Болотников Сергей. Действо

   Прохожие подбадривали их, спрашивали – готов ли пирог, на что они лишь устало отмахивались – мол, сами увидите, да только этим, из соседней, ни в жисть нас не обогнать.
   Народу становилось все больше. Кое-где раздавались песни и выкрики, но основная часть горожан сосредоточилась по домам. Оранжевые грузовики уехали, и, напоследок, рабочие подключили гигантскую гирлянду пересекающую центральную улицу, чем вызвали восторженные рукоплескания свидетелей экспериментов.
   Часы на низкой городской ратуше пробили восемь и растратившее задор солнце скрылось за сглаженными вершинами невысоких лесистых гор и на долину, в которой лежала провинция, пал фиолетовый сумрак, в котором по одному стали зажигаться огоньки – синие, зеленые, желтые, красные и оранжевые – словно целые семейства светлячков облюбовывали сады, стайками рассаживаясь на невысоких южных кустарниках. Это одна за другой включались гирлянды, бросая разноцветные, праздничные блики на сгущающиеся сумерки пастельных тонов. В садах пахло апельсиновым и персиковым цветом – резкий и терпкий аромат, мешающийся с запахами дыма от готовящейся снеди.
   Время было садиться за стол – и столешницы уже накрыты прямо в саду, под светящимися ночной радугой гирляндами. Праздновали умеренно – основное веселье начнется позже, когда в город войдут первые ряды карнавального шествия. То тут то там, вспыхивали яркими цветными искрами блестки на ждущих своего часа костюмах, массивных браслетах, брильянтах и стеклянной бижутерии, черном жемчуге и его подделке с номером на боку, на кольцах, серьгах, поясах, застежках, запонках, брошках и шпильках для волос.
   Где-то в садах играла музыка – маленькие островки мелодии. В сгущающемся сумраке.
   Улицы вымерли, теперь уже до самого начала карнавала, пустые, но вместе с тем странно напряженные, ждущие.
   В десятом часу взошла луна – обычная для провинции – круглая, крупная, желтая как сыр, и ее призрачный свет, павший на расцвеченные огнями окрестности, подал сигнал для начала карнавала. Оглушительно взвыли пропущенные через многоваттные динамики медные трубы – и этот ликующий, победный звук проник в самые отдаленные уголки города.
   – …трубы, вы слышите? Карнавал… карнавал начинается!
   – …Быстрее, одевайте маски и бежим!
   – …главное занять места у дороги, оттуда лучше видно…
   – …Папа, ты посадишь меня на плечи, а то мне не видно?
   – …Да поторопитесь вы! Соседи вон уже пошли…
   – …черт, каблук!
   – …Брось, брось его! Осторожно, плащ!
   – …Снова гудят! Это второй сигнал. Да что ж вы копаетесь!
   – …Музыку включили! Сейчас пойдут! Ох, напляшемся…
   – …Возьмите бутылку…
   – …Как насчет пирога? Говорят, его на всех хватит…
   – …Я похож на лису?
   – …Нет, стой, это же моя маска…
   – …да быстрей же!
   И все встают из-за столов – накрытых расшитыми скатертями и вовсе без них, из-за деревянных лакированных с инкрустаций, из-за грубо сколоченных из неошкуренных досок. Снедь бросают недоеденной, вино недопитым. Не до них сейчас – главный праздник провинции начинается!
   Центральная улица уже полна народом – все кричат, из толпы взмывают низкие фейерверки и оглушительно разрываются прямо над головами. Ароматный дым стелится по улице, застревает в ветках деревьев, играет в салочки с электрическими светлячками. Издалека нарастет сложный, зажигательный ритм и толпа отзывается ликующим ревом. Карнавал, карнавал начался!
