Страница:
Задание заставило агента недовольно поморщиться.
«Надеюсь, – спросил он язвительно, – мне не придется следить, как они кончают в пробирку?»
«Образцы спермы будут отобраны в условиях клиники, под наблюдением медицинского персонала, – успокоил его Тобиас. – Ваша задача связаться с донорами и доставить их сюда».
«Есть, сэр!» – с явным облегчением ответил младший агент.
Кивнув на каталку с телом Хеннингса, Тобиас спросил:
– На него что-нибудь есть?
– Ничего. – Лоусон отрицательно покачал головой. – Штрафа за неправильную парковку – и того нет. Последняя покупка, сделанная по кредитной карточке, – это тот медальон с рубинами, который он подарил Джиллиан – то есть Мелине – вечером накануне убийства.
– Эй, Лоусон!.. Взгляни-ка, что мы тут нашли! – Из дверей квартиры выглянул полицейский и поманил детектива за собой. Тобиас хотел было пойти следом, но тут зазвонил его сотовый телефон.
Люси Майрик чувствовала себя так, словно она провела в этой отвратительной комнате без окон всю жизнь и еще немного. Голова у Люси слегка кружилась от недосыпа, с которым она пыталась бороться при помощи крепчайшего кофе, в желудке громко урчало от хот-догов и чипсов, а кожа казалась жирной и несвежей, потому что в душе она была, наверное, лет сто назад.
– Если бы кто знал, на какие жертвы приходится идти во имя любви! – вслух произнесла Люси.
Именно из-за любви к своему делу (и, разумеется, к Хэнку Тобиасу) она просидела за компьютером без малого двое суток, разыскивая что-то, что связывало бы между собой сестер Ллойд, Дейла Гордона и супругов Андерсон. Лишь несколько часов назад Тобиас подкинул ей новое имя – Джем Хеннингс, белый мужчина, родившийся, как следовало из его выданных в Техасе водительских прав, 10 февраля 1960 года. Рост – пять футов и одиннадцать дюймов, вес – сто шестьдесят восемь фунтов.
Словом, внешне все было в порядке, однако Люси довольно скоро установила, что в Службе социального страхования никакой Джем Хеннингс не фигурирует – во всяком случае, под тем номером, который он сообщил фирме, в которой работал.
– Что-то неладно в королевстве Датском… – пробормотала Люси, задавая параметры нового поиска.
Неладно оказалось не в Датском королевстве, а в штате Южная Дакота.
Люси трижды перечитала сообщение, прежде чем связаться с Тобиасом.
– Алло, это Люси Майрик!
– Ты почему не спишь? В Вашингтоне сейчас… – Тобиас мельком посмотрел на часы, отметив, что забыл перевести стрелки на местное время – час ночи.
– Вам придется оплатить мне сверхурочные и… пригласить на ужин в роскошный ресторан! – обмирая от собственной смелости, заявила Люси. – И имейте в виду, шеф, красное вино я люблю больше, чем белое.
Тобиас хмыкнул:
– Как я понимаю, ты раскопала что-то очень интересное.
– Слушайте внимательно, шеф: семь лет назад жила-была в Южной Дакоте пятнадцатилетняя девушка по имени Джанин Хеннингс. Училась плохо, часто скандалила с родителями и в конце концов связалась с дурной компанией. И сидеть бы ей, голубушке, за решеткой, но ее взяла под крыло школьная медсестра Дороти Пью – особа во всех отношениях положительная. Сама доброта, если можно так выразиться. Прошло несколько месяцев, и Джанин Хеннингс полностью переменилась. Ударилась в религию и молилась денно и нощно. Мир, любовь и все такое…
Но после окончания учебного года Дороти Пью неожиданно уволилась и переехала на новое место жительства в Нью-Мексико. Юная Джанин была безутешна. В конце концов она удрала из дома, чтобы воссоединиться со своей наставницей. Родители, естественно, подняли скандал – по их мнению, Джанин слишком занесло в противоположную сторону: дескать, если хочешь быть святой – будь ею, но надо и совесть иметь. Возвращаться домой Джанин отказалась наотрез, и тогда ее родители заподозрили, что Дороти принадлежит тоталитарной секте, практикующей «промывку мозгов» с последующим полным подчинением адептов одному духовному лидеру, гуру, аватаре Кришны и так далее. Тогда они обратились к специалисту-психологу, специализирующемуся на борьбе с последствиями этой самой «промывки мозгов». Все трое – супруги Хеннингс, а также упомянутый специалист выехали из Южной Дакоты в Нью-Мексико, чтобы спасти Джанин, и…
– И…
– …И исчезли без следа. Все трое, шеф! Фургон, который они арендовали для путешествия, был найден в кемпинге в Колорадо. Все веши были целы, а вот люди испарились.
– Произошло преступление?
– Несомненно, но никаких улик полиция так и не нашла. Ни тел, ни крови, ни следов борьбы. Вообще ничего… Рядом стоял фургон еще одной семьи, но эти люди в тот день пошли ужинать в город и ничего не видели. На следующий день утром они спокойно уехали, полагая, что соседи мирно спят. Вот и все, шеф… До настоящего времени ни самих пропавших, ни их останков полиции обнаружить не удалось.
– Кто заявил об исчезновении?
– Ни за что не догадаетесь, шеф! Это был некто Джемисон – он же Джем – Хеннингс, родной сын пропавших, старший брат Джанин. Он сказал, что родители – обещали звонить ему каждый день; когда же два дня подряд от них не поступало никаких известий, он заволновался и…
– Его подозревали в причастности к исчезновению?
– У него было железное алиби. Все эти дни Джем Хеннингс исправно ходил на работу, по вечерам встречался с друзьями, так что побывать в Колорадо у него не было физической возможности. Однако вскоре после трагедии он распродал все имущество, переехал в другой город и… начал пользоваться поддельным номером Службы социального страхования.
– Похоже, здесь что-то нечисто.
– Точно. Он порвал отношения почти со всеми своими старыми друзьями. Только одному приятелю он написал…. угадайте откуда? – Она попыталась выдержать паузу, но не смотла и рассмеялась. – Барабанная дробь, шеф! Из Окленда, Калифорния.
– Там была убита Кэтлин Эшер!
– Доказательств, конечно, никаких, но я готова поспорить на ужин в ресторане, который, надеюсь, честно заработала, что Хеннингс причастен к этому делу. Может быть, мне даже удастся что-то найти… Но вернемся к началу, шеф. Итак, исчезновение супружеской четы Хеннингс и психотерапевта до сих пор не раскрыто. Когда только случилось это несчастье, Джем не скрывал своей скорби: наряжался чуть ли не в рубище, публично посыпал голову пеплом и активно общался с репортерами. Дескать, мои родители пропали, сестра сбежала, чтобы вступить в религиозное сообщество, полиция бездействует. Анафема ей! Хочу обратить ваше внимание, шеф: ни в одном интервью он ни разу не назвал вышеозначенное религиозное сообщество «сектой».
