Страница:
Трагическая смерть Эссекса отразилась, без сомнения, на жизнерадостном, веселом расположении королевы. Но рассказы о том, как ее потрясла смерть любимца, и о том, что ей слишком поздно вручили перстень Эссекса, являются, вероятно, простой легендой. Несомненно, во всяком случае, что Елизавета, разговаривая 12 сентября 1601 г. с герцогом Бироном, послом Генриха IV (а ему не было никакой причины лгать), посетившим ее со свитой в 300 человек, о казненном любимце, вынула из шкафчика его череп и показала его Бирону с насмешливой улыбкой. Десять месяцев спустя этот фаворит французского короля потерпел за подобное же преступление ту же самую позорную смерть. Его именем Шекспир назвал героя одной из своих первых комедий.
Смерть Эссекса огорчила еще меньше Бэкона. После кончины королевы, когда друзья Эссекса пользовались большим значением при дворе Иакова, Бэкон был настолько бесстыден, что отправил Саутгемптону (хотя он еще находился в Тауэре, но считался уже силою) письмо, где выражал свое опасение, что лорд отнесется к нему с недоверием. Он говорил в заключение: "Клянусь Богом, великая перемена, происшедшая в государстве, не произвела во мне по отношению к вам никакой перемены кроме того, что теперь я могу быть спокойно тем, чем я, как вы хорошо знаете, искренно был всегда".
Разумеется, тогда все подробности процесса Эссекса были в Лондоне не так хорошо известны, как мы теперь их знаем. Но мы видим, что общественное мнение было возмущено поведением Бэкона, презирая в нем изменника, который ревностнее других ускорил печальный конец своего покровителя. Мы видим далее, что и Рэлей, за которым числилось такое множество заслуг, становится с этого момента одним из самых непопулярных людей в Англии. Все попытки очернить Эссекса в глазах толпы не приводили ни к чему. Она по-прежнему его боготворила.
Если теперь поставить вопрос - как отнесся ко всем этим событиям, взволновавшим английский народ, Шекспир, бывший еще так недавно в хороших отношениях с Саутгемптоном и косвенно с Эссексом, то придется ответить: он горячо сочувствовал обвиняемым, принимал их судьбу близко к сердцу и негодовал на их врагов.
Если, с другой стороны, остается бесспорным тот факт, что радостное настроение Шекспира начинает исчезать как раз к тому времени, что все впечатления, получаемые им от жизни и от людей становятся именно теперь все сумрачнее и сумрачнее, то позволительно предположить, что одной из первых причин возникающей в нем меланхолии является злосчастная судьба, постигшая Эссекса, Саутгемптона и их друзей.
ГЛАВА XXXV
1601 год в жизни Шекспира. - Сонеты и Пемброк.
Переворот в душевной жизни Шекспира относится приблизительно к 1601 г.
Было бы совершенно естественно усмотреть одну из причин его усиливающейся с этого момента меланхолии во внешних, политических событиях, которые теперь приближались к своему концу. Однако с гораздо большим основанием следует искать объяснения этого внутреннего перелома в фактах его личной биографии. Мы должны поэтому посмотреть, как освещают произведения, относящиеся к этому году, частную жизнь и душевное состояние поэта.
И вот среди произведений Шекспира есть одно такое, которое лучше остальных позволяет нам заглянуть в его сердце, и которое, как доказано новейшими и остроумнейшими знатоками и исследователями его сочинений, возникло именно в 1601 г. Это собрание его сонетов. {Прозаические переводы сонетов принадлежат Каншину.} Мы должны поэтому прежде всего призвать к ответу эти замечательные стихотворения. Внешние факты могут, конечно, окрасить чувства и мысли человека в более светлый или более темный цвет, но не они являются основной причиной его жизнерадостного или печального настроения. Если в его личной жизни достаточно мотивов для тоски, то даже всеобщее политическое благоденствие не смягчит его горя. Если он, с другой стороны, чувствует себя совершенно счастливым, то тяжелое общественное настроение не нарушит гармонии его внутреннего мира. Но когда события общественной жизни и факты личной биографии приведут его одинаково к мрачному мировоззрению, тогда он будет вдвойне несчастен.
Сонеты Шекспира упоминаются впервые в "Palladis Taraia" Миреса в 1598 г., в известном отрывке, посвященном нашему поэту: здесь сказано, что его "сладостные сонеты" ходят по рукам его "интимных друзей". В следующем году печатаются в сборнике "Страстный пилигрим", предпринятом воровским образом от имени Шекспира книгопродавцем Джаггардом, те два замечательные сонета, которые помещены теперь под номерами 138 и 144, хотя в более старой редакции, чем современная. В течение следующих десяти лет сонеты Шекспира нигде не упоминаются. Но в 1609 г. книгопродавец Томас Торп издает in-quarto "никогда еще не напечатанные" сонеты Шекспира (Shakspeare's Sonnets). Шекспир едва ли держал корректуру этого издания, но положил, быть может, в его основание собственную рукопись.
Это издание снабжено посвящением, составленным книгопродавцем каким-то натянутым слогом и вызвавшим бесконечное количество гипотез и догадок. Оно гласит:
То the onlie begetter of
These insuing sonnets
Mr. W. H. All Happinesse
And that eternitie
Promised
By Our ever-living poet
Wisheth
The well wishing Adventurer in
Setting
Forth. Т. T.
{Единственному творцу нижеследующих сонетов мистеру В. Г. счастья и вечной славы, обещанной нашим бессмертным поэтом, желает издатель их Т. Т.}
Значение самой подписи совершенно ясно, так как 20 мая 1609 г. в книгопродавческие каталога была записана под именем Томаса Торпа "книга, озаглавленная Сонеты Шекспира". Но уже в прошлом столетии поднялся спор, продолжавшийся в течение всего XIX века, кого следует подразумевать под словом "begetter" (в переводе - творец, или производитель, или вдохновитель?); т. е. кому посвящены эти сонеты, и часто ставился вопрос кто этот таинственный Mr. W. H. Искусственное выражение "begetter" было подвергнуто самым ухищренным толкованиям, буквы W. H. вызывали самые невероятные гипотезы, а личность, которой посвящены сонеты, дала повод к самым нелепым догадкам.
Кажется удивительным, - однако это сущая правда - что в первые 80 лет XVIII века все были убеждены, что сонеты Шекспира обращены к женщине, написаны в честь его возлюбленной. Только в 1780 г. Мэлоун и его друзья доказали, что более ста сонетов прославляют мужчину. Однако этот взгляд не скоро сделался общим достоянием. Еще в 1797 г. Чалмерс старался доказать, что сонеты воспевают Елизавету, так же как и знаменитые "Amoretti" Спенсера, которые на самом деле были посвящены его будущей жене.
