Страница:
- Не сомневаюсь, - отрезал Альберт Владленович. - Наркотик в жевательной резинке - весьма простое изобретение. Скорее я позволю отрубить себе руку...
- Лучше голову, друг мой, - улыбнулся Шарль. - Она у вас работает неважно. - Похоже, вы плохо разобрались в наших предложениях.
- Не скрою, эти бумаги нас сильно озадачили, - Альберт Владленович выложил на стол из бронированного кейса зеленую папку со шнурками. Мефистович, приподняв левую бровь, посмотрел на нее в крайнем удивлении.
- Шид! - воскликнул Шарль, звучно шлепнув ладонью по лбу. - Кошмарное недоразумение! Я перепутал папки! Сей труд меня просили перепоручить издателям... - Он вскочил, спрятал папку в буфет и положил на стол другую то же зеленую, но кожаную с блестящими металлическими кольцами. И сделав страдальческое лицо обратился к шефу:
- Вследствие допущенной мною оплошности эти господа совершенно не в курсе! Досаднейшая путаница.
Деймонос с глубоким вздохом опустил глаза:
- Прошу простить нас, друзья, - плачевное недоразумение. Я был убежден, что вы уже вошли в суть дела и обдумали условия. Ужасная оплошность! Присаживайтесь, присаживайтесь к столу. Не сомневаюсь, мы найдем общий язык.
Удрученные, но не сломленные, россияне выполнили просьбу, усевшись за овальный стол.
- Тогда без обиняков перехожу к главному, - из кожаной папки, лежавшей перед Деймосом Мефистовичем, легко вылетели прямо в руки гостям листы с разноцветными запутанными линиями.
- Перед вами, господа, единственная полная и верная схема всех подземных сооружений, находящихся под Москвой. Здесь отмечены сокровищницы, узницы, пыточные камеры, фискальные трубы для подслушивания на поверхности, убежища, стратегические ходы, пещеры оккультного мистического назначения и объекты, имеющие, возможно, отношение к иным цивилизациям. Сузим рамки нашего интереса. Взгляните сюда. Здание Государственной библиотеки имени Ленина построено на месте Опричного дворца Ивана Грозного.
А вот интересующий нас объект. В 1933 году в подземелье уничтоженного Храма Христа Спасителя обнаружились лабиринты, принадлежавшие стоявшему здесь ранее, а именно в XVI веке Алексеевскому монастырю. Так вот, доподлинно известно, что лабиринты монастыря и подземные тайники дворца Ивана Грозного соединены секретным ходом, и что там, в куполообразной ротонде, выложенной белым камнем, находится сокровищница русских царей. - В интонациях грека давно пропала деланная картавость. Изьяснялся он живо и бегло, как тренированный гид.
"Никакой он не грек. Жидомасон. Точно масон. Вот откуда нахрап, ткань на костюмчике и бесовство во взгляде, - окончательно определился Савватий. - Хотя и смахивает на Антонио Бандераса".
- Исследование подземной Москвы было начато в 1912 году, но по сей день главные тайны еще скрываются во мраке. А мрак - наша епархия. Продолжал докладчик, сверкнув глазом. - Улавливаете смысл, господа?
"Взгляд бегающий, скользкий. И никакой не "меделинец". Аферист новой волны отечественного разлива", - подумал Альберт Владленович и заговорил тоном, могущим означать и негодование и заинтересованность:
- Объясните точнее, что мы получим в результате такого сотрудничества?
Деймос Мефистович схватился за голову, сраженный непонятливостью собеседников и пробормотал что-то ругательное испанское с легко улавливаемым словом "мерд".
"Меделинец!" - догадался Савватий и промолчал.
- Что вы получите!? - переспросил с крайним удивлением Шарль. - Пару триллионов долларов по предварительным подсчетам. Полагаю, цифра занижена. Разъясняю для тугодумов: фонд охраны памятников старины, созданный "Музой", заключит контракт с известной иностранной фирмой на работы в подземельях. Техника наша, прикрытие ваше. Но прежде всего, секретность - никто, кроме нас с вами и нескольких рабочих исполнителей, не будет знать о найденных сокровищах. Общественность оповестят, что поиски завершились неудачей. Реализацию клада, абсолютно бесшумную, не попадающуюся на глаза никаким зорки инстанциям, мы берем на себя. Прибыль делим по-братски, естественно, в соответствии с аккуратно составленной предварительной договоренностью. Вы вкладываете деньги в осуществление собственных планов и оставляется крошечное место для рекламы жвачки... - Де Боннар пожал плечами. - Вот, собственно, и весь базар.
Пальцев и отец Савватий переглянулись:
- Мы должны подумать и обсудить предложение с остальными членами союза. Полагаю, не все, а именно люди, представляющие госаппарат и СМИ, пойдут на подобные уступки, - Пальцев удрученно взглянул на Шарля. - Не все способны распродавать святыни.
- Понял! - обрадовался Шарль. - Что ж, самых неспособных возьмем на себя. Убеждать мы умеем.
Грек положил на бумаги узкие смуглые кисти:
- Дело решено, полагаю. Придется состряпать кучу документов о совместных исследованиях. Сообщим вам, когда все будет готово. До встречи, друзья, и запомните наш телефон.
Он поднялся, дабы проводить поспешивших к выходу гостей.
Когда за отцом Савватием и Пальцевым захлопнулась входная дверь, носатый брюнет опустился в появившееся здесь, явно не вяжущееся со всей обстановкой готическое кресло, огляделся и провозгласил:
- Ну что ж, обсудим наши планы.
Тут же из клубившегося в углах мрака выросли трое, всем своим видом показывая готовность к обсуждению и терпимость к переносимым лишениям. Послушные воины, преданные слуги, готовые сносить неудобства странных апартаментов и унизительную заурядность одежды.
Шустрый толстяк, облаченный в темно-серую неопрятную пару, при галстуке устрашающе авангардной расцветки, пристроился на краешке громоздкого, какого-то голого и жесткого кресла. Рыжий коротышка в двубортном костюме гангстера из старой американской комедии встал у двери, обвешанной пыльными бархатными портьерами. Чрезмерно нарядный Шарль, прошелся по комнате, распахивая дверцы и ящики тяжелых, скромно избежавших какой-либо отделки шкафов и тумбочек. За дверцами было пусто.
- Что ж они так пренебрежительны к человеческому заду? Кота хоть хвост выручает. А человеку? Ему что, прямо так и жить в этом пудовом монументализме? - огорчился полненький юноша с пытливым взглядом вундеркинда.
