Страница:
Фабер объясняет:
Как показал Хаймен Мински, бумы играют важную экономическую роль - они привлекают ресурсы в перспективные секторы хозяйства и ускоряют их развитие. Инвесторы не настолько безумны, чтобы вкладывать деньги в бум в период его начала; их безумие в том, что они вкладывают деньги под конец, когда цены уже становятся совершенно абсурдными.
Крах инвестиционной мании наступает, когда реальность начинает вызывать подозрения, прибыли всё никак не материализуются, а уверенность сменяется вначале трепетом, а потом… страхом. Большие крахи обычно сопровождаются быстрым сжатием денежной массы и кредита, потому что кредиторы теперь боятся ссужать деньги все менее надежным клиентам. В 1720 г., после краха Миссисипской компании, несмотря на энергичное противодействие Филиппа II, возникла сильная дефляция и денежная масса во Франции сильно уменьшилась. Самые смышленые инвесторы в буквальном смысле вывезли из страны золотые и серебряные монеты. Утратив доверие к бумажным деньгам, испуганные торговцы и коммерсанты активно занялись накоплением монет, которые они держали в погребах и в земляных схронах. И банковский кредит сжался. Результатом очередного указа, предписавшего использовать банкноты достоинством от 1000 до 10 000 ливров только для покупки государственных облигаций, акций Компании Индий и для внесения на банковские депозиты, стало дальнейшее сокращение денежной массы. Так была доказана ложность одного из главных положений теории Ло. Когда доверие утрачено, центральный банк не в состоянии управлять денежным хозяйством. Однако идея жива.
Джон Ло умер, покрытый позором, но идея центрального банка до сих пор в такой же моде, как подоходный налог. Первый современный центральный банк, отличавшийся достаточной устойчивостью, был основан спустя 100 лет после другой финансовой катастрофы - Французской революции. Вскоре по этому пути двинулись и другие европейские страны. Сильные централизованные государства, характерные для XIX-XX вв., стремились к полному контролю над денежным обращением. Центральные банки дали им желаемое. Но, по крайней мере, на время, они усвоили важный урок. Согласно Фердинанду Липсу из Lion Capital Group (Цюрих, Швейцария), утвердившийся в XIX в. золотой стандарт представлял собой «высочайшее достижение цивилизованного мира. Золотой стандарт не был плодом ни конференции по вопросам кредитно-денежной политики, ни результатом прозрения какого-то гения. Он возник из опыта столетий» 43.
Но постепенно мир забыл об опасностях бумажных денег. Мало-помалу экономисты, руководители центральных банков и политики признали приемлемость бумажных денег и принялись доказывать, что с их помощью они смогут обеспечить процветание, которого мать-природа нам не дает, т.е. развивают ту самую идею, которую однажды взялся реализовать Джон Ло (табл. 3.1).
4 Превращение в японцев
Рис. 4.1. Эхо фондового пузыря с отставанием на 10 лет.В 1985 г. японский фондовый рынок рванул - за следующие пять лет он вырос в 3 раза. То же самое произошло с американским фондовым рынком через десять лет.
Кажется сверхъестественным? Но на этом параллели не кончаются.
Возьмите уровень сбережений. В Японии в 1970 -1980-х годах фондовый рынок поднимался, а уровень сбережений упал на 10 процентных пунктов. В США произошло то же самое, только с отставанием на десять лет. Но здесь важно не то, что случилось, а мораль этой истории.
Недавно нам рассказали об одном пиротехнике-любителе. Уверенный в том, что дизельное топливо относительно трудно воспламеняется, и желая порисоваться перед коллегами, он поднес сигарету к вытекавшей из цистерны струе керосина. Никакого эффекта. Не успокоившись на этом, он повторил трюк, но на этот раз, видимо, поднес сигарету поближе. Он до сих пор лечится от страшных ожогов.
Книга написана в духе пытливого любопытства к подобного рода историям: нас изумляет, что люди бывают такими глупыми, но мы зачарованы зрелищем и были бы рады присутствовать еще при одном эксперименте.
Возможно, что вашингтонские экономические стратеги тоже не чужды любопытства. Раз уж они недавно проявили такую готовность одновременно открыть форсунки кредитно-денежных и фискальных стимулов, могли хотя бы полюбопытствовать, при каких условиях, экономика окажется охваченной огнем. Мы предлагаем посетить Японию.
В послевоенном мире не было другого примера того, как огромная экономика попадает в такой переплет. Япония - исключение. «Япония не такая, как все». Возможно, так оно и было. Все повторяли это. Но в чем эта особость?
Японцы не такие, как все
Japan Inc.
Невидимая рука
В ожидании чуда…
…И чудо свершилось
Модель пузыря всегда включает «сдвиг», который открывает экстраординарные возможности получения прибыли, ведет к неумеренному расширению торговли в кредит, заимствований, к спекулятивным эксцессам, к разгулу мошенничества и обмана, после чего наступает кризис, когда достоянием гласности становится широкомасштабное жульничество, и, наконец, наступает развязка - разъяренная публика требует призвать виновных к ответу. В каждом случае избыточность кредита и денежное стимулирование экономики разжигали огонь иррациональной спекуляции и привлекали внимание публики, так что стремление разбогатеть охватывало все более широкие группы людей, не имевших ни малейшего понятия о предмете спекуляции.Инвесторы всегда не против, когда их активы растут в цене, так что кредитная инфляция продолжается беспрепятственно - и даже поощряется, пока не достигает такого гротескного уровня, что даже «умные» деньги не могут не заметить этого и начинают искать пути отхода. Аналогичным образом большой бум всегда сопровождается неким ажиотажем в области технологий или бизнеса. В 1920-е люди верили, что причиной наблюдавшегося экономического бума были новые машины, радио и бытовая электротехника. В 1980-е люди верили в японские методы управления качеством и во всю систему организации хозяйства.