Только в начале нашего столетия поняли то, в чем, вероятно, никогда не сомневались современники Шекспира, именно, что первые 126 сонетов относятся к какому-то юноше.
Было естественно предположить, что юноша и есть тот Mr. W. H., который величался родителем или виновником происхождения этих сонетов, даже в том случае, если остальная группа стихотворений была посвящена женщине. Ведь сонеты, обращенные непосредственно к нему, преобладали численно и следовали тотчас после посвящения.
Некоторые исследователи, подразумевавшие под словом "begetter" ту личность, которая доставила книгопродавцу рукопись сонетов, заключали, что упомянутые буквы обозначают Вильяма Гесве, шурина Шекспира (Нейль, Эльце). В прошлом столетии доктор Фармер указывал еще на племянника поэта, Вильяма Харта, однако впоследствии оказалось, что он родился только в 1600 г. На основании одного такого малозначащего факта, что в первом издании в 20-м сонете слово "hues" написано (вероятно, по капризу или недоразумению, часто повторяющемуся в этой книге) по старому обычаю прописной буквой и курсивом (Hews), комментатор Тирвит считал героем сонетов нам совершенно неизвестного мистера Вильяма Хогса (Hoghes). Даже больше. Была высказана догадка, что сам Шекспир является этим мистером W. Н., что "Н" опечатка вместо "S", или что буквы W и Н - Mr. William Himself (мистер Вильям - сам, лично)!
Серьезные и разумные исследователи придерживались долгое время того мнения, что буквы W. H. подлежат перестановке, так как сонеты могли быть посвящены только Генри Райтли, графу Сауггемптону, который находился в таких близких отношениях с поэтом, и которому были посвящены также обе эпические поэмы. Эта была гипотеза Дрека, поддержанная Гервинусом. Но уже в 1832 г. Воден сделал несколько веских возражений против этого предположения, так что теперь немыслимо поддерживать эту теорию. Не может быть никакого сомнения в том, что имя друга поэта, которого воспевают сонеты, было "Вильям" (см. 135, 136, 143), имя же Саутгемптона было "Генри". Саутгемптон не обладал также той красотой, о которой постоянно говорится в этих стихотворениях. Наконец, эти сонеты не подходят ни к его возрасту, ни к его характеру, ни к его деятельной жизни, исполненной случайностей и приключений. Обо всем этом не упоминается в сонетах.
Они не подходят к его возрасту, ибо в 1601 г., когда были написаны, как мы сейчас увидим - сонеты 100 - 126, Саутгемптону было 28 лет: неудобно было называть его "lovely boy - прелестный мальчик" (126) и сравнивать его с "херувимом" (114).
Но одна личность подходит именем, возрастом, обстоятельствами жизни, внешностью, добродетелями и пороками как нельзя лучше к этому мистеру W. H., которому посвящены сонеты: это молодой Вильям Герберт, с 1601 г. граф Пемброк, родившийся 8 апреля 1580 г., прибывший осенью 1597 г. или весною 1598 г. в Лондон, познакомившийся, вероятно, тотчас с Шекспиром и находившийся с ним, кажется, вплоть до его смерти в дружеских отношениях. Ведь первое издание его драм, in-folio 1623 г., было посвящено издателями именно лорду Пемброку и его брату в благодарность за то, что они оказывали "такую благосклонность этим произведениям и их творцу в продолжение всей его жизни".
Мы видим, что этот взгляд, высказанный в 1819 г. Брайтом и в 1832 г. Боденом независимо друг от друга, т. е. взгляд, что Пемброк является героем сонетов, восторжествовал в наше время окончательно и разделяется такими выдающимися учеными, как например, Дауден. Остроумные и подчас верные замечания Томаса Тайлера в его книге о сонетах (1890) дали этой гипотезе как бы свою санкцию. Вот каким путем мы доходим до имени Вильяма Герберта. Сонеты Шекспира не суть изолированные стихотворения. Нетрудно понять, что они находятся во внутренней связи. Каждый новый сонет разрабатывает обыкновенно мотивы и мысли предшествующего или более раннего стихотворения. Группировка также не произвольная; она настолько хороша, что все попытки видоизменить порядок только затемняли и без того темный смысл этих стихотворений. Первые 17 сонетов представляют проникнутую одним настроением компактную группу: здесь автор обращается к другу с советом - не умирать холостым, а оставить миру наследника, чтобы редкая красота, отмечающая его бренное существо, не увяла и не умерла бы вместе с ним.
Сонеты 100-126, связанные также теснейшим образом, трактуют о примирении обоих друзей после периода охлаждения и временной разлуки. Наконец, сонеты 127-152 обращаются уже не к другу, а к возлюбленной, к той смуглой даме, отношения которой к обоим товарищам затронуты также в более ранних сонетах.
144 сонет - один из самых интересных, так как он рисует нам положение поэта между другом и возлюбленной. Он был, как упомянуто выше, напечатан в 1599 году в сборнике "Страстный пилигрим". Здесь Шекспир называет друга своим добрым ангелом-хранителем, а возлюбленную - злым демоном и высказывает скорбное предположение или убеждение, что друг запутался в сетях смуглой дамы:
Я догадываюсь, что ангел очутился в аду.
Поэт лишился сразу обоих: он потерял его благодаря ей, а ее благодаря ему.
Та же самая тема затронута также в 40 сонете, где говорится, что друг похитил у Шекспира то существо, которое он любил больше всего на свете. А из 33 сонета, трактующего о том же факте, следует, что дружба продолжалась лишь короткое время и пошатнулась вследствие связи друга с возлюбленной.
Здесь сказано:
Увы! Все кончено; он был моим лишь час!
