Страница:
(В 1501 году Ганс был свергнут со шведского престола, и к власти вновь пришел Стен Стуре (1501–1503). Вернувшись в Данию, король Ганс принялся энергично строить корабли и прославился как создатель первого в Европе государственного военно-морского флота (173, 121). Однако вернуться на шведский трон и восстановить Скандинавскую унию ему так и не удалось.)
Иван III, кажется, несколько переоценил свои возможности. Сватовство княжича Василия было отвергнуто королем Гансом в 1499 году. Равным образом отвергнуты были и русские требования о возвращении некоторых приграничных волостей, высказанные русскими послами в Стокгольме в 1501 году. В дальнейшем отношения Руси со Швецией приняли прохладно-миролюбивый характер. Шведы обещали не вмешиваться в конфликты Новгорода и Пскова с Ливонией, а Москва отказалась от попыток военной силой пошатнуть власть шведов в южной Финляндии и на Карельском перешейке.
Разрыв отношений с Ганзейским союзом, предпринятый Иваном III в 1494 году в контексте его датско-шведских проектов, сохранялся до 1514 года, когда Василий III восстановил Немецкий двор в Новгороде. Все возвратилось на круги своя. Трудно подсчитать убытки, которые понесло русское купечество и казна от затянувшегося спора с Ганзой. Трудно подсчитать и то, скольких пушек и пищалей не получила русская армия из-за ганзейских запретов на продажу Руси цветных металлов и ввоз в страну серебра.
Затяжной конфликт с Ганзой объяснялся не только дружбой Ивана III с датским королем Гансом, который со временем начал морскую войну с лигой. Ситуация усложнялась позицией Ливонского ордена, который выступил на стороне Великого княжества Литовского во время московско-литовской войны 1500–1503 годов. Орден начал войну с Московским государством летом 1501 года, когда некоторые важные события (завоевание русскими Северской Украины, битва при Ведроши) были уже позади. В летнюю кампанию 1501 года можно было ожидать наступления русских на Смоленск. А между тем великий князь Литовский Александр был занят борьбой за польский престол, освободившийся после кончины короля Яна Ольбрахта 17 июня 1501 года. В этих условиях вступление Ордена в войну с Русью могло стать неоценимой услугой для Александра. Магистр Ордена Вальтер фон Плеттенберг решил оказать соседу эту услугу.
Действия Ордена в этой войне отличались стремительностью и натиском. Кажется, рыцари решили показать все, на что они были способны. Да и сам их магистр был, несомненно, одаренным полководцем.
Конфликт начался весной 1501 года достаточно традиционно — репрессиями против русских купцов в Ливонии. «Тое же весны немци в Юрьеве поимаша гостей князя великого новогородцкых и пьсковскых болши двоюсот человек и товар их пограбиша, и послаша их по городом в заточенье» (38, 174). Эта акция словно повторяла аналогичную акцию, предпринятую Иваном III по отношению к ганзейским купцам в Новгороде осенью 1494 года. Тогда ливонцы не стали браться за оружие и добились освобождения купцов средствами дипломатии. Теперь они решили наконец отомстить Ивану III тем же способом. Перспектива войны их уже не только не пугала, но даже радовала. Однако на сей раз войны не хотели русские. Ивану вовсе не нужен был «второй фронт» на пороге тяжелой смоленской кампании. Это понимали и псковичи, которые только недавно (в октябре 1500 года) вернулись из похода на Литву. Поэтому псковичи в этом деле поначалу проявили невиданное смирение и терпение. Они послали в Юрьев своего посла «Олексея судью» с требованием отпустить купцов. Немцы ответили отказом. Тогда из Пскова был послан другой посол. Немцы оставили его в Дерпте в качестве заложника, а в ответ прислали своего посла к псковскому вече с требованием вернуть те католические святыни, которые псковичи захватили в одной из предшествующих русско-ливонских войн. Тогда псковичи отправили в Дерпт третьего посла с какими-то предложениями. Они были отклонены, а посол остайлен в городе как пленник. Задержан был и посол, отправленный к немцам по тому же вопросу из Новгорода.
Дальнейшие попытки закончить дело миром становились бессмысленными. Теперь послов нужно было посылать не в Дерпт, а в Москву, «ко князем великим Ивану Васильевичи) и Василью Ивановичу» (40, 85). Первый псковский посол, некий «боярский сын» Созонт, получил от Ивана III заверения в том, что великий князь готов защищать свою «вотчину». Однако псковичи нуждались не в заверениях, а в войске. В Москву помчался новый гонец — некий Василий Опимахович. На сей раз Иван отдал необходимые распоряжения. Из Новгорода пошел во Псков с войсками наместник князь Василий Васильевич Шуйский «и со князи и с помещики с новгородцкими и с людьми своими и со всею ратною приправою» (40, 85). Через неделю вслед за ним пришел во Псков князь Даниил Александрович Пенко (из дома ярославских князей) «и с тверици и со всею силою своею» (40, 85). Среди участников похода источники упоминают и выдающегося московского полководца Даниила Щеню. (При этом в изложении хода боевых действий князя Даниила Васильевича Щеню псковские летописцы иногда путали с князем Даниилом Александровичем Пенко. Хронология этой войны в летописях вообще довольно сбивчива.)
Присланное великим князем войско три недели (с 1 по 22 августа 1501 года) простояло во Пскове. Псковский летописец, как обычно, жалуется на большие расходы, связанные с обеспечением воинов всем необходимым, и даже называет точную цифру — 25 рублей в день (40, 85). Однако Иван III не велел воеводам начинать кампанию без особого приказа. Вероятно, он надеялся, что появление во Пскове большого великокняжеского войска, как это не раз бывало, заставит ливонцев спешно идти на уступки. Эта игра нервов была особенно тяжкой для псковичей, страдавших от длительного пребывания в городе множества ратников. Желая поторопить Ивана, псковичи шлют в Москву нового гонца, а вслед за ним и еще одного. Этот последний, некий Моисей Волосов, сумел преодолеть весь путь от Пскова до Москвы (около 700 км) и обратно с невероятной быстротой — за 10 дней (40, 85). Таким образом, он мчался, меняя лошадей и не слезая с седла, со скоростью примерно 140–150 км в день.
Оба посла везли Ивану III весть о том, «что немцы жгут и грабят и головы секут и живых ведут в свою землю» (40, 85).
