной радости успел высадить остаток обоймы в надвигающуюся на него бледную слизистую тушу, в которой уже не осталось никакого подобия человека, а потом истекающий белой дрянью в трех десятках мест Белый Червь в последнем конвульсивном движении дотянулся до Александра Ткачева.
Софит погас резко, словно кто-то выключил свет. Мизансцена завершилась. Джанкли не аплодировали, но это не значит, что им не понравилось – просто у большинства населявших их существ не было рук.
Появление бывшего ведущего бухгалтера Алексея Красноцветова из темнины леса с принцессой в одной руке и бездыханным телом Александра Ткачева в другой было встречено в племени бурными овациями. Сам Великий Вождь почтил их своим присутствием, троекратно облобызал удачливого воина и, не сходя с места, вручил ему орден красного пламени, и кирзу героя. Принцесса совершенно не пострадала, разве что после суточного пребывания в коллекторе могла теперь именоваться разве что третьей вечерней свежестью, да и то в полутьме. Выразить свою радость, по поводу чудесного спасения она не могла, потому что после паров этилированого бензина вот уже третий час переживала небольшую, но красочную галлюцинацию в южно-испанском стиле. Сетевик прибывал без сознания. Без промедления выпущенная из клетки Анна с воем бросилась к нему, по пути наградив Великого Вождя ненавидящим взглядом, словно в том вдруг проступили черты Твари, и принялась нахлестывать Ткачева по щекам, причитая:
– Да очнись, же, Саша, очнись!!! Ты обещал, слышишь?! Обещал мне…
– Очнется, куда он денется… – усмехнулся Красноцветов, передавая Великому Вождю карабин, – червь его придавил малость, но силы у твари были уже не те. – Он обернулся к племени и крикнул, – убит ваш Червь! Нету его…
Цепь босоногих воинов племени Чук-хе на миг утратила свою обыкновенную мрачность и троекратно салютовала в воздух деталями точных приборов. Анна подняла на Красноцветова сияющие глаза:
– Он ведь из-за меня пошел! Из-за меня!
– Я знаю, – кисло сказал Красноцветов, – он, похоже, и выбрал тебя. Чудом уцелели.
Сетевик пришел в себя лишь день спустя, когда в племенных мастерских уже вовсю стучали зубила – сноровистые руки туземцев вытачивали из бронзового дерева статуи героев-победителей. Их лица – задумчивые и величественные одновременно уже были готовы, а сильные мускулистые тела еще ожидали своей очереди. Встать статуи должны были по правую и левую руку Чук-хе, а сделанная из использованной резиновой шины туша червя навсегда уляжется них под ногами – для ежегодного ритуала оплевания и загрязнения.
О случившемся Алексей Красноцветов и Ткачев никогда больше не говорили. Только в тот, первый же вечер, когда Александр, наблюдал как оранжевое, раздутое солнце скребет по верхушкам лесов на той стороне реки и не мог никак поверить в спасение, собачник спросил:
– В тот момент… у коллектора… Ты бы рискнул выстрелить?
– Да, наверное… – сказал, после паузы, сетевик, – Раньше бы, видимо, нет. Но теперь… мне теперь есть что терять помимо себя самого.
Красноцветов кивнул и вышел из хижины – его ждал Великий Вождь. Собачник так и не рассказал никому из соседей, каким образом он тащил сразу два сопротивлявшихся тела долгие километры по кишащим ядовитой гадостью джанклям, как останавливался и грозил звездам, луне и ночной сельве кулаком, обещая отыскать эту сволочь режиссера и сделать из него Белого Червя. От пережитого остался лишь сорванный голос, да сломанные ногти на обеих руках, но и то и другое прошло через некоторое время бесследно исчезло.
Три дня спустя, по узкой звериной тропе прошествовал небольшой отряд из семерых соседей, Юпиэса, великого Вождя, десятерых босоногих воинов элитной стражи и ванДоорна, который купил себе свободу заложив всех нелегальных импортеров собачьих унт на севере. Прошествовал и остановился перед небольшой низиной, где сельва ненадолго распахивала свои удушающие аммиачным запахом объятия над крохотной полукруглой полянкой. На дне овражка громоздился изломанный асфальт со следами дорожной разметки.
Впереди, чуть дальше, лесные вьющиеся кабели густо оплели некое сооружение, казавшееся угрюмой одинокой скалой, но ей не являющееся.
Увидев сие зрелище, Константин Поляков криво ухмыльнулся. О да, все слишком знакомо.
– Это Золотой Ящик, – торжественно молвил через переводчика Великий Вождь, – сюда уходят души людей Чук-хе, чтобы вернулся обратно озаренные Великой идеей и в новых белоснежных унтах.
При ближайшем рассмотрении скала оказалась древним строением из красного кирпича – когда-то оштукатуренным в веселый желтый цвет, но ныне желтизна поблекла, уступив место всепоглощающему серому. Совместными усилиями, пришедшие очистили от вьющегося хай-тека дверной проем – дверь была массивная, каменная. Чуть отступив назад, Поляков уважительно присвистнул – грубые борозды на древнем монолите складывались в искусное изображение гигантского копира, вымершего еще в древние эпохи. Зверь стоял на задних лапах. В глаза рельефа были вправлены технические рубины, которые остро и ярко блеснули, стоило свету, впервые за многие века, пасть на тело древнего камня.
