Бояджиева Мила. Возвращение мастера и Маргариты

   - Понравился? - перехватил взгляд Мары брюнет.
   - Забавный. Лицо, приближенное к юбиляру?
   - Ко всем нам, очаровательнейшая. Впрочем, его окучивает Альберт Владленович. А статисты должны изображать довольство. Это вовсе не трудно, девочка. Внимательно взглянем на стол.
   - Красиво.
   - Изысканно! Обратите внимание на это огромное блюдо. Клумба, букет, натюрморт! Потрясающая колористическая гамма. Коричнево-бежевые треугольнички изваяны из утиной печени, темные плитки - из копченой утиной грудки, звездочки желе из портвейна. А румяные бриоши среди овощной бахромы манят взор, словно белый гриб в нежной траве. - Он со знанием дела смачно цыкнул. - Здешний шеф рисует эскизы, прежде чем составлять блюда. Виртуоз композиции. Какой изыск форм!
   - Чувствую себя как на экскурсии в Третьяковке, - Мара улыбнулась соседу. - Простите, я не расслышала, как вас зовут.
   - Везун. Это фамилия. Откликаюсь на имя Гарик.
   - Мара.
   - Звучит вполне аппетитно. С привкусом лаванды, лимонной или перечной мяты. Прохлада и горечь.
   Загрузив тарелку, Гарик энергично ел.
   - Ничего, если я буду жевать в процесс беседы? В самолете проспал обед, полутруп от усталости, но обаятелен и весел. Что требуется для ощущения полного счастья? Красивая женщина, манящий стол, удачно завершившееся дело. У меня все есть.
   - Тсс! Старикан в пенсне будет говорить речь, - остановила соседа Мара.
   Взгляды застывших с набитым ртом гостей устремились в сторону поднявшегося джентльмена. Он оказался высок ростом, но, как-то нервно передергивал плечами и, вроде, кособочился. В руке тостующий держал бокал, с явным намерением использовать его как микрофон.
   - Я буду краток, друзья мои. Мы присутствует при величайшем эпохальном событии. В муках родился гений. Наполеон современности. Которого еще ждет... Которого ждет... - Он дунул в бокал, прислушался к звучанию последнего слова, чему-то очень огорчился. Лицо болезненно сморщилось, из-под пенсне явилась, блеснув хрусталем, слеза. Содрогаясь от нахлынувших чувств, гость махнул рукой и сел. Аплодисменты завершили его впечатляющую речь.
   - Цирк, - шепнула Мара. - Это родственник юбиляра?
   - Окститесь, полу литовка. Шарль де Боннар - потомок русских эмигрантов-аристократов. Изъясняется он, как слышали, на чистейшем великом и могучем. Махинатор общемировой вездесущности. Где ни появишься - Европа ли, Америка, или вовсе - Занзибар, - затеваются какие-то акции, фонды, возникают сказочные пожертвования, инвестиции. В деловых кругах Боннара знают все, его имя произносят с придыханием и загадочно поднимают брови, словно знают про него нечто жутко значительное, не подлежащее разглашению. Новый, супер-деятельный Хаммер. И, как мне кажется... - Гарик повел крупным носом. - Пахнет серой!
   - Понятно. Банкет, в сущности, затеян ради этого господина.
   - В основном. Вообще, куда ни поверни шею - сплошные странности. Боннара этого я в глаза не видел. А он, едва о банкете узнал, сразу поинтересовался: "Игорь Везун будет?" Шеф меня экстренным порядком из Норвегии вытащил, я примчался - не одет, не брит... Кинулся к интересовавшейся мною персоне, а она посмотрел на меня, как сквозь стекло, промычала нечто невнятное и отвернулась! С какой стороны я ему сдался - ума не приложу. Если только, как знаток сего заведения. Этот домик - мое хобби. Черт-те откуда страстишка завелась - похаживать сюда, подмечать, изучать... Может, я из роду Олсуфьевых, выстроивших этот особнячок сто лет назад? Впоследствии в нем произошло много интересного и, особенно, с тех пор, как дом стал писательским клубом. Помните: "Порционные судачки а натюрель. Виртуозная штучка"? Грибоедов это, милая моя, тот самый МОССОЛИТ, - со значением произнес Гарик.
   - Знаю. По роману Булгакова... - Мара смутилась, что столь слабовато информирована о знаменитом доме. - Но ведь Коровьев и Бегемот на прощанье спалили его.