   Кого тут только нет – все в костюмах, начиная от банальных черных полумасок, кончая самыми экзотическими творениями. Здесь есть рыцари, морские разбойники, мультимиллионеры, снежные люди, инопланетяне, звери и птицы, рыбы, короли, принцессы, ярлы, ханы и викинги. Есть гномы, гоблины, кобольды, биржевые брокеры, банши, привидения, доктора, полицейские, пожарные, учителя, сантехники и судебные приставы, и никто не является тем, кем на самом деле. В толпе слышаться шутливые выкрики, пожимаются руки, люди обнимаются, братаются, флиртуют, влюбляются и назначают свидания. В некоторых местах образуются стихийные танцплощадки, и в кругу хлопающих в ладоши химерических существ мужчины и женщины танцуют сегидилью, звучно стуча каблуками.
   Крики нарастают, когда на улицу, сопровождаемая шумной толпой выкатывается первая платформа, увитая розовыми цветами и яркими атласными лентами, что вьются на ветру и тащатся вслед за повозкой. Из колонок рвется ритм, воздух теплеет и уже трудно устоять на месте – толпа пританцовывает, хлопает в ладоши, в воздух вздымаются руки, все кричат, фейерверки окрашивают небо в розовый цвет. Вьются ленты, воздушные шары, а жители бросают под повозки цветы и блестящее конфетти.
   На платформах лихо отплясывают сложный танец местные красавицы – все как одна смуглые, черноглазые и черноволосые, с немыслимыми боа из перьев, из-за которых танцовщицы донельзя похожи на редких экзотических птиц. Девушки белозубо улыбаются всем и каждому, им бросают цветы и они ловят их, чтобы почти тут же снова кинуть в толпу обладателю понравившегося костюма.
   Ритм нарастает, динамики работают во всю мощь, десятки рук, наяривают на десятках гитар и все сливается в единый, многоголосый гомон. Вспыхивают греческие огни, и женщины кружатся, держа в каждой руке по факелы – яростный, страстный танец, огненный ритмика, удары ладоней, удары каблуков, короткие выкрики… Вся толпа танцует как единый человек, танцует, забыв о том что было и о том, что будет, есть только эта ночь, ночь танца, ночь огня, карнавальная ночь в провинции!
   Появляется вторая и третья повозка, с них в воздух взмывают уже настоящие мощные фейерверки, взрываются в вышине дивными огненными цветами. И нет уже сил остановиться и не хочется отдыхать и думать о завтрашнем дне, забываются беды и тревоги, смутные надежды есть у каждого – ведь это карнавал, на котором исполнятся самые сокровенные желания! Потайное и скрытное становится явным в этот день, и нет врагов, и нет надоевших знакомых, только скрытые масками чьи то лица, кружащиеся вокруг в дикой огненной пляске.
   Буйно вакхическое действо – вот что такое карнавал в провинции.
   Все больше людей присоединяются к повозкам, и танцующая толпа следует за ними, и на улице становится так тесно, что часть разгоряченных участников перетекает на другие улочки, толпа разветвляется, звучат барабаны, щелкают кастаньеты, и кажется, что сейчас вся провинция, нацепив красную атласную юбку, сошлась с летним вечером в жгучем танце. Конфетти так много, что кажется, будто идет снег. Хлопают хлопушки, петарды, шипят греческие свечи в руках и под ногами, рвутся струны у гитар. И хочется танцевать, и держать чужие руки в своих. И луна, как самая большая в мире гирлянда!
   Пестрое карнавальное шествие, проследовав через всю улицу останавливается там же где и профсоюзники – у фонтана, но на этот раз на площади яблоку некуда упасть. Везде горят огни, дым от фейерверков стелится вокруг, окрашиваясь на секунду в дивные цвета и уже не понять, где жители, где танцовщики. Девушки спрыгивают с платформ и их тут же кружит и уносит смеющаяся толпа.
   Здесь, на площади, для развлечения участников карнавала устроены всячески игрища на любой вкус, здесь торгуют сластями, шутихами, ледяной водой из фонтана, масками, сувенирами, делают мгновенные фото и моментально регистрируют браки. Здесь бочки с вином пятилетней выдержки, что хранились в темных погребах, приготовленные специально к этому дню, и на каждой бочке заранее стояла дата проведения именно этого карнавала.