– Он кажется очень старым! – воскликнул Поляков, – сколько же он тут стоит?
– С предначальных эпох, – охотно пояснил Великий Вождь, – это наследие народа, жившего еще в доцивилизованную эру. Мы называем это время Донашим. Донаший Эон – смутное время, о нем много кривотолков и почти ничего нельзя сказать точно. Единственное что мы знаем, так это то, что именно в те времена происходили грандиозные битвы богов и героев за передел собственности. Некоторые из наших докторов наук утверждают, что именно вот этот рельеф и есть истинное изображение Чока, не искаженное поздними толкованиями. В пользу этого довода говорит его пасть, которые и сейчас, по прошествии бесчисленных веков принимает все, что в нее положишь, лишь бы это подходило по формату.
– Нет сомнений, что это замок, – произнес Красноцветов, – пасть копира – замочная скважина. И механизм все еще работает!
– Донаши умели делать вещи, – сказал Вождь, – видите ли, они верили, что их эпоха будет длиться вечно. Возможно, они почитали себя бессмертными, а может быть, и были ими. Так или иначе, но они старались строить свои механизмы так, чтобы многие века спустя они еще функционировали. Смиренные последователи Чук-хе стараются следовать им в этом начинании, но увы, наши собственные изделия недолговечны, и нам приходится закупать все у прогнившей империи. Возможно, мы просто еще не достигли просветления.
Красноцветов кивнул, и осторожно освободил от кабелей часть стены справа от двери.
Ярко блеснул свет – под ползучей растительностью обнаружилась яркая позолоченная пластина, с темными, глубоко выгравированными буквами. Собачник всмотрелся, а потом отступил назад и, хлопнув в ладоши, от души рассмеялся.
– Золотой Ящик! Ну, конечно же!
Надпись на пластине гласила: «НИИ ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛОВ АКАДЕМИИ РАН СССР. Вход по пропускам».
– Никто не знает, что означает эта надпись, – произнес Великий Вождь уважительно, – Некоторые полагают, что это и есть истинное имя бога Чук-хе… Но так или иначе мы не можем попасть внутрь. Чего мы только не просовывали в пасть копиру – листовки, акции, рекламные брошюры по собаководству, прайс-листы, техническую документацию на пятидесяти страницах, письма солдат своим девушкам, медицинские заключения, репродукции известных картин, и даже банкноты! Через некоторое все возвращается обратно с пометкой «Адресата не существует. Письмо будет возвращено отправителю».
Система не дает сбоев. Судя по всему, обитающий внутри дух не берет взяток даже имперскими ассигнациями, что, безусловно, указывает на его принадлежность к высшим силам. А его уверения о не существовании адресата, породило множество псевдо – философских теорий о том, что окружающий мир и все кто его населяет есть иллюзия.
Эдакий сон, снящийся кому-то еще. Сонлипсизм – эта теория называется. Ее основатели давно отправились на товарищеский суд к Чук-хе, дабы выяснить как там все на самом деле, но их последователи периодически всплывают в нашем племени.
За спиной Вождя соседи быстро переглянулись. Поляков осторожно вынул письмо из-за пазухи и произнес:
– Вы просто писали не правильный адрес.
Все обернулись на него и синхронно шагнули в стороны. По этому живому туннелю Константин Поляков прошествовал, держа в обеих руках свой конверт – письмо, которое волею судьбы, пройдя через столько превращений, вновь оказалось у него. Почтальону казалось это чудом, и сейчас, стоя перед Ящиком, он вспоминал тот день, когда увидел послание первый раз – шумный предновогодний день, и Поляков тогда не сумел выполнить свой долг. Ему дали вторую попытку, но, какой же ценой он вновь получил этот безобидный с виду конверт – белый, синие штемпели, фиолетовый почерк. Коллективное послание. Да, его собственное послание. Самому себе от самого себя. Константин вздохнул – он чувствовал себя старым и разбитым, усталым путником после долгогодолгого пути. Пути длиною в жизнь. Может быть, так чувствует себя бандероль, восемьдесят лет пролежавшая в горах, но в конце концов дошедшая до адресата? Письмо в руках как спасательный круг.
Сжав зубы, он одним движением поместил конверт в пасть копиру. Отчетливо щелкнуло и алый огонь в глазах химеры сначала притух, а потом вспыхнул зеленым. Дверь со скрежетом начала отодвигаться и внутрь здания с резким змеиным шиком ворвался воздух.
Ошеломленные босоногие воины попадали на колени, и даже сам Великий Вождь выглядел ошеломленно. Поляков обернулся к своим, приглашающе махнул рукой, идемте мол, и двинулся в темноту.
Соседи потянулись за ним, один за другим они исчезали в недрах Ящика, и лишь идущий последним Ткачев на миг оглянулся и увидел как с нежно алеющей, восточной части утреннего небосклона со вселенским треском отрывается кусок грубого разрисованного холста, обнажая унылую бетонную стену. Мир становился тесен. С неуместным громоподобным пафосом дверь в Ящик захлопнулась.
