Страница:
– Ну… – сказал Петька, – наверное, мучить слабых.
– Не только, – кивнул Крохин, – мучит слабых это у него так… хобби. А по настоящему он любит одно…
– Что?
– Помнишь, как он от бандитов убегал? Помнишь? А из-за чего?
– Говорят, задолжал кому-то и… Я понял!
– Больше всего на свете Сеня любит деньги, – торжественно сказал Максим и аккуратно вывел на бумаге несколько цифр, а рядом строгим взрослым почерком написал: «всего».
Петька смотрел восхищенно – все-таки друг у него просто гений. В одиннадцать лет такие мозги иметь – это что-то!
Максим рисовал сосредоточенно, вдумчиво шептал себе что-то под нос. Лист перед ним покрывался строгими линиями и значками, приобретая удивительно серьезный и официальный вид.
– Вот это да! – выдохнул Смирнов, – ну ты даешь, голова!
– А знаешь, какой еще недостаток есть у Сени, кроме жадности?
– Нет…
– Любопытство, – сказал Максим Крохин, – вот на этом мы его и поймаем.
И он замолчал, глядя на свое творение. С первого взгляда было видно, что это карта.
Но не такая, что они рисовали совсем недавно, нет! Те карты были стилизованы под старину, и даже выкрашены разведенной акварелью, чтобы имитировать древний папирус – они рождали ощущение погребенной во тьме веков тайны. Но эта карта была другая. Она была серьезной! Вот, что приходило в голову при первом на нее взгляде. Больше того с виду она была настоящей!!
При взгляде на этот исписанный ровными чертами и буквами лист сразу представлялся скособоченный небритый контрабандист с острым взглядом грызуна, закапывающий глухой полуночью алчно поблескивающие под луной драгоценности. Которые, кстати, в карте были обозначены как «изделия из драгметалла и другие ценности». Или даже тайную организацию, закапывающую на черный день накопленное за годы существования добро, или даже… Елки-палки, если бы Петька не присутствовал при акте творения сего документа, он бы безоговорочно решил, что перед ним реальная карта! Да в нее кто хочешь поверит!
Ну Максим, ну дает!
А когда Смирнов присмотрелся ГДЕ Крохин расположил свой клад, пометив место захоронения аккуратной точкой с указанием метража, то прыснул в кулак, а потом ликующе захохотал, и хлопнул Максима по спине, не удержавшись, воскликнул:
– Максимка ты гений!
Крохин криво улыбнулся, глядя на ровные черточки и окружности своей карты. Для него это была не просто игра.
Мамонт силен, но что значит его сила, если он в яме?
Минул день, и настоящее с тоскливым утренним вздохом сделало еще один шаг к весне.
Максим Крохин стоял на пороге своего родного многоэтажного дома, и ждал, когда из соседнего появится Петька. День сегодня был важный – день охоты на крупного зверя. А капкан на это мощное, но тупое создание сейчас лежал у Максима в сумке.
Где найти Гребешкова Максим знал – за долгие годы измывательств изучил все места обитания своего врага. Знал он и каким образом подсунуть Сене карту. Когда тебя долго преследуют, ты неминуемо начинаешь знать охотника не хуже собственного лучшего друга.
Много мелких жизненных подробностей, просто скрашенных ненавистью, вместо чувства товарищества.
То, что Сеня поведется на карту, Максим тоже не сомневался. Сеня был слишком любопытен и жаден, чтобы пропустить такое заманчивое предложение. К тому же он явно был склонен к авантюрам, что доказывали несколько нехороших историй, случившихся с Гребешковым в последнее время. Он клюнет на подсунутую ему сладкую наживку.
И в этом мудрый охотник на крупного зверя Максимка Крохин был абсолютно прав, хотя и не сознавал того. Во время приготовления своей хитроумной ловушки, ему совершенно не приходило в голову, что любой взрослый с легкостью ее разгадает – из-за множества ляпов и несуразностей, сделанных по причине простого незнания, да и по общей наивной и идеалистичной картине. Но Сеня Гребешков, не смотря на все свои монументальные габариты, был всего лишь на три года старше своих жертв, а по уровню логического мышления не только не находился с ними на одном уровне, но и кое-где даже отставал.
Именно поэтому то вся эта странная затея с картой и получила возможность сработать.
Главным загонщиком крупного зверя Арсентия Гребешкова оказался он сам.
Смирнов появился из соседнего дома, сияющий, как майское солнце. Он был полон сил и уверенности. Максим тоже улыбнулся и спустился вниз по ступенькам. Взгляд его рассеянно заметил белый, еще не испачканный уличной грязью конверт. Чье-то письмо коротало часы в снежном плену. В другое время Максим бы обязательно заинтересовался – еще бы, кто знает, какие страшные тайны скрывает конверт. Но сейчас он был полностью поглощен идеей загона Сени и так и оставил письмо в снегу.
Ровный поток не очень свежего воздуха дул сквозь полупустой коридор. Было что-то от метро в этом потоке. Он выходил из лестничного пролета, ведущего на третий этаж, а уходил в другой – тот, что шел вниз.
У лестницы воздух овевал собранных и сосредоточенных Максима и Петра, а чуть дальше, ведомый неясной атмосферной флюктуацией, достигал монументальной фигуры Сени Гребешкова. Максим Сеню видел, Сеня Максима – нет. Крохин кивнул другу – считай, мол.
– Раз, два, три… – сказал Петька, замирая от страха и восторга.
Отпущенная Максимом на волю карта была тут же подхваченная сквозняком, и, расправив испещренные «взрослым» почерком крылья понеслась навстречу судьбе.
Расчет был точен – карта попала прямо в Гребешкова, можно сказать прямо в руки, хотя на самом деле она не слишком дружелюбно облепила лицо грозы всех начальных и средних классов. Сеня матюгнулся, но из-за карты это вышло нечетко.
– Сейчас, – сказал Максим, – внимание…
Мощным рывком головы Сеня освободил себе поле зрения, руки его нервно дрогнули, и на миг Крохину даже показалось, что его враг сейчас разорвет карту пополам. План допускал эту возможность, и тогда пришлось бы…
Руки замедлились, потом движения их утратили пугающую резкость, и сделались плавными и мягкими, словно под руки Арсентию попалось что-то очень приятное. Например, любимая женщина, или стобаксовая бумажка.
Сеня смотрел на карту и улыбался. Он улыбался, хмурил брови, и напряженно шевелил губами, раз за разом прочитывая указанную в «серьезном» документе сумму. Она, видимо, не слишком укладывалась у Сени в голове. У Сени никогда не было столько денег, и вполне возможно, ему не светило столько в будущем (на идущие следом за первой цифрой нули Максим не пожадничал).
