Страница:
История последних лет жизни Ивана Великого представляет собой вариацию на вечную тему: власть и мораль. И для многих тысяч людей, и даже для своей собственной семьи он вынужден был стать беспощадным палачом. Таково было бремя власти, которую он получил в наследство и приумножил, словно верный раб из евангельской притчи. Несомненно, он считал это исполнением своего долга перед Богом и людьми. Но люди, которых он уничтожил, конечно, не менее, чем он сам, имели право на жизнь. И все они, подобно уморенному голодом Андрею Углицкому или отданному на заклание татарам лекарю Антону, предстанут пред ним на последнем, Страшном суде. И станет ли бедному Ивану тогда хоть малым оправданием то, что был он жесток и страшен ровно настолько, насколько этого требовала волею Провидения выпавшая ему роль «государя всея Руси»?
ГЛАВА 18 Тень
Решив наконец проблему престолонаследия в пользу Василия, Иван III счел необходимым закрепить это распоряжение соответствующим образом составленным завещанием — «духовной грамотой». К этому подталкивали и старческие недуги, тяжесть которых великий князь особенно сильно стал ощущать в последние годы жизни. В итоге не позднее 16 июня 1504 года (крайняя дата устанавливается по упоминанию «духовной» в точно датированном договоре сыновей Ивана — Василия и Юрия) Иван составил подробное распоряжение относительно раздела земель и власти после его кончины.
Начало «духовной» дышит сознанием важности момента и смирением перед необходимостью покинуть этот мир:
«Во имя святыя и жывоначялныя Троица, Отца и Сына и Святаго Духа, и по благословению отца нашего Симона митрополита всеа Русии, се аз, многогрешный и худыи раб Божий Иван, при своем жывоте (жизни. — Н. Б.), в своем смысле, пишу сию грамоту душевную. Даю ряд своим сыном, сыну своему Василью и меншим своим детем, Юрью, Дмитрею, Семену, Андрею» (6, 353).
Далее великий князь пунктуально перечисляет владения, права и обязанности каждого сына. (Дмитрий-внук, естественно, не упомянут.) Содержание духовной грамоты Ивана III существенно отличается от завещаний его отца и деда. В ней много принципиально новых положений. Вот что говорил об этом В. О. Ключевский:
«Иоанн в своей духовной дал старшему своему наследнику великому князю Василию важные политические преимущества над младшими удельными братьями. В этом отношении духовная Иоанна есть первый акт в истории нашего государственного права. Политические преимущества старшего сына были таковы: 1) до сих пор все князья сонаследники совместно по участкам владели городом Москвой; Иоанн III предоставил финансовое управление всей столицей, сбор доходов с нее одному великому князю, равно как ему же принадлежал и суд по важнейшим уголовным делам во всем городе Москве и в подмосковных селах, доставшихся в удел его младшим братьям; 2) до сих пор все князья, великий и удельные, били свою монету; по духовной Иоанна III право чеканить монету предоставлено было одному великому князю московскому; 3) до сих пор удельные князья могли располагать своими вотчинами в завещаниях по личному усмотрению; по духовной Иоанна III удельный князь, умирая безсыновним, не мог никому завещать свой удел, который в таком случае переходил к великому князю; наконец 4) по договорным грамотам со своими удельными братьями Иоанн III присвоил одному себе право вести сношение с иноземными государствами; удельный князь мог сноситься с чужими государями только с ведома и согласия своего великого князя. Так московский князь, превосходивший прежде удельных князей только размерами своих владений, теперь сосредоточивал в своем лице и наибольшее количество политических прав. Преемник Иоанна III великий князь Василий был в истории Московского государства первым государем в настоящем политическом смысле этого слова» (104, 88).
Политическая смерть Ивана Великого произошла, по-видимому, несколько раньше, чем его смерть физическая. Последние месяцы жизни Державного были омрачены не только старческими недугами, но и мучительным ощущением утраты той всеобъемлющей власти, над созиданием которой он трудился всю свою жизнь. Придворные спешили занять места вокруг трона молодого «самодержца» — 26-летнего Василия Ивановича. Много натерпевшись за последние годы, тот желал насладиться жизнью. Его долгожданная свадьба в сентябре 1505 года привлекла всеобщее внимание и запомнилась небывалым масштабом приготовлений. Махнув рукой на все хитроумные отцовские планы женить его на иностранной невесте, Василий решил эту проблему «в свое удовольствие». Он устроил грандиозные смотрины невест, на которые было собрано полторы тысячи красавиц со всей Руси. В итоге жених остановил свой выбор на дочери одного из московских бояр — Соломонии Сабуровой. Судя по всему, это было уже вполне самостоятельное решение нового государя.
Московская свадьба беззаботно шумела как раз в то самое время, когда на востоке страны кипело иное, кровавое пиршество.
Казанский хан Мухаммед-Эмин, доселе послушный вассал Ивана Великого, узнав о смертельном недуге своего грозного сюзерена, дал волю давно копившейся в его темной душе ненависти к русским. Он учинил страшную резню живших в Казани русских купцов, а уцелевших продал в рабство диким ногайцам. После этого мятежник поднял знамя войны и, соединившись с Ногайской ордой, в сентябре 1505 года осадил Нижний Новгород.
История казанской войны 1505–1506 годов могла бы послужить отличной иллюстрацией к одному саркастическому замечанию наблюдательного С. Герберштейна: «Таков неизменный обычай московитов — держать все под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают все впопыхах» (4, 173). Нижегородская крепость, уже 17 лет не знавшая ратных тревог, оказалась плохо подготовленной к внезапному нападению. Ее гарнизон состоял из толпы каких-то оборванцев. Посланные из Москвы воеводы (во главе которых стоял князь Василий Холмский, сын знаменитого полководца Данилы Холмского и шурин молодого великого князя Василия), зная о тяжелой болезни старого великого князя, не спешили выполнять его приказание (82, 112). Дойдя до Мурома, они остановились, ожидая вестей о развитии событий не столько из Нижнего Новгорода, сколько из Москвы. Досадуя на то, что им не удалось погулять на княжеской свадьбе, воеводы решили утешиться в Муроме. «…И ту пияху и веселяхуся, а татарове, от Нижняго (Новгорода. — Н. Б.) ездясче до Мурома, волости пленяху и воеводам тем ругахуся» (50, 100). Кажется, Холмский уже не боялся сурового наказания за свою неторопливость. (Впрочем, эта самонадеянность в конце концов и сгубила весельчака. Осенью 1508 года он чем-то разгневал Василия III и был заточен в темницу на Белоозере, из которой уже не вышел (82, 113).)