Арена.
Голая вершина холма выглядела грандиозным памятником всему на свете.
Пауза затянулась, а потом лес вздрогнул – с вершин деревьев сорвались птицы-истуканы и с каменным грохотом вошли в почву у подножий, стремясь как можно скорее скрыться в надежных теплых недрах. С той стороны холма стало заниматься яростное оранжевое зарево, донеслось потрескивание огня – Красноцветов запалил выход. Теперь червя оставалось ждать с минуты на минуту.
Сетевик нервно стиснул карабин вспотевшими ладонями. Червь все не шел. Там, под холмом, прихотливая сеть канализационных туннелей сейчас наполнялась едким ядовитым дымом с высоким содержанием тетраэтилсвинца, вызывая разрывающий голову кашель и помутнение сознания. Но Червь по-прежнему не появлялся. Возможно, он был устойчив к ядам, а может быть у него просто не было легких. Спрятавшийся в засаде Александр Ткачев, неожиданно стал казаться себе бесконечно маленьким и незначительным, подобно единственному оставшемуся в живых пехотинцу в окопе, на который вот-вот должен пойти танковый клин. Здесь, посреди неприветливого леса, который мог, пожалуй, привидеться лишь Рене Магриту после длительного употребления под абсент гравюр Босха, Ткачев ощутил то пронзительное и жгучее как мороз чувство потери твердой почвы под ногами, о котором недавно говорила Анна. Ощущение было страшным, мир дернулся, поплыл, в земле словно разверзалась невидимая, ледяная бездна, откуда ощутимо тянуло безумием.
Стремясь отогнать некстати подступившее наваждение, Александр зло тряхнул головой и тут же услышал шорох.
Вот оно! Ствол карабина смотрел во тьму тоннеля, но пришелец возник откуда-то слева, из джанклей, и поспешно вскинул руки, показывая, что не намерен проявлять агрессию.
Свет луны пал на лицо гостя и Ткачев нервно вздрогнул – к нему, широкими шагами шел Красноцветов.
– Алексей Сергеевич! – крикнул Ткачев, – Это вы? Но зачем…
– Не стреляй, Саня, – крикнул тот, приближаясь, – Так было надо. Подожди…
– Но Червь же уйдет! Огонь сейчас прогорит! Все провалится… Красноцветов!!! Я…
Он хотел сказать еще что-то, но с изумлением осекся. Потому, что вдоль стены бежал еще один Алексей Красноцветов – точно такой же как и первый. Он очень спешил, и размахивал карабином.
– Саня! – крикнул бегущий, оскальзываясь на слизистых камнях – Саня, стреляй, это же Червь!
Страшная догадка пронзила Ткачев, руки его дернулись и направили карабин в грудь первому Красноцветову. Сетевика начала бить неприятная дрожь. Значит, полиморф?
– Стой! – сказал Александр.
– Саш, да ты чего? – спросил собачник, что появился первым, – Тут же червь! Он ведь нас сожрет так! – однако, остановился и опустил руки.
– Да стреляй же в него! – завопил второй Красноцветов, надсаживаясь, – это же Червь, убей его!!
– Встали оба!!! – рявкнул Ткачев, поводя карабином.
Гости остановились. Один, метрах в десяти позади другого. Оба были похожи как две капли воды. Каждый имел унты, карабин и канистру. Александр ощутил, как мороз идет у него по коже – один из пришельцев, безусловно, Червь. Но вот кто?!
– Полиморф… проклятый полиморф! – выдавил из себя сетевик, поводя ружьем с одной цели на другую.
– Саша… Александр, послушай меня… – рассудительно начал первый Красноцветов.
– Нет, не слушай его! – тут же крикнул второй, нелепо взмахивая руками, – это же тварь! Не слушай ее!
– Правильно, – сказал первый, – не слушай эту тварь. Она пришла по наши души и любой хитростью постарается доказать тебе, что она и есть настоящий Алексей Красноцветов. Но Саша, слушай сердце. Я – настоящий! Ты что, не чувствуешь?
– Н…нет, – вымолвил Ткачев, нервно, – Не чувствую. Червь… Тварь, тебе лучше сразу признаться, а не то…
– Не то, что? – спросил первый Красноцветов.
– Я не знаю!! – крикнул сетевик, – но Червь отсюда живым не уйдет.
– Что ты хочешь сказать?! – дрогнувшим голосом спросил второй собачник, – ты будешь стрелять в меня?
– Убей же его, Саня! – выкрикнул между тем первый, – он пытается заговорить тебя, сыграть на жалости. Ну же! Я бежал от него, чтобы предупредить тебя! Я не успел… Но это он, я уверяю тебя, он! Это Тварь, Червь, сладкоголосая дрянь!!!
– Не слушай его! – завопил второй, – не надо!
– ЗАТКНИТЕСЬ ОБА!!! – заорал Ткачев изо всех сил. Гости заткнулись и испытующе уставились на Александра – одинаковые, как пара мишеней в тире.
– Попробуем от противного, – сказал сетевик, облизнув пересохшие губы, и, кивнув на второго, крикнул, – эй ты, как звали твою собаку?