   - Как посмотреть. Вопрос состоит в том, что мы с вами предпочитаем вымысел или реальность. Честно говоря, я на стороне хорошего вымысла. Но то, что мы сейчас с вами сидим здесь и жуем, свидетельствует в пользу реальности. А кроме того - история не горит. Здесь в каждом зале живут тени минувшего. И шепчут, шепчут!
   Перед сменой блюд, дорогая, мы совершим ознакомительную экскурсию. Обожаю великолепие! Это от несчастного детства. Представьте, Мара, приют, а в нем хиленький сиротка... Ах, не представляйте, не представляйте ни в коем случае - не хочу портить вполне жизнеутверждающую атмосферу вечера. Вообразите лучше что-нибудь нежащее - ресторан на берегу океана. Играет скрипка, только вы и я! - Игорь загляну ей в глаза и смешливо подмигнул.
   - Уж лучше останемся здесь, а вы мне покажите другие залы, предложила Мара, отметив в себе расцвет не часто посещавшей ее веселости.
   ...Когда в банкете наступил перерыв и гости начали подниматься, гремя стульями и роняя с колен салфетки, Гарик скомандовал:
   - Пошли, - он внимательно оглядел Мару. - Не сочтите за пошлость, но меня преследует ощущение, что я вас где-то видел.
   - Вполне возможно, - выйдя из-за стола, Мара поправила узкое, плотно охватывающее тело платье. Бретельки постоянно спадали с плеч. Вероятно, модельер задумал подобный эффект, но Мару это раздражало и все время хотелось закутаться во что-то мягкое и теплое. - Я демонстрирую и продаю шубы в салоне "Шик". И еще снялась в эпизоде хорошего фильма. Хорошего но не заметного.
   - Часто именно так и бывает, поскольку интересует людей больше не хорошее, а скандальное. Вот, к примеру, виртуозно исполненный бифштекс проглотят и не заметят. А мочевой пузырь крокодила в розовых лепестках под соусом "экскримент"?.. - Взгляд Гарика стал стеклянным. К ним, распахнув руки и сияя белым пластроном сорочки, направлялся шустрый иностранец.
   - О! О-о-о! Счастлив снова видеть вас, мой друг! Давненько не встречались, говубчик!
   Возражения застыли на устах Гарри, изобразивших самую радушную улыбку. Двумя руками Боннар потряс протянутую лодочкой кисть повара, увидел Мару, склонился к ее руке, бормоча нечто восторженное. Потом поднял остробородое лицо к дубовому потолку и резко взгрустнул:
   - Бывал я здесь, бывал... Интереснейшие вещи происходили в сем чертоге. Тут, именно тут собиралось правление Союза писателей. Э-э-э, деточка, вам невдомек, сколь важна миссия литератора в обществе! Союз Писателей СССР - дитя русской словесности и государственного аппарата. Капризное, уродливое, но могучее: помесь танка с патефоном. А роль Правления Союза можно сравнить лишь... - Он воздел глаза, но тут же, словно смутившись, перешел на серьезный тон. - Принимало Правление в ряды инженеров человеческих душ, исключало, давало советы, поощряло... М-да!.. И характеристики составляло, письма протеста в ЦК... Активная велась деятельность! А уж насчет путевочек, дачек, зарубежных читательских конференций - сами знаете - имелся определенный фонд и требовалось выбирать достойных. Увлекательнейшая процедура!
   - Редкая осведомленность для жителя других, гм... широт, - восхитился Гарик, так и не выяснивший ни гражданства, ни места проживания Шарля.
   - По случаю, друзья мои, по печальному случаю. "Доктора Живаго", помнится, здесь разбирали, тысызыть, анализировали стилистические особенности, идейную направленность произведения рассматривали... Горячее было дельце. Не любили в Стране Советов Нобелевских лауреатов.
   - Зато теперь чтят, - восстановил справедливость Игорь. - И все исторические ошибки критически обсуждают.
   - Вот оно-то и радостно! Оно-то и обнадеживает! - иностранец просиял. - А люстра здесь знаменитая. Вам, конечно, известно, что это подарок Иосифа Виссарионовича?
   Мара и Гарик, переглянувшись, пожали плечами.