Между тем татары осадили Нижний Новгород. Город спасло лишь то, что местный воевода Иван Васильевич Хабар Симский догадался выпустить из тюрьмы сидевших там с 1500 года литовских пленников, взятых Даниилом Щеней в битве при Ведроши. Из пятисот пленников-воинов тюремная сырость съела уже двухсот. Оставшиеся триста поклялись верно защищать Нижний Новгород. Симский рискнул выдать им оружие. Литовцы (то есть, в сущности, те же русские) повели дело так храбро и умело, что вскоре татары вынуждены были прекратить осаду и уйти восвояси. За эту заслугу литовцы по ходатайству Симского и по указу великого князя были отпущены на свободу (50, 99). «Они же радостни поидоша восвояси, свободишася горкие смертные темницы» (14, 334).
Ответом на казанский мятеж должен был стать большой поход московских войск на Казань. Однако заниматься этим (причем без особого успеха) пришлось весною следующего, 1506 года уже сыновьям Ивана III. Сам он подступил к той черте, за которой остается все земное…
Кончина Ивана Великого 27 октября 1505 года описана в летописях на удивление кратко и сухо: «Тоя же осени октевря 27 с понеделника на вторник в 1 час нощи преставися благоверный и христолюбивый князь великий Иван Васильевич, государь всея Русии, быв на государьстве великом княженьи после отца своего великого князя Василиа Васильевичя лет 43 и 7 месяць, а всех лет живота его 65 и 9 месяц. И положиша тело его в церкви новой святого и великого архангела Михаила, ея же заложи при своем животе иде же прародители его лежат» (38, 177).
Нет ни упоминания о всеобщем горе, ни похвального слова Ивану Васильевичу. А между тем речь идет о великом князе, которого по справедливости стоило бы почтить приличным некрологом. Ведь «для областей, доставшихся Иоанну в наследство от отца, его правление было самым спокойным, самым счастливым временем: татарские нападения касались только границ; но этих нападений было очень немного, вред, ими причиненный, очень незначителен; восстание братьев великокняжеских только напугало народ; остальные войны были наступательные со стороны Москвы: враг не показывался в пределах постоянно торжествующего государства» (146, 169).
В этом равнодушии к памяти Ивана, возможно, сказалась все та же тайная неприязнь к «государю всея Руси», которой отмечены некоторые летописи. Не склонен был прославлять своего грозного отца и новый великий князь Василий III, успевший в последние годы жизни Ивана отведать тюремных сухарей. Кажется, все вздохнули с облегчением: разжалась взнуздавшая Русь железная рука, закрылся грозный взгляд, заставлявший трепетать всех и каждого.
В «Истории» В. Н. Татищева есть описание последних часов жизни Державного. Не исключается, что оно (как и другие уникальные известия Татищева) заимствовано из какой-то не сохранившейся до нашего времени летописи, которой пользовался первый российский историк. Однако нельзя не видеть в этом описании и некоторых признаков риторического красноречия XVIII столетия:
«Великий же князь Иван Васильевич нача тогда вельми изнемогати и призва преосвясченного Симона митрополита, и отца своего духовнаго протопопа Иеремия, и чада своя, проси, да сотворят над ним соборование елеем. Митрополит же нача его увесчевати, да восприимет святый ангельский чин (предсмертное пострижение в монахи для снискания Божьей милости — древний обычай, которому следовали многие великие князья. — Н. Б.). Он же рече: „Что мне пользует пострижение влас, их же множицею стригох, и ростяху паки; или что пользует черная одежда, юже и преж носих; асче не будут дела моя Господу Богу приятна, и ныне уже не имам время благо что сотворити, но едино есть, еже каятися о гресех своих и смиритися, их же неправедне ведением и неведением оскорбих“. И повеле духовную (грамоту. — Н. Б.) читати всем во услышание. Повеле же всех заключенных в темницах за его вины (обвиненных им. — Н. Б.) свободити и должных (должников. — Н. Б.) откупити из казны своея. Раздели же чада своя: великое княжение поручи большому своему сыну князю Василью Ивановичу, Георгию даде Дмитров, Димитрию Углеч, Семиону Калугу, Андрею Старицу; и заповедав им во всем повиноватися старейшему брату. Потом призвав вся князи и бояры своя, наказа их, како служити и пребыти великому князю и всей Руской земле, и старатися соединити всю Русь воедино, а бесурманы покорити. И приим от всех просчение, причастися святых и животворясчих тайн, отъиде ко Господу…
Сий блаженный и достохвальный великий князь Иоан Великий, Тимофей преже нареченный, многий княжения к великому князю присовокупи и силу умножи, варварскую же нечестивую власть опроверже и всю Рускую землю данничества и пленения избави, и многи от Орды данники себе учини, многа ремесла введе, их же прежде не знахом, со многими дальними государи любовь и дружбу и братство сведе, всю Рускую землю прослави; во всем же том помогаше ему благочестивая супруга его великая княгиня София; и да будет им вечная память во безконечныя веки» (50, 100).
Уйдя из жизни, Иван Великий продолжал жить в своих делах. Его потомки придерживались основных направлений разработанной им политики, решали задачи, которые он поставил. Для того чтобы выполнить составленную им программу, стране потребовались целых три столетия.
