Брайдер Юрий Михайлович. Особый отдел и тринадцатый опыт

   – И девушка с нами пойдёт? – заранее обрадовался могильщик.
   – Обязательно.
   – Тогда милости прошу! Проведу самой короткой дорогой и попутно организую познавательную лекцию.
   – Без лекции мы как-нибудь обойдёмся, – сказал в ответ Цимбаларь. – Нам бы Шестопалова побыстрее найти.
   – Бить его будете? – уже на ходу полюбопытствовал могильщик.
   – Почему сразу бить?
   – Да он последнее время какой-то смурной ходит. От каждого шороха вздрагивает, словно трепетная лань.
   – Больше вздрагивать не будет, – категорическим тоном заявил Цимбаларь. – Мы ведь к Шестопалову не просто так идём, а с интересным предложением. Девушку ему хотим сосватать. Вот эту самую. А благодаря семейной жизни, как известно, все прежние страхи забываются.
   – Зато появляются новые, – проронил в сторону Ваня.
   – Такую девушку да Лёхе Чернокнижнику! – остолбенел могильщик. – Ну вы, граждане, и даёте!
 
   Ваня, вчера видевший лишь малую часть кладбища, сейчас не переставал удивляться его грандиозным размерам и некой, если можно так выразиться, демократичности, уравнявшей на одном куске болотной земли не только разные социальные слои, но и разные поколения. Рядом лежали красные командиры и коллежские советники, оперные певцы и церковники, купцы и партийные работники, лётчики и жандармы, извозчики и метростроевцы.
   Если бы не проводник, знавший каждую аллею и каждую могилку, они давно бы заблудились в этом городе мёртвых, раскинувшемся по обоим берегам невзрачной речки Волковки.
   Оказавшись на территории сорок четвёртого участка, Ваня принялся громко призывать Шестопалова, но тот не отвечал. Пуст оказался и склеп, служивший для него временным пристанищем, хотя всё указывало на то, что живые люди давно свели дружбу с покойной генеральшей: внутри валялись пустые бутылки, консервные банки, окурки, какое-то тряпьё.
   Могильщик, уже оставивший свои прибаутки, выглядел весьма озадаченным. Когда Ваня напомнил ему о посёлке Трёх Хохлов, где у Шестопалова якобы имелся запасной аэродром, он только отмахнулся:
   – Там Лёхе делать нечего.
   Бродившая поблизости Людочка изящно присела (а попробуй наклонись, если край юбки отстоит от края трусиков всего на одну пядь!) и пошарила рукой в траве.
   – Посмотрите-ка сюда! – сказала она, поднимая за тесёмку тусклый медный крест. – Кто-то, наверное, потерял…
   – Если память мне не изменяет, именно эту вещицу я видел вчера на груди Шестопалова, – без всякого энтузиазма сообщил Ваня.
   – Верно, – подтвердил могильщик. – Его крест. За усердие и послушание пожалован Лёхе Чернокнижнику нашим дьяконом.
   – Что может заставить верующего человека расстаться с подобной реликвией? – осведомился Цимбаларь. – Кроме состояния опьянения, конечно.
   – Она самая… – Могильщик заметно приуныл. – Курносая… Которая в саване и с косой… Давайте вокруг поищем.
   Искать на кладбище мертвеца – это, в общем-то, походило на скабрёзную шутку, но никто даже не ухмыльнулся. В поистине гробовой тишине, нарушаемой лишь шорохом раздвигаемых кустов, прошло не меньше четверти часа, и вдруг Ваня, прочёсывавший восточный край участка, сдавленно произнёс: «Есть!»
   Все бросились на его голос и увидели, что Ваня, вскинув вверх руку с растопыренными пальцами, стоит возле кучи подвявших веток, судя по всему, приготовленных к вывозу на свалку.
   Его пальцы были перепачканы чем-то густым и чёрным, похожим на мазут.