И Сеня поверил. Это было видно с первого взгляда. У Гребешкова в голове уже образовывались мыльные радужные планы один ярче другого. Сеня заглотил крючок глубоко и надежно.
Петька не удержался и восторженно ткнул Максима в бок. Крохин поморщился, но тоже улыбнулся – расслабляться не следовало, самое главное было еще впереди.
После утренней ловли на живца день прошел как-то быстро и незаметно. Максим оттрубил свое в школе, получил несколько обидных прозвищ от недоброжелателей рангом пониже, и чуть не подрался с еще одним зубоскалом, но вовремя вмешавшийся Смирнов предотвратил разгоревшийся конфликт. Обычный день, что Максима Крохина всегда удивляло, так это как в такой атмосфере можно еще и получать знания?
– Теперь самое главное, – говорил Крохин по пути домой, – если я что-то поминаю в характере Сени он пойдет копать сегодня же вечером. Когда ему что-то втемяшивается в голову, то он прет к цели как бык. Нам же важно его не пропустить. Поэтому ты занимаешь дежурство у окна. И, если его видишь, сразу звонишь мне, будем подсекать.
– Он сам себя подсечет! – сказал Смирнов радостно, – Сам!
У дома они расстались. Кинув восторженный взгляд в глубь двора, Петька Смирнов двинул на свой наблюдательный пост, а Максим отправился домой и стал ждать. Мысль его активно работала. Ему вдруг пришло в голову, что подобный трюк можно повторить еще с кем ни будь, и еще…
Перспективы были, безусловно, не столь радужные, чем у заглотившего приманку Гребешкова, но для не желавшего много Максима они были более чем заманчивы. Сам того не зная, Крохин открыл первый закон интригоплетения: «Силу всегда можно победить хитростью». А также важное к нему дополнение: «Сколько силы – не имеет значения».
Время тянулось мучительно медленно. Максим сидел, смотрел в окно на мерзнущий город в бликах негреющих огней, сизые зимние тени падали ему на лицо, придавая ему недетское, странно жестокое выражение. Минуло восемь, девять, десять и шум на улицах стал утихать, и только далекие электрички стучала заиндевелыми колесами. Прошло еще полчаса и пошел снег.
В одиннадцать раздался звонок от Петьки.
– Он идет, – коротко сказал он.
Максим кивнул, потом понял, что собеседник его не видит и сказал:
– Да, я выхожу.
Родители его уже легли спать, так что покинуть квартиру оказалось делом не сложным.
Замирая от собственной храбрости, Максим поспешил вниз. На полпути к земной тверди ему пришло в голову, что консьержка неминуемо его запомнит (а она запомнит точно, потому что люто ненавидит детей) и Крохин поспешил обратно, после чего с некоторым колебанием перебрался по крыше. Небо было совсем близко и холодные звезды роняли вниз колкие снежинки – точные свои копии.
Петька ждал его у соседнего дома – тепло экипированный и полный нетерпения. На вопрос Максима он нетерпеливо махнул рукой вглубь двора.
Там, в конце широкой полосы образуемой домами близнецами тесной группой ютились старые бревенчатые хижины – медленно гниющие останки сгинувшей ныне деревенской жизни.
Стояли они тут лет сто, не меньше, и даже сейчас сносить их никто не собирался – район был не из престижных. Цепко держась за стылую землю, покосившиеся эти домики гордо исполняли роль местных трущоб – со всеми полагающимися трущобам атрибутами. Народ здесь жил небогатый и вовсе бедный, свежестиранное белье тянулось от одного дома к другому, везде валялись пустые бутылки и вскрытые консервный банки, и во множестве водились крысы.
Еще здесь должны были бы быть во множестве бродячие ободранные кошки, да отощалые злющие дворовые псы с вечно подведенными животами. Но ни тех, ни других тут не водилось, да и водиться не могло.
Потому что здесь жили Бульдозер со своим хозяином Лапкиным.
Именно в его огороде, напротив его крашенного жизнерадостной синей краской домика с затейливой потрескавшейся резьбой, и возвышалась сейчас фигура Сени Гребешкова. Сеня копал.
Метрах в десяти от него, отойдя от своей уродливой приземистой будки, стоял Бульдозер и смотрел на Сеню. Больше он ничего делать не мог, потому что его не пускала толстенная цепь, возникающая откуда-то из снега. Бульдозер напасть не мог и потому злобно молчал. Картина была отрадная, хотя и попахивала каким-то сюрреализмом. В глазах Бульдозера читалось поистине дзен-буддисткое спокойствие. Как часовая мина с взведенным запалом он считал, что смерть Сени это только дело времени. Гребешков же, понятно, считал иначе.
– Ух ты! – восхищенно молвил Смирнов, – как смотрит! А Лапкин где?
– Уехал из города, – сказал Максим, – я все рассчитал. Он каждый два месяца покидает город, на день или около того…
– А Бульдозер?
– Бульдозера он всегда оставляет. Кто ж к такому зверю подойдет?
Сеня копал в точно указанном на карте месте. Сейчас, с минуту на минуту он должен был наткнуться на вещицу напоминающую врытый в землю люк с куском цепи вместо ручки. И, естественно, он должен за нее дернуть, дабы поднять створку отделяющую его от сокровища. На самом деле он открывал себе прямую дорогу на больничную койку, потому что квадратный кусок металла так похожий на люк на самом деле удерживал в земле начало цепи, которая тихо змеилась где-то под землей, а после, пройдя через чугунное ушко в центре двора, брала круто вправо и оканчивалась на Бульдозере. Хитрая сия система позволяла без потери качества варьировать длину Бульдозеровой цепи, позволяя тому при максимальной длине хватать за пятки прохожих по ту сторону хлипкого забора. Но сейчас круг его возможностей ограничивался пятачком у самого крыльца, да окрестностями будки.
Бульдозер молча ждал, когда провидение даст ему возможность добраться до захватчика.
Гребешков обо всем этом не знал – он жил в другом районе, не знал, кто такой Бульдозер, и что его вечная жертва Максим Крохин живет совсем рядом. А если знал бы, то все равно не сумел бы связать воедино элементы сложного Максимова плана. Жадным он был, а вот умным не очень.
В три минуты разбросав засеребрившийся под звездами снег, он принялся методично долбить замершую землю. Земля подавалась с трудом. Иногда Сеня приостанавливался и нервно оглядывался на безмолвствующего Бульдозера. Возможно, его настораживало молчание пса. Максим решил, что настораживало не напрасно.