Моисей Волосов привез из Москвы долгожданное распоряжение воеводам: начать вторжение в Ливонию.
В воскресенье, 22 августа 1501 года из Пскова на запад выступил «первый стяг с воеводами». Псковскую рать возглавлял московский наместник князь Иван Иванович Горбатый Суздальский, новгородскую — князь Василий Васильевич Немой Шуйский, тверскую — воеводы Иван и Петр Борисович Бороздины (московские бояре тверского происхождения). Собственно московское войско вел князь Даниил Александрович Пенко (40, 85). Кроме основных сил, псковичи собрали отряд добровольцев для нападения на ливонские владения по водным путям — в ладьях и легких судах «ушкуях».
Московско-псковско-новгородская рать миновала Изборск и 27 августа столкнулась с немецким войском на берегу речки Серицы. Источники сообщают, что рыцарями командовал сам магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг (40, 86). Первыми в битву вступили псковичи. За ними двинулись и остальные русские силы. Ход сражения летописи изображают довольно туманно. Можно понять так, что ливонцы употребили против русских какое-то неизвестное прежде оружие, обратившее их в паническое бегство. «…И напустиша буртальники немецкий ветр на псковскую силу и на московскую силу, и пыль ис пушек и ис пищалей… И побегоша первое псковичи, и они погании навернуша на московскую силу пушками и пищальми, и бысть туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного и пищального; и по том москвичи побегоша, и бежачи пометаша свои быта (имущество. — Н. Б.)» (40, 86). Кто такие «буртальники» и что за «ветер» и «пыль» они напустили на русские полки — неизвестно. С. М. Соловьев предлагал следующее объяснение загадочного сообщения: «Из этого рассказа ясно видно, что дело было решено немецкою артиллериею, с которой тогдашний русский наряд не мог соперничать» (146, 128).
Московские летописи добавляют некоторые подробности этого поражения: «Тоя же осени, октября, послал князь великий воевод своих князя Данила Александровича Пенка и иных своих воевод. И встретиша их немцы многие люди безвестно на Сирице, и потопташа их немцы, не поспели воеводы великаго князя въоружитися. И на том бою убили воеводу Ивана Борисовича Бороздина, убиша ис пушки; и князь Данил о отъиде и ста во Пскове» (20, 254). В этом сообщении спутаны даты отправления во Псков первой московской рати во главе с Даниилом Пенко (июль 1501 года) и второй, во главе с Даниилом Щеней (октябрь 1501 года). Однако при этом более ясно, чем в туманном сообщении псковской летописи, названа причина разгрома. Вальтер фон Плеттенберг сумел напасть на московских воевод внезапно. Вероятно, он приготовил засаду в какой-то лесистой долине и почти в упор расстрелял передовые походные колонны залпами из пушек и пищалей. Хорошими мишенями для прицельного огня стали ехавшие впереди командиры — московский воевода Бороздин и псковский посадник Иван Теншин…
Остатки разбитого русского войска бежали под защиту псковских стен, бросая по дороге тяжелое имущество и экипировку. Немцы даже не преследовали побежденных.
Очевидно, они боялись, что русские, опамятовавшись, повернут назад. Однако те, кто вырвался из адской западни, мчались так стремительно, словно за ними гнался сам сатана.
Не растерялись лишь привычные ко всему жители Изборска. Узнав о происходящем, они выбежали из крепости и бросились собирать имущество, брошенное бегущими ко Пскову ратниками…
Во Пскове весть о битве на речке Серице и ее плачевном исходе вызвала «плач и рыдание» (40, 86). Среди погибших был и псковский посадник Иван Теншин, сложивший голову в самом начале сражения. Вероятно, он, как и Бороздин, был убит метким выстрелом из пищали.
На другой день после битвы на Серице Плеттенберг подошел к Изборску. Этот западный форпост псковской обороны еще в первой половине XIV века был окружен каменными стенами. От его стойкости во многом зависела теперь судьба Пскова. Жители городка сами подожгли деревянные постройки посада, чтобы не дать немцам возможности использовать их для штурма крепости. Ливонцы постояли под стенами Изборска всего лишь сутки, подвергая крепость непрерывному обстрелу из пушек. Однако «городок Бог ублюде (сохранил. — Н. Б.) и святыи Никола» (40, 86). (Главный храм Изборска был посвящен Николаю Чудотворцу.) Магистр решил не терять времени на долгую осаду маленькой крепости и поспешил ко Пскову. Вероятно, он знал о том, что в августе 1480 года немцы уже пытались взять Изборск, но, потеряв два дня на штурм, вынуждены были отступить ни с чем (40, 78).
Псковская крепость и основная часть посада располагались на правом берегу реки Великой. Немцы знали, что переправляться через Великую возле Пскова им будет крайне сложно как из-за широкого разлива реки близ устья, так и из-за сопротивления псковичей. Поэтому они решили найти безопасный брод где-нибудь южнее, а уже потом идти к Пскову по правому берегу Великой. От Изборска рыцари двинулись на юго-восток и, выйдя к Великой, стали продвигаться на юг вдоль берега в поисках брода. Между тем псковичи, узнав о движениях врага, провели в городе новую мобилизацию. Пополнив войско свежими силами, они перекрыли все броды на Великой. Попытки немцев начать переправу наталкивались на их решительный отпор. Таким образом, Плеттенберг дошел до расположенного в 50 верстах выше по течению Великой городка Остров. Эта крепость, прикрывавшая подступы к Пскову с юга, располагалась на острове между главным руслом реки Великой и ее боковой протокой. Она впервые упоминается в документах под 1341 годом. В кольце каменных стен и башен, сложенных из серого колотого известняка, высился древний Никольский собор (77, 281).
7 сентября 1501 года немцы «начаша бити пушками городок Остров и огненые стрелы пущати» (40, 86). Что за «огненные стрелы» использовал магистр против Острова — неизвестно. Однако известен результат: немцы «плениша дом святого Николы, и городок взяше и огнем выжгоша, и людей плениша, иных мечю предаша, а иных огнем сожгоша, и жен и детей, в нощ на 8 день на Рожество святей Богородицы, и того дни прочь отъидоша» (40, 86). При взятии Острова погибли 4 тысячи «душ» — вероятно, почти все население города-крепости (41, 253).
Штурм Острова в ночь с 7 на 8 сентября происходил почти на глазах у перепуганных псковских ополченцев, которые стояли на расстоянии трех верст от города и с ужасом глядели на невиданные «огненные стрелы», которыми немцы выжигали обреченную крепость. «А псковские воеводы и псковичи только смотреша», — укоризненно восклицает летописец (40, 86).