– Ее звали Альма, Саша, – со вздохом сказал тот.
– У нее был палевый окрас и мы с ней брали замок Мясника… – вставил первый.
– Она дралась с Бульдозером во дворе… – произнес второй.
– Она исчезла, когда все началось… – высказался первый, – ну, ты доволен.
– Это тупик, Саша, – устало опустив руки с карабином, сказал Красноцветов номер два, – он же тварь. А тварь, единственная из всех, кто знает о нас все.
– Судя по всему, принимая мой облик, Червь скопировал и всю мою память, – заметил первый, – так ты ничего не добьешься. Тварь поймала нас, Александр…
Сетевик почувствовал, как глаза наполняются слезами бессилия. Два одинаковых Красноцветова виновато стояли перед ним, и лишь один из них был настоящим, живым Алексеем Сергеевичем, без которого – он чувствовал – уже ничего не получится и идти к Ящику будет не зачем. А Тварь… Тварь, наверное, сейчас ухмыляется про себя, храня на лице неподвижную чужую маску. Прицел карабина прыгал с одной фигуры на другую и казалось, что у охотника двоится в глазах.
– Извини меня, Саша, извини, что так получилось, – сокрушенно сказал пришедший вторым Красноцветов.
– Что мне делать?! – крикнул Ткачев, обращаясь одновременно к обоим, – Что?! Ну?!
– Я не знаю… – произнес второй Алексей Сергеевич, – Но, боюсь, тебе придется сделать выбор.
– …И сделать его довольно скоро, – добавил первый, – мы не сможем стоять так всю ночь. Тварь может напасть, пока ты целишься в меня.
Ткачев сжал зубы. Сельва вокруг замерла – гулкая тишина пропитала массивные уродливые конструкции. Кабели не шатались под ветром, ночные создание собрались на границе джанклей и смотрели – множество безмолвных зрителей с выпуклыми, поблескивающими глазами. Сетевик заметил, что лунный свет падает теперь совсем отвесно, освещая немую сцену, наподобие мощного софита. Тени съежились и стремились спрятаться под ногами хозяев. Наступала полночь.
Красноцветов и Тварь, Тварь и Красноцветов, Тварь, Тварь, Красноцветов, Тварь. Кто из них кто?
Лучи небесного прожектора падали отвесно сверху, разделяясь на три четких луча – в которых стояли Красноцветов один, Красноцветов два и Александр Ткачев. Невидимые зрители напряженно следили за развязкой. Сетевик ощутил их внимание – тупая и жадная до зрелищ толпа напряглась, готовясь испустить дружный вздох удовлетворенияразочарования. Мир как никогда раньше казался фальшивым.
– Безвыходное положение, да, Сань? – хорошо поставленным голосом провозгласил первый Красноцветов, – но безвыходных положений не бывает. Тварь знает, что так или иначе, но живой ей не уйти. Даже если ты убьешь меня, следом все равно убьешь ее. Во всяком случае, здесь.
– Что он мелет? Тварь нельзя убить… – крикнул второй собачник, – тварь нельзя убить…
– Тварь призналась сама, – сказал первый, – видишь? Но она боится нас, несмотря на всю свою неуязвимость. Но выход есть, Саша. Мы можем дать ей уйти. Отступиться. Слышишь, тварь, мы можем дать тебе уйти, как насчет этого…
– Я не собираюсь давать ей уйти!! – взвизгнул Ткачев, дернув карабином, – молчите…
Молчите оба, мне надо подумать!
Они замолкли. Одинаковые. Даже выражения на лицах – тоскливая усталость. Ткачев тяжело дышал. Способ определить кто есть кто только один – взять и выстрелить в ближайшего Красноцветова, и посмотреть на результат. Шансов – пятьдесят на пятьдесят.
С другой стороны – Червю можно дать уйти. Но тогда… тогда Анна останется в клетке.
Его Анна останется в клетке! Однако Красноцветов… если это все же будет он, что тогда? Их станет шестеро. Собачник вел их всю дорогу, только он, да еще, пожалуй, Поляков был для них объединяющим звеном. Нет, нельзя, нельзя допустить! Ствол ружья дернулся в сторону одного, потом другого. Оба синхронно вздрогнули, что привело Ткачева в состояния тихой ярости.
– Ненавижу… – тоскливо произнес он, дрожащим пальцем елозя по спусковому крючку, – сволочи… за что вы меня так? За что? Я счас с ума сойду. Съеду с катушек… червь, я тебя все равно не отпущу…
– Александр! – резко выкрикнул второй Красноцветов, – соберись! Соберись же!
– Молчите… – слезы уже лились по щекам Александра. В голове промелькнула холодная отстраненная мысль, что он становится законченным истериком. Ткачев хрипло усмехнулся, и твердо нацелил карабин на второго Красноцветова – тот вроде бы держался поспокойней и это казалось подозрительным. Очень хотелось закрыть глаза, но делать этого было нельзя.
– Ну, хорошо! Давайте рассмотрим еще одно предложение… – сказал первый Красноцветов поднимая руки в умиротворяющем жесте. Договорить он уже не успел, потому, что второй Красноцветов без всякого перехода сделал нечто совершенно невероятное – крикнул «лови» и швырнул в двойника своим карабином.