– Видимо, мне незачем спрашивать, что это была за секта?
– Это была Церковь Благовещения брата Гэбриэла.
– Люси…
– Да, шеф?
– Я бы хотел, чтобы матерью моих детей была такая женщина, как ты.
И прежде, чем Люси Майрик успела опомниться и ответить, Тобиас дал отбой.
– Лоусон! – крикнул он.
Детектив вышел из квартиры, лицо его расплывалось в широкой улыбке.
– Вы не поверите, мистер Тобиас, когда я скажу, чей телефон ребята обнаружили среди номеров автонабора!
Тобиас ухмыльнулся.
– Не хотелось вас разочаровывать, Лоусон, но я, кажется, уже знаю.
– Почему ты ничего не сказал мне раньше?!
С тех самых пор, как самолет оторвался от земли, Мелина бросала на него уничтожающие взгляды, но Харт и бровью не повел. Обогнув далласский аэропорт Форт-Уорт по широкой дуге, он отклонился далеко на восток, а затем повернул на север. После получаса полета по прямой она заметила, что самолет начинает идти на запад.
Даллас остался позади. Теперь внизу лежали только пригородные поселки – бледные пятна света на черном покрывале тьмы. Погода стояла безветренная и ясная. Серпик луны был таким тонким, что почти не давал света – должно быть, поэтому осенние звезды казались особенно яркими и крупными.
Не замечать ее негодующих взглядов Харту было достаточно просто – для этого ему надо было только притвориться, что он целиком сосредоточился на прокладывании курса, однако не ответить на прямой вопрос он не мог.
– Чего я не сказал тебе раньше? И когда раньше?
– Не строй из себя дурачка, Вождь, со мной этот номер не пройдет.
– Наверное, потому, что это не имело никакого отношения к делу.
– Может быть, и не имело… прямого, но все равно это очень любопытно.
– Хотел бы я знать, почему…
– Хотя бы потому, что твой отец – белый.
– Я никогда не скрывал, что я – не чистокровный индеец. – Он мрачно усмехнулся. – Ты когда-нибудь видела краснокожего с голубыми глазами?
– Слушай, чего ты кипятишься?! Уж и спросить нельзя!
– Спрашивать можно, а вот вынюхивать…
– Я не вынюхиваю! – оскорбилась она. – Я просто хочу знать…
– Что?
– Почему ты его недолюбливаешь.
– Зачем это тебе?
– Затем, что… – Она не нашла что ответить и сменила тему: – Съешь чипсов?
– Что-что?
– Чипсов. Картофельных. – Она вскрыла пакет, расправила и протянула ему. Харт запустил в него руку, достал пригоршню хрустящей картошки и отправил ее в рот. С тех пор, когда он купил в дорожной закусочной чизбургер (который так и не доел), прошло уже много времени, и Харт успел порядком проголодаться. Мелина тоже ела чипсы, закусывая их собачьими галетами.
– Ничего себе, меню, – заметил Харт, ненадолго отвлекшись от рычагов управления.
– Я хочу есть. Очень.
– Я не против. Только если тебе снова вздумается… В общем, если тебя опять укачает, остановиться и высадить тебя я не смогу.
– Ты не захватил с собой гигиенических пакетов?
– Это рейс по сниженному тарифу.
Они улыбнулись друг другу, потом он ткнул пальцем в ее подбородок.
– У тебя крошка, – сказал он, и ее язычок соблазнительно скользнул по губам.
– С другой стороны.
Она снова облизнулась, и это ее движение неожиданно показалось Харту бесконечно эротичным.
Он поспешно отвернулся и стал с преувеличенным вниманием вглядываться в приборы на панели. Потом сосредоточился на линии горизонта, но и там не было ничего, что могло бы отвлечь Харта от мыслей о ней.
– Что еще у нас найдется поесть? – спросил он наконец, по-прежнему не отрывая взгляда от лобового стекла кабины.
– Сейчас поглядим… Попкорн. Целых три пакета. Специальный ароматизированный попкорн с чесноком.
– Боже правый!..
– Ты против?
– Космический рацион – и тот лучше. От него, во всяком случае, у меня никогда не было изжоги.
– А я думала, у астронавтов должны быть луженые желудки. – Она снова заглянула в пакет. – «Читос»… Ну, это даже я есть не стану. Шоколадные батончики. Все бы хорошо, только они успели поседеть от старости. Кукурузные чипсы с беконом. Насколько я знаю, бекон там и рядом не лежал, даже когда кукуруза была кукурузой, а бекон – свиньей. Вот И все… Больше ничего нет.
– Верю. Дай-ка мне пару собачьих галет.
Она протянула ему всю пачку. Харт повернулся, чтобы взять галеты, и их взгляды снова встретились.
– Что же все-таки такого сделал твой отец, что ты так его не любишь?
– Кто тебе сказал, что я его не люблю?
– А-а, должно быть, мне показалось!
– Быть может, он был просто не особенно нам рад. В конце концов, мы явились без приглашения, ночью…
Мелина ничего не сказала. Она не задала ни одного вопроса, однако в том, как она ждала ответа, было что-то такое, на что Харт не смог не отозваться. Правда, проделал он это без особой охоты, но все же она своего добилась.
– Пакс служил в летной части в Холломане, – нехотя начал Харт. – Моя мать была гражданской служащей базы ВВС. Она была очень хороша собой – изящная, стройная, черноглазая… Думаю, для Пакса это было внове – молодая, красивая, умная индианка. Через несколько месяцев после первой встречи они поженились, а через год родился я. Насколько я помню, в первые годы мы были очень счастливой семьей.
Самое первое мое воспоминание – это воздушный парад, который проходил там же, на базе. Отец хвастался мною перед друзьями, и кто-то из них угостил меня жевательной резинкой – первой в моей жизни. Это была обычная «подушечка» в твердой глазури, какие можно найти в любом торговом автомате, даже если он выключен. У этого человека было несколько «подушечек» разного цвета, и он предложил мне выбрать любую на мой вкус, Потом отец повел меня к самолетам, и про каждый он рассказывал мне, как высоко он может подняться, как далеко лететь. Мне помнится, я тогда подумал – мой папа самый умный в мире, раз знает такие вещи.