   Ветки разбросали в мгновение ока. Шестопалов (если судить по длинной затрапезной рясе) лежал лицом вниз, вывернув голову к левому плечу. Волосы на его затылке слиплись от крови в косички. Ушные раковины отсутствовали, и это сразу бросалось в глаза.
   – Тихо, – сказал Цимбаларь, сам почему-то понизив голос до шёпота. – Всем стоять там, где стоите.
   Натянув белые трикотажные перчатки, он стал осторожно переворачивать тело на спину. Удалось это не сразу – одежда, пропитанная кровью, успела присохнуть к густой траве.
   Руки трупа были связаны в запястьях, а изуродованное лицо покрывала маска из хвои, опавших листьев и прочего мусора.
   – Это точно Шестопалов? – осведомился Цимбаларь.
   – Да! Да! – хором подтвердили Ваня и могильщик.
   Вне всякого сомнения, бывший учёный принял
   смерть, какой нельзя пожелать и злейшему врагу. Даже видавший виды могильщик отступил назад и, часто-часто крестясь, забормотал молитву.
   Присматриваясь к мертвецу, Цимбаларь сказал:
   – Задушили. И, скорее всего, тесёмкой от креста. Но перед этим долго пытали. Кромсали бритвой или очень острым ножом.
   – Садюги какие-то, – болезненно морщась, промолвил Ваня – Уши отрезали, глаза выкололи… Нормальные люди так не делают. Чтобы человек заговорил, достаточно прижечь ему сигаретой сосок или наступить на мошонку.
   – Позвольте-ка! – Оттеснив Цимбаларя в сторону, Людочка принялась щёлкать фотоаппаратом, вмонтированным в мобильник. – Не забудь проверить карманы.
   – Чего их проверять, – буркнул Цимбаларь. – И так видно, что вывернуты.
   – Надо бы установить приблизительное время смерти, – закончив снимать, сказала Людочка. – Жаль, что термометра с собой нет.
   – Я и без термометра разберусь. – Цимбаларь, стянув перчатку, приложил руку к шее Шестопалова. – Трупное окоченение ещё как следует не развилось, но температура тела почти сравнялась с температурой окружающей среды. Получается, что убили его незадолго перед полуночью, часиков этак в одиннадцать.
   – Мы в это время как раз вернулись в гостиницу, – сказала Людочка.
   – Потому нас, наверное, и услали из города, чтобы без помех разобраться с Шестопаловым, – заметил Ваня. – А интересно, что у него хотели выведать?
   – Скорее всего, то же самое, что стремились выведать и мы, – проворчал Цимбаларь, продолжая обследовать мёртвое тело.
   – Как вы думаете, убийцам удалось получить интересующие их сведения? – Людочка обвела коллег вопрошающим взором.
   – Думаю, что удалось, – ответил Ваня. – Язык ведь у него на месте остался.
   – А я уверен, что Шестопалов ничего не сказал, – возразил Цимбаларь. – Иначе зачем бы его так жестоко мучили? Если человек смолчал, когда ему выкалывали глаза, значит, он способен смолчать до самого конца. И задушили его не преднамеренно, дабы избавиться от остриженной овцы, а случайно, заигравшись с удавкой… Можете убедиться, вся шея в странгуляционных рубцах.
   – Ты заодно проверь, чем связаны его руки, – попросила Людочка.
   – Упаковочным шпагатом, – ответил Цимбаларь. – Такой есть в каждом магазине. Узел самый обыкновенный.
   – Я это самое… Пойду, пожалуй. – Могильщик искательно глянул на Людочку, надеясь, наверное, только на её снисходительность. – Пора и за работу браться…
   – Куда? Стоять! – рявкнул Цимбаларь. – Пойдёшь, когда тебя отпустят. И не вздумай сбежать.
   – Какое там сбежать, если коленки трясутся… – Могильщик сгорбился, сразу словно постарев лет на двадцать-тридцать.
