Страница:
Однако в истории Федерального резерва трудно найти основания для доверия, которое люди питали к нему. Главной задачей банка была защита доллара и банковской системы. Однако с момента создания Федерального резерва в 1913 г. неплатежеспособность банков стала более частым явлением, чем прежде - 10 ООО банков рухнули только за время Великой депрессии. А в целом за 87 лет деятельности Федерального резерва доллар превратился из твердой валюты в нечто, по консистенции напоминающее заварной крем.
О пользе таинственности
В окружении пузырей
Пут-опцион Гринспена сыграл
Гринспен Максимус
Последний оплот
Эпилог
6 Эпоха толпы
Все события происходят на границе [margin]. Пограничная личность не является последовательно доброй или злой, толковой или тупой, «быком» или «медведем»… но поддается влияниям. Налей ему выпивки в день выборов и он проголосует за что угодно. Начини его подходящего сорта демагогией, собери в толпу и он линчует саму мать Терезу.
XX в. будет эпохой толпы, предсказал Гюстав Лебон в изданной в 1896 г. книге «Психология толп» ( Psychologic des Foules ).Толпы уже подчинили себе почти все западные правительства. Монархи и императоры еще пребывали в своих дворцах, но повсюду власть переходила к народным собраниям. Современные коммуникации предоставили для этого средства. Благодаря дешевым газетам, железным дорогам и телеграфу определенные идеи почти одновременно охватывали целую страну. Толпа, которая раньше была ограничена размером городского пространства, стала общенародной и даже международной. Вскоре огромные толпы заинтересуются политикой… и возжелают богатства.
Толпа усиливает любые человеческие эмоции. Люди, в нормальном состоянии вполне разумные, из тех, что ездят всегда по правой стороне дороги, способные освоить управление домашней аудиосистемой, умеющие без труда найти самую низкую цену в супермаркете, превращаются в безумных маньяков, стоит им собраться в толпу. Что касается рынков, там страхи и алчность легко выходят на волю. Цена поднимается настолько, что ни один человек, будучи в здравом уме, сам по себе не стал бы ее платить или опускается так, что даже самый разумный человек не в силах удержаться от покупки. Но что это значит? Здравый смысл улетучивается. На последних этапах рынка «быков», как и в начале любой войны, толпа необычайно смелеет. С другой стороны, на последних этапах войны или рынка «медведей» люди теряют всякую надежду: они впадают в отчаяние и ищут только безопасности. Разум не просто засыпает… он падает на землю без сознания.
Безумство толпы
О пользе таинственности
Еще летом 1999 г. Гринспен выступал в Конгрессе по поводу способности Федерального резерва видеть то, что происходит за поворотом: «Тот факт, что используемые нами в Федеральном резерве лучшие в мире эконометрические модели, давали неверные результаты 14 кварталов подряд, вовсе не означает, что и в 15-й раз они ошибутся»
86.
Запись показывает, что, произнося эту фразу, он не захихикал и не улыбнулся. А и в самом деле, если Федеральный резерв не в силах предвидеть надвигающиеся экономические события, как он может избегать столкновений? Можно быть уверенным, что никак.
И тем не менее пут-опцион Гринспена обещал инвесторам беспроигрышные ставки. Если все пойдет действительно нехорошо, гидролог Гринспен откроет шлюзы, как в случае с практически пересохшей Long Term Capital Management и с кризисом азиатских валют, который угрожал мировым финансовым рынкам. Благодаря контролю Федерального резерва над ирригационным механизмом, как выражаются на Уолл-стрит, «все зазеленело».
К концу 2000 г. индекс Nasdaq съежился наполовину. Самое время исполнить опцион, открыть шлюзы и напоить овощи, не так ли? Но было важно не делать поспешных движений. Следовало опасаться больших «моральных рисков». Если у инвесторов исчезнет страх прогореть, они пустятся в еще более рискованные предприятия. К тому же Гринспен понимал пользу от сохранения таинственности. Если его реакции будут известны наперед, рынок учтет это. Он оказался в западне: пока люди верят в пут-опцион Гринспена, они готовы платить за акции все более нелепые цены. А почему бы нет? В конце концов, из существования пут-опциона следует, что деньги не пропадут. А вот если председатель Федерального резерва отречется от своего пут-опциона, рынок акций рухнет со всеми неприятными последствиями, которых он хотел избежать.
Федеральный резерв утверждал, что его кредитно-денежная политика никогда не «ставила целью воздействовать на фондовый рынок». Это, пожалуй, верно, но лишь отчасти. Когда курс акций начал расти, люди почувствовали себя более богатыми и стали беспечнее тратить деньги. Рынок акций создал богатство (опционы на акции и портфели акций), которое конкурировало за товары и услуги мировой экономики с печатным станком министерства финансов. Теперь, когда фондовый рынок начал разрушать богатство, Гринспен никак не мог оставаться в стороне. В конце концов, ему придется понизить процентные ставки, и… все знают об этом.
Запись показывает, что, произнося эту фразу, он не захихикал и не улыбнулся. А и в самом деле, если Федеральный резерв не в силах предвидеть надвигающиеся экономические события, как он может избегать столкновений? Можно быть уверенным, что никак.
И тем не менее пут-опцион Гринспена обещал инвесторам беспроигрышные ставки. Если все пойдет действительно нехорошо, гидролог Гринспен откроет шлюзы, как в случае с практически пересохшей Long Term Capital Management и с кризисом азиатских валют, который угрожал мировым финансовым рынкам. Благодаря контролю Федерального резерва над ирригационным механизмом, как выражаются на Уолл-стрит, «все зазеленело».