Я сидел у него на плечах и мог видеть все, что происходило вокруг. Народа собралось так много, что сначала я испугался, но отец крепко держал меня за ноги, и я ухватился руками за его волосы. У него была короткая стрижка, а я крепко в него вцепился, наверное, ему было больно, но отец не жаловался. И вскоре я понял: что бы ни случилось, он ни за что меня не уронит, потому что любит меня. Меня и мою маму…
Тут Харт опомнился и замолчал. Он не любил выставлять себя слабаком, как не любил возвращаться в прошлое, изменить которое все равно был не в силах. Каким-то образом Мелина заставила его вызвать в памяти события, которые он столько времени пытался забыть.
И это ему удалось или почти удалось. Его работа – суровые будни военного летчика и астронавта – просто не оставляла места для сентиментальности. На протяжении нескольких лет Харта специально учили реагировать на любые непредвиденные ситуации механически, рефлекторно, и он незаметно для себя перенес эту практику в личную жизнь. На все внешние раздражители он реагировал строго рационально, не позволяя чувствам влиять на его решение.
Жить, доверяясь исключительно рассудку, оказалось довольно удобно и просто, и Харт начинал испытывать затруднения, только когда дело касалось эмоциональной сферы. И это злило его, поскольку Харт всю жизнь считал, что все эти «охи и вздохи» – для девчонок и слюнтяев.
– Есть там что-нибудь попить? – сердито проворчал он, и она протянула ему открытую банку «Горной росы».
– И что же заставило тебя изменить мнение? Ну, насчет того, что Пакс любит тебя…
– А-а, и ты туда же… Я думал – ты другая.
– Куда – «туда же» и какая именно «другая»? – с холодком в голосе осведомилась Мелина.
– Не такая, как все женщины. Женщины любят разговаривать, обсуждать, анализировать, обобщать. Я думаю, им нравится знать, что заставляет других людей поступать тем или иным образом. В особенности – мужчин.
– Это потому, что вы, мужчины, такие непонятные и… удивительные.
– Благодарю, мэм… – протянул Харт насмешливо.
– Спокойно, ковбой. Я имела в виду не тебя, а мужчин вообще. Как биологический вид. За вами очень любопытно наблюдать – пытаться понять, как вы думаете, как реагируете. Мужские реакции, как правило, совершенно не такие, как женские.
– Значит, мы, мужчины, тебе нравимся? Как вид?
– Да. Очень.
– Вот как? – Он повернулся к ней. – В таком случае ответь мне на один вопрос: в котором часу тебе больше всего нравится заниматься сексом?
– Когда у меня есть настроение им заниматься.
– То есть не всегда? Не во всяком месте, не во всякий час? И говорить об этом ты тоже не любишь?
Она бросила на него рассерженный взгляд, что, по-видимому, должно было означать решительное «нет».
– Ла-адно… – Харт почесал в затылке. – Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Например – о политике. Скажи, тебе известно положение «На Берегу Слоновой Кости»?
– Мне известно только, что на Берегу Слоновой Кости колени и локти сотрешь до кости, – ответила она. – Старо, как мир, Вождь.
– Я думал, это чисто военная шуточка. – Он хмыкнул.
– Среди гражданских тоже есть люди, способные смеяться над подобной глупостью.
– Так какое твое любимое положение?
Она постаралась сохранить непроницаемое выражение лица. Харт смешно зашевелил бровями, надеясь выжать у нее улыбку, но его усилия пропали втуне. Мелина не собиралась ни краснеть, ни затевать с ним игривый разговор, полный недосказанностей и двусмысленных намеков.
Наконец Харт перестал корчить рожи и покорно вздохнул:
– Ладно, будь по-твоему… Так на чем мы остановились?
– Я спросила – почему ты решил, что отец тебя разлюбил.
– А-а, это… – Харт продолжил не сразу. – Должно быть, просто утратилось ощущение новизны. Пакс был авиатехником. Сам он летать не мог из-за болезни среднего уха, но механиком был классным. Когда мне было лет семь, его как отличного специалиста отправили обслуживать новые реактивные бомбардировщики, которые только-только испытывались и базировались на специальном аэродроме в пустыне. Постоянно туда ездил, и его командировки понемногу становились все длиннее и длиннее, а перерывы между ними – все короче. Он, разумеется, утверждал, что это очень важная и секретная работа, но в маленьких гарнизонах мало что можно скрыть. Просочились слухи, что Пакс завел себе подружку…
Я не знаю точно, была у него тогда любовница или нет, но именно с тех пор Пакс и мать стали спать в разных комнатах. Примерно в то время их брак из неудачного начал превращаться в кошмар. Совесть Пакса была неспокойна, и он начал все чаще и чаще обращать внимание на цвет моих глаз – дескать, с чего бы это они у меня синие, тогда как у матери глаза были черными, а у него, как ты, наверное, заметила, темно-карие. Он никогда не обвинял мать в измене прямо, однако его намеки – достаточно прозрачные – действовали на нее так, как если бы он каждый день ее избивал. В конце концов мама впала в отчаяние и утратила всякую волю к борьбе, чего, я думаю, Пакс и добивался. Вскоре они развелись. Примерно в то же время отца демобилизовали, и он уехал к себе на родину, в Техас. Правда, поначалу он довольно часто приезжал к нам в Холломан, чтобы повидаться со мной, однако, когда мне исполнилось двенадцать, его визиты стали совсем редкими и нерегулярными. Уже тогда Пакс связался с этой конторой по прокату самолетов; он утверждал, что ему нужно поскорее встать на ноги и что поэтому ему трудно выкроить даже один-два дня для поездки, но дело было не в этом. Во всяком случае, для путешествий в Вегас время у него всегда находилось.
Однажды во время летних каникул мама сказала, что я могу поехать в Даллас и пожить некоторое время с отцом. Думаю, ей пришлось долго выкручивать ему руки, поскольку к этому моменту Пакс уже сменил десятка два любовниц и останавливаться не собирался. Как бы там ни было, он прислал приглашение, и я поехал…
И напоролся на его очередную подружку, которая как раз переехала к нему. Как и все дети из неполных семей, в глубине души я всегда надеялся, что когда-нибудь произойдет чудо и мои родители снова станут жить вместе, поэтому я, естественно, сразу возненавидел Бетси, Бекки, или как там ее звали.
Она, разумеется, была ни в чем не виновата. Это я вел себя как последняя свинья. Мне тогда было лет четырнадцать, и я был очень самовлюбленным, самонадеянным, наглым подростком. Один раз я довел ее чуть не до белого каления тем, что продолжал класть ноги на журнальный столик даже после того, как она раз десять попросила меня этого не делать. Когда вернулся Паке, Бекки, или Бетси, устроила настоящий скандал. Одну ее фразу я помню до сих пор. Она сказала: «Я знаю, что его мать была дикаркой, но почему, черт возьми, хотя бы ты не научил его вести себя по-человечески?»