Это было настолько дико, что Александр застыл с раскрытым ртом, так и не нажав курка.
Первый собачник дергано обернулся с выражением крайнего изумления на лице и ловко поймал карабин левой рукой.
– Что за… – начал он и тут на полированном древке оружия с отчетливым резким зумом вспыхнул красный сигнал. Потрясенное сознание Александра Ткачева все еще пыталось переварить увиденное, а руки уже сами твердо направили ружье в живот первому Красноцветову и нажали на спуск. Карабин сухо и отрывисто протарахтел, выплевывая очередь из десяти патронов калибра 7.62. Джанкли резко вздохнули. Красноцветов попятился – рубашка на животе превратилась в кровавое сито, из которого торчали обрывки ткани. Он не падал. Напротив, он пошел в атаку. Где-то на границе сознания второй Красноцветов дико завопил: «Червь», а сетевик со странным чувством холодной радости успел высадить остаток обоймы в надвигающуюся на него бледную слизистую тушу, в которой уже не осталось никакого подобия человека, а потом истекающий белой дрянью в трех десятках мест Белый Червь в последнем конвульсивном движении дотянулся до Александра Ткачева.
Софит погас резко, словно кто-то выключил свет. Мизансцена завершилась. Джанкли не аплодировали, но это не значит, что им не понравилось – просто у большинства населявших их существ не было рук.
Появление бывшего ведущего бухгалтера Алексея Красноцветова из темнины леса с принцессой в одной руке и бездыханным телом Александра Ткачева в другой было встречено в племени бурными овациями. Сам Великий Вождь почтил их своим присутствием, троекратно облобызал удачливого воина и, не сходя с места, вручил ему орден красного пламени, и кирзу героя. Принцесса совершенно не пострадала, разве что после суточного пребывания в коллекторе могла теперь именоваться разве что третьей вечерней свежестью, да и то в полутьме. Выразить свою радость, по поводу чудесного спасения она не могла, потому что после паров этилированого бензина вот уже третий час переживала небольшую, но красочную галлюцинацию в южно-испанском стиле. Сетевик прибывал без сознания. Без промедления выпущенная из клетки Анна с воем бросилась к нему, по пути наградив Великого Вождя ненавидящим взглядом, словно в том вдруг проступили черты Твари, и принялась нахлестывать Ткачева по щекам, причитая:
– Да очнись, же, Саша, очнись!!! Ты обещал, слышишь?! Обещал мне…
– Очнется, куда он денется… – усмехнулся Красноцветов, передавая Великому Вождю карабин, – червь его придавил малость, но силы у твари были уже не те. – Он обернулся к племени и крикнул, – убит ваш Червь! Нету его…
Цепь босоногих воинов племени Чук-хе на миг утратила свою обыкновенную мрачность и троекратно салютовала в воздух деталями точных приборов. Анна подняла на Красноцветова сияющие глаза:
– Он ведь из-за меня пошел! Из-за меня!
– Я знаю, – кисло сказал Красноцветов, – он, похоже, и выбрал тебя. Чудом уцелели.
Сетевик пришел в себя лишь день спустя, когда в племенных мастерских уже вовсю стучали зубила – сноровистые руки туземцев вытачивали из бронзового дерева статуи героев-победителей. Их лица – задумчивые и величественные одновременно уже были готовы, а сильные мускулистые тела еще ожидали своей очереди. Встать статуи должны были по правую и левую руку Чук-хе, а сделанная из использованной резиновой шины туша червя навсегда уляжется них под ногами – для ежегодного ритуала оплевания и загрязнения.
О случившемся Алексей Красноцветов и Ткачев никогда больше не говорили. Только в тот, первый же вечер, когда Александр, наблюдал как оранжевое, раздутое солнце скребет по верхушкам лесов на той стороне реки и не мог никак поверить в спасение, собачник спросил:
– В тот момент… у коллектора… Ты бы рискнул выстрелить?
– Да, наверное… – сказал, после паузы, сетевик, – Раньше бы, видимо, нет. Но теперь… мне теперь есть что терять помимо себя самого.
Красноцветов кивнул и вышел из хижины – его ждал Великий Вождь. Собачник так и не рассказал никому из соседей, каким образом он тащил сразу два сопротивлявшихся тела долгие километры по кишащим ядовитой гадостью джанклям, как останавливался и грозил звездам, луне и ночной сельве кулаком, обещая отыскать эту сволочь режиссера и сделать из него Белого Червя. От пережитого остался лишь сорванный голос, да сломанные ногти на обеих руках, но и то и другое прошло через некоторое время бесследно исчезло.
Три дня спустя, по узкой звериной тропе прошествовал небольшой отряд из семерых соседей, Юпиэса, великого Вождя, десятерых босоногих воинов элитной стражи и ванДоорна, который купил себе свободу заложив всех нелегальных импортеров собачьих унт на севере. Прошествовал и остановился перед небольшой низиной, где сельва ненадолго распахивала свои удушающие аммиачным запахом объятия над крохотной полукруглой полянкой. На дне овражка громоздился изломанный асфальт со следами дорожной разметки.