Овладев Островом, магистр не стал переправляться на правый берег Великой, где стояли псковские полки, а предпочел повернуть назад к Изборску. Под стенами крепости немцы стали лагерем и провели ночь. Наутро они свернули лагерь и ушли прочь. Однако Плеттенбрег, заприметив еще после битвы на Серице жадность изборян до всякого брошенного войсками добра, решил воспользоваться этой слабостью неприятеля. В покинутом лагере он оставил засаду. Когда жители Изборска, полагая, что немцы ушли, кинулись обшаривать опустевший стан, рыцари внезапно выскочили из засады и принялись рубить оторопевших любителей легкой поживы. «…И гнашася за ними до самыя стены и всех изсекоша, а иных руками яша, 130 человек, а все то за умножение грех ради наших» (40, 86).
Победа под Изборском, остроумная и блестящая, как и все действия магистра в этой войне, могла воодушевить немцев на новые атаки. «Но Плеттенберг не мог воспользоваться этою удачею, — пишет С. М. Соловьев. — Он поспешил назад, потому что в полках его открылся кровавый понос, от которого занемог и сам магистр. Сильно загоревали ливонцы, когда узнали о возвращении больного магистра с больною ратью: они боялись мести от Москвы, и не напрасно» (146, 128).
Обогащенные добычей, немцы до поры ушли в свои владения. А между тем с юга им на помощь спешила припозднившаяся литовская рать, во главе которой стоял некий «пан Черняк». Узнав о том, что рыцари уже взяли Остров, а потом мимо Изборска вернулись в Ливонию, литовцы решили ограничиться захватом стоявшей на их пути псковской крепости Опочки, расположенной в 70 верстах южнее Острова на реке Великой. Судьба Опочки висела на волоске. «…А литва мало не взяли Опочки, святыи Спас ублюде (сохранил. — Н. Б.)» (40, 86).
Успехи бравого Плеттенберга вызвали серьезную озабоченность у Ивана III. В октябре 1501 года он отправил из Москвы во Псков новую рать. Ее командующие, князь Даниил Васильевич Щеня и князь Александр Васильевич Оболенский, выехали из Москвы последними, в понедельник 18 октября (20, 254). С войском шли и служилые татары под началом какого-то «царя тотарского», вероятно, низложенного казанского хана Мухаммед-Эмина, жившего тогда в Москве (40, 86). В походе, разумеется, приняли участие и псковичи.
Вступив на территорию Ливонии, московские воеводы принялись «землю Немецкую воевать» (40, 86). Собственно московские полки шли на правом фланге, а псковичи — на левом. Между ними образовался многокилометровый разрыв. Этим решили воспользоваться ливонцы. Возле замка Гельмед близ Дерпта московская часть войска 24 ноября 1501 года подверглась нападению немецкого войска. В схватке был убит один из больших московских воевод — князь Александр Васильевич Оболенский. Итог сражения псковский летописец изображает в самых обидных для немцев выражениях. «И биша поганых немец на 10 верстах, и не оставиша их ни вестноши (вестника. — Н. Б.); а не саблями светлыми секоша их, но биша их москвичи и тотарове, аки свиней, шестоперы» (40, 87).
Московские летописи вновь более реалистично, чем псковские, изображают ход сражения. Немцы напали на русский лагерь внезапно, в третьем часу ночи. Их войско было оснащено пушками и пищалями. Русские все же сумели отбиться и даже обратили немцев в бегство. Однако «много их утече» (19, 241).
После битвы Даниил Щеня повел себя довольно неожиданно. Московское войско быстро двинулось на север, «мимо Юрьев и Ругодива к Иванюгороду» (40, 87). Воевода не захотел даже подождать псковичей, которые грабили ливонские волости где-то поблизости и лишь через три дня, наехав на множество непогребенных тел, узнали о битве под Гельмедом. Все это можно объяснить только одним: вероятно, в эти дни Даниил Щеня получил от Ивана III грозное распоряжение: бросить все и немедленно идти к Ивангороду. Именно к этому предположению ведет и хронологическое сопоставление событий.
Иван III внимательно следил за новостями из Швеции. В августе 1501 года король Ганс уехал из Стокгольма в Данию, оставив там вместо себя свою жену королеву Кристину. Однако уже в сентябре произошел переворот и власть в стране захватил соперник Ганса Стен Стуре. (Королева Кристина до мая 1502 года мужественно обороняла замок при помощи своих гвардейцев, надеясь на возвращение Ганса. Однако тот явился слишком поздно и так и не сумел восстановить свою власть в Швеции.)
В Москве узнали о перевороте в Стокгольме именно в конце осени 1501 года, когда войско Даниила Щени уже ушло в Ливонию. Теперь, когда к власти в Швеции вновь пришел Стен Стуре, великий князь мог ожидать новой атаки шведов на Ивангород. Вероятно, именно по этой причине Иван и послал распоряжение Даниилу Щене спешно (даже не дожидаясь затерявшихся где-то в ливонских угодьях псковичей!) идти к Ивангороду. Расстояние от Дерпта до Ивангорода не превышало 150 км, и московское войско при скором марше могло преодолеть его за три дня. Псковичам велено было идти туда же вслед за московской ратью. (Впрочем, возможно и другое объяснение: Даниил Щеня узнал о намерении ливонцев напасть на Ивангород и, зная о том, сколь дорога эта крепость для Ивана III, поспешил на ее защиту.)
Вопреки ожиданиям, зима 1501/02 года прошла спокойно. Нападения на Ивангород не произошло (или оно было вовремя предотвращено Даниилом Щеней), и потому московские воеводы предприняли из района Нарвы дерзкий набег на Ревель (Колывань), о котором сообщают некоторые летописи: «И ходиша воеводы близ Калывани и выидоша на Иванъгород, а землю Немецкую учиниша пусту» (38, 175). Взять мощную ревельскую крепость Даниил Щеня, кажется, и не пытался. Однако сельские волости, особенно беззащитные зимой, были разорены полностью. Весь этот набег производился «с оглядкой» на Ивангород. Расстояние от него до Ревеля составляет всего около 180 км. Конное войско походным маршем могло преодолеть его за три-четыре дня.
Понятно, что долго держать большое московское войско во главе с лучшими воеводами в Ивангороде было накладно.