Как показал Хаймен Мински, бумы играют важную экономическую роль - они привлекают ресурсы в перспективные секторы хозяйства и ускоряют их развитие. Инвесторы не настолько безумны, чтобы вкладывать деньги в бум в период его начала; их безумие в том, что они вкладывают деньги под конец, когда цены уже становятся совершенно абсурдными.
Крах инвестиционной мании наступает, когда реальность начинает вызывать подозрения, прибыли всё никак не материализуются, а уверенность сменяется вначале трепетом, а потом… страхом. Большие крахи обычно сопровождаются быстрым сжатием денежной массы и кредита, потому что кредиторы теперь боятся ссужать деньги все менее надежным клиентам. В 1720 г., после краха Миссисипской компании, несмотря на энергичное противодействие Филиппа II, возникла сильная дефляция и денежная масса во Франции сильно уменьшилась. Самые смышленые инвесторы в буквальном смысле вывезли из страны золотые и серебряные монеты. Утратив доверие к бумажным деньгам, испуганные торговцы и коммерсанты активно занялись накоплением монет, которые они держали в погребах и в земляных схронах. И банковский кредит сжался. Результатом очередного указа, предписавшего использовать банкноты достоинством от 1000 до 10 000 ливров только для покупки государственных облигаций, акций Компании Индий и для внесения на банковские депозиты, стало дальнейшее сокращение денежной массы. Так была доказана ложность одного из главных положений теории Ло. Когда доверие утрачено, центральный банк не в состоянии управлять денежным хозяйством. Однако идея жива.
Джон Ло умер, покрытый позором, но идея центрального банка до сих пор в такой же моде, как подоходный налог. Первый современный центральный банк, отличавшийся достаточной устойчивостью, был основан спустя 100 лет после другой финансовой катастрофы - Французской революции. Вскоре по этому пути двинулись и другие европейские страны. Сильные централизованные государства, характерные для XIX-XX вв., стремились к полному контролю над денежным обращением. Центральные банки дали им желаемое. Но, по крайней мере, на время, они усвоили важный урок. Согласно Фердинанду Липсу из Lion Capital Group (Цюрих, Швейцария), утвердившийся в XIX в. золотой стандарт представлял собой «высочайшее достижение цивилизованного мира. Золотой стандарт не был плодом ни конференции по вопросам кредитно-денежной политики, ни результатом прозрения какого-то гения. Он возник из опыта столетий» 43.
Но постепенно мир забыл об опасностях бумажных денег. Мало-помалу экономисты, руководители центральных банков и политики признали приемлемость бумажных денег и принялись доказывать, что с их помощью они смогут обеспечить процветание, которого мать-природа нам не дает, т.е. развивают ту самую идею, которую однажды взялся реализовать Джон Ло (табл. 3.1).
4 Превращение в японцев
Я превращаюсь в японца. Думаю, что я превра щаюсь в японца. Я действительно так думаю.
The Vapors , 1980
• С 1971 по 1985 г. японский фондовый рынок вырос примерно на 500%.
• В Америке рынок «быков» начался на 10 лет позже, в 1981 г. С 1981 по 1995 г. фондовый рынок США вырос на 500%. В 1985 г. японский рынок просто-таки рванул вверх - за следующие пять лет он вырос в 3 раза.
• В 1995 г. американский рынок просто-таки рванул вверх - за следующие пять лет он вырос в 3 раза.
• В 1990 г. японский рынок сорвался в крутое пике. За следующие 18 месяцев он упал на 30%.
• В 2000 г. американский фондовый рынок сорвался в крутое пике. За следующие 18 месяцев он упал на 30% (рис. 4.1).
Кажется сверхъестественным? Но на этом параллели не кончаются.
Возьмите уровень сбережений. В Японии в 1970 -1980-х годах фондовый рынок поднимался, а уровень сбережений упал на 10 процентных пунктов. В США произошло то же самое, только с отставанием на десять лет. Но здесь важно не то, что случилось, а мораль этой истории.
Недавно нам рассказали об одном пиротехнике-любителе. Уверенный в том, что дизельное топливо относительно трудно воспламеняется, и желая порисоваться перед коллегами, он поднес сигарету к вытекавшей из цистерны струе керосина. Никакого эффекта. Не успокоившись на этом, он повторил трюк, но на этот раз, видимо, поднес сигарету поближе. Он до сих пор лечится от страшных ожогов.
Книга написана в духе пытливого любопытства к подобного рода историям: нас изумляет, что люди бывают такими глупыми, но мы зачарованы зрелищем и были бы рады присутствовать еще при одном эксперименте.
