Бояджиева Мила. Возвращение мастера и Маргариты

   - Вот, милая! - прорычал Азазелло, ощерив желтый клык. - А не вмешайся мы - сидели бы, подставляя другую щеку. По уши в... неприятностях, со всеми своими добродетелями.
   - Именно! - подхватил Коровьев. - Вообразите хотя бы на минуту: никакого дьявола нет, как утверждал покойный Берлиоз. Никто не являлся майским вечером на Патриаршие пруды. МОССОЛИТ процветает. Затравленный мастер в дурдоме, да не в таком уж ладненьком, как мерещилось ему сквозь пелену бреда. А в натуральном - с двадцатью коечками в палате и милейшими сотоварищами по страданию. Естественно, он буйствует, прогрессирует в своем слабоумии, глядишь - и ручки на себя наложил! Что ж случается в результате сего с вами, Маргарита Николаевна? Вы туда же, уверяю, дражайшая. Таблеточек из пузырька наглотались - и в ящик, мужа - в лагеря отправляют за неполадки на стройке. А уж жертв, жертв!.. - Он скорбно закачал головой, сжав виски с сутенерскими баками неопрятными руками.
   - Жертв и так оказалось не мало, - нахмурилась Маргарита, увидевшая прошлое по-другому. Не так, как виделось из вечного Приюта - сквозь розовую пелену предзакатных лучей, а в упор - с побежавшими по коже мурашками. - Мы пережили страшные дни.
   Воланд обратил узкое лицо к Мастеру. На нем светились презрением зеленые тигриные глаза, с вертикальными штрихами зрачков.
   - Что скажите на это, герой? Догадываетесь, каковы причины упомянутых Маргаритой Николаевной бед? - Ваша гордыня, тщеславие, честолюбие... Трусость, в конце концов! Да, да, милейший добрый человек - трусость! А уж прелюбодеяний за вами числится - и напоминать не стоит... С Маргаритой Николаевной вы проживали, как сами понимаете, в смертном грехе.
   Послышались горестные всхлипы - Бегемот и Коровьев пустили слезу.
   - Нет, - скрипнул зубами Мастер. - Не верю. Наша любовь была ниспослана свыше.
   - Разумеется, вам несказанно повезло тогда, в весеннем Московском переулке. Полагаю, это ОН вложил в руки Маргариты Николаевны желтые цветы и подтолкнул вас друг к другу, чтобы роман о Иешуа смог состояться. Но просчитался... Ах, как же ОН обидно просчитался! Свой великий роман, свой пропуск в Свет, Мастер предал. Струсил, сжег дело своей совести, жизни. Вдобавок едва не сошел с ума от униженной гордыни и уязвленного тщеславия... А ваша любовь? Ваша великая, тайная, воровская любовь? Нежнейшая преданная возлюбленная, обманывая состоятельного мужа, бегала в подвал к нищему изгою. Он же, ее герой, взвалил на плечи дорогой ему женщины все свои тяготы, обиды, страхи и при этом вообразил себя мучеником!
   Мастер поник, в сорвавшемся голосе обозначилась хрипотца:
   - Мне надо было, непременно надо, чтобы роман понравился людям! Чтобы он не лежал в столе, в подвале, а явился публике. Чтобы о нем говорили на каждом углу, меня узнавали в лицо, а товарищи, мнение которых я уважаю, трепетно жали руку...
   - Благодарствуем за откровенность! - обрадовался Коровьев. - Все слышали? Вот она, хваленая бескорыстность интеллигенции! - Придав лицу неправдоподобную искренность, а голосу ехидную мягкость, он обратился к Мастеру: - Вы, славный сочинитель, полагали, что вдумчивый советский читатель захиреет без ваших откровений, а литературный процесс иссякнет? Не стесняйтесь, голуба, это вполне нормально: творец стремится к пониманию и признанию широкой общественности. А получив признание, становится членом МОССОЛИТА, ест порционного судачка, в Грибоедове. И дом в Перелыгино берет! Непременно берет!