   – Шестопалов своими страхами ни с кем не делился? – спросил у него Ваня.
   – Да нет. Он по большей части вообще молчал.
   – А вам не приходилось в его присутствии обсуждать взрывы, недавно происшедшие в Псковской области и в окрестностях Петербурга? Об этом трубили все газеты.
   – Было дело, – оживился могильщик. – Зашёл недавно разговор на тему нынешнего паскудного житья. И про взрывы, конечно, вспомнили. Дескать, добрались нехристи и до нас. Боязно в метро спускаться… Чернокнижник тогда всех удивил. Как-то дико на нас глянул и ушёл. Даже не стал дожидаться, когда чай заварится. А ведь именно из-за этого чая он к нам и подсел… Неужели Лёха Чернокнижник причастен к взрывам?
   – Не твоего ума дело. Много будешь знать, уши отвалятся. Вот как у него примерно. – Цимбаларь кивнул на труп Шестопалова.
   – В общем-то, нам здесь делать больше нечего, – сказала Людочка. – Придётся поставить в известность местную милицию. Пусть сами разбираются.
   – Беги в свою контору, звони в легавку. – Небрежным взмахом руки Цимбаларь отпустил изрядно струхнувшего могильщика на волю. – Если про нас будут справки наводить, скажи, что к Шестопалову приезжала родня из Туркмении, да запоздала чуток. Пусть теперь ищут нас в ущельях Карадага.
   Когда могильщик, ощутивший себя по меньшей мере заново родившимся на свет, резво умчался, Цимбаларь невесело произнес:
   – Началась смертельная забава… А я-то, дурак, надеялся, что на сей раз дело ограничится исключительно менструальной кровью.
   – Хватит распинаться, – прервал его Ваня. – Пора сматываться. Уходим через лютеранское кладбище.

Глава 10. ПОДТИРКИ НЕ ГОРЯТ И НЕ ТОНУТ

   Завидев гостиничное здание, чья незамысловатая, можно даже сказать, казарменная архитектура как нельзя лучше соответствовала гордому названию «Советская», Цимбаларь сказал:
   – Даю гарантию, что в холле нас уже кто-нибудь караулит. Сидит в сторонке, прикрывшись газетой, изображает из себя японца или шведа, а сам берёт на заметку каждый наш шаг.
   – К несчастью, ты прав, – согласился Ваня. – Все мы засветились, даже я.
   – Тогда давайте войдём в гостиницу другим путём, – предложила Людочка. – Ведь здесь должны быть подвалы, кухни, склады, пожарные лестницы.
   – Это мало что изменит, – покачал головой Цимбаларь. – Гостиничный персонал – профессиональные стукачи, готовые услужить и нашим, и вашим. Только денежки плати… Нет, войдём мы сюда у всех на виду, а вот смоемся незаметно. Надо перебираться на съёмную хату, там будет спокойнее.
   – И прощай, полулюкс со шведским столом, – вздохнул Ваня. – Кондаков такого горя не переживёт.
   – Ничего, уломаем, – сказала Людочка. – Я ему котлеты сама готовить буду.
   – Представляю, – фыркнул Цимбаларь.
 
   Кондаков вернулся раньше всех и сейчас занимался на балконе гимнастикой, состоявшей из одних только наклонов, причём исключительно в правую сторону. На советы Цимбаларя уделять больше внимания приседаниям и отжиманиям он обычно отвечал следующее: «Для меня главное – не поддержание мышечного тонуса, а сжигание лишних калорий. Вот я и наклоняюсь вправо, поскольку это единственное упражнение, не вызывающее боли в суставах».
   Выслушав рассказ коллег о печальной судьбе Шестопалова, Кондаков без долгих околичностей высказал своё личное мнение:
   – Африканские гиены в поисках добычи ориентируются на птиц-стервятников. Пожива находится там, куда слетаются грифы и сипы. Остаётся только утащить лакомый кусок из-под носа… пардон, из-под клюва своих крылатых конкурентов. Боюсь, что мы превратились в этих самых грифов, следом за которыми крадутся гиены.
