Боннер Уильям. Судный день американских финансов: мягкая депрессия XXI в.

 

Мизес и внутренняя противоречивость прогнозов

   Если бы консервативный инвестор еще в 1924 г. поверил в предсказание Мизесом о «большом крахе», он не принял бы участие ни в буме, ни в крахе (допустим, что он обладал достаточной силой воли, чтобы год за годом стоять в стороне от оптимистичных воплей) ²⁵⁰. Несмотря на свой «пророческий дар», из всех экономистов австрийской школы Мизес был, без сомнения, самым откровенным противником эффективности прогнозирования. Конечно, Мизесу было известно о желании деловых людей и инвесторов знать точное время для действий. Хотя он знал о неизбежных последствиях инфляции, регулирования цен и других форм государственного вмешательства, он оставался непреклонным в том, что никто не может предсказать конкретную дату какого-либо события или наступления кризиса. «Экономист знает, что такой бум должен привести к депрессии. Но он не знает и не может знать, когда кризис случится… Не существует правил, в соответствии с которыми можно высчитать продолжительность бума или последующей депрессии» ²⁵¹. Мизес предупреждал деловых людей и инвесторов, что «количественной экономической теории не существует», и поэтому «прогнозы хода экономических событий нельзя рассматривать как научные». Он разоблачал использование «диаграмм и кривых», которые относятся к прошлому, а не будущему. «Если будущее представляло бы собой просто продолжение трендов, существовавших в прошлом, то оно не было бы неопределенным и не было бы никакой нужды в прогнозах» ²⁵².
   Мизес закончил свою статью глубоким выводом о том, что точное предсказание со стороны значительного большинства деловых людей и инвесторов априори невозможно и внутренне противоречиво! «Сам факт того, что люди поверят в предсказание краха, приведет к аннулированию предсказания: оно мгновенновызовет крах». Точная информация о будущем экономическом потрясении может быть полезна для спекулянта только в единственномслучае: если «он один ею располагает, а все остальные находятся во власти "бычьих"настроений» ²⁵³. Бэбсон говорил практически то же самое: «Прогнозы имеют тенденцию наносить вред своей точности» ²⁵⁴. Конечно, лишь в тех случаях, когдаим следуют, - и разумеется, на прогнозы Бэбсона не обращали внимания до самого конца.
   Глубокое замечание Мизеса объясняет, почему крах 1929 г. и последовавшее за ним экономическое сжатие были неожиданными почти для всех, особенно для правящих кругов. Только так называемые денежные «чудаки» и инвесторы, придерживавшиеся неортодоксальных взглядов - одинокое меньшинство - смогли эффективно предсказать крах. Короче говоря, теория прогнозирования Мизеса является крайне субъективной, основанной на ожиданиях публики относительно будущего. Во многих отношениях она удивительно похожа на «противоходный» стиль инвестирования, против господствующих ожиданий, хотя Мизес, без сомнения, отверг бы крайнюю форму концепции противохода, заключающуюся в том, что «большинство всегда ошибается» ²⁵⁵.
   Классическое произведение Хамфри Нейлла The Art ofContrary Thinking очень близко воспроизводит мизесианскую концепцию. Вот некоторые примеры:

   Когда все думают одинаково, то вероятнее всего все заблуждаются… Теория противохода является способом мышления… представляющим собой в большей степени противоядие от общепринятого прогнозирования, чем систему для прогнозирования. Одним словом, это инструмент мышления, а не магический кристалл [прорицателей]… Графики можно интерпретировать как угодно… не существует никакого известного метода привязки ко времени событий или трендов… более мудрым было бы сделать что-либо преждевременно, чем опоздать… «противоходное» мнение обычно опережает время… Привычка мыслить «противоходом» (против течения) дала бы результат, если б научила нас хотя бы развивать наши духовные способности и любить иногда оказываться в одиночестве… Именно поэтому опубликованные предсказания экономистов оказываются ошибочными, тогда как, если бы они держали их в секрете, предсказания могли бы сбываться с. чрезвычайной точностью… Нонконформиста… мало волнуют точные значения «минимумов» и «максимумов» - он не пытается точно измерить величину подъемов и спадов, потому что знает, что не существует надежной мерки ²⁵⁶.