Во внутренней политике основной целью Ивана III было укрепление Российского государства. (Примечательно, что и само название «Россия» входит в употребление со времен Ивана III.) Наилучшей его формой он считал монархию. История знает различные виды монархии: сословно-представительная, абсолютная, конституционная. России суждено было за несколько веков износить первые два вида и примерить третий. Монархия Ивана Великого не принадлежала ни к одному из этих видов. Она была, так сказать, «наброском монархии», ее эмбрионом. В ней было много и от «удельного строя» предшествующего периода, и от жестокой, но внутренне хрупкой восточной деспотии в духе Золотой Орды. Однако даже в таком, «сыром» состоянии новая система оказалась весьма эффективной и позволила Ивану достичь многого.
«Внутри государства он не только учредил единовластие — до времени оставив права князей владетельных одним украинским или бывшим литовским, чтобы сдержать слово и не дать им повода к измене, — но был и первым истинным самодержцем России, заставив благоговеть перед собою вельмож и народ, восхищая милостию, ужасая гневом, отменив частные права, несогласные с полновластием венценосца» (89, 316).
Для укрепления своей монархии Иван нашел несколько методов. Первый и главный состоял в развитии поместного землевладения, которое способствовало политической централизации страны, росту ее военного могущества. В экономическом отношении оно было не столь производительным, как вотчинное. Однако с этим неудобством пришлось смириться. Наследники Ивана Великого продолжали раздавать населенные крестьянами земли в поместья и тем увеличивать численность дворянства. Вскоре они столкнулись с проблемой нехватки пригодных для этой цели земель. (Иван Великий еще не испытывал недостатка в земле. Однако он прозорливо предвидел эту проблему и даже попытался в 1503 году на церковном соборе убедить иерархов отказаться от их огромных вотчин в пользу государства. Сопротивление церковных верхов оказалось столь сильным, что эту задачу в полной мере сумела решить только Екатерина II в 1764 году.) Неспособность государства выполнять в полной мере свои обязательства перед дворянством (порождавшая острое недовольство этого слоя общества) была, как полагают, главной причиной ужесточения политического режима в эпоху Ивана Грозного (143, 523). В поисках новых земель, пригодных для раздачи в поместья быстрорастущему дворянскому сословию, правительство усиливает внешнюю экспансию. В конечном счете той же цели служили и периодические конфискации обширных вотчин у тех представителей крупной аристократии, которые оказывались подлинными (или мнимыми) изменниками. Система поместного землевладения стала социально-экономической основой Российского государства. Она предопределила многие особенности внутренней и внешней политики его правителей.
Другим методом укрепления государства стало строительство аппарата центральной и местной власти. О том, чего достиг Иван Великий на этом пути, можно скорее догадываться, чем говорить наверняка. «Думают, что относительно управления при Иоанне III последовал переход от прежнего управления посредством только известных лиц к управлению посредством известных присутственных мест, или приказов; думают, что при Иоанне несомненно должны были существовать приказы: Разрядный, Холопий, Житный, Новгородский. Но ни в одном памятнике, дошедшем до нас от княжения Иоанна III, не упоминается о приказах; и если некоторые приказы должны были явиться непременно при Иоанне III, то не понимаем, почему некоторые из них не могли явиться ранее, если уже не хотим обращать внимания на молчание источников», — уклончиво рассуждал по этому поводу С. М. Соловьев (146, 157).
Историк, разумеется, был прав в своем профессиональном скептицизме. И все же заметим: Иван Великий, как никто другой, был создан для строительства государственного аппарата. Это был человек системы. И страстью всей его жизни было конструирование эффективных систем управления.
Важнейшим условием своевременного исполнения распоряжений центральной власти было наличие развитой сети дорог. Возможность быстрого и безопасного передвижения по дорогам — один из главных признаков сильного государства. Этого же требуют и интересы торговли. При Иване Великом в Московском государстве имелась четко действовавшая система ямской гоньбы, заимствованная русскими у Золотой Орды. (Само слово «ям» происходит от монгольского «дзям» — дорога.) В завещании Иван велит сыновьям сохранять ее: «А сын мой Василеи на своем великом княженье държыт ямы и подводы на дорогах по тем местом, где были ямы и подводы на дорогах при мне. А дети мои, Юрьи з братьею, по своим отчинам дръжат ямы и подводы на дорогах по тем местом, где были ямы и подводы по дорогам при мне» (6, 362). Ямская служба, несомненно, существовала на Руси и до Ивана. Однако судя по тому, как настойчиво он требует от сыновей поддерживать ее именно в том виде, в каком она была при нем, он внес в систему какие-то свои усовершенствования, которыми очень дорожил (67, 53). Наследники Ивана Великого не только сохранили ямскую службу, но и постепенно совершенствовали ее, устраивая новые ямы, обеспечивая ямщиков землей, присматривая за состоянием дорог.
Действенным средством усиления авторитета центральной власти были жестокие расправы с теми, кто так или иначе становился на ее пути. Этот метод Иван применял столь же энергично, сколь и расчетливо. Тем же путем шли и его наследники, неуклонно ужесточавшие свой политический режим. (Эту сторону дела довел до абсурда Иван Грозный, во многом представлявший собой карикатуру на Ивана Великого, которому он стремился подражать.)
Деспотический характер власти московских князей отчетливо проявился уже при Василии III. Теперь времена Ивана III казались почти либеральными. В 1525 году несколько московских вольнодумцев оказались под следствием за непригожие разговоры о великом князе. Один из них, знаменитый книжник Максим Грек, так пересказывал дознавателям слова своего приятеля боярина И. Н. Берсеня Беклемишева: «Добр-деи был отец великого князя Васильев князь великий Иван и до людей ласков… а нынешний государь не по тому, людей мало жалует; а как пришли сюда грекове (греки во главе с Софьей Палеолог. — Н. Б.), ино и земля наша замешалася; а дотоле земля наша Русскаа жила в тишине и миру…» В другом разговоре Берсень еще резче высказывался о Василии III: «Государь-деи упрям и въстречи (возражений. — Н. Б.) против собя не любит, кто ему въстречю говорит, и он на того опалается (налагает опалу. — Н. Б.); а отец его князь велики против собе стречю любил и тех жаловал, которые против его говаривали» (80, 283–284).