- Мебель в стиле дома была сделана по эскизам главного архитектора, объяснил Шарль. - Мавзолейная тяжеловесность, братская могила. Весьма соответствовала стилю. Мы пытались разрядить погребальную атмосферу жилья. Оживили интерьер дореволюционным хламом из обстановки Жостовых... Видите ли, мессир, - он покосился на гигантский буфет и пыльную люстру. Мы...я...хм... Вся наша группа предполагала устроиться в более уютном местечке. А тут, ко всему прочему, такая морока с жильцами вышла...
- М-да... - патлатый "гангстер" посмотрел на тяжелую, вроде из литой бронзы люстру под потолком. - Похоже на чугун. Хорошая вещь, висит как гиря. А была - ну просто страшно смотреть - хрустальная гора! Наломались мы. Ух! Ух! - Он изобразил нечто, похожее на рубку леса. Полненький вундеркинд неопределенно передернул плечами: - Обычное дело - очистка территории.
Глава 11
Свой визит в Москву шеф наметил на пятое декабря. Именно в этот день ровно в двенадцать часов должна была состояться встреча с российскими компаньонами. Но почему-то не там, где предлагали здешние господа, а в квартире Дома, да не какой-нибудь, а на верхнем этаже углового крыла, выходящего и к Кремлю и на набережную, причем, в сугубо первозданной обстановке. Прибывшей на объект свите пришлось подсуетиться.
Отмеченная мессиром квартира являлась законно приватизированной площадью знаменитой "стальной женщины" ( русская, год рождения 1905) и ее мужа Гаврилы Глыбанина (не русский, год рождения 1948). Сам факт сопоставления дат рождения супругов вызывал нездоровый интерес домовой общественности, не говоря уже о двадцатилетней секретарше Глыбанина, проживавшей тут же на сомнительных основаниях. Настораживали и сопутствующие обстоятельства. Не являлось секретом, что женился в середине восьмидесятых бывший журналист-международник Гавриил Латунский на даме своего сердца будучи: а) безработным в следствии перестройки общественного мировоззрения, б) без определенного места жительства в результате мрачного развода с внучкой помощника генсека.
- Позвольте, - говорили одни, - "стальная женщина" - персона без возраста, раритет, охраняемый государством. Даниил же Латунский - бывший брежневский прихлебатель, сделавших карьеру на бичевании загнивающего Запада. Ну и пусть, что рост 185 и три иностранных языка. Таких нынче и на помойке полно (имелся в виду дворник Дома с двумя университетскими дипломами и внешностью Ельцина времен путча). А вот жертву сталинских репрессий, сохранившую неувядающую женскую прелесть, яркий писательский дар и жилплощадь трагически погибшего в ресторане "Метрополь" при исполнении служебных обязанностей третьего мужа, даже иностранные репортеры днем с огнем ищут.
- Сущий вздор! - возмущались другие. - Где вы видите женщину!? Мумифицированная нимфоманка, такую только рядом с Лениным класть. А мерзкие по своей откровенной форме и лживому содержанию мемуары писал за нее Гаврила в свободное от собственной писательской деятельности и усердного интима время. И уже за столь героическое самоотречение достоин красавец Глыбанин не только заслуженно нахлынувшей писательской известности, просторной жилплощади, но и девушки Маши. А если речь зашла о юной поэтессе, пожертвовавшей собственной карьерой ради содействия любимому массами писателю, то не такая она уж и девушка, а известная в творческих кругах сожительница талантов. К тому же - как женщина на большого любителя - с той заковыристой противностью, которую обожествляют совсем уж сбрендившие творцы авангардной моды. Короче, без макияжа и к ночи Машеньку лучше бы в темном коридоре, а тем более - в спальне, не встречать. Следовательно, Гаврила не грешник, а мученик.
И те и другие представители спорящих сторон были равно близки к истине, складывающейся, как известно, из вопиющих противоречий.
Легендарная фигура "стальной женщины" предстала в полном масштабе после выхода в свет ее мемуаров "Исповедь шпионки", переведенной на двадцать шесть языков. По ходу волнующего повествования глубоко и без прикрас вскрывался не только омерзительный механизм воздействия сталинских органов госбезопасности, но и работа вполне конкретных физических органов отдельных представителей руководства страной. Жертве режима пришлось испытать на себе прямой прессинг в виде извращенной связи с Ягодой, Ежовым и Берией (последовательно). В результате чего надломленная душевно и телесно женщина, стала шпионить по ту сторону железного занавеса, выполняя самые разнузданные задания самых мрачных закулисных сил.
Мемуары "стальной женщины" соединяли в себе публицистический пафос разоблачительной самиздатовской литературы времен "застоя", сюжетные повороты в духе галлоновской "Анжелики" и пикантные подробности из арсенала незабвенной "Эммануэль". Эта была большая победа новой перестроечной литературы, но не восьмидесятипятилетней дамы, которая уже в те дни забывала смывать за собой воду в туалете, а тем более никак не могла поделиться с читателями интимными воспоминаниями. Сочинивший этот шедевр в вольном полете фантазии Гаврила впервые творил совершенно свободно и от души. Он работал на себя. Вследствие чего получил зеленую улицу как писатель триллерист после первого же бестселлера "Судьба Ссученного" и право поселить рядом секретаршу Машу.
Несколько раз жители Дома стали свидетелями церемонии вывоза в свет заслуженной шпионки. Старательно отреставрированную мумию, следовавшую на очередную презентацию своей книги, бережно усаживали в новенький "вольво" представительный супруг и милая девушка. Со стороны это выглядело смешно и трогательно, как старый водевиль. Изнутри же сквозило эротической гнилью, подобно киношедеврам в духе чернушно-демократических откровений.
За толстыми стенами Дома в квартире Глыбанина день начинался с истошных криков неопрятной старухи у дверей ванной, где в обществе секретарши, печатавшей на ноутбуке под диктовку новую главу, триллерист принимал водные процедуры. Бурление форсунок джакузи плохо скрывало инородные шумы, свидетельствующие о скотском прелюбодеянии.
- Пока я страдала в мордовских лагерях, вы тут перед властями пресмыкались! - выкрикивала "стальная женщина" единственную, засевшую в ее голове после встречи с российскими писателями фразу. После чего, смачно бросив в запертую дверь лагерные ругательства, тихонько прошмыгивала в свою комнату, опасаясь лишения завтрака. Это было тихое, затравленное существо, чье плавное перетекание в небытие озаряли внезапные вспышки животного физиологизма в виде неукротимого обжорства и следовавшей за ним ураганной диуреи.