Иван III вскоре отозвал воевод в Москву. Ушли и татары со своим «царем», которого государь зимой 1501/02 года вновь посадил на казанский трон. Прикрытие Ивангорода поручено было новгородскому наместнику Ивану Андреевичу Лобану Колычеву (деду знаменитого митрополита Филиппа Колычева) (82,176). Такое поручение было вполне естественным: крепость находилась на землях, издавна принадлежавших Великому Новгороду. Кроме того, в распоряжении Колычева находилось новгородское войско, которое он при необходимости мог использовать для защиты Ивангорода.
Колычев отнесся к этому делу очень серьезно. Он даже сам поселился в Ивангороде. Здесь его и застали нагрянувшие на Ивангород 9 марта 1502 года немцы. О дальнейшем кратко сообщают летописи: «Тоя же зимы, марта в 9 день, приходиша немцы на Иванъгород. Тогда Лобана Колычева убиша и иных 20 человек да Михаила Смолка Иванова сына Слизнева, понеже Лобан стоял на Иванегороде в заставе не со многими людми, а немцы пришли многие» (20,255). Вместе с Иваном Колычевым смертную чашу испил Михаил Иванович Смолка Слизнев — скромный представитель многолюдного московского аристократического рода Ратшичей, получивший незадолго перед тем поместье в Новгородской земле (82, 205).
Гибель воевод, похоже, была не напрасной. О захвате немцами крепости не сообщается. Очевидно, на этот раз Ивангород устоял.
Почти одновременно с набегом на Ивангород немцы предприняли наступление на южном участке псковско-ливонской границы. «Того же лета, месяца марта в 17 день, пришедши немцы к Красному городку (современный поселок Красногородское в 110 км к югу от Пскова. — Н. Б1.) и в Коровьи бору волость взяше и голов посекоша много, а иных поведоша с собою; а в городке вельми притужно было, хотеша дом пленити святого Спаса Преображение Господа нашего Иисуса Христа; а людей Бог ублюде и святыи Спас; и завещаша церковь поставите святую Пятницу» (40, 87).
Продолжение рассказа представляет собой причудливую смесь мистической приподнятости с обычной для провинциалов обидой на равнодушие к их бедам «столичных» властей. «А немцом виделось за Синею рекою на горе от часовне святого Георгиа сила велика, и нападе на них страх и трепет, и побегоша прочь, устраши бо их Бог и святая Пятница; и поставиша красногородцы церковь святую Пятницу. И приидоша псковская сила к Красному городку, а они погании побегоша прочь, а псковские воеводы и псковичи не пособиша им ничем же и поехаша ко Пскову» (40, 87).
Летом и в начале осени 1502 года Иван III предпринял первую попытку овладеть Смоленском. Туда были брошены лучшие силы русской армии. Великий князь хорошо понимал, что такая ситуация может побудить к нападению на русские земли ливонских рыцарей и шведов. Для прикрытия северо-западных рубежей в Новгороде была сосредоточена сильная группировка войск. Командование ею государь возложил на князя Даниила Васильевича Щеню и князя Василия Васильевича Немого Шуйского. Оба были пожалованы званием новгородского наместника. Из Новгорода в случае необходимости московские полки могли относительно быстро выдвинуться и к Пскову, и к Ивангороду и к Великим Лукам. Ход событий показал дальновидность московского правителя. В начале сентября 1502 года — в самый разгар сражения за Смоленск — Ливонский орден, выполняя свой союзнический долг по отношению к Литве, предпринял новое крупное наступление на руские земли.
«Прииде местер (магистр Ордена. — Н. Б.), отметник (враг. — Н. Б.) правыя веры, ко Изборску городку ратью со всем замышлением, и лезоша к городку усердно, месяца сентября в 2 день; и городок Бог ублюде и святыи Никола, и отъидоша прочь, не учинивши ничего же, а стояли под городком одну нощь» (40, 87). Вновь повторилась прошлогодняя история: немцы тщетно пытались взять сходу изборскую крепость и, потерпев неудачу, отправились дальше на восток. Разница состояла лишь в том, что в начале сентября 1501 года магистр от Изборска повернул на юг и пошел к Острову. Теперь он двинулся прямо на Псков.
«Да поидоша подо Псков, хупучися (похваляясь. — Н. Б.), со всем замышлением и с пушками, того же месяца в 6 день, а пришли во утре во втором часу на Завеличье (район Пскова на противоположном от Кремля левом берегу реки Великой. — Н. Б.). И почаше погании пушками бити на дом святая Троица, и псковичи помолившеся святей Троицы и вышли противу их на Завеличье со жолныри (пехотинцы, вооруженные огнестрельным оружием. — Н. Б.), и почаша с ними битися псковичи и жолныри с пищальми, и много пушками били на город на Кром (местное название псковского Кремля. — Н. Б.); а детинца Бог ублюде и святая Троица» (40, 87).
Простояв в Завеличье один день и убедившись в твердости псковской обороны на этом участке, магистр повел свое войско к Выбутам—древнему погосту, находившемуся в 12 км выше Пскова на левом берегу Великой. Возле Выбутов был брод через реку, которым не раз пытались воспользоваться приходившие на Псков ливонские рыцари (171, 120).
В 1407 и 1480 годах немцам не удалось сломить здесь оборону псковичей. Но бравый Плеттенберг и на этот раз оказался победителем. После ожесточенного сражения он отбросил псковичей от брода и перешел на правый берег Великой. Вскоре немцы уже атаковали псковскую крепость с наименее защищенной, юго-восточной стороны. Здесь, со стороны Поля («на Полонище»), стены дополнял широкий ров, наполненный водой. Стремясь не дать немцам материалов для штурма стен или поджога города, псковичи сами выжгли все деревянные строения вокруг крепости. Среди всеобщего смятения не терял голову один лишь московский наместник князь Иван Иванович Горбатый Суздальский. Он распорядился выстроить на некоторых участках обороны дополнительные деревянные стены, которые, по мнению псковского летописца, спасли город от пожара (40, 88).
Интенсивные атаки немцев продолжались два дня. На третий день Плеттенберг увел своих воинов «тем же путем» (40, 87). Магистр узнал, что со стороны Новгорода вот-вот могут подойти великокняжеские полки. Опытный полководец, он не желал оказаться между ними и осажденными псковичами. К тому же сила немцев была значительно меньше той, которой располагали Даниил Щеня и Василий Шуйский. Уход немцев псковский летописец, как обычно, объясняет небесной помощью: «…А псковичь Бог ублюде и святая Троица» (40, 87).