Возможно, что вашингтонские экономические стратеги тоже не чужды любопытства. Раз уж они недавно проявили такую готовность одновременно открыть форсунки кредитно-денежных и фискальных стимулов, могли хотя бы полюбопытствовать, при каких условиях, экономика окажется охваченной огнем. Мы предлагаем посетить Японию.
В послевоенном мире не было другого примера того, как огромная экономика попадает в такой переплет. Япония - исключение. «Япония не такая, как все». Возможно, так оно и было. Все повторяли это. Но в чем эта особость?
Японцы не такие, как все
Менее чем за десятилетие японцы разительно переменились: в 1980-х мир считал их самым толковым и динамичным народом, но в 1990-х многие наблюдатели заподозрили, что они некомпетентны, неспособны проводить изменения или провести перестройку, в которой отчаянно нуждается их экономика.
Согласно распространенному мнению, причина их экономических бед в том, что они слишком бережливы и неохотно расстаются с деньгами. Японцы жили небедно, много путешествовали по миру, покупали предметы роскоши, но при этом сберегали в среднем 13% дохода, тогда как американцы - только 2%. При столь низких потребительских расходах казалось, что никакой растопки не хватит, чтобы разжечь огонь как следует; экономика страны оставалась сырой и холодной.
Руководителей Федерального резерва преследует страх, что американцы вдруг изменятся и станут жить по-японски. Вместо того, чтобы тратить все до цента, она начнут жить бережливо, и тогда жаркий огонь американской экономики в считанные недели угаснет. Благополучие американского фондового рынка и экономики в целом зависит от двух безрассудных привычек: от того, как американцы тратят свои деньги и как иностранцы инвестируют свои. Любое движение в сторону предусмотрительности, даже самое незначительное, может привести к падению продаж, прибылей, курсов акций, занятости и т.д. Короче говоря, если американцы начнут жить по-японски, американская экономика станет похожа на японскую.
Островное государство, Япония по обилию всякого рода эксцентричностей подобна цирку. У японцев есть слово для обозначения этого качества: Nihonjinvon ,что означает «японскость». Они всегда считали себя людьми исключительными и, естественно, высшими существами. Иммиграция здесь строго ограничена. Японцы склонны не доверять чужакам, а порой и откровенно презирают их. Это не мешает им путешествовать по миру, но за границей они всегда держатся в группе - глазеют на гайдзинов 44.
Быть японцем означает не только ощущать свое превосходство, но и время от времени доказывать это в прямом соперничестве с иностранцами. В начале XX в. это соперничество приняло пагубную форму. Японцы попытались военным путем установить господство над странами Тихоокеанского бассейна. Кампания началась уж слишком хорошо. Воодушевленные этим вооруженные силы империи развивали успех, пока не столкнулись с превосходящей силой - США. Униженные японцы вернулись на свои острова и втайне начали готовить новую кампанию.
Представление японцев о самих себе крутится вокруг того, что французы называют единством, сплоченностью ( solidarite ),а сами японцы называют гармонией {та).Смысл идеи в том, что все граждане должны держаться вместе и в согласии трудиться для достижения общенациональной цели. Но если французы относятся к своим государственным институтам и к общим задачам с нескрываемым критицизмом, то японцы на этот счет помалкивают.
Если предположить, что коллективное мышление существует, то искать его надо в Японии. В 1930 -1940-х годах японцы стойко поддерживали императорские вооруженные силы, а в 1970-1980-х они с тем же упорством гнули спину на крупные промышленные объединения. Даже сегодня, когда в Японии вошла в моду эксцентричность, люди чудят как будто по обязанности. Взгляните, например, на стайку японских школьников у входа в Лувр - почти у каждого волосы выкрашены в оранжевый цвет.
Говорят, что японцы даже думают не так, как мы. «Сухую» логику, которая на Западе служит инструментом критического анализа, японцы называют «сырой», поскольку она способствует большему социальному сплочению. Даже личные чувства правоты и неправоты, стыда и вины, которые на Западе поддерживаются иудео-христианскими религиями, в Японии проявляются совершенно иначе. Люди чувствуют себя пристыженными, если не выполнили обязательств или подвели группу. Но если группа сбилась с пути, человек со спокойной совестью следует за нею.
В 1990-х годах и экономическая политика Японии была чуть ли не полной противоположностью американской. В то время как в США имел место экономический бум, на японской Мэйн-стрит было тихо, как на кладбище. У США был пугающе огромный, невиданный в истории дефицит платежного баланса, а у Японии был постоянный огромный профицит, составлявший чуть ли не 10% ВВП. При этом у Америки все было в полном порядке, а у Японии - из рук вон плохо.
Согласно распространенному мнению, причина их экономических бед в том, что они слишком бережливы и неохотно расстаются с деньгами. Японцы жили небедно, много путешествовали по миру, покупали предметы роскоши, но при этом сберегали в среднем 13% дохода, тогда как американцы - только 2%. При столь низких потребительских расходах казалось, что никакой растопки не хватит, чтобы разжечь огонь как следует; экономика страны оставалась сырой и холодной.
Руководителей Федерального резерва преследует страх, что американцы вдруг изменятся и станут жить по-японски. Вместо того, чтобы тратить все до цента, она начнут жить бережливо, и тогда жаркий огонь американской экономики в считанные недели угаснет. Благополучие американского фондового рынка и экономики в целом зависит от двух безрассудных привычек: от того, как американцы тратят свои деньги и как иностранцы инвестируют свои. Любое движение в сторону предусмотрительности, даже самое незначительное, может привести к падению продаж, прибылей, курсов акций, занятости и т.д. Короче говоря, если американцы начнут жить по-японски, американская экономика станет похожа на японскую.