В комнате старушки, выходящей окнами во двор, находился мраморный бюст Бетховена и облезлое пианино, сохранившиеся от старых жильцов. Иногда неукротимой шпионке в видениях являлись знакомые люди. Заливаясь покаянными слезами, она целовала им руки и просила прощение за то, что не смогла написать свои собственные - правильные, что-то, возможно, прощающие воспоминания.
Маленькая комната "живого трупа" (определение начитанной Маши) была единственным местом, не затронутым глобальным ремонтом. Ремонт произвел супруг на средства от экономически результативного выпуска мемуаров и собственной эффективной писательской деятельности. Гаврила сочинял полные напряженного драматизма истории о похищении урана, ракетных боеголовок, партийного золота, Алмазного фонда и прочих вневременных ценностей. На каждой странице его противоречивые персонажи использовали ненормативную лексику, вышибали друг у друга мозги, изощренно терзали плоть беззащитных женщин, взрывали вертолеты, грозили миру ядерной катастрофой и совершали прочие гнусности, переходящие в подвиги. Враги безумствовали, но железная рука отечественного супермена Ccученного, неизменно восстанавливала справедливость. Этот неоднозначный герой, составленный из деталей Джеймса Бонда, героя Матросова, легендарного майора Пронина и Павки Морозова имел трудную, не переслащенную украшательством биографию. Являясь потомственным стукачом, юноша прошел тяжелую жизненную школу. Выразительную кликуху, полученную в колонии строгого режима по статьям госизмены и группового изнасилования пионервожатой он беззаветно оспаривал своим героическим служением демократизировавшемуся отечеству. Ссученному приходилось отнюдь не просто. Стоило ему хоть на минуту успокоиться на достигнутом, как темные силы, клубящиеся за созидательной панорамой мирового прогресса, наваливались с новой силой - Гаврила писал следующий том Ссученианы...
Свое жилище триллерист предпочел обустроить во вкусе сугубо отрицательных персонажей, сочетавших неограниченную платежеспособность с извращенным излишествами гедонизмом. Правда, несколько скромнее. Но скорое будущее не скупилось на обещания.
В своих утренних мечтах, потея на тренажере, Гаврила видел похоронный автобус у подъезда и диктора теленовостей, объявлявшего с язвительной скорбью о кончине "стальной женщины". Вслед за тем общественность потрясало известие о скоропостижном бракосочетании триллериста, но отнюдь не с наивной давалочкой Машенькой, а с одноименной, всеми любимой певицей. Оставалось только успеть завоевать мировую известность и затмить посредством Ссученного надуманную популярность Бонда. Значительная работа в этом направлении Глыбаниным уже была проделана. Оставалось ждать - судьба с чемоданом подарков могла постучаться в двери в любую минуту.
В подобных медитациях триллерист пребывал в то декабрьское утро, когда из холла донесся требовательный звонок. Трезвонили без перерыва, пока Гаврила с тренажера звал Машу, а та, находившаяся под душем, орала старухе. В результате к двери высыпали все: разрумянившийся спортсмен в пропотевшем шерстяном белье, болезненно бледная одной и цветущая другой половиной лица девушка в банном халате и шпионка, тайно жующая вставными челюстями припрятанный в кармане арестантской робы сухарик. Вошли трое без верхней одежды, оставив таковую, очевидно, в автомобиле.
- Гавриил Абрамович? - осведомился помятый юноша, сверившись по бумажке.
- Ну? - угрожающе напряг мышцы плечевого пояса триллерист.
- Мы к вам, - радостно объявил прыткий толстяк и предъявил какое-то удостоверение.
Произошло чудо: вместо того, что бы в унизительной манере выпроводить сомнительную компанию, опытный в таких делах писатель попятился и пригласил пришедших в гостиную. Причем щуплый охламон в пенсне вместе с косоглазым коротышкой из мелкотравчатой бандитской шушеры приняли приглашение, а шустрый юнец, облаченный в обвислый ИТРовский костюмчик и галстук немыслимой откутюрности, интимно улыбнулся Маше:
- Мы на кухне с Марьей Викторовной пошепчемся, - затем сделал старухе "козу" и фыркнул: - Брысь!
Та дернулась и нетвердой побежкой крысы, погибающей от пестицида, скрылась в своей комнате.
В гостиной Гаврила предложил гостям расположиться в креслах. Но тип в пенсне не сел, а заметался по комнате, бесцеремонно рассматривая потолок, выстукивая стены и заглядывая в окна. После чего рухнул в белое кожаное кресло, закинул ногу на ногу и вопросительно поднял брови:
- Ну-с?
У триллериста сперло дыхание от неописуемой наглости и зачесались кулаки, но удержала на месте мысль о том, что писатель должен использовать все возможности для изучения отрицательных сторон бытия. Отрицательностью же так и несло от развалившихся на итальянской лайке отморозков. Сразу стало ясно, что прибывшие представляют одну из самых низкопробных фирм по торговле недвижимостью, шустривших вокруг выдающегося во всех отношениях Дома. Рыжий, выуживающий сейчас на кухне информацию у Маши, являлся, несомненно, диллером, господин в пенсне - потенциальным покупателем, судя по костюму из ткани с люрексом - разбогатевшим за кордоном эмигрантом. Вначале работал ночным разносчиком пицци, потом удачно ограбил банк и затосковал по родине, нацелившись на солидную хату в Москве. А коротышка в пиджаке эпохи Алькопоне, остро нуждающийся в дантисте по поводу оттопыривающего губу клыка, представлял, по размышлениям писателя, местного секьюрити иностранца. Все трое отчаянно изображали респектабельность, что получалось столь же убедительно, как чеховский лиризм у экспериментальной труппы из Жлобина, играющей "Чайку".
- Ни чем не могу вам помочь, граждане. Расселение не планирую. Сведений о продаже жилплощади в моем доме не имею, - отчеканил триллерист, изучив персонажей и поднялся, что бы выпроводить их незамедлительно.
- Сведения имеем мы, - успокоил его покупатель. - Все, что необходимо, у нас есть. - Оторвав зад от кресла, он протянул руку и представился: - Литературный агент Эммануил Экстрактов.
Гаврила пренебрег рукопожатием и сделал брезгливо-насмешливое лицо. Литературный агент, нимало не смутившись, извлек из внутренних карманов эстрадного пиджака бумаги и метнул их на низкий стеклянный столик жестом молдаванской гадалки.
