Браун Сандра. Шарада

   – Но он каждый раз вновь и вновь убивал Джуди, а не других людей, – напомнил ей Алекс.
   – Я это понимаю. Но все равно мне трудно поверить, что Поль способен на такое.
   И Кэт и Алекс старались ее успокоить, но безуспешно. Как и они, она понимала, что ее брат будет упрятан в сумасшедший дом до конца своих дней. Он никогда не оправится от неверности своей любимой Джуди. Его дочери вырастут без обоих родителей и вечно будут носить на себе печать проклятия из-за преступления отца.
   Кэт знала, как это тяжело. Ее сердце сжималось от жалости к девочкам, которых она никогда не видела.
   Они с Алексом приступили к обеду, наслаждаясь бифштексами, запеченным картофелем, салатом и пирогом с орехами, выбранными Кэт в супермаркете.
   Спустя некоторое время Алекс отодвинул пустую тарелку и откинулся назад на спинку стула, вытянув вперед длинные ноги.
   – А знаешь, что меня в тебе больше всего восхищает?
   – Количество еды, которое я могу умять в один присест? – пошутила она, поглаживая себя по наполнившемуся животу.
   – И это тоже, – широко улыбнулся он. – Для такой худышки, как ты, это действительно немало.
   – Благодарю, сэр, – протянула она. – Не помню, чтобы мне когда-нибудь делали такой комплимент. Когда его смех иссяк, он снова стал серьезным.
   – На самом деле я собирался сказать, что меня больше всего восхищает твоя смелость. Сегодня, когда Рейес до тебя дотронулся, ты даже не сдвинулась с места. Это могло кончиться… – Он покачал головой. – Любой на твоем месте струсил бы. Я никогда не знал ни одной женщины – и чертовски мало мужчин, – которые могли бы сравниться с тобой в храбрости. Я говорю это серьезно, Кэт.
   С отсутствующим видом она воткнула вилку в остатки своего пирога.
   – Алекс, я совсем не храбрая.
   – Неправда.
   Она положила вилку и посмотрела на него.
   – Я трусиха. Если бы я была смелой, мои родители не умерли бы.
   Он вскинул голову.
   – С чего ты взяла?
   Кэт никому не рассказывала, что случилось на самом деле в тот день, когда школьная медсестра привела ее домой раньше обычного, – ни сотрудникам органов опеки и попечительства, ни экспертам, которые пытались определить, насколько случившееся повлияло на маленькую Кэт Дэлани, ни кому-либо из ее приемных родителей, ни Дину. Никому.
   Но сейчас она почувствовала неудержимое желание поделиться с Алексом и облегчить свою душу.
   – Все случилось не совсем так, как я тебе рассказывала, – тихо начала она. – Медсестра рано привезла меня домой. Странно было видеть машину моего отца на дорожке перед домом. Обычно в это время дня он был на работе. Отец редко брал выходной, даже по субботам и воскресеньям. Дело в том, что ему приходилось работать сверхурочно, чтобы оплачивать мои счета за лечение. И все равно он влез в долги, и кредиторы требовали уплаты.
   Я тогда не понимала всего этого. Такие слова, как вторичный заклад, арест имущества, дополнительное обеспечение еще не входили в мой лексикон. Но они частенько мелькали в приглушенных разговорах моих родителей.
   Кэт начала аккуратно складывать свою салфетку: она явно тянула время, давая себе возможность собраться с силами, чтобы продолжить рассказ.
   – В тот день, едва переступив порог кухни, я почувствовала, что что-то не так. В доме была… атмосфера, которой я никогда раньше и после того дня не ощущала. Меня охватил озноб, и вовсе не потому, что у меня была лихорадка. Я думаю, это было предчувствие беды. Но, что бы это ни было, мне страшно не хотелось идти по коридору к спальне моих родителей.
   Но я себя заставила. Дверь спальни была приоткрыта. Я заглянула внутрь. Они не были мертвы, как я говорила тебе раньше, как я говорила всем. Моя мама, опершись на подушки, лежала на кровати и плакала.
   Папа стоял возле нее. Он держал в опущенной руке пистолет и что-то тихо говорил ей. Только много позже я поняла, что он объяснял маме, почему их самоубийство было единственным выходом из финансового тупика.