Я, конечно, взвился до небес и тоже начал орать на нее. «Заткнись! – кричал я, глядя на Пакса и ожидая поддержки. – Скажи ей, чтобы она заткнулась! Как она смеет так говорить о моей матери!» А он… он только пожал плечами и сказал: «Но, Крис, твоя мать действительно из индейцев!»
И тут я вдруг подумал, что родной отец уже давно не водил меня к друзьям и не хвастался мною перед ними, как раньше, в дни воздушных парадов, хотя теперь у него, пожалуй, было даже больше поводов гордиться мной. В школе, в которой я учился, я был лучшим спортсменом, примерным учеником, членом ученического совета, командиром группы бойскаутов, но в доме Пакса не было ни одной моей фотографии. Казалось, он преднамеренно избегал любых напоминаний о том, что мы с матерью существовали.
Поэтому я сказал им, что они оба могут идти в задницу, потом собрал свои вещички и ушел. Был поздний вечер, и мне пришлось просидеть несколько часов на автобусной станции, прежде чем я сумел сесть на рейс, идущий на запад. Я поклялся себе самой страшной клятвой, что отрекусь от отца, как он отрекся от меня, и сдержал ее. Я даже отказался от его фамилии и официально взял девичью фамилию матери. Мне не хотелось иметь с ним ничего общего и до сих пор не хочется. И если бы… если бы не наше безвыходное положение, я бы ни за что не обратился к нему за помощью.
Мелина слушала внимательно, не перебивая, не вставляя ни сочувствующих реплик, ни плоских банальностей, которые могли бы все испортить. Она вообще не издала ни звука, и Харт повернулся к ней, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела на Мелину рассказанная им история.
Мелина долго молчала, а потом спросила:
– В тот день, когда ты ушел… С тех пор ты его больше не видел? – спросила она.
– До сегодняшнего дня – нет. Пакс несколько раз звонил мне, но я не стал с ним разговаривать. На протяжении пары лет он еще слал мне подарки к Рождеству и ко дню рождения, но я отсылал их обратно нераспечатанными, и в конце концов Пакс сдался. Только один раз, когда он прислал мне сто долларов по случаю окончания школы, я оставил деньги себе – мне нужно было чем-то платить за учебу в колледже. Но до сегодняшнего дня мы ни разу не встречались лицом к лицу, – повторил Харт.
– А твоя мама больше не вышла замуж? – осторожно спросила Мелина.
Харт коротко и зло рассмеялся.
– Нет. Ты не поверишь, но все это время она не переставала любить его. Она любила его до самой смерти. Я подозреваю, что до последнего дня она втайне от меня сообщала Паксу, как идут у меня дела.
– Мне показалось – он узнал тебя сразу. Как только разглядел в темноте…
– У него есть телевизор.
– Ты хочешь сказать, что он следил за тобой по сообщениям газет и теленовостей?
– Наверное… – Он пожал плечами.
– Не наверное, а наверняка!
Харт вопросительно приподнял брови.
– Я видела – у него на столе в офисе лежала вырезка из газеты. Отчет о твоем последнем полете, – негромко сказала она. – Я тогда не знала, кто он… вот и подумала: как трогательно, что твой старый друг гордится твоими достижениями. Я ничего не сказала, чтобы не смущать его.
– Не стоит придавать слишком большое значение старым газетным вырезкам.
– Может быть. Но когда Пакс говорил о твоем летном мастерстве…
Пауза, которую она сделала, была точно рассчитана. Она использовала ее как наживку, и, хотя Харт прекрасно это понял, он не смог удержаться и повернулся к ней.
– Что же он сказал? – спросил он.
– Пакс уверил меня, что с тобой я могу не бояться, потому что ты – прирожденный летчик. «Ни у кого не видел таких великолепных рефлексов» – так он сказал.
– Он никогда не видел меня в воздухе.
– Это ты так думаешь.
– Возможно, ты права, но… Все равно это не имеет значения, потому что… – Харт не договорил. Резко наклонившись вперед, он впился взглядом в темноту за лобовым стеклом.
– Что случилось? – встревожилась Мелина. – Что там такое?!
Харт пробормотал вполголоса:
– Проклятье!
– Что там, Вождь?!
– Я только сейчас догадался, как они нас выследили.
ГЛАВА 31
«Надеюсь, – спросил он язвительно, – мне не придется следить, как они кончают в пробирку?»
«Образцы спермы будут отобраны в условиях клиники, под наблюдением медицинского персонала, – успокоил его Тобиас. – Ваша задача связаться с донорами и доставить их сюда».
«Есть, сэр!» – с явным облегчением ответил младший агент.
Кивнув на каталку с телом Хеннингса, Тобиас спросил:
– На него что-нибудь есть?
– Ничего. – Лоусон отрицательно покачал головой. – Штрафа за неправильную парковку – и того нет. Последняя покупка, сделанная по кредитной карточке, – это тот медальон с рубинами, который он подарил Джиллиан – то есть Мелине – вечером накануне убийства.
– Эй, Лоусон!.. Взгляни-ка, что мы тут нашли! – Из дверей квартиры выглянул полицейский и поманил детектива за собой. Тобиас хотел было пойти следом, но тут зазвонил его сотовый телефон.
Люси Майрик чувствовала себя так, словно она провела в этой отвратительной комнате без окон всю жизнь и еще немного. Голова у Люси слегка кружилась от недосыпа, с которым она пыталась бороться при помощи крепчайшего кофе, в желудке громко урчало от хот-догов и чипсов, а кожа казалась жирной и несвежей, потому что в душе она была, наверное, лет сто назад.
– Если бы кто знал, на какие жертвы приходится идти во имя любви! – вслух произнесла Люси.
Именно из-за любви к своему делу (и, разумеется, к Хэнку Тобиасу) она просидела за компьютером без малого двое суток, разыскивая что-то, что связывало бы между собой сестер Ллойд, Дейла Гордона и супругов Андерсон. Лишь несколько часов назад Тобиас подкинул ей новое имя – Джем Хеннингс, белый мужчина, родившийся, как следовало из его выданных в Техасе водительских прав, 10 февраля 1960 года. Рост – пять футов и одиннадцать дюймов, вес – сто шестьдесят восемь фунтов.
Словом, внешне все было в порядке, однако Люси довольно скоро установила, что в Службе социального страхования никакой Джем Хеннингс не фигурирует – во всяком случае, под тем номером, который он сообщил фирме, в которой работал.