Когда же возникла эта дружба? Кто бы ни был загадочный друг, мы можем с точностью определить эту дату. Хотя Шекспир писал, без сомнения, сонеты до 1598 г., так как именно к этому году относятся слова Миреса о "его сладких сонетах", но нам совершенно неизвестно, что это были за стихотворения; те, "которые ходили по рукам его интимных друзей", быть может, исчезли; быть может, часть из них сохранилась; в последнем случае сюда принадлежат те сонеты, в которых встречаются такие обороты и выражения, к которым можно подыскать параллели в поэме "Венера и Адонис" и в первых комедиях, хотя вопреки убеждению немецкого ученого Германа Конрада, подобные параллели сами по себе еще не решают вопроса о хронологии стихотворений. С другой стороны, Тайлеру удалось доказать убедительнейшим образом влияние книга Миреса на один из шекспировских сонетов. Едва ли можно сомневаться в том, что Шекспир был знаком с "Palladis Tamia". Быть может сам автор переслал ему один экземпляр. Во всяком случае, он должен был заинтересоваться теплым и искренним отзывом о нем, встречающимся в этой книге. Здесь Мирес, приведя стих Овидия, гордящегося своим произведением, которого не уничтожат ни гнев Юпитера, ни железо или огонь, и стихи Горация "Я памятник себе воздвиг", применяет эти слова к современным ему поэтам Сиднею, Спенсеру, Дэниэлю, Дрейтону, Шекспиру и Ваннеру и прибавляет частью прозой, частью стихами на латинском языке несколько похвальных слов о произведениях этих писателей. Если прочесть внимательно 55 сонет, который поразит каждого читателя своим сходством со стихами Горация, то нетрудно найти, что в нем встречаются все выражения и дословные обороты соответствующего отрывка у Миреса. Этот сонет не мог быть поэтому написан раньше 1598 г., - книга занесена в книгопродавческие каталоги только в сентябре, - быть может, в начале 1599 г. - и так как следующий 56 сонет характеризует дружбу обоих как недавнюю:
Пусть этот грустный промежуток времени будет подобен океану, волны которого отхлынули от прибрежья, куда ежедневно приходят двое заключивших недавно дружбу или двое недавно помолвленных...
то придется, без сомнения, отнести начало дружбы между поэтом и героем сонетов к 1598 г.
Правда, исторические намеки, встречающиеся в группе сонетов 100 -126, которая представляет целую связную поэму, очень трудно поддаются объяснению. Но 104 сонет позволяет определить точно время возникновения всей группы, так как здесь говорится очень прозрачно, что с тех пор, как поэт увидал впервые своего друга, прошло уже три года:
Зимние стужи трижды сорвали с деревьев красу трех лет; три прекрасные весны сменились тремя пожелтелыми осенями; три благоуханные апреля перегорели в три знойные июня с тех пор, как я увидел тебя во всей твоей свежести, остающейся в расцвете до сих пор.
Таким образом, вся эта многозначительная группа сонетов возникла в 1601 г. Если эта дата верна, то стих 107 сонета
Смертная луна пережила свое затмение
намекает, по всей вероятности, на то, что Елизавета (изображаемая по старой поэтической манере в образе луны) вышла невредимой из заговора Эссекса, тем более, что прелестные стихи:
Моя возлюбленная выглядит теперь такой свежей,
Освежаемая весенней росой
доказывают, что стихотворение написано весной. Однако было бы нелепо заключить на основании этого намека, что поэт горел негодованием на Эссекса и его друзей. Еще бессмысленнее попытка Тайлера построить вокруг 124 и 125 сонетов целые леса из предположений, по которым он восходит к совершенно не английской, висящей в воздухе гипотезе, что Шекспир говорит здесь в оскорбительных выражениях о своем заключенном в Тауэре покровителе Саутгемптоне, и что слова "те, которые жили только ради преступлений" (who have lived for crime) направлены именно против него. Столь же неосновательно мнение, стоящее в связи с этим взглядом, будто 126 сонет является самозащитой Шекспира против обвинения в том, что он изменил тому человеку, которому семь лет тому назад поклялся в вечной любви (The love I dedicate Your Lordship is without end - Любовь, которую я питаю к вашему лордству, бесконечна. См. Посвящение к поэме "Лукреция"). Мы, кроме того, вовсе не нуждаемся в этой гипотезе, притянутой, так сказать, за волосы, и в этом толковании, усматривающем в довольно загадочной фразе канву фантастического и отвратительного романа, чтобы убедиться в той бесспорной истине, которую Тайлер пытается доказать убедительнее при помощи этой гипотезы, т. е. что упомянутые сонеты возникли в 1601 г.
Если мы обратимся от анализа отдельных стихотворений к той личности, которая является их предполагаемым героем, то мы получим следующие данные.
Вильям Герберт, сын Генри Герберта и его третьей знаменитой супруги Мэри, воспитывался под руководством поэта Самуэля Дэниеля, отправился потом в Оксфорд, где пробыл два года, получил потом, достигнув семнадцатилетнего возраста, позволение жить в Лондоне, но переехал в этот город - насколько мы можем судить по современным письмам - не позже весны 1598 г.
В августе 1597 г. его родители переписывались с лордом Борлеем по поводу женитьбы сына на внучке Борлея, дочери графа Оксфордского, Бриджит Вир (Vere). Правда, ей было тогда только 13 лет, но Вильям Герберт вступил бы с удовольствием в этот брак. Впрочем, его хотели предварительно отправить за границу. Хотя его мать, графиня Пемброк, догадавшаяся, по-видимому, о ранней зрелости сына и желавшая его как можно скорее женить, очень симпатизировала этой идее, и хотя юноша очень понравился графу Оксфордскому, который хвалит в одном письме "его многочисленные хорошие качества", однако этот брак наткнулся на неизвестные препятствия и в конце концов расстроился.
В Лондоне юный Герберт обитал в Байнерд-Кэстл, недалеко от Блэк-фрайрского театра и познакомился, быть может, уже вследствие одной этой близости, с представителями театра. Но еще вероятнее, что такая богато одаренная дама, как его мать, сестра Филиппа Сиднея, пробудила в нем интерес к Шекспиру, а если это так, то поэт мог познакомиться уже в 1598 г. с этой выдающейся и умной покровительницей искусства и художников. Отец, умерший через несколько лет, был тогда болен.
Может быть, в августе 1599 г. Герберт прибыл в лагерь, где устраивался ежегодно смотр войскам, "состоял в сопровождении 200 всадников при особе ее величества" и принимал участие в забавах и развлечениях военных.
Сначала его характеризуют как плохого придворного. Роуленд Уайт рассказывает, что в это время его все порицали за то, что он выказывал много равнодушия в добывании милости королевы. Эти слова доказывают, как страстно должен был каждый красивый, знатный юноша ухаживать за престарелой королевой, раз он желал оправдать ее надежды. Однако одно письмо отца, написанное вскоре после этого королеве, показывает, что она выразила свое одобрение, и что молодой человек "пользовался всеобщей любовью". Красавец собой, он производил то обаятельное впечатление, которое часто вызывают симпатичные "mauvais sujets". В первой книге своей "Истории мятежа" Кларендон утверждает, что Пемброк был очень предан женщинам и позволял себе не только всевозможные удовольствия, но даже и эксцессы. Однако касательно первого пункта Кларендон замечает, - для нас это в высшей степени важно, что молодой Пемброк умел до известной степени обуздывать свои желания. Красота и внешняя прелесть производили на него меньшее впечатление в сравнении с остроумием, умом и знаниями. Оживленная беседа была для него настоящим удовольствием. "Он жертвовал дли подобных развлечений собою, своим драгоценным временем и большою долей своего богатства".