   – А кроме того, шакалы и львы, – добавил Цимбаларь. – Создаётся впечатление, что в тебе, Пётр Фомич, погиб великий писатель-натуралист вроде Пришвина или Брет-Гарта. В каждой фразе так и сквозит подспудная тяга к первозданной природе, столь редкая у нынешних шпиков… Скажу прямо, ты предвосхитил мысль, готовую сорваться с моих губ, но не оформленную в столь изящной форме. Пора нам от этих нахлебников-шакалов избавляться. Ведь делим мы не дохлых антилоп, а живых людей.
   – Пора, – согласился Кондаков, переходя к водным процедурам, заключавшимся в протирании подмышек мокрым полотенцем, что всегда заставляло Людочку убегать в другую комнату. – Вопрос, какими методами…
   – Я тебя, Пётр Фомич, прекрасно понимаю. Можно затеять контригру и в удобный момент перестрелять всех этих субчиков, если, конечно, они не перестреляют нас самих. Вариант, безусловно, заманчивый, но в этом случае дело Гладиатора придётся отложить до лучших времён. Считаю, что в нашем положении нужно не огрызаться, а убегать. Чего только не сделаешь ради высшей цели. А посчитаться с гиенами мы всегда успеем. Никуда они от нас не денутся.
   – Слышу речь не мальчика, но мужа! – патетически воскликнул Кондаков. – Все согласны с этим мнением?
   – Конечно, – заявил Ваня. – Мы ещё по дороге сюда заранее посовещались и решили, что с сегодняшнего дня уходим в подполье. Меняем всё – жильё, телефоны, маршруты следования, даже облик. Я встану на ходули, Сашка перекрасится в негра, Людочка сделает срочную операцию по перемене пола, а тебе, Пётр Фомич, на время придётся прикинуться полупарализованным идиотом.
   – Нам не привыкать, – ответил Кондаков. – Тем более что роли идиотов мне удаются как никакие другие… А теперь послушайте, что я разузнал у друзей-чекистов.
   Новостей оказалось не так уж и много. Из города Пушкина во взрывотехническую лабораторию ФСБ доставили полпуда щебня и пуд битых кирпичей. Как и ожидалось, никаких следов взрывчатого вещества обнаружено не было, хотя углублённые физико-химические методы анализа нашли в предъявленных образцах необъяснимые структурные изменения.
   Когда Цимбаларь поинтересовался, о чём конкретно идёт речь, Кондаков ответил, что в научной терминологии не силён, а окончательное заключение экспертов будет готово через пару дней.
   Что касается Гладиатора, то за истекшие сутки никаких вестей от него не поступало. То ли он готовил какую-то очередную каверзу, то ли временно залёг на дно.
   – И вот ещё что, – сказал Кондаков в заключение. – От нечего делать я полистал там свежую сводку о происшествиях по городу. Вижу знакомую фамилию – Иванов. Конечно, в Питере этих Ивановых как грязи, но я всё же поинтересовался. Оказывается, гражданин Иванов, без определённого места жительства и занятий, в прошлом ведущий сотрудник физико-технического института, вчера вечером погиб в районе Варшавского вокзала, бросившись под проходящий поезд.
   – Неужели и его устранили! – ахнула Людочка.
   – Ты до конца дослушай… По моей просьбе товарищи из ФСБ уточнили подробности случившегося. Согласно показаниям очевидцев, Иванов выпил в вокзальном буфете лишку, после чего вёл себя развязно, приставал к посетителям, а потом с криком: «Вот она, вот!» – устремился через пути к соседней платформе и был сбит при этом проходящим поездом. Прибывшая по вызову медицинская бригада оказала Иванову первую помощь, однако по дороге в больницу он скончался от травм, несовместимых с жизнью.