Иван III, кажется, несколько переоценил свои возможности. Сватовство княжича Василия было отвергнуто королем Гансом в 1499 году. Равным образом отвергнуты были и русские требования о возвращении некоторых приграничных волостей, высказанные русскими послами в Стокгольме в 1501 году. В дальнейшем отношения Руси со Швецией приняли прохладно-миролюбивый характер. Шведы обещали не вмешиваться в конфликты Новгорода и Пскова с Ливонией, а Москва отказалась от попыток военной силой пошатнуть власть шведов в южной Финляндии и на Карельском перешейке.
Разрыв отношений с Ганзейским союзом, предпринятый Иваном III в 1494 году в контексте его датско-шведских проектов, сохранялся до 1514 года, когда Василий III восстановил Немецкий двор в Новгороде. Все возвратилось на круги своя. Трудно подсчитать убытки, которые понесло русское купечество и казна от затянувшегося спора с Ганзой. Трудно подсчитать и то, скольких пушек и пищалей не получила русская армия из-за ганзейских запретов на продажу Руси цветных металлов и ввоз в страну серебра.
Затяжной конфликт с Ганзой объяснялся не только дружбой Ивана III с датским королем Гансом, который со временем начал морскую войну с лигой. Ситуация усложнялась позицией Ливонского ордена, который выступил на стороне Великого княжества Литовского во время московско-литовской войны 1500–1503 годов. Орден начал войну с Московским государством летом 1501 года, когда некоторые важные события (завоевание русскими Северской Украины, битва при Ведроши) были уже позади. В летнюю кампанию 1501 года можно было ожидать наступления русских на Смоленск. А между тем великий князь Литовский Александр был занят борьбой за польский престол, освободившийся после кончины короля Яна Ольбрахта 17 июня 1501 года. В этих условиях вступление Ордена в войну с Русью могло стать неоценимой услугой для Александра. Магистр Ордена Вальтер фон Плеттенберг решил оказать соседу эту услугу.
Действия Ордена в этой войне отличались стремительностью и натиском. Кажется, рыцари решили показать все, на что они были способны. Да и сам их магистр был, несомненно, одаренным полководцем.
Конфликт начался весной 1501 года достаточно традиционно — репрессиями против русских купцов в Ливонии. «Тое же весны немци в Юрьеве поимаша гостей князя великого новогородцкых и пьсковскых болши двоюсот человек и товар их пограбиша, и послаша их по городом в заточенье» (38, 174). Эта акция словно повторяла аналогичную акцию, предпринятую Иваном III по отношению к ганзейским купцам в Новгороде осенью 1494 года. Тогда ливонцы не стали браться за оружие и добились освобождения купцов средствами дипломатии. Теперь они решили наконец отомстить Ивану III тем же способом. Перспектива войны их уже не только не пугала, но даже радовала. Однако на сей раз войны не хотели русские. Ивану вовсе не нужен был «второй фронт» на пороге тяжелой смоленской кампании. Это понимали и псковичи, которые только недавно (в октябре 1500 года) вернулись из похода на Литву. Поэтому псковичи в этом деле поначалу проявили невиданное смирение и терпение. Они послали в Юрьев своего посла «Олексея судью» с требованием отпустить купцов. Немцы ответили отказом. Тогда из Пскова был послан другой посол. Немцы оставили его в Дерпте в качестве заложника, а в ответ прислали своего посла к псковскому вече с требованием вернуть те католические святыни, которые псковичи захватили в одной из предшествующих русско-ливонских войн. Тогда псковичи отправили в Дерпт третьего посла с какими-то предложениями. Они были отклонены, а посол остайлен в городе как пленник. Задержан был и посол, отправленный к немцам по тому же вопросу из Новгорода.
Дальнейшие попытки закончить дело миром становились бессмысленными. Теперь послов нужно было посылать не в Дерпт, а в Москву, «ко князем великим Ивану Васильевичи) и Василью Ивановичу» (40, 85). Первый псковский посол, некий «боярский сын» Созонт, получил от Ивана III заверения в том, что великий князь готов защищать свою «вотчину». Однако псковичи нуждались не в заверениях, а в войске. В Москву помчался новый гонец — некий Василий Опимахович. На сей раз Иван отдал необходимые распоряжения. Из Новгорода пошел во Псков с войсками наместник князь Василий Васильевич Шуйский «и со князи и с помещики с новгородцкими и с людьми своими и со всею ратною приправою» (40, 85). Через неделю вслед за ним пришел во Псков князь Даниил Александрович Пенко (из дома ярославских князей) «и с тверици и со всею силою своею» (40, 85). Среди участников похода источники упоминают и выдающегося московского полководца Даниила Щеню. (При этом в изложении хода боевых действий князя Даниила Васильевича Щеню псковские летописцы иногда путали с князем Даниилом Александровичем Пенко. Хронология этой войны в летописях вообще довольно сбивчива.)
Присланное великим князем войско три недели (с 1 по 22 августа 1501 года) простояло во Пскове. Псковский летописец, как обычно, жалуется на большие расходы, связанные с обеспечением воинов всем необходимым, и даже называет точную цифру — 25 рублей в день (40, 85). Однако Иван III не велел воеводам начинать кампанию без особого приказа. Вероятно, он надеялся, что появление во Пскове большого великокняжеского войска, как это не раз бывало, заставит ливонцев спешно идти на уступки. Эта игра нервов была особенно тяжкой для псковичей, страдавших от длительного пребывания в городе множества ратников. Желая поторопить Ивана, псковичи шлют в Москву нового гонца, а вслед за ним и еще одного. Этот последний, некий Моисей Волосов, сумел преодолеть весь путь от Пскова до Москвы (около 700 км) и обратно с невероятной быстротой — за 10 дней (40, 85). Таким образом, он мчался, меняя лошадей и не слезая с седла, со скоростью примерно 140–150 км в день.
Оба посла везли Ивану III весть о том, «что немцы жгут и грабят и головы секут и живых ведут в свою землю» (40, 85).
Моисей Волосов привез из Москвы долгожданное распоряжение воеводам: начать вторжение в Ливонию.