К концу 2000 г. индекс Nasdaq съежился наполовину. Самое время исполнить опцион, открыть шлюзы и напоить овощи, не так ли? Но было важно не делать поспешных движений. Следовало опасаться больших «моральных рисков». Если у инвесторов исчезнет страх прогореть, они пустятся в еще более рискованные предприятия. К тому же Гринспен понимал пользу от сохранения таинственности. Если его реакции будут известны наперед, рынок учтет это. Он оказался в западне: пока люди верят в пут-опцион Гринспена, они готовы платить за акции все более нелепые цены. А почему бы нет? В конце концов, из существования пут-опциона следует, что деньги не пропадут. А вот если председатель Федерального резерва отречется от своего пут-опциона, рынок акций рухнет со всеми неприятными последствиями, которых он хотел избежать.
Федеральный резерв утверждал, что его кредитно-денежная политика никогда не «ставила целью воздействовать на фондовый рынок». Это, пожалуй, верно, но лишь отчасти. Когда курс акций начал расти, люди почувствовали себя более богатыми и стали беспечнее тратить деньги. Рынок акций создал богатство (опционы на акции и портфели акций), которое конкурировало за товары и услуги мировой экономики с печатным станком министерства финансов. Теперь, когда фондовый рынок начал разрушать богатство, Гринспен никак не мог оставаться в стороне. В конце концов, ему придется понизить процентные ставки, и… все знают об этом.
В окружении пузырей
По сообщениям прессы, Алан Гринспен завел привычку по утрам как минимум час отмокать в горячей ванне. Погрузившись в мыльную пену, великий человек, должно быть, размышляет о множестве вещей, в том числе и о своей прелюбопытной карьере. Сейчас, через 200 лет после создания первого современного центрального банка, маэстро, должно быть, обдумывает свои достижения как раз в подходящей ситуации - в окружении созданных мыльных пузырей.
Благодаря главным образом ему доллары США стали самыми почитаемыми бумажными деньгами мира. Или так ему казалось. Именно он столь долгие годы удерживал инфляцию под контролем. Именно он гак хорошо управлял американской экономикой, что долларовые активы США стали предметом зависти всего мира.
Но успех Гринспена был еще грандиознее, чем может вообразить большинство смертных. Разве не он был первым человеком в истории, под руководством которого в течение двух десятилетий бумажные деньги переигрывали золото? В 1980 г. унция золота стоила 850 долл., через 22 года за ту же унцию давали 280 долл. Гринспен, который из поклонника золота стал энтузиастом бумажных денег, должен был светиться от удовольствия.
В 2001 г. в Нью-Йорке на собрании нумизматов Гринспен напомнил об успехе центрального банка в контроле над инфляцией. Он предположил, что это вселяет веру в будущее управляемых денег (в противоположность тем, что обеспечены золотом или другими материальными активами). Он был скромен.
Коллекционеры монет лучше других способны оценить масштаб его достижений. Подобно Джону Ло, который в 1719 г. сумел на короткое время добиться такого же эффекта, Алан Гринспен, маэстро, сделал так, что ценность бумажных денег превысила ценность подлинных денег.
Гринспен превозносил деньги как «одно из величайших изобретений человечества». Но именно неразменные деньги - бумажные деньги, эмитируемые государством и не имеющие обеспечения драгоценными металлами - оказались настоящим прорывом. Бумажные деньги, подобно показателю ориентировочной будущей прибыли, могут быть такими, как пожелает государство. Полезный инструмент самообмана и надувательства, бумажные деньги способны в одночасье стать ненужной бумагой.
В этом Гринспен также отдавал себе отчет. Именно это делает его достижения такими… гм, почти неправдоподобными. В руках любого дурака настоящие деньги, скажем, золотые монеты, всегда чегонибудь да стоят. Вот для того, чтобы бумагу сделать ценнее золота требуется настоящий талант.
В связи с этим Гринспен пошутил, что если бумажные деньги когда-нибудь исчезнут, нам придется использовать для обмена морские раковины или рогатый скот.
«В этом маловероятном случае, я уверен, - улыбнулся он, - "учетное окно" Федерального резервного банка Нью-Йорка всегда будет располагать достаточным запасом рогатого скота, хе-хе…» 87
Когда наступил январь 2001 г., экономисты, должно быть, изнывали от ожидания. Возьмется ли теперь Федеральный резерв, обесценивший валюту, которую должен был оберегать, за спасение всей экономики? В законе о деятельности Федерального резерва нет ни единого упоминания о «курице в каждой кастрюле». Нет там и рассуждений ни о «защите комиссионных Уолл-стрит», ни о «спасении разоряющихся предприятий», ни о «стимулировании покупательской активности потребителей», ни о «помощи американцам в деле дальнейшего влезания в долги», ни о «поддуве сдувающихся пузырей». Но именно всем этим Федеральный резерв теперь намеревался заняться.
Благодаря главным образом ему доллары США стали самыми почитаемыми бумажными деньгами мира. Или так ему казалось. Именно он столь долгие годы удерживал инфляцию под контролем. Именно он гак хорошо управлял американской экономикой, что долларовые активы США стали предметом зависти всего мира.
Но успех Гринспена был еще грандиознее, чем может вообразить большинство смертных. Разве не он был первым человеком в истории, под руководством которого в течение двух десятилетий бумажные деньги переигрывали золото? В 1980 г. унция золота стоила 850 долл., через 22 года за ту же унцию давали 280 долл. Гринспен, который из поклонника золота стал энтузиастом бумажных денег, должен был светиться от удовольствия.
В 2001 г. в Нью-Йорке на собрании нумизматов Гринспен напомнил об успехе центрального банка в контроле над инфляцией. Он предположил, что это вселяет веру в будущее управляемых денег (в противоположность тем, что обеспечены золотом или другими материальными активами). Он был скромен.