   Мизес и Хайек смогли предсказать кризис 1929-1933 гг. за много лет до того, как он случился. Это заняло много времени, потому что люди не знали ни их предсказания, ни их экономической теории. Если бы общая масса и люди, формирующие мнения, были последователями Мизеса и Хайека, крах случился бы раньше - или не случился бы вовсе (так как Федеральный резерв раньше прекратил бы инфляцию и фондовый рынок никогда не поднялся бы до таких высот).
   Но мало кто знал австрийцев или обращал внимание на предсказателей судного дня. Хайек понял, что обвал неминуем, как только Федеральный резерв прекратил инфляцию в конце 1928 г., и заявил об этом в малозаметнойпубликации - она не появилась на первой странице New York Times. Точно так же до самого конца не пользовались широкой известностью люди типа Бэбсона и Харвуда. После начала действия фундаментальных экономических факторов - таких, как прекращение роста денежной массы или повышение учетной ставки, время, которое понадобится для изменения тренда, часто определяется психологией людей: когда люди почувствуют изменения? Мизес писал: «Не наша задача исследовать эту проблему», но для спекулянта это является определяющим фактором ²⁵⁷. Хамфри Нейлл подчеркивает: «Мне кажется, что долгая история экономического прогнозирования ясно демонстрирует, что "психология" и есть тот самый недостающий ключ» ²⁵⁸. В наши дни «противоходное» инвестирование является модным психологическим инструментом прогнозирования, по его очень трудно применять на практике, с чем столкнулись многие его приверженцы. И разумеется, если все скажут, «теперь мы все мыслим "против течения"», это будет просто-напросто внутренне противоречиво. Как отмечает Нейлл, простую идею о том, что следует «покупать, когда все продают», или наоборот, легче высказать, чем осуществить - она работает только в моменты слишком высокого курса ценных бумаг из-за масштабных покупок или слишком низкого курса из-за масштабных продаж. «Публика нрава во времятенденции, но не права на обоих ее концах!» ²⁵⁹
   Тем не менее до тех пор пока те, кто понимает внутренне устройство экономики, остаются вне основного течения общественного мнения, рациональная программа точного прогнозирования осуществима. Ханек и Харвуд в конце 1920-х годов это показали. Они не отделывались общими фразами, а сосредоточили свое внимание на конкретных факторах рынка, указывающих па то, что достигнута высшая точка: чистый экспорт золота, прекращение денежной экспансии в конце 1928 г., повышение учетной ставки летом 1929 г. и бешеный интерес широких кругов населения к Уолл-стрит в конце 1929 г., отражавшийся в высоких ставках по онкольным ссудам [high call rate on margin loans). Разумеется, никто не в силах предсказать точную дату, но можно было сказать, что «в течение нескольких следующих месяцев» должно случиться что-то грандиозное. Как в случае с рождением ребенка, вы приблизительно знаете время, но не точно день или час.
   С недавних пор, особенно после стравливания инфляционного пара в конце 1970-х годов, взгляды публики па денежные тенденции изменились. «Все мы теперь монетаристы!» - боевой клич наших дней. Кажется, что все следят за денежной массой - она стала новостью первых полос. В этом смысле, возможно, Мизес прав, и рынки быстрее реагируют на денежные изменения. Составители прогнозов должны ловить момент, когда перемены начинают носиться в воздухе и изменяются общие ожидания.