   Здесь могут погадать по руке, картам Таро, кофейной гуще или зеркалам, могут вызвать дух вашего прапрадедушки и сделать так, чтобы вы поверили в это. Здесь есть чревовещатели, факиры, фокусники и шарлатаны всех мастей. Пожиратели огня, ходящие по углям, шпагоглотатели – все есть в пустившемся в пляс карнавале. Ночь, когда сбрасывают оковы и комплексы, меняются личинами, как перчатками и каждый может хоть немного побыть тем, кем мечтает.
   Да и это и есть ночь, когда исполняются мечты – странная ночь бутафорской магии и карточных чудес, среди которых нет-нет, да и затешется чудо самое настоящее… И кто хоть единый раз вдохнул пропахший сладким дымом, виноградом и безоглядной свободой горячий воздух карнавала, тот не забудет его уже никогда.
   Длится танец, с платформ всем желающим раздают листки для участия в выборах королевы сегодняшней ночи – кульминации действа, которая наступит после полуночи. Люди берут листки, но пока еще мало – сейчас хочется лишь забыть обо всем и отдаться ритмике.
   Луна взбирается выше, мельчает в размерах и наливается светом как медная монетка.
   Призрачный свет падает на ликующие толпы, и придают им странные, невесомые очертания, и вот уже кажутся настоящими все эти расшитые огненным шелком сказочные существа.
   Город сбрасывает свой обыденный облик, и облачается в карнавальный костюм.
   В двенадцать люди все еще танцуют – но толпа уже распалась на отдельные группы. Кто-то покинул площадь и отправился шататься по узким улочкам провинции, глядя на иллюминацию, млечный путь и темные громады гор вокруг. Тут и там, в стороне от предающихся пляске, образуются оазисы тишины, в которых зажигательная песня сменилась на протяжную и красивую, льющуюся точно поток, и несущиеся мимо в безумной джиге люди в карнавальных костюмах, вдруг останавливаются, заслушиваются тонкой мелодией, а потом, словно очнувшись, снова кидаются в буйный водоворот разряженных в яркие одежды тел, в круговерть танца, где даже воздух, кажется, закипает от взглядов.
   У фонтана остаются лишь самые стойкие – остальные разбредаются кто куда, рассаживаются на скамейки, портики, на ступеньки лестниц, кто-то парочками спешит домой, трепетно держась за руки. Целые группы покидают площадь, и вот уже на улицы полны народа, вокруг светло как днем от иллюминации, полным полно праздношатающегося люда, и самый распоследний бродяга сегодня счастлив – карнавальная ночь такова для всех, и никого не гонят прочь. Слышен многоголосый говор, поздравления, смех, неясные выкрики.
   Гуляющих все больше, но уходят они недалеко. Все до единого вернутся в два, когда будут выбирать королеву. Приз нешуточный, да и где еще увидишь сразу так много красивых девушек? А сразу после настанет церемония разрезания пирога – и тогда станет ясно, какая же из провинций оказалась впереди.
   Винные бочки ополовиниваются и самые уставшие танцоры засыпают прямо на скамейках, что бы завтра проснуться с больной головой и не оправдавшимися надеждами. Но это завтра, а в этот час ночь кажется бесконечной, а круговорот скрытых масками, смеющихся лиц никогда не закончится. И пусть кто-то уже устал, пусть ноги уже подкашиваются, но все равно народ поднимается и танцует-танцует-танцует до умопомрачения.
   Вот в этот-то яростный и прекрасный ночной час средь шумного бала отнюдь не случайно встретились семеро…

* * *

   Она снова была королевой и это было правильно. Все было правильно, ибо разве эти жалкие деревенские простушки могу составить конкуренцию ей – истинной диве? На Анне было прекрасное черное платье, длинное, струящееся, в агатовых блестках, она сама, наверное, сейчас казалась сотканной из ночной тьмы. Толпа обожала ее, ей кричали и кидали синие и красные розы. Префект, подрагивающими руками, водрузил отделанную серебром корону ей на голову и Анна благосклонно кивнула. Ну что ж, она опять королева и теперь остается ждать только прекрасного принца.