Впереди, чуть дальше, лесные вьющиеся кабели густо оплели некое сооружение, казавшееся угрюмой одинокой скалой, но ей не являющееся.
Увидев сие зрелище, Константин Поляков криво ухмыльнулся. О да, все слишком знакомо.
– Это Золотой Ящик, – торжественно молвил через переводчика Великий Вождь, – сюда уходят души людей Чук-хе, чтобы вернулся обратно озаренные Великой идеей и в новых белоснежных унтах.
При ближайшем рассмотрении скала оказалась древним строением из красного кирпича – когда-то оштукатуренным в веселый желтый цвет, но ныне желтизна поблекла, уступив место всепоглощающему серому. Совместными усилиями, пришедшие очистили от вьющегося хай-тека дверной проем – дверь была массивная, каменная. Чуть отступив назад, Поляков уважительно присвистнул – грубые борозды на древнем монолите складывались в искусное изображение гигантского копира, вымершего еще в древние эпохи. Зверь стоял на задних лапах. В глаза рельефа были вправлены технические рубины, которые остро и ярко блеснули, стоило свету, впервые за многие века, пасть на тело древнего камня.
– Он кажется очень старым! – воскликнул Поляков, – сколько же он тут стоит?
– С предначальных эпох, – охотно пояснил Великий Вождь, – это наследие народа, жившего еще в доцивилизованную эру. Мы называем это время Донашим. Донаший Эон – смутное время, о нем много кривотолков и почти ничего нельзя сказать точно. Единственное что мы знаем, так это то, что именно в те времена происходили грандиозные битвы богов и героев за передел собственности. Некоторые из наших докторов наук утверждают, что именно вот этот рельеф и есть истинное изображение Чока, не искаженное поздними толкованиями. В пользу этого довода говорит его пасть, которые и сейчас, по прошествии бесчисленных веков принимает все, что в нее положишь, лишь бы это подходило по формату.
– Нет сомнений, что это замок, – произнес Красноцветов, – пасть копира – замочная скважина. И механизм все еще работает!
– Донаши умели делать вещи, – сказал Вождь, – видите ли, они верили, что их эпоха будет длиться вечно. Возможно, они почитали себя бессмертными, а может быть, и были ими. Так или иначе, но они старались строить свои механизмы так, чтобы многие века спустя они еще функционировали. Смиренные последователи Чук-хе стараются следовать им в этом начинании, но увы, наши собственные изделия недолговечны, и нам приходится закупать все у прогнившей империи. Возможно, мы просто еще не достигли просветления.
Красноцветов кивнул, и осторожно освободил от кабелей часть стены справа от двери.
Ярко блеснул свет – под ползучей растительностью обнаружилась яркая позолоченная пластина, с темными, глубоко выгравированными буквами. Собачник всмотрелся, а потом отступил назад и, хлопнув в ладоши, от души рассмеялся.
– Золотой Ящик! Ну, конечно же!
Надпись на пластине гласила: «НИИ ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛОВ АКАДЕМИИ РАН СССР. Вход по пропускам».
– Никто не знает, что означает эта надпись, – произнес Великий Вождь уважительно, – Некоторые полагают, что это и есть истинное имя бога Чук-хе… Но так или иначе мы не можем попасть внутрь. Чего мы только не просовывали в пасть копиру – листовки, акции, рекламные брошюры по собаководству, прайс-листы, техническую документацию на пятидесяти страницах, письма солдат своим девушкам, медицинские заключения, репродукции известных картин, и даже банкноты! Через некоторое все возвращается обратно с пометкой «Адресата не существует. Письмо будет возвращено отправителю».
Система не дает сбоев. Судя по всему, обитающий внутри дух не берет взяток даже имперскими ассигнациями, что, безусловно, указывает на его принадлежность к высшим силам. А его уверения о не существовании адресата, породило множество псевдо – философских теорий о том, что окружающий мир и все кто его населяет есть иллюзия.
Эдакий сон, снящийся кому-то еще. Сонлипсизм – эта теория называется. Ее основатели давно отправились на товарищеский суд к Чук-хе, дабы выяснить как там все на самом деле, но их последователи периодически всплывают в нашем племени.
За спиной Вождя соседи быстро переглянулись. Поляков осторожно вынул письмо из-за пазухи и произнес:
– Вы просто писали не правильный адрес.
Все обернулись на него и синхронно шагнули в стороны. По этому живому туннелю Константин Поляков прошествовал, держа в обеих руках свой конверт – письмо, которое волею судьбы, пройдя через столько превращений, вновь оказалось у него. Почтальону казалось это чудом, и сейчас, стоя перед Ящиком, он вспоминал тот день, когда увидел послание первый раз – шумный предновогодний день, и Поляков тогда не сумел выполнить свой долг. Ему дали вторую попытку, но, какой же ценой он вновь получил этот безобидный с виду конверт – белый, синие штемпели, фиолетовый почерк. Коллективное послание. Да, его собственное послание. Самому себе от самого себя. Константин вздохнул – он чувствовал себя старым и разбитым, усталым путником после долгогодолгого пути. Пути длиною в жизнь. Может быть, так чувствует себя бандероль, восемьдесят лет пролежавшая в горах, но в конце концов дошедшая до адресата? Письмо в руках как спасательный круг.