– Что-то неладно в королевстве Датском… – пробормотала Люси, задавая параметры нового поиска.
Неладно оказалось не в Датском королевстве, а в штате Южная Дакота.
Люси трижды перечитала сообщение, прежде чем связаться с Тобиасом.
– Алло, это Люси Майрик!
– Ты почему не спишь? В Вашингтоне сейчас… – Тобиас мельком посмотрел на часы, отметив, что забыл перевести стрелки на местное время – час ночи.
– Вам придется оплатить мне сверхурочные и… пригласить на ужин в роскошный ресторан! – обмирая от собственной смелости, заявила Люси. – И имейте в виду, шеф, красное вино я люблю больше, чем белое.
Тобиас хмыкнул:
– Как я понимаю, ты раскопала что-то очень интересное.
– Слушайте внимательно, шеф: семь лет назад жила-была в Южной Дакоте пятнадцатилетняя девушка по имени Джанин Хеннингс. Училась плохо, часто скандалила с родителями и в конце концов связалась с дурной компанией. И сидеть бы ей, голубушке, за решеткой, но ее взяла под крыло школьная медсестра Дороти Пью – особа во всех отношениях положительная. Сама доброта, если можно так выразиться. Прошло несколько месяцев, и Джанин Хеннингс полностью переменилась. Ударилась в религию и молилась денно и нощно. Мир, любовь и все такое…
Но после окончания учебного года Дороти Пью неожиданно уволилась и переехала на новое место жительства в Нью-Мексико. Юная Джанин была безутешна. В конце концов она удрала из дома, чтобы воссоединиться со своей наставницей. Родители, естественно, подняли скандал – по их мнению, Джанин слишком занесло в противоположную сторону: дескать, если хочешь быть святой – будь ею, но надо и совесть иметь. Возвращаться домой Джанин отказалась наотрез, и тогда ее родители заподозрили, что Дороти принадлежит тоталитарной секте, практикующей «промывку мозгов» с последующим полным подчинением адептов одному духовному лидеру, гуру, аватаре Кришны и так далее. Тогда они обратились к специалисту-психологу, специализирующемуся на борьбе с последствиями этой самой «промывки мозгов». Все трое – супруги Хеннингс, а также упомянутый специалист выехали из Южной Дакоты в Нью-Мексико, чтобы спасти Джанин, и…
– И…
– …И исчезли без следа. Все трое, шеф! Фургон, который они арендовали для путешествия, был найден в кемпинге в Колорадо. Все веши были целы, а вот люди испарились.
– Произошло преступление?
– Несомненно, но никаких улик полиция так и не нашла. Ни тел, ни крови, ни следов борьбы. Вообще ничего… Рядом стоял фургон еще одной семьи, но эти люди в тот день пошли ужинать в город и ничего не видели. На следующий день утром они спокойно уехали, полагая, что соседи мирно спят. Вот и все, шеф… До настоящего времени ни самих пропавших, ни их останков полиции обнаружить не удалось.
– Кто заявил об исчезновении?
– Ни за что не догадаетесь, шеф! Это был некто Джемисон – он же Джем – Хеннингс, родной сын пропавших, старший брат Джанин. Он сказал, что родители – обещали звонить ему каждый день; когда же два дня подряд от них не поступало никаких известий, он заволновался и…
– Его подозревали в причастности к исчезновению?
– У него было железное алиби. Все эти дни Джем Хеннингс исправно ходил на работу, по вечерам встречался с друзьями, так что побывать в Колорадо у него не было физической возможности. Однако вскоре после трагедии он распродал все имущество, переехал в другой город и… начал пользоваться поддельным номером Службы социального страхования.
– Похоже, здесь что-то нечисто.
– Точно. Он порвал отношения почти со всеми своими старыми друзьями. Только одному приятелю он написал…. угадайте откуда? – Она попыталась выдержать паузу, но не смотла и рассмеялась. – Барабанная дробь, шеф! Из Окленда, Калифорния.
– Там была убита Кэтлин Эшер!
– Доказательств, конечно, никаких, но я готова поспорить на ужин в ресторане, который, надеюсь, честно заработала, что Хеннингс причастен к этому делу. Может быть, мне даже удастся что-то найти… Но вернемся к началу, шеф. Итак, исчезновение супружеской четы Хеннингс и психотерапевта до сих пор не раскрыто. Когда только случилось это несчастье, Джем не скрывал своей скорби: наряжался чуть ли не в рубище, публично посыпал голову пеплом и активно общался с репортерами. Дескать, мои родители пропали, сестра сбежала, чтобы вступить в религиозное сообщество, полиция бездействует. Анафема ей! Хочу обратить ваше внимание, шеф: ни в одном интервью он ни разу не назвал вышеозначенное религиозное сообщество «сектой».
– Видимо, мне незачем спрашивать, что это была за секта?
– Это была Церковь Благовещения брата Гэбриэла.
– Люси…
– Да, шеф?
– Я бы хотел, чтобы матерью моих детей была такая женщина, как ты.
И прежде, чем Люси Майрик успела опомниться и ответить, Тобиас дал отбой.
– Лоусон! – крикнул он.
Детектив вышел из квартиры, лицо его расплывалось в широкой улыбке.
– Вы не поверите, мистер Тобиас, когда я скажу, чей телефон ребята обнаружили среди номеров автонабора!
Тобиас ухмыльнулся.
– Не хотелось вас разочаровывать, Лоусон, но я, кажется, уже знаю.
– Почему ты ничего не сказал мне раньше?!
С тех самых пор, как самолет оторвался от земли, Мелина бросала на него уничтожающие взгляды, но Харт и бровью не повел. Обогнув далласский аэропорт Форт-Уорт по широкой дуге, он отклонился далеко на восток, а затем повернул на север. После получаса полета по прямой она заметила, что самолет начинает идти на запад.
Даллас остался позади. Теперь внизу лежали только пригородные поселки – бледные пятна света на черном покрывале тьмы. Погода стояла безветренная и ясная. Серпик луны был таким тонким, что почти не давал света – должно быть, поэтому осенние звезды казались особенно яркими и крупными.
Не замечать ее негодующих взглядов Харту было достаточно просто – для этого ему надо было только притвориться, что он целиком сосредоточился на прокладывании курса, однако не ответить на прямой вопрос он не мог.
– Чего я не сказал тебе раньше? И когда раньше?
– Не строй из себя дурачка, Вождь, со мной этот номер не пройдет.
– Наверное, потому, что это не имело никакого отношения к делу.
– Может быть, и не имело… прямого, но все равно это очень любопытно.
– Хотел бы я знать, почему…
– Хотя бы потому, что твой отец – белый.