   - Дело, видите ли, было так. В день открытия первой станции метро к товарищу Сталину подошел сочинитель Горький, этот самый Союз писателей возглавлявший, и в который раз пожаловался, что у клуба литераторов нет своего здания. Все есть - и темы, и идейная направленность, и мощь художественного слова, и совесть партийная, а здания нет. Вождь сочувственно покачал головой, обещал дом выделить и добавил, указывая пальцем на станционный "канделябр": "А люстру вот эту вазмы". - Шарль ловко изобразил акцент. - Невообразимый, скажу вам, был человек. Как-то на даче в Усово засиделись мы с ним до звезд. Комары, знаете ли, звенят, сирень так и светится, луна за соснами и тишина сумасшедшая. Коба пыхтел, пыхтел трубкой, а потом спрашивает: "Скажи, Шарло, а через сто лет меня помнить будут?" Ну, что я мог ответить? Вынужден был спешно уехать за границу.
   Игорь и Мара переглянулись и собрались вежливо улизнуть от разъюморившегося господина.
   - Я как раз собирался показать моей девушке дом, - Гарик отступил, любезно кланяясь, с явным намерением отвязаться от Шарля. Но тот оживился:
   - Охотно, охотно пройдусь с вами и поделюсь информацией. У графа Ивана Семеновича Олсуфьева, выстроившего для семейства эти хоромы, был неплохой вкус. Общество собиралось отменное и стол, знаете ли, стол - лучший на всю Москву. Повар из Парижа, винный погреб с драгоценнейшим содержимым... Может, Грибоедов и читал здесь возлежащей на канапе даме выдержки из "Горе от ума", но мало вероятно, что она доводилась ему теткой, хотя, как известно, вопрос крови - самый загадочный.
   Они спустились на первый этаж и вошли в широкую дверь. Нельзя сказать, что бы дым в Дубовом зале стоял коромыслом. За столиками по углам мирно ужинали господа, ничем не напоминавшие о богемном разгуле. Прохлада, свойственная не жилым помещениям или комнатам, предназначенным для официальных собраний витала над белыми скатертями.
   - Дубовый зал служил для особо торжественных случаев. При графе здесь заседала масонская ложа. О сем свидетельствует четырехлистник в стрельчатых окнах. Как известно - их знак. А вот двуглавые орлы в рисунке балконной решетки - самодержавные. Так и остались, не улетели, не испугались визита генералиссимуса в скрипучих сапогах... А в соседнем, каминном зале сохранились деревянные панели - первозданные, настоящие... Надо сказать гуляли здесь литераторы до потери членских билетов и предметов личного пользования! - Взгляд Шарля заиграл отсветами минувших банкетов. - Помню, Константин Симонов, получив шестую Государственную премию в 1950 м...
   Игорь вздохнул, демонстрируя ангельскую терпимость к болтовне навязчивого джентльмена.
   - Мне хочется взглянуть на Пестрый зал, - робко подала голос Мара, которой забавный иностранец нравился. - Вероятно, у господина де Боннара найдется не мало историй...
   - Пестрый считался одним из самых богемных кафе в "оттепельной" Москве. Прямо на стенах оставляли шаржи и автографы знаменитости, перехватил инициативу Игорь.
   "Когда будешь есть тушенку не забудь про Евтушенку", - процитировал де Боннар и обратился к Игорю: - Ваш просветительский пыл похвален, мой юный друг. Но нет никакой возможности пропустить коронные блюда шефа, которые сейчас вон на тех тележках покатили к нашему столу. М-м... Поразительная вещь: кухня русско-французская, повар австриец, продукты из Швейцарии и Германии, а пахнет благополучием и процветанием.
   - Эти штуки называются "фуллите из лосося тартар" мудрено, а? раскланявшись с иностранцем, Везун увлек Мару к столу. - На самом же деле простейшая вещь - розово-черная слоеная башенка. Можете наскоро приготовить сами: слой копченого лосося, слой черной икры, прозрачный ломтик свежемаринованного лосося и букетик сочной зелени. Я лично предпочитаю "Олсуфьева". Жареное филе форели с креветками, шампиньонами, артишоками и соусом "Салтыков". Хотите я вас научу готовить? Или лучше перепелов "Галицино"?
   Мара подозрительно взглянула на черноглазого весельчака:
   - Вы настоящий джентльмен.
   - Джентльмен? Ерунда! Я повар, дорогая девочка. И этим все сказано.
   Глава 18
   Игорь Везун теперь частенько думал, что фамилия прилепилась к нему не случайно. С того сентябрьского дня, когда в особняке Пальцева насморочный ученый докладывал о запуске какого-то прибора, компания заговорщиков собиралась еще дважды.