   – Это Иванову по пьяному делу привиделась женщина, олицетворявшая для него удачу, – сказал Ваня – Вот он за ней и погнался… Жалко человека.
   – Я почему-то начинаю тебя бояться. – Людочка отодвинулась от Вани подальше. – Граждане, с которыми тебе приходилось общаться, гибнут один за другим. Это не я ангел божий, а ты! Только не милосердный Метатрон, а безжалостный Азраил, ангел смерти.
   – Моя беда состоит в том, что я общаюсь с людьми, жизнь которых и так уже висит на волоске, – ответил Ваня, успевший ущипнуть Людочку за бок. – То, что ничего не стоит, никем и не ценится, даже самими обладателями этой жизни. Но посмотрим, что запоёшь ты, когда вскоре начнётся отстрел богатеньких буратино типа Мечеева.
   – Типун тебе на язык! – Людочка вернулась на прежнее место и даже погладила Ваню по голове. – Больше не говори о таких ужасах.
   – Пора собираться, – сказал Цимбаларь. – Берём с собой только самое необходимое, а номер пусть продолжает числиться за нами, тем более что за него уплачено на неделю вперёд.
 
   Уходили через соседний гостиничный корпус, обращённый фасадом к реке Фонтанке, причём подгадали такой момент, когда тамошний ресторан и прилегающий к нему холл наполнялся толпой только что прибывших шведских туристов.
   Мужчины захватили с собой только оружие, средства связи и криминалистический чемоданчик, а Людочка два платья из шести, один брючный костюм из трех, всю косметику, всю обувь и ноутбук. Естественно, что роль носильщиков выполняли кавалеры. На сей раз не удалось сачкануть даже Ване – на его долю достался пакет со шпильками, лодочками и босоножками.
   Пока Людочка меняла номера мобильников (один аппарат был оставлен в неприкосновенном виде на случай возможных контактов с вражеской стороной), а Ваня и Цимбаларь рыскали по посёлку Трёх Хохлов, пытаясь напасть на след, оставленный здесь Шестопаловым, Кондаков занялся поисками нового жилья – просторного, сравнительно недорогого и отвечающего специфическим требованиям конспиративного существования.
   В конце концов его выбор остановился на полуподвальной квартире, переделанной из бывшей дворницкой. Правда, в её окна никогда не заглядывало солнце и во всех комнатах стоял неистребимый запах туалета (нетрудно представить, чем пахло в самом туалете), но зато парадная дверь выходила прямо в запущенный сквер, чёрный ход соединялся с лабиринтом подвалов, а через окна можно было выбраться и в мрачный колодец двора, где поблизости находилась пожарная лестница, и на людную торгово-ресторанную улицу.
   Любому понятно, что за аренду таких хором хозяин просил вполне приемлемую цену, что для Кондакова оказалось решающим фактором.
 
   Чтобы найти человека, имевшего деформированные кулаки и владевшего книгой, повествующей о поведении квантовых полей в искривлённом пространстве-времени, надо было сперва пройтись по всем ступенькам биографии Шестопалова сверху вниз, начиная от Волковского кладбища и кончая физико-техническим институтом.
   Естественно, поиск начали с посёлка Трёх Хохлов, на который в своё время указывал не только приятель Шестопалова Иванов, ныне тоже покойный, но и безымянный могильщик, благодаря своей услужливости попавший как кур в ощип.
   Немногочисленные бомжи, обитавшие в районе улиц Крыленко, Дыбенко и Антонова-Овсеенко (места для них здесь были скудные, примерно как тундра для диких кабанов), никакого Шестопалова, а тем более Лёху Чернокнижника не знали. Полезной информации не удалось получить ни от дворников, ни от киоскеров, ни от приёмщиков стеклотары, ни даже от всезнающих старушек.
   Пришлось Цимбаларю, отпустившему Ваню в свободный поиск, обратиться за помощью к местному участковому. Предъявив служебное удостоверение мичмана Балтийского флота, он объяснил, что ищет отбившегося от дома двоюродного брата, и описал приметы Шестопалова, не упомянув, впрочем, о его религиозных пристрастиях.