– Я никогда не скрывал, что я – не чистокровный индеец. – Он мрачно усмехнулся. – Ты когда-нибудь видела краснокожего с голубыми глазами?
– Слушай, чего ты кипятишься?! Уж и спросить нельзя!
– Спрашивать можно, а вот вынюхивать…
– Я не вынюхиваю! – оскорбилась она. – Я просто хочу знать…
– Что?
– Почему ты его недолюбливаешь.
– Зачем это тебе?
– Затем, что… – Она не нашла что ответить и сменила тему: – Съешь чипсов?
– Что-что?
– Чипсов. Картофельных. – Она вскрыла пакет, расправила и протянула ему. Харт запустил в него руку, достал пригоршню хрустящей картошки и отправил ее в рот. С тех пор, когда он купил в дорожной закусочной чизбургер (который так и не доел), прошло уже много времени, и Харт успел порядком проголодаться. Мелина тоже ела чипсы, закусывая их собачьими галетами.
– Ничего себе, меню, – заметил Харт, ненадолго отвлекшись от рычагов управления.
– Я хочу есть. Очень.
– Я не против. Только если тебе снова вздумается… В общем, если тебя опять укачает, остановиться и высадить тебя я не смогу.
– Ты не захватил с собой гигиенических пакетов?
– Это рейс по сниженному тарифу.
Они улыбнулись друг другу, потом он ткнул пальцем в ее подбородок.
– У тебя крошка, – сказал он, и ее язычок соблазнительно скользнул по губам.
– С другой стороны.
Она снова облизнулась, и это ее движение неожиданно показалось Харту бесконечно эротичным.
Он поспешно отвернулся и стал с преувеличенным вниманием вглядываться в приборы на панели. Потом сосредоточился на линии горизонта, но и там не было ничего, что могло бы отвлечь Харта от мыслей о ней.
– Что еще у нас найдется поесть? – спросил он наконец, по-прежнему не отрывая взгляда от лобового стекла кабины.
– Сейчас поглядим… Попкорн. Целых три пакета. Специальный ароматизированный попкорн с чесноком.
– Боже правый!..
– Ты против?
– Космический рацион – и тот лучше. От него, во всяком случае, у меня никогда не было изжоги.
– А я думала, у астронавтов должны быть луженые желудки. – Она снова заглянула в пакет. – «Читос»… Ну, это даже я есть не стану. Шоколадные батончики. Все бы хорошо, только они успели поседеть от старости. Кукурузные чипсы с беконом. Насколько я знаю, бекон там и рядом не лежал, даже когда кукуруза была кукурузой, а бекон – свиньей. Вот И все… Больше ничего нет.
– Верю. Дай-ка мне пару собачьих галет.
Она протянула ему всю пачку. Харт повернулся, чтобы взять галеты, и их взгляды снова встретились.
– Что же все-таки такого сделал твой отец, что ты так его не любишь?
– Кто тебе сказал, что я его не люблю?
– А-а, должно быть, мне показалось!
– Быть может, он был просто не особенно нам рад. В конце концов, мы явились без приглашения, ночью…
Мелина ничего не сказала. Она не задала ни одного вопроса, однако в том, как она ждала ответа, было что-то такое, на что Харт не смог не отозваться. Правда, проделал он это без особой охоты, но все же она своего добилась.
– Пакс служил в летной части в Холломане, – нехотя начал Харт. – Моя мать была гражданской служащей базы ВВС. Она была очень хороша собой – изящная, стройная, черноглазая… Думаю, для Пакса это было внове – молодая, красивая, умная индианка. Через несколько месяцев после первой встречи они поженились, а через год родился я. Насколько я помню, в первые годы мы были очень счастливой семьей.
Самое первое мое воспоминание – это воздушный парад, который проходил там же, на базе. Отец хвастался мною перед друзьями, и кто-то из них угостил меня жевательной резинкой – первой в моей жизни. Это была обычная «подушечка» в твердой глазури, какие можно найти в любом торговом автомате, даже если он выключен. У этого человека было несколько «подушечек» разного цвета, и он предложил мне выбрать любую на мой вкус, Потом отец повел меня к самолетам, и про каждый он рассказывал мне, как высоко он может подняться, как далеко лететь. Мне помнится, я тогда подумал – мой папа самый умный в мире, раз знает такие вещи.
Я сидел у него на плечах и мог видеть все, что происходило вокруг. Народа собралось так много, что сначала я испугался, но отец крепко держал меня за ноги, и я ухватился руками за его волосы. У него была короткая стрижка, а я крепко в него вцепился, наверное, ему было больно, но отец не жаловался. И вскоре я понял: что бы ни случилось, он ни за что меня не уронит, потому что любит меня. Меня и мою маму…
Тут Харт опомнился и замолчал. Он не любил выставлять себя слабаком, как не любил возвращаться в прошлое, изменить которое все равно был не в силах. Каким-то образом Мелина заставила его вызвать в памяти события, которые он столько времени пытался забыть.
И это ему удалось или почти удалось. Его работа – суровые будни военного летчика и астронавта – просто не оставляла места для сентиментальности. На протяжении нескольких лет Харта специально учили реагировать на любые непредвиденные ситуации механически, рефлекторно, и он незаметно для себя перенес эту практику в личную жизнь. На все внешние раздражители он реагировал строго рационально, не позволяя чувствам влиять на его решение.
Жить, доверяясь исключительно рассудку, оказалось довольно удобно и просто, и Харт начинал испытывать затруднения, только когда дело касалось эмоциональной сферы. И это злило его, поскольку Харт всю жизнь считал, что все эти «охи и вздохи» – для девчонок и слюнтяев.
– Есть там что-нибудь попить? – сердито проворчал он, и она протянула ему открытую банку «Горной росы».
– И что же заставило тебя изменить мнение? Ну, насчет того, что Пакс любит тебя…
– А-а, и ты туда же… Я думал – ты другая.
– Куда – «туда же» и какая именно «другая»? – с холодком в голосе осведомилась Мелина.
– Не такая, как все женщины. Женщины любят разговаривать, обсуждать, анализировать, обобщать. Я думаю, им нравится знать, что заставляет других людей поступать тем или иным образом. В особенности – мужчин.
– Это потому, что вы, мужчины, такие непонятные и… удивительные.
– Благодарю, мэм… – протянул Харт насмешливо.
– Спокойно, ковбой. Я имела в виду не тебя, а мужчин вообще. Как биологический вид. За вами очень любопытно наблюдать – пытаться понять, как вы думаете, как реагируете. Мужские реакции, как правило, совершенно не такие, как женские.
– Значит, мы, мужчины, тебе нравимся? Как вид?
– Да. Очень.