В ноябре 1599 г. Елизавета дала Герберту аудиенцию, длившуюся целый час. Уайт, сохранивший нам это известие, прибавляет, что он находился у королевы в большом фаворе и что он весьма нуждался в разумном руководителе. Конец зимы он проводил в деревне, страдая, по-видимому, перемежающейся лихорадкой и сильной головной болью. В декабре ему предлагают новый брак с дочерью лорда Герфорда, Анной, но и этот план не привел ни к чему. Понятно, что мать имела полное основание желать, чтобы более благоразумный друг, притом одаренный такой гениальностью, как Шекспир, доказал ему священную обязанность брачной жизни (сонеты 1-17).
Тайлер пытается, не без основания, приурочить сонеты 90-96 к тому же периоду. Жалоба Шекспира на то, что друг его покинул и забыл, намекают, быть может, на его придворную жизнь. Выражения 91 сонета о лошадях, соколах и собаках указывают, по-видимому, на развлечение знатного друга охотой. Следующие сонеты трактуют очень ясно об оскорбительных сплетнях касательно характера и поведения друга. Здесь встречается упомянутый нами выше стих:
Лилии, которые отцвели, воняют хуже сорной травы.
Здесь красота сравнивается с "яблоком Евы":
Подобна яблоку Евы твоя красота, если твоя добродетель не соответствует твоей наружности
и, несмотря на снисходительную нежность к другу, Шекспир позволяет угадать, что некрасивые сплетни не были лишены основания (сонет 95):
Как ты умеешь прикрашивать проступки, которые подобно червю в ароматной розе пятнают красоту твоего расцветающего имени! О, какими благоуханиями окружаешь ты свои грехи! Те языки, которые рассказывают о твоем житье, делая соблазнительные замечания о твоих прихотях, примешивают к своим осуждениям и похвалу, ибо одно твое имя уже освящает всякий дурной отзыв.
В 1600 г. здоровье старого отца поправилось. Однако лорд и леди Пемброк провели все лето вдали от Лондона в своем поместье Вильтон. В мае Герберт отправился в сопровождении Чарльза Денвере в Гревсенд навстречу леди Рич и леди Саутгемптон. Этот визит доказывает, что Герберт не чуждался вовсе в это время семейства Эссекса и Саутгемптона, как принято думать на основании вышеупомянутого толкования Тайлера. В высшей степени характерно также то обстоятельство, что его спутник был так тесно связан с вождями партии недовольных, что расплатился в следующем году жизнью за участие в восстании.
В день свадьбы другого лорда Герберта с одной из придворных дам королевы, роскошно отпразднованной в июне 1600 г. в Блэкфрайрсе, имя Вильяма Герберта упоминается впервые вместе с именем той молодой женщины, которая является, по-видимому, героиней шекспировских сонетов. Вильям Герберт и лорд Кобгем сопровождали невесту, Анну Рассел, в церковь. После ужина была разыграна "маска", причем 8 роскошно разодетых дам танцевали какой-то новый необыкновенный танец. Среди них упоминаются миссис Фиттон и две дамы, которые несколькими годами раньше были замешаны в одну любовную историю Эссекса (миссис Саутвелл и миссис Бесс Рассел). Наряды этих дам были сшиты из серебряной парчи, мантилья из тафты телесного цвета обвивала верхнюю часть стана, а волосы, "заплетенные чудным образом", ниспадали свободно на плечи. Дама, открывавшая двойную кадриль, была миссис Фиттон. Она приблизилась к королеве и пригласила ее танцевать. Ее величество спросила ее, кто она такая? "Я - любовь", - ответила та. - "Любовь - коварна!" возразила королева. Тем не менее, она встала и приняла участие в танцах.
В более поздних письмах Уайта, относящихся к тому же году, говорится, что Герберт не выражает ни малейшего желания вступать в брак, и мы видим, что он в сентябре и октябре 1600 г. усердно занят приготовлениями к придворному турниру в Гринвиче.
19 января 1601 г. умирает его отец, и Вильям Герберт получает титул графа Пемброка. Вскоре после этого он скомпрометировал свое имя в одной любовной истории, вероятно той же самой, о которой говорится в сонетах Шекспира. 5 февраля Роберт Сесиль упоминает об этом в одном письме. Лорд Пемброк находился, оказывается, довольно долгое время в тайной связи с любимицей королевы, придворной дамой миссис Фиттон. По словам Сесиля, она скоро очутилась в интересном положении. "Правда, граф Пемброк взял вину на себя, но от брака отказывался очень настойчиво". Сесиль заключает свое письмо словами: "Боюсь, что обоим придется просидеть некоторое время в Тауэре, ибо королева поклялась послать обоих туда".
В другом письме рассказывается, что миссис Фиттон, пользовавшаяся большими симпатиями королевы, часто снимала свой головной убор, подкалывала платье, накидывала длинный белый плащ и покидала в мужском костюме дворец, чтобы идти на свидание с графом.
Мэри Фиттон разрешилась от бремени мертворожденным мальчиком. Пемброк отсидел месяц в тюрьме Флит и был удален от двора. Вскоре после этого он просил через Сесиля позволения отправиться за границу: немилость, в которую он впал у королевы, говорит он, заставляет его испытывать муки "ада", он убежден, что как бы ни гневалась на него королева, она не будет так жестока, чтобы удерживать его в той стране, "которая ему теперь ненавистнее всех остальных". Королева дала, кажется, сначала свое согласие, но взяла потом свое слово назад. В середине июня он снова пишет трогательное письмо, именно то, где встречается упомянутая фраза: "красота королевы была единственным солнцем, освещавшим его маленький мирок". Пемброк думал этими словами растрогать суровое сердце Елизаветы, так как он, по-видимому, понял за это время, что его сгубила не столько его связь с Мэри Фиттон, сколько его равнодушное отношение к более чарующим прелестям ее величества. К сожалению, Пемброк опоздал со своими комплиментами, а королева умела наказывать самым чувствительным образом, прикасаясь к самому животрепещущему нерву, как мы видели это из судьбы Эссекса. Вместе со смертью старого лорда Пемброка прекратилось его право эксплуатировать Динский лес. Сын надеялся получить по наследству эту привилегию. Однако она была дарована его конкуренту, сэру Эдуарду Винтеру, и возвращена ему только семь лет спустя при Иакове.