(Последнее замечание Берсеня, вероятно, отражает главным образом его личные отношения с обоими правителями. Однако в нем есть и зерно исторической истины. Конечно, Иван III, как и любой монарх, не любил возражений. Однако он умел выслушивать их из уст тех людей, с чьим мнением считалсН.Быть может, именно поэтому вокруг его трона было немало выдающихся личностей.)
Атмосферу всеобщего холопства, лжи и произвола, которая воцарилась при дворе Василия III, ярко изображает в своих «Записках» С. Герберштейн: «Хотя государь Василий был очень несчастлив в войне, его подданные всегда хвалят его, как будто он вел дело со всяческой удачей. И пусть домой иногда возвращалась едва ли не половина воинов, однако московиты делают вид, будто в сражении не потеряно ни одного. Властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира. Он довел до конца также и то, что начал его отец, именно: отнял у всех князей и у прочей знати все крепости и замки. Даже своим родным братьям он не поручает крепостей, не доверяя им. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством…» (4, 72).
Василий III почти завершил начатую его отцом борьбу с удельной традицией, противоречившей новым принципам государственного устройства. Методы борьбы использовались примерно те же самые. Василий внимательно следил за действиями четырех своих братьев. Он не разрешал им жениться. Старший из них, Юрий (1480–1536), в 1510 году поссорился с Василием; ссора была улажена при посредничестве Иосифа Волоцкого (152, 130). При жизни Василия Юрий ничем более не проявлял своих амбиций. Однако уже через неделю после кончины великого князя, последовавшей 3 декабря 1533 года, новое правительство во главе с княгиней-вдовой Еленой Глинской решило на всякий случай упрятать Юрия в темницу. Его арестовали в Москве и поместили в тот же самый каменный мешок, где прежде сидел Дмитрий-внук. 3 августа 1536 года Юрий Углицкий скончался (19, 292). Женат он не был и потому наследников не оставил. Его удел отошел к великому князю — младенцу Ивану IV.
Следующий по старшинству брат, Дмитрий Иванович Углицкий по прозвищу Жилка (1481–1521), также не был женат, и его выморочный удел перешел к великому князю. Около 1520 года он имел какое-то столкновение со своим старшим братом, однако дело завершилось мирно (152, 131).
Четвертый сын Ивана Великого, Семен (1487–1518), владел небольшим калужским уделом. В 1511 году он пытался бежать в Литву, затем был лишен своего удела. Счастливо избегнув тюрьмы, он умер в Москве 26 июня 1518 году. Семен также не был женат, и его удел был взят Василием III.
Последний брат, Андрей Иванович (1490–1537), полной мерой хлебнул из чаши унижения. Василий отпустил его на удел лишь в 1519 году, причем сильно сократил размеры удела по отношению к тем, которые названы были в завещании Ивана III. В январе 1533 года великий князь позволил Андрею жениться на дочери князя Андрея Хованского Евфросинии. После кончины Василия III Андрей потребовал увеличить свой удел, но получил отказ. Весной 1537 года он попытался бежать в Литву, но был перехвачен московскими войсками, обманом привезен в Москву и здесь арестован. Князь был помещен в ту же придворную тюрьму («Набережную палату»), где содержались и другие знатные узники. На него надели тяжкие оковы и даже какую-то «шляпу железную». Не выдержав всего этого, Андрей через несколько месяцев скончался. Его вдова вышла на свободу года через два после смерти мужа. Вместе с сыном Владимиром (1535–1569), которому в 1541 году был возвращен Старицкий удел, она через 30 лет пала жертвой опричного террора Ивана Грозного.
Таким образом, сыновья Ивана III стали главными жертвами той политики искоренения уделов, которой придерживался их отец.
Сама судьба помогла московским государям покончить с удельной системой. Василий III имел всего лишь двух сыновей — Ивана (1530–1584) и глухонемого Юрия (1532–1562). Уничтожив Владимира Андреевича Старицкого в 1569 году, Грозный положил конец удельной системе. Сам он к концу жизни имел двух сыновей — Федора и Дмитрия. Первый из них занял трон после кончины отца, а второй со всей родней по линии матери, Марии Нагой, отправился в ссылку в Углич. (Поистине, этому тихому и красивому верхневолжскому городу выпала какая-то зловещая роль в русской истории!) Положение, которое занимал в Угличе отрок Дмитрий, представляло собой нечто среднее между положением удельного князя и бесправного ссыльного. После загадочной гибели царевича Дмитрия 15 мая 1591 года, в которой многие винили правителя Бориса Годунова, удельная система окончательно становится историческим воспоминанием.
Но зло имеет свойство возвращаться к тому, кто его сотворил. Угличская трагедия стала искрой, долго тлевшей под спудом и много лет спустя вдруг полыхнувшей пожаром самозванства. Теперь Борису Годунову, а вместе с ним и всей стране, приходилось платить за все и по самой высокой цене. Так страшное дело братоубийства, начатое Иваном Великим во имя созидания могущественного Российского государства, нашло свое искупление в кровавых драмах Смутного времени.
Заветы Ивана Великого жили не только во внутренней, но и во внешней политике Московского государства. Его любимая идея собирания под одним скипетром «всея Руси» оказалась необычайно продуктивной. Как и положено великим идеям, она поначалу казалась почти безумной. Но в погоне за этим «почти» наследники Ивана зашли так далеко, что однажды и вправду проснулись хозяевами всех владений Ярослава Мудрого…
Иван начал борьбу за Прибалтику. Он хотел видеть русских полноправными участниками балтийской торговли, способными на равных разговаривать с другими народами региона. Но добиться этого он так и не смог. Слишком сильным было дружное сопротивление европейских государств, не желавших допускать Россию в свой тесный круг. Исполнение балтийского замысла оказалось не по плечу и Ивану Грозному, потратившему 25 лет на бесплодную Ливонскую войну (1558–1583). Тщетно бились над этим царь Федор Иванович, Борис Годунов и первые Романовы. Однако настойчивость, сопряженная с умением, рано или поздно вознаграждается. Со времен Петра Великого мечта Ивана становится политической реальностью.