Коллекционеры монет лучше других способны оценить масштаб его достижений. Подобно Джону Ло, который в 1719 г. сумел на короткое время добиться такого же эффекта, Алан Гринспен, маэстро, сделал так, что ценность бумажных денег превысила ценность подлинных денег.
Гринспен превозносил деньги как «одно из величайших изобретений человечества». Но именно неразменные деньги - бумажные деньги, эмитируемые государством и не имеющие обеспечения драгоценными металлами - оказались настоящим прорывом. Бумажные деньги, подобно показателю ориентировочной будущей прибыли, могут быть такими, как пожелает государство. Полезный инструмент самообмана и надувательства, бумажные деньги способны в одночасье стать ненужной бумагой.
В этом Гринспен также отдавал себе отчет. Именно это делает его достижения такими… гм, почти неправдоподобными. В руках любого дурака настоящие деньги, скажем, золотые монеты, всегда чегонибудь да стоят. Вот для того, чтобы бумагу сделать ценнее золота требуется настоящий талант.
В связи с этим Гринспен пошутил, что если бумажные деньги когда-нибудь исчезнут, нам придется использовать для обмена морские раковины или рогатый скот.
«В этом маловероятном случае, я уверен, - улыбнулся он, - "учетное окно" Федерального резервного банка Нью-Йорка всегда будет располагать достаточным запасом рогатого скота, хе-хе…» 87
Когда наступил январь 2001 г., экономисты, должно быть, изнывали от ожидания. Возьмется ли теперь Федеральный резерв, обесценивший валюту, которую должен был оберегать, за спасение всей экономики? В законе о деятельности Федерального резерва нет ни единого упоминания о «курице в каждой кастрюле». Нет там и рассуждений ни о «защите комиссионных Уолл-стрит», ни о «спасении разоряющихся предприятий», ни о «стимулировании покупательской активности потребителей», ни о «помощи американцам в деле дальнейшего влезания в долги», ни о «поддуве сдувающихся пузырей». Но именно всем этим Федеральный резерв теперь намеревался заняться.
Пут-опцион Гринспена сыграл
До Кейнса и Фридмена экономисты верили в ньютоновскую модель экономики. Ожидалось, что за бумом должна идти почти равная и противоположно направленная реакция. Чем больше людей заносило в одной части цикла, т.е. чем больше они набирали долгов и неразумно тратили, тем больше им приходится страдать в ходе последующего спада. Экономическая теория и моральная философия пребывали в гармонии, являясь элементами самой гуманитарной из наук - исследования того, что реально делают люди. Великую депрессию рассматривали как неизбежное эхо бума 1920-х годов, усиленное правительственным вмешательством в действие корректирующего рыночного механизма.
Но в своей книге «История денежного обращения в США» ( Monetary History of the United States [1963]) Милтон Фридмен и Анна Якобсон Шварц дали новое истолкование Великой депрессии. Они предложили политикам и инвесторам надежду на воскрешение без распятия, на праздник пасхи без великого поста, на обжорство без ожирения, на бум без спада.
«Крах экономики США в период 1929 - 1933 гг. никоим образом не был неизбежным следствием того, что происходило во время бума, - пишут Фридмен и Шварц. - Это был результат политики, проводившейся в эти годы. В эти годы была возможна политика, которая смогла бы остановить кредитно-денежную катастрофу. Хотя [Федеральная] Резервная система утверждала, что проводит политику дешевых денег, на деле это была чрезвычайно жесткая политика».
«Денежные власти могли бы не допустить сжатия денежной массы, - продолжают они, - на самом деле, они могли бы добиться почти любого желаемого увеличения денежной массы».
Гринспен был намерен не повторить этой ошибки. Он последовал совету Фридмена и до предела использовал кредитно-денежное стимулирование. Но что, если Фридмен не прав? Что если не существует политики, позволяющей добиваться любых желаемых результатов? Что если крахи и депрессии - это не чисто денежный феномен, а рыночные и экономические (и человеческие!) события? Что если не банковский кризис является причиной рыночных убытков, а наоборот?
Понижение учетной ставки Федеральным резервом - ставки, под которую Федеральный резерв кредитует банки -члены Федеральной резервной системы, в свою очередь позволяет этим банкам предоставлять более дешевые кредиты своим клиентам. Но в ситуации дефляционного спада, когда люди теряют работу, цены акций и других финансовых инструментов падают, объем продаж и прибыли сокращается, остаются еще невыплаченными значительные долги. Понижение цены денег может возыметь некоторое действие, но совсем не обязательно всегда приводит к желаемому результату.
Если бы только Алан Гринспен действительно управлял неким гигантским механизмом! Он мог бы повернуть рукоятку или нажать на рычаг - и машина все сделала бы как надо. Но Гринспен жмет на рычаг, а машина идет в неожиданном направлении.
Работа рынков похожа на сюжетную канву популярных романов, которые непременно включают один-два иронических поворота. Невозможно представить себе бестселлер, где бы герой получал в точности то, что желает. (Попробуйте представить, что Скарлетт вышла замуж за Эшли Уилкиса и они до конца романа живут в довольстве и радости? Маргарет Митчелл сумела бы продать несколько экземпляров такого романа друзьям и родственникам, на чем бы ее успех и окончился.) Да и мы не захотели бы жить в подобном мире, скучном и серьезном, как стихи Майи Анжелу.
Но в своей книге «История денежного обращения в США» ( Monetary History of the United States [1963]) Милтон Фридмен и Анна Якобсон Шварц дали новое истолкование Великой депрессии. Они предложили политикам и инвесторам надежду на воскрешение без распятия, на праздник пасхи без великого поста, на обжорство без ожирения, на бум без спада.