Островное государство, Япония по обилию всякого рода эксцентричностей подобна цирку. У японцев есть слово для обозначения этого качества: Nihonjinvon ,что означает «японскость». Они всегда считали себя людьми исключительными и, естественно, высшими существами. Иммиграция здесь строго ограничена. Японцы склонны не доверять чужакам, а порой и откровенно презирают их. Это не мешает им путешествовать по миру, но за границей они всегда держатся в группе - глазеют на гайдзинов 44.
Быть японцем означает не только ощущать свое превосходство, но и время от времени доказывать это в прямом соперничестве с иностранцами. В начале XX в. это соперничество приняло пагубную форму. Японцы попытались военным путем установить господство над странами Тихоокеанского бассейна. Кампания началась уж слишком хорошо. Воодушевленные этим вооруженные силы империи развивали успех, пока не столкнулись с превосходящей силой - США. Униженные японцы вернулись на свои острова и втайне начали готовить новую кампанию.
Представление японцев о самих себе крутится вокруг того, что французы называют единством, сплоченностью ( solidarite ),а сами японцы называют гармонией {та).Смысл идеи в том, что все граждане должны держаться вместе и в согласии трудиться для достижения общенациональной цели. Но если французы относятся к своим государственным институтам и к общим задачам с нескрываемым критицизмом, то японцы на этот счет помалкивают.
Если предположить, что коллективное мышление существует, то искать его надо в Японии. В 1930 -1940-х годах японцы стойко поддерживали императорские вооруженные силы, а в 1970-1980-х они с тем же упорством гнули спину на крупные промышленные объединения. Даже сегодня, когда в Японии вошла в моду эксцентричность, люди чудят как будто по обязанности. Взгляните, например, на стайку японских школьников у входа в Лувр - почти у каждого волосы выкрашены в оранжевый цвет.
Говорят, что японцы даже думают не так, как мы. «Сухую» логику, которая на Западе служит инструментом критического анализа, японцы называют «сырой», поскольку она способствует большему социальному сплочению. Даже личные чувства правоты и неправоты, стыда и вины, которые на Западе поддерживаются иудео-христианскими религиями, в Японии проявляются совершенно иначе. Люди чувствуют себя пристыженными, если не выполнили обязательств или подвели группу. Но если группа сбилась с пути, человек со спокойной совестью следует за нею.
В 1990-х годах и экономическая политика Японии была чуть ли не полной противоположностью американской. В то время как в США имел место экономический бум, на японской Мэйн-стрит было тихо, как на кладбище. У США был пугающе огромный, невиданный в истории дефицит платежного баланса, а у Японии был постоянный огромный профицит, составлявший чуть ли не 10% ВВП. При этом у Америки все было в полном порядке, а у Японии - из рук вон плохо.
Japan Inc.
К 2001 г. японский рынок уже более десяти лет пребывал в депрессии, и показатели экономического роста чаще всего были отрицательными. Японские дела так тронули бывшего министра финансов О'Нила, что он подошел к вопросу не с позиций руководителя центрального банка, а в духе чистого сочувствия: «Как нам помочь народу Японии повысить уровень жизни?» Проблема с подобными благородными чувствами состоит в том, что они игнорируют реальность. «Япония - крупнейший кредитор мира, - резко возразил главный экономист исследовательского центра компании
Mitsubishi
(по сообщению
Washington
Post
), -и, таким образом, является самой богатой страной мира»
45.
Как такое возможно? Каким образом страна может целых десять лет страдать от стагнации, когда фондовый рынок потерял 65% стоимости, и при этом оставаться в числе первых? Как это получилось?
Даже после десяти лет депрессии Япония была во многих отношениях в лучшем экономическом положении, чем США. Продолжительность рабочей недели в Японии меньше. Налоги в Японии ниже. За свои налоги японцы получают больше от системы социального обеспечения. У них лучше здоровье и больше продолжительность жизни. В конце XX столетия в Японии продолжительность рабочей недели среднего промышленного рабочего была на 5 часов меньше, чем в Америке. В год средний американец работал на две недели больше, чем средний японец. Японское государство забирало в виде налогов 12% заработной платы среднего рабочего, а в Америке - этот показатель составлял 16%. Средний японский рабочий больше отдыхает за границей и покупает больше предметов роскоши, чем средний американский рабочий. Две трети продаваемой в мире высококачественной бытовой техники покупают японцы.
Более того, в Японии до сих пор на диво хорошо работает система предоставления социальных услуг. Медицина практически бесплатная. Общественный транспорт работает как часы. Поезда прибывают на станцию с опережением графика в среднем на 18 секунд. По замечанию партнера компании Accenture (бывшая Andersen Consult ing ):«Средний уровень жизни и удовлетворенности здесь выше, чем в США» 46. По продолжительности жизни японские женщины занимают первое место в мире, а японские мужчины уступают только шведам.