   Подслушав разговоры в кабинете, Игорь кое-что смекнул о происходящем и понял: пробил его звездный час. Канул в прошлое наивный сирота, позволявший, как теперь говорят, крутануть себя всякому сопляку. Исчезла круглоглазая удивленность, робость, подобострастие к вышестоящим товарищам. Вместо них заявила вдруг о себе разбойничья лихая удаль. Будто стоял он всю жизнь не у плиты, а на пляшущем корабельном мостике, был жилист, зол, опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукоятки пистолетов, а волосы воронова крыла перехватывал алый шелк. Плыл под его командой в Карибском море фрегат с черным гробовым флагом. И гнался за отчаянными флибустьерами корвет, и стлался над волной пушечный дым. Но уходил от погони отчаянный пират, гроза морей, владеющий несметными сокровищами и властью...
   В таком состоянии духа "проговорился" как-то повар хозяину, что стал невольным свидетелем собрания в кабинете особняка, мало что понял, но хочет быть полезен делу всеми своими преданными потрохами. Разговор происходил на даче. Холодный ветер нес по дорожкам сада палую листву. Нечто опасное, хищное промелькнуло в холеном лице Пальцева. Он устремил внимательные глаза на вспотевшего под кожаным пиджаком повара, смотрел долго, а потом отвернулся, засвистел: "Ты возьми меня с собой, я пройду сквозь злые ночи..." - и двинулся по ведущей в осенний лесок дорожке. Сзади семенил флибустьер, раздираемый противоречивыми желаниями: то ли воткнуть по рукоять в широкую спину благодетеля острый и длинный кухонный нож, предусмотрительно припрятанный за брючным ремнем, то ли, если дело выгорит, целовать барскую ручку. Минут пять оба висели между жизнью и смертью. Просчитывал Альберт Владленович варианты поварской участи и, наконец, подвел итог. Обернулся, подманил пальцем, обволакивая ласковым взором:
   - Это хорошо, что ты не таился и проявил инициативу сотрудничества. Только... ситуация для неподготовленного мышления уж больно стремная. Парень ты сообразительный, смекнул, полагаю, в какие игры люди играют... Так вот, в дело тебе вникать нет никакого смысла, а есть у меня к тебе встречное как бы предложение.
   Альберт Владленович приобнял Игоря за плечи, и похлопывая по спине, увел в дом. Там за коньячком, как с равным партнером, развил свою идею. "Музе" нужен собственный ресторан закрытого типа. Игорь получит кредит на аренду помещения, экипировку, поездку в Европу для заключения контрактов на поставки необходимого оборудования и продуктов. В предельно сжатые сроки наладит работу пищевой точки и закроет глаза на все, что будет происходить в ней. Собственно, в исполнении последнего пункта выбор отсутствовал. Везун встал на трассу, финиш которой представлял простейшую развилку: либо загрести миллионы, либо сыграть в ящик. Последнее вовсе не улыбалось.
   Игорь тепло поблагодарил патрона за доверие, но руки не целовал. Он стал полезным винтиком в запущенном на полную мощь механизме.
   Теперь шеф-повар и хозяин готовящегося к открытию ресторана элитарного клуба "Муза" был допущен к сборищам высокого ранга. Игорь как никогда чувствовал себя на коне, хотя и на строптивом, а к тому же- в прокатном пиджаке. В подобных случаях он предпочитал одеваться с изысканным шиком - в специально приобретенный смокинг американской фирмы, одевавшей миллионеров в сериале "Династия".
   Но милой девушке Маре он, вроде, и без парадной формы приглянулся. Славная малышка, совсем не похожа на тех пронырливых шлюшек, которые подвизаются в кругу солидных бизнесменов. К тому же, как выяснилось, сирота. В светло опьяненном сознании Игоря затеплился огонек родственной симпатии, появлявшийся чрезвычайно редко.
   - Давай выпьем на брудершафт, - предложил он в финале банкета. Поцелуй обещаю символический, а отношения и в самом деле - братские. Дело в том, что мне отчего-то приспичило опекать тебя, девочка.
   Мара улыбнулась и предложение приняла.
   ...Заманив подругу в дамскую комнату Белла не выдержала:
   - Как тебе Альберт Владленович?
   - Твой тип. Победитель, барин, - без восторга констатировала Мара и в упор посмотрела на Беллу: - Хочешь правду? Опасный он.
   - Я тоже! - расхохоталась Белла.
   - Это серьезно, - без тени шутки предупредила Мара, зябко дрогнув обнаженными плечами.