   Голос Мастера прозвучал глухо:
   - Теперь я знаю, как следовало поступать, что бы получить право на Свет... - он шумно вздохнул и продолжил с напором человека, открывшего истину и готового сражаться за нее до конца. - Каждый должен научиться справляться со злом сам. Научиться побеждать трусость, отчаяние, зависть... На этот счет ему даны твердые указания. - Мастер вскинул голову и отчетливо выговорил заледеневшими губами: - Заповеди.
   Воланд встал, скучающим взором обежал комнату.
   - И вот с этими своими открытиями вы рветесь все начать заново... Я понял правильно - вы просите о Возвращении!?
   - Мы должны пройти через страдания, чтобы снова возжелать покоя. Мы должны расстаться, чтобы снова найти друг друга. - В глазах Маргариты блеснули слезы. - Мессир, самая великая ценность, которой владеем мы, наша любовь. Нескончаемое благоденствие Приюта убивает ее! Любовь не знает покоя. Она может стать настоящей, верной и вечной, лишь побеждая смерть...
   - Это, видимо, последнее слово... Ну что ж - будь по-вашему! "Любовь, побеждающая смерть!" - экое поэтическое откровение. Да как свежо! - Воланд захохотал и страшен был его смех.
   Он стал вдвое выше, прозрачнее, сквозь зыбкий силуэт гиганта бледно светилось окно с застрявшей на полпути лиловой тучей. Свита, сбросив шутовские маски, стояла рядом в напряжении завершивших переговоры секундантов. Электрические разряды потрескивали в воздухе. Туча медленно двинулась к Дому.
   - Будь по-вашему... -тихо повторил Воланд с иной, раздумчивой интонацией и взглянул искоса, словно прицениваясь. - Полагаю, есть повод развлечься. Тяжко быть всеведущим, колеся по кочкам времени и пространства. Заезженные дорожки, знаете ли... Ведь вы от этого бежите. Бежите в неведомое... Хотя подозреваете, подозреваете ведь, что возвращение в Приют может не состояться. МОЖЕТ НЕ СОСТОЯТЬСЯ. И тогда вас растворит в себе Тьма. Вечная Тьма! Не холодит вашу кровь дыхание бездны? Не захватывает дух петля опасности и неведения? - Сумрачный великан пригвоздил взглядом прижавшихся друг к другу людей. Они молчали. И тогда громом раскатился кличь:
   - Сыграем же, господа!
   И взметнулся, закружив вихрь, черный плащ, и расступились стены, открывая безбрежный мрак. Вихрь подхватил влюбленных, швырнул в бездну. Крошечные песчинки, они неслись в неизвестность, не разжимая объятий. Свита Воланда парила во тьме, то приближаясь, то удаляясь в кружении могучего смерча.
   Маргарита охнула и крепко зажмурилась: они оказались на краю гигантской, засасывающей воронки. Заворачиваясь винтом, по-волчьи завывая, проваливалась в пустоту тьма.
   - Это вход в Бездну. Туда вам пока рановато. Не стоит торопиться... Жребий, Азазелло! Они должны тянуть жребий! - Воланд поднял руку, сверкнув черными алмазами на раструбе перчатки, и взоры влюбленных обратились вверх.
   Скрылась во мраке страшная воронка. Нечто огромное, переливаясь сапфировым светом, приближалось, росло, и вот возник перед лиловым рыцарем вращающийся барабан. Он был прозрачен, гулок и наполнен сверкающей звездной пылью.
   - Это жизни. Те, что еще не являлись на свете, и те, что никогда не появятся. Кто первый рискнет сыграть?
   Мастер приблизился к барабану, опустил руку в прорезь. Его пальцы растопырились, погрузившись в мириады искр, и сомкнулись.
   - Ваша очередь, леди... - учтиво предупредил паж, беря из рук мастера выуженную искру и передав ее Воланду.