   Принцы не замедлили появиться – целых шестеро, но далеко не все из них выглядели должным образом. Пожалуй, только один из них соблагоизволил прилично одеться, остальные же были кто в чем, в каком-то диком рванье, а видимые из-под одинаковых черных полумасок лица покрывали синяки и недавние царапины. Кроме того, двое из этой шестерки определенно были не молоды, а один и вовсе был не то карликом, не то ребенком. И они не танцевали. Анна оттопырила нижнюю губу, высказывая пришельцам свое «фи», но те только переглянулись и тот, что постарше, сказал: «она». Остальные закивали. Анне все это не нравилось – сейчас карнавал и люди должны танцевать, а не стоять с угрюмым видом и смотреть на нее.
   Видимо, приняв какое-то решение, старший качнул головой и один из принцев, тот, что помоложе, вскочил на платформу, где стоял резной трон королевы. Вблизи претендент оказался так себе – синяки, нечесаные, спутанные волосы и покрасневшие глаза в прорезях маски.
   – Пойдем, – сказал принц, и протянул руку.
   Она нейтрально улыбнулась ему, так, чтобы улыбку можно было истолковать по разному – вдруг отстанет? Но принц оказался настойчивым и повторил:
   – Ну, пойдем же! Нас ждут!
   – Ты принц, да? – спросила Анна, – Что-то ты хиловат для принца. И одет непонятно во что…
   Претендент, казалось, смутился. Анна подумала, что он сейчас с позором спустится вниз в толпу, но, вместо этого, он сделал нечто неожиданное – схватил ее за руку, больно сдавив кожу. Это уже ни в какие рамки не лезло!
   – Ты что?! – закричала Анна, – отпусти меня немедленно, я же королева… Ты, что, хам!
   – Ты не королева! – крикнул тот в ответ, – И это, – он обвел вокруг – не твое царство!
   Этого нет всего!
   – Как это нет, это же карнавал! Смотри, все танцуют… Принц!
   – Я не принц! – крикнул он, надсаживаясь и вытягивая ее из кресла, – И ты не королева, но в отличие от всех этих, – он кивнул на толпу, – ты настоящая! Как и мы!
   Теплое спокойствие, воцарившееся в эту ночь, неожиданно, стало покидать Анну, и она с ужасом почувствовала, как оживают спрятанные ею же самой глубоко-глубоко тяжкие воспоминания. И сцены эти были столь ужасны, что она ощутила страх. Нет! Она не хочет возвращаться, не хочет в этот жуткий мир, где все поголовно сошли с ума, она королева, она может творить, что пожелает. И поэтому она не пойдет за этим жутким пришельцем по усеянной битым стеклом и ржавыми гвоздями дороге в реальность.
   – Пойдем же… Аня! – закричал пришелец.
   – Неет! – завизжала она, вырываясь, – я не Анна, не она, нет! Сегодня я Лань… нежная, трепетная…
   Лжепринц вздрогнул и внимательно уставился на нее, но уже секунду спустя встряхнул головой и стащил отпирающуюся Анну с помоста на твердую землю. Там бывшая королева поняла, что сладкое забытье окончательно покинуло ее и жестокая реальность властно возвращает свои права, и заплакала. Почему они такие жестокие, эти люди? Зачем они так?
   – Зря ты так, Сань, – сказал старший, – довел девушку.
   – Да я не… – смущенно сказал тот, что стащил ее, – просто она слишком долго была в этом… почти полное погружение.
   – А это не та, – спросил другой, в дорогом костюме, – у которой истерика была, так, что неотложку даже вызывали? И, говорят, потом в психушке сидела?
   – Ну, это-то, кажется, было уже ПОСЛЕ того как все началось… – сказал старший и все глубокомысленно кивнули.