Иван начал «прибирать к рукам» беспокойное наследство Золотой Орды. Он первым очертил то, что позднее назовут «национальной политикой» России. В своих отношениях с надменными татарскими ханами Иван соединял силу «кнута» со сладостью «пряника». Он умел говорить с Востоком на его языке. Он понял, что великая Россия без Востока так же немыслима, как и без Запада, и начал понемногу расширять свои владения на восток. Тем самым было положено начало трехвековому движению русских к Тихому океану.
ГЛАВА 18 Тень
Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми.
Никколо Макиавелли
Решив наконец проблему престолонаследия в пользу Василия, Иван III счел необходимым закрепить это распоряжение соответствующим образом составленным завещанием — «духовной грамотой». К этому подталкивали и старческие недуги, тяжесть которых великий князь особенно сильно стал ощущать в последние годы жизни. В итоге не позднее 16 июня 1504 года (крайняя дата устанавливается по упоминанию «духовной» в точно датированном договоре сыновей Ивана — Василия и Юрия) Иван составил подробное распоряжение относительно раздела земель и власти после его кончины.
Начало «духовной» дышит сознанием важности момента и смирением перед необходимостью покинуть этот мир:
«Во имя святыя и жывоначялныя Троица, Отца и Сына и Святаго Духа, и по благословению отца нашего Симона митрополита всеа Русии, се аз, многогрешный и худыи раб Божий Иван, при своем жывоте (жизни. — Н. Б.), в своем смысле, пишу сию грамоту душевную. Даю ряд своим сыном, сыну своему Василью и меншим своим детем, Юрью, Дмитрею, Семену, Андрею» (6, 353).
Далее великий князь пунктуально перечисляет владения, права и обязанности каждого сына. (Дмитрий-внук, естественно, не упомянут.) Содержание духовной грамоты Ивана III существенно отличается от завещаний его отца и деда. В ней много принципиально новых положений. Вот что говорил об этом В. О. Ключевский:
«Иоанн в своей духовной дал старшему своему наследнику великому князю Василию важные политические преимущества над младшими удельными братьями. В этом отношении духовная Иоанна есть первый акт в истории нашего государственного права. Политические преимущества старшего сына были таковы: 1) до сих пор все князья сонаследники совместно по участкам владели городом Москвой; Иоанн III предоставил финансовое управление всей столицей, сбор доходов с нее одному великому князю, равно как ему же принадлежал и суд по важнейшим уголовным делам во всем городе Москве и в подмосковных селах, доставшихся в удел его младшим братьям; 2) до сих пор все князья, великий и удельные, били свою монету; по духовной Иоанна III право чеканить монету предоставлено было одному великому князю московскому; 3) до сих пор удельные князья могли располагать своими вотчинами в завещаниях по личному усмотрению; по духовной Иоанна III удельный князь, умирая безсыновним, не мог никому завещать свой удел, который в таком случае переходил к великому князю; наконец 4) по договорным грамотам со своими удельными братьями Иоанн III присвоил одному себе право вести сношение с иноземными государствами; удельный князь мог сноситься с чужими государями только с ведома и согласия своего великого князя. Так московский князь, превосходивший прежде удельных князей только размерами своих владений, теперь сосредоточивал в своем лице и наибольшее количество политических прав. Преемник Иоанна III великий князь Василий был в истории Московского государства первым государем в настоящем политическом смысле этого слова» (104, 88).
Политическая смерть Ивана Великого произошла, по-видимому, несколько раньше, чем его смерть физическая. Последние месяцы жизни Державного были омрачены не только старческими недугами, но и мучительным ощущением утраты той всеобъемлющей власти, над созиданием которой он трудился всю свою жизнь. Придворные спешили занять места вокруг трона молодого «самодержца» — 26-летнего Василия Ивановича. Много натерпевшись за последние годы, тот желал насладиться жизнью. Его долгожданная свадьба в сентябре 1505 года привлекла всеобщее внимание и запомнилась небывалым масштабом приготовлений. Махнув рукой на все хитроумные отцовские планы женить его на иностранной невесте, Василий решил эту проблему «в свое удовольствие». Он устроил грандиозные смотрины невест, на которые было собрано полторы тысячи красавиц со всей Руси. В итоге жених остановил свой выбор на дочери одного из московских бояр — Соломонии Сабуровой. Судя по всему, это было уже вполне самостоятельное решение нового государя.
Московская свадьба беззаботно шумела как раз в то самое время, когда на востоке страны кипело иное, кровавое пиршество.
Казанский хан Мухаммед-Эмин, доселе послушный вассал Ивана Великого, узнав о смертельном недуге своего грозного сюзерена, дал волю давно копившейся в его темной душе ненависти к русским. Он учинил страшную резню живших в Казани русских купцов, а уцелевших продал в рабство диким ногайцам. После этого мятежник поднял знамя войны и, соединившись с Ногайской ордой, в сентябре 1505 года осадил Нижний Новгород.
История казанской войны 1505–1506 годов могла бы послужить отличной иллюстрацией к одному саркастическому замечанию наблюдательного С. Герберштейна: «Таков неизменный обычай московитов — держать все под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают все впопыхах» (4, 173). Нижегородская крепость, уже 17 лет не знавшая ратных тревог, оказалась плохо подготовленной к внезапному нападению. Ее гарнизон состоял из толпы каких-то оборванцев. Посланные из Москвы воеводы (во главе которых стоял князь Василий Холмский, сын знаменитого полководца Данилы Холмского и шурин молодого великого князя Василия), зная о тяжелой болезни старого великого князя, не спешили выполнять его приказание (82, 112). Дойдя до Мурома, они остановились, ожидая вестей о развитии событий не столько из Нижнего Новгорода, сколько из Москвы. Досадуя на то, что им не удалось погулять на княжеской свадьбе, воеводы решили утешиться в Муроме. «…И ту пияху и веселяхуся, а татарове, от Нижняго (Новгорода. — Н. Б.) ездясче до Мурома, волости пленяху и воеводам тем ругахуся» (50, 100). Кажется, Холмский уже не боялся сурового наказания за свою неторопливость. (Впрочем, эта самонадеянность в конце концов и сгубила весельчака. Осенью 1508 года он чем-то разгневал Василия III и был заточен в темницу на Белоозере, из которой уже не вышел (82, 113).)