   Было время, когда денежный взгляд на экономические события в целом игнорировался большей частью публики. Так, в 1920-х годах австрийским экономистам или приверженцам «здоровых денег» было относительно несложно предсказать катастрофическую депрессию тридцатых. Нетрудно было в эпоху инфляции и кейнсианства в 1960 - 1970-х годах горстке экономистов, придерживавшихся нетрадиционных взглядов на денежные проблемы, или сторонникам твердых денег предсказывать более высокие цены на золото и девальвацию доллара. Каковы перспективы краха калибра 1929 г. сейчас, когда книга, дающая такой прогноз, находится в списке бестселлеров New York Times?Финансовый консультант Джозеф Грэнвил пишет о «реинкарнации Роджера Бэбсона» в наше время ²⁶⁰. Но что произойдет, если в ток-шоу по телевидению начнут выступать десятки Роджеров Бэбсонов, предсказывающих экономический апокалипсис в ближайшем будущем?
   Мы еще не достигли той точки, когда экономисты говорят: «Теперь мы все "австрийцы"!», но нежданно-негаданно по всей стране появляется все больше и больше последователей Мизеса и Хайека. Однако я сомневаюсь, что кто-либо из них победит в каком-нибудь кейнсианском конкурсе красоты. Политические взгляды «австрийцев» и сторонников твердых денег никогда не будут популярны. Но это не значит, что их экономический анализ будет игнорироваться. Поэтому трудно предсказывать коллапс западной цивилизации в будущем. В данных обстоятельствах мы должны помнить гипотезу Мизеса, что события не происходят так, как мы ожидали. Если все прочитают алармистский трактат пофессора Батры «Депрессия 1990-го года» и последуют его совету, то «крах» вполне может наступить много раньше 1990 г., если прав Мизес ²⁶¹. Тогда мы можем согласиться со словами Ньютона: «Я могу рассчитать движение небесных тел, но не безумие людей» ²⁶².
 

Алан Гринспен
 
Золото и экономическая свобода ²⁶³
 
1966 г.

 
   Почти истерическое неприятие золотого стандарта является тем пунктом, который объединяет государственников всех мастей. Они явно чувствуют (возможно, даже более тонко и отчетливо, чем многие самые убежденные защитники laissez faire - политики невмешательства государства в экономику), что золото и экономическая свобода неразделимы, что золотой стандарт является инструментом политики невмешательства и что каждое из этих понятий подразумевает другое.
   Для того чтобы понять, на чем основан этот антагонизм, вначале необходимо уяснить специфическую роль золота в свободном обществе.
   Деньги это общий знаменатель всех экономических операций. Именно этот товар выступает в роли средства обмена и является универсально приемлемым для всех участников рыночной экономики в качестве оплаты за их товары или услуги, ввиду чего может использоваться как стандарт рыночной ценности и как средство сохранения ценности, т.е. как средство сбережения.
   Наличие подобного товара является предварительным условием существования экономики, основанной на разделении труда. Если бы люди не располагали неким товаром с объективной ценностью, который был бы столь же общепризнан в качестве денег, им пришлось бы заниматься примитивным натуральным обменом (бартером) или вести натуральное хозяйство на самодостаточных фермах, т.е. отказаться от неоценимых преимуществ специализации. Если бы у людей не было средства сохранения ценности, т.е. сбережения, то невозможными оказались бы ни долгосрочное планирование, ни обмен.
   Средство обмена, которое принимается всеми субъектами экономики, определяется не произвольно. Во-первых, средство обмена должно иметь длительный срок службы. В первобытном обществе с ограниченным достатком пшеница могла являться достаточно долговечной, чтобы служить в качестве подобного средства - все обменные операции совершались в ходе сбора урожая или сразу после него, поскольку никаких излишков для храпения не оставалось. Но там, где соображения сохранения ценности приобретают важное значение, как это присуще более богатым и более цивилизованным обществам, средством обмена должен быть долговечный предмет торговли, как правило, металл. Предпочтение металлам обычно отдается потому, что они однородны и делимы: каждая единица соответствует любой другой, их можно отливать или штамповать в любом размере и количестве. Драгоценные камни, например, неоднородны и неделимы. Еще более важно, чтобы товар, выбранный в качестве посредника, являлся предметом роскоши. Стремление людей к предметам роскоши безгранично, поэтому на них всегда есть спрос и они всегда в цене. Пшеница является предметом роскоши лишь в цивилизациях со скудным достатком, но отнюдь не в процветающем обществе. Сигареты обычно не являются деньгами, но в послевоенной Европе, когда они считались предметом роскоши, они использовались в качестве денег. Термин «предмет роскоши» подразумевает редкость и высокую стоимость единицы товара. Соответственно такой товар будет достаточно компактным; так, например, стоимость унции золота равна стоимости полутонны чушкового чугуна.