Смерть Эссекса огорчила еще меньше Бэкона. После кончины королевы, когда друзья Эссекса пользовались большим значением при дворе Иакова, Бэкон был настолько бесстыден, что отправил Саутгемптону (хотя он еще находился в Тауэре, но считался уже силою) письмо, где выражал свое опасение, что лорд отнесется к нему с недоверием. Он говорил в заключение: "Клянусь Богом, великая перемена, происшедшая в государстве, не произвела во мне по отношению к вам никакой перемены кроме того, что теперь я могу быть спокойно тем, чем я, как вы хорошо знаете, искренно был всегда".
Разумеется, тогда все подробности процесса Эссекса были в Лондоне не так хорошо известны, как мы теперь их знаем. Но мы видим, что общественное мнение было возмущено поведением Бэкона, презирая в нем изменника, который ревностнее других ускорил печальный конец своего покровителя. Мы видим далее, что и Рэлей, за которым числилось такое множество заслуг, становится с этого момента одним из самых непопулярных людей в Англии. Все попытки очернить Эссекса в глазах толпы не приводили ни к чему. Она по-прежнему его боготворила.
Если теперь поставить вопрос - как отнесся ко всем этим событиям, взволновавшим английский народ, Шекспир, бывший еще так недавно в хороших отношениях с Саутгемптоном и косвенно с Эссексом, то придется ответить: он горячо сочувствовал обвиняемым, принимал их судьбу близко к сердцу и негодовал на их врагов.
Если, с другой стороны, остается бесспорным тот факт, что радостное настроение Шекспира начинает исчезать как раз к тому времени, что все впечатления, получаемые им от жизни и от людей становятся именно теперь все сумрачнее и сумрачнее, то позволительно предположить, что одной из первых причин возникающей в нем меланхолии является злосчастная судьба, постигшая Эссекса, Саутгемптона и их друзей.
ГЛАВА XXXV
1601 год в жизни Шекспира. - Сонеты и Пемброк.
Переворот в душевной жизни Шекспира относится приблизительно к 1601 г.
Было бы совершенно естественно усмотреть одну из причин его усиливающейся с этого момента меланхолии во внешних, политических событиях, которые теперь приближались к своему концу. Однако с гораздо большим основанием следует искать объяснения этого внутреннего перелома в фактах его личной биографии. Мы должны поэтому посмотреть, как освещают произведения, относящиеся к этому году, частную жизнь и душевное состояние поэта.
И вот среди произведений Шекспира есть одно такое, которое лучше остальных позволяет нам заглянуть в его сердце, и которое, как доказано новейшими и остроумнейшими знатоками и исследователями его сочинений, возникло именно в 1601 г. Это собрание его сонетов. {Прозаические переводы сонетов принадлежат Каншину.} Мы должны поэтому прежде всего призвать к ответу эти замечательные стихотворения. Внешние факты могут, конечно, окрасить чувства и мысли человека в более светлый или более темный цвет, но не они являются основной причиной его жизнерадостного или печального настроения. Если в его личной жизни достаточно мотивов для тоски, то даже всеобщее политическое благоденствие не смягчит его горя. Если он, с другой стороны, чувствует себя совершенно счастливым, то тяжелое общественное настроение не нарушит гармонии его внутреннего мира. Но когда события общественной жизни и факты личной биографии приведут его одинаково к мрачному мировоззрению, тогда он будет вдвойне несчастен.
Сонеты Шекспира упоминаются впервые в "Palladis Taraia" Миреса в 1598 г., в известном отрывке, посвященном нашему поэту: здесь сказано, что его "сладостные сонеты" ходят по рукам его "интимных друзей". В следующем году печатаются в сборнике "Страстный пилигрим", предпринятом воровским образом от имени Шекспира книгопродавцем Джаггардом, те два замечательные сонета, которые помещены теперь под номерами 138 и 144, хотя в более старой редакции, чем современная. В течение следующих десяти лет сонеты Шекспира нигде не упоминаются. Но в 1609 г. книгопродавец Томас Торп издает in-quarto "никогда еще не напечатанные" сонеты Шекспира (Shakspeare's Sonnets). Шекспир едва ли держал корректуру этого издания, но положил, быть может, в его основание собственную рукопись.
Это издание снабжено посвящением, составленным книгопродавцем каким-то натянутым слогом и вызвавшим бесконечное количество гипотез и догадок. Оно гласит:
То the onlie begetter of
These insuing sonnets
Mr. W. H. All Happinesse
And that eternitie
Promised
By Our ever-living poet
Wisheth
The well wishing Adventurer in
Setting
Forth. Т. T.
{Единственному творцу нижеследующих сонетов мистеру В. Г. счастья и вечной славы, обещанной нашим бессмертным поэтом, желает издатель их Т. Т.}
Значение самой подписи совершенно ясно, так как 20 мая 1609 г. в книгопродавческие каталога была записана под именем Томаса Торпа "книга, озаглавленная Сонеты Шекспира". Но уже в прошлом столетии поднялся спор, продолжавшийся в течение всего XIX века, кого следует подразумевать под словом "begetter" (в переводе - творец, или производитель, или вдохновитель?); т. е. кому посвящены эти сонеты, и часто ставился вопрос кто этот таинственный Mr. W. H. Искусственное выражение "begetter" было подвергнуто самым ухищренным толкованиям, буквы W. H. вызывали самые невероятные гипотезы, а личность, которой посвящены сонеты, дала повод к самым нелепым догадкам.
Кажется удивительным, - однако это сущая правда - что в первые 80 лет XVIII века все были убеждены, что сонеты Шекспира обращены к женщине, написаны в честь его возлюбленной. Только в 1780 г. Мэлоун и его друзья доказали, что более ста сонетов прославляют мужчину. Однако этот взгляд не скоро сделался общим достоянием. Еще в 1797 г. Чалмерс старался доказать, что сонеты воспевают Елизавету, так же как и знаменитые "Amoretti" Спенсера, которые на самом деле были посвящены его будущей жене.
Только в начале нашего столетия поняли то, в чем, вероятно, никогда не сомневались современники Шекспира, именно, что первые 126 сонетов относятся к какому-то юноше.