Между тем татары осадили Нижний Новгород. Город спасло лишь то, что местный воевода Иван Васильевич Хабар Симский догадался выпустить из тюрьмы сидевших там с 1500 года литовских пленников, взятых Даниилом Щеней в битве при Ведроши. Из пятисот пленников-воинов тюремная сырость съела уже двухсот. Оставшиеся триста поклялись верно защищать Нижний Новгород. Симский рискнул выдать им оружие. Литовцы (то есть, в сущности, те же русские) повели дело так храбро и умело, что вскоре татары вынуждены были прекратить осаду и уйти восвояси. За эту заслугу литовцы по ходатайству Симского и по указу великого князя были отпущены на свободу (50, 99). «Они же радостни поидоша восвояси, свободишася горкие смертные темницы» (14, 334).
Ответом на казанский мятеж должен был стать большой поход московских войск на Казань. Однако заниматься этим (причем без особого успеха) пришлось весною следующего, 1506 года уже сыновьям Ивана III. Сам он подступил к той черте, за которой остается все земное…
Кончина Ивана Великого 27 октября 1505 года описана в летописях на удивление кратко и сухо: «Тоя же осени октевря 27 с понеделника на вторник в 1 час нощи преставися благоверный и христолюбивый князь великий Иван Васильевич, государь всея Русии, быв на государьстве великом княженьи после отца своего великого князя Василиа Васильевичя лет 43 и 7 месяць, а всех лет живота его 65 и 9 месяц. И положиша тело его в церкви новой святого и великого архангела Михаила, ея же заложи при своем животе иде же прародители его лежат» (38, 177).
Нет ни упоминания о всеобщем горе, ни похвального слова Ивану Васильевичу. А между тем речь идет о великом князе, которого по справедливости стоило бы почтить приличным некрологом. Ведь «для областей, доставшихся Иоанну в наследство от отца, его правление было самым спокойным, самым счастливым временем: татарские нападения касались только границ; но этих нападений было очень немного, вред, ими причиненный, очень незначителен; восстание братьев великокняжеских только напугало народ; остальные войны были наступательные со стороны Москвы: враг не показывался в пределах постоянно торжествующего государства» (146, 169).
В этом равнодушии к памяти Ивана, возможно, сказалась все та же тайная неприязнь к «государю всея Руси», которой отмечены некоторые летописи. Не склонен был прославлять своего грозного отца и новый великий князь Василий III, успевший в последние годы жизни Ивана отведать тюремных сухарей. Кажется, все вздохнули с облегчением: разжалась взнуздавшая Русь железная рука, закрылся грозный взгляд, заставлявший трепетать всех и каждого.
В «Истории» В. Н. Татищева есть описание последних часов жизни Державного. Не исключается, что оно (как и другие уникальные известия Татищева) заимствовано из какой-то не сохранившейся до нашего времени летописи, которой пользовался первый российский историк. Однако нельзя не видеть в этом описании и некоторых признаков риторического красноречия XVIII столетия:
«Великий же князь Иван Васильевич нача тогда вельми изнемогати и призва преосвясченного Симона митрополита, и отца своего духовнаго протопопа Иеремия, и чада своя, проси, да сотворят над ним соборование елеем. Митрополит же нача его увесчевати, да восприимет святый ангельский чин (предсмертное пострижение в монахи для снискания Божьей милости — древний обычай, которому следовали многие великие князья. — Н. Б.). Он же рече: „Что мне пользует пострижение влас, их же множицею стригох, и ростяху паки; или что пользует черная одежда, юже и преж носих; асче не будут дела моя Господу Богу приятна, и ныне уже не имам время благо что сотворити, но едино есть, еже каятися о гресех своих и смиритися, их же неправедне ведением и неведением оскорбих“. И повеле духовную (грамоту. — Н. Б.) читати всем во услышание. Повеле же всех заключенных в темницах за его вины (обвиненных им. — Н. Б.) свободити и должных (должников. — Н. Б.) откупити из казны своея. Раздели же чада своя: великое княжение поручи большому своему сыну князю Василью Ивановичу, Георгию даде Дмитров, Димитрию Углеч, Семиону Калугу, Андрею Старицу; и заповедав им во всем повиноватися старейшему брату. Потом призвав вся князи и бояры своя, наказа их, како служити и пребыти великому князю и всей Руской земле, и старатися соединити всю Русь воедино, а бесурманы покорити. И приим от всех просчение, причастися святых и животворясчих тайн, отъиде ко Господу…
Сий блаженный и достохвальный великий князь Иоан Великий, Тимофей преже нареченный, многий княжения к великому князю присовокупи и силу умножи, варварскую же нечестивую власть опроверже и всю Рускую землю данничества и пленения избави, и многи от Орды данники себе учини, многа ремесла введе, их же прежде не знахом, со многими дальними государи любовь и дружбу и братство сведе, всю Рускую землю прослави; во всем же том помогаше ему благочестивая супруга его великая княгиня София; и да будет им вечная память во безконечныя веки» (50, 100).
Уйдя из жизни, Иван Великий продолжал жить в своих делах. Его потомки придерживались основных направлений разработанной им политики, решали задачи, которые он поставил. Для того чтобы выполнить составленную им программу, стране потребовались целых три столетия.
Во внутренней политике основной целью Ивана III было укрепление Российского государства. (Примечательно, что и само название «Россия» входит в употребление со времен Ивана III.) Наилучшей его формой он считал монархию. История знает различные виды монархии: сословно-представительная, абсолютная, конституционная. России суждено было за несколько веков износить первые два вида и примерить третий. Монархия Ивана Великого не принадлежала ни к одному из этих видов. Она была, так сказать, «наброском монархии», ее эмбрионом. В ней было много и от «удельного строя» предшествующего периода, и от жестокой, но внутренне хрупкой восточной деспотии в духе Золотой Орды. Однако даже в таком, «сыром» состоянии новая система оказалась весьма эффективной и позволила Ивану достичь многого.