   Марго подошла к барабану, щурясь от света. Рука, погрузившись в зародыши бытия, ухватила нечто живое, пульсирующее.
   - Ловко вы действовали, - приняв добытого светлячка, паж передал его Воланду. Тот помял в ладонях добычу. Искры оказались скрученными листочками тончайшей бумаги, на которой проступали мерцающие знаки.
   - Поздравляю. Вы попали в девятку!
   - Как?! - вспыхнула радостью Маргарита. - Вы узнали нашу судьбу?
   - Вам выпала жизнь. Она будет. И это единственное, что я пока знаю. Остальное ведомо лишь ЕМУ. Путь тех, кто избрал возвращение, скрыт туманом непредсказуемости. Нынче на Земле 1950-й. С этого мгновения там, неведомо когда и неведомо у кого родятся дети. Славные такие мальчик и девочка. Может, сейчас, а может - пройдет вечность. Далеко не факт, что вы вообще встретитесь. Вы можете пройти мимо, не узнав друг друга. Вы можете ошибиться, поддаться искушению и соскользнуть во тьму. Всякое случается с обычным смертным.
   - Все начнется заново! - воскликнул Мастер, уже трепеща от одержанной победы. - Мы непременно найдем друг друга. Нашим проводником станет любовь.
   - Искренне озабочен тем, чтобы этот "прибор" не сыграл с вами злую шутку. Впрочем, надежность избранной тактики вам предстоит оценить самим. Сделка состоялась, господа!
   Духа тьмы поглотил сгустившийся мрак, пронизывающий и мертвящий. Лишь глаза светились из бездны, а голос, переливаясь эхом, звучал со всех сторон:
   - Игра началась. Запомните же: играете не вы - а вами. Я и ОН!!!
   "...Я и он... Я и он... " - повторяли, перекликаясь, холодные, далекие голоса.
   - Я и ОН! - хохот Воланда был похож на обвал в горах, грохот камней и стоны раздавленных ими жертв. Или это свирепо взвыл ветер?
   В уши Маргариты ударил свист, сердце подпрыгнуло и сделало глухой толчок- наверно, так замирает душа у альпиниста, сорвавшегося в пропасть. Когда звон утих и темнота рассеялась, она разглядела, что стоит у дверей дома, завитого диким виноградом, а рядом, словно путник с посохом - Мастер.
   - Прощайтесь! - разнеслось с высоты.
   Избегая смотреть друг на друга, они обошли дом. Холсты Маргариты, рукописи и реторты Мастера, навсегда опустевшая кровать в спальне. Покинутое вечное пристанище. Вечный Покой, вечная красота, вечное тепло...
   Шквал накатил тотчас же, срывая цветы и листья, унося их по песчаной дорожке к горбатому мостику. Тучу пронзили огненные стрелы и рвануло, загрохотало со всех сторон. Старый слуга кинулся закрывать окна, ловя взвившиеся шторы, и замер, упустив вырвавшуюся раму - звеня, посыпались на мраморный пол разбитые стекла. Но старик не заметил случившегося - не отрывая слезящихся глаз он смотрел на хозяев. Вместо того, чтобы присесть в обнимку у запылавшего как обычно в грозу камина, они уходили! Распахнули дверь, остановились на пороге. Протянули друг другу руки, но их пальцы не соприкоснулись, словно встретив стекло.
   - Ты уверен, Мастер? - Маргарита рванулась к нему, как с подножки уходящего поезда, прильнула к незримой стене. - Уверен!?
   - Уверен, - он распластал ладони поверх ее, прижатых к прозрачной преграде и озарился радостью: - Я слышу, как бьется твое сердце! Мы живы! Живы, Марго!
   - Мы не можем потеряться... Нет! - кричала она беззвучно. - Правда!? Ведь правда?
   Он заглянул в глубину ее зрачков и проговорил веско, чеканя клятвой каждое слово:
   - Я найду тебя. Жди.