- С мэром Лозаньи списывались? О приглашении ходатайствовали? Получайте! Удовлетворил ваши пожелания синьор Поганчини. Зовет, ждет, встретит с распростертыми объятиями. Вот приглашение, личное письмо мэра, кредитная карточка Римского банка, паспорт с визой... Ну, и авиабилет до Милана рейсом Алиталиа. Вылет через час.
Глыбанин уставился на бумаги с мучительным непониманием, мотнул головой, припоминая, что и в каких дозах принимал вчера на торжестве по поводу кончины известного критика. И вспомнил, что напился не сильно, всего лишь до состояния бурного самовосхищения и вполне качественной продукцией. Вспомнил и то, что в ходе работы над новой книгой, в которой Ссученный внедряется в иностранную мафию, почувствовал острую необходимость в изучении местных нравов. О чем и написал в письмах, отправленных в разные точки Западной Европы, уже издавшие знаменитый труд его супруги и, в частности, в мэрию четырнадцати итальянских городов на южном побережье. Причем, всякий раз убеждал адресата, что именно в этом месте должно разворачиваться действие лучшего российско-итальянского (германского, бельгийского, французского и т. д.) бестселлера, и прилагал выдержки из прессы, свидетельствовавшие о масштабности дарования Глыбанина.
- Значит, ответили... - скупо бросил он, погружаясь в приятную истому воина, взявшего Рубикон.
- Оценили, - подтвердил агент. - Но с некоторым опозданием. Придется поспешить. Машенька собрала вещи, чемодан ждет в машине. Вот здесь распишитесь и в путь! - Ласково улыбаясь, он подсунул витавшему в грезах писателю какую-то бумагу, затем помог подняться и подтолкнул к двери.
- Я должен переодеться... - слабо запротестовал Гаврила, трогая пропотевшее розовое белье.
- Ни в коем разе. У них знаменитые литераторы теперь только так и летают - в шерстяном исподнем.
- А ноутбук? Я должен работать в пути, - капризничал триллерист, светясь улыбкой буккеровского избранника.
- Все упаковано. Рысью, рысью, голубчик. Вы же не хотите опоздать?
В холле коротышка молча набросил на отбывающего дубленку и рассовал по карманам документы, портмоне с паспортом и банковской карточкой. Наметанным писательским глазом Гаврила успел заметить, что желтые крючки в нагрудном кармане пиджака клыкастого вовсе не являлись колпачками пишущих ручек - из кармана торчали скрюченные, когтистые пальцы куриной ноги! Но вопрос по этому странному поводу триллерист задать не успел - плечистый обладатель огненной шевелюры выставил его за дверь. У лифта уводимый опомнился:
- А Марья Викторовна? Я запрашивал двойную визу.
- У девушки найдется масса дел в Москве. Кто будет готовить к изданию вашу едва завершенную рукопись "Страсть Ссученного"? И кроме того... прильнув к уху триллериста и ошарашив его запахом весьма пикантного парфюма, агент шепнул: - Вы осмыслите, голуба, стоит ли ехать в Тулу со своим самоваром?
В то время, как Глыбанина уносил к Шереметьеву-2 автомобиль агента Экстрактова, на кухне плакала юная поэтесса. Рыжий толстяк, оказавшийся частным детективом, предоставил ей документы (включая фото), исчерпывающе свидетельствующие о вопиющей неверности Гаврилы. И даже представил его письменное обязательство жениться по установлению факта вдовства, адресованное популярной певице. Певица эта, даже показанная одетой по телевизору, действовала на писателя сильнее, чем эротические верлибры Машеньки, зачитываемые во время альковных игр. Строфы в стихах Машеньки, естественно, не рифмовались, но завершались полными глубокого амбивалентного смысла многоточиями, которые каждый мог заменить понравившимися ему словами. Слова же в контексте, предложенном юным дарованием, напрашивались самые общеизвестные, но категорически в приличном обществе не произносимые. Гаврила утверждал, что сила Машенькиного таланта поднимает его творческий и мужской потенциал.
- Он лгал! Он использовал меня, словно Аиду... - Размазывала девушка несмываемую косметику на той части лица, которую успела освежить после душа.
- Изауру, - любезно подсказал детектив. - Она была рабыней и все мужчины стремились ее гнусно использовать. Вы достойны лучшего.
- Зачем я порвала с Фарингосептовым!? Он с горя уехал на Канары, прихватив очередную...(прозвучал купюрный фрагмент из последнего верлибра).
- Ах, ни с кем он не уехал! - всплеснул короткими ручками детектив. Манжеты его рубашки так обтрепались, что из-за бахромы совсем не было видно кистей. - Вчера виделись. Он, собственно, и привлек меня для прояснения вашей двусмысленной ситуации. А теперь ждет с томленьем упованья... Минуты верного свиданья.
- Это Пушкин, - всхлипнула поэтесса.
- И Фарингосептов тоже! Ведь он совсем как Пушкин. Пишет и ждет, - в знак искренности своего заверения посланец даже приложил руку к сердцу.
- Ждет на Канарах? - оживилась Маша.
- У себя в Перелыгино, где очистил помещение особняка от постороннего дамского присутствия. Этот человек знает, что такое настоящая любовь! вдохновенно сверкнув круглыми желтыми очками, воскликнул детектив. Вначале резко не понравившийся, он вызывал теперь у оскорбленной женщины чувство неограниченного доверия.
- "Кадиллак" у подъезда, опаснейшая! - желтоглазый отвесил театральный поклон.
- А вещи?... - с затуманенным взором прошептала обессилившая от переизбытка эмоций поэтесса.
- Мой помощник собрал. Сумки в машине. В таких делах необходима внезапность. Сами понимаете. "Шквал закружил безумную меня. Что можем мы? Я - все. Ты - не хрена", - продекламировал он без купюр последнее творение Машеньки. - Только тут верлибром и не пахнет. Вас обманули. Это классический сонет, милочка.
... Вскоре входная дверь захлопнулась вслед продолжавшей наперебой читать стихи парой. "Стальная женщина" прислушалась. Квартира не опустела, в ней кто-то ходил, чеканя тяжелые, глухие шаги. Шаги приблизились, замерли возле двери ее комнаты и та начала медленно открываться.
- А вот и я, - сказал некто в похоронном пиджаке с подмерзшей хризантемой в петлице. В руках гость держал букет в пандан - белые, круглые, как зефир, цветы свесили увядшие потемневшие головы, напоминая задушенных кур.
- Какая прелесть, - проворковала старуха юным, полным тонкого кокетства голосом. - На дворе морозит?