Затаив дыхание, отважные ловцы хищных зверей смотрели как освобождается стопор собачьей цепи. В тусклом свете он до боли напоминал люк в некое секретное убежище.
Когда стопор полностью явил свои квадратные очертания ночи, Сеня бросил лопату и на минуту замер, глядя на отрытое сокровище. Дыхание с шумом вырывалось из кладоискателя и серебрилось в воздухе невесомым паром. Цепь лежала у ног Гребешкова – слишком заманчивая, чтобы за нее не дернуть. Сеня наклонился.
– Сейчас… – выдохнул, замерев от какого-то парадоксального чувства неизбежного, Максим.
Сеня дернул за цепь и стопор так похожий на люк в земле… открылся! Явив миру темный квадрат лаза неизвестно куда. Обмякшая цепь выпала из руки Гребешкова и тонко зазвенела по вывороченной земле. Максим в панике кинул взгляд на Бульдозера и застал его на том же месте, в том же положении. Стальной поводок ротвейлера не ослаб ни на йоту. Бульдозер холодно глядел, как незваный пришелец пролезает в непонятно откуда взявшийся на его огороде люк.
Которого быть, по идее, не должно. Это было странно… да нет, страшно непонятно и противоестественно. Максим глядел во все глаза и не мог понять, что же удерживает на месте Бульдозера? Не воздух же!
Максимово мышление сделало заведомо безнадежную попытку здраво и логично осмыслить происходящее. В голове его возникали и тут же пропадали возможные объяснения появления люка на месте стопора, но ни один из них не мог объяснить, почему не ослабла собачья цепь!
Сеня высунулся из люка. По отсутствующему выражению лица Гребешкова Максим понял, что тот отыскал клад. Крохину на миг стало дурно от мысли, что сейчас в руках Сени возникнет одно из описанных в карте сокровищ. Мир шатнулся, от ночи разило снежным кружащимся сюрреализмом, а Крохин мог лишь стоять да смотреть, как руки его вечного гонителя выкладывают на припорошенную мелким снежком землю черные поблескивающие предметы.
Один, другой, третий – в рассеянном зимнем свете мелькнула спусковая скоба и играющий пугающе острыми гранями прицел. Четыре вороненых, замысловатых чуждых форм, автомата улеглись рядком подле люка. А Сеня все доставал и доставал – три осколочных гранаты, которые выглядели совсем как в тысячи раз смотренных боевиках, светло серые брикеты с маркировкой и хитрыми поблескивающими штуковинами в комплекте к ним.
– Я вон тот автомат узнал, – прошептал еле слышно Петька, – это агран-2000, десантный автомат. А вот там хеклер и кох марк пять, его в американском спецназе использует, смотри там еще фонарик в подстволье, помнишь в как той игрушке?!
Максим молчал. Ему было страшно, очень страшно и холодно. Он чувствовал себя неудачливым медиумом, что вызвал к жизни такие силы, контролировать которые не смогут и люди в десять раз более опытные несчастного вызывателя. Оранжевый джин вылезал из бутылки на его глазах, но вовсе не для того чтобы выполнить три желания.
– А это глок-17, клевый пистолет! Магазин на семнадцать патронов, возможность вести огонь очередями… – вещал вдохновенно Петька, пока Максим не двинул его жестко в бок.
– Ты что?! – спросил тихо Крохин, – ты хоть понимаешь, чем это все грозит, а? Склад оружия во дворе дома?! Да еще такого?! Да тут все кто рядом окажутся под удар могут попасть!
Видимо сходная мысль пришла в голову и Сене, потому что он приостановил свою деятельность по извлечению клада, и после минутного раздумья стал укладывать все обратно в яму. Крупных серых брусков к тому времени накопилось уже штук пять и ничем иным кроме как пластиковой взрывчаткой это быть не могло.
Гребешков работал целеустремленно и быстро. Сложив поблескивающие орудия уничтожения в лаз, он выбрался на поверхность и приладил крышку люка на место, а потом, быстро и не оглядываясь, пошел прямо на Максима с Петькой. Оторопевшим приятелям на миг показалось, что он увидел их в густой тени отбрасываемой забором напротив, но Сеня, не дойдя метров десять, свернул чуть правее двигаясь вдоль узенькой улицы и Максим понял, что Гребешков просто выбрал себе наиболее удобный выход из местных трущоб. Вжавшись в обледенелые доски забора, приятели проводили взглядом его широкую спину.
– Куда он? – прошептал Петька, когда Гребешков скрылся за углом крайнего дома.
– Обсудить находку с местным криминалом. У самого у него мозгов не хватит правильно распорядиться кладом. Так что он предпочтет посоветоваться. На его языке это называется: «переговорить с серьезными людьми». И он вернется! Это ясно.
– Что же теперь делать нам? – спросил Смирнов.
– Что-что, молчать в тряпочку! – хмуро ответ ответил Максим, – пошли домой, поздно уже…
Ночью Максим не мог заснуть. Странные мысли приходили к нему в голову, по свойски – пинком отгоняли утвердившийся было сон, мучили и рисовали страшные по своей простоте картины. Почему-то Крохин был уверен, что это оружие, попав в дурные руки, станет источником неисчислимых бед и несчастий для незнакомых Максиму людей, которые, останься смертельные агрегаты гнить в земле, возможно, продолжали бы жить поживать, топтать землю еще много-много лет.
Можно назвать сии возникшие чувства голосом совести или вдруг пробудившейся гражданской ответственностью не атрофируйся эти понятия в нынешнем поколении десятилетних до полной невыявляемости.
На следующий день в школе Крохин отыскал Петьку и сразу направился к нему. Смирнов заметил, что друг чем-то удручен больше обычного. Боязливо оглядевшись по сторонам, Максим полушепотом заявил:
– Так нельзя!
– Что нельзя?! – спросил Смирнов.
– Оставлять так нельзя! В смысле оружие! Если оружие, а особенно взрывчатка попадет к тем людям, что контактирует Сеня… Это же, представляешь, что будет? Сколько людей от него погибнет? А мы будем молчать, зная что могли это предотвратить?
– Ну а что мы можем сделать? – удивился Петька.
– Мы знаем главное – что оружие есть, и где оно лежит. Знание – это половина победы!
Кроме нас и Сениных покровителей об этом не знает никто! В наших силах не допустить, чтобы оно не попало в руки бандитов!
– И как же? Прийти и им сказать: «не берите, мол, потому что это не хорошо и из этого можно пораниться?»