   Порыв ветра разметал их волосы, парусом вздымая молочный шелк одежд, унося слова. Незримая сила тянула расставшихся в стороны. Ослепив, трижды сверкнула молния. Взорвался и раскатился стоголосый гром. Дождь хлынул стеной, скрыв сад, елки, кусты сирени, ирисы - все то, что должно было принадлежать им вечно.
   - Помни! Помни обо мне, любимый! - кричала Маргарита сквозь бушующий водопад и чувствовала, что поднимается вверх, оторвав босые ноги от каменной ступени.
   - Маргарита! Марго... - неслось ей вслед. Мастера уже нигде не было видно.
   Зажмурившись в сплошном потоке ледяной воды, Маргарита летела все выше и выше, словно ныряльщик, поднимающийся из пучины. А когда открыла глаза, набрав воздуха в разрывающиеся легкие, туча была внизу - круглая, серебряная, нестрашная. Она таяла, подобно льдинке, и вскоре исчезла совсем, открыв островок. В его центре, в окружении садов и полян блестела красная черепица дома. За полянами поднимался частокол темных елей, а за ними - во все стороны простиралась бескрайняя ширь океана.
   - Прощай, ласковый мираж Вечного приюта... Прощай, бессмертие!
   Я приду! Я обязательно приду!
   Ты только позови, Мастер...
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   Глава 1
   Сентябрь в Москве выдался чудесный. Солнечно, как в Риме, тепло, как в Лондоне, а в Париже, что сознавать особо приятно, дожди и сплошные тучи. Обитатели российской столицы отдыхали у телекарты прогноза погоды, ощущая собственное преимущество перед членами европейского содружества. А когда ехали загород на свои участки, то смотрели только в сборник "Русские поэты о временах года" или в окно электрички на отдаленно-общий план, где плавно скользили одетые в багрец и золото перелески, широкие нивы и уютные поселения пейзан. При известном навыке медитации, умении отстраняться от досадной, впритык текущей реальности, можно было даже вызвать в себе чувство полного удовлетворения и глобальных позитивных перемен .
   Впрочем, повышенное внимание к погодным условиям и природным явлениям свойственно людям праздным, не обремененным иными заботами. То есть тем, у кого ничего нет и не будет, или тем, кто получил от жизни все и навсегда. К последней категории любителей загородного проживания относился и Альберт Владленович Пальцев, имевший в ближнем Подмосковье комфортабельный до неприличия коттедж. Руководитель фонда "Культура и гуманизм" при клубе творческой интеллигенции "Муза", человек вдумчивый, тонко чувствующий, он не смог бы отличить ясеня от липы, не говоря уже об экзотических растениях, высаженных в его парке. Однако именно на пленэре решил устроить А.В.Пальцев судьбоносным солнечным днем чрезвычайно важную встречу.
   В уютной гостиной, отделанной панелями необтесанного камня, обвешанной алебардами, аркебузами, пучками сабель, старинных ружей, шкурами тигров, головами клыкастых кабанов и рогатых косуль, встретились непримиримые враги, разделенные общей мировоззренческой несовместимостью личной неприязнь. Альберту Владленовичу удалось уговорить гостей, прибывших с персональной охраной, оставить секьюрити в гостевом павильоне, гарантируя сверхнадежную защиту. Лишь одного из них уломать оказалось не просто. Крайне левый общественный деятель Рамзес Свеклотаров - родной брат известного писателя Ивана Свеклотарова, так и не отделился от своего тесно державшегося стражника, словно связанного с ним общей пуповиной.
   Юрий Кленовский - фигура на политической и финансовой арене чрезвычайно значительная, сочувственно ухмыльнулся краем сочного сионистского рта, окинув из-под тяжелых век впечатляющую пару - мелкого, сивенького вожака патриотических сил и мощного амбала за его спиной. "Мышь у подножия Фудзиямы" - тихо прокомментировал олигарх возникшую живописную композицию.