   Я же почему-то подумала, что он говорит о том, чтобы убить меня. Он произносил что-то вроде: «Это единственный выход. На самом деле, так будет лучше для Кэти». Он всегда звал меня Кэти, – добавила она с печальной улыбкой. – Я знала, что стоила им уйму денег. Но, помимо финансовых трудностей, их жизнь и в других отношениях превратилась в ад. Вместо того чтобы придумывать наряды, моей матери приходилось изобретать способы прикрыть мою безволосую голову после химиотерапии. Моя болезнь в большей степени повлияла на нее, чем на меня. Да и поправлялась я значительно быстрее. Мама за мной не поспевала.
   Поэтому, когда я услышала, как папа говорит о быстром решении всех наших проблем, я подумала, что они собираются пристрелить меня и таким образом спасти самих себя от новых горестей и затрат. Не забывай, что это были мысли восьмилетней девочки. Я поняла из того, что говорилось, только это, и меня охватила паника. Я тихо-тихо прошла в свою комнату и спряталась в шкафу.
   Кэт сделала паузу и рассеянно провела рукой по волосам.
   – Там, в темноте, скрючившись, я услышала выстрелы. Я поняла, что ошибалась, ужасно ошибалась. И тогда я решила не выходить из своего убежища никогда. Я рассчитывала, что в конце концов умру от голода или жажды. Даже в столь нежном возрасте у меня был драматический дар, – добавила она, снова печально улыбнувшись. – Наконец одна из наших соседок зашла к нам в дом попросить какую-то мелочь. Когда никто не ответил на ее звонок, она вошла внутрь и почувствовала, как и я, что что-то было не так. Она-то и обнаружила маму и отца. Я все еще пряталась. Не вышла из своего укрытия даже тогда, когда прибыли полиция и «скорая помощь». Кто-то позвонил в школу и выяснил, что меня еще раньше отвели домой. Только тогда они обыскали дом и нашли меня. Я боялась, что у меня будут неприятности, поэтому притворилась, что вошла и обнаружила своих родителей уже мертвыми. Я не сказала им правды: что я могла это предотвратить.
   – Но это не так, Кэт.
   Она отмела его возражения, коротко покачав головой.
   – Если бы я вошла в спальню…
   – Он, возможно, убил бы и тебя.
   – Но я никогда этого не узнаю, ведь так? Я должна была его остановить. Я должна была выбежать на улицу и звать на помощь или, может быть, делать что-то еще, но только не прятаться. Я обязана была догадаться о его намерениях – а может быть, подсознательно я и догадывалась.
   Алекс обошел вокруг стола и поднял ее на ноги.
   – Тебе было всего восемь лет.
   – Но я должна была понять, что происходит. Если бы я не была такой трусихой, мне удалось бы их спасти.
   – И поэтому ты взяла на себя обязанность спасать всех остальных? – Алекс схватил ее за плечи. – Кэт, Кэт, – прошептал он, смахивая подушечками пальцев слезы с ее щек. – Ты вспоминаешь все, что случилось, сознанием взрослого человека. А ты была ребенком. Совсем маленьким ребенком. Это не ты, а твои родители проявили слабость. – Он притянул ее к себе и прижал ее голову к своей груди. – Когда я был полицейским, я десятки раз видел подобное. Кто-то, кто уже дошел до точки, кончал не только себя, но и всех, кто оказывался поблизости. Если бы твой отец знал, что ты находишься в доме, вполне вероятно, он расправился бы и с тобой. Поверь мне. – Он обнял ее крепче, наклонил голову и поцеловал в висок. – Спрятавшись в шкафу, ты спасла себе жизнь.
   Ему не удалось убедить Кэт полностью, но она с жадностью впитывала в себя каждое его слово. Все эти годы ей не хватало, чтобы кто-то сказал ей, что она поступила правильно.
   Она прильнула к Алексу столь же цепко, как хваталась за его успокоительные фразы. Наконец он поцеловал ее в губы, которые с жадностью ответили на его поцелуй.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

   Их охватило желание. Они жадно целовались. Ей безумно нравилось ощущать на своем лице его начинающую пробиваться щетину; нравилось, как его волосы курчавились под ее пальцами; она была влюблена в то, что видела, обоняла и осязала. Влюблена в Алекса. Надо было еще многое выяснить и решить, но сейчас она знала, что любит его. Когда он предложил подняться наверх, она доверчиво вложила в его ладонь свою руку и пошла за ним.
   На площадке второго этажа они остановились, чтобы снова поцеловаться. И потеряли над собой контроль. В течение нескольких секунд они судорожно пытались освободиться от одежды. Наконец он глубоко вошел в нее. Это было довольно грубо и быстро и скоро кончилось.