   – Что вам надо! – крикнула Анна, – раз уже вы разрушили все, я имею право хотя бы знать?!
   – Не здесь… – произнес старший непринц и кивнул в темный проулок. Анне страшно не хотелось туда идти, но выбора у нее уже никакого не было.
   В переулке было тихо, лишь двое одиноких гуляк шагали куда-то в сторону площади. На идущую плотной группой шестерку они даже не посмотрели. Остановившись под одиноким фонарем с украшенным чугунными завитками колпаком, все сняли маски. У Анны из глаз по-прежнему капали злые слезы.
   – Ну не плачь, – сказал старший, – ты даже не представляешь, Аня, как тебе повезло. Ты ведь встретила единственных настоящих людей в этом доме… Тебе ведь знакомо мое лицо?
   Да, они и вправду все ей были знакомы, эти странные пришельцы, и одно этого вызывало целый сонм неприятных воспоминаний.
   – Алексей Сергеевич… Красноцветов? У вас же собака была… Альма?
   – Вряд ли теперь когда ни будь заведу собаку, – улыбнулся тот.
   – А ты Максим, да? Как школа… тьфу, да что я… Вы наш почтальон… Константин, извините, не помню фамилии…
   – Поляков, – улыбнулся тот.
   – Вас я не помню… хотя нет, это же ваш друг Павлик, на четвертом этаже жил, всегда такой прилизанный, правильный, неприятный… извините… извините, пожалуйста…
   Андрей, да? А вы тот сетевик, ну которого не видит никто, но слухи ходят, что он…
   – Да, – сказал тот, опустив глаза, – Александр… Ткачев.
   – А вот как вас зовут… вы мне знакомы, это точно… у меня хорошая память на лица… постойте, извините… но мне кажется, вы наш местный бомж… Валера… еще раз извините.
   – А ведь точно! – хлопнул вдруг в ладоши Ткачев, – Валера! Бомж! То-то я все голову ломал, где я его видел! Но ты ведь теперь…
   – Теперь, Саня, у меня вилла в этих горах, – скромно сказал тот.
   – Вот так, Анна, – произнес Красноцветов, – мы все когда-то жили в этом доме… ну, или хотя бы бывали там. Так или иначе, дом изменился, а мы остались. Мы ведь, в сущности, единственный островок здравомыслия посреди всего этого хаоса. И нас всего семеро, больше никого нет.
   – Откуда вы знаете? – спросила Анна, глаза ее высохли, и теперь она смотрела прямо.
   – Мы много чего узнали о доме, – сказал почтальон, – узнали как можно выжить здесь.
   Поверь мне, это возможно, и не наша вина, что тебя нашли так поздно. Ты хоть представляешь, где находишься?
   Анна повернула голову, задумчиво посмотрела на бурлящую гуляками площадь, вздохнула, и сняла с головы корону – она точно повторяла ту, что была вручена ей в королевском замке, перед тем как Жаббервох учинил разгром, но вблизи стало видно, что обруч сделан из крашеного картона, с крупными стеклянными бриллиантами. Анна бросила корону наземь и смотрела, как та катится в сторону.
   – Представляю, – сказала бывшая королева, – я сошла с ума и уже очень давно. Так обидно… – она истерически хихикнула, – жила была девочка Аня, а потом у нее съехала крыша… вот так бывает с неосторожными.
   – Ну-ну, – улыбнулся Красноцветов, – никуда ты не сошла. Мы же не сошли, а я, например, это вообще в одиночку расхлебывал.
   – А меня посадили на электрический стул, – сказал Ткачев, – самые ужасные часы в моей жизни, я буду помнить их всегда.
   – А Павлика съел каннибал, – пожал плечами Андрея Якутин, – так что он теперь не прилизанный и вовсе никакой. Нет его. Так получилось, что каннибал держал меня взаперти два месяца. Я тоже думал, что сойду с ума, но не сошел.