   - Для тебя. Ты не игрок, лапушка, и предпочитаешь обиженных страдальцев. Предпочитаешь, я знаю... И поэтому сейчас сообщишь о наглом навязчивом брюнете, окучивавшем тебя весь вечер. Ведь как я поняла из рассказа Альберта, рыцарь плиты и сковороды преуспевает. А следовательно, способен вызвать у тебя лишь стойкую антипатию.
   Мара подняла на подругу загадочные свои глаза:
   - Он сирота и совсем одинок.
   - Ах, вот оно как... - сочувственно вздохнула Белла. - Жаль парня.
   И подумала, что подарит Маре на свадьбу очаровательную шубу. Даже если она и состоится весной.
   Глава 19
   Во время банкета, подкараулив Альберта в курительном холле, Шарль имел с ним короткий разговор.
   - Вижу, друг мой, вы приняли решение и готовы подписать документы.
   Пальцев сделал честные глаза:
   - Я переговорил с членами союза. Но, как и полагал, не все восприняли предложение о вашем участии в деле с радостью.
   - Кто именно артачится?
   - М-м-м... Перманентов и Барнаульский, - неохотно назвал первые пришедшие ему в голову имена Пальцев.
   - Понятно... - грозно сверкнул стеклами пенсне Шарль. - Придется уговорить. Хорошо хоть Рамзес Свеклотаров под ногами вертеться не будет. Уехал, говорят, вместе с другом-охранником в Европу, - ехиднейшая улыбка тронула губы Шарля. Пальшев предпочел ее не заметить.
   - Несимпатичный был человек. Пусть заграницей буйствует, подрывает там экономику изнутри, - вздохнул Пальцев. - А мы здесь как-нибудь сами.
   - Совершенно согласен с вами, - улыбаясь криво и загадочно, Шарль протянул Альберту Владленовичу руку. - Сами, все сами. А насчет разногласий в среде единомышленников не беспокойтесь. Положитесь на нас. Смотрите сегодня ночные "Новости" и вообще, голуба, умоляю - не пренебрегайте телевидением.
   После этого Пальцев спешно вызвал на "Патриаршие" отца Савватия для срочных переговоров и уже ни куска не смог проглотить с пышного банкетного стола.
   Странная хвороба сразила и Федула, стоило ему лишь услышать о неприятном, полном намеков, разговоре с Шарлем. Отравление осетриной, подкосившее его в знаменательный день 5 декабря, давало о себе знать всякий раз, как речь заходила о "меделинцах". Сейчас, закрывшись в ванной апартаментов "На Патриарших", он промывал желудок коньяком. Альберт же Владленович расположился на диване, включил телевизор и углубился в противоречивые размышления.
   В конце концов, не так уж важно, кто стоит за спиной "иностранных партнеров" - этих весьма информированных и, видимо, бешено богатых мерзавцев. Очевидно пока главное - до "второго дна" затеи с генератором они не добрались! Блеф прошел, причем, на очень высоком уровне и может принести фантастические результаты. Ни одна живая душа не догадывается, что тайный союз "прогрессистов" - хитрая ловушкой для дураков. А генератор нужен лишь как оружие одноразового и далеко не психотропного действия.
   Последнее время Пальцев чувствовал, что фортуна благоприятствует его начинаниям. В текущем общегосударственном бардаке появилась надежда прорваться на самый верх. Исторический опыт свидетельствовал, что ухватить власть сподручнее при помощи всенародной беды и всенародного же покаяния. Пальцев нашел нужный ход, способный обеспечить все пункты: беду, трудное спасение, массовую благодарность спасителю.
   В общих чертах, событиям предстояло принять следующий оборот.
   Группа заговорщиков тайно готовит сеанс первого ограниченного вещания из передатчика, установленного в голове статуи Шаляпина.
   За пару дней до решающего момента Пальцев собирает "прогрессистов" и складывает с себя полномочия. Его, допустим, потрясет какой-нибудь жестокий теракт, который он же сам тщательнейшим образом подготовит.
   Разбитый, подавленный Пальцев удалится в иные края, но перед этим успеет выполнить свой гражданский долг - сообщит в верхи о наличии некой секретной группировки, намеренной запустить опаснейший психогенератор с целью государственного переворота. Он признается и в самом страшном - в ознаменовании своей мощи путчисты намерены поднять на воздух громаду Храма!