   Поддерживая ее на своих бедрах, он отнес ее в спальню и положил на кровать. Руки Алекса стремились охватить все ее тело сразу, двигаясь по нему, как по собственной вотчине, сдирая одежды, пока оба они не остались совершенно обнаженными.
   Прильнув ртом к ее животу, он просунул руки под ее ягодицы и стал массировать ей бедра, делая пальцами такие легкие движения между ними, что через какое-то время ей показалось, что она умрет от желания.
   – Боже мой, Алекс, дотронься же до меня!
   Он раздвинул ей половые губы и начал нежно ласкать их языком и губами. Очень скоро она вновь испытала оргазм.
   Спустя некоторое время она повернулась на бок и взяла его член в рот. Ей очень нравились исходивший от него мускусный запах и ощущение бархатистости кожи под ее скользящим взад и вперед языком; нравилось, как плотно его твердая плоть наполняет ей рот.
   Кэт полностью отдалась нахлынувшей на нее нежности и стремлению доставить ему удовольствие, но через некоторое время он слегка отстранился от нее, поменял позу и быстро ввел свой пенис в ее тело.
   Внезапно Алекс замер и стал напряженно всматриваться в Кэт. Она открыла глаза и посмотрела на него, недоумевая, чем вызвана эта пауза в их любовных ласках.
   – Это слишком важно, чтобы спешить. – Не отрывая от нее глаз, он вошел в нее глубже. Кэт невольно порывисто вздохнула.
   – Я люблю тебя, Алекс. Нет, не надо, не говори ничего такого, о чем потом пожалеешь. Просто поцелуй меня.
   Прижавшись к ней всем телом, он, изнемогая от желания, припал к ее губам. Даже когда все было кончено, он так и не изменил позы.
   – Мне никогда не было так хорошо, – со вздохом проговорила Кэт. – Только с тобой. Впервые в жизни я чувствую, что я и другой человек – одно целое. Такая глубина ощущений, такое полное слияние тел, разумов и душ просто невероятны.
   Алекс плотно закрыл глаза. Охрипшим от страсти голосом он согласился:
   – Да, невероятны.
   – Знаешь, – уткнувшись лицом в подушку, невнятно проговорила она, – если так будет продолжаться, мне придется прибавить еще одну таблетку к тем, что я уже пью.
   Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, как ложки в подарочном наборе. Его рука крепко обнимала ее за талию.
   – Ты имеешь в виду противозачаточную?
   – У-гу.
   – Не беспокойся. Я позабочусь о том, чтобы ты не забеременела, – заверил он.
   – А может быть, к черту все предосторожности? – Повернув голову назад, Кэт озорно взглянула на него поверх плеча. – Не дрейфь, Пирс. Если я забеременею, малыш будет целиком на моем попечении.
   – Черта с два. Но я не этого боюсь. Тебе ведь не полагается рожать детей, ведь так?
   – Не рекомендуется. Но есть случаи, когда после пересадки сердца женщины все-таки рожали. Пока что матери и младенцы чувствуют себя хорошо.
   – Нельзя рисковать. Мало ли что?
   – Ты такой пессимист.
   – Я реалист.
   – Ты что, рассердился? Брось, я всего лишь подтруниваю над тобой.
   Алекс крепче обхватил ее за талию.
   – Я не сержусь. Просто не хочу, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности. И подтрунивать тут не над чем.
   – Я всегда хотела ребенка, – задумчиво призналась Кэт. Она еще раз напомнила самой себе, что нельзя в жизни иметь все. Вон сколько у нее удач, самая большая из которых сейчас любовно сжимает ее в своих объятиях, готовая защитить ее от любых неприятностей. Она ощущала его дыхание на своих волосах. Даже это действовало на нее успокаивающе.
   Алекс был таким красивым, таким мужественным, таким… всем на свете. В ее мозгу одна за другой проносились картинки: те дни, минуты и часы, что они провели вместе.
   Должно быть, он почувствовал, что она посмеивается про себя, потому что ни с того ни с сего дал ей вдруг небольшого пинка.
   – Над чем ты там потешаешься?
   – Я как раз вспомнила твою угрозу, которую ты прорычал Циклопу. Такого я еще не слышала.
   – Что вырву его здоровый глаз и…
   – Ради Христа, не повторяй! Где ты научился таким выражениям?
   – На улицах, где же еще. Либо в мужских компаниях. Не успеешь месяц-другой проработать в полиции, как твой рот начинает изрыгать такое…
   Помолчав минуту, Кэт тихо спросила:
   – А что произошло, Алекс? Почему ты ушел из хьюстонской полиции?