Крохин помолчал, потом снова оглянулся как шпион из дешевого фильма, потом приблизился к Петьке вплотную и произнес:
– Нет приходить нам не надо. Надо лишь сообщить куда следует…
– Ого… – сказал Петька, обдумывая услышанное. Максим стоял рядом, смотрел выжидающе и у Петьки Смирнова вдруг возник постыдный позыв сейчас развернуться и пойти прочь от своего друга Крохина, который по собственной воле влип в какую-то жуткую авантюру, а теперь собирался влипнуть еще глубже. Но Петька с некоторым содроганием позыв подавил – как уже говорилось, он был настоящим другом.
Сжав зубы, Смирнов кинулся в омут с головой.
Звонок в местное отделение милиции произвели тем же днем – как заправские террористы пользуясь телефоном автоматом на городском вокзале, что был весьма удален от их собственного дома. Хмурый Петька, прочитав текст написанного Максимом сообщения, вынул из кармана белую пластиковую коробочку с китайским иероглифом и решеткой как у древнего радиоприемника. Тряхнув аппаратом, он пояснил:
– Говорить будем низким «взрослым голосом»! Это вокодер, дешевый правда… но он работает.
Дрогнувшей рукой набрав номер, Смирнов, с неподвижным лицом и без выражения, прочитал текст в трубку. Голос, который выходил из вокодера, вполне мог принадлежать какому ни будь особо одаренному пожилому индивидууму из племени даунов – говорил он четко, но несколько растянуто и низко. Максим ни за что бы ни поверил, что Петька Смирнов может выдать вот такой голос – слишком он не соответствовал зеленой внешности говорящего.
Отговорив положенное, Смирнов повесил трубку и они поспешно пошли прочь с вокзала.
– Что теперь?
– Теперь ждать, – сказал Крохин, – они на обычные вызовы не выезжают, но на такой должны. Они всегда выезжают на сообщения о заложенной бомбе. А это склад с оружием и взрывчаткой – почти то же самое, даже круче.
– Максим… а нас, не поймают? – спросил Петька тихо.
Крохин только головой мотнул раздраженно:
– Не пори ерунды. Кто нас видел? Никто! Ты счас иди домой и за двором Лапкина наблюдай. Потом мне скажешь, как там все прошло.
Смирнов только кивнул неуверенно. Ему вдруг пришло в голову, что на свете есть проблемы покруче нападок Сени Гребешкова.
Звонок последовал в семь вечера. Срывающийся голос Петьки в телефонной трубке сообщил:
– Он вернулся!
– Сеня? – быстро спросил Максим.
– Нет! – крикнул Смирнов, – Лапкин вернулся!
– Но он не должен был… – прошептал Крохин, – хотя… Это даже к лучшему. Ведь это, наверное, его склад.
– Что-то будет! – возвестил Петька Смирнов, – до связи.
И он положи трубку, оставив Крохина со все усиливающимся ощущением неудачливого вызывателя духов. Очень неудачливого.
Итак, Лапкин выбрал очень неудачное время для возвращения. Оставалось надеяться, что все обойдется без большой крови.
В восемь телефон истерично взвякнул таким тоном, что Максим сразу понял – это его.
– Идет Сеня! – коротко сообщил Смирнов.
– Ох… я тоже иду!
– Мам я погулять пойду? – сказал Максим одеваясь, – еще не поздно!
– Все в клады играете? – спросила мать.
– Ага, – произнес Крохин, чувствуя себя партизаном на задании, – и уже один нашли.
Снаружи светила луна – и совершенно непонятно было, откуда с чистого неба сыпется редкий снежок – создавалось впечатление, что это крошатся от мороза звезды.
Сеня был тут как тут. Максим и Петька на этот раз заняли наблюдательную позицию в тени облезлых берез, чуть в стороне от участка Лапкина. Здесь была отличная видимость на двор, притом, что сами они оставались в глубокой темноте.
Гребешков, не задумываясь, перемахнул через забор. В этот раз он тащил с собой объемистый китайский баул из поблескивающей синтетической ткани. Не было сомнений, что груз должен был переместиться туда.
И Сеня был один – Максим догадывался, почему – старшие товарищи Гребешкова не поверили ему. Либо поверили, но решили перестраховаться. Кладокопатель споро начал разбрасывать снег над люком, совсем не замечая, что окошко домика Лапкина светится неярким желтым светом. Гребешков вонзил принесенную с собой саперную лопатку с целью поддеть ей люк.
В следующую мерзлую минуту на сцене возникло еще трое персонажей, причем появились они на диво синхронно, хотя и совершенно независимо друг от друга. Луна подсвечивала картину холодным софитом.
Из своей конуры вышел Бульдозер и плавно натянул свою цепь до отказа. Он был готов ждать вечно.
На крыльцо своего домика вышел Лапкин в накинутой на плечи драной телогрейке. В отличие от своего пса он был склонен к более эмоциональной оценке происходящего и уже открыл, было, рот для гневной матерной фразы, если бы не внезапное появление третьего участника представления.
Побитого милицейского бобика, который с потушенными фарами вдруг вырулил из соседнего переулка, а на подъезде к участку врубил сирену и сигнализацию.
Надрывный вой жестко и страшно ударил по окрестностям. Петька и Максим замерли, остолбенел на крыльце Лапкин и конечно в ужасе замер дважды застигнутый Сеня Гребешков. И только Бульдозер на вой никак не среагировал. Он ждал.
Уазик притормозил у ворот и неестественный механический голос из громкоговорителя с ленцой посоветовал:
– Стоять… Все встали не шевелятся.
Все и так стояли – абсолютная оторопь делала их похожими на каменные статуи. Максиму вдруг показалось, что он присутствует на какой то апокалипсической игре в «замри».
Проблесковый маячок ронял на окрестности синие блики.
Из уазика появилось двое – как и положено в черных кожаных куртках и с АКСУ наперевес. Оба мента были грузноваты и низкорослы, отчего казались почти братьями. Они не торопились – вразвалочку проследовали через калитку, но остановились у самой изгороди. Один качнул автоматом в сторону замершего на крыльце хозяина дома:
– Ты Лапкин? – спросил страж порядка.
– Я, – сказал Лапкин, – а что…
– А это кто? – так же с расстановкой спросил мент и указал стволом АКСУ на Сеню.
Сеня побледнел – это казалось невозможным, если учесть что сверху светила луна, делая всех присутствующих похожих на живых мертвецов, но Сене это удалось. Похоже, он сейчас напряженно раздумывал что будет, если сейчас взять и побежать и будут ли при этом стрелять в спину. Видимо Гребешков решил что будут, и потому не стронулся с места.
– Да откуда я знаю? – неверно и на повышенных тонах произнес Лапкин, – Кто он такой вообще?! Че он здесь делает?!