«Крах экономики США в период 1929 - 1933 гг. никоим образом не был неизбежным следствием того, что происходило во время бума, - пишут Фридмен и Шварц. - Это был результат политики, проводившейся в эти годы. В эти годы была возможна политика, которая смогла бы остановить кредитно-денежную катастрофу. Хотя [Федеральная] Резервная система утверждала, что проводит политику дешевых денег, на деле это была чрезвычайно жесткая политика».
«Денежные власти могли бы не допустить сжатия денежной массы, - продолжают они, - на самом деле, они могли бы добиться почти любого желаемого увеличения денежной массы».
Гринспен был намерен не повторить этой ошибки. Он последовал совету Фридмена и до предела использовал кредитно-денежное стимулирование. Но что, если Фридмен не прав? Что если не существует политики, позволяющей добиваться любых желаемых результатов? Что если крахи и депрессии - это не чисто денежный феномен, а рыночные и экономические (и человеческие!) события? Что если не банковский кризис является причиной рыночных убытков, а наоборот?
Понижение учетной ставки Федеральным резервом - ставки, под которую Федеральный резерв кредитует банки -члены Федеральной резервной системы, в свою очередь позволяет этим банкам предоставлять более дешевые кредиты своим клиентам. Но в ситуации дефляционного спада, когда люди теряют работу, цены акций и других финансовых инструментов падают, объем продаж и прибыли сокращается, остаются еще невыплаченными значительные долги. Понижение цены денег может возыметь некоторое действие, но совсем не обязательно всегда приводит к желаемому результату.
Если бы только Алан Гринспен действительно управлял неким гигантским механизмом! Он мог бы повернуть рукоятку или нажать на рычаг - и машина все сделала бы как надо. Но Гринспен жмет на рычаг, а машина идет в неожиданном направлении.
Работа рынков похожа на сюжетную канву популярных романов, которые непременно включают один-два иронических поворота. Невозможно представить себе бестселлер, где бы герой получал в точности то, что желает. (Попробуйте представить, что Скарлетт вышла замуж за Эшли Уилкиса и они до конца романа живут в довольстве и радости? Маргарет Митчелл сумела бы продать несколько экземпляров такого романа друзьям и родственникам, на чем бы ее успех и окончился.) Да и мы не захотели бы жить в подобном мире, скучном и серьезном, как стихи Майи Анжелу.
Гринспен Максимус
«Умеренность и краткосрочность спада свидетельствуют о заметном повышении упругости и гибкости экономики», - сообщил Алан Гринспен на слушаниях комитета Конгресса в июле 2002 г.
«Фундаментальные факторы, - продолжил он (рост фондового рынка возобновился), - вполне созрели для возвращения к устойчивому здоровому росту: проблемы с запасами и средствами производства в основном разрешены; инфляция невысока и, скорее всего, такой и останется; рост производительности был замечательно большим, что создает поддержку для расходов предприятий и домохозяйств, а также может облегчить давление издержек и цен».
И в этот раз Гринспен произнес все это без тени улыбки. Насколько нам известно, пальцы он также не скрестил. Он сказал то, что сказал, как будто имел в виду именно это, как будто сам верил в это. Вот его слушатели, да, они в это поверили. Когда телекамеры показывали политиков, у них был напряженно-торжественный вид. Они задавали глупые вопросы, подготовленные рьяными помощниками. Они смеялись над собственными тупыми шутками. Они даже не подозревали о том, как глупо и напыщенно все это выглядело.
Спектакль был поставлен как будто специально для показа по телевидению в прайм-тайм с целью убедить народ-акционер в том, что все угрозы - это не более чем временное «падение доверия» со стороны изворотливых инвесторов, и как только горстка негодяев окажется за решеткой, весь этот омерзительный эпизод будет забыт. В зале не нашлось грубияна, который бы указал, что именно высокопоставленный выступающий, сам Алан Гринспен, несет значительную долю ответственности за пузырь и его последствия. И никто не поинтересовался, каким образом глава центрального банка может исправить собственную ошибку.
Подобные слушания проводились в Вашингтоне после краха 1929 г.
В то время еще не знали кондиционирования воздуха. Трудно найти столь важный вопрос, чтобы ради него потеть летом в столице. Но когда жара спала, политики поддали жару во имя избравших их простаков. Оказалось, что Алберт Уиггинс, глава банка Chase National ,сыграл на понижение собственных акций и нажил миллионы. Сэм Инсулл руководил WorldCom 1920-х годов - компанией Common wealth Edison -компанией коммунальных услуг стоимостью 3 млрд долл., аудитором которой выступал Артур Андерсен. Когда копы занялись его делом, Инсулл сбежал из страны. А бедолага Ричард Уитни, прежде возглавлявший Нью-Йоркскую фондовую биржу, промотал 30 млн долл. из пенсионного фонда биржи, за что и сел в тюрьму.
70 лет спустя, напротив, Гринспена на слушаниях Конгресса все еще встречали как героя. Политики - и люмпенинвесторы - все еще рассчитывали, что он спасет привычный им мир.
Люди ждали от Алана Гринспена многого, пожалуй, даже слишком многого. Они рассчитывали на его безупречную меткость. Но за первые 11 попыток ему не удалось установить процентные ставки на том единственном уровне, который мог бы оживить фондовый рынок.
Проведенные Гринспеном сокращения процентных ставок были во всех отношениях обречены на провал. Опытных заемщиков они привели в сомнение, тогда как неопытные еще глубже влезли в долги. Они породили всплеск инфляции там, где никто не ждал - в сфере недвижимости.