   – Спайсер же тебе говорил. Убил одного типа.
   – Наверное, ты застрелил кого-то при выполнении своих обязанностей?
   Он долго молчал, прежде чем наконец заговорить. Его тело уже не было таким расслабленным, каждый мускул напрягся.
   – Не просто кого-то. Такого же полисмена. Неудивительно, что это его мучило. Полицейские всегда держались друг за друга. И, что бы ни случилось, они считали друг друга братьями.
   – Ты не хочешь мне об этом рассказать?
   – Нет. Но расскажу.
   – Хансейкер слушает.
   – Лейтенант, это Бейкер.
   – Который час? – Он включил ночник. Миссис Хансейкер что-то проворчала и еще глубже зарылась в подушку. Но он все равно не спал. Вчерашний ужин с острым соусом чили прожег ему весь желудок. Его все еще мучила отрыжка от того количества пива, которое ему пришлось выпить. Хансейкер как раз собирался встать и принять таблетку, когда зазвонил телефон.
   – Простите, что беспокою так поздно, – извинился его подчиненный. – Но вы просили позвонить вам, как только я закончу свой рапорт.
   Бейкер был новичком, у которого еще молоко на губах не обсохло и который с радостью брался за любое порученное дело. К самому пустяковому заданию он относился так, как будто расследовал убийство Джона Фицджералда Кеннеди.
   – Какой рапорт? – спросил Хансейкер, не переставая отрыгивать.
   – По поводу друзей и знакомых Кэт Дэлани. Помните, вы дали мне список имен и попросили их проверить? Так вот, я только что закончил, а потом подумал – оставить папку с делом на вашем столе или это опасно?
   – О черт, прости, Бейкер. Забыл тебе сказать. Я это дело закрыл.
   – Ах так? – Бейкер был явно разочарован.
   – Ага. Мисс Дэлани вчера поздно вечером звонила мне. Она разыскала того парня, что ее преследовал, в сумасшедшем доме в Форт-Уэрте. Он во всем признался. Я снял наблюдение, но совсем забыл о твоем рапорте. Прости. По крайней мере, получишь сверхурочные, а?
   – Ладно.
   Хансейкер снова рыгнул. Ему надо было сходить в туалет.
   – Ты хотел еще что-то сказать, Бейкер?
   – Нет… хотя… может быть.
   – Ну так в чем же дело?
   – Просто это как-то странно, ирония судьбы, я бы сказал. 06 этом писателе. Пирсе.
   Когда Бейкер рассказал ему о том, что раскопал, Хансейкер тоже подумал об иронии судьбы. По сути дела, это было равносильно землетрясению.
   – Бог ты мой, – прошептал он, медленно проводя рукой по лицу. – Бейкер, никуда не уходи. Я буду через двадцать минут.
 
   – Если тебе слишком больно об этом говорить, Алекс, то лучше не надо.
   – Не хочу, чтобы ты думала обо мне хуже, чем я есть. И так все довольно печально.
   В течение нескольких секунд он собирался с мыслями.
   – Мы несколько лет пытались перекрыть наркомафии этот канал сбыта, но они вечно оказывались как бы на шаг впереди нас. Несколько раз им просто чудом удавалось просочиться сквозь наши хорошо расставленные сети. В тот момент, когда мы прибывали на их базу, они словно растворялись в воздухе. Наконец мы получили достоверную информацию об их местонахождении, но действовать надо было немедленно. Рейд запланировали на четвертое июля. Они не могли ожидать нас в праздничный день. Операция была так засекречена, что о ней знали только те из нас, кто непосредственно в ней участвовал. Мы все нервничали: очень уж хотелось наконец застать этих сукиных сынов с поличным.
   И вот мы приехали в тот дом. На сей раз их не предупредили. Ворвавшись внутрь, нам удалось застать их врасплох. Я пробежал по коридорам к спальням, толкнул ногой дверь одной из них и очутился лицом к липу с одним из наших. Когда мы только-только начинали работать в полиции, он был моим напарником. Трудно сказать, кто из нас был в большей растерянности.
   Я спросил его: «Какого черта ты здесь оказался? Ты же не участвуешь в операции?» А он ответил: «Вот именно, не участвую». И тогда я вдруг понял, что он там делал, но в это самое мгновение он выхватил пистолет. Я упал, перевернулся и прицелился. Не в своего прежнего напарника, не в человека, который, как я считал, был моим товарищем, а в продажного полицейского, проклятого мафиозо. Я выстрелил ему в голову.