   Не выпуская фальшивого (хотя и безукоризненно исполненного) удостоверения из рук, участковый задал несколько уточняющих вопросов, а потом сказал:
   – Ты, браток, наверное, Юродивого в виду имеешь. Так этого типа местная публика прозвала. Помню его, помню… Ходил всё время в рясе с крестом, волосы не стриг. Документы я у него проверял, только паспортные данные из головы выскочили. Шестопалов, говоришь? Может быть… Человек он был тихий, ничего плохого сказать не могу. Снимал угол у одной богомольной старушки, а руки имел золотые. Магнитолу мне однажды починил и электропроводку в опорном пункте поменял. При этом даже слова лишнего не проронил, только иногда молился про себя. Но я его уже недели две как не вижу.
   – Печальный случай… – Цимбаларь для вида пригорюнился. – А кроме меня его никто не спрашивал?
   – Какой-то молодой человек несколько раз наведывался. Тоже братом представлялся. Но, если честно сказать, на Юродивого он походил куда больше, чем ты… Смотри сюда. – Участковый развернул мичманское удостоверение. – На первый взгляд всё идеально: герб, фотография, печать, водяные знаки, номер. И даже подпись коменданта флотского экипажа капитана первого ранга Межевикина соответствует действительности. Да только не мог он подписать эту ксиву, поскольку уволился в запас почти за год до проставленной здесь даты. Ошибочка, браток, вышла. Никакой ты не мичман и, похоже, морской службы вообще не нюхал… А видел я тебя лет этак пять или шесть назад на всероссийском слёте молодых сотрудников уголовного розыска. Только я в зале сидел, а ты в президиуме и погоны у тебя были лейтенантские.
   – Теперь капитанские, – вынужден был признаться Цимбаларь.
   – Слабо растёшь.
   – Через месяц майора обещают.
   – Заранее поздравляю. – Участковый через стол пожал Цимбаларю руку. – Где лямку тянешь? Наверное, в какой-нибудь крутой службе?
   – Вроде того.
   – Этот Шестопалов у вас в разработке?
   – Был до вчерашнего дня. Ночью его зверски убили на Волковском кладбище В лапшу изрезали. Сейчас ищем прежние связи… Что ты там говорил о молодом человеке, наведывавшемся к нему?
   – Я только хотел сказать, что он на Юродивого, то есть на Шестопалова, куда больше твоего походил. Высокий, светлый, лохматый.
   – Постарайся вспомнить, как выглядели его руки. – Ради наглядности Цимбаларь продемонстрировал участковому свои редко заживающие кулаки. – Обыкновенно или как, скажем, у борца-каратиста.
   – Не приметил. Однако вид у парня был подтянутый, спортивный. Вот только нельзя сказать, чтобы Шестопалов был ему очень рад. Объяснения между ними проходили довольно бурные.
   – Откуда это известно?
   – Соседи жаловались. А потом и квартирная хозяйка подтвердила.
   – Давай сходим к ней, поподробнее расспросим. – Цимбаларь скорчил просительную мину.
   – Рад бы, да не могу. – Участковый развёл руками. – Преставилась она с полмесяца назад. Потому, наверное, и Шестопалов перестал здесь появляться.
   – А что с квартирой стало? Она, наверное, приватизированная?
   – Приватизированная. Ждём, когда наследники объявятся. А иначе в назначенный срок уйдет в доход государству. По решению суда, конечно.
   – Глянуть её можно? Хоть одним глазком. – Цимбаларь приложил руки к сердцу.
   – Ишь, какой ты настырный! Проблема в том, что ключи от неё находятся сейчас в Департаменте жилищного фонда. Чтобы злоупотреблений не случилось… Но ты, как я понимаю, можешь обойтись и без ключей? – Участковый подмигнул Цимбаларю.