Предполагается, что спад снижает потребительские расходы и повышает уровень сбережений. Но во время спада 2001 г. этого не было. Потребители набирали кредиты и тратили больше, чем прежде, без малейшей тени сомнения в том, что и завтра небо будет ясным. Гринспен поведал Конгрессу, что это безрассудное поведение является «важнейшим стабилизатором всей экономики» 88. При этих словах никто даже не улыбнулся. Но уже к середине 2002 г. потребители попали в положение столь же беспомощное и безнадежное, как центральный банк. Пол Касриел, экономист из Northern Trust ,отметил, что впервые с окончания Второй мировой войны средняя чистая стоимость имущества американцев уменьшилась. В конце 1990-х годов она увеличивалась примерно на 3700 долл. в год. Но за первые два года нового столетия она снизилась почти на 1000 долл. Фондовый рынок уничтожил от 5 трлн до 7 трлн долл. Только цены на недвижимость остались не затронутыми общей тенденцией к понижению 89.
«Фундаментальные факторы, - продолжил он (рост фондового рынка возобновился), - вполне созрели для возвращения к устойчивому здоровому росту: проблемы с запасами и средствами производства в основном разрешены; инфляция невысока и, скорее всего, такой и останется; рост производительности был замечательно большим, что создает поддержку для расходов предприятий и домохозяйств, а также может облегчить давление издержек и цен».
И в этот раз Гринспен произнес все это без тени улыбки. Насколько нам известно, пальцы он также не скрестил. Он сказал то, что сказал, как будто имел в виду именно это, как будто сам верил в это. Вот его слушатели, да, они в это поверили. Когда телекамеры показывали политиков, у них был напряженно-торжественный вид. Они задавали глупые вопросы, подготовленные рьяными помощниками. Они смеялись над собственными тупыми шутками. Они даже не подозревали о том, как глупо и напыщенно все это выглядело.
Спектакль был поставлен как будто специально для показа по телевидению в прайм-тайм с целью убедить народ-акционер в том, что все угрозы - это не более чем временное «падение доверия» со стороны изворотливых инвесторов, и как только горстка негодяев окажется за решеткой, весь этот омерзительный эпизод будет забыт. В зале не нашлось грубияна, который бы указал, что именно высокопоставленный выступающий, сам Алан Гринспен, несет значительную долю ответственности за пузырь и его последствия. И никто не поинтересовался, каким образом глава центрального банка может исправить собственную ошибку.
Подобные слушания проводились в Вашингтоне после краха 1929 г.
В то время еще не знали кондиционирования воздуха. Трудно найти столь важный вопрос, чтобы ради него потеть летом в столице. Но когда жара спала, политики поддали жару во имя избравших их простаков. Оказалось, что Алберт Уиггинс, глава банка Chase National ,сыграл на понижение собственных акций и нажил миллионы. Сэм Инсулл руководил WorldCom 1920-х годов - компанией Common wealth Edison -компанией коммунальных услуг стоимостью 3 млрд долл., аудитором которой выступал Артур Андерсен. Когда копы занялись его делом, Инсулл сбежал из страны. А бедолага Ричард Уитни, прежде возглавлявший Нью-Йоркскую фондовую биржу, промотал 30 млн долл. из пенсионного фонда биржи, за что и сел в тюрьму.
70 лет спустя, напротив, Гринспена на слушаниях Конгресса все еще встречали как героя. Политики - и люмпенинвесторы - все еще рассчитывали, что он спасет привычный им мир.
Люди ждали от Алана Гринспена многого, пожалуй, даже слишком многого. Они рассчитывали на его безупречную меткость. Но за первые 11 попыток ему не удалось установить процентные ставки на том единственном уровне, который мог бы оживить фондовый рынок.
Проведенные Гринспеном сокращения процентных ставок были во всех отношениях обречены на провал. Опытных заемщиков они привели в сомнение, тогда как неопытные еще глубже влезли в долги. Они породили всплеск инфляции там, где никто не ждал - в сфере недвижимости.
Предполагается, что спад снижает потребительские расходы и повышает уровень сбережений. Но во время спада 2001 г. этого не было. Потребители набирали кредиты и тратили больше, чем прежде, без малейшей тени сомнения в том, что и завтра небо будет ясным. Гринспен поведал Конгрессу, что это безрассудное поведение является «важнейшим стабилизатором всей экономики» 88. При этих словах никто даже не улыбнулся. Но уже к середине 2002 г. потребители попали в положение столь же беспомощное и безнадежное, как центральный банк. Пол Касриел, экономист из Northern Trust ,отметил, что впервые с окончания Второй мировой войны средняя чистая стоимость имущества американцев уменьшилась. В конце 1990-х годов она увеличивалась примерно на 3700 долл. в год. Но за первые два года нового столетия она снизилась почти на 1000 долл. Фондовый рынок уничтожил от 5 трлн до 7 трлн долл. Только цены на недвижимость остались не затронутыми общей тенденцией к понижению 89.
Последний оплот
Потребитель остался последним оплотом экономики США. Гринспен был вынужден сделать все возможное, чтобы он устоял - даже мертвый. Теперь председатель Федерального резерва уже не ограничивался завлечением богатых инвесторов в безнадежные авантюры. Снизив краткосрочный процент на 475 базисных пунктов и уговорив миллионы наивных потребителей покупать новые внедорожники или рефинансировать закладные на дома, как если бы от этого зависела судьба страны, он заманил их еще глубже в долги. Сами потребители брали кредиты на покупку автомобилей и новые закладные на дома, и лишь немногие начали понимать, что этим оказывают себе дурную услугу. Тем временем и сам Гринспен стал все меньше походить на спасителя мира и все больше на амбициозного проходимца, каким он и был в действительности.
В стане кредиторов жизнь била ключом, но заемщики увязли по уши и едва удерживались на плаву в этом бурлящем водовороте. К концу 2002 г. доля просроченных закладных достигла рекордного за 30 лет уровня, число банкротств выросло, а прибыли фирм падали.