- Не удивительно. Начало декабря, Клавдия Сильвестровна.
- Лучше голову, друг мой, - улыбнулся Шарль. - Она у вас работает неважно. - Похоже, вы плохо разобрались в наших предложениях.
- Не скрою, эти бумаги нас сильно озадачили, - Альберт Владленович выложил на стол из бронированного кейса зеленую папку со шнурками. Мефистович, приподняв левую бровь, посмотрел на нее в крайнем удивлении.
- Шид! - воскликнул Шарль, звучно шлепнув ладонью по лбу. - Кошмарное недоразумение! Я перепутал папки! Сей труд меня просили перепоручить издателям... - Он вскочил, спрятал папку в буфет и положил на стол другую то же зеленую, но кожаную с блестящими металлическими кольцами. И сделав страдальческое лицо обратился к шефу:
- Вследствие допущенной мною оплошности эти господа совершенно не в курсе! Досаднейшая путаница.
Деймонос с глубоким вздохом опустил глаза:
- Прошу простить нас, друзья, - плачевное недоразумение. Я был убежден, что вы уже вошли в суть дела и обдумали условия. Ужасная оплошность! Присаживайтесь, присаживайтесь к столу. Не сомневаюсь, мы найдем общий язык.
Удрученные, но не сломленные, россияне выполнили просьбу, усевшись за овальный стол.
- Тогда без обиняков перехожу к главному, - из кожаной папки, лежавшей перед Деймосом Мефистовичем, легко вылетели прямо в руки гостям листы с разноцветными запутанными линиями.
- Перед вами, господа, единственная полная и верная схема всех подземных сооружений, находящихся под Москвой. Здесь отмечены сокровищницы, узницы, пыточные камеры, фискальные трубы для подслушивания на поверхности, убежища, стратегические ходы, пещеры оккультного мистического назначения и объекты, имеющие, возможно, отношение к иным цивилизациям. Сузим рамки нашего интереса. Взгляните сюда. Здание Государственной библиотеки имени Ленина построено на месте Опричного дворца Ивана Грозного.
А вот интересующий нас объект. В 1933 году в подземелье уничтоженного Храма Христа Спасителя обнаружились лабиринты, принадлежавшие стоявшему здесь ранее, а именно в XVI веке Алексеевскому монастырю. Так вот, доподлинно известно, что лабиринты монастыря и подземные тайники дворца Ивана Грозного соединены секретным ходом, и что там, в куполообразной ротонде, выложенной белым камнем, находится сокровищница русских царей. - В интонациях грека давно пропала деланная картавость. Изьяснялся он живо и бегло, как тренированный гид.
"Никакой он не грек. Жидомасон. Точно масон. Вот откуда нахрап, ткань на костюмчике и бесовство во взгляде, - окончательно определился Савватий. - Хотя и смахивает на Антонио Бандераса".
- Исследование подземной Москвы было начато в 1912 году, но по сей день главные тайны еще скрываются во мраке. А мрак - наша епархия. Продолжал докладчик, сверкнув глазом. - Улавливаете смысл, господа?
"Взгляд бегающий, скользкий. И никакой не "меделинец". Аферист новой волны отечественного разлива", - подумал Альберт Владленович и заговорил тоном, могущим означать и негодование и заинтересованность:
- Объясните точнее, что мы получим в результате такого сотрудничества?
Деймос Мефистович схватился за голову, сраженный непонятливостью собеседников и пробормотал что-то ругательное испанское с легко улавливаемым словом "мерд".
"Меделинец!" - догадался Савватий и промолчал.
- Что вы получите!? - переспросил с крайним удивлением Шарль. - Пару триллионов долларов по предварительным подсчетам. Полагаю, цифра занижена. Разъясняю для тугодумов: фонд охраны памятников старины, созданный "Музой", заключит контракт с известной иностранной фирмой на работы в подземельях. Техника наша, прикрытие ваше. Но прежде всего, секретность - никто, кроме нас с вами и нескольких рабочих исполнителей, не будет знать о найденных сокровищах. Общественность оповестят, что поиски завершились неудачей. Реализацию клада, абсолютно бесшумную, не попадающуюся на глаза никаким зорки инстанциям, мы берем на себя. Прибыль делим по-братски, естественно, в соответствии с аккуратно составленной предварительной договоренностью. Вы вкладываете деньги в осуществление собственных планов и оставляется крошечное место для рекламы жвачки... - Де Боннар пожал плечами. - Вот, собственно, и весь базар.
Пальцев и отец Савватий переглянулись:
- Мы должны подумать и обсудить предложение с остальными членами союза. Полагаю, не все, а именно люди, представляющие госаппарат и СМИ, пойдут на подобные уступки, - Пальцев удрученно взглянул на Шарля. - Не все способны распродавать святыни.
- Понял! - обрадовался Шарль. - Что ж, самых неспособных возьмем на себя. Убеждать мы умеем.
Грек положил на бумаги узкие смуглые кисти:
- Дело решено, полагаю. Придется состряпать кучу документов о совместных исследованиях. Сообщим вам, когда все будет готово. До встречи, друзья, и запомните наш телефон.
Он поднялся, дабы проводить поспешивших к выходу гостей.
Когда за отцом Савватием и Пальцевым захлопнулась входная дверь, носатый брюнет опустился в появившееся здесь, явно не вяжущееся со всей обстановкой готическое кресло, огляделся и провозгласил:
- Ну что ж, обсудим наши планы.
Тут же из клубившегося в углах мрака выросли трое, всем своим видом показывая готовность к обсуждению и терпимость к переносимым лишениям. Послушные воины, преданные слуги, готовые сносить неудобства странных апартаментов и унизительную заурядность одежды.
Шустрый толстяк, облаченный в темно-серую неопрятную пару, при галстуке устрашающе авангардной расцветки, пристроился на краешке громоздкого, какого-то голого и жесткого кресла. Рыжий коротышка в двубортном костюме гангстера из старой американской комедии встал у двери, обвешанной пыльными бархатными портьерами. Чрезмерно нарядный Шарль, прошелся по комнате, распахивая дверцы и ящики тяжелых, скромно избежавших какой-либо отделки шкафов и тумбочек. За дверцами было пусто.
- Что ж они так пренебрежительны к человеческому заду? Кота хоть хвост выручает. А человеку? Ему что, прямо так и жить в этом пудовом монументализме? - огорчился полненький юноша с пытливым взглядом вундеркинда.