   – Мы многое пережили, – сказал Красноцветов, – просто, чтобы ты не думала, будто одна напереживалась. Но, как видишь, все в здравом уме и твердой памяти, насколько это вообще возможно в этой ситуации. И мы тут по делу…
   – Да… – сказала Анна, – я понимаю… Просто очень хотелось поверить во все это, – кивок в сторону карнавала, – забыться, знаете… Тут так красиво и так беззаботно…
   – Но это все фальшивое, – сказал Алексей Сергеевич, перебирая пальцами свою маску, – как твоя корона… Но к делу! Анна, это очень важно! Ты, видела здесь где ни будь клоуна?
   – Клоуна? – удивилась Анна, – но… ах, да, клоун. Конечно, я его видела. Это же единственный клоун на карнавале! Вы заметили? И он редкостная скотина – пытался подтасовать результате выборов королевы в пользу моих соперниц! Хотела бы я знать, кто скрывается у него под гримом!
   – Вот и мы хотим знать! – сказал горячо Ткачев, сжимая кулаки, – он ведь и тут умудрился подгадить! И мы узнаем, Алексей Сергеевич…
   – Анна, где?
   – У фонтана… его оттуда никак не отпустят – все время заставляют сниматься с ним, развлекать детишек, те прямо виснут на нем.
   – Пошли… – скомандовал Красноцветов, – маски оденьте… и присмотрите кто ни будь за нашей королевой.
   – Я присмотрю, – быстро сказал Ткачев, и твердо сжал Анин локоть, – держись нас, – сказал сетевик, – это твоя единственная надежда, Аня. Больше нет.
   Быстрым шагом, они миновали переулок и влились в ряды гуляющим. Приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не быть разделенными людским потоком.
   – А ведь у нас получилось! – крикнул Поляков Валере, перекрывая гам, – нас не замечают. Выходит, мы зашли с черного хода. Все ведь как у тебя было, да?
   – Да! – Валера, вновь облаченный в безукоризненный костюм от Дольче Габбано, пробрался поближе, чтобы его могли слышать, – Все как раньше, если бы не одно «но».
   – И что же? – спросил Красноцветов.
   – У меня в провинции никогда не было таких карнавалов! – прокричал Валерий Золотников, – это, наверное, из-за нее! – и он кивнул на Анну, та нахмурилась.
   – Стоит поторопиться, кто знает сколько продержится такая ситуация… – произнес Алексей Сергеевич, – стойте, я его вижу!
   Клоун и вправду был облеплен детьми – сразу пять или шесть окружили его, тыкали пальцами, смеялись. Мелькали вспышки фотоаппаратов, клоуна то и дело звали потанцевать, но он не реагировал.
   – Пошли… – выдохнул Красноцветов, и шестерка, распределившись полукольцом, рассекая толпу, двинулась по направлению к намеченной жертве. Народ вокруг крутился в танце, цепкие руки хватали идущих, в поле зрения возникали искаженные в экзальтированной улыбке лица, люди звали за собой, оторваться, танцевать, это же карнавальная ночь, развевались яркие одежды, пахло горячим вином.
   Клоун заметил. Непонятно как, но он увидел их! Оттолкнув удивленно разревевшихся детей, он кинулся прочь, побежал, то и дело натыкаясь на танцующих. Соседи рванулись за ним, Ткачев грубо отталкивал с пути пьяных гуляк.
   – Держи! Держи его! – заорал Красноцветов, отставая. Он тяжело дышал.
   Они обогнули фонтан – нелепый цветастый силуэт впереди, были уже у самого края площади, и канул бы сейчас в сплетения узких городских улочек, если бы группа разгоряченных карнавалом молодых женщин, безумно смеясь, не закрутили его в танце, страстно прижимаясь всем телом. Отбиваясь от нежданных партнерш, клоун потерял те драгоценные секунды, что требовались ему чтобы уйти, и вот уже Ткачев схватил его за левую руку, Валера сдавил плечо, Якутин выворачивал правую. Клоун заголосил, но ему тут же заткнули рот чьей-то маской и, наградив жестоким пинком, быстро проволокли прочь – в ту самую темную улочку, где он так надеялся скрыться. Здесь было совсем тихо – узкий, глухой проулок, и даже окна домов никто не решился вывести на него. Пара кошек, мусорный бак, одинокий фонарь и звездное небо в узкой щели между нависающими крышами.