И несмотря на все эти преимущества, остается неопровержимым факт: в начале XXI в. дело выглядит так, будто Япония, гордившаяся в 1980-х годах, что является второй экономической державой мира, перестала существовать. Американские экономисты и американцы в целом убеждены, что японцы совершили какую-то невероятную ошибку. А как иначе объяснить их исчезновение с экономической карты мира? Американские экономисты не раз призывали японцев увеличить денежную массу. По их мнению, кредитно-денежная инфляция привела бы к успеху. Если понизить покупательную способность иены, японским потребителям пришлось бы больше тратить и меньше сберегать.
Но не помогла ни кредитно-денежная, ни фискальная политика. Теперь, говорят американские экономисты, щедро раздающие непрошеные советы, японцам нужно реформировать экономику. Им нужно набраться храбрости и взяться за трудные проблемы - предоставить беспощадному рынку решить проблему безнадежных долгов и нежизнеспособных предприятий, провести в случае необходимости перестройку целых отраслей и ввести на островах динамичный капитализм в американском стиле.
Капитализм по американскому образцу - это последнее, чего хотели бы японцы. После Второй мировой войны они создали совершенно иную модель капитализма. Она в корне отличается от свободного капитализма, о котором писал Маркс. Средства производства здесь принадлежат не богатым независимым капиталистам, а крупным коммерческим группам, которые работают на деньги больших банков. А их капитал, в свою очередь, формируется из сбережений простых японцев. Это общество, в котором капиталистические риски и выигрыши коллективизированы - в неповторимом японском стиле.
Как такое возможно? Каким образом страна может целых десять лет страдать от стагнации, когда фондовый рынок потерял 65% стоимости, и при этом оставаться в числе первых? Как это получилось?
Даже после десяти лет депрессии Япония была во многих отношениях в лучшем экономическом положении, чем США. Продолжительность рабочей недели в Японии меньше. Налоги в Японии ниже. За свои налоги японцы получают больше от системы социального обеспечения. У них лучше здоровье и больше продолжительность жизни. В конце XX столетия в Японии продолжительность рабочей недели среднего промышленного рабочего была на 5 часов меньше, чем в Америке. В год средний американец работал на две недели больше, чем средний японец. Японское государство забирало в виде налогов 12% заработной платы среднего рабочего, а в Америке - этот показатель составлял 16%. Средний японский рабочий больше отдыхает за границей и покупает больше предметов роскоши, чем средний американский рабочий. Две трети продаваемой в мире высококачественной бытовой техники покупают японцы.
Более того, в Японии до сих пор на диво хорошо работает система предоставления социальных услуг. Медицина практически бесплатная. Общественный транспорт работает как часы. Поезда прибывают на станцию с опережением графика в среднем на 18 секунд. По замечанию партнера компании Accenture (бывшая Andersen Consult ing ):«Средний уровень жизни и удовлетворенности здесь выше, чем в США» 46. По продолжительности жизни японские женщины занимают первое место в мире, а японские мужчины уступают только шведам.
И несмотря на все эти преимущества, остается неопровержимым факт: в начале XXI в. дело выглядит так, будто Япония, гордившаяся в 1980-х годах, что является второй экономической державой мира, перестала существовать. Американские экономисты и американцы в целом убеждены, что японцы совершили какую-то невероятную ошибку. А как иначе объяснить их исчезновение с экономической карты мира? Американские экономисты не раз призывали японцев увеличить денежную массу. По их мнению, кредитно-денежная инфляция привела бы к успеху. Если понизить покупательную способность иены, японским потребителям пришлось бы больше тратить и меньше сберегать.
Но не помогла ни кредитно-денежная, ни фискальная политика. Теперь, говорят американские экономисты, щедро раздающие непрошеные советы, японцам нужно реформировать экономику. Им нужно набраться храбрости и взяться за трудные проблемы - предоставить беспощадному рынку решить проблему безнадежных долгов и нежизнеспособных предприятий, провести в случае необходимости перестройку целых отраслей и ввести на островах динамичный капитализм в американском стиле.
Капитализм по американскому образцу - это последнее, чего хотели бы японцы. После Второй мировой войны они создали совершенно иную модель капитализма. Она в корне отличается от свободного капитализма, о котором писал Маркс. Средства производства здесь принадлежат не богатым независимым капиталистам, а крупным коммерческим группам, которые работают на деньги больших банков. А их капитал, в свою очередь, формируется из сбережений простых японцев. Это общество, в котором капиталистические риски и выигрыши коллективизированы - в неповторимом японском стиле.
Невидимая рука
Американский капитализм покоится на идее, сформулированной в XVIII столетии Адамом Смитом: преследуя личные интересы, люди подчиняются «невидимой руке», которая направляет их к общественно полезным результатам. По мнению Смита, невидимая рука принадлежит Богу. Рынки и народные хозяйства представлялись естественными явлениями, сродни лесам или ульям. Они подчинялись законам, которые предписал им сам Бог. Смита часто называют первым крупным экономистом в мировой истории. Но сам он считал себя «моральным философом», поскольку главным образом его интересовали законы, посредством которых Бог управляет Вселенной.
Современные экономисты подходят к делу совершенно иначе. В том числе и японские экономисты. Не пытаясь найти законы, правящие миром, современные экономисты присвоили себе роль самого Господа - они пытаются предписать ему собственные законы. Не удовлетворяясь простым наблюдением, американские и японские экономисты вмешиваются в процесс, дергают за рычаги и жмут на кнопки, отчего гигантский механизм скрежещет и воет.