   "Такого вшей зашибешь" - тоже вроде про себя, но довольно громко, шепнул в сторону неприятного ему патриота-экстремиста депутат Госдумы Перманентов. Свеклотаров сказанное услышал, медленно приблизился к длинному, жилистому, сильно напоминавшему Кису Воробьянинова в исполнении актера Филиппова, парламентарию, покачался на носках, воинственно задрав голову, но ничего не сделал. Только смачно плюнул на драгоценный арабский ковер, непосредственно к носку непрезентабельного депутатского ботинка и отошел к окну, прикрываемый с тыла амбалом. Тот на секунду задержался, одарил многообещающим взглядом тучного, кровь с молоком, Кленовскийа и хилого, желчь с "Жигулевским", Перманентова, давая понять, что историческая справедливость восторжествует: в один сильно прекрасный день Рамзес собственноручно превратит их в экспонаты для такой вот охотничьей экспозиции.
   - А вот и отец Савватий! - поспешил к последнему прибывшему хозяин, разряжая обстановку. - Представлять, думаю, не надо.
   Крупный, осанистый батюшка в безупречном облачении с массивным крестом и живописной марксистской шевелюрой, смиренно поклонился собранию и опустил очи долу, словно созерцая пышную каштановую, опрятно содержащуюся бороду. От него веяло чистотой и целомудренными церковными благовониями.
   Присутствующие знали, что отец Савватий, являясь не последним лицом в Епархии, частенько представлял интересы Православной церкви в общественных и государственных собраниях. Как правило он выдерживал лояльно-центристскую позицию и старался не обострять противоречий. В напряженные моменты дискуссий батюшка уходил в себя и было ясно, что он со смиренной молитвой обращается к Господу. Взгляд у отца Савватия был многопретерпевший и сочувствующий, лицо - располагающее к исповедям, а молчаливость обнадеживала.
   Удобно и весьма покойно расположил на витиеватом неудобосидимом диване внушительные телеса Курман Камноедилов - человек неопределенного, скорее все же, почтенного возраста и почтенной же репутации. С политикой Камноедилов соприкасался плотно в любых режимах и умел находить консенсус с фракциями разных конфигураций.
   Внешность Каноедилова не оставляла равнодушной женщин, среди которых встречались как страстные поклонницы, так и злейшие врагини. Последние утверждали, что перекинутая от уха до уха через оливковый череп плоская смоляная прядь и узкие усики над улыбчивой губой скульптора - крашенные, и что именно с таким вот насмешливым изуверством умыкали предки Курмана беззащитных женщин. С позиции же здравой объективности, необходимо отметить, что заботливый семьянин лично никого не умыкал, направляя недюжинную энергию в творческое русло, а его произведения, украсившие Москву, оставляли у людей самого разного склада чувство глубокого потрясения. Особенно много противоречивых откликов вызывал монумент И. С. Шаляпину, поставленный на Стрелке, против возрожденного Храма. Отвергнутый Советами гений оперной сцены был изображен стоящим на попранных скипетрах и державах в тот момент, когда, отыграв спектакль, вдохновенно освобождал свою мощную фигуру от облачения "царя-ирода". Причем, в облике загримированного певца явно просматривались черты Ивана Грозного, а шапку Мономаха, он держал на отлете незабываемым движением Ильича, вдохновенно взметнувшего каменной (гипсовой, бронзовой) десницей свою, очевидно, не менее тяжелую для государственной головы кепку. В толкованиях скрытого смысла впечатляющей скульптуры, творческая интеллигенция изощрялась до безобразия, договорившись до того, что ваятеля больше заботило не увековечение образа великого артиста, а визуальная пропаганда в самом сердце столицы крайне опасных тоталитарных и шовинистических настроений.
   Восседавший под блестевшими саблями Камноедилов с тихим умилением глядел в распахнутое окно гостиной, любуясь погожим сентябрьским днем и никак не реагировал на желание заговорить соседа по креслу, разглядывающего его старинные, усыпанные алмазами перстни.