А что Алан Гринспен? От комедии к трагедии… от поэзии к скверной зауми… Гринспен дошел до полного фарса 30 августа 2002 г., когда председатель Федерального резерва выступил на симпозиуме, организованным Федеральным резервом в Джэксон-Хоул, шт. Вайоминг.
Шестью годами ранее он сказал, что инвесторы фондового рынка демонстрируют «иррациональную эйфорию». Теперь он утверждал, что не будет ничего плохого, даже если индекс Dow поднимется еще на 100 пунктов. Казалось, он клянется в том, что не заметит пузырь, даже если тот лопнет у него под носом: ему придется взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в последствиях.
А если бы он и разглядел раздувающийся пузырь, продолжил председатель Федерального резерва, то все равно не нашел бы булавку. Сотни экономистов Федерального резерва оказались беспомощными «против сил, с которыми никто из нас лично не сталкивался… за исключением недавних событий в Японии, только исторические сочинения и пыльные архивы дают ключ к выбору адекватной политики».
Гринспен - единственный оставшийся при должности триумвир, входивший в избранный журналом Time «Комитет по спасению мира» 90, Цезарь мира центральных банков- держался из последних сил.
Ученые мужи уже поджидали его с золотыми кинжалами в руках. От Пола Кругмана в New York Times до Абельсона в Barron ' s ,они усиливали нападки и переходили от критики к непрекрытому презрению.
Маэстро дал стране именно то, чего та просила: он подпоясался и выдул пузырь, какого мир еще не видывал.
14 ноября 2000 г. биограф Гринспена Боб Вудворд выпустил книжку «Маэстро» ( Maestro ).Ни до ни после репутация Гринспена не стояла так высоко. В этот самый день унцию золота, бывшего в обратной зависимости от репутации Гринспена, продавали за 264 долл. Кто знал, что цена золота вот-вот пойдет в рост? Сначала в феврале 2001 г., а потом в апреле цена золота упала ниже 260 долл., а потом резко пошла вверх.
Золото вступило в фазу подъема, а репутация Гринспена, напротив, - в фазу упадка. Мало того, что он способствовал раздуванию пузыря и вовремя его не проколол, но еще, когда тот начал сдуваться сам по себе, он увеличил подачу воздуха.
Всего через несколько дней после его выступления в Вайоминге в 2002 г. цена золота выросла до 320 долл. К концу года она преодолела отметку 330 долл.
На фотографиях в летних номерах газет и журналов видно, что титан Центробанка выглядит немного усталым. Видно, даже часового отмокания в мыльных пузырях теперь недостаточно. Бессмыслица лишает сил. На этих фотографиях председатель Федерального резерва поддерживает голову рукой, как будто боится ее уронить.
Протоколы прежних заседаний Комитета по операциям на открымтом рынке дают картину поразительно уверенного в себе и энергичного председателя Федерального резерва. В сентябре 1996 г., например, Гринспен заявил своим коллегам по центральному банку: «Я признаю, что на фондовом рынке существует "мыльный пузырь"». Затем, в связи с предложением повысить гарантийные депозиты, чтобы сбить волну спекуляций: «Я ручаюсь, что если вам нужно избавиться от пузыря, каким бы он ни был, это сработает».
Куда девались все его прозрения? Что стало с прежним Аланом Гринспеном? Это был явно не Волкер; прежний председатель Федерального резерва был сделан из более закаленного материала и был готов идти наперекор толпе. Гринспен же прогибался.
Глава Федерального резерва заново перекроил себя в угоду собственному честолюбию. Разве преданный Айн Рэнд сторонник золотого стандарта не преобразился в величайшего из всех известных миру манипулятора бумажными деньгами? Разве этот человек, написавший однажды, что золото - это единственная честная разновидность денег, не предал уже как собственные убеждения, так и валюту своей страны?
Кто может знать действительные мысли Гринспена? Быть может, это пышная мыльная пена его утренних ванн подсказала ему идею, что «чудо роста производительности» преобразовало национальный рынок капитала.
Возможно, наблюдая за мыльными пузырями в своей теплой, расслабляющей ванне, он невольно убедил себя, что нет никакой нужды увеличивать гарантийные депозиты или предостеречь инвесторов об опасности чрезмерно вздувшегося рынка, или попытаться самому проткнуть этот пузырь.
В стане кредиторов жизнь била ключом, но заемщики увязли по уши и едва удерживались на плаву в этом бурлящем водовороте. К концу 2002 г. доля просроченных закладных достигла рекордного за 30 лет уровня, число банкротств выросло, а прибыли фирм падали.
А что Алан Гринспен? От комедии к трагедии… от поэзии к скверной зауми… Гринспен дошел до полного фарса 30 августа 2002 г., когда председатель Федерального резерва выступил на симпозиуме, организованным Федеральным резервом в Джэксон-Хоул, шт. Вайоминг.
Шестью годами ранее он сказал, что инвесторы фондового рынка демонстрируют «иррациональную эйфорию». Теперь он утверждал, что не будет ничего плохого, даже если индекс Dow поднимется еще на 100 пунктов. Казалось, он клянется в том, что не заметит пузырь, даже если тот лопнет у него под носом: ему придется взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в последствиях.
А если бы он и разглядел раздувающийся пузырь, продолжил председатель Федерального резерва, то все равно не нашел бы булавку. Сотни экономистов Федерального резерва оказались беспомощными «против сил, с которыми никто из нас лично не сталкивался… за исключением недавних событий в Японии, только исторические сочинения и пыльные архивы дают ключ к выбору адекватной политики».
Гринспен - единственный оставшийся при должности триумвир, входивший в избранный журналом Time «Комитет по спасению мира» 90, Цезарь мира центральных банков- держался из последних сил.
Ученые мужи уже поджидали его с золотыми кинжалами в руках. От Пола Кругмана в New York Times до Абельсона в Barron ' s ,они усиливали нападки и переходили от критики к непрекрытому презрению.