– Не только, – кивнул Крохин, – мучит слабых это у него так… хобби. А по настоящему он любит одно…
– Что?
– Помнишь, как он от бандитов убегал? Помнишь? А из-за чего?
– Говорят, задолжал кому-то и… Я понял!
– Больше всего на свете Сеня любит деньги, – торжественно сказал Максим и аккуратно вывел на бумаге несколько цифр, а рядом строгим взрослым почерком написал: «всего».
Петька смотрел восхищенно – все-таки друг у него просто гений. В одиннадцать лет такие мозги иметь – это что-то!
Максим рисовал сосредоточенно, вдумчиво шептал себе что-то под нос. Лист перед ним покрывался строгими линиями и значками, приобретая удивительно серьезный и официальный вид.
– Вот это да! – выдохнул Смирнов, – ну ты даешь, голова!
– А знаешь, какой еще недостаток есть у Сени, кроме жадности?
– Нет…
– Любопытство, – сказал Максим Крохин, – вот на этом мы его и поймаем.
И он замолчал, глядя на свое творение. С первого взгляда было видно, что это карта.
Но не такая, что они рисовали совсем недавно, нет! Те карты были стилизованы под старину, и даже выкрашены разведенной акварелью, чтобы имитировать древний папирус – они рождали ощущение погребенной во тьме веков тайны. Но эта карта была другая. Она была серьезной! Вот, что приходило в голову при первом на нее взгляде. Больше того с виду она была настоящей!!
При взгляде на этот исписанный ровными чертами и буквами лист сразу представлялся скособоченный небритый контрабандист с острым взглядом грызуна, закапывающий глухой полуночью алчно поблескивающие под луной драгоценности. Которые, кстати, в карте были обозначены как «изделия из драгметалла и другие ценности». Или даже тайную организацию, закапывающую на черный день накопленное за годы существования добро, или даже… Елки-палки, если бы Петька не присутствовал при акте творения сего документа, он бы безоговорочно решил, что перед ним реальная карта! Да в нее кто хочешь поверит!
Ну Максим, ну дает!
А когда Смирнов присмотрелся ГДЕ Крохин расположил свой клад, пометив место захоронения аккуратной точкой с указанием метража, то прыснул в кулак, а потом ликующе захохотал, и хлопнул Максима по спине, не удержавшись, воскликнул:
– Максимка ты гений!
Крохин криво улыбнулся, глядя на ровные черточки и окружности своей карты. Для него это была не просто игра.
Мамонт силен, но что значит его сила, если он в яме?
Минул день, и настоящее с тоскливым утренним вздохом сделало еще один шаг к весне.
Максим Крохин стоял на пороге своего родного многоэтажного дома, и ждал, когда из соседнего появится Петька. День сегодня был важный – день охоты на крупного зверя. А капкан на это мощное, но тупое создание сейчас лежал у Максима в сумке.
Где найти Гребешкова Максим знал – за долгие годы измывательств изучил все места обитания своего врага. Знал он и каким образом подсунуть Сене карту. Когда тебя долго преследуют, ты неминуемо начинаешь знать охотника не хуже собственного лучшего друга.
Много мелких жизненных подробностей, просто скрашенных ненавистью, вместо чувства товарищества.
То, что Сеня поведется на карту, Максим тоже не сомневался. Сеня был слишком любопытен и жаден, чтобы пропустить такое заманчивое предложение. К тому же он явно был склонен к авантюрам, что доказывали несколько нехороших историй, случившихся с Гребешковым в последнее время. Он клюнет на подсунутую ему сладкую наживку.
И в этом мудрый охотник на крупного зверя Максимка Крохин был абсолютно прав, хотя и не сознавал того. Во время приготовления своей хитроумной ловушки, ему совершенно не приходило в голову, что любой взрослый с легкостью ее разгадает – из-за множества ляпов и несуразностей, сделанных по причине простого незнания, да и по общей наивной и идеалистичной картине. Но Сеня Гребешков, не смотря на все свои монументальные габариты, был всего лишь на три года старше своих жертв, а по уровню логического мышления не только не находился с ними на одном уровне, но и кое-где даже отставал.
Именно поэтому то вся эта странная затея с картой и получила возможность сработать.
Главным загонщиком крупного зверя Арсентия Гребешкова оказался он сам.
Смирнов появился из соседнего дома, сияющий, как майское солнце. Он был полон сил и уверенности. Максим тоже улыбнулся и спустился вниз по ступенькам. Взгляд его рассеянно заметил белый, еще не испачканный уличной грязью конверт. Чье-то письмо коротало часы в снежном плену. В другое время Максим бы обязательно заинтересовался – еще бы, кто знает, какие страшные тайны скрывает конверт. Но сейчас он был полностью поглощен идеей загона Сени и так и оставил письмо в снегу.
Ровный поток не очень свежего воздуха дул сквозь полупустой коридор. Было что-то от метро в этом потоке. Он выходил из лестничного пролета, ведущего на третий этаж, а уходил в другой – тот, что шел вниз.
У лестницы воздух овевал собранных и сосредоточенных Максима и Петра, а чуть дальше, ведомый неясной атмосферной флюктуацией, достигал монументальной фигуры Сени Гребешкова. Максим Сеню видел, Сеня Максима – нет. Крохин кивнул другу – считай, мол.
– Раз, два, три… – сказал Петька, замирая от страха и восторга.
Отпущенная Максимом на волю карта была тут же подхваченная сквозняком, и, расправив испещренные «взрослым» почерком крылья понеслась навстречу судьбе.
Расчет был точен – карта попала прямо в Гребешкова, можно сказать прямо в руки, хотя на самом деле она не слишком дружелюбно облепила лицо грозы всех начальных и средних классов. Сеня матюгнулся, но из-за карты это вышло нечетко.
– Сейчас, – сказал Максим, – внимание…
Мощным рывком головы Сеня освободил себе поле зрения, руки его нервно дрогнули, и на миг Крохину даже показалось, что его враг сейчас разорвет карту пополам. План допускал эту возможность, и тогда пришлось бы…
Руки замедлились, потом движения их утратили пугающую резкость, и сделались плавными и мягкими, словно под руки Арсентию попалось что-то очень приятное. Например, любимая женщина, или стобаксовая бумажка.
Сеня смотрел на карту и улыбался. Он улыбался, хмурил брови, и напряженно шевелил губами, раз за разом прочитывая указанную в «серьезном» документе сумму. Она, видимо, не слишком укладывалась у Сени в голове. У Сени никогда не было столько денег, и вполне возможно, ему не светило столько в будущем (на идущие следом за первой цифрой нули Максим не пожадничал).