- Мебель в стиле дома была сделана по эскизам главного архитектора, объяснил Шарль. - Мавзолейная тяжеловесность, братская могила. Весьма соответствовала стилю. Мы пытались разрядить погребальную атмосферу жилья. Оживили интерьер дореволюционным хламом из обстановки Жостовых... Видите ли, мессир, - он покосился на гигантский буфет и пыльную люстру. Мы...я...хм... Вся наша группа предполагала устроиться в более уютном местечке. А тут, ко всему прочему, такая морока с жильцами вышла...
- М-да... - патлатый "гангстер" посмотрел на тяжелую, вроде из литой бронзы люстру под потолком. - Похоже на чугун. Хорошая вещь, висит как гиря. А была - ну просто страшно смотреть - хрустальная гора! Наломались мы. Ух! Ух! - Он изобразил нечто, похожее на рубку леса. Полненький вундеркинд неопределенно передернул плечами: - Обычное дело - очистка территории.
Глава 11
Свой визит в Москву шеф наметил на пятое декабря. Именно в этот день ровно в двенадцать часов должна была состояться встреча с российскими компаньонами. Но почему-то не там, где предлагали здешние господа, а в квартире Дома, да не какой-нибудь, а на верхнем этаже углового крыла, выходящего и к Кремлю и на набережную, причем, в сугубо первозданной обстановке. Прибывшей на объект свите пришлось подсуетиться.
Отмеченная мессиром квартира являлась законно приватизированной площадью знаменитой "стальной женщины" ( русская, год рождения 1905) и ее мужа Гаврилы Глыбанина (не русский, год рождения 1948). Сам факт сопоставления дат рождения супругов вызывал нездоровый интерес домовой общественности, не говоря уже о двадцатилетней секретарше Глыбанина, проживавшей тут же на сомнительных основаниях. Настораживали и сопутствующие обстоятельства. Не являлось секретом, что женился в середине восьмидесятых бывший журналист-международник Гавриил Латунский на даме своего сердца будучи: а) безработным в следствии перестройки общественного мировоззрения, б) без определенного места жительства в результате мрачного развода с внучкой помощника генсека.
- Позвольте, - говорили одни, - "стальная женщина" - персона без возраста, раритет, охраняемый государством. Даниил же Латунский - бывший брежневский прихлебатель, сделавших карьеру на бичевании загнивающего Запада. Ну и пусть, что рост 185 и три иностранных языка. Таких нынче и на помойке полно (имелся в виду дворник Дома с двумя университетскими дипломами и внешностью Ельцина времен путча). А вот жертву сталинских репрессий, сохранившую неувядающую женскую прелесть, яркий писательский дар и жилплощадь трагически погибшего в ресторане "Метрополь" при исполнении служебных обязанностей третьего мужа, даже иностранные репортеры днем с огнем ищут.
- Сущий вздор! - возмущались другие. - Где вы видите женщину!? Мумифицированная нимфоманка, такую только рядом с Лениным класть. А мерзкие по своей откровенной форме и лживому содержанию мемуары писал за нее Гаврила в свободное от собственной писательской деятельности и усердного интима время. И уже за столь героическое самоотречение достоин красавец Глыбанин не только заслуженно нахлынувшей писательской известности, просторной жилплощади, но и девушки Маши. А если речь зашла о юной поэтессе, пожертвовавшей собственной карьерой ради содействия любимому массами писателю, то не такая она уж и девушка, а известная в творческих кругах сожительница талантов. К тому же - как женщина на большого любителя - с той заковыристой противностью, которую обожествляют совсем уж сбрендившие творцы авангардной моды. Короче, без макияжа и к ночи Машеньку лучше бы в темном коридоре, а тем более - в спальне, не встречать. Следовательно, Гаврила не грешник, а мученик.
И те и другие представители спорящих сторон были равно близки к истине, складывающейся, как известно, из вопиющих противоречий.
Легендарная фигура "стальной женщины" предстала в полном масштабе после выхода в свет ее мемуаров "Исповедь шпионки", переведенной на двадцать шесть языков. По ходу волнующего повествования глубоко и без прикрас вскрывался не только омерзительный механизм воздействия сталинских органов госбезопасности, но и работа вполне конкретных физических органов отдельных представителей руководства страной. Жертве режима пришлось испытать на себе прямой прессинг в виде извращенной связи с Ягодой, Ежовым и Берией (последовательно). В результате чего надломленная душевно и телесно женщина, стала шпионить по ту сторону железного занавеса, выполняя самые разнузданные задания самых мрачных закулисных сил.
Мемуары "стальной женщины" соединяли в себе публицистический пафос разоблачительной самиздатовской литературы времен "застоя", сюжетные повороты в духе галлоновской "Анжелики" и пикантные подробности из арсенала незабвенной "Эммануэль". Эта была большая победа новой перестроечной литературы, но не восьмидесятипятилетней дамы, которая уже в те дни забывала смывать за собой воду в туалете, а тем более никак не могла поделиться с читателями интимными воспоминаниями. Сочинивший этот шедевр в вольном полете фантазии Гаврила впервые творил совершенно свободно и от души. Он работал на себя. Вследствие чего получил зеленую улицу как писатель триллерист после первого же бестселлера "Судьба Ссученного" и право поселить рядом секретаршу Машу.
Несколько раз жители Дома стали свидетелями церемонии вывоза в свет заслуженной шпионки. Старательно отреставрированную мумию, следовавшую на очередную презентацию своей книги, бережно усаживали в новенький "вольво" представительный супруг и милая девушка. Со стороны это выглядело смешно и трогательно, как старый водевиль. Изнутри же сквозило эротической гнилью, подобно киношедеврам в духе чернушно-демократических откровений.
За толстыми стенами Дома в квартире Глыбанина день начинался с истошных криков неопрятной старухи у дверей ванной, где в обществе секретарши, печатавшей на ноутбуке под диктовку новую главу, триллерист принимал водные процедуры. Бурление форсунок джакузи плохо скрывало инородные шумы, свидетельствующие о скотском прелюбодеянии.
- Пока я страдала в мордовских лагерях, вы тут перед властями пресмыкались! - выкрикивала "стальная женщина" единственную, засевшую в ее голове после встречи с российскими писателями фразу. После чего, смачно бросив в запертую дверь лагерные ругательства, тихонько прошмыгивала в свою комнату, опасаясь лишения завтрака. Это было тихое, затравленное существо, чье плавное перетекание в небытие озаряли внезапные вспышки животного физиологизма в виде неукротимого обжорства и следовавшей за ним ураганной диуреи.