В воскресенье, 22 августа 1501 года из Пскова на запад выступил «первый стяг с воеводами». Псковскую рать возглавлял московский наместник князь Иван Иванович Горбатый Суздальский, новгородскую — князь Василий Васильевич Немой Шуйский, тверскую — воеводы Иван и Петр Борисович Бороздины (московские бояре тверского происхождения). Собственно московское войско вел князь Даниил Александрович Пенко (40, 85). Кроме основных сил, псковичи собрали отряд добровольцев для нападения на ливонские владения по водным путям — в ладьях и легких судах «ушкуях».
Московско-псковско-новгородская рать миновала Изборск и 27 августа столкнулась с немецким войском на берегу речки Серицы. Источники сообщают, что рыцарями командовал сам магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг (40, 86). Первыми в битву вступили псковичи. За ними двинулись и остальные русские силы. Ход сражения летописи изображают довольно туманно. Можно понять так, что ливонцы употребили против русских какое-то неизвестное прежде оружие, обратившее их в паническое бегство. «…И напустиша буртальники немецкий ветр на псковскую силу и на московскую силу, и пыль ис пушек и ис пищалей… И побегоша первое псковичи, и они погании навернуша на московскую силу пушками и пищальми, и бысть туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного и пищального; и по том москвичи побегоша, и бежачи пометаша свои быта (имущество. — Н. Б.)» (40, 86). Кто такие «буртальники» и что за «ветер» и «пыль» они напустили на русские полки — неизвестно. С. М. Соловьев предлагал следующее объяснение загадочного сообщения: «Из этого рассказа ясно видно, что дело было решено немецкою артиллериею, с которой тогдашний русский наряд не мог соперничать» (146, 128).
Московские летописи добавляют некоторые подробности этого поражения: «Тоя же осени, октября, послал князь великий воевод своих князя Данила Александровича Пенка и иных своих воевод. И встретиша их немцы многие люди безвестно на Сирице, и потопташа их немцы, не поспели воеводы великаго князя въоружитися. И на том бою убили воеводу Ивана Борисовича Бороздина, убиша ис пушки; и князь Данил о отъиде и ста во Пскове» (20, 254). В этом сообщении спутаны даты отправления во Псков первой московской рати во главе с Даниилом Пенко (июль 1501 года) и второй, во главе с Даниилом Щеней (октябрь 1501 года). Однако при этом более ясно, чем в туманном сообщении псковской летописи, названа причина разгрома. Вальтер фон Плеттенберг сумел напасть на московских воевод внезапно. Вероятно, он приготовил засаду в какой-то лесистой долине и почти в упор расстрелял передовые походные колонны залпами из пушек и пищалей. Хорошими мишенями для прицельного огня стали ехавшие впереди командиры — московский воевода Бороздин и псковский посадник Иван Теншин…
Остатки разбитого русского войска бежали под защиту псковских стен, бросая по дороге тяжелое имущество и экипировку. Немцы даже не преследовали побежденных.
Очевидно, они боялись, что русские, опамятовавшись, повернут назад. Однако те, кто вырвался из адской западни, мчались так стремительно, словно за ними гнался сам сатана.
Не растерялись лишь привычные ко всему жители Изборска. Узнав о происходящем, они выбежали из крепости и бросились собирать имущество, брошенное бегущими ко Пскову ратниками…
Во Пскове весть о битве на речке Серице и ее плачевном исходе вызвала «плач и рыдание» (40, 86). Среди погибших был и псковский посадник Иван Теншин, сложивший голову в самом начале сражения. Вероятно, он, как и Бороздин, был убит метким выстрелом из пищали.
На другой день после битвы на Серице Плеттенберг подошел к Изборску. Этот западный форпост псковской обороны еще в первой половине XIV века был окружен каменными стенами. От его стойкости во многом зависела теперь судьба Пскова. Жители городка сами подожгли деревянные постройки посада, чтобы не дать немцам возможности использовать их для штурма крепости. Ливонцы постояли под стенами Изборска всего лишь сутки, подвергая крепость непрерывному обстрелу из пушек. Однако «городок Бог ублюде (сохранил. — Н. Б.) и святыи Никола» (40, 86). (Главный храм Изборска был посвящен Николаю Чудотворцу.) Магистр решил не терять времени на долгую осаду маленькой крепости и поспешил ко Пскову. Вероятно, он знал о том, что в августе 1480 года немцы уже пытались взять Изборск, но, потеряв два дня на штурм, вынуждены были отступить ни с чем (40, 78).
Псковская крепость и основная часть посада располагались на правом берегу реки Великой. Немцы знали, что переправляться через Великую возле Пскова им будет крайне сложно как из-за широкого разлива реки близ устья, так и из-за сопротивления псковичей. Поэтому они решили найти безопасный брод где-нибудь южнее, а уже потом идти к Пскову по правому берегу Великой. От Изборска рыцари двинулись на юго-восток и, выйдя к Великой, стали продвигаться на юг вдоль берега в поисках брода. Между тем псковичи, узнав о движениях врага, провели в городе новую мобилизацию. Пополнив войско свежими силами, они перекрыли все броды на Великой. Попытки немцев начать переправу наталкивались на их решительный отпор. Таким образом, Плеттенберг дошел до расположенного в 50 верстах выше по течению Великой городка Остров. Эта крепость, прикрывавшая подступы к Пскову с юга, располагалась на острове между главным руслом реки Великой и ее боковой протокой. Она впервые упоминается в документах под 1341 годом. В кольце каменных стен и башен, сложенных из серого колотого известняка, высился древний Никольский собор (77, 281).
7 сентября 1501 года немцы «начаша бити пушками городок Остров и огненые стрелы пущати» (40, 86). Что за «огненные стрелы» использовал магистр против Острова — неизвестно. Однако известен результат: немцы «плениша дом святого Николы, и городок взяше и огнем выжгоша, и людей плениша, иных мечю предаша, а иных огнем сожгоша, и жен и детей, в нощ на 8 день на Рожество святей Богородицы, и того дни прочь отъидоша» (40, 86). При взятии Острова погибли 4 тысячи «душ» — вероятно, почти все население города-крепости (41, 253).
Штурм Острова в ночь с 7 на 8 сентября происходил почти на глазах у перепуганных псковских ополченцев, которые стояли на расстоянии трех верст от города и с ужасом глядели на невиданные «огненные стрелы», которыми немцы выжигали обреченную крепость. «А псковские воеводы и псковичи только смотреша», — укоризненно восклицает летописец (40, 86).