   – Обойдусь. Ты только отведи меня на место и подстрахуй немного.
   – Ну смотри… Если что не так, я на тебя всё свалю. Дескать, принудил, пользуясь служебным положением…
 
   У Цимбаларя не было при себе не то что приличной отмычки, но даже обыкновенной булавки. Пришлось опять бить челом участковому. Вняв просьбам столичного гостя, он щедрой рукой распахнул перед ним обыкновенный платяной шкаф, где это добро, любовно именуемое домушниками «мандолинами», «щучками» и «вилочками», лежало килограммами и местами уже начинало ржаветь.
   Выбрав несколько наиболее удачных образчиков воровского технического творчества, Цимбаларь поспешил за участковым, отправившимся в очередной обход вверенной ему территории. В посёлке Трёх Хохлов он вёл себя как строгий хозяин и на дистанции в тысячу метров успел сделать больше дюжины устных замечаний, составил два административных протокола, получил от бдительных граждан немереное количество доносов и даже применил однажды физическую силу, разнимая повздоривших выпивох.
   Оставив Цимбаларя у двери осиротевшей квартиры, участковый спустился этажом ниже и вернулся назад лишь после того, как замки поддались. Судя по всему, они были едва ли не одногодками опочившей старушки.
   В квартире, где больше двух недель не ступала нога человека, уже успел появиться запах плесени и вовсю хозяйничали тараканы. Обстановку можно было назвать нищенской, зато стены сплошь покрывали иконы – и старинные, строгановского письма, и бумажные, вырезанные из журналов. Цимбаларь хотел было перекреститься на них, да забыл, откуда надо начинать – со лба или с плеча.
   Табуретки, на которых недавно стоял гроб, оставались на прежних местах. Зеркала были занавешены чёрной тканью. На полу застыла лужица воска, натёкшею с погребальной свечи.
   Шестопалов ютился в маленькой проходной комнатке, где из мебели имелся только продавленный диван и древний шифоньер, в котором обнаружились поношенный костюмный пиджак и зимнее пальто, скорее всею, пожертвованное прихожанами кладбищенского храма.
   На подоконнике стопками лежали книги и журналы по квантовой механике, названия которых Цимбаларь даже читать не стал, дабы не засорять мозги. Тут же валялась дешёвая шариковая ручка и несколько использованных стержней, но какие-либо записи, пусть даже сделанные на обрывках газет, отсутствовали.
   Это показалось Цимбаларю весьма странным, и он принялся методично осматривать комнатушку – перелистал книги, проверил карманы одежды, заглянул за отставшие обои и даже попытался проникнуть в чрево дивана.
   – Ты его писанину, что ли, ищешь? – поинтересовался участковый и, получив утвердительный ответ, пустился в объяснения: – Так бы сразу и сказал. Тут, понимаешь, незадача вышла… Когда старушка откинулась, со всей округи попёрли её ровесницы. Проститься, значит. Некоторым от скорби в сортир захотелось, дело-то живое… А там хоть шаром покати – ни единой бумажки. Даже непонятно, чем сама старушка при жизни подтиралась. Вот сотрудницы социальной службы, которые здесь распоряжались, все записки Шестопалова в сортир и перетаскали. Книги-то рвать побоялись, а газет в этой квартире отродясь не водилось.
   Кивком поблагодарив коллегу, Цимбаларь немедленно устремился в туалет, достойный разве что дикаря, но отнюдь не цивилизованного индивидуума, знакомого со Всеобщей декларацией прав человека. Бумаги, исписанные математическими вычислениями, действительно находились здесь – частью в висевшей на стене матерчатой сумке, частью в мусорной корзине. Если первые были только изорваны и помяты, то вторые использованы по назначению.
   Пока Цимбаларь вглядывался в уцелевшие листки, пытаясь найти хоть один знакомый символ, подошедший сзади участковый уважительно поинтересовался.