   На ранних этапах становления денежной экономики возможно использование одновременно нескольких средств обмена, так как вышеупомянутым условиям будет отвечать весьма широкий спектр товаров. Однако один из товаров постепенно вытеснит все остальные, поскольку будет приниматься в обмен более широким кругом людей. Предпочтения в отношении того, что считать средством сохранения ценности, будут смещаться в пользу товара, принимаемого в обмен более широким кругом людей, что еще больше расширит этот круг. В конечном итоге этот товар станет единственным средством обмена. Использование единого товара-посредника является весьма выгодным по тем же причинам, по которым денежная экономика предпочтительнее экономики бартерной: это позволяет осуществлять обмен в неизмеримо более широких масштабах.
   Единым посредником в обменах могут быть золото, серебро, морские раковины, рогатый скот или табак - это зависит от конкретной ситуации и уровня развития данной экономики. Фактически в качестве средства обмена в разнос время использовалось практически всё. Даже в нынешнем веке в качестве международного средства обмена использовалось два основных товара - золото и серебро - причем золото постепенно начинало доминировать. Имея одновременно художественное и функциональное назначение и будучи сравнительно редким товаром, золото имеет значительные преимущества перед всеми остальными средствами обмена. С начала Первой мировой войны оно являлось фактически единственным международным валютным стандартом. Если бы все товары и услуги должны были оплачиваться золотом, то возникали бы трудности с осуществлением крупных платежей, а это привело бы к ограничению уровня разделения труда и специализации в обществе. В связи с этим логическим продолжением создания средства обмена являются появление и развитие банковской системы и кредитных инструментов (банкнот и депозитов), которые действуют как заместители золота, по при этом размениваются на золото.
   Свободная банковская система, основанная на золоте, позволяет расширять кредит, выпуская банкноты (наличные деньги) и создавая депозиты в соответствии с производственными потребностями экономики. Частные владельцы золота получают стимул - в виде выплаты процентов - для помещения своего золота в банк на депозит (на который они могут выписывать чеки). При этом, поскольку весьма низка вероятность того, все вкладчики одновременно вдруг пожелают изъять все свое золото, банкиру требуется хранить лишь часть собранных депозитов в золоте в качестве резерва. Это позволяет ему давать в кредит больше, чем составляет сумма его золотых вкладов (т.е. в качестве обеспечения его депозитов он хранит не золото, а требования на золото). Тем не менее общая сумма кредита, которую он может предоставить, не является произвольной: он должен соизмерять эту сумму с резервами и с текущим состоянием своих инвестиций.