   - Обалденные цацки! Но у меня от бриллиантов чакры ноют, - напевно сообщил пренеприятнейший сосед, изогнувшись спиной с грацией обольщающей стриптизерши.
   Бася был одет в затейливый шелковый блузон из коллекции своего друга Гальяно, высветленная шерстка короткого перманента облегали голову аккуратной шапочкой. Тщательный макияж, свидетельствовавший о серьезной подготовке к визиту, имел явный перебор по части пудры, но отличался общей сдержанностью. В паспорте известного шоумена, певца, танцора, режиссера значилось: Василий Кузьмич Телкин. Такая фамилия больше похожа на псевдоним сатирика-концептуалиста или воровскую кликуху. Бася же был нежен, изыскан, глубок. Как творец - начинен декадансом - его надломом, порочной экзальтацией. Как деятель, рвущийся к вершине власти на ТВ и эстраде неутомим, изобретателен, дерзок. Не голубое большинство вызывало у него чувства, которые испытывает римский патриций, созерцающий из-под мраморной колоннады стадо копошащихся в грязи вонючих рабов.
   Попав в компанию чуждых ему по ориентации лиц, Бася изображал полную раскрепощенность. Демонстративно поправлял перед зеркальцем макияж, таращился на бриллианты скульптора, с выражением отчаянной скуки разглядывал экипировку высшего эшелона - костюмы от Армани, рубашки от Версаче, обувь от Бали или Гуччи. Сутану проходившего мимо батюшки пощупал и установил, что она сшита из первоклассного фрачного крепа. А вот галстук толстомордого актеришки Барнаульского, с трудом поместившего свой зад в изящное антикварное кресло, куплен у китайцев в переходе метрополитена.
   Юлик Барнаульский был самым, видимо, случайным членом странного сообщества, попавшим сюда благодаря дружбе с Кленовским и своей активной жизненной позиции. Неутомимый борец за выживание российской культуры, занятый в различных творческих объединениях, обществах и союзах, Барнаульский делал активную карьеру на телевидении. Сейчас, талантливо изображая лицом добродушную толерантность, Юлик успел послать каждому из присутствующих приватный взгляд, свидетельствующий о личном расположении и солидарности во враждебном лагере.
   Напольные часы, украшенные резными химерами, словно Собор Парижской Богоматери, медленно пробили двенадцать. И тут же раздался торжественный баритон хозяина.
   - Благодарю за то, что приняли мое приглашение, друзья, - пропел он, стоя у ведущей наверх лестницы с величием графа Орлова, открывающего бал в оперетте "Летучая мышь". - Прошу подняться в кабинет. Докладчик ждет.
   Между тем на веранде готовился к обеду торжественный стол. Звенел хрусталь, мелькала сервировочная тележка, подвозящая напитки и блюда, занимали свои места серебряные приборы возле тарелок российского царского двора, возникли в низких вазах изящные цветочные композиции. Все приготовления совершал один человек - гибкий восточного типа брюнет с лучезарной улыбкой и пластикой циркового наездника. По примеру гарсона во французском бистро или полового из русского трактира, его узкие бедра охватывало длинное белое полотенце. Над полотенцем чернел совсем недешевый смокинг, а у гладко выбритого подбородка притихла коллекционная Корденовская "бабочка". Колдуя над столом, он напоминал фокусника Акопяна, выполняющего забавный трюк. Завершив программу, окинул орлиным взглядом содеянное и победно воздел руки: "Алле!"
   Игорь Везун трудился у Альберта Владленовича второй год. В ленинградском детдоме имени Клары Цеткин и Розы Люксембург, где вырос Игорь под дурацкой фамилией, данной ему невесть кем из дирекции, его считали наивным. Двухнедельного младенца нашла повариха баба Дуся на приютской помойке в лютом январе. Завалившийся в бак с тухлой капустой мальчик не замерз и даже не заболел. Но рос замкнутым и чересчур доверчивым. Баба Дуся опекала "рахитика", засовывая в его кулачок булочку или яблочко. Но и эти лакомства вечно голодный пацаненок умудрялся подарить или выменять старшим товарищам при малейшем нажиме. Так же легко манипулировал по дешевке приобретенным сокровищем и Альберт Пальцев.