И Сеня поверил. Это было видно с первого взгляда. У Гребешкова в голове уже образовывались мыльные радужные планы один ярче другого. Сеня заглотил крючок глубоко и надежно.
Петька не удержался и восторженно ткнул Максима в бок. Крохин поморщился, но тоже улыбнулся – расслабляться не следовало, самое главное было еще впереди.
После утренней ловли на живца день прошел как-то быстро и незаметно. Максим оттрубил свое в школе, получил несколько обидных прозвищ от недоброжелателей рангом пониже, и чуть не подрался с еще одним зубоскалом, но вовремя вмешавшийся Смирнов предотвратил разгоревшийся конфликт. Обычный день, что Максима Крохина всегда удивляло, так это как в такой атмосфере можно еще и получать знания?
– Теперь самое главное, – говорил Крохин по пути домой, – если я что-то поминаю в характере Сени он пойдет копать сегодня же вечером. Когда ему что-то втемяшивается в голову, то он прет к цели как бык. Нам же важно его не пропустить. Поэтому ты занимаешь дежурство у окна. И, если его видишь, сразу звонишь мне, будем подсекать.
– Он сам себя подсечет! – сказал Смирнов радостно, – Сам!
У дома они расстались. Кинув восторженный взгляд в глубь двора, Петька Смирнов двинул на свой наблюдательный пост, а Максим отправился домой и стал ждать. Мысль его активно работала. Ему вдруг пришло в голову, что подобный трюк можно повторить еще с кем ни будь, и еще…
Перспективы были, безусловно, не столь радужные, чем у заглотившего приманку Гребешкова, но для не желавшего много Максима они были более чем заманчивы. Сам того не зная, Крохин открыл первый закон интригоплетения: «Силу всегда можно победить хитростью». А также важное к нему дополнение: «Сколько силы – не имеет значения».
Время тянулось мучительно медленно. Максим сидел, смотрел в окно на мерзнущий город в бликах негреющих огней, сизые зимние тени падали ему на лицо, придавая ему недетское, странно жестокое выражение. Минуло восемь, девять, десять и шум на улицах стал утихать, и только далекие электрички стучала заиндевелыми колесами. Прошло еще полчаса и пошел снег.
В одиннадцать раздался звонок от Петьки.
– Он идет, – коротко сказал он.
Максим кивнул, потом понял, что собеседник его не видит и сказал:
– Да, я выхожу.
Родители его уже легли спать, так что покинуть квартиру оказалось делом не сложным.
Замирая от собственной храбрости, Максим поспешил вниз. На полпути к земной тверди ему пришло в голову, что консьержка неминуемо его запомнит (а она запомнит точно, потому что люто ненавидит детей) и Крохин поспешил обратно, после чего с некоторым колебанием перебрался по крыше. Небо было совсем близко и холодные звезды роняли вниз колкие снежинки – точные свои копии.
Петька ждал его у соседнего дома – тепло экипированный и полный нетерпения. На вопрос Максима он нетерпеливо махнул рукой вглубь двора.
Там, в конце широкой полосы образуемой домами близнецами тесной группой ютились старые бревенчатые хижины – медленно гниющие останки сгинувшей ныне деревенской жизни.
Стояли они тут лет сто, не меньше, и даже сейчас сносить их никто не собирался – район был не из престижных. Цепко держась за стылую землю, покосившиеся эти домики гордо исполняли роль местных трущоб – со всеми полагающимися трущобам атрибутами. Народ здесь жил небогатый и вовсе бедный, свежестиранное белье тянулось от одного дома к другому, везде валялись пустые бутылки и вскрытые консервный банки, и во множестве водились крысы.
Еще здесь должны были бы быть во множестве бродячие ободранные кошки, да отощалые злющие дворовые псы с вечно подведенными животами. Но ни тех, ни других тут не водилось, да и водиться не могло.
Потому что здесь жили Бульдозер со своим хозяином Лапкиным.
Именно в его огороде, напротив его крашенного жизнерадостной синей краской домика с затейливой потрескавшейся резьбой, и возвышалась сейчас фигура Сени Гребешкова. Сеня копал.
Метрах в десяти от него, отойдя от своей уродливой приземистой будки, стоял Бульдозер и смотрел на Сеню. Больше он ничего делать не мог, потому что его не пускала толстенная цепь, возникающая откуда-то из снега. Бульдозер напасть не мог и потому злобно молчал. Картина была отрадная, хотя и попахивала каким-то сюрреализмом. В глазах Бульдозера читалось поистине дзен-буддисткое спокойствие. Как часовая мина с взведенным запалом он считал, что смерть Сени это только дело времени. Гребешков же, понятно, считал иначе.
– Ух ты! – восхищенно молвил Смирнов, – как смотрит! А Лапкин где?
– Уехал из города, – сказал Максим, – я все рассчитал. Он каждый два месяца покидает город, на день или около того…
– А Бульдозер?
– Бульдозера он всегда оставляет. Кто ж к такому зверю подойдет?
Сеня копал в точно указанном на карте месте. Сейчас, с минуту на минуту он должен был наткнуться на вещицу напоминающую врытый в землю люк с куском цепи вместо ручки. И, естественно, он должен за нее дернуть, дабы поднять створку отделяющую его от сокровища. На самом деле он открывал себе прямую дорогу на больничную койку, потому что квадратный кусок металла так похожий на люк на самом деле удерживал в земле начало цепи, которая тихо змеилась где-то под землей, а после, пройдя через чугунное ушко в центре двора, брала круто вправо и оканчивалась на Бульдозере. Хитрая сия система позволяла без потери качества варьировать длину Бульдозеровой цепи, позволяя тому при максимальной длине хватать за пятки прохожих по ту сторону хлипкого забора. Но сейчас круг его возможностей ограничивался пятачком у самого крыльца, да окрестностями будки.
Бульдозер молча ждал, когда провидение даст ему возможность добраться до захватчика.
Гребешков обо всем этом не знал – он жил в другом районе, не знал, кто такой Бульдозер, и что его вечная жертва Максим Крохин живет совсем рядом. А если знал бы, то все равно не сумел бы связать воедино элементы сложного Максимова плана. Жадным он был, а вот умным не очень.
В три минуты разбросав засеребрившийся под звездами снег, он принялся методично долбить замершую землю. Земля подавалась с трудом. Иногда Сеня приостанавливался и нервно оглядывался на безмолвствующего Бульдозера. Возможно, его настораживало молчание пса. Максим решил, что настораживало не напрасно.