   Когда банк выделяет деньги для финансирования продуктивных и прибыльных проектов, ссуды погашаются довольно быстро и банковский кредит продолжает быть общедоступным. Однако если предприятия, финансируемые банком, являются менее прибыльными и окупаются медленно, банкиры вскоре обнаруживают, что сумма задолженности по кредитам по отношению к их золотым резервам становится чрезмерной, и сокращают выдачу новых кредитов, - как правило, путем повышения процентных ставок. Это ведет к ограничению финансирования новых предприятий и требует от заемщиков с непогашенными ссудами повысить свою рентабельность, прежде чем они смогут получить кредит для дальнейшего расширения. Таким образом, при золотом стандарте свободная банковская система выступает гарантом экономической стабильности и сбалансированного роста. Когда золото принято в качестве средства обмена во всех или во многих странах, недеформированный международный золотой стандарт способствует разделению труда во всемирном масштабе и неограниченному расширению международной торговли. Даже несмотря на то, что в разных странах приняты различные единицы средства обмена (доллар, фунт, франк и т.д.), когда все они имеют выражение в золоте, экономики различных стран функционируют как единое целое - при условии отсутствия любых ограничений на перемещение товаров или капитала. Условия кредитования, процентные ставки и цены во всех странах формируются, как правило, по одной и той же модели. Например, если банки в какой-либо стране расширяют кредит слишком щедро, процентные ставки в этой стране должны пойти вниз, побуждая вкладчиков переводить свое золото в зарубежные банки, которые выплачивают более высокие проценты. Это незамедлительно повлечет за собой сокращение банковских резервов в стране с «легкими деньгами», что вызовет ужесточение условий кредитования и возврат к прежним, более высоким процентным ставкам.
   Добиться полностью свободной банковской системы и последовательного золотого стандарта нигде еще не удавалось. Тем не менее перед Первой мировой войной банковская система США (и многих других стран) базировалась па золоте, и даже, несмотря на отдельные случаи государственного вмешательства, банковскую отрасль можно было назвать свободной, а не регулируемой. Периодически в результате слишком стремительной кредитной экспансии банки исчерпывали лимит своих золотых резервов, процентные ставки резко возрастали, дальнейшее кредитование прекращалось и экономика переживала период острой, но краткосрочной рецессии. (По сравнению с депрессиями 1920 и 1932 гг. эти более ранние экономические спады были поистине умеренными.) Именно ограниченные золотые резервы вели к прекращению несбалансированного роста деловой активности, не позволяя ему перерасти в катастрофу наподобие тех, что происходили после Первой мировой войны. Периоды коррекции были непродолжительными и в экономике быстро восстанавливался прочный фундамент для возобновления роста.
   Но этот процесс лечения был ошибочно охарактеризован как болезнь: если недостаток банковских резервов ведет к спаду, как полагали сторонники государственного вмешательства, то почему бы не найти способ расширения банковских резервов, чтобы банки никогда не испытывали их нехватки! Если банки смогут ссужать деньги без всяких ограничений, как утверждалось тогда, то и никаких кризисов в экономике ждать не придется. Для этого в 1913 г. и была основана Федеральная резервная система. Она состояла из двенадцати региональных Федеральных резервных банков, номинально принадлежавших частным банкирам, но на деле их финансировало, контролировало и поддерживало государство. Проводимое этими банками расширение кредита подкреплялось на практике (хотя это не было оформлено юридически) правом налогообложения, принадлежащим федеральному правительству. Технически золотой стандарт сохранялся; частные лица no-прежнему были вправе владеть золотом, а золото продолжало использоваться в качестве банковских резервов. Однако теперь, помимо золота, в качестве законного средства для выплат по депозитам мог служить расширяемый Федеральными резервными банками кредит («бумажные резервы»).
   Когда в 1927 г. США столкнулись с небольшим снижением деловой активности, Федеральный резерв увеличил объем бумажных резервов в стремлении предвосхитить любой возможный дефицит банковских резервов. Однако более губительные последствия имела попытка Федерального резерва оказать помощь Великобритании, чье золото утекало в США, поскольку Банк Англии отказался допустить рост процентных ставок, когда это диктовалось рыночными силами (это было неприемлемо с политической точки зрения). Аргументация властей была следующей: если Федеральный резерв подкачает в американские банки дополнительные бумажные резервы, процентные ставки в США упадут до уровня, сопоставимого с уровнем ставок в Великобритании; это должно помочь остановить утечку британского золота и избежать политических проблем, связанных с необходимостью повышения процентных ставок. Федеральный резерв достиг своей цели; утечка золота была пресечена, но попутно экономики многих стран мира были фактически разрушены. Избыточный кредит, который Федеральный резерв вкачал в экономику, просочился на фондовый рынок, спровоцировав невиданный биржевой бум. Руководители Федерального резерва запоздало попытались изъять избыточные резервы и в итоге все же сумели притормозить развитие бума. Но было уже слишком поздно: к 1929 г. биржевые диспропорции приняли настолько необратимый характер, что эта попытка лишь ускорила резкий спад и последующую деморализацию в деловых кругах. В результате американская экономика вошла в штопор. В Великобритании дела обстояли и того хуже. Там, вместо того, чтобы извлечь уроки из предыдущей безрассудной ошибки, в 1931 г. полностью отказались от золотого стандарта, тем самым уничтожив остатки доверия и спровоцировав целый ряд банковских крахов но всему миру. Мировая экономика вступила в полосу Великой депрессии 1930-х годов.