Вклад Японии в историю капитализма объясняется уникальностью обстоятельств его возникновения. В Японии, разгромленной во Второй мировой войне, капитализм был создан как надстройка над почти феодальной системой хозяйства. Но и к середине 1990-х годов японские экономисты, промышленники и государственные чиновники, рулившие экономикой, были не в состоянии даже представить себе невидимую руку. В их религии отсутствует Бог-отец, а их экономика только недавно перестала быть феодальной. Их общество это не множество разрозненных людей, преследующих каждый свои интересы, а скорее муравейник, в котором каждый крошечный работник точно знает свое место и хлопочет только о всеобщем благе. Это разновидность сотрудничества на основе сплоченного, централизованного постфеодального капитализма.
Подобно тому как рабы, привозившиеся в XVII в. на американские плантации, часто принимали фамилию своего хозяина, японские рабочие отождествляют себя с компанией, в которой они работают. Вкалывали они будь здоров (в годы бума типичный рабочий день длился с восьми утра до девяти вечера) и за очень небольшие деньги. Такой рабочий распевал гимн компании не только когда это требовалось, но и подвыпив. Компании относились к своим служащим не как к источнику прибыли, от которых нужно избавляться при первых признаках спада, но как к крепостным или семейным слугам. Рабочие имели гарантию пожизненной занятости. «Рис сплачивает», - говорят японцы. Даже пригоревший.
Крупные предприятия также считались бессмертными. Основу японской экономики составляет сеть крупных компаний, связанных между собой взаимным владением акций и совместными коммерческими и производственными проектами. Крайне редко небольшой начинающей компании удавалось бросить им вызов. Крупные компании редко сталкивались с конкуренцией внутри страны. Система больших компаний разрабатывала или заимствовала новые технологии и новую продукцию, оттачивала их трудом неутомимых тружеников и запускала в производство, а значительная часть товаров потом уходила на экспорт, зачастую в США.
Эта была странная модель капитализма - крупные компании даже не заботились о прибыли! Подобно американским «доткомам», они рассматривали стремление к прибыли как проявление близорукости, синдром «краткосрочного» мышления. Их интересовали только рост и доля рынка. В конце концов, они ведь трудились ради господства над миром!
Современные экономисты подходят к делу совершенно иначе. В том числе и японские экономисты. Не пытаясь найти законы, правящие миром, современные экономисты присвоили себе роль самого Господа - они пытаются предписать ему собственные законы. Не удовлетворяясь простым наблюдением, американские и японские экономисты вмешиваются в процесс, дергают за рычаги и жмут на кнопки, отчего гигантский механизм скрежещет и воет.
Вклад Японии в историю капитализма объясняется уникальностью обстоятельств его возникновения. В Японии, разгромленной во Второй мировой войне, капитализм был создан как надстройка над почти феодальной системой хозяйства. Но и к середине 1990-х годов японские экономисты, промышленники и государственные чиновники, рулившие экономикой, были не в состоянии даже представить себе невидимую руку. В их религии отсутствует Бог-отец, а их экономика только недавно перестала быть феодальной. Их общество это не множество разрозненных людей, преследующих каждый свои интересы, а скорее муравейник, в котором каждый крошечный работник точно знает свое место и хлопочет только о всеобщем благе. Это разновидность сотрудничества на основе сплоченного, централизованного постфеодального капитализма.
Подобно тому как рабы, привозившиеся в XVII в. на американские плантации, часто принимали фамилию своего хозяина, японские рабочие отождествляют себя с компанией, в которой они работают. Вкалывали они будь здоров (в годы бума типичный рабочий день длился с восьми утра до девяти вечера) и за очень небольшие деньги. Такой рабочий распевал гимн компании не только когда это требовалось, но и подвыпив. Компании относились к своим служащим не как к источнику прибыли, от которых нужно избавляться при первых признаках спада, но как к крепостным или семейным слугам. Рабочие имели гарантию пожизненной занятости. «Рис сплачивает», - говорят японцы. Даже пригоревший.
Крупные предприятия также считались бессмертными. Основу японской экономики составляет сеть крупных компаний, связанных между собой взаимным владением акций и совместными коммерческими и производственными проектами. Крайне редко небольшой начинающей компании удавалось бросить им вызов. Крупные компании редко сталкивались с конкуренцией внутри страны. Система больших компаний разрабатывала или заимствовала новые технологии и новую продукцию, оттачивала их трудом неутомимых тружеников и запускала в производство, а значительная часть товаров потом уходила на экспорт, зачастую в США.
Эта была странная модель капитализма - крупные компании даже не заботились о прибыли! Подобно американским «доткомам», они рассматривали стремление к прибыли как проявление близорукости, синдром «краткосрочного» мышления. Их интересовали только рост и доля рынка. В конце концов, они ведь трудились ради господства над миром!
В ожидании чуда…
В апреле 1949 г. посол Джозеф Додж установил курс японской валюты 360 иен за доллар. Иена была дешевой, достаточно дешевой, чтобы дать шанс экономике Японии. Она станет промышленной державой, изготовляющей более дешевые товары, чем ее конкуренты. Так начался 40-летний бум, превративший Японию во вторую крупнейшую экономику мира, создал крупнейший в мире фондовый рынок и самую дорогую в мире недвижимость.