В комнате старушки, выходящей окнами во двор, находился мраморный бюст Бетховена и облезлое пианино, сохранившиеся от старых жильцов. Иногда неукротимой шпионке в видениях являлись знакомые люди. Заливаясь покаянными слезами, она целовала им руки и просила прощение за то, что не смогла написать свои собственные - правильные, что-то, возможно, прощающие воспоминания.
Маленькая комната "живого трупа" (определение начитанной Маши) была единственным местом, не затронутым глобальным ремонтом. Ремонт произвел супруг на средства от экономически результативного выпуска мемуаров и собственной эффективной писательской деятельности. Гаврила сочинял полные напряженного драматизма истории о похищении урана, ракетных боеголовок, партийного золота, Алмазного фонда и прочих вневременных ценностей. На каждой странице его противоречивые персонажи использовали ненормативную лексику, вышибали друг у друга мозги, изощренно терзали плоть беззащитных женщин, взрывали вертолеты, грозили миру ядерной катастрофой и совершали прочие гнусности, переходящие в подвиги. Враги безумствовали, но железная рука отечественного супермена Ccученного, неизменно восстанавливала справедливость. Этот неоднозначный герой, составленный из деталей Джеймса Бонда, героя Матросова, легендарного майора Пронина и Павки Морозова имел трудную, не переслащенную украшательством биографию. Являясь потомственным стукачом, юноша прошел тяжелую жизненную школу. Выразительную кликуху, полученную в колонии строгого режима по статьям госизмены и группового изнасилования пионервожатой он беззаветно оспаривал своим героическим служением демократизировавшемуся отечеству. Ссученному приходилось отнюдь не просто. Стоило ему хоть на минуту успокоиться на достигнутом, как темные силы, клубящиеся за созидательной панорамой мирового прогресса, наваливались с новой силой - Гаврила писал следующий том Ссученианы...
Свое жилище триллерист предпочел обустроить во вкусе сугубо отрицательных персонажей, сочетавших неограниченную платежеспособность с извращенным излишествами гедонизмом. Правда, несколько скромнее. Но скорое будущее не скупилось на обещания.
В своих утренних мечтах, потея на тренажере, Гаврила видел похоронный автобус у подъезда и диктора теленовостей, объявлявшего с язвительной скорбью о кончине "стальной женщины". Вслед за тем общественность потрясало известие о скоропостижном бракосочетании триллериста, но отнюдь не с наивной давалочкой Машенькой, а с одноименной, всеми любимой певицей. Оставалось только успеть завоевать мировую известность и затмить посредством Ссученного надуманную популярность Бонда. Значительная работа в этом направлении Глыбаниным уже была проделана. Оставалось ждать - судьба с чемоданом подарков могла постучаться в двери в любую минуту.
В подобных медитациях триллерист пребывал в то декабрьское утро, когда из холла донесся требовательный звонок. Трезвонили без перерыва, пока Гаврила с тренажера звал Машу, а та, находившаяся под душем, орала старухе. В результате к двери высыпали все: разрумянившийся спортсмен в пропотевшем шерстяном белье, болезненно бледная одной и цветущая другой половиной лица девушка в банном халате и шпионка, тайно жующая вставными челюстями припрятанный в кармане арестантской робы сухарик. Вошли трое без верхней одежды, оставив таковую, очевидно, в автомобиле.
- Гавриил Абрамович? - осведомился помятый юноша, сверившись по бумажке.
- Ну? - угрожающе напряг мышцы плечевого пояса триллерист.
- Мы к вам, - радостно объявил прыткий толстяк и предъявил какое-то удостоверение.
Произошло чудо: вместо того, что бы в унизительной манере выпроводить сомнительную компанию, опытный в таких делах писатель попятился и пригласил пришедших в гостиную. Причем щуплый охламон в пенсне вместе с косоглазым коротышкой из мелкотравчатой бандитской шушеры приняли приглашение, а шустрый юнец, облаченный в обвислый ИТРовский костюмчик и галстук немыслимой откутюрности, интимно улыбнулся Маше:
- Мы на кухне с Марьей Викторовной пошепчемся, - затем сделал старухе "козу" и фыркнул: - Брысь!
Та дернулась и нетвердой побежкой крысы, погибающей от пестицида, скрылась в своей комнате.
В гостиной Гаврила предложил гостям расположиться в креслах. Но тип в пенсне не сел, а заметался по комнате, бесцеремонно рассматривая потолок, выстукивая стены и заглядывая в окна. После чего рухнул в белое кожаное кресло, закинул ногу на ногу и вопросительно поднял брови:
- Ну-с?
У триллериста сперло дыхание от неописуемой наглости и зачесались кулаки, но удержала на месте мысль о том, что писатель должен использовать все возможности для изучения отрицательных сторон бытия. Отрицательностью же так и несло от развалившихся на итальянской лайке отморозков. Сразу стало ясно, что прибывшие представляют одну из самых низкопробных фирм по торговле недвижимостью, шустривших вокруг выдающегося во всех отношениях Дома. Рыжий, выуживающий сейчас на кухне информацию у Маши, являлся, несомненно, диллером, господин в пенсне - потенциальным покупателем, судя по костюму из ткани с люрексом - разбогатевшим за кордоном эмигрантом. Вначале работал ночным разносчиком пицци, потом удачно ограбил банк и затосковал по родине, нацелившись на солидную хату в Москве. А коротышка в пиджаке эпохи Алькопоне, остро нуждающийся в дантисте по поводу оттопыривающего губу клыка, представлял, по размышлениям писателя, местного секьюрити иностранца. Все трое отчаянно изображали респектабельность, что получалось столь же убедительно, как чеховский лиризм у экспериментальной труппы из Жлобина, играющей "Чайку".
- Ни чем не могу вам помочь, граждане. Расселение не планирую. Сведений о продаже жилплощади в моем доме не имею, - отчеканил триллерист, изучив персонажей и поднялся, что бы выпроводить их незамедлительно.
- Сведения имеем мы, - успокоил его покупатель. - Все, что необходимо, у нас есть. - Оторвав зад от кресла, он протянул руку и представился: - Литературный агент Эммануил Экстрактов.
Гаврила пренебрег рукопожатием и сделал брезгливо-насмешливое лицо. Литературный агент, нимало не смутившись, извлек из внутренних карманов эстрадного пиджака бумаги и метнул их на низкий стеклянный столик жестом молдаванской гадалки.