   Высокие инстанции, естественно, начнут действовать как всегда разобщенно и бестолково. В результате - роковое опоздание: восстановленный Храм - символ всенародного обновления, вторично взлетает на воздух! Заговорщиков, в числе которых самые опасные конкуренты Пальцева, призывают к ответу. Враги раздавлены. Всеобщее смятение и паника. Страна на грани гражданской войны. А тут герой, пытавшийся предотвратить страшную катастрофу, объявляет о том, что берется за возрождение дважды поруганной святыни и наведения порядка в стране. Мощный порыв объединит все слои общества, партии и фракции. Движение за восстановление дважды поруганного Храма возглавит он - мученик, жертва, спаситель - человек, способный найти колоссальные средства на всенародное дело. Во-первых, вложит в фонд Нового возрождения святыни скромное достояние "Музы" и наваренные на деньгах марафона средства, во-вторых, обнаружит некий мощный источник финансирования - некую золотую жилу, имеющую глубинный исторический смысл.
   Предложение Деймоноса Мефистовича как нельзя лучше соответствовало моменту. Сокровищница русских царей словно специально предназначалась для столь высоких задачь, как восстановление святыни в нищей, но великой стране! Целевое финансирование из великого прошлого! Спасительный дар самой истории! Кроме того, удачно решается с помощью "меделинцев" и основная техническая задача - тайного размещения взрывчатки под фундаментом Храма. Именно иностранных партнеров, рыскающих в подземных лабиринтах, удобнее всего использовать с этой целью. Конечно, они ни в коем случае не должны подозревать о содержимом ящиков, а так же о фиктивности идеи генераторов. Главное пообещать им требуемое время вещания и успеть извлечь клад до рокового сеанса.
   Насчет утечки информации опасаться не приходилось. Об истинном значении ближайших событий, связанных с генератором, знал лишь отец Савватий, на которого Альберт мог положиться. Их связывала давняя боевая дружба.
   Федул начал свой трудовой путь в родных новгородских краях. Поначалу шустрый, исполнительный парнишка подвизался подручным столичных "чесал", рыскающих по Российской глубинке в поисках ценных икон. Разнюхивал, у кого из стариков сохранился почерневший образок, где осталась бесхозной разграбленная церквушка. А поскольку работал Федул с первоклассными специалистами, то скоро стал разбираться не только в ценности иконы, но и в мастерстве письма, живописных школах, сюжетах. Дело свое Федул любил - не важно ведь, куда поступают добытые и отреставрированные ценности - в частную коллекцию иностранца или в музей. Без всяких премудростей ясно, что лучше иконы разыскивать и сохранять, чем оставлять на погибель в умирающих деревнях. Ведь горели, гибли под водой брошенные села, а уцелевшие еще церкви ждала печальная участь запустения. Федул хорошо делал свое дело, получал за него приличные по тем временам деньги. И вскоре попался. С Пальцевым Сиськомац познакомился в северной исправительной колонии. Оказалось, что вращались они прежде в одном кругу, только Федул промышлял в глубинке, а Альберт возле "Интуристов".
   Вышел на волю Федул, имея определенные виды на будущее. Уважаемый человек, авторитет среди досочников и деловых, предсказал скорый и неминуемый подъем православия в стране и посоветовал молодому специалисту держаться поближе к церкви. "В МИМО тебе, сынок, дороги нет, в живописцы сноровкой не вышел. Номенклатура тебя к себе не пустит, а попы возьмут. Порода у тебя самая подходящая. Глядишь, и карьеру по их стезе не хуже министра иностранных дел выстроишь. И приду я тогда к тебе каяться".
   Точно угадал предназначение Федула авторитет. В духовной семинарии Сиськомац проявил себя с лучшей стороны, а рукополагался в священники уже в преддверии государственных реформ и возрождения православной церкви. Немногословие отца Савватия зачастую ставило в тупик даже Пальцева - он начинал подозревать в действиях священника скрытые духовные пружины. И тогда проверял Федула в деле - дело подтверждало, что отец Савватий никакой не отец, а хорошо законспирированный авантюрист, обретающийся на духовной стезе. Слышал от него однажды Альберт о случае, предопределившем атеистическую направленность мировоззрения. Переволновался парень, совершая ограбление маленькой новгородской церкви, имевшей ценные иконы.
   "Был у меня страх, что накажет Господь, когда чудотворную икону с Его ликом из алтаря выковыривал и когда церковь поджог, что бы скрыть следы. Ждал кары. С содроганием ждал. Но не настигла лиходея карающая десница. Тогда окончательно и понял, что никого на небе нет".