   Получив должность персонального повара при человеке, имевшем манеры дореволюционного барина и репутацию борца за духовное возрождение России, Игорь старался угодить ему изо всех сил. Он крепко уважал Пальцева, стараясь не замечать бурления темных вод под солнечной гладью созидательной деятельности хозяина. А бурление происходило, и было оно тлетворным. Наивный Гарик не сразу понял, что нет более опасной и заразной инфекции, чем страсть к накопительству. Деньги - власть. Власть - деньги. Вот главные составляющие сатанинского рецепта, способного отравить всякое качественное блюдо, под каким соусом его ни подавай. Прилипчивая зараза передается с удручающей быстротой и приобретает масштабы массового психоза. Свидетелем именно такого явления и стал в тот вечер Игорь.
   Еще накануне по деловитой сосредоточенности хозяина и распоряжениям относительно стола, повар понял, что ожидается прибытие важных персон. Из дома за неделю до того была выпровожена на средиземноморский курорт супруга Пальцева Ангелина, с утра же в день приема удалена прислуга и усилена охрана.
   Игорю пришлось шустрить одному. Не удивительно, что накрыв на террасе стол, он позволил себе отдых на скромном балкончике второго этажа. Окна кабинета Пальцева, распахнутые по случаю теплого дня, были совсем рядом, и происходящее внутри доносилось до Игоря с четкостью радиопостановки. Передавали нечто в жанре фантастического триллера.
   Гости, расположившиеся на мягких диванах, упорно помалкивали, выдавая свое присутствие нервным покашливанием. Затем в комнате, представленный Пальцевым "А это наш гость", появился еще некто - судя по голосу, впечатлительный вегетарианец с хроническим насморком. Во всяком случае, заикание у него, видать, возникло на нервной почве. От волнения докладчик активно шуршал бумагами, ронял папку и гундосил нечто научное, типа: "Наш технический отдел благодарит за оказанное доверие... мы взяли на себя задачу беспрецедентной сложности... Теория торсионных полей привлекла внимание крупных ученых всего мира..."
   Из доклада язвенника Игорь понял, что наши российские мозговитые парни разработали в своих "ящиках" некую фигню, способную при умелом пользовании коренным образом изменить ситуацию в государстве. Люди в кабинете Альберта Владленовича собрались именно для того, чтобы уточнить, кто именно, как и при каких условиях будет направлять страну. А, главное, куда.
   - Подведу итоги... - пророкотал оперным баритоном Пальцев, выпроводив докладчика. - Убежден, что в вашем лице, господа, могу рассчитывать на полное взаимопонимание... - Он сделал эффектную паузу, звякнул бокалом с боржоми. - В любой момент может вспыхнуть цепная реакция стихийного бунта, перерастающая в глобальную гражданскую войну. Бунт, власть толпы, анархия крайний негативный полюс так называемой демократии. Времени на кропотливую селекцию полноценной личности гражданина у нас нет. Придется действовать оперативным путем. Нам следует поблагодарить Всевышнего, давшего ученым новый инструмент воздействия. Не концлагеря и пыточные камеры станут очищать общество от скверны, а деликатное и методичное врачевание больного сознания. - Альберт Владленович остановился, прислушиваясь к воцарившейся тишине и весомо продолжил:
   - Уровень жизни масс может быть поднят лишь при качественных изменениях в сознании каждого гражданина. Вот когда он будет не о чужих доходах размышлять, а землю копать - тарелка жирных щей обеспечена. При этом - никаких задолженностей, кризисов, авралов. Все сыты, обуты, спокойно, с уверенностью в завтрашнем дне размножаются. С бандитско-нищенским существованием страны будет покончено. - Послав в полумрак кабинета, где затаились гости, магнетический взгляд, которому учился у Юрия Лонго, он продолжил: