Брайдер Юрий Михайлович. Миры под лезвием секиры

   Проход, проложенный сквозь оживший камень загадочным существом по имени Кеша, вывел Толгая и Цыпфа к лежащему на боку драндулету. Был он обильно припорошен мягкой пылью (той самой, что еще недавно наждаком обдирала кожу), кое-где помят и поцарапан, но серьезных повреждений не имел.
   – Ты да я не поднять, – сказал Толгай, критически осматривая свой многострадальный экипаж. – Народ звать надо.
   За сохранившиеся у Смыкова реалы удалось нанять десяток смельчаков (не кастильцев, истово молившихся у временных алтарей, а торговых ребят из Отчины), с помощью которых драндулет был поставлен на колеса. Полчаса ушло на то, чтобы раскочегарить потухший газогенератор, и еще столько же, чтобы запустить двигатель (Цыпфу явно не хватало сноровки Зяблика).
   Это была хоть маленькая, но победа. Что бы, спрашивается, они делали без машины в кастильской глухомани, почти у самой гиблодырской границы, да еще с бесчувственным Зябликом на руках?
   K этому времени споры о предстоящем маршруте уже были завершены. Все другие варианты, кроме Эдема, отпали. Спасти Зяблика могло либо чудо, либо волшебное снадобье, след которого тянулся через Трехградье или Гиблую Дыру к Нейтральной зоне, за которой, по слухам, и находился легендарный Эдем. Именно из тех краев когда-то прибыл в Сан-Хуан-де-Артеза ныне покойный Гильермо Кривые Кости.
   (Чтобы установить этот факт, равно как и многое другое, Смыков провел скрупулезное, хотя и молниеносное расследование. Его профессиональное умение влезать в наивные души кастильцев на сей раз было подкреплено обильными денежными подачками, а в отдельных случаях и угрозой пистолета. Особенно полезным стал для следствия бывший иезуитский шпик, а ныне городской нотариус, у которого со Смыковым оказалось немало общих знакомых.)
   Вызывало удивление, каким способом калека, да еще владевший испанским языком (это обстоятельство сам Гильермо объяснял тяжелой черепно-мозговой травмой), сумел за очень короткий срок подмять под себя не только местных торгашей, но и местных бандитов. За ним явно кто-то стоял – не то подполье инквизиции, не то аггелы.
   Судя по всему, волшебное снадобье водилось у Гильермо и раньше. За время его пребывания в городе имело место пять или шесть случаев чудесного выздоровления тяжелобольных или смертельно раненных. Всегда это были очень богатые, весьма влиятельные горожане. Последний такой эпизод – спасение дочки коменданта тюрьмы, умиравшей от гнойного перитонита, – был особенно примечателен. По времени он почти совмещался с дерзким побегом из тюремного подземелья нескольких аггелов, самым загадочным образом раздобывших и подпилки, и оружие, и дубликаты всех ключей. Конечно, это могло оказаться чисто случайным совпадением. Но Смыков в такие случайности давно не верил.
   Будучи по натуре человеком хитрым и скрытным, Гильермо иногда – по пьяному делу, конечно, – все же распускал язык. Однажды, например, он сболтнул (застольная беседа касалась небесного воинства), что имел несчастье воочию узреть того самого херувима, которого господь отрядил на охрану райских рубежей. Никакой это, дескать, не ангел с крыльями и огненным мечом, а нечто предельно ужасное, что даже приблизительно нельзя описать на человеческом языке. Существо это способно опрокидывать небеса, рушить горы и выворачивать наизнанку горизонты. Если оно вдруг разбушуется, всех оказавшихся поблизости ожидает страшная участь. Все беды в жизни Гильермо проистекали как раз из-за этой злосчастной встречи.
   Конечно, весьма подозрительным выглядело то обстоятельство, что вполне обеспеченный (хоть и прикидывающийся нищим) человек предложил чудесное лекарство первым встречным. Вряд ли причиной этому были только деньги Смыкова. Здесь ощущалась какая-то игра: не то очередной ход аггелов, не то вмешательство каких-то других, совершенно новых сил.
   Как ни странно, но у версии об Эдеме был еще один сторонник, ныне отсутствующий, – Артем. Что, спрашивается, могли означать его последние слова? В каком конкретно месте он назначил встречу? В Отчине? Вряд ли. Ведь за день до этого он вполне аргументирование доказал бесперспективность возвращения туда. Где-нибудь в Кастилии? Но тогда он скорее всего сказал бы: «Ждите меня здесь». Анализ его последней беседы с Цыпфом показал, что Эдем всерьез интересует этого загадочного человека.
   Дорога предстояла сверхтрудная, и это понимали все, кроме, пожалуй, одного Толгая, который с одинаковой охотой мог податься и в мало кому известный Эдем, и в страшное Баламутье. Верка не постеснялась высказать свои сомнения:
   – А успеем мы? Суток трое-четверо Зяблик еще продержится, а потом не знаю…
   – Если будем вино в каждой придорожной таверне распивать, точно не успеем, – ответил Смыков. – Без остановок гнать придется.
   – Ну ладно, доберемся мы туда, – кивнула Верка. – А где это снадобье треклятое искать? Не в аптеке же им торгуют. Как хоть эта божья травка должна выглядеть?
   – Это, Вера Ивановна, пусть вас не волнует, – сказал Смыков многозначительно. – Не забивайте голову лишними проблемами. На месте разберемся. Барьеры берут тогда, когда к ним приближаются.
   Присказка принадлежала Зяблику и всегда вызывала неодобрение предусмотрительного и расчетливого Смыкова. То, что он сейчас воспользовался ею, могло означать лишь одно – в этой экспедиции надеяться можно было только на авось.
   Не успел драндулет, в котором плотно расположилась вся ватага (вольготнее всех, конечно, устроился Зяблик – голова на коленях у Лилечки, ноги – на попечении Верки), отъехать от разрушенного города и на пару километров, как из-за придорожного камня вынырнула фигура в черном колпаке. Такая возможность была предусмотрена заранее – Толгай сразу увеличил скорость, Цыпф приготовил к бою гранату, а Смыков поймал аггела на мушку.
   Однако тот вскинул над головой обе руки, демонстрируя мирные намерения. Местность вокруг была не то что ровная, а даже чуть загибалась слева и справа к горизонту, что делало засаду маловероятной. Внимательно оглянувшись по сторонам, Смыков сказал Толгаю:
   – Притормозите-ка… Гражданин Ламех, кажется, намерен нам что-то сообщить.
   – Не верьте ему, кореша, – промычал с заднего сиденья Зяблик. – Покупать он вас будет. По самой дешевой цене…
   Не доезжая метров десяти до аггела, драндулет остановился. Толгай положил руку на рукоять реверса, готовый в любой момент дать задний ход. Уточнив прицел, Смыков крикнул:
   – Эй, что надо?
   – Разговор есть, – дружелюбно ответил аггел, и в самом деле оказавшийся Ламехом.
   – Я слушаю.
   – Сначала пушки уберите.
   – Это уж, братец вы мой, позвольте нам решать.
   – Тогда разговора не будет, – сейчас он вел себя совсем иначе: не как жрец жестокого бога, а как нахрапистый и неунывающий урка.
   – А мы и не напрашиваемся.
   – Как хотите, – Ламех отступил к камню, за которым скрывался до этого. – Думал, вы своего дружка спасти хотите…
   – А вы нам, никак, помощь предлагаете? – Пистолет в руке Смыкова вел себя как живое существо, реагирующее на малейшее движение цели.
   – Почему бы и нет. Помогло ему это? – Ламех вытащил из-за пазухи подвешенный на шнурке бархатный кисет, в точности такой же, какой был у Гильермо.
   – Помогло, да не совсем…
   – Верно. Это ведь разовая порция. Ему таких еще штук пять надо… Ну как, будем говорить?
   – Попробуем, – Смыков еще раз пошарил взглядом вокруг.
   – Тогда уберите оружие… Так. Руки держите на виду. А ты, девка, чего там копаешься? – этот оклик относился к Верке.
   – Я врач, – ответила она. – У меня больной на руках. Ему укол пора делать.
   – Подождет пару минут… Ну!
   Пять пар рук высунулось из машины наружу. Аггел осторожно приблизился, пихнул Лилечку в плечо: «К тебе это не относится» – и покосился на Зяблика, от злобы пускавшего изо рта пену.
   – Как он?
   – Без сознания, – ответила Верка, прикрывая лицо Зяблика ладонью. – Только на обезболивающем и держится.
   Пятясь задом, Ламех вернулся на прежнее место.
   – Предупреждаю заранее, причинить мне вред вы вряд ли сможете, – он вытряхнул на ладонь немного серого порошка и слизнул его жадно, как редкое лакомство. – Действие этого вещества вам понятно?
   Поскольку Смыков промолчал, ответил Цыпф:
   – Приблизительно. Оно влияет на самые глубинные структуры человеческого организма, позволяя… э-э… позволяя осуществлять некоторые самые сокровенные желания. Так?
   – В самую точку! – Ламех ухмыльнулся. – Между собой мы называем это зелье бдолахом. Только детям Каина известен секрет его приготовления. Бдолах делает неуязвимым того, кто умеет управлять своими желаниями. Естественно, умирать от ваших пуль я не собираюсь и поэтому буду изворачиваться всеми доступными и недоступными способами. Смогу уйти даже с простреленным сердцем. Впрочем, до моего сердца вам не добраться, – он стукнул кулаком по груди, добыв глухой деревянный звук. – Отправляясь на встречу с вами, я не забыл бронежилет.
   – Похвальная предусмотрительность, – Смыков изобразил кислую улыбочку. – Но вы все же, пожалуйста, ближе к делу… Как я понимаю, вы можете ссудить нам необходимое количество этого медикамента?
   – Правильно понимаете.
   – Естественно, не даром?
   – Естественно.
   – Какова же будет цена? И учтите, мы люди небогатые.
   – Сиротки, известное дело… – понимающе кивнул Ламех и тут же быстро спросил: – А где этот ваш… дон Бутадеус?
   – Кто же его знает, – Смыков скорчил постную рожу. – Не отчитывается он перед нами.
   – Ты дурака не валяй! – Ламех вдруг зло ощерился. – Слышали люди, как он вам свидание назначил. Встретимся, мол, в скором времени. Где он сейчас? К варнакам ушел? Отвечай!
   – Исчез, как чудное видение, – скорбно потупился Смыков. – А если вы, братец мой, на меня еще раз голос повысите, то и бронежилет вам не поможет. На четыре разные стороны полетите. Голова отдельно, руки отдельно, ноги отдельно, жопа тоже отдельно.
   – Не обижайтесь… Нервишки подводят. – Ламех перевел дух. – Я ведь давно заметил, что у вашего косоглазого граната в рукаве спрятана… Значит, условие мое будет такое. Сейчас заедем в одно местечко, и вы расскажете все, что знаете о доне Бутадеусе. Расскажете очень подробно. Но только, чур, не врать. Допросят вас каждого в отдельности, а потом показания сравнят. Не мне вам объяснять, гражданин начальник, для чего это нужно… Ну а впоследствии о всех его делах, тайных и явных, будете составлять отчеты. До тех пор, пока он эту землю топтать не перестанет. Ясно?
   – Ясно, – Смыков кивнул. – Это взамен на порошочек ваш, значит?
   – Взамен на жизнь боевого товарища, – сказал Ламех со значением.
   – А не боитесь, что мы вас обманем? Как только Зяблик на ноги встанет, мы вам от ворот поворот сделаем.
   – Конечно, обманете, кто же в этом сомневается! – широко улыбнулся Ламех. – Чтобы такая беда не случилась, парочка из вас с нами останется. Любая из баб и любой из мужиков.
   – Предложение интересное, – Смыков сплюнул за борт драндулета. – Гостеприимством вы славитесь… Скажите, а инвалида этого вы зачем прирезали?
   – Какого инвалида? Ах, вы про Гильермо… Как бы это лучше объяснить… – Ламех прищурил один глаз, словно хотел рассмотреть что-то вдали. – Он ведь не был аггелом и даже сочувствующим. Так, рвань подзаборная. Кормился от наших щедрот. Подворовывал. Вы бы его в два счета раскололи. Или на испуг бы взяли, или на деньги. А у нас болтунов не уважают. Да и зажился он…
   – Вам, конечно, виднее. Только так живого человека кромсать?
   – Я не в курсе. К Гильермо новички ходили, а у них руки чешутся. Разберемся и накажем… Кстати, а куда это вы путь держите? – Ламех перевел разговор на другую тему. – Отчина вроде бы в противоположной стороне.
   – Вот решили прокатиться по свежему воздуху. Очень уж пыльно было вчера в городе.
   – Освежиться, значит, захотели, – сочувственно кивнул Ламех. – Не в Эдем ли?
   – Все может быть.
   – Ну-ну… Дорога, правда, туда не близкая.
   – Одолеем как-нибудь.
   – Не советовал бы. Через Гиблую Дыру всего одна дорога ведет, и ту каждый день приходится восстанавливать. А в Трехградье дорог много, да все они у перевала Аспид сходятся. Закупорочка может случиться. – Значит, один только путь у нас? К вам в объятия. – Если друга спасти хотите – да. А если нет, валите обратно. В Отчину. В Степь. В Лимпопо. Туда вам путь не заказан. Арапы, говорят, ожоги коровьим навозом лечат, а нехристи – жидким тестом. Вдруг да поможет. – Ламех открыто глумился над ними. – Коровьим навозом, говорите? – Смыков с невозмутимом видом принялся ковырять в ухе. – Надо попробовать…
   – Как я понимаю, мое предложение вы отвергаете? – Ламех уперся руками в бока.
   – Почему же… Только сначала нужно у пострадавшего поинтересоваться: а вдруг он лечиться не хочет? Зачем тогда добро зря переводить… Эй, Зяблик! Слыхал, что нам рогатый дядя предлагает?
   – Слыхал, – слабым голосом ответил Зяблик. – Девки, поднимите меня.
   Верка, уже успевшая незаметно передать Зяблику заряженный пистолет, крепко ухватила его за ноги повыше колен. Застонав, Зяблик резко приподнял корпус (Лилечка тут же уперлась ему плечом в спину) и пальнул несколько раз подряд, сжимая пистолет обеими руками.
   Первая пуля перебила шнурок кисета и расплющилась о бронежилет – звук был такой, словно молотком по свинцовой плите тюкнули. Вторая была еще в полете, когда Ламех со сверхъестественной быстротой метнулся за камень.
   Смыков перехватил руку Толгая, уже собравшегося бросить гранату, и вместе с ним вылетел из драндулета. К камню они подскочили с разных сторон, но за ним уже никого не было, только в земле зиял узкий лаз, обложенный старыми, замшелыми камнями.
   Пару минут оба тяжело сопели, успокаивая дыхание и унимая сердцебиение. Потом Смыков сказал:
   – Ирригация, братец вы мой…
   – Что такое? – не понял Толгай.
   – Оросительная система, говорю, – он указал стволом пистолета на дыру в земле. – От мавров осталась.
   Подобрав кисет, утерянный Ламехом при отступлении, Смыков вернулся к драндулету.
   – Не понимаю вашей логики, – сказал он, передавая трофей Зяблику. – В лоб его надо было бить, наповал.
   – Наповал, как же! – огрызнулся Зяблик. – Он ведь своего зелья только что нажрался. Мог с пулей во лбу до самого Агбишера бежать. Ищи его потом.
   – Кушай, зайчик, быстрее, – Верка помогла Зяблику развязать кисет. – Я тебе сейчас винца дам запить.
   – Вы, братец мой, хотеть не забывайте, – посоветовал Смыков. – А то без хотения – не поможет.
   – Чтоб ты так всю жизнь хотел, инквизитор! – ответил Зяблик, давясь вином. – В следующий раз ты сам на сковородке плясать будешь.
   – А знаете, откуда аггелы такое слово взяли – «бдолах»? – внезапно спросил Цыпф.
   – Ну?
   – Среди сокровищ, которыми славится земной рай, в Библии упоминается и загадочный бдолах. До сих пор никто не смог объяснить, что это такое.
   – И что дальше?
   – Это еще один довод в пользу эдемского происхождения снадобья.
   – Аггелы – народ назывчивый, – сказал Зябдик. – Всякую вещь по-своему кличут. У них своя феня, не хуже, чем у блатных.
   Драндулет уже резво катил в сторону Гиблой Дыры, места хоть и обитаемого, но для спокойного житья вряд ли приспособленного. Нельзя было даже точно сказать, что это такое на самом деле: необъятная песчаная отмель, которая то затопляется неизвестно откуда подступающими водами, то вновь высыхает, или же это – долина огромной реки, постоянно меняющей свое русло и направление течения. Одни ее потоки были солеными, другие пресными, рядом с ледяными родниками били горячие гейзеры, великолепный пляж в течение считанных минут превращался в зыбучие пески или бездонный провал, а более-менее безопасно существовать здесь можно было только на плавучих островах, представляющих собой сложный симбиоз водных, полуводных и сухопутных растений.
   Некогда этот мир был населен рыбаками, корабелами и мореходами, но все они куда-то сгинули, оставив на память о себе лишь камышовые парусные суда, ныне догнивающие на мелях или странствующие в полузатопленном виде от одного берега к другому.
   Тут в изобилии водилась рыба, крабы, съедобные моллюски, но с лихвой хватало и всякой вредоносной живности: водяных змей, ядовитых медуз, жутких на вид, каких-то прямо доисторических крокодилов и морских гиен – ластоногих хищников, свирепых и прожорливых, как пираньи, чьи стаи, случалось, не только переворачивали лодки, но даже разносили на части заселенные людьми плавучие острова.
   В Гиблой Дыре находили себе прибежище разноплеменные бродяги, изгои и авантюристы, предпочитавшие общество крокодилов и змей человеческому окружению. Избегая вступать с кем-либо из соседей в союзы, они тем не менее поддерживали в исправном состоянии дорогу, в свое время проложенную кастильцами по узкому каменистому гребню, как бы делившему Гиблую Дыру на две части, за что регулярно получали вознаграждение мукой, порохом, свинцом и текстилем.
   (Гиблодырская дорога позволяла кастильским войскам кратчайшим путем проникать в Трехградье, а оттуда наносить удары в тыл Отчине. После подписания Талашевского трактата она утратила свое стратегическое значение, тем более что христолюбивые кастильцы в пух и прах рассорились с рыжими горцами-язычниками, владевшими лучшими землями Трехградья.)
   Граница между двумя странами, по воле неведомых сил ставших соседями, до сих пор просматривалась очень ясно – скудное влагой и растительностью известковое плато круто обрывалось к необозримой низменности, где плескалась вода, квакали огромные амфибии и шумел на ветру тростник. С кастильской стороны хорошо просматривалась узкая полоска тверди, рассекавшей эти дикие хляби наподобие иззубренного клинка. Да и название у перешейка было подходящее – Сиерра-де-Дьябло, Дьявольская пила.
   Одинокий кастильский стражник движению по дороге не препятствовал, однако вступать в контакт с путниками категорически отказывался. Развязать ему язык удалось с помощью доброй пригоршни реалов. Подозрительно оглядываясь по сторонам, он сообщил, что знать ничего не знает, видеть ничего не видел, а слышать – тем более. И вообще, рисковать своей жизнью за столь мизерное жалованье он в дальнейшем не собирается и бросит эту собачью службу сразу после того, как из Сан-Хуан-де-Артеза ему пришлют смену.
   Залезая обратно в драндулет, Смыков сказал:
   – Долго же ему, бедолаге, этой смены придется дожидаться.
   Зяблик, после приема снадобья сразу воспрянувший духовно и телесно, заметил:
   – Напуган он чем-то. За алебарду двумя руками держится, а трясется, как припадочный.
   Дорога, и без того неширокая, превратилась чуть ли не в козью тропу и резко пошла под уклон. Потянуло прохладой и сыростью.
   – А не заскочить ли нам по пути в нашу миссию? – предложил Цыпф. – Еременко человек надежный. В помощи никогда не откажет.
   – Хрен знает, где их искать, – сказал Зяблик, которому уже несколько раз сподобилось побывать в этих местах. – Странствуют себе по воле волн… Осетров ловят, омаров… Вот у кого житуха.
   – Что-то не идут им на пользу эти омары, – возразил Смыков. – За последний год тут чуть ли не половина личного состава поменялась. Про кого ни спросишь, ответ один: пропал без вести.
   Слева от перешейка расстилалось мелководье, по которому бродили голенастые цапли, справа в берег била крутая волна. Чем дальше драндулет удалялся от кастильских пределов, тем сумрачней становилось вокруг. Горизонты подернулись туманом, заморосил противный дождик. С обеих сторон к узенькой полоске суши подступал уже настоящий океан. Гряда постепенно превратилась в цепь островков, соединенных между собой ветхими наплавными мостами, бревенчатые настилы которых, покрытые пеной и водорослями, буквально гуляли под ударами волн.
   – Что-то высоко нынче вода стоит, – сказал Зяблик, оглядываясь по сторонам. – Один раз я всю Гиблую Дыру посуху прошел. Правда, не в этом месте.
   – Да, заехали. – Смыков вытер платком мокрое от водяной пыли лицо. – Такая уж наша удача… У бедного Ванюшки и в подушке камушки.
   Драндулет въехал на очередной мост, такой длинный, что его конец терялся в туманной мгле. Он не имел перил и был всего в полтора раза шире машины. Когда очередная волна захлестывала его, из-под колес не сбавлявшего скорости драндулета вздымались фонтаны воды.
   – Ты, Чмыхало, плавать умеешь? – поинтересовался Зяблик.
   – Не-е, – беззаботно ответил Толгай. – Зачем? Я лучше на дно пойду. А ты крокодилу в зубы плыви.
   – Эх, зря мы через Трехградье не поехали! – с досадой сказал Смыков.
   – Ты что! – возразил Зяблик. – Такой крюк давать. Да там и в самом деле только один перевал в горах. Засаду очень просто организовать. Пять неслабых мужиков могут целую армию остановить.
   Толгай, большую часть жизни проведший в степи и никогда не видевший больших водных пространств, возможно, просто не осознавал опасность ситуации. Зяблик, как всегда, хорохорился. Смыков своих чувств не выдавал. Зато другие путешественники подавленно притихли – мутная и глубокая вода бесновалась совсем рядом с ними.
   Зяблик, желая ободрить спутников, привел им пару примеров своего чудесного спасения от утопления: первый раз – из навозоотстойника свинофермы, а второй – из цистерны с гидролизным спиртом. Убедившись, что эти истории произвели эффект, обратный ожидаемому, Зяблик обиделся и стал донимать всех довольно мрачными советами.
   – Что тонущего человека спасает? – вещал он. – Выдержка! Ты, Лилечка, когда в воде окажешься, пошире гармошку растягивай. Будешь на ней как на спасательном кругу держаться. За Смыкова я вообще не боюсь. Такие, как он, не тонут. Верку я лично на себя беру. Нельзя, чтобы такое тело рыбам досталось. Толгай сам свою судьбу выбрал. Да и не нужен он нам будет без драндулета. Остается Лева Цыпф. Но уж он-то что-нибудь в последний момент обязательно придумает. Человек с головой никогда не пропадет.
   – Слушай, как хорошо, когда ты спал, – сказала Верка. – Если не угомонишься, я тебя чем-нибудь таким кольну, от чего язык отнимется.
   Когда мост наконец кончился и драндулет выскочил на островок – маленький, низкий, насквозь продуваемый ветром, – люди вздохнули с облегчением. Впрочем, радоваться было рано, и первым это осознал Толгай, вовремя нажавший на тормоза.
   Дорога не имела продолжения – от переправы, ранее соединявшей этот островок с другим, смутно видневшимся на горизонте, осталось только несколько бревенчатых звеньев, похожих на мостки, с которых деревенские бабы полощут белье,
   – Приехали, – хладнокровно констатировал Смыков.
   – Сзади парус! – воскликнул Цыпф, чей взор помимо воли обратился назад, к берегам хоть и негостеприимной, зато сухопутной Кастилии.
   Действительно, сквозь завесу моросящего дождя была видна лодка с косым парусом, державшая курс перпендикулярно уже невидимому отсюда мосту.
   – Кто бы это мог быть? – пробормотал Смыков, внимательно вглядываясь в даль.
   – А ты не догадываешься? – Зяблик хотел выругаться, но, покосившись на Лилечку, передумал. – Рыбу вентерем никогда не ловил? Снасть такая есть – два входа и ни одного выхода. Вот нам сейчас и устроят такой вентерь. Разворачивайтесь быстрее! Авось успеем вернуться!
   Однако это оказалось не таким уж и простым делом. Едва драндулет съехал с дороги, предназначенной исключительно для груженого транспорта, как его передние колеса глубоко увязли в песке, имевшем консистенцию свежеприготовленного цементного раствора. Мотор жалобно взвыл и умолк.
   Пришлось всем пассажирам, исключая Зяблика, покинуть драндулет и надрывать пупки в напрасных потугах вернуть его на дорогу. Удалось это лишь после того, как Толгай со Смыковым откопали все четыре колеса. А Лилечка с Веркой засыпали развороченную колею тростниковыми охапками. Цыпф, взобравшись на ближайшую дюну, комментировал действия неизвестных мореплавателей:
   – Спускают парус… Причалили к мосту… Вылазят… Человек десять, не меньше… Начинают разбирать настил… Торопятся… Один упал в воду… Поплыли бревна… Дыра уже метров десять шириной… Эх, не успеем…
   К тому времени, когда драндулет был приведен в рабочее состояние, нужда в нем отпала. Деревянные плашкоуты, составлявшие опоры моста, были пущены неизвестными злодеями вниз по течению, а настил разобран по бревнышку. До ближайшей суши теперь стало не меньше полукилометра чистой воды.
   – Не беда, – сказал Смыков. – Как-нибудь выберемся. Вон сколько плавника кругом. Сейчас плот свяжем.
   Между тем лодка, на веслах огибавшая остров, поравнялась со сгрудившейся на берегу ватагой. Рассмотреть, кто в ней сидит, с такого расстояния было просто невозможно. Зяблик потянулся за пистолетом, но Смыков остановил его:
   – Далеко. Побереги патроны.
   Рулевой лег грудью на корму и обрезал канат, косо уходивший в воду. После этого лодка сразу изменила курс и вскоре исчезла в тумане. Продолговатый предмет, который она до этого тащила за собой на буксире, всплыл и стал медленно приближаться к берегу, пока не застрял на мелководье.
   Толгай разулся, закатал штанины выше колен и отправился осматривать загадочный подарок. Вернулся он довольно скоро с выражением нехорошего удивления на лице.