Затаив дыхание, отважные ловцы хищных зверей смотрели как освобождается стопор собачьей цепи. В тусклом свете он до боли напоминал люк в некое секретное убежище.
Когда стопор полностью явил свои квадратные очертания ночи, Сеня бросил лопату и на минуту замер, глядя на отрытое сокровище. Дыхание с шумом вырывалось из кладоискателя и серебрилось в воздухе невесомым паром. Цепь лежала у ног Гребешкова – слишком заманчивая, чтобы за нее не дернуть. Сеня наклонился.
– Сейчас… – выдохнул, замерев от какого-то парадоксального чувства неизбежного, Максим.
Сеня дернул за цепь и стопор так похожий на люк в земле… открылся! Явив миру темный квадрат лаза неизвестно куда. Обмякшая цепь выпала из руки Гребешкова и тонко зазвенела по вывороченной земле. Максим в панике кинул взгляд на Бульдозера и застал его на том же месте, в том же положении. Стальной поводок ротвейлера не ослаб ни на йоту. Бульдозер холодно глядел, как незваный пришелец пролезает в непонятно откуда взявшийся на его огороде люк.
Которого быть, по идее, не должно. Это было странно… да нет, страшно непонятно и противоестественно. Максим глядел во все глаза и не мог понять, что же удерживает на месте Бульдозера? Не воздух же!
Максимово мышление сделало заведомо безнадежную попытку здраво и логично осмыслить происходящее. В голове его возникали и тут же пропадали возможные объяснения появления люка на месте стопора, но ни один из них не мог объяснить, почему не ослабла собачья цепь!
Сеня высунулся из люка. По отсутствующему выражению лица Гребешкова Максим понял, что тот отыскал клад. Крохину на миг стало дурно от мысли, что сейчас в руках Сени возникнет одно из описанных в карте сокровищ. Мир шатнулся, от ночи разило снежным кружащимся сюрреализмом, а Крохин мог лишь стоять да смотреть, как руки его вечного гонителя выкладывают на припорошенную мелким снежком землю черные поблескивающие предметы.
Один, другой, третий – в рассеянном зимнем свете мелькнула спусковая скоба и играющий пугающе острыми гранями прицел. Четыре вороненых, замысловатых чуждых форм, автомата улеглись рядком подле люка. А Сеня все доставал и доставал – три осколочных гранаты, которые выглядели совсем как в тысячи раз смотренных боевиках, светло серые брикеты с маркировкой и хитрыми поблескивающими штуковинами в комплекте к ним.
– Я вон тот автомат узнал, – прошептал еле слышно Петька, – это агран-2000, десантный автомат. А вот там хеклер и кох марк пять, его в американском спецназе использует, смотри там еще фонарик в подстволье, помнишь в как той игрушке?!
Максим молчал. Ему было страшно, очень страшно и холодно. Он чувствовал себя неудачливым медиумом, что вызвал к жизни такие силы, контролировать которые не смогут и люди в десять раз более опытные несчастного вызывателя. Оранжевый джин вылезал из бутылки на его глазах, но вовсе не для того чтобы выполнить три желания.
– А это глок-17, клевый пистолет! Магазин на семнадцать патронов, возможность вести огонь очередями… – вещал вдохновенно Петька, пока Максим не двинул его жестко в бок.
– Ты что?! – спросил тихо Крохин, – ты хоть понимаешь, чем это все грозит, а? Склад оружия во дворе дома?! Да еще такого?! Да тут все кто рядом окажутся под удар могут попасть!
Видимо сходная мысль пришла в голову и Сене, потому что он приостановил свою деятельность по извлечению клада, и после минутного раздумья стал укладывать все обратно в яму. Крупных серых брусков к тому времени накопилось уже штук пять и ничем иным кроме как пластиковой взрывчаткой это быть не могло.
Гребешков работал целеустремленно и быстро. Сложив поблескивающие орудия уничтожения в лаз, он выбрался на поверхность и приладил крышку люка на место, а потом, быстро и не оглядываясь, пошел прямо на Максима с Петькой. Оторопевшим приятелям на миг показалось, что он увидел их в густой тени отбрасываемой забором напротив, но Сеня, не дойдя метров десять, свернул чуть правее двигаясь вдоль узенькой улицы и Максим понял, что Гребешков просто выбрал себе наиболее удобный выход из местных трущоб. Вжавшись в обледенелые доски забора, приятели проводили взглядом его широкую спину.
– Куда он? – прошептал Петька, когда Гребешков скрылся за углом крайнего дома.
– Обсудить находку с местным криминалом. У самого у него мозгов не хватит правильно распорядиться кладом. Так что он предпочтет посоветоваться. На его языке это называется: «переговорить с серьезными людьми». И он вернется! Это ясно.
– Что же теперь делать нам? – спросил Смирнов.
– Что-что, молчать в тряпочку! – хмуро ответ ответил Максим, – пошли домой, поздно уже…
Ночью Максим не мог заснуть. Странные мысли приходили к нему в голову, по свойски – пинком отгоняли утвердившийся было сон, мучили и рисовали страшные по своей простоте картины. Почему-то Крохин был уверен, что это оружие, попав в дурные руки, станет источником неисчислимых бед и несчастий для незнакомых Максиму людей, которые, останься смертельные агрегаты гнить в земле, возможно, продолжали бы жить поживать, топтать землю еще много-много лет.
Можно назвать сии возникшие чувства голосом совести или вдруг пробудившейся гражданской ответственностью не атрофируйся эти понятия в нынешнем поколении десятилетних до полной невыявляемости.
На следующий день в школе Крохин отыскал Петьку и сразу направился к нему. Смирнов заметил, что друг чем-то удручен больше обычного. Боязливо оглядевшись по сторонам, Максим полушепотом заявил:
– Так нельзя!
– Что нельзя?! – спросил Смирнов.
– Оставлять так нельзя! В смысле оружие! Если оружие, а особенно взрывчатка попадет к тем людям, что контактирует Сеня… Это же, представляешь, что будет? Сколько людей от него погибнет? А мы будем молчать, зная что могли это предотвратить?
– Ну а что мы можем сделать? – удивился Петька.
– Мы знаем главное – что оружие есть, и где оно лежит. Знание – это половина победы!
Кроме нас и Сениных покровителей об этом не знает никто! В наших силах не допустить, чтобы оно не попало в руки бандитов!
– И как же? Прийти и им сказать: «не берите, мол, потому что это не хорошо и из этого можно пораниться?»