Сжав зубы, он одним движением поместил конверт в пасть копиру. Отчетливо щелкнуло и алый огонь в глазах химеры сначала притух, а потом вспыхнул зеленым. Дверь со скрежетом начала отодвигаться и внутрь здания с резким змеиным шиком ворвался воздух.
Ошеломленные босоногие воины попадали на колени, и даже сам Великий Вождь выглядел ошеломленно. Поляков обернулся к своим, приглашающе махнул рукой, идемте мол, и двинулся в темноту.
Соседи потянулись за ним, один за другим они исчезали в недрах Ящика, и лишь идущий последним Ткачев на миг оглянулся и увидел как с нежно алеющей, восточной части утреннего небосклона со вселенским треском отрывается кусок грубого разрисованного холста, обнажая унылую бетонную стену. Мир становился тесен. С неуместным громоподобным пафосом дверь в Ящик захлопнулась.
Арена.
Они стояли на арене – широком пустом кольце, посыпанном мелким техническим песочком – слишком чистым и одноцветным, что бы быть настоящим. Вокруг арены громоздились некие циклопические конструкции – смесь Колизея и самого дорогого японского стадиона – впрочем, намеченные столь условно и грубо, что казались примитивными декорациями, как оно собственно и было. В южном ярко-синем небе светило жаркое солнце да описывали круги два гиппогрифа, на такой высоте кажущиеся едва видимыми точками.
Трибуны были пусты, а в дальней части арены имелась дверь – единственное, что абсолютно не вписывалось в антураж арены – вызывающе сирая и убогая, обшитая дешевым пурпурным дерматином. Кособоко прикрученный номер – наследник советской стандартизации – был, впрочем, не совсем прост. На гладкой поверхности номерка была выписана цифра ноль. Нулевой этаж. Ground zero.
Было здесь тихо и покойно, как только может быть покойно на морском дне, в самой глубокой точке исполинского водоворота – или в центре убийственного циклона. Там, за переделами арены ярился и завывал хаос, выдавая на гора ворохи причудливых видений и химер, там семеро пришедших людей были в центре внимания. Здесь же – за сценой, царили тишь и покой. По крайней мере до поры.
Соседи оглядывались. Они находились в центре арены, а позади них не было и намека на дверь – лишь схематично прорисованные трибуны. Великий Вождь, Юпиэс, ван-Доорн и десятка охраны бесследно исчезли. Вернее сказать их никогда и не существовало.
Лишенные болельщиков ряды трибун лишь подтверждали это. Соседи потерянно переглядывались, моргали, словно только что очнулись от тяжелого полуденного сна.
– Арена… – сказал, наконец, Алексей Красноцветов, щуря глаза от яркого солнца, – что ж, я ожидал нечто подобное… – он повернулся к остальным, – Поздравляю, соседи дорогие, мы все же дошли до самого дна. Это точка ноль – точка отсчета. Мы прорвались к истокам.
– И что теперь? – вяло спросил Поляков. Он заметил, что письмо вновь лежит здесь, частично зарывшись в песок. Почтальон нагнулся и поднял его – странно, но, пройдя сквозь оставшуюся незнамо где щель почтового ящика, конверт стал слабо светиться жемчужно-голубоватым светом, отлично видимым, несмотря на царящий вокруг полдень.
Константин поднес письмо к глазами, любуясь отблеском, а потом нежно прижал к груди.
– Теперь мы будем ждать, – сказал Красноцветов, – думаю, к нам выйдут. На вашем месте я бы порадовался – в конце концов, мы совершили то, чего не было в сценарии. Мы собрались вместе, мы прошли сквозь полное безумие, мы здесь – у самого логова Твари. И я бы не сказал, чтобы этот путь дался нам легко.
– Не то слово! – усмехнулся Ткачев, – этот путь до племени… Я думаю, мы все временно сошли с ума – полное погружение. Страшно, под конец мне стало казаться, что я теряю себя. Эта бездна под ногами, к тому же мне почему все время казалось, что я гражданин империи. Я пытался себя убедить в обратном, но логика пасовала.
– Мы ведь могли там остаться, – добавил Валера, – вы что, не почувствовали? Затянуло бы и все дела…
– Так или иначе, мы здесь, – произнес Алексей Сергеевич, поднимая руку, – Живы, и в более или менее здравом рассудке, что иначе как чудом считать трудно. Вот за этой дверью прячутся те, кто все это затеял. Они, наверняка боятся нас, но отступать им некуда, а значит, они будут сопротивляться до последнего. Сплотитесь! Саша, вспомни Червя! Костя – держи свое письмо при себе, не выпускай его из рук. Я не знаю, что будет дальше, но если они нас одолеют, значит все было зря! Все что случилось – зря были Мясник и Бутчер, Тварь, демон, Каннабис, каннибал и Жаббервох. Зря убили Павлика, зря был съеден Чук и изуродован Волчок, напрасно травили Арсеникума, были бессмысленны гонки и эстафеты, наши нервы, болезни, наш страх. Я просто хочу, чтобы это вы усвоили.