Было естественно предположить, что юноша и есть тот Mr. W. H., который величался родителем или виновником происхождения этих сонетов, даже в том случае, если остальная группа стихотворений была посвящена женщине. Ведь сонеты, обращенные непосредственно к нему, преобладали численно и следовали тотчас после посвящения.
Некоторые исследователи, подразумевавшие под словом "begetter" ту личность, которая доставила книгопродавцу рукопись сонетов, заключали, что упомянутые буквы обозначают Вильяма Гесве, шурина Шекспира (Нейль, Эльце). В прошлом столетии доктор Фармер указывал еще на племянника поэта, Вильяма Харта, однако впоследствии оказалось, что он родился только в 1600 г. На основании одного такого малозначащего факта, что в первом издании в 20-м сонете слово "hues" написано (вероятно, по капризу или недоразумению, часто повторяющемуся в этой книге) по старому обычаю прописной буквой и курсивом (Hews), комментатор Тирвит считал героем сонетов нам совершенно неизвестного мистера Вильяма Хогса (Hoghes). Даже больше. Была высказана догадка, что сам Шекспир является этим мистером W. Н., что "Н" опечатка вместо "S", или что буквы W и Н - Mr. William Himself (мистер Вильям - сам, лично)!
Серьезные и разумные исследователи придерживались долгое время того мнения, что буквы W. H. подлежат перестановке, так как сонеты могли быть посвящены только Генри Райтли, графу Сауггемптону, который находился в таких близких отношениях с поэтом, и которому были посвящены также обе эпические поэмы. Эта была гипотеза Дрека, поддержанная Гервинусом. Но уже в 1832 г. Воден сделал несколько веских возражений против этого предположения, так что теперь немыслимо поддерживать эту теорию. Не может быть никакого сомнения в том, что имя друга поэта, которого воспевают сонеты, было "Вильям" (см. 135, 136, 143), имя же Саутгемптона было "Генри". Саутгемптон не обладал также той красотой, о которой постоянно говорится в этих стихотворениях. Наконец, эти сонеты не подходят ни к его возрасту, ни к его характеру, ни к его деятельной жизни, исполненной случайностей и приключений. Обо всем этом не упоминается в сонетах.
Они не подходят к его возрасту, ибо в 1601 г., когда были написаны, как мы сейчас увидим - сонеты 100 - 126, Саутгемптону было 28 лет: неудобно было называть его "lovely boy - прелестный мальчик" (126) и сравнивать его с "херувимом" (114).
Но одна личность подходит именем, возрастом, обстоятельствами жизни, внешностью, добродетелями и пороками как нельзя лучше к этому мистеру W. H., которому посвящены сонеты: это молодой Вильям Герберт, с 1601 г. граф Пемброк, родившийся 8 апреля 1580 г., прибывший осенью 1597 г. или весною 1598 г. в Лондон, познакомившийся, вероятно, тотчас с Шекспиром и находившийся с ним, кажется, вплоть до его смерти в дружеских отношениях. Ведь первое издание его драм, in-folio 1623 г., было посвящено издателями именно лорду Пемброку и его брату в благодарность за то, что они оказывали "такую благосклонность этим произведениям и их творцу в продолжение всей его жизни".
Мы видим, что этот взгляд, высказанный в 1819 г. Брайтом и в 1832 г. Боденом независимо друг от друга, т. е. взгляд, что Пемброк является героем сонетов, восторжествовал в наше время окончательно и разделяется такими выдающимися учеными, как например, Дауден. Остроумные и подчас верные замечания Томаса Тайлера в его книге о сонетах (1890) дали этой гипотезе как бы свою санкцию. Вот каким путем мы доходим до имени Вильяма Герберта. Сонеты Шекспира не суть изолированные стихотворения. Нетрудно понять, что они находятся во внутренней связи. Каждый новый сонет разрабатывает обыкновенно мотивы и мысли предшествующего или более раннего стихотворения. Группировка также не произвольная; она настолько хороша, что все попытки видоизменить порядок только затемняли и без того темный смысл этих стихотворений. Первые 17 сонетов представляют проникнутую одним настроением компактную группу: здесь автор обращается к другу с советом - не умирать холостым, а оставить миру наследника, чтобы редкая красота, отмечающая его бренное существо, не увяла и не умерла бы вместе с ним.
Сонеты 100-126, связанные также теснейшим образом, трактуют о примирении обоих друзей после периода охлаждения и временной разлуки. Наконец, сонеты 127-152 обращаются уже не к другу, а к возлюбленной, к той смуглой даме, отношения которой к обоим товарищам затронуты также в более ранних сонетах.
144 сонет - один из самых интересных, так как он рисует нам положение поэта между другом и возлюбленной. Он был, как упомянуто выше, напечатан в 1599 году в сборнике "Страстный пилигрим". Здесь Шекспир называет друга своим добрым ангелом-хранителем, а возлюбленную - злым демоном и высказывает скорбное предположение или убеждение, что друг запутался в сетях смуглой дамы:
Я догадываюсь, что ангел очутился в аду.
Поэт лишился сразу обоих: он потерял его благодаря ей, а ее благодаря ему.
Та же самая тема затронута также в 40 сонете, где говорится, что друг похитил у Шекспира то существо, которое он любил больше всего на свете. А из 33 сонета, трактующего о том же факте, следует, что дружба продолжалась лишь короткое время и пошатнулась вследствие связи друга с возлюбленной.
Здесь сказано:
Увы! Все кончено; он был моим лишь час!