   – Ну что?! Попался гад?! – заорал Ткачев, обеими руками резко толкая клоуна в грудь и припечатывая его к грубой кирпичной кладке, – Сволочь такая! Уйти думал? Поймали мы тебя, да? Ты думаешь, я не помню электрический стул?! Ты думаешь, я забыл?!
   Клоун попятился, но идти было некуда – позади стена. Грим не позволял судить о цвете лица пойманного, но не было сомнений, что оно сейчас равняется с краской по оттенку.
   – Тише, Саня, – сказал Красноцветов, – мы все помним про электрошок…
   – А про каннибала, – тихо спросил Якутин, и клоун вздрогнул, – мы тоже все помним?
   – Ведь это он заставил Волчка съесть Чука, – сказал Валера, делая шаг вперед, – скажешь, нет?
   Алексей Сергеевич Красноцветов неожиданно ощутил, что ситуация вот-вот выйдет из под контроля – и эти люди, его соседи, сейчас набросятся на клоуна, повалят его на землю и начнут бить смертным боем, мстя за содеянное им, но еще больше просто вымещая всю накопившуюся свою ярость к невидимому жестокому кукловоду. Будут бить, и, может быть, убьют.
   – Ну же! – рявкнул Красноцветов, – Говори! Говори быстрей, ты что не чуешь!?
   Клоун прерывисто вздохнул, скребя скрюченными пальцами по стене и крикнул:
   – Вы не понимаете!!! Я пытался предотвратить! Я помочь хотел!
   – Электрический стул – странная помощь, да? – сказал Ткачев, – чем ты в следующий раз нам поможешь?
   – Постой, Саш, – произнес Красноцветов, – Слушай внимательно враг наш размалеванный…
   Нам, в сущности, один ответ от тебя нужен – Зачем? Зачем все это? – он вскинул руку и обвел и карнавальное буйство, площадь, дома, горы вокруг, звезды, который выстраивались в несуществующие созвездия.
   – Да я разве ж, знаю… – плаксиво сказал клоун, – кто может сказать, отчего все это заварилось? Я лишь пытался это разгрести – один, заметьте, единственный!
   – Как же так, откуда же ты тогда?
   – Откуда? – закричал клоун, дергаясь, – Да откуда и вы! Связаны мы, связаны! Не понимаете, вы что ли? Скованы, одной цепью! Я все сделал, чтобы эти путы разорвать!
   Выложился весь, что бы не дать вам собраться вместе… а теперь вот…
   – Ну-ка, по порядку, – вздохнул собачник, – Почему мы?
   – Почему, почему… Я не знаю почему… Просто так случается, что иногда, довольно редко, судьбы людские сплетаются вместе, замыкаются друг на друге, и происходит… вот такое вот. Все становится, и чем дальше, тем сильнее. Это как эрозия. Все плывет, все меняется…
   Вы… Вы ведь все стремились к чему-то? У вас у каждого были свои страсти, потаенные желания – настолько сильные, чтобы начать эту заварушку. Вы хотели стать героями? Ну поздравляю, вы ими стали! Вы и весь этот проклятый дом, да поразит его чума!
   – Постой, – сказал Ткачев, – но дом… Там ведь жило столько народу.
   – Там и сейчас живет столько народу!!! – выкрикнул клоун и стукнул кулаком по стене, – Я же говорю – вы не поняли! ВЫ – ВНУТРИ! Вы уже не там, где раньше… А в этом месте есть только вы, я и дом. И мы теперь будем идти по этим невидимым рельсам до победного конца!
   – Что ж, я подозревал это, – сказал Поляков, со вздохом, – но ты хочешь сказать, что наши стремления стали причиной всей этой круговерти?