«Внутри государства он не только учредил единовластие — до времени оставив права князей владетельных одним украинским или бывшим литовским, чтобы сдержать слово и не дать им повода к измене, — но был и первым истинным самодержцем России, заставив благоговеть перед собою вельмож и народ, восхищая милостию, ужасая гневом, отменив частные права, несогласные с полновластием венценосца» (89, 316).
Для укрепления своей монархии Иван нашел несколько методов. Первый и главный состоял в развитии поместного землевладения, которое способствовало политической централизации страны, росту ее военного могущества. В экономическом отношении оно было не столь производительным, как вотчинное. Однако с этим неудобством пришлось смириться. Наследники Ивана Великого продолжали раздавать населенные крестьянами земли в поместья и тем увеличивать численность дворянства. Вскоре они столкнулись с проблемой нехватки пригодных для этой цели земель. (Иван Великий еще не испытывал недостатка в земле. Однако он прозорливо предвидел эту проблему и даже попытался в 1503 году на церковном соборе убедить иерархов отказаться от их огромных вотчин в пользу государства. Сопротивление церковных верхов оказалось столь сильным, что эту задачу в полной мере сумела решить только Екатерина II в 1764 году.) Неспособность государства выполнять в полной мере свои обязательства перед дворянством (порождавшая острое недовольство этого слоя общества) была, как полагают, главной причиной ужесточения политического режима в эпоху Ивана Грозного (143, 523). В поисках новых земель, пригодных для раздачи в поместья быстрорастущему дворянскому сословию, правительство усиливает внешнюю экспансию. В конечном счете той же цели служили и периодические конфискации обширных вотчин у тех представителей крупной аристократии, которые оказывались подлинными (или мнимыми) изменниками. Система поместного землевладения стала социально-экономической основой Российского государства. Она предопределила многие особенности внутренней и внешней политики его правителей.
Другим методом укрепления государства стало строительство аппарата центральной и местной власти. О том, чего достиг Иван Великий на этом пути, можно скорее догадываться, чем говорить наверняка. «Думают, что относительно управления при Иоанне III последовал переход от прежнего управления посредством только известных лиц к управлению посредством известных присутственных мест, или приказов; думают, что при Иоанне несомненно должны были существовать приказы: Разрядный, Холопий, Житный, Новгородский. Но ни в одном памятнике, дошедшем до нас от княжения Иоанна III, не упоминается о приказах; и если некоторые приказы должны были явиться непременно при Иоанне III, то не понимаем, почему некоторые из них не могли явиться ранее, если уже не хотим обращать внимания на молчание источников», — уклончиво рассуждал по этому поводу С. М. Соловьев (146, 157).
Историк, разумеется, был прав в своем профессиональном скептицизме. И все же заметим: Иван Великий, как никто другой, был создан для строительства государственного аппарата. Это был человек системы. И страстью всей его жизни было конструирование эффективных систем управления.
Важнейшим условием своевременного исполнения распоряжений центральной власти было наличие развитой сети дорог. Возможность быстрого и безопасного передвижения по дорогам — один из главных признаков сильного государства. Этого же требуют и интересы торговли. При Иване Великом в Московском государстве имелась четко действовавшая система ямской гоньбы, заимствованная русскими у Золотой Орды. (Само слово «ям» происходит от монгольского «дзям» — дорога.) В завещании Иван велит сыновьям сохранять ее: «А сын мой Василеи на своем великом княженье държыт ямы и подводы на дорогах по тем местом, где были ямы и подводы на дорогах при мне. А дети мои, Юрьи з братьею, по своим отчинам дръжат ямы и подводы на дорогах по тем местом, где были ямы и подводы по дорогам при мне» (6, 362). Ямская служба, несомненно, существовала на Руси и до Ивана. Однако судя по тому, как настойчиво он требует от сыновей поддерживать ее именно в том виде, в каком она была при нем, он внес в систему какие-то свои усовершенствования, которыми очень дорожил (67, 53). Наследники Ивана Великого не только сохранили ямскую службу, но и постепенно совершенствовали ее, устраивая новые ямы, обеспечивая ямщиков землей, присматривая за состоянием дорог.
Действенным средством усиления авторитета центральной власти были жестокие расправы с теми, кто так или иначе становился на ее пути. Этот метод Иван применял столь же энергично, сколь и расчетливо. Тем же путем шли и его наследники, неуклонно ужесточавшие свой политический режим. (Эту сторону дела довел до абсурда Иван Грозный, во многом представлявший собой карикатуру на Ивана Великого, которому он стремился подражать.)
Деспотический характер власти московских князей отчетливо проявился уже при Василии III. Теперь времена Ивана III казались почти либеральными. В 1525 году несколько московских вольнодумцев оказались под следствием за непригожие разговоры о великом князе. Один из них, знаменитый книжник Максим Грек, так пересказывал дознавателям слова своего приятеля боярина И. Н. Берсеня Беклемишева: «Добр-деи был отец великого князя Васильев князь великий Иван и до людей ласков… а нынешний государь не по тому, людей мало жалует; а как пришли сюда грекове (греки во главе с Софьей Палеолог. — Н. Б.), ино и земля наша замешалася; а дотоле земля наша Русскаа жила в тишине и миру…» В другом разговоре Берсень еще резче высказывался о Василии III: «Государь-деи упрям и въстречи (возражений. — Н. Б.) против собя не любит, кто ему въстречю говорит, и он на того опалается (налагает опалу. — Н. Б.); а отец его князь велики против собе стречю любил и тех жаловал, которые против его говаривали» (80, 283–284).
(Последнее замечание Берсеня, вероятно, отражает главным образом его личные отношения с обоими правителями. Однако в нем есть и зерно исторической истины. Конечно, Иван III, как и любой монарх, не любил возражений. Однако он умел выслушивать их из уст тех людей, с чьим мнением считалсН.Быть может, именно поэтому вокруг его трона было немало выдающихся личностей.)