Овладев Островом, магистр не стал переправляться на правый берег Великой, где стояли псковские полки, а предпочел повернуть назад к Изборску. Под стенами крепости немцы стали лагерем и провели ночь. Наутро они свернули лагерь и ушли прочь. Однако Плеттенбрег, заприметив еще после битвы на Серице жадность изборян до всякого брошенного войсками добра, решил воспользоваться этой слабостью неприятеля. В покинутом лагере он оставил засаду. Когда жители Изборска, полагая, что немцы ушли, кинулись обшаривать опустевший стан, рыцари внезапно выскочили из засады и принялись рубить оторопевших любителей легкой поживы. «…И гнашася за ними до самыя стены и всех изсекоша, а иных руками яша, 130 человек, а все то за умножение грех ради наших» (40, 86).
Победа под Изборском, остроумная и блестящая, как и все действия магистра в этой войне, могла воодушевить немцев на новые атаки. «Но Плеттенберг не мог воспользоваться этою удачею, — пишет С. М. Соловьев. — Он поспешил назад, потому что в полках его открылся кровавый понос, от которого занемог и сам магистр. Сильно загоревали ливонцы, когда узнали о возвращении больного магистра с больною ратью: они боялись мести от Москвы, и не напрасно» (146, 128).
Обогащенные добычей, немцы до поры ушли в свои владения. А между тем с юга им на помощь спешила припозднившаяся литовская рать, во главе которой стоял некий «пан Черняк». Узнав о том, что рыцари уже взяли Остров, а потом мимо Изборска вернулись в Ливонию, литовцы решили ограничиться захватом стоявшей на их пути псковской крепости Опочки, расположенной в 70 верстах южнее Острова на реке Великой. Судьба Опочки висела на волоске. «…А литва мало не взяли Опочки, святыи Спас ублюде (сохранил. — Н. Б.)» (40, 86).
Успехи бравого Плеттенберга вызвали серьезную озабоченность у Ивана III. В октябре 1501 года он отправил из Москвы во Псков новую рать. Ее командующие, князь Даниил Васильевич Щеня и князь Александр Васильевич Оболенский, выехали из Москвы последними, в понедельник 18 октября (20, 254). С войском шли и служилые татары под началом какого-то «царя тотарского», вероятно, низложенного казанского хана Мухаммед-Эмина, жившего тогда в Москве (40, 86). В походе, разумеется, приняли участие и псковичи.
Вступив на территорию Ливонии, московские воеводы принялись «землю Немецкую воевать» (40, 86). Собственно московские полки шли на правом фланге, а псковичи — на левом. Между ними образовался многокилометровый разрыв. Этим решили воспользоваться ливонцы. Возле замка Гельмед близ Дерпта московская часть войска 24 ноября 1501 года подверглась нападению немецкого войска. В схватке был убит один из больших московских воевод — князь Александр Васильевич Оболенский. Итог сражения псковский летописец изображает в самых обидных для немцев выражениях. «И биша поганых немец на 10 верстах, и не оставиша их ни вестноши (вестника. — Н. Б.); а не саблями светлыми секоша их, но биша их москвичи и тотарове, аки свиней, шестоперы» (40, 87).
Московские летописи вновь более реалистично, чем псковские, изображают ход сражения. Немцы напали на русский лагерь внезапно, в третьем часу ночи. Их войско было оснащено пушками и пищалями. Русские все же сумели отбиться и даже обратили немцев в бегство. Однако «много их утече» (19, 241).
После битвы Даниил Щеня повел себя довольно неожиданно. Московское войско быстро двинулось на север, «мимо Юрьев и Ругодива к Иванюгороду» (40, 87). Воевода не захотел даже подождать псковичей, которые грабили ливонские волости где-то поблизости и лишь через три дня, наехав на множество непогребенных тел, узнали о битве под Гельмедом. Все это можно объяснить только одним: вероятно, в эти дни Даниил Щеня получил от Ивана III грозное распоряжение: бросить все и немедленно идти к Ивангороду. Именно к этому предположению ведет и хронологическое сопоставление событий.
Иван III внимательно следил за новостями из Швеции. В августе 1501 года король Ганс уехал из Стокгольма в Данию, оставив там вместо себя свою жену королеву Кристину. Однако уже в сентябре произошел переворот и власть в стране захватил соперник Ганса Стен Стуре. (Королева Кристина до мая 1502 года мужественно обороняла замок при помощи своих гвардейцев, надеясь на возвращение Ганса. Однако тот явился слишком поздно и так и не сумел восстановить свою власть в Швеции.)
В Москве узнали о перевороте в Стокгольме именно в конце осени 1501 года, когда войско Даниила Щени уже ушло в Ливонию. Теперь, когда к власти в Швеции вновь пришел Стен Стуре, великий князь мог ожидать новой атаки шведов на Ивангород. Вероятно, именно по этой причине Иван и послал распоряжение Даниилу Щене спешно (даже не дожидаясь затерявшихся где-то в ливонских угодьях псковичей!) идти к Ивангороду. Расстояние от Дерпта до Ивангорода не превышало 150 км, и московское войско при скором марше могло преодолеть его за три дня. Псковичам велено было идти туда же вслед за московской ратью. (Впрочем, возможно и другое объяснение: Даниил Щеня узнал о намерении ливонцев напасть на Ивангород и, зная о том, сколь дорога эта крепость для Ивана III, поспешил на ее защиту.)
Вопреки ожиданиям, зима 1501/02 года прошла спокойно. Нападения на Ивангород не произошло (или оно было вовремя предотвращено Даниилом Щеней), и потому московские воеводы предприняли из района Нарвы дерзкий набег на Ревель (Колывань), о котором сообщают некоторые летописи: «И ходиша воеводы близ Калывани и выидоша на Иванъгород, а землю Немецкую учиниша пусту» (38, 175). Взять мощную ревельскую крепость Даниил Щеня, кажется, и не пытался. Однако сельские волости, особенно беззащитные зимой, были разорены полностью. Весь этот набег производился «с оглядкой» на Ивангород. Расстояние от него до Ревеля составляет всего около 180 км. Конное войско походным маршем могло преодолеть его за три-четыре дня.
Понятно, что долго держать большое московское войско во главе с лучшими воеводами в Ивангороде было накладно.