Маэстро дал стране именно то, чего та просила: он подпоясался и выдул пузырь, какого мир еще не видывал.
14 ноября 2000 г. биограф Гринспена Боб Вудворд выпустил книжку «Маэстро» ( Maestro ).Ни до ни после репутация Гринспена не стояла так высоко. В этот самый день унцию золота, бывшего в обратной зависимости от репутации Гринспена, продавали за 264 долл. Кто знал, что цена золота вот-вот пойдет в рост? Сначала в феврале 2001 г., а потом в апреле цена золота упала ниже 260 долл., а потом резко пошла вверх.
Золото вступило в фазу подъема, а репутация Гринспена, напротив, - в фазу упадка. Мало того, что он способствовал раздуванию пузыря и вовремя его не проколол, но еще, когда тот начал сдуваться сам по себе, он увеличил подачу воздуха.
Всего через несколько дней после его выступления в Вайоминге в 2002 г. цена золота выросла до 320 долл. К концу года она преодолела отметку 330 долл.
На фотографиях в летних номерах газет и журналов видно, что титан Центробанка выглядит немного усталым. Видно, даже часового отмокания в мыльных пузырях теперь недостаточно. Бессмыслица лишает сил. На этих фотографиях председатель Федерального резерва поддерживает голову рукой, как будто боится ее уронить.
Протоколы прежних заседаний Комитета по операциям на открымтом рынке дают картину поразительно уверенного в себе и энергичного председателя Федерального резерва. В сентябре 1996 г., например, Гринспен заявил своим коллегам по центральному банку: «Я признаю, что на фондовом рынке существует "мыльный пузырь"». Затем, в связи с предложением повысить гарантийные депозиты, чтобы сбить волну спекуляций: «Я ручаюсь, что если вам нужно избавиться от пузыря, каким бы он ни был, это сработает».
Куда девались все его прозрения? Что стало с прежним Аланом Гринспеном? Это был явно не Волкер; прежний председатель Федерального резерва был сделан из более закаленного материала и был готов идти наперекор толпе. Гринспен же прогибался.
Глава Федерального резерва заново перекроил себя в угоду собственному честолюбию. Разве преданный Айн Рэнд сторонник золотого стандарта не преобразился в величайшего из всех известных миру манипулятора бумажными деньгами? Разве этот человек, написавший однажды, что золото - это единственная честная разновидность денег, не предал уже как собственные убеждения, так и валюту своей страны?
Кто может знать действительные мысли Гринспена? Быть может, это пышная мыльная пена его утренних ванн подсказала ему идею, что «чудо роста производительности» преобразовало национальный рынок капитала.
Возможно, наблюдая за мыльными пузырями в своей теплой, расслабляющей ванне, он невольно убедил себя, что нет никакой нужды увеличивать гарантийные депозиты или предостеречь инвесторов об опасности чрезмерно вздувшегося рынка, или попытаться самому проткнуть этот пузырь.
Эпилог
Какой приговор история вынесет Алану Гринспену? Кому-нибудь есть до этого дело? Объединившись в коллектив, люди, даже зная все последствия, склонны принимать свинью за балерину. Они вполне могут сделать из главы Федерального резерва как героя, так и злодея.
«По моему мнению, Гринспен, вне всякого сомнения, достиг большего, чем любой другой председатель Федерального резерва» 91, - сказал в конце 2002 г. лауреат Нобелевской премии Милтон Фридмен. Вряд ли это случайная оценка, ведь именно Фридмен заложил интеллектуальный фундамент проводившейся Гринспеном политики легкого кредита.
Есть, разумеется, и другие оценки. «О м-ре Гринспсне в истории останется недобрая память как о буфетчике, которому поручили ответственность за экономику Новой эпохи, а он породил пузырь» 92, - полагает Пол Маккалли, финансовый менеджер в Pacific Investment Management Company .Гринспен, говорят его очернители, продолжал подливать, когда инвесторы и потребители уже крепко перебрали. Разве он не должен нести хоть часть ответственности за последовавший крах?
Не имея возможности подслушать завтрашние новости, мы не знаем ни того, что случится с экономикой или фондовым рынком, ни того, во что это превратит «класс работников слова». Мы воспроизвели здесь сказочную карьеру Гринспена не в осуждение ему, а просто из желания показать, какими бывают люди. Они в высшей степени наделены способностью воспринимать разумные идеи и убедительно доказывать все, что им выгодно. Сегодня их разум говорит им что-то одно, что кажется неопровержимым, а назавтра совершенно противоположное мнение покажется им столь же или даже более убедительным.
Что еще поразительнее, они могут придерживаться какой-то идеи и даже любить ее, но при этом делать нечто совершенно с ней несовместимое. Единственный либертарианец в нашем Конгрессе, Рон Пол из Техаса, однажды призвал Гринспена к ответу. Вручив ему экземпляр эссе «Золото и экономическая свобода», которое Гринспен написал для издававшегося Рэнд информационного бюллетеня Objectivist ,смысл которого был в том, что деньги, не обеспеченные золотом, - это своего рода обман публики, Пол задал вопрос: «Вы не хотели бы добавить сюда опровержение?» - «Нет, - ответил человек, создавший больше ничем не обеспеченных денег, чем любой другой банкир в истории мира, - я недавно перечел эту статью и не изменю здесь ни одного слова».
«По моему мнению, Гринспен, вне всякого сомнения, достиг большего, чем любой другой председатель Федерального резерва» 91, - сказал в конце 2002 г. лауреат Нобелевской премии Милтон Фридмен. Вряд ли это случайная оценка, ведь именно Фридмен заложил интеллектуальный фундамент проводившейся Гринспеном политики легкого кредита.