Атмосферу всеобщего холопства, лжи и произвола, которая воцарилась при дворе Василия III, ярко изображает в своих «Записках» С. Герберштейн: «Хотя государь Василий был очень несчастлив в войне, его подданные всегда хвалят его, как будто он вел дело со всяческой удачей. И пусть домой иногда возвращалась едва ли не половина воинов, однако московиты делают вид, будто в сражении не потеряно ни одного. Властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира. Он довел до конца также и то, что начал его отец, именно: отнял у всех князей и у прочей знати все крепости и замки. Даже своим родным братьям он не поручает крепостей, не доверяя им. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством…» (4, 72).
Василий III почти завершил начатую его отцом борьбу с удельной традицией, противоречившей новым принципам государственного устройства. Методы борьбы использовались примерно те же самые. Василий внимательно следил за действиями четырех своих братьев. Он не разрешал им жениться. Старший из них, Юрий (1480–1536), в 1510 году поссорился с Василием; ссора была улажена при посредничестве Иосифа Волоцкого (152, 130). При жизни Василия Юрий ничем более не проявлял своих амбиций. Однако уже через неделю после кончины великого князя, последовавшей 3 декабря 1533 года, новое правительство во главе с княгиней-вдовой Еленой Глинской решило на всякий случай упрятать Юрия в темницу. Его арестовали в Москве и поместили в тот же самый каменный мешок, где прежде сидел Дмитрий-внук. 3 августа 1536 года Юрий Углицкий скончался (19, 292). Женат он не был и потому наследников не оставил. Его удел отошел к великому князю — младенцу Ивану IV.
Следующий по старшинству брат, Дмитрий Иванович Углицкий по прозвищу Жилка (1481–1521), также не был женат, и его выморочный удел перешел к великому князю. Около 1520 года он имел какое-то столкновение со своим старшим братом, однако дело завершилось мирно (152, 131).
Четвертый сын Ивана Великого, Семен (1487–1518), владел небольшим калужским уделом. В 1511 году он пытался бежать в Литву, затем был лишен своего удела. Счастливо избегнув тюрьмы, он умер в Москве 26 июня 1518 году. Семен также не был женат, и его удел был взят Василием III.
Последний брат, Андрей Иванович (1490–1537), полной мерой хлебнул из чаши унижения. Василий отпустил его на удел лишь в 1519 году, причем сильно сократил размеры удела по отношению к тем, которые названы были в завещании Ивана III. В январе 1533 года великий князь позволил Андрею жениться на дочери князя Андрея Хованского Евфросинии. После кончины Василия III Андрей потребовал увеличить свой удел, но получил отказ. Весной 1537 года он попытался бежать в Литву, но был перехвачен московскими войсками, обманом привезен в Москву и здесь арестован. Князь был помещен в ту же придворную тюрьму («Набережную палату»), где содержались и другие знатные узники. На него надели тяжкие оковы и даже какую-то «шляпу железную». Не выдержав всего этого, Андрей через несколько месяцев скончался. Его вдова вышла на свободу года через два после смерти мужа. Вместе с сыном Владимиром (1535–1569), которому в 1541 году был возвращен Старицкий удел, она через 30 лет пала жертвой опричного террора Ивана Грозного.
Таким образом, сыновья Ивана III стали главными жертвами той политики искоренения уделов, которой придерживался их отец.
Сама судьба помогла московским государям покончить с удельной системой. Василий III имел всего лишь двух сыновей — Ивана (1530–1584) и глухонемого Юрия (1532–1562). Уничтожив Владимира Андреевича Старицкого в 1569 году, Грозный положил конец удельной системе. Сам он к концу жизни имел двух сыновей — Федора и Дмитрия. Первый из них занял трон после кончины отца, а второй со всей родней по линии матери, Марии Нагой, отправился в ссылку в Углич. (Поистине, этому тихому и красивому верхневолжскому городу выпала какая-то зловещая роль в русской истории!) Положение, которое занимал в Угличе отрок Дмитрий, представляло собой нечто среднее между положением удельного князя и бесправного ссыльного. После загадочной гибели царевича Дмитрия 15 мая 1591 года, в которой многие винили правителя Бориса Годунова, удельная система окончательно становится историческим воспоминанием.
Но зло имеет свойство возвращаться к тому, кто его сотворил. Угличская трагедия стала искрой, долго тлевшей под спудом и много лет спустя вдруг полыхнувшей пожаром самозванства. Теперь Борису Годунову, а вместе с ним и всей стране, приходилось платить за все и по самой высокой цене. Так страшное дело братоубийства, начатое Иваном Великим во имя созидания могущественного Российского государства, нашло свое искупление в кровавых драмах Смутного времени.
Заветы Ивана Великого жили не только во внутренней, но и во внешней политике Московского государства. Его любимая идея собирания под одним скипетром «всея Руси» оказалась необычайно продуктивной. Как и положено великим идеям, она поначалу казалась почти безумной. Но в погоне за этим «почти» наследники Ивана зашли так далеко, что однажды и вправду проснулись хозяевами всех владений Ярослава Мудрого…
Иван начал борьбу за Прибалтику. Он хотел видеть русских полноправными участниками балтийской торговли, способными на равных разговаривать с другими народами региона. Но добиться этого он так и не смог. Слишком сильным было дружное сопротивление европейских государств, не желавших допускать Россию в свой тесный круг. Исполнение балтийского замысла оказалось не по плечу и Ивану Грозному, потратившему 25 лет на бесплодную Ливонскую войну (1558–1583). Тщетно бились над этим царь Федор Иванович, Борис Годунов и первые Романовы. Однако настойчивость, сопряженная с умением, рано или поздно вознаграждается. Со времен Петра Великого мечта Ивана становится политической реальностью.
Иван начал «прибирать к рукам» беспокойное наследство Золотой Орды. Он первым очертил то, что позднее назовут «национальной политикой» России. В своих отношениях с надменными татарскими ханами Иван соединял силу «кнута» со сладостью «пряника». Он умел говорить с Востоком на его языке. Он понял, что великая Россия без Востока так же немыслима, как и без Запада, и начал понемногу расширять свои владения на восток. Тем самым было положено начало трехвековому движению русских к Тихому океану.