Японцы были дисциплинированными работниками, неутомимыми подражателями и педантичными бизнесменами. Бросив все силы на достижение экономического роста, они добились впечатляющих результатов. Японские автомобильные компании, например, победили вопреки значительному неравенству шансов. Прежде в этой остро конкурентной, капиталоемкой отрасли почти безраздельно господствовали «Большая тройка?» - главные американские автомобилестроительные компании. Шансы создать серьезную конкуренцию Детройту казались настолько призрачными, что плановики из Министерства внешней торговли и промышленности Японии (МВТП) активно отговаривали компании Honda и Nissan от попыток в этом направлении.
Но автомобилестроители сделали рывок. Они проникли на американский рынок с малолитражными автомобилями, которые казались неопасными для американской «Большой тройки». Но пока Детройт, погрязший в самодовольстве, не удостаивал их своим вниманием, японцы отточили умение строить машины и технику сбыта. Можно сказать, что американцы даже не заметили, как автомобильный рынок США оказался в руках японцев.
В конце 1980-х годов студентам американских бизнес-школ пришлось освоить целый ряд новых терминов. Kaitzen - концепция непрерывного усовершенствования - была преподнесена им так, будто в самой идее было что-то новое. Скоро они узнали о zaitech , tokkin funds , keiretsu , baburu и всем остальном; в разговорах они роняли японские слова, как будто поливали еду соевым соусом. Они также научились без приступов тошноты есть сырую рыбу.
В Америке восхищенное отношение к японцам смешивалось со страхом, ненавистью и завистью. К середине 1980-х дело выглядело так, будто Япония может не только отнять работу у американских автомобилестроителей, но и занять место Америки как самой влиятельной экономики мира. Японские банки становились крупнейшими в мире. Японские промышленные компании доминировали уже в ряде отраслей и, казалось, что они смогут одержать верх в любой намеченной для захвата отрасли.
И более того, японцы начинали не только зарабатывать деньги, но и тратить их. Они скупали самые лакомые куски собственности по всему миру, включая голливудские студии в Калифорнии, здания Exxon и Rockefeller Center в Нью-Йорке. Во Франции японцы купили церковь с витражами эпохи Ренессанса и намеревались, разобрав по кирпичикам, вывезти ее в Японию и там собрать, что подтолкнуло французов принять запрет на экспорт национальных сокровищ!
Японские покупатели сидели в первых рядах на престижных аукционах в Лондоне, Париже и Нью-Йорке, где они по фантастическим ценам скупали знаменитые произведения искусств. Подобно американским магнатам десять лет спустя, японцы покупали произведения искусств, будто они и в самом деле любили их. Босс мафии, Сусуму Исии, например, в 1985 г. занялся акциями. За 1986-1987 гг. его портфель - с помощью влиятельных друзей из сферы политики и финансов - вырос на 5000%. Он истратил 7,5 млн долл. на покупку работ Ренуара, Шагала, Моне и др. А страховая компания Yasuda Fire and Marine Insurance выложила почти 40 млн долл. за «Подсолнухи» Ван Гога. Рю Сайто за 82,5 млн приобрел другую картину Ван Гога, «Портрет д-ра Гоше», а за пейзаж Ренуара «Мулен-де-ла-Галлет» было отдано 78 млн долл. Но всех переплюнул Юмити Морисита, потративший на картины французских художников конца XIX в. 300 млн долл. На вопрос, чем ему так нравятся французские импрессионисты, он ответил в духе американского коллекционера Денниса Козловски, занявшегося тем же самым десятилетие спустя: «Картины импрессионистов лучше подходят к современному дизайну».
Японцы были дисциплинированными работниками, неутомимыми подражателями и педантичными бизнесменами. Бросив все силы на достижение экономического роста, они добились впечатляющих результатов. Японские автомобильные компании, например, победили вопреки значительному неравенству шансов. Прежде в этой остро конкурентной, капиталоемкой отрасли почти безраздельно господствовали «Большая тройка?» - главные американские автомобилестроительные компании. Шансы создать серьезную конкуренцию Детройту казались настолько призрачными, что плановики из Министерства внешней торговли и промышленности Японии (МВТП) активно отговаривали компании Honda и Nissan от попыток в этом направлении.
Но автомобилестроители сделали рывок. Они проникли на американский рынок с малолитражными автомобилями, которые казались неопасными для американской «Большой тройки». Но пока Детройт, погрязший в самодовольстве, не удостаивал их своим вниманием, японцы отточили умение строить машины и технику сбыта. Можно сказать, что американцы даже не заметили, как автомобильный рынок США оказался в руках японцев.
В конце 1980-х годов студентам американских бизнес-школ пришлось освоить целый ряд новых терминов. Kaitzen - концепция непрерывного усовершенствования - была преподнесена им так, будто в самой идее было что-то новое. Скоро они узнали о zaitech , tokkin funds , keiretsu , baburu и всем остальном; в разговорах они роняли японские слова, как будто поливали еду соевым соусом. Они также научились без приступов тошноты есть сырую рыбу.