Есть, разумеется, и другие оценки. «О м-ре Гринспсне в истории останется недобрая память как о буфетчике, которому поручили ответственность за экономику Новой эпохи, а он породил пузырь» 92, - полагает Пол Маккалли, финансовый менеджер в Pacific Investment Management Company .Гринспен, говорят его очернители, продолжал подливать, когда инвесторы и потребители уже крепко перебрали. Разве он не должен нести хоть часть ответственности за последовавший крах?
Не имея возможности подслушать завтрашние новости, мы не знаем ни того, что случится с экономикой или фондовым рынком, ни того, во что это превратит «класс работников слова». Мы воспроизвели здесь сказочную карьеру Гринспена не в осуждение ему, а просто из желания показать, какими бывают люди. Они в высшей степени наделены способностью воспринимать разумные идеи и убедительно доказывать все, что им выгодно. Сегодня их разум говорит им что-то одно, что кажется неопровержимым, а назавтра совершенно противоположное мнение покажется им столь же или даже более убедительным.
Что еще поразительнее, они могут придерживаться какой-то идеи и даже любить ее, но при этом делать нечто совершенно с ней несовместимое. Единственный либертарианец в нашем Конгрессе, Рон Пол из Техаса, однажды призвал Гринспена к ответу. Вручив ему экземпляр эссе «Золото и экономическая свобода», которое Гринспен написал для издававшегося Рэнд информационного бюллетеня Objectivist ,смысл которого был в том, что деньги, не обеспеченные золотом, - это своего рода обман публики, Пол задал вопрос: «Вы не хотели бы добавить сюда опровержение?» - «Нет, - ответил человек, создавший больше ничем не обеспеченных денег, чем любой другой банкир в истории мира, - я недавно перечел эту статью и не изменю здесь ни одного слова».
6 Эпоха толпы
Половина населения больше не читает газет; понятно, что это более разумная половина.
Гор Видал
Все события происходят на границе [margin]. Пограничная личность не является последовательно доброй или злой, толковой или тупой, «быком» или «медведем»… но поддается влияниям. Налей ему выпивки в день выборов и он проголосует за что угодно. Начини его подходящего сорта демагогией, собери в толпу и он линчует саму мать Терезу.
XX в. будет эпохой толпы, предсказал Гюстав Лебон в изданной в 1896 г. книге «Психология толп» ( Psychologic des Foules ).Толпы уже подчинили себе почти все западные правительства. Монархи и императоры еще пребывали в своих дворцах, но повсюду власть переходила к народным собраниям. Современные коммуникации предоставили для этого средства. Благодаря дешевым газетам, железным дорогам и телеграфу определенные идеи почти одновременно охватывали целую страну. Толпа, которая раньше была ограничена размером городского пространства, стала общенародной и даже международной. Вскоре огромные толпы заинтересуются политикой… и возжелают богатства.
Толпа усиливает любые человеческие эмоции. Люди, в нормальном состоянии вполне разумные, из тех, что ездят всегда по правой стороне дороги, способные освоить управление домашней аудиосистемой, умеющие без труда найти самую низкую цену в супермаркете, превращаются в безумных маньяков, стоит им собраться в толпу. Что касается рынков, там страхи и алчность легко выходят на волю. Цена поднимается настолько, что ни один человек, будучи в здравом уме, сам по себе не стал бы ее платить или опускается так, что даже самый разумный человек не в силах удержаться от покупки. Но что это значит? Здравый смысл улетучивается. На последних этапах рынка «быков», как и в начале любой войны, толпа необычайно смелеет. С другой стороны, на последних этапах войны или рынка «медведей» люди теряют всякую надежду: они впадают в отчаяние и ищут только безопасности. Разум не просто засыпает… он падает на землю без сознания.
Безумство толпы
Профессор Джозеф Лоуренс из Принстонского университета уверенно заявил: «Консенсус миллионов людей, суждения которых определяют цены на фондовом рынке, гарантирует нам, что акции не переоценены».
«Кто же тогда те люди, - продолжает он, - обладающие столь универсальной мудростью, которые берут на себя право налагать вето на суждения этого разумного множества?» 93
Мало сомнений в том, что именно думает это разумное множество. Они назначили на акции цены, в 20… 30… 40 раз превышающие прибыль на акцию. Кто может усомниться в суждении такого множества людей?
Сложные и даже элегантные идеи, становясь достоянием больших групп людей, превращаются в месиво бродящей патоки, в набор пустых призывов и рекламных посулов. Время от времени м-р Джон К. Публика берет это варево и пьет его огромными глотками, как алкоголик с похмелья. И эта хмельная субстанция практически мгновенно ударяет ему в голову. Профессор Лоуренс сохранил для нас свое мнение. Он выбрал неудачное время для высказывания - лето 1929 г. Он верно понял, о чем именно думала толпа в тот момент, но спустя несколько месяцев она думала уже совершенно иначе.
«Кто же тогда те люди, - продолжает он, - обладающие столь универсальной мудростью, которые берут на себя право налагать вето на суждения этого разумного множества?» 93
Мало сомнений в том, что именно думает это разумное множество. Они назначили на акции цены, в 20… 30… 40 раз превышающие прибыль на акцию. Кто может усомниться в суждении такого множества людей?
Сложные и даже элегантные идеи, становясь достоянием больших групп людей, превращаются в месиво бродящей патоки, в набор пустых призывов и рекламных посулов. Время от времени м-р Джон К. Публика берет это варево и пьет его огромными глотками, как алкоголик с похмелья. И эта хмельная субстанция практически мгновенно ударяет ему в голову. Профессор Лоуренс сохранил для нас свое мнение. Он выбрал неудачное время для высказывания - лето 1929 г. Он верно понял, о чем именно думала толпа в тот момент, но спустя несколько месяцев она думала уже совершенно иначе.