   Даже спиной Кэт чувствовала, как от волнения вздымается его грудь, как бьется его сердце, и понимала, как ему было трудно все это вспоминать.
   – Алекс, ты сделал то, что велел тебе долг.
   – Я мог бы его ранить. Вместо этого я застрелил его насмерть.
   – Но в противном случае он сам убил бы тебя.
   – Может быть. Даже скорее всего.
   – Тебя, конечно, полностью оправдали?
   – Официально. Такого рода рейды полиции редко обходятся без непредвиденных проколов. Что-нибудь всегда случается. Когда страсти улеглись, остался непреложный факт: застрелен один из полицейских, и я его убийца. Если рейд оказывается не совсем удачным, кто-то становится козлом отпущения. В управлении полиции поползли слухи, что этот парень тайно работал среди мафиози, а я принял его за одного из них и выстрелил прежде, чем как следует разобрался в ситуации.
   – Но ведь это же вопиющая несправедливость!
   – Они заботились о своей шкуре. Нельзя же было, чтобы все узнали, что один из полицейских Хьюстона занимался сбытом наркотиков. Ему устроили похороны, как герою, с залпом из двадцати одного ствола и прочей дребеденью.
   – Почему же ты не рассказал, как все было на самом деле?
   – Лезть вперед со своей правдой? – с издевкой в голосе произнес Алекс. – Это выглядело бы так, что я сам все это придумал, чтобы ложью покрыть свою ошибку. Да и что значило мое слово против версии департамента?! Кроме того, у парня осталась жена. Беременная их первым ребенком. Не мог же я разоблачить его так, чтобы не измазать в дерьме их. Она даже ничего не подозревала, о его двойной игре.
   – Откуда ты знаешь?
   – Просто знаю, и все. К тому же она никогда не пыталась получить припрятанные им деньги. Они так и остались лежать в сейфе, а она с малышом уехала к родственникам в Теннесси.
   Кэт повернулась к нему лицом и любовно дотронулась до пересекавшего бровь шрама.
   – Прости, Алекс. Как бы мне хотелось, чтобы ничего подобного с тобой не случилось.
   – Я тоже этого хотел бы, – ответил он с невеселой улыбкой. – После этой истории я стал словно бельмо на глазу начальства. Каждый день работы был для меня пыткой. Те из моих коллег, кто не знал правду, презирали меня за то, что я чуть не провалил всю операцию. Те же, кто знал, относились ко мне настороженно, прикидывая, проговорюсь ли я или сумею сохранить молчание. Я стал изгоем. Моя карьера практически закончилась. В конце концов я сделал то, чего от меня ожидали: подал в отставку.
   – Это прежняя твоя карьера закончилась, – уточнила Кэт. – Потому что именно тогда-то ты и начал писать свои замечательные романы.
   Теперь она понимала, почему в его произведениях внутренняя каждодневная жизнь полицейских управлений 6ыла изображена без всякой поэтизации. Его героями были одиночки, боровшиеся с продажными политиками и полицейскими нередко ценой огромных личных потерь.
   Кэт прижалась к его груди. Алекс провел рукой по ее спутавшимся волосам и приподнял ей подбородок.
   – Жизнь действительно паршивая штука, но в ней есть и свои плюсы.
   – Например? – игриво спросила она.
   – Например, ты. – И, притянув ее к себе, он крепко поцеловал ее в губы.
   Кэт проснулась внезапно, как будто кто-то позвал ее по имени.
   Несколько мгновений она лежала неподвижно, напряженно прислушиваясь. Не услышав ничего, кроме ритмичного дыхания Алекса, она постепенно успокоилась, ее тело расслабилось, она наслаждалась его близостью, исходившим от него теплом и ощущением надежности.
   Вспоминая, как они недавно занимались любовью, Кэт покраснела от собственной нескромности. С ним она потеряла всякую стыдливость. Она чувствовала, что может открыто выражать свою сексуальность… и. Боже мой, как это было прекрасно!
   Кэт взглянула на его умиротворенное лицо. Морщинка между бровями стала менее заметной, почти разгладилась. Алекс мог больше не терзаться из-за того, что застрелил своего бывшего напарника. Поддерживая друг друга, они вместе справятся с их прошлыми кошмарами.
   Она встала, чтобы сходить в туалет, и, натянув на себя его рубашку, спустилась вниз.