Иван III вскоре отозвал воевод в Москву. Ушли и татары со своим «царем», которого государь зимой 1501/02 года вновь посадил на казанский трон. Прикрытие Ивангорода поручено было новгородскому наместнику Ивану Андреевичу Лобану Колычеву (деду знаменитого митрополита Филиппа Колычева) (82,176). Такое поручение было вполне естественным: крепость находилась на землях, издавна принадлежавших Великому Новгороду. Кроме того, в распоряжении Колычева находилось новгородское войско, которое он при необходимости мог использовать для защиты Ивангорода.
Колычев отнесся к этому делу очень серьезно. Он даже сам поселился в Ивангороде. Здесь его и застали нагрянувшие на Ивангород 9 марта 1502 года немцы. О дальнейшем кратко сообщают летописи: «Тоя же зимы, марта в 9 день, приходиша немцы на Иванъгород. Тогда Лобана Колычева убиша и иных 20 человек да Михаила Смолка Иванова сына Слизнева, понеже Лобан стоял на Иванегороде в заставе не со многими людми, а немцы пришли многие» (20,255). Вместе с Иваном Колычевым смертную чашу испил Михаил Иванович Смолка Слизнев — скромный представитель многолюдного московского аристократического рода Ратшичей, получивший незадолго перед тем поместье в Новгородской земле (82, 205).
Гибель воевод, похоже, была не напрасной. О захвате немцами крепости не сообщается. Очевидно, на этот раз Ивангород устоял.
Почти одновременно с набегом на Ивангород немцы предприняли наступление на южном участке псковско-ливонской границы. «Того же лета, месяца марта в 17 день, пришедши немцы к Красному городку (современный поселок Красногородское в 110 км к югу от Пскова. — Н. Б1.) и в Коровьи бору волость взяше и голов посекоша много, а иных поведоша с собою; а в городке вельми притужно было, хотеша дом пленити святого Спаса Преображение Господа нашего Иисуса Христа; а людей Бог ублюде и святыи Спас; и завещаша церковь поставите святую Пятницу» (40, 87).
Продолжение рассказа представляет собой причудливую смесь мистической приподнятости с обычной для провинциалов обидой на равнодушие к их бедам «столичных» властей. «А немцом виделось за Синею рекою на горе от часовне святого Георгиа сила велика, и нападе на них страх и трепет, и побегоша прочь, устраши бо их Бог и святая Пятница; и поставиша красногородцы церковь святую Пятницу. И приидоша псковская сила к Красному городку, а они погании побегоша прочь, а псковские воеводы и псковичи не пособиша им ничем же и поехаша ко Пскову» (40, 87).
Летом и в начале осени 1502 года Иван III предпринял первую попытку овладеть Смоленском. Туда были брошены лучшие силы русской армии. Великий князь хорошо понимал, что такая ситуация может побудить к нападению на русские земли ливонских рыцарей и шведов. Для прикрытия северо-западных рубежей в Новгороде была сосредоточена сильная группировка войск. Командование ею государь возложил на князя Даниила Васильевича Щеню и князя Василия Васильевича Немого Шуйского. Оба были пожалованы званием новгородского наместника. Из Новгорода в случае необходимости московские полки могли относительно быстро выдвинуться и к Пскову, и к Ивангороду и к Великим Лукам. Ход событий показал дальновидность московского правителя. В начале сентября 1502 года — в самый разгар сражения за Смоленск — Ливонский орден, выполняя свой союзнический долг по отношению к Литве, предпринял новое крупное наступление на руские земли.
«Прииде местер (магистр Ордена. — Н. Б.), отметник (враг. — Н. Б.) правыя веры, ко Изборску городку ратью со всем замышлением, и лезоша к городку усердно, месяца сентября в 2 день; и городок Бог ублюде и святыи Никола, и отъидоша прочь, не учинивши ничего же, а стояли под городком одну нощь» (40, 87). Вновь повторилась прошлогодняя история: немцы тщетно пытались взять сходу изборскую крепость и, потерпев неудачу, отправились дальше на восток. Разница состояла лишь в том, что в начале сентября 1501 года магистр от Изборска повернул на юг и пошел к Острову. Теперь он двинулся прямо на Псков.
«Да поидоша подо Псков, хупучися (похваляясь. — Н. Б.), со всем замышлением и с пушками, того же месяца в 6 день, а пришли во утре во втором часу на Завеличье (район Пскова на противоположном от Кремля левом берегу реки Великой. — Н. Б.). И почаше погании пушками бити на дом святая Троица, и псковичи помолившеся святей Троицы и вышли противу их на Завеличье со жолныри (пехотинцы, вооруженные огнестрельным оружием. — Н. Б.), и почаша с ними битися псковичи и жолныри с пищальми, и много пушками били на город на Кром (местное название псковского Кремля. — Н. Б.); а детинца Бог ублюде и святая Троица» (40, 87).
Простояв в Завеличье один день и убедившись в твердости псковской обороны на этом участке, магистр повел свое войско к Выбутам—древнему погосту, находившемуся в 12 км выше Пскова на левом берегу Великой. Возле Выбутов был брод через реку, которым не раз пытались воспользоваться приходившие на Псков ливонские рыцари (171, 120).
В 1407 и 1480 годах немцам не удалось сломить здесь оборону псковичей. Но бравый Плеттенберг и на этот раз оказался победителем. После ожесточенного сражения он отбросил псковичей от брода и перешел на правый берег Великой. Вскоре немцы уже атаковали псковскую крепость с наименее защищенной, юго-восточной стороны. Здесь, со стороны Поля («на Полонище»), стены дополнял широкий ров, наполненный водой. Стремясь не дать немцам материалов для штурма стен или поджога города, псковичи сами выжгли все деревянные строения вокруг крепости. Среди всеобщего смятения не терял голову один лишь московский наместник князь Иван Иванович Горбатый Суздальский. Он распорядился выстроить на некоторых участках обороны дополнительные деревянные стены, которые, по мнению псковского летописца, спасли город от пожара (40, 88).
Интенсивные атаки немцев продолжались два дня. На третий день Плеттенберг увел своих воинов «тем же путем» (40, 87). Магистр узнал, что со стороны Новгорода вот-вот могут подойти великокняжеские полки. Опытный полководец, он не желал оказаться между ними и осажденными псковичами. К тому же сила немцев была значительно меньше той, которой располагали Даниил Щеня и Василий Шуйский. Уход немцев псковский летописец, как обычно, объясняет небесной помощью: «…А псковичь Бог ублюде и святая Троица» (40, 87).