Крохин помолчал, потом снова оглянулся как шпион из дешевого фильма, потом приблизился к Петьке вплотную и произнес:
– Нет приходить нам не надо. Надо лишь сообщить куда следует…
– Ого… – сказал Петька, обдумывая услышанное. Максим стоял рядом, смотрел выжидающе и у Петьки Смирнова вдруг возник постыдный позыв сейчас развернуться и пойти прочь от своего друга Крохина, который по собственной воле влип в какую-то жуткую авантюру, а теперь собирался влипнуть еще глубже. Но Петька с некоторым содроганием позыв подавил – как уже говорилось, он был настоящим другом.
Сжав зубы, Смирнов кинулся в омут с головой.
Звонок в местное отделение милиции произвели тем же днем – как заправские террористы пользуясь телефоном автоматом на городском вокзале, что был весьма удален от их собственного дома. Хмурый Петька, прочитав текст написанного Максимом сообщения, вынул из кармана белую пластиковую коробочку с китайским иероглифом и решеткой как у древнего радиоприемника. Тряхнув аппаратом, он пояснил:
– Говорить будем низким «взрослым голосом»! Это вокодер, дешевый правда… но он работает.
Дрогнувшей рукой набрав номер, Смирнов, с неподвижным лицом и без выражения, прочитал текст в трубку. Голос, который выходил из вокодера, вполне мог принадлежать какому ни будь особо одаренному пожилому индивидууму из племени даунов – говорил он четко, но несколько растянуто и низко. Максим ни за что бы ни поверил, что Петька Смирнов может выдать вот такой голос – слишком он не соответствовал зеленой внешности говорящего.
Отговорив положенное, Смирнов повесил трубку и они поспешно пошли прочь с вокзала.
– Что теперь?
– Теперь ждать, – сказал Крохин, – они на обычные вызовы не выезжают, но на такой должны. Они всегда выезжают на сообщения о заложенной бомбе. А это склад с оружием и взрывчаткой – почти то же самое, даже круче.
– Максим… а нас, не поймают? – спросил Петька тихо.
Крохин только головой мотнул раздраженно:
– Не пори ерунды. Кто нас видел? Никто! Ты счас иди домой и за двором Лапкина наблюдай. Потом мне скажешь, как там все прошло.
Смирнов только кивнул неуверенно. Ему вдруг пришло в голову, что на свете есть проблемы покруче нападок Сени Гребешкова.
Звонок последовал в семь вечера. Срывающийся голос Петьки в телефонной трубке сообщил:
– Он вернулся!
– Сеня? – быстро спросил Максим.
– Нет! – крикнул Смирнов, – Лапкин вернулся!
– Но он не должен был… – прошептал Крохин, – хотя… Это даже к лучшему. Ведь это, наверное, его склад.
– Что-то будет! – возвестил Петька Смирнов, – до связи.
И он положи трубку, оставив Крохина со все усиливающимся ощущением неудачливого вызывателя духов. Очень неудачливого.
Итак, Лапкин выбрал очень неудачное время для возвращения. Оставалось надеяться, что все обойдется без большой крови.
В восемь телефон истерично взвякнул таким тоном, что Максим сразу понял – это его.
– Идет Сеня! – коротко сообщил Смирнов.
– Ох… я тоже иду!
– Мам я погулять пойду? – сказал Максим одеваясь, – еще не поздно!
– Все в клады играете? – спросила мать.
– Ага, – произнес Крохин, чувствуя себя партизаном на задании, – и уже один нашли.
Снаружи светила луна – и совершенно непонятно было, откуда с чистого неба сыпется редкий снежок – создавалось впечатление, что это крошатся от мороза звезды.
Сеня был тут как тут. Максим и Петька на этот раз заняли наблюдательную позицию в тени облезлых берез, чуть в стороне от участка Лапкина. Здесь была отличная видимость на двор, притом, что сами они оставались в глубокой темноте.
Гребешков, не задумываясь, перемахнул через забор. В этот раз он тащил с собой объемистый китайский баул из поблескивающей синтетической ткани. Не было сомнений, что груз должен был переместиться туда.
И Сеня был один – Максим догадывался, почему – старшие товарищи Гребешкова не поверили ему. Либо поверили, но решили перестраховаться. Кладокопатель споро начал разбрасывать снег над люком, совсем не замечая, что окошко домика Лапкина светится неярким желтым светом. Гребешков вонзил принесенную с собой саперную лопатку с целью поддеть ей люк.
В следующую мерзлую минуту на сцене возникло еще трое персонажей, причем появились они на диво синхронно, хотя и совершенно независимо друг от друга. Луна подсвечивала картину холодным софитом.
Из своей конуры вышел Бульдозер и плавно натянул свою цепь до отказа. Он был готов ждать вечно.
На крыльцо своего домика вышел Лапкин в накинутой на плечи драной телогрейке. В отличие от своего пса он был склонен к более эмоциональной оценке происходящего и уже открыл, было, рот для гневной матерной фразы, если бы не внезапное появление третьего участника представления.
Побитого милицейского бобика, который с потушенными фарами вдруг вырулил из соседнего переулка, а на подъезде к участку врубил сирену и сигнализацию.
Надрывный вой жестко и страшно ударил по окрестностям. Петька и Максим замерли, остолбенел на крыльце Лапкин и конечно в ужасе замер дважды застигнутый Сеня Гребешков. И только Бульдозер на вой никак не среагировал. Он ждал.
Уазик притормозил у ворот и неестественный механический голос из громкоговорителя с ленцой посоветовал:
– Стоять… Все встали не шевелятся.
Все и так стояли – абсолютная оторопь делала их похожими на каменные статуи. Максиму вдруг показалось, что он присутствует на какой то апокалипсической игре в «замри».
Проблесковый маячок ронял на окрестности синие блики.
Из уазика появилось двое – как и положено в черных кожаных куртках и с АКСУ наперевес. Оба мента были грузноваты и низкорослы, отчего казались почти братьями. Они не торопились – вразвалочку проследовали через калитку, но остановились у самой изгороди. Один качнул автоматом в сторону замершего на крыльце хозяина дома:
– Ты Лапкин? – спросил страж порядка.
– Я, – сказал Лапкин, – а что…
– А это кто? – так же с расстановкой спросил мент и указал стволом АКСУ на Сеню.
Сеня побледнел – это казалось невозможным, если учесть что сверху светила луна, делая всех присутствующих похожих на живых мертвецов, но Сене это удалось. Похоже, он сейчас напряженно раздумывал что будет, если сейчас взять и побежать и будут ли при этом стрелять в спину. Видимо Гребешков решил что будут, и потому не стронулся с места.
– Да откуда я знаю? – неверно и на повышенных тонах произнес Лапкин, – Кто он такой вообще?! Че он здесь делает?!