Когда же возникла эта дружба? Кто бы ни был загадочный друг, мы можем с точностью определить эту дату. Хотя Шекспир писал, без сомнения, сонеты до 1598 г., так как именно к этому году относятся слова Миреса о "его сладких сонетах", но нам совершенно неизвестно, что это были за стихотворения; те, "которые ходили по рукам его интимных друзей", быть может, исчезли; быть может, часть из них сохранилась; в последнем случае сюда принадлежат те сонеты, в которых встречаются такие обороты и выражения, к которым можно подыскать параллели в поэме "Венера и Адонис" и в первых комедиях, хотя вопреки убеждению немецкого ученого Германа Конрада, подобные параллели сами по себе еще не решают вопроса о хронологии стихотворений. С другой стороны, Тайлеру удалось доказать убедительнейшим образом влияние книга Миреса на один из шекспировских сонетов. Едва ли можно сомневаться в том, что Шекспир был знаком с "Palladis Tamia". Быть может сам автор переслал ему один экземпляр. Во всяком случае, он должен был заинтересоваться теплым и искренним отзывом о нем, встречающимся в этой книге. Здесь Мирес, приведя стих Овидия, гордящегося своим произведением, которого не уничтожат ни гнев Юпитера, ни железо или огонь, и стихи Горация "Я памятник себе воздвиг", применяет эти слова к современным ему поэтам Сиднею, Спенсеру, Дэниэлю, Дрейтону, Шекспиру и Ваннеру и прибавляет частью прозой, частью стихами на латинском языке несколько похвальных слов о произведениях этих писателей. Если прочесть внимательно 55 сонет, который поразит каждого читателя своим сходством со стихами Горация, то нетрудно найти, что в нем встречаются все выражения и дословные обороты соответствующего отрывка у Миреса. Этот сонет не мог быть поэтому написан раньше 1598 г., - книга занесена в книгопродавческие каталоги только в сентябре, - быть может, в начале 1599 г. - и так как следующий 56 сонет характеризует дружбу обоих как недавнюю:
Пусть этот грустный промежуток времени будет подобен океану, волны которого отхлынули от прибрежья, куда ежедневно приходят двое заключивших недавно дружбу или двое недавно помолвленных...
то придется, без сомнения, отнести начало дружбы между поэтом и героем сонетов к 1598 г.
Правда, исторические намеки, встречающиеся в группе сонетов 100 -126, которая представляет целую связную поэму, очень трудно поддаются объяснению. Но 104 сонет позволяет определить точно время возникновения всей группы, так как здесь говорится очень прозрачно, что с тех пор, как поэт увидал впервые своего друга, прошло уже три года:
Зимние стужи трижды сорвали с деревьев красу трех лет; три прекрасные весны сменились тремя пожелтелыми осенями; три благоуханные апреля перегорели в три знойные июня с тех пор, как я увидел тебя во всей твоей свежести, остающейся в расцвете до сих пор.
Таким образом, вся эта многозначительная группа сонетов возникла в 1601 г. Если эта дата верна, то стих 107 сонета
Смертная луна пережила свое затмение
намекает, по всей вероятности, на то, что Елизавета (изображаемая по старой поэтической манере в образе луны) вышла невредимой из заговора Эссекса, тем более, что прелестные стихи:
Моя возлюбленная выглядит теперь такой свежей,
Освежаемая весенней росой
доказывают, что стихотворение написано весной. Однако было бы нелепо заключить на основании этого намека, что поэт горел негодованием на Эссекса и его друзей. Еще бессмысленнее попытка Тайлера построить вокруг 124 и 125 сонетов целые леса из предположений, по которым он восходит к совершенно не английской, висящей в воздухе гипотезе, что Шекспир говорит здесь в оскорбительных выражениях о своем заключенном в Тауэре покровителе Саутгемптоне, и что слова "те, которые жили только ради преступлений" (who have lived for crime) направлены именно против него. Столь же неосновательно мнение, стоящее в связи с этим взглядом, будто 126 сонет является самозащитой Шекспира против обвинения в том, что он изменил тому человеку, которому семь лет тому назад поклялся в вечной любви (The love I dedicate Your Lordship is without end - Любовь, которую я питаю к вашему лордству, бесконечна. См. Посвящение к поэме "Лукреция"). Мы, кроме того, вовсе не нуждаемся в этой гипотезе, притянутой, так сказать, за волосы, и в этом толковании, усматривающем в довольно загадочной фразе канву фантастического и отвратительного романа, чтобы убедиться в той бесспорной истине, которую Тайлер пытается доказать убедительнее при помощи этой гипотезы, т. е. что упомянутые сонеты возникли в 1601 г.
Если мы обратимся от анализа отдельных стихотворений к той личности, которая является их предполагаемым героем, то мы получим следующие данные.
Вильям Герберт, сын Генри Герберта и его третьей знаменитой супруги Мэри, воспитывался под руководством поэта Самуэля Дэниеля, отправился потом в Оксфорд, где пробыл два года, получил потом, достигнув семнадцатилетнего возраста, позволение жить в Лондоне, но переехал в этот город - насколько мы можем судить по современным письмам - не позже весны 1598 г.
В августе 1597 г. его родители переписывались с лордом Борлеем по поводу женитьбы сына на внучке Борлея, дочери графа Оксфордского, Бриджит Вир (Vere). Правда, ей было тогда только 13 лет, но Вильям Герберт вступил бы с удовольствием в этот брак. Впрочем, его хотели предварительно отправить за границу. Хотя его мать, графиня Пемброк, догадавшаяся, по-видимому, о ранней зрелости сына и желавшая его как можно скорее женить, очень симпатизировала этой идее, и хотя юноша очень понравился графу Оксфордскому, который хвалит в одном письме "его многочисленные хорошие качества", однако этот брак наткнулся на неизвестные препятствия и в конце концов расстроился.
В Лондоне юный Герберт обитал в Байнерд-Кэстл, недалеко от Блэк-фрайрского театра и познакомился, быть может, уже вследствие одной этой близости, с представителями театра. Но еще вероятнее, что такая богато одаренная дама, как его мать, сестра Филиппа Сиднея, пробудила в нем интерес к Шекспиру, а если это так, то поэт мог познакомиться уже в 1598 г. с этой выдающейся и умной покровительницей искусства и художников. Отец, умерший через несколько лет, был тогда болен.
Может быть, в августе 1599 г. Герберт прибыл в лагерь, где устраивался ежегодно смотр войскам, "состоял в сопровождении 200 всадников при особе ее величества" и принимал участие в забавах и развлечениях военных.
Сначала его характеризуют как плохого придворного. Роуленд Уайт рассказывает, что в это время его все порицали за то, что он выказывал много равнодушия в добывании милости королевы. Эти слова доказывают, как страстно должен был каждый красивый, знатный юноша ухаживать за престарелой королевой, раз он желал оправдать ее надежды. Однако одно письмо отца, написанное вскоре после этого королеве, показывает, что она выразила свое одобрение, и что молодой человек "пользовался всеобщей любовью". Красавец собой, он производил то обаятельное впечатление, которое часто вызывают симпатичные "mauvais sujets". В первой книге своей "Истории мятежа" Кларендон утверждает, что Пемброк был очень предан женщинам и позволял себе не только всевозможные удовольствия, но даже и эксцессы. Однако касательно первого пункта Кларендон замечает, - для нас это в высшей степени важно, что молодой Пемброк умел до известной степени обуздывать свои желания. Красота и внешняя прелесть производили на него меньшее впечатление в сравнении с остроумием, умом и знаниями. Оживленная беседа была для него настоящим удовольствием. "Он жертвовал дли подобных развлечений собою, своим драгоценным временем и большою долей своего богатства".