- С мэром Лозаньи списывались? О приглашении ходатайствовали? Получайте! Удовлетворил ваши пожелания синьор Поганчини. Зовет, ждет, встретит с распростертыми объятиями. Вот приглашение, личное письмо мэра, кредитная карточка Римского банка, паспорт с визой... Ну, и авиабилет до Милана рейсом Алиталиа. Вылет через час.
Глыбанин уставился на бумаги с мучительным непониманием, мотнул головой, припоминая, что и в каких дозах принимал вчера на торжестве по поводу кончины известного критика. И вспомнил, что напился не сильно, всего лишь до состояния бурного самовосхищения и вполне качественной продукцией. Вспомнил и то, что в ходе работы над новой книгой, в которой Ссученный внедряется в иностранную мафию, почувствовал острую необходимость в изучении местных нравов. О чем и написал в письмах, отправленных в разные точки Западной Европы, уже издавшие знаменитый труд его супруги и, в частности, в мэрию четырнадцати итальянских городов на южном побережье. Причем, всякий раз убеждал адресата, что именно в этом месте должно разворачиваться действие лучшего российско-итальянского (германского, бельгийского, французского и т. д.) бестселлера, и прилагал выдержки из прессы, свидетельствовавшие о масштабности дарования Глыбанина.
- Значит, ответили... - скупо бросил он, погружаясь в приятную истому воина, взявшего Рубикон.
- Оценили, - подтвердил агент. - Но с некоторым опозданием. Придется поспешить. Машенька собрала вещи, чемодан ждет в машине. Вот здесь распишитесь и в путь! - Ласково улыбаясь, он подсунул витавшему в грезах писателю какую-то бумагу, затем помог подняться и подтолкнул к двери.
- Я должен переодеться... - слабо запротестовал Гаврила, трогая пропотевшее розовое белье.
- Ни в коем разе. У них знаменитые литераторы теперь только так и летают - в шерстяном исподнем.
- А ноутбук? Я должен работать в пути, - капризничал триллерист, светясь улыбкой буккеровского избранника.
- Все упаковано. Рысью, рысью, голубчик. Вы же не хотите опоздать?
В холле коротышка молча набросил на отбывающего дубленку и рассовал по карманам документы, портмоне с паспортом и банковской карточкой. Наметанным писательским глазом Гаврила успел заметить, что желтые крючки в нагрудном кармане пиджака клыкастого вовсе не являлись колпачками пишущих ручек - из кармана торчали скрюченные, когтистые пальцы куриной ноги! Но вопрос по этому странному поводу триллерист задать не успел - плечистый обладатель огненной шевелюры выставил его за дверь. У лифта уводимый опомнился:
- А Марья Викторовна? Я запрашивал двойную визу.
- У девушки найдется масса дел в Москве. Кто будет готовить к изданию вашу едва завершенную рукопись "Страсть Ссученного"? И кроме того... прильнув к уху триллериста и ошарашив его запахом весьма пикантного парфюма, агент шепнул: - Вы осмыслите, голуба, стоит ли ехать в Тулу со своим самоваром?
В то время, как Глыбанина уносил к Шереметьеву-2 автомобиль агента Экстрактова, на кухне плакала юная поэтесса. Рыжий толстяк, оказавшийся частным детективом, предоставил ей документы (включая фото), исчерпывающе свидетельствующие о вопиющей неверности Гаврилы. И даже представил его письменное обязательство жениться по установлению факта вдовства, адресованное популярной певице. Певица эта, даже показанная одетой по телевизору, действовала на писателя сильнее, чем эротические верлибры Машеньки, зачитываемые во время альковных игр. Строфы в стихах Машеньки, естественно, не рифмовались, но завершались полными глубокого амбивалентного смысла многоточиями, которые каждый мог заменить понравившимися ему словами. Слова же в контексте, предложенном юным дарованием, напрашивались самые общеизвестные, но категорически в приличном обществе не произносимые. Гаврила утверждал, что сила Машенькиного таланта поднимает его творческий и мужской потенциал.
- Он лгал! Он использовал меня, словно Аиду... - Размазывала девушка несмываемую косметику на той части лица, которую успела освежить после душа.
- Изауру, - любезно подсказал детектив. - Она была рабыней и все мужчины стремились ее гнусно использовать. Вы достойны лучшего.
- Зачем я порвала с Фарингосептовым!? Он с горя уехал на Канары, прихватив очередную...(прозвучал купюрный фрагмент из последнего верлибра).
- Ах, ни с кем он не уехал! - всплеснул короткими ручками детектив. Манжеты его рубашки так обтрепались, что из-за бахромы совсем не было видно кистей. - Вчера виделись. Он, собственно, и привлек меня для прояснения вашей двусмысленной ситуации. А теперь ждет с томленьем упованья... Минуты верного свиданья.
- Это Пушкин, - всхлипнула поэтесса.
- И Фарингосептов тоже! Ведь он совсем как Пушкин. Пишет и ждет, - в знак искренности своего заверения посланец даже приложил руку к сердцу.
- Ждет на Канарах? - оживилась Маша.
- У себя в Перелыгино, где очистил помещение особняка от постороннего дамского присутствия. Этот человек знает, что такое настоящая любовь! вдохновенно сверкнув круглыми желтыми очками, воскликнул детектив. Вначале резко не понравившийся, он вызывал теперь у оскорбленной женщины чувство неограниченного доверия.
- "Кадиллак" у подъезда, опаснейшая! - желтоглазый отвесил театральный поклон.
- А вещи?... - с затуманенным взором прошептала обессилившая от переизбытка эмоций поэтесса.
- Мой помощник собрал. Сумки в машине. В таких делах необходима внезапность. Сами понимаете. "Шквал закружил безумную меня. Что можем мы? Я - все. Ты - не хрена", - продекламировал он без купюр последнее творение Машеньки. - Только тут верлибром и не пахнет. Вас обманули. Это классический сонет, милочка.
... Вскоре входная дверь захлопнулась вслед продолжавшей наперебой читать стихи парой. "Стальная женщина" прислушалась. Квартира не опустела, в ней кто-то ходил, чеканя тяжелые, глухие шаги. Шаги приблизились, замерли возле двери ее комнаты и та начала медленно открываться.
- А вот и я, - сказал некто в похоронном пиджаке с подмерзшей хризантемой в петлице. В руках гость держал букет в пандан - белые, круглые, как зефир, цветы свесили увядшие потемневшие головы, напоминая задушенных кур.
- Какая прелесть, - проворковала старуха юным, полным тонкого кокетства голосом. - На дворе морозит?
- Не удивительно. Начало декабря, Клавдия Сильвестровна.