Помните, что нам идти тоже некуда. Только туда, за эту дверь!
– Странно, – сказал Андрей Якутин, – я совсем не боюсь…
– И я, – произнес Ткачев, – мы долго гонялись за Тварью. Теперь мы здесь. Мы настигли ее. Я снова думаю свободно. Я – это я и никто другой! Проклятье, да я счастлив!
Они улыбались, пожимая друг – другу руки, похлопывая по спинам, учтиво кивая. Мы здесь. Мы дошли. Лица окружавших людей казались родными и близкими. И сам факт, что они вот так, просто стоят все вместе посередине пустой спокойной арены, наполнял их непонятным ликованием, от которого хотелось пуститься в пляс. Больше не надо были играть в прятки. Вообще не надо было играть.
Трибуны были пусты, а в дальней части арены имелась дверь – единственное, что абсолютно не вписывалось в антураж арены – вызывающе сирая и убогая, обшитая дешевым пурпурным дерматином. Кособоко прикрученный номер – наследник советской стандартизации – был, впрочем, не совсем прост. На гладкой поверхности номерка была выписана цифра ноль. Нулевой этаж. Ground zero.
Было здесь тихо и покойно, как только может быть покойно на морском дне, в самой глубокой точке исполинского водоворота – или в центре убийственного циклона. Там, за переделами арены ярился и завывал хаос, выдавая на гора ворохи причудливых видений и химер, там семеро пришедших людей были в центре внимания. Здесь же – за сценой, царили тишь и покой. По крайней мере до поры.
Соседи оглядывались. Они находились в центре арены, а позади них не было и намека на дверь – лишь схематично прорисованные трибуны. Великий Вождь, Юпиэс, ван-Доорн и десятка охраны бесследно исчезли. Вернее сказать их никогда и не существовало.
Лишенные болельщиков ряды трибун лишь подтверждали это. Соседи потерянно переглядывались, моргали, словно только что очнулись от тяжелого полуденного сна.
– Арена… – сказал, наконец, Алексей Красноцветов, щуря глаза от яркого солнца, – что ж, я ожидал нечто подобное… – он повернулся к остальным, – Поздравляю, соседи дорогие, мы все же дошли до самого дна. Это точка ноль – точка отсчета. Мы прорвались к истокам.
– И что теперь? – вяло спросил Поляков. Он заметил, что письмо вновь лежит здесь, частично зарывшись в песок. Почтальон нагнулся и поднял его – странно, но, пройдя сквозь оставшуюся незнамо где щель почтового ящика, конверт стал слабо светиться жемчужно-голубоватым светом, отлично видимым, несмотря на царящий вокруг полдень.
Константин поднес письмо к глазами, любуясь отблеском, а потом нежно прижал к груди.
– Теперь мы будем ждать, – сказал Красноцветов, – думаю, к нам выйдут. На вашем месте я бы порадовался – в конце концов, мы совершили то, чего не было в сценарии. Мы собрались вместе, мы прошли сквозь полное безумие, мы здесь – у самого логова Твари. И я бы не сказал, чтобы этот путь дался нам легко.
– Не то слово! – усмехнулся Ткачев, – этот путь до племени… Я думаю, мы все временно сошли с ума – полное погружение. Страшно, под конец мне стало казаться, что я теряю себя. Эта бездна под ногами, к тому же мне почему все время казалось, что я гражданин империи. Я пытался себя убедить в обратном, но логика пасовала.
– Мы ведь могли там остаться, – добавил Валера, – вы что, не почувствовали? Затянуло бы и все дела…
– Так или иначе, мы здесь, – произнес Алексей Сергеевич, поднимая руку, – Живы, и в более или менее здравом рассудке, что иначе как чудом считать трудно. Вот за этой дверью прячутся те, кто все это затеял. Они, наверняка боятся нас, но отступать им некуда, а значит, они будут сопротивляться до последнего. Сплотитесь! Саша, вспомни Червя! Костя – держи свое письмо при себе, не выпускай его из рук. Я не знаю, что будет дальше, но если они нас одолеют, значит все было зря! Все что случилось – зря были Мясник и Бутчер, Тварь, демон, Каннабис, каннибал и Жаббервох. Зря убили Павлика, зря был съеден Чук и изуродован Волчок, напрасно травили Арсеникума, были бессмысленны гонки и эстафеты, наши нервы, болезни, наш страх. Я просто хочу, чтобы это вы усвоили.
Помните, что нам идти тоже некуда. Только туда, за эту дверь!
– Странно, – сказал Андрей Якутин, – я совсем не боюсь…
– И я, – произнес Ткачев, – мы долго гонялись за Тварью. Теперь мы здесь. Мы настигли ее. Я снова думаю свободно. Я – это я и никто другой! Проклятье, да я счастлив!
Они улыбались, пожимая друг – другу руки, похлопывая по спинам, учтиво кивая. Мы здесь. Мы дошли. Лица окружавших людей казались родными и близкими. И сам факт, что они вот так, просто стоят все вместе посередине пустой спокойной арены, наполнял их непонятным ликованием, от которого хотелось пуститься в пляс. Больше не надо были играть в прятки. Вообще не надо было играть.