В ноябре 1599 г. Елизавета дала Герберту аудиенцию, длившуюся целый час. Уайт, сохранивший нам это известие, прибавляет, что он находился у королевы в большом фаворе и что он весьма нуждался в разумном руководителе. Конец зимы он проводил в деревне, страдая, по-видимому, перемежающейся лихорадкой и сильной головной болью. В декабре ему предлагают новый брак с дочерью лорда Герфорда, Анной, но и этот план не привел ни к чему. Понятно, что мать имела полное основание желать, чтобы более благоразумный друг, притом одаренный такой гениальностью, как Шекспир, доказал ему священную обязанность брачной жизни (сонеты 1-17).
Тайлер пытается, не без основания, приурочить сонеты 90-96 к тому же периоду. Жалоба Шекспира на то, что друг его покинул и забыл, намекают, быть может, на его придворную жизнь. Выражения 91 сонета о лошадях, соколах и собаках указывают, по-видимому, на развлечение знатного друга охотой. Следующие сонеты трактуют очень ясно об оскорбительных сплетнях касательно характера и поведения друга. Здесь встречается упомянутый нами выше стих:
Лилии, которые отцвели, воняют хуже сорной травы.
Здесь красота сравнивается с "яблоком Евы":
Подобна яблоку Евы твоя красота, если твоя добродетель не соответствует твоей наружности
и, несмотря на снисходительную нежность к другу, Шекспир позволяет угадать, что некрасивые сплетни не были лишены основания (сонет 95):
Как ты умеешь прикрашивать проступки, которые подобно червю в ароматной розе пятнают красоту твоего расцветающего имени! О, какими благоуханиями окружаешь ты свои грехи! Те языки, которые рассказывают о твоем житье, делая соблазнительные замечания о твоих прихотях, примешивают к своим осуждениям и похвалу, ибо одно твое имя уже освящает всякий дурной отзыв.
В 1600 г. здоровье старого отца поправилось. Однако лорд и леди Пемброк провели все лето вдали от Лондона в своем поместье Вильтон. В мае Герберт отправился в сопровождении Чарльза Денвере в Гревсенд навстречу леди Рич и леди Саутгемптон. Этот визит доказывает, что Герберт не чуждался вовсе в это время семейства Эссекса и Саутгемптона, как принято думать на основании вышеупомянутого толкования Тайлера. В высшей степени характерно также то обстоятельство, что его спутник был так тесно связан с вождями партии недовольных, что расплатился в следующем году жизнью за участие в восстании.
В день свадьбы другого лорда Герберта с одной из придворных дам королевы, роскошно отпразднованной в июне 1600 г. в Блэкфрайрсе, имя Вильяма Герберта упоминается впервые вместе с именем той молодой женщины, которая является, по-видимому, героиней шекспировских сонетов. Вильям Герберт и лорд Кобгем сопровождали невесту, Анну Рассел, в церковь. После ужина была разыграна "маска", причем 8 роскошно разодетых дам танцевали какой-то новый необыкновенный танец. Среди них упоминаются миссис Фиттон и две дамы, которые несколькими годами раньше были замешаны в одну любовную историю Эссекса (миссис Саутвелл и миссис Бесс Рассел). Наряды этих дам были сшиты из серебряной парчи, мантилья из тафты телесного цвета обвивала верхнюю часть стана, а волосы, "заплетенные чудным образом", ниспадали свободно на плечи. Дама, открывавшая двойную кадриль, была миссис Фиттон. Она приблизилась к королеве и пригласила ее танцевать. Ее величество спросила ее, кто она такая? "Я - любовь", - ответила та. - "Любовь - коварна!" возразила королева. Тем не менее, она встала и приняла участие в танцах.
В более поздних письмах Уайта, относящихся к тому же году, говорится, что Герберт не выражает ни малейшего желания вступать в брак, и мы видим, что он в сентябре и октябре 1600 г. усердно занят приготовлениями к придворному турниру в Гринвиче.
19 января 1601 г. умирает его отец, и Вильям Герберт получает титул графа Пемброка. Вскоре после этого он скомпрометировал свое имя в одной любовной истории, вероятно той же самой, о которой говорится в сонетах Шекспира. 5 февраля Роберт Сесиль упоминает об этом в одном письме. Лорд Пемброк находился, оказывается, довольно долгое время в тайной связи с любимицей королевы, придворной дамой миссис Фиттон. По словам Сесиля, она скоро очутилась в интересном положении. "Правда, граф Пемброк взял вину на себя, но от брака отказывался очень настойчиво". Сесиль заключает свое письмо словами: "Боюсь, что обоим придется просидеть некоторое время в Тауэре, ибо королева поклялась послать обоих туда".
В другом письме рассказывается, что миссис Фиттон, пользовавшаяся большими симпатиями королевы, часто снимала свой головной убор, подкалывала платье, накидывала длинный белый плащ и покидала в мужском костюме дворец, чтобы идти на свидание с графом.
Мэри Фиттон разрешилась от бремени мертворожденным мальчиком. Пемброк отсидел месяц в тюрьме Флит и был удален от двора. Вскоре после этого он просил через Сесиля позволения отправиться за границу: немилость, в которую он впал у королевы, говорит он, заставляет его испытывать муки "ада", он убежден, что как бы ни гневалась на него королева, она не будет так жестока, чтобы удерживать его в той стране, "которая ему теперь ненавистнее всех остальных". Королева дала, кажется, сначала свое согласие, но взяла потом свое слово назад. В середине июня он снова пишет трогательное письмо, именно то, где встречается упомянутая фраза: "красота королевы была единственным солнцем, освещавшим его маленький мирок". Пемброк думал этими словами растрогать суровое сердце Елизаветы, так как он, по-видимому, понял за это время, что его сгубила не столько его связь с Мэри Фиттон, сколько его равнодушное отношение к более чарующим прелестям ее величества. К сожалению, Пемброк опоздал со своими комплиментами, а королева умела наказывать самым чувствительным образом, прикасаясь к самому животрепещущему нерву, как мы видели это из судьбы Эссекса. Вместе со смертью старого лорда Пемброка прекратилось его право эксплуатировать Динский лес. Сын надеялся получить по наследству эту привилегию. Однако она была дарована его конкуренту, сэру Эдуарду Винтеру, и возвращена ему только семь лет спустя при Иакове.