– Вот как? – Он повернулся к ней. – В таком случае ответь мне на один вопрос: в котором часу тебе больше всего нравится заниматься сексом?
– Когда у меня есть настроение им заниматься.
– То есть не всегда? Не во всяком месте, не во всякий час? И говорить об этом ты тоже не любишь?
Она бросила на него рассерженный взгляд, что, по-видимому, должно было означать решительное «нет».
– Ла-адно… – Харт почесал в затылке. – Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Например – о политике. Скажи, тебе известно положение «На Берегу Слоновой Кости»?
– Мне известно только, что на Берегу Слоновой Кости колени и локти сотрешь до кости, – ответила она. – Старо, как мир, Вождь.
– Я думал, это чисто военная шуточка. – Он хмыкнул.
– Среди гражданских тоже есть люди, способные смеяться над подобной глупостью.
– Так какое твое любимое положение?
Она постаралась сохранить непроницаемое выражение лица. Харт смешно зашевелил бровями, надеясь выжать у нее улыбку, но его усилия пропали втуне. Мелина не собиралась ни краснеть, ни затевать с ним игривый разговор, полный недосказанностей и двусмысленных намеков.
Наконец Харт перестал корчить рожи и покорно вздохнул:
– Ладно, будь по-твоему… Так на чем мы остановились?
– Я спросила – почему ты решил, что отец тебя разлюбил.
– А-а, это… – Харт продолжил не сразу. – Должно быть, просто утратилось ощущение новизны. Пакс был авиатехником. Сам он летать не мог из-за болезни среднего уха, но механиком был классным. Когда мне было лет семь, его как отличного специалиста отправили обслуживать новые реактивные бомбардировщики, которые только-только испытывались и базировались на специальном аэродроме в пустыне. Постоянно туда ездил, и его командировки понемногу становились все длиннее и длиннее, а перерывы между ними – все короче. Он, разумеется, утверждал, что это очень важная и секретная работа, но в маленьких гарнизонах мало что можно скрыть. Просочились слухи, что Пакс завел себе подружку…
Я не знаю точно, была у него тогда любовница или нет, но именно с тех пор Пакс и мать стали спать в разных комнатах. Примерно в то время их брак из неудачного начал превращаться в кошмар. Совесть Пакса была неспокойна, и он начал все чаще и чаще обращать внимание на цвет моих глаз – дескать, с чего бы это они у меня синие, тогда как у матери глаза были черными, а у него, как ты, наверное, заметила, темно-карие. Он никогда не обвинял мать в измене прямо, однако его намеки – достаточно прозрачные – действовали на нее так, как если бы он каждый день ее избивал. В конце концов мама впала в отчаяние и утратила всякую волю к борьбе, чего, я думаю, Пакс и добивался. Вскоре они развелись. Примерно в то же время отца демобилизовали, и он уехал к себе на родину, в Техас. Правда, поначалу он довольно часто приезжал к нам в Холломан, чтобы повидаться со мной, однако, когда мне исполнилось двенадцать, его визиты стали совсем редкими и нерегулярными. Уже тогда Пакс связался с этой конторой по прокату самолетов; он утверждал, что ему нужно поскорее встать на ноги и что поэтому ему трудно выкроить даже один-два дня для поездки, но дело было не в этом. Во всяком случае, для путешествий в Вегас время у него всегда находилось.
Однажды во время летних каникул мама сказала, что я могу поехать в Даллас и пожить некоторое время с отцом. Думаю, ей пришлось долго выкручивать ему руки, поскольку к этому моменту Пакс уже сменил десятка два любовниц и останавливаться не собирался. Как бы там ни было, он прислал приглашение, и я поехал…
И напоролся на его очередную подружку, которая как раз переехала к нему. Как и все дети из неполных семей, в глубине души я всегда надеялся, что когда-нибудь произойдет чудо и мои родители снова станут жить вместе, поэтому я, естественно, сразу возненавидел Бетси, Бекки, или как там ее звали.
Она, разумеется, была ни в чем не виновата. Это я вел себя как последняя свинья. Мне тогда было лет четырнадцать, и я был очень самовлюбленным, самонадеянным, наглым подростком. Один раз я довел ее чуть не до белого каления тем, что продолжал класть ноги на журнальный столик даже после того, как она раз десять попросила меня этого не делать. Когда вернулся Паке, Бекки, или Бетси, устроила настоящий скандал. Одну ее фразу я помню до сих пор. Она сказала: «Я знаю, что его мать была дикаркой, но почему, черт возьми, хотя бы ты не научил его вести себя по-человечески?»
Я, конечно, взвился до небес и тоже начал орать на нее. «Заткнись! – кричал я, глядя на Пакса и ожидая поддержки. – Скажи ей, чтобы она заткнулась! Как она смеет так говорить о моей матери!» А он… он только пожал плечами и сказал: «Но, Крис, твоя мать действительно из индейцев!»
И тут я вдруг подумал, что родной отец уже давно не водил меня к друзьям и не хвастался мною перед ними, как раньше, в дни воздушных парадов, хотя теперь у него, пожалуй, было даже больше поводов гордиться мной. В школе, в которой я учился, я был лучшим спортсменом, примерным учеником, членом ученического совета, командиром группы бойскаутов, но в доме Пакса не было ни одной моей фотографии. Казалось, он преднамеренно избегал любых напоминаний о том, что мы с матерью существовали.
Поэтому я сказал им, что они оба могут идти в задницу, потом собрал свои вещички и ушел. Был поздний вечер, и мне пришлось просидеть несколько часов на автобусной станции, прежде чем я сумел сесть на рейс, идущий на запад. Я поклялся себе самой страшной клятвой, что отрекусь от отца, как он отрекся от меня, и сдержал ее. Я даже отказался от его фамилии и официально взял девичью фамилию матери. Мне не хотелось иметь с ним ничего общего и до сих пор не хочется. И если бы… если бы не наше безвыходное положение, я бы ни за что не обратился к нему за помощью.
Мелина слушала внимательно, не перебивая, не вставляя ни сочувствующих реплик, ни плоских банальностей, которые могли бы все испортить. Она вообще не издала ни звука, и Харт повернулся к ней, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела на Мелину рассказанная им история.
Мелина долго молчала, а потом спросила:
– В тот день, когда ты ушел… С тех пор ты его больше не видел? – спросила она.
– До сегодняшнего дня – нет. Пакс несколько раз звонил мне, но я не стал с ним разговаривать. На протяжении пары лет он еще слал мне подарки к Рождеству и ко дню рождения, но я отсылал их обратно нераспечатанными, и в конце концов Пакс сдался. Только один раз, когда он прислал мне сто долларов по случаю окончания школы, я оставил деньги себе – мне нужно было чем-то платить за учебу в колледже. Но до сегодняшнего дня мы ни разу не встречались лицом к лицу, – повторил Харт.