   Сквозь задернутые шторы пробивался свет уличного фонаря, и Кэт, не включая светильник, без труда добралась до туалетной комнаты под лестницей. Когда она вышла оттуда, то поняла, что ей совсем не хочется спать.
 
   Прошлой ночью она не сомкнула глаз. Вчерашний день также вместил в себя много дел и событий. Ночью они занимались любовью до полного изнеможения. И все же сейчас, проспав всего несколько часов, она чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся, хотя до рассвета было еще далеко.
   Может быть, поесть? Нет, она не голодна.
   Выпить чего-нибудь? Пожалуй, нет.
   Внезапно дверь запертой комнаты, казалось, сама бросилась ей в глаза. Кэт несколько мгновений смотрела на нее, зная, что ей не следует поддаваться соблазну. Но врожденное любопытство не давало ей покоя.
   А что, если она сейчас войдет в эту запретную комнату?
   До сих пор Алекс очень негативно относился к ее вторжениям в его «святая святых», но ведь это было еще тогда, когда они почти не знали друг друга. Теперь все иначе. Они стали очень близкими и физически и эмоционально. Они больше не имеют друг от друга секретов. Безусловно его глупый запрет посещать эту комнату уже утратил силу.
   Кэт подергала дверь и обнаружила, что она заперта. Ну что ж, значит, так тому и быть. По-видимому, ей все-таки не следует входить, не спросив предварительно его разрешения.
   Несмотря на эти мысли, ее руки продолжали ощупывать дверь. Она встала на цыпочки и, проведя пальцами по верхней части дверного косяка, обнаружила тоненький медный ключик. Кэт приняла это за доброе предзнаменование. Если бы Алекс и вправду не хотел, чтобы она входила в его кабинет, зачем ему было оставлять ключ в столь доступном месте?
   Она вставила ключ в замок – с тихим металлическим щелчком дверь отворилась. Кэт прислушалась: сверху не донеслось ни одного звука. Она вошла в комнату и, прежде чем зажечь свет, закрыла за собой дверь.
   Комната страшно ее разочаровала. Если бы ей случилось проектировать писательский кабинет, место для уединенного размышления, она сделала бы его уютным и вместе с тем не лишенным индивидуальности. В нем были бы обшитые деревом стены, турецкие ковры и массивная кожаная мебель. Возможно даже, в углу она поместила бы глобус. А полки лучше всего заставить первыми изданиями и библиографическими редкостями, на них играли бы блики от причудливых светильников.
   Мастерская Алекса была именно мастерской: утилитарной, обескураживающе неинтересной, лишенной всякой внешней привлекательности и индивидуальности. На складном столе с металлическими ножками и столешницей из оргстекла располагался компьютер с дисплеем и принтером. Рядом стоял факс.
   В комнате имелось определенное количество книг, представлявших собой пестрое сборище, – от энциклопедий до бестселлеров известных романистов, но они не были в кожаных переплетах и не стояли на антикварных дубовых полках. Вместо этого книги сгрудились на серых металлических стеллажах. Стопка телефонных справочников служила подставкой для телефона.
   В углу комнаты стоял стол, на котором Алекс, видимо, раскладывал нужные ему бумаги. Он был завален корреспонденцией, факсами и банковскими счетами. Здесь же лежал блокнот из линованной бумаги, исписанный какими-то странными закорючками, соединенными между собой стрелочками и звездочками, а чуть поодаль – несколько папок. На них были надписи, сделанные от руки, в целом папки имели весьма потрепанный вид. Судя по их замусоленным краям, ими часто пользовались.
   Внимание Кэт привлекла фотография в рамке, стоявшая отдельно ото всей этой груды бумаг. Она поднесла ее поближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть улыбающуюся пару. На этой фотографии у Алекса были большие загну– тые вверх усы. Кэт подумала, что не упустит случая подшутить над ним на этот счет.
   Рядом с Алексом со снимка улыбалась очень хорошенькая молодая женщина. Как и он, она была одета в обрезанные джинсы и походные ботинки. Его подруга сидела, опершись на большой камень, а Алекс притулился рядом. На заднем плане виднелись какие-то горы, похожие на Скалистые.
   Отпускной снимок. С этой женщиной Алекс проводил свой отпуск.
   Кэт была недовольна собой за то, что, разглядывая фотографию, почувствовала укол ревности. Естественно, у Алекса прежде были романтические увлечения. Некоторые из них, возможно, даже серьезные. Как не стыдно, укоряла она себя, увидела один снимок и уже ревнуешь, как какая-нибудь школьница.