В Америке восхищенное отношение к японцам смешивалось со страхом, ненавистью и завистью. К середине 1980-х дело выглядело так, будто Япония может не только отнять работу у американских автомобилестроителей, но и занять место Америки как самой влиятельной экономики мира. Японские банки становились крупнейшими в мире. Японские промышленные компании доминировали уже в ряде отраслей и, казалось, что они смогут одержать верх в любой намеченной для захвата отрасли.
И более того, японцы начинали не только зарабатывать деньги, но и тратить их. Они скупали самые лакомые куски собственности по всему миру, включая голливудские студии в Калифорнии, здания Exxon и Rockefeller Center в Нью-Йорке. Во Франции японцы купили церковь с витражами эпохи Ренессанса и намеревались, разобрав по кирпичикам, вывезти ее в Японию и там собрать, что подтолкнуло французов принять запрет на экспорт национальных сокровищ!
Японские покупатели сидели в первых рядах на престижных аукционах в Лондоне, Париже и Нью-Йорке, где они по фантастическим ценам скупали знаменитые произведения искусств. Подобно американским магнатам десять лет спустя, японцы покупали произведения искусств, будто они и в самом деле любили их. Босс мафии, Сусуму Исии, например, в 1985 г. занялся акциями. За 1986-1987 гг. его портфель - с помощью влиятельных друзей из сферы политики и финансов - вырос на 5000%. Он истратил 7,5 млн долл. на покупку работ Ренуара, Шагала, Моне и др. А страховая компания Yasuda Fire and Marine Insurance выложила почти 40 млн долл. за «Подсолнухи» Ван Гога. Рю Сайто за 82,5 млн приобрел другую картину Ван Гога, «Портрет д-ра Гоше», а за пейзаж Ренуара «Мулен-де-ла-Галлет» было отдано 78 млн долл. Но всех переплюнул Юмити Морисита, потративший на картины французских художников конца XIX в. 300 млн долл. На вопрос, чем ему так нравятся французские импрессионисты, он ответил в духе американского коллекционера Денниса Козловски, занявшегося тем же самым десятилетие спустя: «Картины импрессионистов лучше подходят к современному дизайну».
…И чудо свершилось
В 1980-х бестселлер под названием «Япония как номер один»
47отразил распространенное представление о будущем. Не было оснований сомневаться в будущем: организованный, целенаправленный японский капитализм казался неодолимым. Так, по крайней мере, думали сами японцы. Премьер-министр Ясухиро Накасонэ подгонял своих соотечественников, как если бы они шли маршем на Сингапур. «Избавьтесь от воспоминаний о позоре и вперед к славе»,- увещевал он.
Перед лицом желтой опасности американские пустобрехи призывали к реформам. «Экономический Перл-Харбор», - надрывался политик. Соединенным Штатам нужно централизованное планирование по японскому образцу, вопили критики. Американцы должны овладеть японскими методами управления, утверждали консультанты. Американским бизнесменам нужно заботиться о долгосрочных перспективах, подсказывали аналитики. Америка должна ввести импортные ограничения, добавляли протекционисты.
Американцев беспокоило не только то, что их доля рынка сокращалась в пользу Японии, но они начинали чувствовать себя проигравшими и в других отношениях. Если японцы, казалось, делали все как надо, считалось, что американцы делают много ошибок.
В 1980-е годы Япония восхищала мир, еще не видывавший столь успешной, динамичной, уверенной в себе экономики. Американские бизнесмены дрожали и ежились при мысли о японских конкурентах.
Именно в такой ситуации в сентябре 1985 г. в отеле Plaza встретились министры финансов сильнейших стран мира. Угрожая всевозможными торговыми санкциями и барьерами, министр финансов США продавил соглашение: они предпримут совместные усилия для понижения курса доллара, главным образом по отношению к иене. Министры, похоже, были согласны, что японские товары лучше американских, так пусть хоть выросшая иена сделает их более дорогими.
Если японское наступление па экономические интересы Америки было «Перл-Харбором», то соглашение, заключенное в отеле
Перед лицом желтой опасности американские пустобрехи призывали к реформам. «Экономический Перл-Харбор», - надрывался политик. Соединенным Штатам нужно централизованное планирование по японскому образцу, вопили критики. Американцы должны овладеть японскими методами управления, утверждали консультанты. Американским бизнесменам нужно заботиться о долгосрочных перспективах, подсказывали аналитики. Америка должна ввести импортные ограничения, добавляли протекционисты.
Американцев беспокоило не только то, что их доля рынка сокращалась в пользу Японии, но они начинали чувствовать себя проигравшими и в других отношениях. Если японцы, казалось, делали все как надо, считалось, что американцы делают много ошибок.
В 1980-е годы Япония восхищала мир, еще не видывавший столь успешной, динамичной, уверенной в себе экономики. Американские бизнесмены дрожали и ежились при мысли о японских конкурентах.
Именно в такой ситуации в сентябре 1985 г. в отеле Plaza встретились министры финансов сильнейших стран мира. Угрожая всевозможными торговыми санкциями и барьерами, министр финансов США продавил соглашение: они предпримут совместные усилия для понижения курса доллара, главным образом по отношению к иене. Министры, похоже, были согласны, что японские товары лучше американских, так пусть хоть выросшая иена сделает их более дорогими.
Если японское наступление па экономические интересы Америки было «Перл-Харбором», то соглашение, заключенное в отеле