– А твоя мама больше не вышла замуж? – осторожно спросила Мелина.
Харт коротко и зло рассмеялся.
– Нет. Ты не поверишь, но все это время она не переставала любить его. Она любила его до самой смерти. Я подозреваю, что до последнего дня она втайне от меня сообщала Паксу, как идут у меня дела.
– Мне показалось – он узнал тебя сразу. Как только разглядел в темноте…
– У него есть телевизор.
– Ты хочешь сказать, что он следил за тобой по сообщениям газет и теленовостей?
– Наверное… – Он пожал плечами.
– Не наверное, а наверняка!
Харт вопросительно приподнял брови.
– Я видела – у него на столе в офисе лежала вырезка из газеты. Отчет о твоем последнем полете, – негромко сказала она. – Я тогда не знала, кто он… вот и подумала: как трогательно, что твой старый друг гордится твоими достижениями. Я ничего не сказала, чтобы не смущать его.
– Не стоит придавать слишком большое значение старым газетным вырезкам.
– Может быть. Но когда Пакс говорил о твоем летном мастерстве…
Пауза, которую она сделала, была точно рассчитана. Она использовала ее как наживку, и, хотя Харт прекрасно это понял, он не смог удержаться и повернулся к ней.
– Что же он сказал? – спросил он.
– Пакс уверил меня, что с тобой я могу не бояться, потому что ты – прирожденный летчик. «Ни у кого не видел таких великолепных рефлексов» – так он сказал.
– Он никогда не видел меня в воздухе.
– Это ты так думаешь.
– Возможно, ты права, но… Все равно это не имеет значения, потому что… – Харт не договорил. Резко наклонившись вперед, он впился взглядом в темноту за лобовым стеклом.
– Что случилось? – встревожилась Мелина. – Что там такое?!
Харт пробормотал вполголоса:
– Проклятье!
– Что там, Вождь?!
– Я только сейчас догадался, как они нас выследили.
ГЛАВА 31
– Кто – «они»? Эти лжеагенты?
– Да. Помнишь, я говорил – меня не оставляет ощущение, будто мы не одни. Так оно и есть. Они следили за нами, только не глазами, а с помощью современной техники. Посмотри вон туда! Видишь?
Ей не понадобилось даже присматриваться. Поглядев туда, куда указывал Харт, она увидела яркий, быстро движущийся объект.
– Это же спутник! – протянула она, все еще не понимая.
– Вот именно. Миниатюрный передатчик посылает сигнал, который улавливается спутником и передается обратно на землю – к тем, кого это может интересовать. Таким образом человека можно, не выходя из офиса, выследить даже на другой стороне планеты. Это называется ГПС – глобальная поисковая система.
– Я знаю, – кивнула она. – Когда-то эту систему использовали только полиция и всякие спецслужбы, но в последнее время она стала общедоступной. Джиллиан тоже хотела завести такую. Один из ее коллег в риэлторской конторе использовал систему ГПС для поиска адресов.
– Что ж, наши друзья нашли ей свое применение, – пробормотал Харт. – Если они сумели подбросить тебе передатчик, они сумеют найти тебя везде, кроме разве что океанского дна и Мамонтовой пещеры.
– Но я всегда считала, что передатчик – это такая штука величиной с большие часы, которую пристегивают к запястью или к щиколотке.
Харт не сдержал улыбки:
– Ты насмотрелась старых полицейских боевиков. С тех пор техника ушла далеко вперед. Современные передатчики гораздо компактнее.
– Но, Вождь… Если бы кто-то укрепил передатчик на мне, я бы знала!
– А Хеннингс… не мог?
Она немного подумала, потом отрицательно покачала головой:
– Нет. Он не прикасался ко мне, за исключением того раза, когда делал мне массаж.
– Он делал тебе массаж? Какого… какой части тела?
– Шеи и плеч. – Она улыбнулась. – Это было незадолго до того, как ты вломился ко мне. Я уверена, Джем не мог спрятать передатчик в моей одежде, потому что тогда на мне был только халат, а его я оставила дома. А потом, когда мы сбежали, я схватила первое, что попалось мне под руку… вернее, тебе под руку. Да ты и сам это знаешь… – Ее рука внезапно метнулась к горлу. – Слушай, а кулон?!
– Да. Помнишь, я говорил – меня не оставляет ощущение, будто мы не одни. Так оно и есть. Они следили за нами, только не глазами, а с помощью современной техники. Посмотри вон туда! Видишь?
Ей не понадобилось даже присматриваться. Поглядев туда, куда указывал Харт, она увидела яркий, быстро движущийся объект.
– Это же спутник! – протянула она, все еще не понимая.
– Вот именно. Миниатюрный передатчик посылает сигнал, который улавливается спутником и передается обратно на землю – к тем, кого это может интересовать. Таким образом человека можно, не выходя из офиса, выследить даже на другой стороне планеты. Это называется ГПС – глобальная поисковая система.
– Я знаю, – кивнула она. – Когда-то эту систему использовали только полиция и всякие спецслужбы, но в последнее время она стала общедоступной. Джиллиан тоже хотела завести такую. Один из ее коллег в риэлторской конторе использовал систему ГПС для поиска адресов.
– Что ж, наши друзья нашли ей свое применение, – пробормотал Харт. – Если они сумели подбросить тебе передатчик, они сумеют найти тебя везде, кроме разве что океанского дна и Мамонтовой пещеры.
– Но я всегда считала, что передатчик – это такая штука величиной с большие часы, которую пристегивают к запястью или к щиколотке.
Харт не сдержал улыбки:
– Ты насмотрелась старых полицейских боевиков. С тех пор техника ушла далеко вперед. Современные передатчики гораздо компактнее.
– Но, Вождь… Если бы кто-то укрепил передатчик на мне, я бы знала!
– А Хеннингс… не мог?
Она немного подумала, потом отрицательно покачала головой:
– Нет. Он не прикасался ко мне, за исключением того раза, когда делал мне массаж.
– Он делал тебе массаж? Какого… какой части тела?
– Шеи и плеч. – Она улыбнулась. – Это было незадолго до того, как ты вломился ко мне. Я уверена, Джем не мог спрятать передатчик в моей одежде, потому что тогда на мне был только халат, а его я оставила дома. А потом, когда мы сбежали, я схватила первое, что попалось мне под руку… вернее, тебе под руку. Да ты и сам это знаешь… – Ее рука внезапно метнулась к горлу. – Слушай, а кулон?!