   Этатисты утверждают, что именно золотой стандарт явился основной причиной кредитной катастрофы, положившей начало Великой депрессии. Если бы золотой стандарт отсутствовал, утверждают они, то отмена размена на золото в Британии в 1931 г. не повлекла бы за собой разорение банков по всему миру. (Ирония в том, что с 1913 г. у нас был установлен даже не золотой стандарт, а то, что можно определить как «смешанный золотой стандарт»; тем нe менее вся вина возлагается именно на золото.) Но оппозиция золотому стандарту в любой форме - со стороны растущего числа приверженцев «государства всеобщего благосостояния» была вызвана гораздо более проницательным соображением: появилось осознание того, что золотой стандарт несовместим с хроническим дефицитом бюджета (отличительным признаком такого типа государства). Если избавиться от научного жаргона и называть вещи своими именами, то государство всеобщего благосостояния - это механизм, через который государство конфискует богатства у продуктивных членов общества для поддержки самых различных программ социального обеспечения. В значительной степени эта конфискация осуществляется через налогообложение. По сторонники государства благосостояния довольно быстро поняли, что если они хотят сохранить политическую власть, размеры налогообложения потребуется ограничивать и в связи с этим им придется прибегать к программам обширного дефицитного финансирования, т.е. для финансирования крупномасштабных расходов на социальное обеспечение им потребуется занимать деньги посредством выпуска государственных облигаций.
   В условиях золотого стандарта тот объем кредитования, который экономика способна обеспечить, определяется реальным основным капиталом экономики, поскольку любое кредитное обязательство в конечном счете является требованием па некоторое количество реального капитала. Однако государственные облигации не подкреплены материальными ценностями, за ними кроется лишь обещание правительства рассчитаться за счет будущих налоговых поступлений, поэтому их появление на финансовых рынках не проходит бесследно. Большое количество новых государственных облигаций может быть размещено лишь при условии постепенного увеличения процентных ставок. Таким образом, масштабы дефицитного финансирования государственных расходов в условиях золотого стандарта строго ограничены. Отмена золотого стандарта позволяет сторонникам государства благосостояния использовать банковскую систему как инструмент неограниченного расширения кредита. Они создают бумажные резервы в форме государственных облигаций, которые - через сложную последовательность шагов - принимаются банками взамен реальных активов и рассматриваются ими как подлинный депозит, т.е. как эквивалент того, чем некогда являлся золотой депозит. Владелец государственной облигации или банковского депозита, созданного с помощью бумажных резервов, убежден, что обладает законным правом требования на реальный капитал. Но на самом деле объем выпущенных требований теперь превышает сумму реального капитала. Закон спроса и предложения обмануть невозможно. Если объем денежной массы (требований) начинает превышать объем реального основного капитала в экономике, то цены неизбежно вырастут. Таким образом, сбережения, накопленные производительными членами общества, начинают обесцениваться в товарном выражении. Когда в учетных книгах экономики будут подведены итоги, то обнаружится, что эти потери в стоимости представлены товарами, приобретенными правительством в рамках программ социальной помощи на деньги, полученные от продажи государственных облигаций, обеспеченных за счет расширения банковского кредита.